Текст книги "Побег из Фестунг Бреслау (ЛП)"
Автор книги: Анджей Земянский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)
– Подводим итоги: Почты не станет, командование получит тайные дела отдела "Зарубежные Армии Восток", я стану генералом. Ну а бриллианты делим fifty-fifty, в соответствии с договором.
– Ну ты и даешь. Ведь это безумие.
Ватсон свернул на Вильгельмшафенер Штрассе. Здесь, на востоке города, на некоторых деревьях уже была видна первая, очень деликатная и прозрачная зелень. Они как раз ехали мимо зоопарка. Холмс вынул их укрытия бинокль.
– Интересно, а чем сейчас кормят экзотических животных?
– Черт их знает. Наверное, ничем не кормят.
– И что, ведь звери же не сдохнут за просто так.
– И чего это ты сделался таким любителем животных? Кого это волнует?
– Самих животных, у которых возникла большая проблема.
– Не понял. Какая еще проблема?
– А есть ли у смотрителей зоопарка достаточно еды для себя. Чтобы естественная система кормления не повернулась на сто восемьдесят градусов.
– Ага, это чтобы люди не слопали своих подопечных. Но… оно вроде как черепаший суп весьма вкусный.
– Ага, а пекари совсем как свинина, так?
Они заехали в улицу вилл, окруженных деревьями. Во многих садах уже работали люди, убираясь после зимы.
– Ты гляди, мы едем по улицам одного и того же города с запада на восток, а мне кажется, словно мы движемся на машине времени.
Шильке кивнул.
– Правильно. Как будто мы минули несколько эпох.
Ватсон остановился на широком подъезде перед большим одноэтажным рестораном. Все выходили, разминая кости, после поездки на этой неудобной бронированной машине. Им никто не открыл двери, гардеробщика в средине не было. Одежду прибывших принял пожилой, хромающий официант.
– Молодая дама уже ждет вас, – указал он рукой направление. – Подать ли господам что-нибудь пить?
– Для начала какой-нибудь суп, – буркнул Холмс. – Мы ужасно проголодались.
– Конечно же, рекомендую наш фирменный.
Его уже не слушали. Увидав мужчин, Рита поднялась, Шильке поцеловал ее в щеку.
– Ты знаешь, что придумал этот сумасшедший? Он хочет разрушить Главную Почту.
– А знаешь, меня это ничуть не удивляет. Разрушение наиболее красивых зданий Бреслау в последнее время сделалось весьма модным.
Рите очень хотелось поехать на фронт. Она стояла на своем, и мужчины никакими аргументами не могли отвести ее от подобного намерения. Прижатая к стене, она заявила, что разденется догола и обратится в гестапо, чтобы те подвезли ее в самый эпицентр сражений. Наши согласились, а что еще было делать. Хотя всех собравшихся за столом мужчин занимала одна мысль: "То, что она пойдет в гестапо, как-то там еще можно было бы рационально объяснить; но почему голяком?". "Мечтательную задумчивость" прервал Хайни, который вбежал в ресторан, размахивая бумажкой, которую держал в руке.
– Герр капитан! – вопил он. – Герр капитан!
– Я здесь, парень.
– Герр капитан. – Хайни с трудом хватал воздух. – Того солдата, которого вы разыскиваете, послали в штрафную роту!
– Езус-Мария! – Ватсон даже ложку упустил, пятная чистую скатерть.
Холмс отодвинул от себя тарелку.
– И какова же средняя выживаемость в штрафной роте?
Шильке пожал плечами.
– На фронте – менее трех суток. Как здесь – не знаю. Все зависит от того, куда его сунули: стрелять или разминировать.
– Ты узнал, куда конкретно его направили? – спросил Ватсон.
Хайни кивнул.
– Ага. На кладбище.
– Как, на кладбище? Вот так? Сразу?
– Нет, нет… Они там воюют с русскими. – Парень вытащил из кармана шинели план города и развернул в воздухе. До него явно не доходило, что карту можно было разложить на столе, на котором все еще стояла посуда.
– Во-от сюда. – Палец Хайни блуждал возле коммунального кладбища и кладбища итальянских солдат. – В общем, мне сказали, что сюда.
– И чего вы удивляетесь, что это кладбище, – флегматично буркнул Холмс. – Это же штрафная рота. Зачем им таскать покойников слишком далеко?
– Так что проблема моего пребывания на фронте решилась сама собой. – Рита поднялась с улыбкой. – Ведь самой же вы меня здесь не оставите.
– Хорошо, едем. – Шильке тоже встал. – И быстро.
Ватсон не стал ожидать, когда принесут счет, просто бросил официанту несколько свернутых банкнот. Похоже, он пересолил, так как пожилой мужчина выбежал за ними к подъезду и еще долго кланялся после того, как русский броневик с ревом выезжал на главную дорогу.
На сей раз поездка была не столь приятной, как предыдущая. Да, трофейная машина была приспособлена для езды по бездорожью, но вот достижение максимальной скорости по мощеным улицам тут же выкрывало все недостатки системы управления. Прежде всего: низкая маневренность. Еще до того, как они добрались до центра, приваренная к переду батарея отопления перебила парочку осветительных столбов. Потом, к счастью, пришлось притормозить, чтобы объехать все приготовленные к прибытию Советов ловушки. А потом было еще хуже. В первый раз их остановили где-то посреди Грабшенер Штрассе. Понятное дело, абверовские документы производили впечатление, но можно было почувствовать, что, чем ближе к фронту, тем офицеры все сильнее превращались из служак в совершенно самостоятельных атаманов. Очередные проверки лишь усиливали данное впечатление. Когда же они добрались до места, их нагло послали к какому-то… лейтенанту.
– Штрафная рота? – апатично спросил молодой человек, как будто близкий грохот разрывов орудийных снарядов не производил на нем ни малейшего впечатления. – Какая?
– А сколько их у вас тут?
– Не скажу. Это секрет.
– Тогда зачем вы спрашиваете, какая? – разъярился Шильке. – У нас дело, имеющее высший государственный приоритет.
– А! – тот понимающе кивнул. – Тогда обратитесь в письменной форме к командиру батальона.
– Я сейчас позвоню…
– Телефоны не работают.
Лейтенант, казалось, засыпал.
– Тогда разрешите воспользоваться вашей радиостанцией.
– Это запрещено.
– Сейчас я еще могу возвратиться в центр с ничем, но вот когда вернусь вечером…
– Погоди, погоди, – включился в разговор Холмс. – Если ты вмешаешь в это гестаповцев и НСДАП, так они тут же будут готовы демонтировать эту боевую группу, – блефовал он. – И кто нас тогда будет защищать?
Лейтенант слегка скривился.
– Тут уже приезжал один тип из НСДАП. Как только увидел, что происходит на фронте, тут же заполз в подвал и боится оттуда выйти.
– В подвал? – Холмс улыбнулся всеми тридцатью двумя зубами. – Словом, партия ушла в подполье.
Его обаяние действовало и здесь. Лейтенант тоже улыбнулся, хотя, едва-едва искривив губы.
– С ними вечно так, – продолжил поляк. – Наш партийный вождь, Ханке, все время сидит в подвале, с самого начала. Только всякий раз он выбирает все более отдаленные подвалы, очень скоро Бреслау для него закончится, придется ему арендовать их у русских.
Лейтенант поглядел на Холмса с некоторым любопытством.
– Только ведь что с того, – продолжал разглагольствовать тот. – Ведь эти типы из НСДАП умеют лишь одно: вешать. Как увидят человека, так сразу же: повесить. Фонарей, ясен перец, перестанет хватать, а смрад в центре убьет всех мух в полете.
Лейтенант уже хотел было скорчить мину типа "а я и не боюсь", но позволил застать себя врасплох.
– А мы ведь совсем не хотим этого типа повесить, наоборот: отослать в Берлин. – Холмс кивнул Шильке, и тот сразу же предъявил документ "in blanco", подписанный самим Кольей Кирхоффом. – Пускай его в Берлине вешают. Это он там вонять станет, а не здесь.
Вот это впечатление произвело. Лейтенант вынул карту и разложил ее на столе.
– Мы находимся вот тут. – Тупым концом карандаша он начал вырисовывать невидимую линию. – Вам нужно будет пройти в окопы, это вот сюда. Только не ожидайте траншей. Иногда придется поползать или попрыгать от дерева к дереву.
– Это первая линия?
– Вторая, вспомогательная. Но Советы так лупят из пушек, как будто ночью захватили как минимум три наших склада со снарядами.
– Они что, их наших пушек стреляют?
– А из каких же еще? Свои они уже чистят для парада победы, – с издевкой глянул на него лейтенант. – Налет сегодня утром видели?
– Нет.
– Такой массы германских самолетов сам я давно уже не видел. Нам казалось, что это наши идут нам на помощь. Дезориентация воцарилась тогда, когда они стали сбрасывать бомбы прямо на голову кричащих "ура" солдат.
Шильке не сдержался:
– Но это же вопреки всем договоренностям!
Лейтенант горько хмыкнул.
– Я дам вам двух человек, которые проведут. А там уже увидите все договоренности вместе взятые. Все хором.
Он быстро написал приказ "на случай", как сам это определил. С жандармами шутки плохи, будет лучше, когда можно предъявить какую-нибудь бумажку. Потом он замялся.
– Да, – указал он на Риту в гражданской одежде. – Маркитантка туда не пойдет.
Это он зря… Совсем зря.
Не говоря ни слова, она взяла лист с приказом и первая вышла из бункера. Лейтенант потерял дар речи, зато он перестал изображать из себя не выспавшегося. Холмс с Шильке стискивали зубы, чтобы не расхохотаться. Так что попрощались без лишних слов.
Пара прикомандированных солдат, возможно, и прекрасно знала дорогу, но оба прятались в любых возможных убежищах, слыша свист любого летящего снаряда. Разрывы все еще звучали достаточно далеко, а при подобной методе страховки их путешествие могло длиться целую вечность.
– А нельзя ли поскорее? – рявкнул Шильке.
– Можно, – тут же согласился один из солдат. – Вот только следует помнить, что Советы тот снаряд специально дальше пуляют. Как раз для тех, кто желает поскорее.
Холмс только лишь вздохнул. Рита в своем гражданском пальто и совсем уже не военной обуви выглядела здесь словно пришелец из космоса, но явно держалась лучше из всех них. Без какой-либо тени нетерпения или страха она послушно пряталась за деревьями или в воронках от снарядов, со стоическим спокойствием ожидая, пока проводники не посчитают, что можно пробежать несколько очередных метров дальше. До окопов все добрались где-то через час. Те, наконец-то, давали какую-то защиту, но – и правда – ничем не походили на те, что были на Первой мировой. Только в немногочисленных местах можно было идти, склонившись. Чаще всего же нужно было передвигаться вперед на четвереньках или просто ползти, так что с одеждой Риты появилось много хлопот. Но она не жаловалась. Даже в ту секунду, когда рядом что-то взорвалось, засыпая всех комьями земли.
Но это "рядом" могло означать и пятьдесят и даже сто метров. Но всем казалось, что разрыв минул их буквально "на волосок".
– Ну и жопа! – Неожиданно до Шильке дошло, что у него звенит в ушах, что ему хочется блевать, и что весь он трясется, словно его подключили к источнику электрического тока высокого напряжения. Он выплюнул песок, смешанный со слюной. – Ну нет…
И вот тут рядом грохнуло во второй раз. Капитана чуть ли не выбросило из окопа. И еще впервые в жизни он увидел, как из ближайшей могилы (находящейся на расстоянии метров в пятьдесят) выбросило чьи-то останки вместе с разбитым гробом. Только, парализованный страхом, он добыл в себе сил на отчаянный акт храбрости, пытаясь не показывать, что с ним творится.
– Во, глядите! – указал он на валяющиеся останки. – Какой-то избиратель Гитлера решил показаться.
Холмс закусил губу по причине неосторожности приятеля, ведь их слышали солдаты. Но Рита из любопытства выставила голову.
– Ну нет, ведь это же кладбище солдат Первой Мировой войны. Он не мог голосовать за Гитлера.
– Тогда он голосовал за Вильгельма II.
– Ты чего мелешь. Вильгельм был императором, так что никто за него голосовать не мог, ведь выборов не было.
Кто-то из солдат не смог сдержать искушения посмеяться над штабным офицером.
– Может, пойдем уже быстрее? – предложил он.
Шильке одарил Риту укоряющим взглядом и двинулся за проводниками дальше. Сам он надеялся лишь на то, что в этом замешательстве никто не заметит, что с ним творится. Но когда что-то грохнуло еще раз, значительно дальше, он первым упал на дно окопа, не поднимая головы. "Все это не имеет смысла!" – сказал он про себя. В тот миг, когда слышен разрыв, значит, обломки давно пролетели. Точно так же, как и пуля, которая свистит – не убивает. Ведь он помнил, как перед войной был судьей на соревнованиях охотничьих стрелков в Германии. Он стоял в бункере под мишенями. И он прекрасно помнил, что и в какой последовательности можно слышать: сначала плюхание пули в щит, потом свист этой пули, и только в самом конце – грохот выстрела. Так что, если тебе не слышно ни одного из этих звуков, это означает, что пуля попала в тебя. Только к разуму можно обращаться сколько влезет. До самой ночи. Тело и так свое знает: оно трясется, желая, похоже, превратиться в вибрирующую цель, а никак в неподвижную.
– Пришли.
Один из проводников указал на могучую яму, возникшую после какого-то взрыва и поспешно включенную в линию окопов. В средине сидела троица солдат. Помимо стальных шлемов, головы им дополнительно защищали их же ранцы.
– Мы разыскиваем. – И вот тут до Шильке дошло, что он забыл фамилию человека по прозвищу Надя. Он горячечно провел обыск в памяти, только там ничего не нашлось. При нем были документы, и можно было бы проверить, вот только… Ведь тогда все вокруг будут видеть, что он ужасно боится. Он вытащил из кармана снимок Нади, который взял из материалов дела, и стал сравнивать с лицами осужденных из штрафной роты. – Во! Именно тебя мы и разыскиваем!
– А почему это меня? – ответил ему кусок желе в мундире, нервно водя глазами по пришельцам.
– Я веду следствие по делу убийства… – Снова провал в памяти. Господи! Он никак не мог вспомнить. Кого же эта трясущаяся сейчас перед ним вошь убила? А, кого?
Ну ладно, можно посмотреть в документах… Но тогда все поймут, что сам он – трус, что от страха забыл имена.
– Краузе? – неожиданно подсказал тот.
– Да.
– Так это не я! Не я, честное слово…
– Послушай-ка, Надя. – Шильке с любопытством следил за тем, как мужчина нервно мигнул.
– Какая Надя?
– Что? Ты не знаешь собственного прозвища?
– Ах, – мотнул тот головой. – О том, что я помогал русским, тоже уже донесли… Но те называли меня "Володей".
– Нет, старик. После того, что ты вытворял с русскими пленными, а точнее: они с тобой по твоему же желанию, ты получил имя "Надя". – Шильке говорил очень медленно. – Надя, а не Володя.
– Но… Но…
– Послушай меня внимательно. Педерастия в государстве Гитлера запрещена. Гораздо хуже, если бы узнали, что германский солдат подставлял задницу русским да еще и платил за это. Расстрел – и к бабке не ходи. Предшествуемый месяцем пыток или превращением в полную тряпку в концлагере.
– Но…
И вновь Шильке не дал тому вставить слово.
– Но, – продолжил капитан, – лично мне все это до лампочки. Скажу больше. Меня совершенно не интересует то, что ты убил Краузе.
В первый раз Надя поднял голову. Он глядел на Шильке с безграничным изумлением.
– Некоторые сволочи, которые творят нечто гораздо худшее, чем ты, имели на тебя крючок. И твоими руками избавились от Краузе, тебя же – без всякого отлагательства – отослали в штрафную роту, чтобы не пачкать собственных рук. Они знали, что ты не пискнешь ни единого словечка, потому что, если пискнешь, то любая власть мгновенно укоротит тебя на голову, причем, по нескольким статьям одновременно.
– Только ведь все это не так. Я…
– Подожди. А мне, дорогая Надя, до тебя вообще нет дела, – шипел Шильке. – Ни до твоих наклонностей, ни до твоих грязных делишек. Все они меня никак не волнуют.
Надя был удивлен настолько, что не ог извлечь из себя ни звука.
– Лично меня интересуют те самые сволочи, которые все это и устроили. Потому что настящие преступления совершил как раз они.
– Так вы меня не убьете? – отважился спросить перепуганный до последних границ человек.
– Нет.
– Так… а что же со мной будет?
– Если, благодаря тебе, мы доберемся до настоящих преступников, тогда мы забудем обо всех твоих проделках. Понятное дело, что в тюрьму ты попадешь. Но, во-первых, любая тюрьма все же лучше штрафной роты. А во-вторых, почему тебя заботят сроки отсидки? Очень скоро придут русские или американцы, так они опорожнят тюрьмы, чтобы дать место для собственных жертв. Немецкие уголовные приговоры будут им до задницы.
– Но…
– Вот, погляди.
Шильке вытащил из кармана приказ о вылете в Берлин. Не спеша, размашистым почерком, он вписал в бланк имя и фамилию Нади (сейчас он их, естественно, вспомнил). Он подал солдату бланк вместе с другим документом – гарантией на получение места в самолете.
– Выбирай. Или пойдешь с нами, дашь показания, и мы отвезем тебя на аэродром на броневике, или…
Надя весь дрожал.
– Заберите меня отсюда, – то ли прошептал, то ли проплакал он. – Заберите меня отсюда. Их этого ада!
– Разумный человек!
– Что вы хотите знать?
– Кто приказал тебе убить Краузе?
– Это не был никто из группы упаковщиков… Офицер уголовной полиции, крипо.
– Как он выглядел? Помнишь?
– Не знаю. В столе я нашел письмо. В конверте были доказательства моих… моих… – Надя явно не знал, какое применить слово. – Там были снимки, показания. Все.
– И что? Этим письмом он приказал тебе убить Краузе? – Шильке удивленно поднял бровь.
– Нет. Но… в письме весьма тщательно была описана роль Краузе в поставке материалов на меня. Именно этот сукин сын доносил на меня в крипо!
– Любопытно, – буркнул Холмс. – Но ведь была еще одна причина, в силу которой ты ненавидел этого типа, так?
– Да, это правда.
– Тогда скажи.
Надя бессознательно оглядывался по сторонам. Он не знал, как это произнести, тем более, в присутствии вооруженных мужчин.
– Он отказал мне в любви, – наконец-то выдавил он из себя.
– О! – вырвалось у Риты. Она прикусила губу, чтобы скрыть замешательство. – Это… тоже важная причина.
Она опустила голову, чтобы скрыть рисующуюся у нее на лице растерянность.
– А ты воспользовался случаем и убил его?
– Нет. Было еще одно письмо. Потом.
– Так?
– Офицер крипо написал, что он такой же, как я. Что он боится тронуть Краузе, так как этот гад знает много и о нем.
– Ага, все ясно, – вздохнул Холмс. – Еще он написал, что, случае чего, он станет тебя прикрывать, что сам он очутился в неудобной ситуации, а все случившееся требует радикального разрешения, и что кто-то обязан этим заняться.
– Именно так и было.
– И ты решил проблему окончательно.
Надя печально кивнул.
– Ну что же, – Холмс закурил. – Это уже все как-то держится. Хотя, во всей Германии трудно найти более наивного типа, чем ты.
– Любовь, которой отказали, делает слепым, – вмешалась Рита.
Шильке с этим тоже согласился.
– А вот скажи мне еще вот что: кем был Краузе? Специалистом по произведениям искусства? Ювелиром? Пчему он оказался в группе упаковщиков?
Надя поднял голову.
– Он был специалистом по аккумуляторам, – сказал гей.
– Что?
– Специалистом по электрическим аккумуляторам. Он работал на постройке подводных лодок.
Шильке с Холмсом обменялись взглядами. Они не успели обменяться хотя бы словом, как недалекий взрыв обсыпал их землей. Останки каких-то выброшенных из могил двух тел грохнули в яму. Сидящие в яме солдаты начали орать. Один только Холмс сохранял деланное хладнокровие.
– Эй, вы, там! – крикнул он останкам. – А ну не толкаться. Еще не время на всеобщее воскрешение.
Рита начала истерически смеяться. Но через минуту ей удалось взять себя в руки.
– Еще не пасха, – прибавила она. – Даже Иисус еще не воскрес.
Ситуация в окопе казалась контролируемой. Но стало ясно, что дальнейший допрос должен проводиться в более цивилизованных условиях. Дрожащий от страха Надя обхватил себя руками.
– А ты, случаем, не встречал здесь кого-нибудь знакомого? – спросила Рита.
– Да, да, тут есть еще один их группы упаковщиков, – сказал он, указывая рукой направление. – Метрах в тридцати отсюда. Я вчера его видел.
– Кто?
– Фамилия мне не известна. Его зовут Хайнц.
– Умная девочка, – буркнул Холмс. – Эти гады выслали сюда всех, от которых хотели избавиться.
– Что ж, пойдем за ним, – вздохнул Шильке. Перспектива идти дальше по опасному окопу его не вдохновляла.
– Погодите. Мне на сегодня уже хватит, – сказала девушка. – Может, давайте сделаем так. Я вместе с проводниками проведу Надю в тыл, а вы приведете того другого, а?
И вправду, хитроумная девочка. Черт! Но ему не хотелось показывать сомнений.
– Хорошо. В таком случае, расстаемся.
Их ожидал переход в три десятка метров. Тридцать метров. Как совестливо вычислил Шильке, поход занял у них сорок семь минут, что давало в среднем один метр в полторы минуты. Грохот орудий уже достал его до живого. Но, прежде всего, ужасной была неуверенность. Русские стреляли по передовой, время от времени – переводили огонь дальше. Но никогда они не стреляли в равных последовательностях. Никак нельзя было предусмотреть, когда они бахнут рядом с тобой. Шильке уже чуть ли не молился, чтобы чертова Хайнца не было в окопе, чтобы того отозвали в тыл, и чтобы там, на безопасном расстоянии они моги бы его схватить и допросить.
И молитвы его отчасти были выслушаны.
– Хайнц? – какой-то перепуганный солдатик едва-едва высунул голову из-под ранца. – Землю кусает.
– Как это случилось? – спросил Холмс.
– А никак. Попали в него, и хана.
– Здесь?
– Да здесь, чтоб они сдохли! Если не веришь, сам проверь. – Он указал рукой, на миллиметр поднимая ее над насыпью. – До сих пор там еще лежит, потому что гиенам не захотелось оттянуть его на пару метров дальше.
Холмс проверять не собирался.
– Возвращаемся, – сухо бросил он Шильке.
Как правило, окопы прокладываются таким образом, что по поперечным траншеям можно легко перемещаться и даже выводить солдат из-под обстрела, обеспечить безопасное убежище и выслать назад на позиции буквально в тот момент, когда вражеская пехота пойдет в наступление. Но здесь таких удобств не было. Нашим героям пришлось преодолеть обратный путь точно тем же образом, благодаря которому они добрались сюда. Шильке перестал воспринимать время. Говоря точнее, ему сделалось все равно. Грязный, потный и полуживой он понял, что близится вечер, только тогда, когда они добрались до расположения боевой группы. К ним сразу же подбежала Рита.
– Это конец! – шепнула девушка. – Его убили.
– Кого? – ничего не понимая, спросил Шильке.
– Надю расстреляли!
– Что? – не мог поверить он. – Расстреляли? Не русские, а наши? И расстреляли?
– Все именно так, – процедила Рита сквозь стиснутые губы. – Действительно. – Она ужасно нервничала.
– И ты ничего не сделала?
– А что я могла сделать? Какое им дело до какого-то офицеришки из крипо? Жандармы и так меня чуть не избили.
– Но ведь у него была бумага…
– Он им эту бумагу и предъявил. Светлейший герр майор из жандармерии порвал ее у меня на глазах, а как только я начала пугать Берлином, он расхохотался и спросил, а не желаю ли я встать под стеночкой рядом с ним за шпионаж на тылах нашей боевой группы. Он потребовал от меня приказ, который мне вообще разрешает здесь находиться. Еще момент, и его бы понесло.
– А Ватсон?
Рита пожала плечами.
– Как ты ему и приказал, он ожидал возле броневика. Наверняка ничего не слышал. А когда я его позвала, он вызвал твой отряд.
– Как*
– Как-то придумал. Он, вообще-то, довольно шустрый тип. Только что с того?
Шильке глянул на Холмса, словно ожидая от того помощи. Но тот стоял молча. На его мертвом, собранном лице не дрогнула ни единая мышца.
– За что расстреляли Надю? – тихо спросил он.
– За то, что тот вел дневник. Что-то записывал. Мемуары или нечто подобное.
– Это какая-то чушь?
– Да нет, – жестом головы подтвердил Шильке. – В вермахте это абсолютно запрещено. Но за это ведь и не расстреливают.
– Но, может, в штрафной роте.
– Тоже нет. Могут конфисковать, наказать….
– Ладно, не будем об этом, – перебил его Холмс. – Откуда они знали, что у Нади имеется дневник?
– Понятия не имею. Как только мы сюда добрались, они сразу же его схватили и вытащили тетрадку из ранца. Майор просмотрел дневник, бросил в костер, а Надю отвели за угол и…
Холмс незаметно сжал губы. Какое-то время он молчал, затем взял Шильке под руку и оттянул в сторону.
– Что ты испытываешь?
– Бешенство.
– Плохо. Тебе нельзя действовать под влиянием эмоций, – спокойно объяснил Холмс.
– У нас только что убили единственного свидетеля.
Холмс вынул из кармана небольшое зеркальце и подсунул его под лицо Шильке.
– Что ты видишь? – сухо спросил он.
– Типа с рожей побитой собаки.
– Я не об этом. Нимб видишь*
– Не понял.
– Я спрашиваю: ты нимба у себя над головой не видишь? Если нет, то это знак того, что Надю воскресить ты не можешь.
Шильке сначала дернулся, потом сделал глубокий вздох. Потом еще один.
– Тебе нельзя действовать под влиянием эмоций, – повторил Холмс. – Помни, ты не можешь отомстить, ты не сильнее их, ты не такой хитроумный. Прими это к сведению.
Еще раз Шильке сделал глубокий вздох, отчаянно пытаясь успокоиться.
– Сделай так, чтобы этот гад совершил какую-нибудь ошибку.
– Каким образом?
– Придумай. Но помни, без каких-либо эмоций, – он замолчал на минуту, потом спросил: – Ну как? Погляди мне в глаза и ответь. Уже?
Был или Шильке уже спокоен? Он не имел ни малейшего понятия. Во всяком случае, он кивнул, оттер пот со лба, размазывая грязь по лицу. Ну, и что теперь? Разныться, позвать на помощь? Сказать, что те – их неприятели гораздо более быстрые, гениально организованные и вообще лучшие? Или же они побеждают своим интеллектом и холодным расчетом? Холмс неоднократно повторял: "Все вокруг – всего лишь театр. Так что будь хорошим актером, и этого будет достаточно".
– Приведи сюда мой отряд.
Холмс наморщил брови.
– Но мы же не станем устраивать перестрелку?
– Естественно.
– Тогда действуй.
Через минуту Шильке, во главе полутора десятка человек в камуфляжных куртках подошел к майору жандармов. Он отдал салют и представился в соответствии с уставом.
– Что это за марионетки, – указал майор на солдат с автоматами. – Или, как та дура в измазанном грязью пальто, вы намереваетесь пугать меня Берлином?
Отработанным движением Шильке вытаращил глаза.
– Герр майор? Я? Берлином?
Тот слегка удивился.
– Я самый обычный провинциальный офицеришка из забытой всеми Твердыни Бреслау. Если герра майора чем-то и могу попугать, то, разве что, плачами своей старенькой мамочки.
Жандарм слегка усмехнулся. Но глядел он как-то странно. Он явно не ожидал подобных слов.
– А зачем тогда вам эти солдаты?
– Ага, чуть не забыл, – Шильке повернулся к своим людям. – Здесь на земле валяются обрывки приказа. Быстро соберите все.
Майор явно заинтересовался.
– Зачем?
– Я должен иметь доказательство для своего начальника. Ведь он же ни за что не поверит, будто бы кто-то порвал его приказ. Причем, на людях.
– Ага, выходит, вы меня все-таки решили пугать.
– Нет, господин майор. Это я за это получу по рукам, а не вы.
Вновь изумление. Не такой беседы ожидал жандарм.
– Герр капитан. А вы не поясните, чему я должен благодарить удовольствие разговора с вами*
– Конечно же. Я должен забрать труп расстрелянного солдата и отослать в Берлин.
– Труп? Сейчас мы его закопаем.
– В случае затруднений, я вернусь через час с приказом, и мы откопаем его. Я обязан отослать начальству corpus delicti, поскольку он и вправду не поверит мне на слово, как могла случиться столь курьезная ситуация.
– А кто же ваш начальник?
– Директор Колья Кирхофф.
– Впервые слышу. Это какой-то русский?
– Нет. Это германский служака, и он тоже обязан иметь доказательства для своего шефа. – Шильке вытащил блокнот и американскую шариковую ручку. Крупными буквами, чтобы жандарм мог видеть, он записал, кто собственноручно порвал приказ. После этого вытащил пачку "кэмела" и нагло предложил угоститься майору.
Встретившись с отказом, он закурил сам.
– Да, при случае, а то чуть не забыл. Я должен буду забрать у вас немного бензина, потому что не знаю, доберусь до города на своих запасах. И заберу автомобиль, на котором можно будет перевезти труп. Машину отдам завтра.
Могло показаться, что майора поразила молния. Мгновение он стоял, словно парализованный, потом побагровел и зарычал:
– Ты с ма сошел, пацан?! Просишь бензин у линейного подразделения? Да я тебя…
Шильке молниеносно уменьшил делящее их расстояние, сделав шаг вперед. Сейчас он вторгся в "личное пространство". Сейчас их лица находились на расстоянии не более десяти сантиметров.
– Я не воспользовался словом "пожалуйста", – тихо и спокойно произнес он.
Жандарм остолбенел.
– Я ничего у вас не прошу. Автомобиль и бензин просто реквизирую.
И он подал майору листок с приказом предоставления любого вида помощи, выданный комендантом крепости Бреслау. Джульен Боу и рекламирование успехов со стороны НСДАП приносили обоюдную выгоду.
Шильке повернулся к своим солдатам, которые уже собрали клочки разорванного листка.
– Заберите у них несколько канистр и какой-нибудь грузовик, подходящий для перевозки трупа. И мигом!
Он отдал салют майору, повернулся и направился к броневику.
– И кто же начальник этого Кирхоффа? – прозвучал вопрос сзади.
Спокойно. Шаг, шаг, еще один. Только потом Шильке повернулся, как будто куда-то спешил и нехотя буркнул:
– Мартин Борман.
Акт уничтожения изменил свою форму. В неожиданном пароксизме акт полного разрушения сделался материальным. Шильке с Холмсом шли ночью через Уферцайле, но фонариков им было не нужно. Свет многочисленных пожаров по другой стороне реки создавал зарево, походящее на кровавый закат. Бомбардировщики ревели над головами, превращая Бреслау в раскаленный ад. На другом берегу Одера немцы как раз уничтожали один из красивейших районов города. Дома взрывали, развалины ровняли с землей, строя чудовищных размеров аэродром в центре города. Все вокруг уничтожалось, с воздуха и с земли, как наступающими, так и защитниками. Все, казалось, встало против существующего вот уже тысячу лет города. На разрушаемый академический квартал нельзя было глядеть без слез. Ну вот, жили здесь какие-то люди, построили прекрасные здания, а теперь сами же их у уничтожают. Вроде бы как ничего. Их право. Но ведь люди из этого квартала получили одиннадцать Нобелевских премий. Абсолютный рекорд среди всех на свете городов. Но вот с другой стороны… После варварского решения еврейской проблемы, можно ли гордиться еще и их Нобелевскими премиями? Абсурд. В свою очередь, те, что наверху, пилоты у своих бомбовых прицелах, скорее всего не думали ни о Нобелевских премиях, ни о красоте. Они мстили за свою страну, за собственные не существующие уже деревушки, за свои уничтоженные города, за мертвые пустоши. Они не видели ни соборов, ни святилищ, музеев и зданий институтов и университетов. Они выискивали все еще черные пятна в море огня и как раз туба сбрасывали свой чудовищный груз.
Неожиданно Шильке остановился и оперся на металлической ограде, заслонявшей сложенный из огромных камней крутой берег русла Одера. Долгое время он глядел на пожарище перед собой, одновременно вслушиваясь в грохот врываемых именно сейчас саперами зданий у себя за спиной. Он глянул на Холмса, который тоже приостановился.
