Текст книги "Побег из Фестунг Бреслау (ЛП)"
Автор книги: Анджей Земянский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)
– И что ты собираешься делать? – спросил Холмс.
– Мой план таков. Я создам специальную оперативную группу, которая весьма гибким образом станет реагировать на мои очередные открытия материалов советских разведчиков.
– Весьма правильно. Насколько я понял, мне следует тебе их доставлять?
– Группа будет состоять из представителей различных служб: абвер, крипо, технические подразделения и тому подобное. Это позволит нам все время держать наших людей вместе.
– И Титц на это пойдет?
– Все зависит от того, какого веса материалы ты предоставишь.
– Постараюсь.
– Ну и мы валим с главных направлений наступления, держась где-нибудь сбоку.
– То есть, идем через Бишофсвальде, Цимпель и Карловице. Я знаю, что всей силой русские там не ударят. Так что план достаточно хорош.
– Нам необходимо выжить месяца два, подкармливая начальство бумажками. А потом уже, черт его знает, что случится.
– А потом наступит такой бардак, что никто ни в чем не сориентируется.
– Возможно… Только я не пренебрегал бы германской организацией, если кого-то нужно расстрелять, это можно устроить даже в аду.
Холмс пожал плечами.
– Да нет, просто необходимо гибко реагировать на изменяющиеся условия. Если возникнет необходимость, мы включимся в боевую группу, лучше всего, в глубоком тылу. Там посмотрим.
– Ну а сам момент вступления Красной Армии?
– Это самый паршивый момент. Но у меня есть хорошие ходы через польских принудительных работников. В один прекрасный день из членов элитарного подразделения мы превратимся в простых работяг. Даже русские своих оказавшихся в плену союзников убить вроде как не должны. А уже потом, когда придут поляки, я обращусь, куда следует, и вот это должно пройти довольно просто.
Но у Шильке имелись определенные сомнения.
– И они просто так тебе поверят?
– Своему лучшему агенту? Кавалеру ордена "Виртути Милитари"?
– Я не об этом. Что сделают твои, увидев нас?
– Не беспокойся… В первых же словах я сообщу, что у меня имеются серьезные типы их абвера!
– Шутишь?
– У нас все делается по-другому. Пойми наконец, что ни один поляк никогда не станет нацистом или коммунистом, хотя притворяться таким умеет идеально. Это уже вопрос иной психики. Проблема мимикрии, у нас не существует невозможных вещей.
– Не понял.
– Боже! Если немцу сказать "запрещено", это означает "запрещено". Если сказать это русскому – то же самое[42]42
Складывается впечатление, что Автор о русских знает исключительно из пропагандистской литературы, армейских уставов и польских анекдотов. Пан Анджей, не разочаровывайте…
[Закрыть]. Но попробуй сказать это поляку. «Запрещено» для него – это сразу три возможности: частично запрещено и нужно обманывать и комбинировать; запрещено, но не до конца, что-то вроде того, что и запрещено, и не запрещено одновременно. И простейшая возможность. Запрещено? Ага, это значит, что никто ничерта не знает, так что делай, что хочешь.
– Господи Иисусе, никогда я не пойму этот народ! Как вы выжили в течение всех этих веков?
– Благодаря именно этому.
Долгое время они сидели молча и курили.
– Возвращаясь к твоим достижениям с Барбелем. Хоть полезный тип?
– Да. Благодаря его доносам, у Риты полно работы по поимке уголовников. Наверняка ее скоро повысят.
– Догадываюсь, что одни отбросы желают избавиться от конкурентов. Сейчас для него время жатвы. Ну а мы что-нибудь с этого имеем?
– Ты что, меня за дурака считаешь? Я прямо сказал: "Барбель, Рита для тебя посадит за решетку кого тебе нужно, но половину мне!".
– Вот что мне в тебе, Дитер, и нравится. Четко и недвузначно. И что?
– Старается, худышка. Нужно будет подумать про какие-нибудь тайники, когда уже припечет.
– Именно. Будет лучше, чтобы солдаты каких-либо армий не захватили нас со "стеклышками". Ни германской, ни русской, ни польской.
– И вот тут у нас проблема.
– Езус-Мария!
Холмс неожиданно столкнул Шильке с лавки и сам тоже прильнул к земле. Женщина, которую только что инструктировал сержант, выпалила фаустпатроном. Снаряд со свистом пролетел над их головами и взорвался на другом берегу рва, сделав приличных размеров яму в склоне. Оба, не веря случившемуся, поднимались с земли.
– Черт! Здесь невозможно спокойно поговорить.
– Пошли отсюда. А то у тех пацанов сзади пулемет имеется.
Отряхивая верхнюю одежду, наша парочка спешно начала удаляться из опасного района. С удовлетворением они наблюдали лишь то, что кинооператор и журналисты успешно выполнили уставный приказ "ложись" и теперь, ругаясь, пытались очистить свое оборудование.
– И это должен был быть учебный снаряд, – издевался Холмс. – Германская армия идет псу под хвост.
– Э-э, ничего ты не понимаешь, – буркнул Шильке. – Завтра в прессе появится статья, что антифашисты подложили бомбу под здание суда, и появится замечательный повод для очередных расстрелов. Вот так действует германская пропаганда.
– Оправдания уже давным-давно никому не нужны. – Холмс вдруг остановился. – Слушай, мне тут кое-что пришло в голову. Относительно твоих мыслей, связанных с Борманом.
– Что*
– Ты прав в том, что снизу продвинуть это дело убийств невозможно. А на твою удочку еще неизвестно, клюнет кто-то или нет.
– Так что?
– Давай попробуем узнать что-нибудь, действуя с самого верха. Давай попытаемся узнать, чего Мартин Борман так боится в Бреслау, что задействует различные службы, а потом высылает самого Кирхоффа.
– И как ты это сделаешь? Позвонишь ему и спросишь?
– Не обязательно. Ты забываешь о том, что у меня есть люди на высоких постах в НКВД.
– И ты хочешь убедить меня в том, что они вышлют информацию высшего разряда оперативному агенту, действующему на чужой территории? Неужели они такие идиоты?
Холмс начал смеяться. Непонятно, то ли по причине замечания Шильке, то ли, скорее, от вида домохозяек на Граупенштрассе, которые заклеивали стекла в окнах своих домов бумажными полосами накрест. Обе вещи были забавными, потому что идиоты в НКВД не сидели, а бумажные ленты во время налетов никак не помогут.
– Ведь не одни Советы вынюхивают в Бреслау. Лимонники, к примеру, должны здесь действовать совершенно на ином, чем оперативный, уровне; их интересуют более крупные вещи, поскольку для них это не непосредственный фронт.
– Погоди, а не то я начинаю понимать.
– Все просто, как прямая кишка: мне не дадут никакой информации высшего уровня, но если речь идет о том, чтобы дать пинка конкурентам, тогда карт бланш в руки и все, что требуется, в карман вместе с коммунистическим благословением.
– Это значит, что ты желаешь добраться до британского агента и заиметь на него какой-нибудь крючок?
– Естественно.
– А они будут знать?
– Существует такая поговорка: Если не знает НКВД, тогда знает ГРУ. Тут дело не в том, чтобы они друг друга особо любили, но если я попрошу… – снизил он голос.
– А что такое ГРУ?
Ответом ему был вздох.
– Так что же?
– Чтобы узнать из прессы, что это такое, тебе нужно было бы прожить ой как долго…
Холмс подошел к ближе всего стоящей женщине и вынул у нее из рук бумажную ленту.
– Я помогу фрау. Это делается так. – Он приклеил отрезки наискось и выгладил ладонью. – Пожалуйста. Вот теперь она наверняка выдержит разрыв любой бомбы!
Город сходил с ума в своем безумии. Массированный огонь артиллерии на юге и юго-западе привел к тому, что по улицам никто уже не перемещался нормально. Люди передвигались или быстрым, нервным шагом, или даже бежали, хотя вражеских бомбардировщиков на небе еще не было. Близящийся – как в панике считал каждый – гул артиллерии, все более частые расстрелы, складывание баррикад из вырываемых из мостовой булыжников, выбрасывание мебели из окон и сжигание того, что осталось; разрушение домов для того, чтобы дать лучшую зону обстрела для собственных орудий, все это приводило к тому, что люди, похоже, только сейчас заметили то, что происходило уже ранее. Командование вводило все новые и новые отряды фольксштурма в состояние боевой готовности. Необходимо было неожиданно покинуть собственное жилище и перебраться в другое помещение. И то ненадолго, потому что звучал приказ приготовить подвалы. Впрочем, сам по себе принудительный марш через город, впервые с момента объявления ограничений в свободном перемещении, вызывал неприятное впечатление. Люди наконец-то увидели объемы разрушений, причем, в тот момент, когда до наступления на центр было еще далеко. Вот они и шли, шокированные этим прологом к апокалипсису.
Мрачные мысли стали причиной того, что ведущий мотоцикл Шильке чуть не наскочил на ехавший перед ними грузовик. Холмс, сидевший в коляске, инстинктивно заслонился ладонью.
– Холера ясна, ты что, желаешь помочь Советам?
– Я?
– Если нас прибьешь, Бреслау утратит двух своих храбрейших защитников.
– Знаешь что, возьми свой висельный юмор и сунь его сам знаешь куда.
Притормозили они в тот самый момент, когда рядом с ними очутился взвод саперов, марширующих по направлению центра. Несколько солдат, удивленных фразами, которыми обменялись офицеры на мотоцикле, глянуло на них. Шильке почувствовал, что лицо его покраснело от стыда.
– Черт…!
– Дави на газ!
– Так впереди же пробка.
– Тоже мне, причина. – Холмс вытащил из кармана какой-то конверт и, размахивая им, закричал унтер-офицеру, управлявшему движением: – А гауляйтер здесь уже проезжал?
– Здесь не было никакого гауляйтера.
– Ага, но ведь Гандау – это в ту сторону?
– Так точно!
– Тогда пропускай!
И он толкнул Шильке, чтобы тот ехал дальше. Тот тронулся с места, все еще с красными пятнами на лице, пытаясь избежать взгляда изумленного унтера.
– И вот как вами управлять? – крикнул он, когда они уже отъехали дальше. – Ведь поляки не признают никакого порядка. Для вас нет ничего святого.
– Вот именно так и управляемся, – буркнул себе под нос Холмс.
Они проехали мимо странного конвоя, составленного из самых различных грузовиков вместе с повозками, которые тянули лошади.
Наша парочка предпочла не вникать, что было грузом этого конвоя. Достаточно было доносящихся стонов.
– Где же это мы так получили по заднице? – спросил Шильке.
– Похоже, в Дойч Лисса[43]43
Во времена войны отдельный город – Deutsch Lissa, а теперь район Вроцлава – Лешница (Leśnica), располагающийся в 12 км к западу от центра.
[Закрыть].
– Но ведь аэродром еще не обстреливают?
– Похоже, что нет. Но не забывай, что генерал Глуздовский[44]44
Генерал Владимир Глуздовский – командующий 6 армией, атакующий Бреслау (Вроцлав)
[Закрыть] не телеграфирует мне ежедневно, сообщая о своих планах.
– Глупо было бы погибнуть от собственных пуль.
Холмс заломил руки.
– Во-первых, это русские пули, а не мои. Во-вторых, а не знаю, как можно погибнуть умно. В кровати, после долголетней, переполненной страданиями болезни? Тогда уже я предпочту русскую пулю.
До Шильке дошло, что он ляпнул ужасную глупость, и на сей раз ничего не ответил. Он припарковал мотоцикл на небольшом, зато свободном подъезде возле временного контрольного пункта для больных. Оба сошли, чтобы размять кости. Было чертовски холодно, дыхание тут же превращалось в пар, и оба сомневались, а запустится ли старенький "цундапп" после часовой стоянки. Холмс передал часовому листок с информаций, какого врача следует вызвать. После этого они спрятались под раскидистым деревом, которое укрывало, по крайней мере, от громадных и липких снежинок, падающих все гуще и гуще.
У врача, появившегося в дверях, халат был наброшен на мундир. В правой руке у него был стетоскоп. Он огляделся по сторонам, после чего подошел под дерево.
– Это вы меня вызывали?
– Невероятно, – перебил его Холмс. – Гляди, Дитер. Джулиен Боу, первое место в списке студентов медицины в Лондоне, в мундире СС сортирует больных для эвакуации. Можешь такое представить?!
– Вот черт! – Врач упустил стетоскоп, который тут же исчез в сыпучем снегу. – Черт!
– Нет, нет, все это не так, как думаешь, – удержал его Холмс жестом руки. – Дитер здесь лишь за тем, чтобы во время беседы с нами не случилось ничего плохого, уважаемый союзник.
До Боу все дошло только лишь через какое-то врем. Он оттер пот со лба.
– Ну ты меня и напугал, русак.
– Я не русский, а поляк.
– Догадываюсь, что это, похоже, еще хуже?
– Ммм… – ответил на это Холмс улыбкой на все тридцать два зуба.
Боу откопал в снегу свой стетоскоп. Теперь он оттирал его полой безупречно белого халата. У СС всегда было снабжение лучше, чем у остальной части армии. Английский шпион явно злился.
– Так вы теперь уже вместе с абвером? Ручка в ручку? – пытался иронизировать он.
– Ты мне про абвер не напоминай, чтобы я не напомнил тебе о тех гестаповцах, которых ты высылал на запад. Все на востоке чрезвычайно заслуженные, и русские им этого никогда не забудут. А самое паршивое, что тебе тоже.
– Откуда ты знаешь? Впрочем… – Врач пожал плечами. – То была операционная необходимость.
– Называй как хочешь, но как только сюда придут Советы, они так тебе об этом припомнят, что Лондон ты уже никогда не увидишь.
Англичанина что-то мучило. Он вынул из кармана небольшую коробочку и высыпал на ладонь несколько микроскопических гранулок.
– Ты серьезно?
– Да. Я пришел с конкретным предостережением.
– Ладно, тогда я смоюсь как можно скорее. Но какова еще цель твоего визита.
Холмс расплылся в своей невероятно невинной, буквально мальчишеской усмешке. Затем стряхнул снежные хлопья, осевшие на воротнике комбинезона.
– А что я могу о тебе знать? Для Британии Бреслау – это третьеразрядный театр военных действий, ты же у нас слишком крупная шишка, чтобы подсчитывать сколько танков проехало в какую сторону. Впрочем, для этого нужны русские, поскольку это их театр и их марионетки. Но, похоже, я знаю, что удерживает тебя в Бреслау.
– Ну, и что же?
– Но это всего лишь чистая дедукция.
– Ну, говори.
– Черные автомобили Черчилля?
Боу резко высыпал гранулы, что держал в ладони, в рот и начал их интенсивно сосать.
– Чего хочешь и что предложишь помимо предупреждения?
Шильке пихнул Холмса в бок.
– Ты гляди, какой разговорчивый англичанин! И где только такой хранился?
Холмс рассмеялся и разложил руки. Боу, слыша акцент Шильке, глянул весьма внимательно.
– Вы что там у себя в НКВД, все закончили элитарные учебные заведения в Англии?
– Не все. Только те, что от сержанта и ниже.
– Господа, господа, – успокаивал их Холмс, хотя веселился на всю катушку. – Немного более серьезности перед лицом крайне важной ситуации.
– Тут даже ситуация кого-то уважила? – удивился[45]45
Непонятно, на каком языке ведется эта беседа. Если на немецком, то откуда Боу выловил «оксфордский» акцент у Шильке? Если на английском, то разведчики слишком уж беспечны… Или на польском, ибо только на нем становится возможной прелестная игра слов. « Trochę powagi w obliczu doniosłej sytuacji» (Немного серьезности перед лицом важной (значимой) ситуации), – говорит Холмс. А Боу замечает: « To już nawet sytuacja na kogoś doniosła?» (Даже ситуация уже на кого-то донесла?). Понятно, что Автор писал для поляков, не слишком веря в то, что его творения станут переводить на другие языки.
[Закрыть] Боу. – Что за страна.
– Ты поосторожнее, а то мы в этом снегу сделаем поле для гольфа и будем препираться под стаканчик грога. Слушай, Джулиен. Вместе с Дитером мы составим список людей, которых твой шеф не любит, возьми его и, заботясь о собственной заднице, вали отсюда.
– А что хочешь взамен?
– Все, что вам известно о группах, которые вывозят произведения искусства из Бреслау, и вообще, из той же оперы. У вас это хорошенько проработано, а данная территория вам вообще до лампочки, так что, может, поделитесь?
– О'кей.
– А если бы ты что-нибудь услышал относительно Мартина Бормана и Бреслау…
– Борман, – задумчиво повторил Боу. – Слишком большая рыба для моей удочки.
– А ты просто попробуй. Из принципа "а вот если бы каким-то чудом…".
Англичанин кивнул.
– Насколько я понимаю, об этой беседе не узнает ни твое начальство, ни мое, так?
– Правильно понимаешь. Ты у нас вообще ужасно интеллигентный тип.
Им помешала пара солдат, которые несли раненного в шинели, которую держали с двух сторон.
– Герр доктор! Герр доктор! – Оба, тяжело дыша, положили раненного прямо на снег. – Кго надо перевязать!
– Где? Здесь?
– Ну, так ведь санитарный пункт тут?
– Но он для перевязки не подходит. Здесь нет операционной.
– Герр доктор, он сейчас умрет.
– В этом я не сомневаюсь. – Английский шпион склонился над лежащим, лицо которого было покрыто снежными хлопьями. Они не таяли, как у других. – Ладно. – Боу кивнул первому солдату. – Идем со мной за носилками.
Когда они исчезли в плотном тумане, Холмс и Шильке из любопытства склонились над лежащим. Тот не издавал каких-либо звуков, не шевелился. Глаза у него были открыты, и всем казалось, что он глядит прямо на них.
– Это где же его так ранило? – спросил Шильке у другого солдата.
– В Дойч Лисса, герр капитан.
– Я неверно спросил. Куда его ранило?
– В живот.
– Почему же он не стонет?
– Стонал. А теперь я не знаю, почему не стонет.
– Может, я вам поясню, – сказал Холмс, указывая на крупную снежинку, попавшую лежащему прямо в глаз. Веко даже не дрогнуло. Глаз остался широко раскрытым.
– Господи Боже, – солдат опустился на корточки возле мертвого товарища.
Боу, который вернулся вместе с санитарами, даже не пришлось наклоняться. Он похлопал второго солдата по плечу.
– Слишком поздно. Все равно, шансов у него не было.
Шильке с любопытством глядел на лица окружающих людей, например, санитаров, которым хотелось лишь вернуться в теплое помещение. Здесь их ничего не интересовало, слишком много уже видели. На лица солдат, опечаленных судьбой собрата. На лица поляка и англичанина, которые стояли с безразличными минами. Для них это просто еще одним врагом меньше. А для него?
«Цундапп», естественно, не завелся. Так что они ругались во все заставки. Черт подери, это же Гандау! На трамвай нечего было и рассчитывать, ведь большинство машин были превращены в уличные баррикады. Военные машины по дороге не имели права никого подбирать без специального приказа, так что наша парочка могла или идти пешком, или ожидать весны. К счастью, какой-то раненый сапер сказал им, что надо сделать. Мотоцикл следовало просто поджечь. Не понимая, они глянули на советчика.
– А не взорвется? – спросили они одновременно.
– Нет, если все сделать, как следует. Я уже так делал в России.
Сапер смочил тряпку в бензине, подложил под двигатель и действительно поджег. Когда те инстинктивно отскочили, поглядел на них с презрением.
– Не бось… Нужно только следить, чтобы не попалить шины.
Но наша парочка до конца не была уверена. Только мужик через пару минут и вправду запустил движок.
– Прогрейте его хорошенько и можете ехать дальше.
Шильке дал саперу две пачки американских сигарет, которые были принят с огромной благодарностью. Затем он подошел к Холмсу, который осторожно прокручивал регулятором газа.
– Слушай, а что это за черные автомобили Черчилля?
– Легенда такая.
– Я серьезно.
– Где-то в начале войны англичане договорились с немцами, что втихую проведут одно дельце на голландской границе. Они выслали двух агентов, чтобы те вели переговоры, а немцы…
– Господи, только не говори, что они сделали то, о чем я подумал…
– К сожалению. Они схватили агентов, подвергли обычным пыткам, а потом убили.
– Как я догадываюсь, тайных агентов выслал лично Черчилль?
– Ммм… Для него это было настолько чудовищным нарушением джентльменского соглашения, что Германии никогда не простил. В течение всей войны специальный отдел отмечал случаи пыток его парашютистов, агентов, тихотемных[46]46
Тихотемные (cichociemni) – польские солдаты-десантники, обученные в Великобритании для выполнения спецзаданий, которых воздушным путем перебрасывали в оккупированную Польшу. Они помогали подполью в борьбе с гитлеровцами, занимались разведкой и диверсиями, воевали в партизанских отрядах. Само их название говорит о том, что они действовали в строжайшей тайне, часто под покровом ночи. См., например, http://www.radiopolsha.pl/6/248/Artykul/240939
[Закрыть]. А теперь, когда у англичан уже имеется собственный фронт в Европе…
– Черные автомобили кружат за линией фронта и тихонько, по носам, вылавливают палачей.
– Именно так. Под каждый тайник, под каждый лагерь военнопленных в конце концов подъедет машина дьявола и отвезет палача к месту назначения.
– Без суда?
– А за что их судить? И зачем? Для Черчилля они не джентльмены.
В каком-то смысле Шильке даже испытывал восхищение. Это было очень даже по-английски. В том числе и факт, что командующий единолично примет вину на себя. Зная таланты британцев скрывать правду относительно собственных преступлений, дело наверняка увидит дневной свет только лишь через много-много лет после смерти Черчилля, а так же тех, кто выполнял его приказы. И что тут поделаешь?
Движущийся в самых различных направлениях, с массой резких поворотов способ мышления Холмса шел на пару с его «науками о жизни», которые он пытался вдолбить в голову Шильке. «Если желаешь чего-то достичь, сначала спроси сам себя: а чего я на самом деле хочу». Но ведь это же очевидно. Только для Холмса ничего очевидного не было. По его мнению, люди, как правило, все делали ради того, чтобы их одарили аплодисментами. К примеру, шикарный автомобиль им был нужен не для удобства передвижения, а только для того, чтобы другие люди им тоже восхищались. Так что на самом деле следовало бы задать себе вопрос: «А чего я хочу на самом деле?». Автомобиль? Или комфортное самочувствие? Ведь если нуждаешься в этом втором, то, может, удастся решить проблему как-то по-другому? Так что вначале всегда вопрос: чего на самом деле хочешь? Шильке хотел иметь свой собственный, эффективный, небольшой отряд, в действия которого никто бы не вмешивался. Что хуже всего, отряд, составленный исключительно из его людей, а, следовательно, и поляков. Но ведь такое невозможно.
Невозможно? Такое слово не существовало, а точнее: оно имелось в словаре Холмса, но только лишь как соединение двух слов и толко лишь в одной, конкретной ситуации: "Невозможно? НЕ, ВОЗМОЖНО! Очень даже возможно!".
Шильке закурил. Ну да. А собственно, что нужно сделать? Холмс неизменно повторял: "Придумай сам". И прибавлял: "Помни, никогда не делайся номером раз, всегда два или три, оставайся в тени. Пускай никакое предложение не исходит прямо от тебя. Другие могут собирать лавры, а тебе, если уже и случится, то вечно по принципу деревенского дурачка, которому просто везет. Другие распоряжаются, а ты слушаешь. Другие распоряжаются, запомни, а ты ими только управляешь".
И так вот бедный Шильке сделался интриганом. Он отправился к своему непосредственному начальнику – Хайгелю – и в течение часа, вроде как в дружеской атмосфере, рассказывал о достоинствах американской системы paperclip ("скрепка для бумаг" – англ.). Это была операция по перехвату германских ученых и новейших технологий на захваченных союзниками территориях. Новинка же заключалась в том, что вся система состояла из небольших разведывательных отрядиков, которыми командовали офицеры низшего ранга. Но такой лейтенант или капитан не должен был заниматься массой военной административной пахоты, ему не нужно было выспрашивать у высших рангом, ожидать приказов сверху, если собирался сделать что-то самостоятельно. Он мог принять решение по месту, в результате чего система была гибкой, производительной и очень быстрой при реагировании на создавшуюся ситуацию. Хайгель даже был заинтересован. В любом случае, было ясно, что при ближайшей возможности он представит эту концепцию полковнику Титцу. Понятное дело – в качестве собственной.
Начальнику отдела кадров, в сою очередь, когда тот жаловался на недостаток людей, Шильке предложил идею забрать народ и оборудование из крипо и других организаций, которые сейчас не имеют первопланового значения. Ну кого интересуют банальные уголовники в момент штыковой схватки на стенах крепости? Тот с пониманием кивал, щуря глаза и, похоже, обдумывая, а успеет ли он – первым – преподнести начальству данную концепцию и тем самым отличиться.
В столовке же Шильке распространялся, что сейчас необходимо много людей, бегло владеющих русским и польским языком, причем, на практике. Таких, которых бы славяне не распознали бы по акценту. Ведь сейчас рекогносцировка может вестись непосредственно на линии фронта. Опять же, необходимо проникновение в среду принудительных рабочих.
Самому Титцу Шильке жаловался, что он буквально на шаг отстает от советского агента. Что он его уже чувствует, что находит еще тепленькие следы, что он вот-вот, но… Пока еще он подаст заявку на людей и оборудование, пока он еще получит согласие на проведение операции, пока еще удастся все согласовать – противник, вполне понятно, будет на шаг дальше.
И результатов не пришлось долго ждать. На следующий день, на планерке шеф попросту наорал на офицеров:
– Господа, да ведь здесь же ничего и не происходит! Мы ползаем, словно мухи в смоле. Бюрократия, бумажки, все ведут себя словно в канцелярии императора Вильгельма во время организации пикника. До вас хоть дошло, что у нас тут война? Кто-нибудь из вас хоть знает, что мы находимся в осажденной крепости?
– Герр полковник, – Хайгель попытался перебить начальника, но тот стукнул кулаком по столу.
– У меня нет желания вести какие-либо дискуссии! – Долгое время он пытался привести дыхание в порядок. – Я требую конкретных предложений, сказал он, уже тише, и прибавил, не обещая ничего доброго: – Конкретных.
Но Хайгель, без какого-либо смущения, продолжил:
– У меня имеется конкретное предложение. Необходимо создать небольшой, эффективный отряд, который бы мог молниеносно реализовать требования руководства, и он должен быть настолько автономным, чтобы реализовать и собственные операции, которые окажутся необходимыми в ходе выполняемых заданий. – И Хайгель начал описывать достоинства американской системы "скрепка", и делал он это с большим апломбом и знанием, потому что перед этим Шильке передал ему массу мелочей, которые ранее узнал от Холмса.
Титц, казалось, слушал даже с некоторой заинтересованностью. Но через несколько мину монолога он остановил выступавшего.
– Ну хорошо. А откуда мы возьмем для этого людей и оснащение?
Тут уже решил выставить себя начальник отдела кадров:
– Герр полковник, а почему вообще это должны быть наши люди? Мы вообще должны только командовать.
– И откуда вы возьмете этих людей?
– Да их полно повсюду. Достаточно протянуть руку.
– И куда протягивать?
– Хотя бы – в крипо. Вот чему сейчас должна служить уголовная полиция? Ведь если какого-нибудь бандита хватают в границах крепости, так сразу под стенку и пулю в лоб. На кой ляд сейчас нужны следственные офицеры, которые потом, в суде, на основе собранных доказательств выдвинут преступнику обвинения? Сразу под стенку такого, и все.
– Тут вы правы. Отличная идея. Тем более, что, в отличие от других служб, с этими сотрудничество как-то складывается.
– Ясное дело, они восхищены тем, что, благодаря нам, им поставляет фройляйн Менцель. Так что будет лучше, если они ее включат в этот отряд на постоянной основе, но за это, поскольку вопрос мы обязаны представить именно таким образом, пускай они дадут оснащение, аппаратуру, часть выделенного для них топлива и свои контакты.
– Должен признать, звучит неплохо.
Титц задумчиво пожевал губами.
В разговор включились и другие офицеры.
– В таком отряде должны быть люди, свободно говорящие по-русски. Ведь в любой момент может случиться непосредственная разведывательная операция на линии фронта.
– И по-польски, – прибавил кто-то другой. – Имеет смысл проводить инфильтрацию в сборищах работников.
– И откуда таких людей взять? – спросил Титц.
После этого вопроса Шильке посчитал, что пришел подходящий момент.
– Я знаю, где искать подобных специалистов. И даже могу их завтра привести.
Титц с интересом поглядел на него.
– Ага, – буркнул он. – А не возьметесь ли вы в таком случае за организацию такого отряда?
– Так точно, герр полковник.
– И вы согласитесь командовать ним?
– Так точно, герр полковник.
– Тогда хотя бы одно дело мы можем выбросить из голов. – Начальник медленно поднялся, опираясь на руках. – И еще кое что… – он значаще поглядел на капитана. – Я требую успехов!
– И чтоб его кондрашка хватила! – стонал Холмс, затаскивая труп за ноги в шикарный лифт. – «Я требую успехов». Чтоб его вывернуло наизнанку.
– Абсолютно согласна с тобой, – сообщила Рита, дергая следующие, завернутые в мешок останки. – Во-первых, почему "успех" всегда означает чей-нибудь труп, а во-вторых, почему это именно я обязана таскать какого-то там покойника?
– А ты бы предпочла, чтобы это он тебя таскал? – Шильке был занят дверьми лифта. – Хоть чуточку посвятите себя делу.
– Посвящать-то я могу, но только не в качестве могильщика.
– Хоронить мы их, к счастью, не будем. Мы направляемся на крышу.
– На лифте? А не лучше было бы эскалатором?
Холмс и Ватсон начали смеяться, слыша этот показ женской логики. В каком-то смысле, действительно, было бы легче. Не нужно было бы тащить пару трупов на глубокие тылы, а воспользоваться эскалатором в самом центре дорогущего и шикарного универсального магазина Вертхайма. Сейчас они были у самого входа. Проблема заключалась лишь в одном. Правда, советские бомбардировщики еще не начали ковровых бомбардировок, но именно сейчас они кружили над городом, в результате чего люди попрятались в подвалы. Так что имелся шанс, что останки доберутся до цели незамеченными. С помощью лифта на тылах магазина. Но не с помощью эскалатора посреди громадного пространства, совершенно лишенного стен затем, чтобы клиенты с любого места могли восхищаться громадьем собранных здесь товаров. Достаточно было бы одного охранника или даже перепуганного воришки, чтобы вся операция завершилась фиаско.
– А откуда тебе известно, что есть ток? – спросила Рита, освещая стены фонариком. – Эта темнота может и не быть обычным ночным затемнением.
– Электричества нет.
– Тогда как ты запустишь лифт?
– У Вертхайма есть два собственных генератора. Но с ними не стоит химичить, поскольку у грузовых лифтов имеется собственный.
Рита кивнула. Капитану наконец-то удалось преодолеть запор из сложных блоков ручного открытия двери. С трудом они затащили трупы в кабину. Шильке оттер пот и вытащил из вещевого мешка присланный Кирхоффом "walkie-talkie".
– Вот это штуковина! – Ватсон с восхищением следил, как Шильке вытаскивает антенну из корпуса.
– Ммм. – Рита, о чудо, доказывала как раз, что является истинным офицером. Присутствие покойников не производило на нее особого впечатления. Зато, с одинаковым, как и у поляков, восхищением она глядела на заграничный гаджет. – А неплохое у них оборудование.
– Цивилизация развивается, – прибавил Холмс. – Только не думал я, что так быстро.
– Шильке приложил к уху тяжелый, приблизительно полуметровой длины ящичек.
– Хайни? Ты меня слышишь?
– Так точно, герр капитан, – раздалось из динамика.
– Запускай генератор.
– Есть.
Все вокруг изумленно покачивали головами. Ты гляди, карманная радиостанция. Правда, для кого-нибудь с исключительно большими карманами, но впечатление производила. Мир направлялся в каком-то направлении, причем, все быстрее и быстрее. Только сейчас это еще нельзя было узнать.
Никакого звука не раздалось – от генератора они были довольно далеко. Единственным знаком того, что электричество имеется, были красные аварийные лампочки, которые загорелись внутри. Шильке дернул соответствующий рычаг, и кабина неспешно, практически бесшумно направилась вверх. В конце концов, это ведь был наиболее современный и шикарный универмаг в Бреслау, так что даже грузовые лифты в нем были элегантными.
Чертов Титц и его необходимость получения видимых всем успехов. К счастью, Холмс был чемпионом в соединении приятного с полезным. Титц желал успехов, а Джулиен Боу желал стопроцентно исчезнуть. Только ведь никто не говорил, что он обязан сделать это тихонько. А не лучше было бы его убить ходе зрелищной операции в самом центре города? Англичанин долго был под впечатлением простоты этого плана и его эффективности. Понятно, что шпиона необходимо пристрелить в каком-то общественном месте, при свидетелях. Это на все сто решало его проблемы с русскими и облегчало бегство из Бреслау. А поскольку Холмсу и Шильке требовался успех для абвера, он, естественно, предоставил им английскую радиостанцию, документы, оружие, боеприпасы, личные заметки и письма, золу от сожженных кодовых книжек с несколькими фрагментами, необходимыми для идентификации, даже копии старых, уже несущественных для дела докладов. Ну а поскольку план ему и вправду нравился, он предоставил еще и жемчужинку. Самую настоящую. Жемчужинка представляла собой серый конверт, скрывающий несколько документов. Англичанину, поскольку он менял место пребывания, они были уже не нужны, а для новообразованной групп ценных по двум серьезным причинам. После этого Боу обменялся с Холмсом документами, которые они обещали друг другу ранее, обеспечил парочку трупов из морга и… испарился.
