Текст книги "Побег из Фестунг Бреслау (ЛП)"
Автор книги: Анджей Земянский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)
Шильке знал, что из материалов дела мало чего следует. Они могли бы стать всего лишь основой долгосрочного следствия, проводимого исключительно на основании домыслов. А сейчас на это нет времени, тем более, в отношении офицера, отмеченного Железным Крестом и награждаемого за образцовую службу. Нет, у Крупманна на него ничего не было. И он широко усмехнулся.
– Ты тут говорил кое-что о бумагах… А ты не помнишь одного такого купца из Голландии, по-моему его звали Амбитиус? Ты с ним, вроде как, немного торговал?
– Ну да, я продавал ему произведения искусства.
– А на твоих расписках не указано, что ты продал. Имеется лишь подпись и полученная сумма.
– К этому ты никак не прицепишься. Все законно.
Теоретически – так. Вся проблема лишь в том, что настоящее имя Амбитиуса – Джульен Боу.
Крупманн застыл.
– Ты все правильно услышал, Джулиен Боу, агент британской разведки. – Шильке инстинктивно затянулся сигарой и с трудом сдержал приступ кашля. – И вот теперь оказывается, что Хайгель передал тебе мое дело. Дело человека, застрелившего Джульена Боу! – И вновь сигарный дым пошел в легкие, но на сей раз Шильке это как-то вынес. – Это что, разве не шайка? Или хуже: заговор?
Крупманн даже качаться на ногах перестал. Шильке решил его добить.
– Так, говоришь, гильотина в тюрьме на Клечкау Штрассе будет работать до последнего? Тебя успеют обслужить?
Крупманн уже не выдержал, и только "томмиган" в руках противника удержал его от рукоприкладства.
– И что тебе эта блядь из крипо наговорила?! – закричал он. – Эту продажную девку нужно утопить в…
Рита уже не могла слушать эти оскорбления, она выскочила из машины так быстро, что ее никто не мог удержать.
– Ты что сказал, свинья?! – Рита бежала в их сторону, перезаряжая дамскую "шестерку", которую носила в сумочке.
И в этот момент прозвучал выстрел. Пуля попала Шильке прямо в спину. Ужасная сила бросила его прямо в объятия Крупманна. Дитер еще успел заметить широко раскрытые от изумления глаза гестаповца.
– Это не я… – еще успел сказать Крупманн, когда второй выстрел, едва задевший ухо Шильке, попал ему прямиком в лицо. Оба рухнули на землю.
Застрекотал пулемет из броневика. Рита схватила Шильке за руку и рванула в сторону. Еще один выстрел, и поток крови хлестнул, заливая Дитеру глаза. Буквально мгновения разделяли их всех от того, чтобы перестрелять друг друга. Но через кровавую мглу Шильке видел, что пулемет бьет куда-то вбок. Остальные солдаты тоже должны были видеть, что это никто из сопровождавших Крупманна. Они бросились в стороны развалин в поисках укрытого стрелка.
Шильке не мог вздохнуть. Не мог он и подняться. Холмс с Ватсоном тащили его под руки к машине. Другая пара несла Риту сложив руки "в стульчик". Все не могли поместиться в тесных внутренностях броневика. Боже, ну как им сказать, что я не могу дышать? Холмс положил Дитера на бок и попытался быстро стащить летную куртку. Он даже хотел разрезать ее ножом, только американское изделие не желало поддаться, удалось лишь подвернуть ее на шею.
– Черт! – услышал Шильке. – Будешь возносить благодарственные молитвы Штехеру. Пуля у меня в руке!
Ну как им сказать, что он не способен вздохнуть!?
– И что там? – спросил Ватсон.
– Пуля не прошла. Зато ребра наверняка пошли на фарш.
– На рентген. И немедленно!
– А что с девушкой?
– Прострелена рука, размозжена кость. Я даже ее вижу. – Ватсон умело накладывал жгут. На всю катушку в больницу, а не то наши немчики откинут копыта!
Холмс занял место водителя. А Шильке уже перестало быть крайне важно сообщить им всем, что он не способен дышать. Его окутала темнота.
Большинство громадных наземных бункеров уже было занято русскими. С запада и с юга твердыня съежилась до городского центра, а точнее – до его фрагментов. В руках у немцев остались только два гигантских строения: на Фриц Гайслер Штрассе и на Вайсенбургер Штрассе. Но Холмс знал, что попасть туда граничило с чудом, а рука Риты требовала немедленного хирургического вмешательства. Так что он остановил броневик в заломе стены. Ему удалось быстро найти санитаров с носилками, которые занесли раненых в подземный госпиталь, а точнее: в ряд душных подвалов, тянущихся под госпиталем святого Георга. Оба поляка занялись интенсивным ускорением врачебного осмотра и перемещением «своих» раненых в кошмарной очереди упырей, что заключалось, в основном, в передаче неких сумм в долларах определенным лицам. Их таланты и личное обаяние (ну и доллары, которые могли они предложить) привели к тому, что Риту положили на операционный стол в течение получаса, что могло бы считаться подвигом в мировом масштабе, если учесть, что некоторые тяжело раненные ждали иногда целый день перевязки. Зато Шильке валялся на носилках в ужасной вони, среди стонов, воплей, молитвенных просьб, в пространстве настолько душном и клаустрофобном, что единственное, о чем он мечтал – это о свежем воздухе. Только фиг вам. Ватсон с Холмсом вернулись лишь через час.
– Мы все узнали. Поехали дальше.
– Что с Ритой? Мы оставляем ее здесь? – слабым голосом спросил Шильке.
– Пока что – так. В противном случае, она могла бы истечь кровью.
– В отличие от тебя, – вмешался Ватсон.
Поляки схватили носилки и с огромным трудом начали пропихиваться к выходу.
– Куда мы идем?
– В Карловиц. Туда, где не шмаляют по всем и из чего только можно, как здесь.
– Ну а Рита…
– С ней ничего не случится. Хайни останется, чтобы следить.
– Но…
– И молчи в тряпочку, недовольный ты наш. Мы хотим поглядеть, что эта пуля сделала с тобой внутри, а для этого нужен приличный рентген, организованная по-старому больница, а не этот передвижной морг.
В конце концов, они вынесли Шильке на воздух. Несмотря на жару и дым, облегчение было таким невообразимым, что Дитер чуть не потерял сознание. Поляки с трудом вставили носилки в броневик. Французский грузовик в конце концов приказал долго жить, так что солдатам пришлось пробираться в Карловице каждый по-своему.
О том, чтобы ехать на броне, никто не хотел и слышать. Тем более, что им нужно было проехать через длинный мост, причем, без предварительной разведки.
Вне всякого сомнения, поначалу судьба им способствовала. Их советский броневик прорвался через мост без единой царапины, а на не бе не появилось ни единого "поликарпова". Удача покинула их на Корсоаллее: кончился бензин. Холмс с Ватсоном, ругаясь как сапожники, вытащили носилки и дальше отправились пешком. Что ни говори, это было лучше, чем толкать броневик, или же пережить остановку на другом берегу реки. Карловице до сих пор был раем по сравнению с закрытым дымами пожаров центром. Тонущие в зелени виллы, множество цветов, готические башенки церкви святого Антония на фоне чистого неба приводили на ум все, что угодно, но никак не войну.
– И чего ты узнал в том госпитале? – спросил Шильке, постанывая.
– Заткнись, – бросил Ватсон. – Вот же пациент-болтун нам попался. А лежать на пузе не можешь?
– Спокойно. – Физическое состояние Холмса было явно лучше. А может он меньше курил. – В госпитале я узнал массу любопытных вещей.
– Ка… каких?
– Потом. Еще я купил немного лекарств на черном рынке.
– А откуда ты знал: каких?
– А там разные специалисты лежат. Я встретил там профессора медицины с огнестрельным ранением в локоть. Он скучал, так я расспросил его, чего можно ожидать в твоем случае. А уж торгашей там – завались. Все упирается в цену.
– Но…
– Да тихо ты, – разозлился сопящий Ватсон. – Умирающие и трупы голоса не имеют.
К счастью, они, наконец-то, добрались до больницы. И правда, она ни в малейшей степени не походила на предыдущую. Здесь даже имелось помещение, похожее на приемный покой, вместо лежащих на полу в несколько слоев раненых, а появившийся врач казался чистым и – более того – выспавшимся. Обследование прошло быстро, потому что и обследовать особенно было нечего.
Шильке повезли на рентген, после этого они втроем ожидали в длинном, довольно-таки мрачном коридоре.
– Та пуля, что попала в меня, еще у тебя?
– Да. – Холмс подбросил в руке кусок деформированного металла. – Ремингтон 0,222. Замечательное оружие, винтовка небольшая, ее легко спрятать, оружие приятное, выстрел тихий, отдача небольшая.
– И откуда ты все это знаешь?
– Я же говорил тебе, что в том предыдущем госпитале разные специалисты лежат. Достаточно поспрашивать.
Из перебил скрип открываемых дверей. Техник в чистом халате подал им проявленный рентгеновский снимок.
– И что? – нервно спросил Шильке.
– В основном: легкие, ребра и позвоночник.
Техник не мог распознать офицерского чина, поскольку на лежащем не было мундира.
– Ну а какие потери?
– Это уже врач скажет. Но я был бы спокоен. Никаких признаков смертельной болезни я там не выявил.
Наши герои хотели поругать его за шуточки, но махнули рукой. Врач у себя в кабинете подтвердил мнение техника.
– Ребра, к счастью, не переломаны, – с улыбкой заявил он. – Пока что все это лишь серьезные ушибы, возможно, имеется какой-то маленький надлом, которого на снимке не видно. Ну что же, – глянул врач на сплющенную пулю. – Пуленепробиваемый жилет свое задание выполнил. Через несколько недель вы будете здоровы. Кстати, я могу его увидеть?
Одежда Шильке была у Ватсона. Он показал жилет и место, в которое попала пуля.
– Отличная штука, – порадовался врач. – Это же германская технология, правда? Настолько приличная, что ведь наверняка же немецкая.
Холмс засмеялся.
– Американская, – буркнул он. – Наш коллега предпочитает проверенные технологии.
Врач наморщил брови. Он был молодой и, похоже, до сих пор наивный. Правда, потом он сменил тему.
– Я должен вас предупредить. Наверняка появятся осложнения. По причине затрудненного отхаркивания в легких станут накапливаться выделения. С горячкой и болью нам помогут лекарства, но, скорее всего, впоследствии мы будем иметь дело с бактериальной инфекцией.
– С какой, конкретно? – спросил Ватсон.
– Скорее всего, это будет воспаление бронхов, реже – легких. А на это уже лекарств нет.
– Так что нам делать?
– Если пациента хорошо лечить, воспаление бронхов не смертельно. Просто, нужно быть крайне внимательным и перетерпеть болезнь. Больной должен будет лежать…
– Да ладно вам, – вмешался Холмс.
– От воспаления бронхов лекарств нет.
– А вот и есть, – Холмс вынул из кармана приличных размеров коробочку. – Это пенициллин.
Врач смешался, увидав упаковку контрабандного антибиотика. Он наверняка слышал о его действии, а еще о том, как Гитлер приписал себе его открытие, а за "помощь" даже наградил одного из своих врачей Железным Крестом. Холмс решил добить медика.
– Это пенициллин, – повторил он. – Английский. Как я уже говорил, наш приятель предпочитает проверенные технологии.
Шильке, плотно обмотанный эластичными бинтами, сидел на террасе одной из вилл в Карловице. Сейчас, для уверенности, они меняли место жительства довольно часто. А проблем с виллами не было никаких. Все дома стояли пустыми и покинутыми, если не считать иногда кочующих солдат. Владельцам, к их несчастью, приказали перебраться в центр, и теперь они сидели там в душных подвалах твердыни. В знаменитых «немецких подвалах», как гласил ставший теперь издевкой лозунг геббельсовской пропаганды. Шильке нужно было заполнить множество фирменных бланков. Он был крайне скрупулезен в обеспечении безопасности отряда в эти последние, самые худшие дни. Но даже глупая подпись на документе приводила к тому, что все тело взрывалось болью. К счастью, пенициллин оказался бичом божьим для бактерий. Не случилось каких-либо, даже малейших, осложнений. После первой перевязки Риту удалось перевести в лучшую больницу. Сейчас она лежала в бункере на Вайссенбургер Штрассе, одном более-менее безопасном анклаве по другой стороне реки. Иногда Шильке поглядывал на дымы, вздымающиеся на другом берегу реки. По прямой линии их делило очень немного. Ад и ужас резко уменьшающейся твердыни в центре и зеленый рай по этой стороне, разделенные Одером-Стиксом. Не было лишь Харона, который всего лишь за одну дойчемарку взялся бы безопасно переправить кого-нибудь.
– Чаю? – Холмс принес из кухни поднос с посудой.
– С удовольствием.
– Боже, а вот что я нашел в кладовой… – поляк раскладывал серебряные ложечки. – Чаю с вареньем? Вишня, черешня, земляника? Даже айвовое имеется, и все скрупулезно описано на баночках.
– А крыжовниковое есть?
– Естественно. Это же солидная немецкая кладовая.
– Еще бисквиты бы пригодились.
– Хмм… К сожалению, англичане доберутся сюда еще не скоро.
Минут десять они сидели молча, наслаждаясь ароматным напитком.
– Как ты считаешь? – Шильке с трудом повернулся в кресле. – Долго это еще протянется?
– Очень коротко, – решительно ответил Холмс. – Центр приказал мне рассредоточить сетку и заморозить ее. Никакой связ. А это означает, что конец ожидается в течение пары недель. Возможно, и быстрее.
– Почему тебе следует заморозить сетку?
– А зачем, чтобы кто-то под самый конец попался? Наши доклады верхушке уже особо и не нужны.
– Это означает, что Бреслау уже утратил какое-либо стратегическое значение?
– Именно. This is the end, my friend.
Их беседу перебило появление ужасно запыхавшегося и грязного Хайни. От парня интенсивно несло горелым и чем-то сгнившим. Шильке тут же пригасил запальчивый доклалд парнишки.
– Что там в городе? – спросил он.
– Жарко. Но мы удерживаем иванов пока то на всех участках фронта!
– Я у тебя не про пропаганду спрашиваю.
– Вам письмо, герр капитан! – Хайни положил на стол элегантный конверт.
– Письмо. – Шильке с Холмсом удивленно переглянулись. – Так почта еще работает?
– Так точно, герр капитан, работает. Правда, в данный момент уже только в одну сторону. Но самолеты все еще почту сбрасывают.
Заинтригованный Шильке взял конверт, глянул на штемпель.
– Из Испании!
– Так это Франко тебе написал?
Шилке вскрыл письмо.
– Ты гляди. Это Барбеля Штехера. Худышка уже пристроился в безопасном месте. Спрашивает, пригодилась ли жилетка.
– Милостивец наш. Напиши, что закажешь мессу по его душе.
– Ты гляди, какое чудо, даже среди гиен встречаются люди.
– Он должен был задать тебе какой-то вопрос.
– Секунду. Читаю.
Холмс, который следил за лицом приятеля со стороны, вдруг отставил свою чашку. Когда письмо выпало из пальцев Шильке, он склонился и положил тому руку на плечо.
– Не надо судить поспешно, – тихо сказал он.
Шильке поднял на него глаза, выглядящие сейчас совершенно мертвыми.
– Что? – отсутствующим тоном произнес он.
– Я сказал, что не надо судить поспешно, Дитер.
– Но, но… Ты же не знаешь, как звучит этот его последний вопрос.
– Знаю.
Какое-то время они мерились взглядами.
– Знаю! – повторил Холмс. – Я глядел на твое лицо, видел, как ты потянулся к кобуре. Знаю.
Шильке не мог поверить. Холмс вновь взял чашку.
– Последний вопрос Щтехера звучит следующим образом: "Почему вы заранее предположили, что таинственный офицер крипо, замешанный в дело убийств, является мужчиной?".
– Гитлер мертв! – орал Ватсон, стуча подкованными сапожищами по деревянным ступеням. – Гитлер мертв!
– Что? – народ с трудом просыпался посреди ночи.
– Гитлера нет в живых!
– Черт! – Холмс, о чудо, не протирал глаз, не мотал головой, как будто вообще не спал. – Это точно?
– Да. Из наших источников, не германских. Из прослушивания.
– Нормально. Что же, пора рассредоточиваться.
Шильке с трудом пытался выкарабкаться из постели. К счастью, разгоряченный Хайни прибежал наверх и помог ему одеться.
– Герр капитан, – нервно шептал парнишка. – Что же теперь будет? Или это уже конец?
– Нет, Хайни. Это только начало.
– Но что теперь будет? – Помогая застегнуть пояс с тяжелой кобурой, Хайни конкретизировал вопрос. – Что с нами будет?
– Видишь ли, парень, для нас постепенно заканчивается время страха. И начинается время надежды.
– Господи, ничего не понимаю.
– Не бойся, Хайни. Многие вещи еще тебя удивят.
Внизу, где располагались солдаты, бардак был побольше.
– Боевая тревога! – орал Ватсон. – Боевая тревога! К оружию!
Холмс положил руку на плече Хайни.
– Беги, только мигом, на Вайссенбургер Штрассе. Погляди, как там с Ритой и приготовь ее к эвакуации. Беги!
Он забрал ранее приготовленные бумаги. В последний раз глянул, все ли, что необходимо, уничтожено, не осталось ли каки-то следов. Потом помог Шильке спуститься вниз. Солдаты ужа ожидали, выстроившись на улице под виллой.
– Мы вступаем в решающую фазу, – держал перед ними речь Ватсон. – Вы уже знаете, что дедушка превратился в воспоминание. – Перед элитой отлынивателей от службы он мог позволить себе именно такие слова, тем более, сейчас. И никакого волнения не было. Скорее уже, мины типа: "А все-таки. Это мы его, а не он нас". – Слушайте, – продолжил Ватсон. – Вам давно уже известно, что данное подразделение, вместо того, чтобы рисковать вашими жизнями, делает совершенно противоположное: увеличивает ваши шансы на выживание. – Солдаты подтверждали это, кивая головами. – Такой же будет и линия нашего дальнейшего поведения. Но вы совершенно правильно догадываетесь о том, что сейчас наступают самые опасные минуты. Либо вас убьет гестапо, либо отправитесь в гулаг. А если кто не желает воспользоваться этими двумя возможностями… шаг вперед.
Все, как один, бодро выступили вперед.
– Ну, как я и думал уровень интеллекта в данном подразделении превышает средний армейский показатель где-то на тысячу процентов. – Ватсон кивнул. Среди солдат раздался смех. – Но не забывайте, что теперь вы обязаны выполнять любой приказ на тысячу процентов выше нормы.
Он уступил место Шильке, который указал на бронеавтомобиль, заправленный купленным за доллары бензином.
– Кто поместится, лезет вовнутрь. Остальные на крышу и не стонать.
А никто и не стонал. И приказ был выполнен так, как будто его и вправду тренировали тысячу раз. Буквально через минуту они выехали в темноте в сторону моста над символическим Стиксом, что вел в страну дыма и зарева пожаров. Шильке даже не старался выглядывать через одно из наблюдательных отверстий.
– Да перестань ты все время об этом думать, – наклонился к его уху Холмс. Внутренности броневика не слишком способствовали беседе. Приходилось шептаться.
– Я не могу согласиться с ее изменой.
– Изменой? Мы до сих пор еще ничего не знаем.
– Как это: не знаем?
– Ой, перестань. Это я не могу простить себе того, что не заметил нечто столь очевидное. Впрочем… Я ведь практически в глаза ей это сказал. – Он вспомнил беседу с Ритой, проведенную в этой же машине после операции с Лангенау. – Я сказал ей все прямо, вот только не мог оформить все в слова.
– Как обычно, все запутываешь так, что невозможно понять.
– Погоди. Мы определили то, что она не может быть агентом какой-либо из служб, в противном случае, нас бы давно уже прищучили.
Шильке на это мрачно кивнул.
– Не может она быть и советским агентом, потому что мы бы еще раньше давали бы показания на Лубянке.
– Интересно, а как бы нас перевезли?
– Когда им надо, они умеют. То есть: либо Рита играет самостоятельно, либо же работает на тех людей, которых мы разыскиваем. И которые знали, что Крупманн передаст это дело тебе, и которых интересовало, а чего же узнаешь ты. Скорее всего, твои приватные развлечения с бриллиантами их совершенно не интересовали. В лице Риты они дали тебе понять: "а делай сам чего хочешь".
– Так что же случилось?
– Ты слишком близко приблизился к чему-то. Практически отерся о их тайну. И поначалу тебя предупредили, убив Надю. А потом… сам знаешь. Выстрел в спину.
– А она принимала во всем это участие!
– Парень, да протри же, наконец, глаза! Она спасла тебя, потому что тот мужик с "ремингтоном" был снайпером! И целью последнего его выстрела была твоя голова!
– И как это согласовать с предательством?
Холмс лишь вздохнул. Какое-то время он сидел, не шевелясь. Словно разочаровавшийся учитель перед тупым учеником. Ответил он вопросом?
– Тогда, когда ты читал письмо и тянулся к кобуре… Ты кого хотел убить? Ее или себя?
– Не знаю.
– Теперь понимаю. Ты любишь ее до безумия, так что для тебя это вдвойне измена.
– Как хочешь, так и называй.
Холмс махнул рукой.
– А разве ты не замечаешь, придурок, что она тебя тоже любит? И такой любовью, что я вам только завидую.
– Лицемерная любовь Иуды.
– Кретин.
– Она меня любит? На самом деле?
– Ну естественно, клинический ты кретин. К тому же еще и слепой. – Последние слова он произнес даже слишком громко, учитывая шум, царящий внутри тесной машины. Пара сидящих ближе всего солдат незаметно глянула на них, но с удивлением. К счастью, от неловкой ситуации их спас Ватсон, останавливаясь перед бункером на Вайссенбургер Штрассе. Выйдя наружу, наши герои могли разговаривать дальше. А Холмс и не собирался молчать.
– Как ты не понимаешь, идиот, что если бы она была против тебя, то на кой ляд тем людям нужен был бы снайпер? Она приложила бы тебе свою шестерочку к затылку, и до свидания.
– Тогда почему она не сделала этого с самого начала?
– Слушай, я сейчас с ума сойду.
– Это с чего?
– Ведь тогда они бы не знали, как развивается следствие по их делу. Где-то, чтобы как-то маркировать это по времени, возможно, к моменту убийства Нади, ее работодатели сориентировались, что Рита с заданием не справляется. И потому-то этот вот выстрел в тебя.
Шильке хотел о чем-то спросить, но его перебил Хайни.
– Герр капитан, могу я доложить?
– Что с Ритой?
– Фройляйн Менцель здесь уже нет. Ее забрали.
– Кто? – Шильке почувствовал, как что-то пережало ему горло.
– Мне сказали, что офицеры высоких чинов. Но…
Парень опустил глаза.
– Но что?
– Я переговорил с санитарами и лежащими рядом больными. То было два человека в гражданско. Они предъявили какую-то ужасно важную бумагу, которая всех поставила на уши. Ну, ушли они втроем.
– Боже! Она не вырывалась? Не кричала?
Парень не поднимал голову.
– Она их знала, правда? – вмешался Холмс. – Причем, хорошо.
– Да, простите. Она пошла с ними по согласию, не по принуждению. Она не нервничала, не волновалась…
Повисла тишина. Шильке глянул на Холмса, который никак не прокомментировал информацию Хайни.
– Ну ладно. Здесь мы простоим напрасно. Мотаем отсюда.
А в самой твердыне, собственно, некуда было и бежать. Центр, вместе с забитыми подвалами, было мало пригодным местом по двум причинам. Во-первых, по причине близости начальства, всяческих органов власти и основанного на постоянном терроре порядка. Во-вторых, никто понятия не имел, а не готовят ли русские триумфальное наступление, чтобы почтить смерть Гитлера, и не затопят ли твердыню в море огня. Оставалось Карловице, где они, правда, крутились слишком долго, а так же Бишофсвальде и Цимпель. Все еще не затронутые военным пожаром районы садов и вилл, обладающие тем недостатком, что там было сложно спрятаться. Понятное дело, у них имелись бумаги, подтверждающие, что они являются специальной группой абвера. В огне боев они срабатывали, но вот теперь, перед предполагаемым последним штурмом или капитуляцией их ценность уменьшалась. Помимо того, их командование могло их разыскивать, а любой усердный, старший чином офицер мог тщательно проверить, а что это абвер делает здесь. Шильке приготовил документы на самый разный случай, но если кто-то сверху приказал провести консолидацию тыловых подразделений, могло быть сложно. Переходной период толком не успел еще начаться, а они уже успели увидеть множество повешенных на столбах дезертиров, которые слишком уж рано надели гражданскую одежду.
Первое столкновение у них произошло возле аэродрома на Щайтнигер Штерн. Это была строго охраняемая военная территория. Непонятно, что там охраняли, ведь наверняка же не останки двух громадных разбитых транспортных планеров, но командующий офицер желал выяснять проблему их прибытия, вероятно, чуть ли не в самом Берлине. Начинал действовать закон кулака. Офицера удержало лишь появление людей в камуфляже, которые спрыгнули из машины с нацеленными автоматами. Солдаты Шильке хотели жить и прекрасно поняли, что им следует делать. К сожалению, вместо того, чтобы поехать по короткой дороге напрямик, нужно было совершить долгий объезд через Вильгельмсруэр Штрассе и Адольф Гитлер Штрассе, чтобы добраться до олимпийского стадиона. А на месте оказалось, что Бишопфсвальде не похож на Карловиц. В подвалах некоторых домов гнездились люди, эвакуированные из разбомбленных районов, в особенности – неподалеку от церквей. Близость Фризенвизе, который должен был стать очередным незавершенным аэродромом, привело к тому, что вокруг крутилось множество военных, потому что в округе стадиона ожидали сброс десанта. Рядом был лагерь для принудительных работников, где было полно охраны и патрулей, а в Щайтнигер Парке (Щитницком Парке) постоянно копали могилы. Очень сложно было куда-то приткнуться, чтобы не обращать внимания. Что поделать, лагерь бл основой их плана выживания, так что далеко удаляться от него они не могли.
Пришлось прятаться в самом парке. У них не было даже одеял, но, к счастью, ночь была теплой.
– Интересно, и как долго мы сможем здесь выжить? – буркнул Шильке, когда Холмс разливал последний кофе из термоса.
– А черт его знает, сколько будет нужно.
– Зная этих фанатиков из НСДАП, это может занять и целый год.
– Без поставок с воздуха? Даже месяц не выдержат. Гораздо сильнее меня беспокоят те офицерские сволочи, имеющие море крови на совести, которые, чтобы продлить свою жизнь хотя бы на несколько дней, стаут призывать к сопротивлению.
– Все и так зависит от коменданта. А Нихоф – это фанатик и служака.
– А какой службе он сейчас подчиняется?
– Успокойся. Корабль идет на дно, но постоянно назначаются новые боцманы, капитаны и, что самое паршивое, желающих до сих пор хватает.
– Паранойя, – включился в беседу Ватсон. – А на генеральный штурм русских нечего и рассчитывать. Они предпочтут взять крепость голодом.
– Да ладно вам, – сказал на все это Холмс. – Днем пограбим какие-нибудь дома. И одеяла найдем, и пожрать.
– …и парочку гестаповцев, которые с охотой поиграют в палачей.
– Справимся. Лишь бы никто из наших не поддался панике.
Слова о боях до последнего оказались пророческими. На следующий день объявили о смерти Гитлера, но тут же представили список "новых капитанов" запаса, которые встали у руля тонущего Рейха. А желающих – и правда – хватало. Крепость гудела от слухов. По словам одних, Шорнер должен был выступить из Чехии и освободить Бреслау. По мнению других, собирались все силы для наступления с целью создать коридор, по которому даже гражданское население сможет выйти под опеку Группы Армий Центр. Приказы были самыми противоречивыми. Они призывали либо к концентрации неподалеку от южной линии фронта с целью принятия участия в проделывании коридора, то ли на оборот, необходимо было оставаться на местах, чтобы укреплять защитные позиции. Виновными в невыполнении приказов занимались полевые суды. И нужно было очень много счастья, чтобы угадать, за выполнение какого приказа могут повесить, а какого – нет. Гражданские пришли к выводу, что важен не сам приказ, а опция, к которой склоняется именно сейчас председатель трибунала, а точнее – какое у него с утра настроение.
Ходили слухи о Национальном Редуте в Баварии, о производимом там очередном чудесном оружии. О чудо, и находились идиоты, которые в это свято верили. Но большинство в большей степени заботил приказ Шорнера, говорящий о расстреле любого солдата, который очутился за линией фронта, и не требующий какого-либо судебного решения. Люди не знали: а вот трудовой фронт, это такой же фронт, как и военный? Все указывало на то, что так. В связи с чем разгорелись дискуссии относительно того – а какая смерть менее болезненная: через расстрел или через повешение. Про гильотину в подвалах тюрьмы на Клечкау Штрассе народ, скорее всего, не слышал.
Все эти слухи приносили солдаты Шильке, шастающие по окрестным виллам в поисках нужных вещей. Всей группе, практически окопавшейся в парке, пришлось ждать весь следующий день и еще один. Нервы сдавали все чаще. Солдаты выходили в разведку уже только группами, с перезаряженными автоматами. По ночам где-то рядом вспыхивали какие-то драки, ежечасно случались какие-то пьянки, перестрелки. А днем возле парковых аллей копались новые могилы. А тут очередной слух, новое объявление, очередной день и еще один…
Как-то ночью, когда люди уже были на грани нервного истощения, пришел весь не в себе Ватсон. Пользование радиостанцией, даже самым безопасным образом, только на прослушивание, без каких-либо подтверждений, в этих условиях равнялось балансированию на краю.
– Капитуляцию подписали… Вот же смех.
Шильке глянул на Холмса. Из того тоже вышел весь воздух.
– Почему смех?
– Один из немецких парламентеров на мину влез. Похоже, ему оторвало ногу, перестрелка только чудом не началась. – Ватсон тяжело вздохнул. – Но подписали. Утром объявят.
– Тогда ладно. – Холмс тяжело поднялся с наскоро сколоченной лежанки. – Прясем оборудование и переходим в замороженное состояние.
– Сейчас разбужу народ.
Шильке поправлял свой мундир. Собственно говоря, сам он не испытывал ничего особенного. Вообще ничего. Он смотрел на то, как дрожат у него руки. Вообще-то говоря, он весь трясся от напряжения. Наиболее важный и наиболее опасный момент. Смена войск. Из броневика он вышел в не слишком хорошей форме. Люди уже выстроились и ждали. Ватсон запретил им становиться по стойке "смирно".
– Солдаты, война закончилась. – Шильке старался говорить негромко. – Настоящим я расформировываю данное подразделение.
Вообще-то говоря, он не знал, какой реакции следует ожидать. На лицах солдат он не видел ни облегчения, ни улыбок. Каждый чувствовал, что самое худшее еще перед ним.
– Я знаю, что вы люди разумные и опытные. Верю, что как-то справитесь. Тем не менее, мне бы не хотелось оставить вас так просто, без опеки.
Первая выразительная реакция: заинтересованные взгляды.
– Каждый из вас получит по два официальных документа. Первый, это приказ о переходе к партизанским действиям в рамках Верфольфа. Если вас заловят в гражданском еще до вывода германских войск, возможно, это прокатит.
Солдаты начали хихикать.
– Нам достаточно точки опоры, – даже сказал кто-то. – Точку имеем, а с остальным разберемся.
– Второй документ пока что я советую хорошенько спрятать. Это свидетельство того, что вас выгнали из вспомогательных служб за безалаберность, отсутствие желание работать, за попытки антинацистской пропаганды в форме сплетен. Ничего худшего вписать я не мог, иначе бы русские удивились: как это вас еще не расстреляли. Но если предъявите такой документик, возможно, какой-то иван и обманется, а вы не попадете за колючую проволоку.
