Текст книги "Легенды танкистов - 2"
Автор книги: Андрей Мартьянов
Жанр:
Прочий юмор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)
разведку.
Скоро ему докладывают:
– Русские отошли и взорвали за собой железнодорожный мост. И удача, господин обер-
лейтенант! – Разведчик не может удержаться от улыбки. – Мы захватили две русских
установки БМ-13. Их секретное оружие!
...Катуков хмур. Настроение у него прыгает: от приподнятого, пока удавалось отбиваться
от врага, до тяжелого, мрачного. Потеряны две машины БМ-13. Это хуже всего.
Двадцать восемь танков подбито. Девять сгорело. Подбитые танки будут восстановлены
– Катуков верит в своего помощника по технической части капитана Дынера. Настоящий
волшебник, из груды железного хлама соберет боеспособный танк.
А вот мотострелковый батальон из окружения организованно выйти не сумел. И эти
минометные установки, которые остались в руках врага...
– Что будем делать, товарищ Лелюшенко? – обратился он к командиру одиннадцатой
танковой бригады.
– Вытащить или уничтожить, если не удастся их отбить. – Лелюшенко был категоричен.
– Оставлять их в руках у немцев нельзя.
– Я пойду, – вызвался политрук одиннадцатой танковой Власенко.
– Один не пойдешь. – Лелюшенко остановил его.
…Четыре танка – Власенко, Лугового, Капотова и Евтушенко – вернулись в город и
проникли в один из больших яблоневых садов, окружающих Мценск.
Здесь они затаились, выслеживая и высматривая.
– Вон немецкие офицеры, – сержант Капотов показал товарищам на группу людей,
расположившихся на открытом балконе здания школы. – Что они там делают? Штаб
хотят там устроить, что ли? Шарахнуть бы по ним сейчас…
– Не торопись, – остановил его Власенко. – Разведчики еще не вернулись. Наша задача
– выяснить, где наши минометные установки. Вот наша основная задача.
В этот момент артиллерийский снаряд разорвался совсем близко от советских танков.
– Нас обнаружили! – закричал Луговой. – Позицию надо менять, быстро!
– Ждем разведчиков, – стоял на своем Власенко.
В это мгновение снаряд попал в его танк. Тридцатьчетверка загорелась.
Товарищи бросились на помощь, но было поздно: экипаж не успел выбраться и
задохнулся.
Спустя еще пять минут прибежал разведчик – рядовой Петр Могила.
– Нашел установки, – задыхаясь, сообщил он. – Совсем близко. Метров пятьсот от
сада.
– Что делать будем? – спросил младший лейтенант Луговой. – Советы, предложения?
Товарищи, решаем прямо сейчас, времени нет.
Еще несколько снарядов разорвались поблизости.
– Решать нечего, – вмешался Могила. – Машины уже покалечены, вытащить не
получится. Уничтожаем на месте.
Три оставшихся танка рванулись из сада и, выскочив наружу, открыли огонь…
– Минометные установки уничтожены, товарищ полковник! – доложил сержант
Капотов.
Катуков смотрит мрачно и зло. И победная улыбка сползает с лица Капотова. Да уж, чему
тут радоваться – уничтожили собственные минометные установки.
– Мценск придется оставить, – уронил Катуков. – Только что передали – Люфтваффе
разбомбило наш аэродром в Орле. Теперь мы остались еще и без воздушного
прикрытия…
А Мценск – ключик к Москве...
71. На пути к Прохоровке
2 июля 1943 года, южная часть Курского выступа, КП Воронежского фронта
Николай Федорович Ватутин буквально не находил себе места. Инстинкты военачальника
кричали ему: «Пора наступать!»
Активная оборона, которую вел Воронежский фронт, выматывала не только противника,
но и своего командующего.
– Хватит окапываться, – убеждал Ватутин – Верховного, представителя Ставки,
«соседей». – Упустим момент, упустим! Чего ждать? Противник сидит и не наступает, а
осень не за горами. Всѐ сорвется. Начнем первыми! Сил-то у нас достаточно.
Маршал Василевский – представитель Ставки Верховного Главнокомандования, – на
которого Ватутин давил, не переставая, колебался. Ватутин умел быть настойчивым и
убедительным, противостоять ему было трудно.
– Николай Федорович, повременим еще, – сказал наконец Василевский. – Уверен:
переход врага в наступление – вопрос ближайших дней. Если мы начнем первыми, это
будет немцу только на руку. Активная оборона его измотает, обескровит… Мы это уже
обсуждали.
– Между прочим, товарищ Сталин меня поддерживает, – перебил Ватутин.
– Товарищ Сталин приказал держаться обороны, – отрезал Василевский. Он отвел глаза
в сторону: ему, как и Ватутину, не терпелось начать.
4 июля 1943 года, район Обояни, деревня Успенов, штаб Первой гвардейской танковой
армии
Ватутин прибыл неожиданно.
Командующий танковой армией – Иван Ефимович Катуков – принял его гостеприимно,
предложил чаю.
– Умеете устроиться, товарищ Катуков, – одобрил командующий фронтом. —
Окопались, небось, по самые уши?
– Пока стоим во втором эшелоне, – ответил Катуков, – и окопаться успели, и занятия с
личным составом провели, и с соседями действия согласовали.
– Рассказывайте, – потребовал Ватутин и навалился на стол, грузный, уставший.
– Вы знаете, Николай Федорович, пока до места дислокации добирались – попали под
бомбежку. А наши ПВО – так себе, еле-еле душа в теле. Потеряли бы танки, если бы не
наши собственные зенитчики! А немцы в воздухе крепко держатся: их разведчики того и
гляди засекли бы нас.
– Так не засекли же? Вы, насколько я помню, ночью передвигались?
– И вениками следы заметали, – подхватил Катуков. – Увидит немец следы гусениц и
все поймет. Так что к машинам привязывали хворост. Казалось бы, примитивное
«устройство», а работает. Танки замаскировали тоже проще простого: поставили их
впритык к домам и сараям и сверху накидали «крышу»: с воздуха выглядит так, словно
дома и сараи разве что «подросли» на пару метров, а так – без изменений.
– Мастера маскировки, значит, – проговорил Ватутин. – Это хорошо. Что у вас с
матчастью?
– Это правда, Николай Федорович, что против нас будут действовать новые немецкие
танки – «Тигр» и «Пантера»?
– А куда они денутся, – ответил Ватутин. – Уж конечно, ждите.
– У наших ребят почти у всех вместо фото любимой актрисы теперь изображение
«Тигра», – сообщил Катуков. – По целым дням ведутся разговоры, как с этим зверем
справиться, где у него уязвимые узлы, как в него стрелять и метать гранаты.
– Подкалиберные снаряды вам доставили? – спросил Ватутин. – Приехал лично
убедиться, учтите.
– Убеждайтесь, – ответил Катуков спокойно. – По пять на действующий танк. Этого
мало, так что присылайте еще. Впрочем, и этого количества хватает, чтобы поднять
боевой дух.
– На одном боевом духе далеко не уедешь, – Ватутин вздохнул. – Будут еще вам
подкалиберные снаряды, будут. С пехотой что?
– И с пехотой, и с артиллерией совместные действия обсудили, отработали кое-что на
учениях.
Ватутин помолчал, и Катуков понял: командующий намерен перейти к одному из самых
наболевших вопросов.
Так и вышло.
– А как у вас обстоит взаимопонимание с авиацией?
К авиации у сухопутных войск набралось много претензий. Постоянно твердили о том,
что необходимо завоевать «господство в воздухе», но на деле господство прочно
удерживали немецкие асы.
Немцы демонстрировали хорошую слаженность войск. Не стоило благодушествовать,
зная, что у них не хватает артиллерии: недостаток одного рода войск они восполняли
другим, и авиация до сих пор неплохо прикрывала их наземное наступление.
Эту ситуацию следует переломить. Вот о чем говорил Ватутин.
Командующий танковой армией дернул углом рта. Вопрос раздражал и его.
– Общее дело делаем, делить нам нечего, – сказал он наконец, словно заканчивая какой-
то давний спор. – А что ошибки случались…
Николай Федорович вспыхнул:
– Ошибки? Скажите прямо: несколько случаев уже произошло, когда наши авиаторы по
ошибке штурмовали наши же войска. С ними разбирается «смерш», между прочим.
Катуков пожал плечами:
– Не мое это дело, надо – разберется. А мы вот что сделали – пригласили к себе в
Успенов командиров двух авиационных корпусов – истребительного и штурмового. В
предстоящем бою они будут прикрывать нас с воздуха, если мы правильно понимаем ход
событий.
– Правильно понимаете, товарищ Катуков, – Ватутин допил чай. – Рассказывайте.
Катуков развеселился:
– Авиаторов прибыло видимо-невидимо: и старшие командиры, и младшие, вплоть до
комэсков и командиров звеньев. Весь чай у нас выпили, не поверите, Николай Федорович!
– Только чай? – прищурился командующий фронтом.
Катуков посмотрел на него ясными, честными глазами:
– Только чай, – повторил он. – Кстати, не хотите ли коньяка?
– Не могу, – сказал Ватутин.
Катуков рассмеялся от души:
– И я не могу – желудок болит… Похоже, вся радость жизни комэскам достанется...
Сели мы с ними за стол, разложили карты и подробненько все обсудили: где кто будет
находиться, как будет обозначен передний край наземных войск. Чтобы больше своих не
бомбили и не штурмовали.
– Ну, добро, – проговорил после паузы Ватутин. – Теперь вот что. Мы в штабе фронта
считаем, что главный удар противник нанесет на Обоянь, в вашем направлении – и в
направлении вашего ближайшего друга и соседа, Шестой общевойсковой армии
Чистякова. Вы же дружите с Иваном Михайловичем? Вот вместе в бой и пойдете. Будьте
готовы.
– Всегда готовы, – машинально ответил Катуков.
5 июля 1943 года, деревня Успенов, штаб Первой гвардейской танковой армии
Катуков вышел на двор из избы. Не спалось.
Наступал жаркий летний день. В яблоневых садах пели птицы, деревня дремала. Солнце
едва показалось из-за горизонта.
Катуков поежился. Не верилось, что скоро всему этому настанет конец. Ватутин не сказал
прямо, но мысль командующего была очевидна: Первая гвардейская станет
бронированным щитом в направлении главного удара.
Словом, держись, Иван Ефимович…
В небе раздался тяжелый гул. Катуков поднял голову: большими группами самолеты шли
на юго-запад.
«Красовский начал работу», – подумал Катуков.
Вторая воздушная армия, которой командовал Степан Акимович Красовский, поднялась в
воздух – сражение началось.
На улицу выбежал дежурный офицер:
– Иван Ефимович, штаб фронта!
Катуков вошел в штабную избу, взял трубку.
Ватутин говорил задыхаясь, как будто только что поднялся по лестнице:
– Командование приняло решение нанести по врагу упреждающий удар. Началась
артиллерийская подготовка. Противник намерен вырваться на Обояньское шоссе и
попытается мощным танковым ударом пробить нашу оборону. Манштейн, похоже, будет
действовать по шаблону – то же самое он делал под Сталинградом. Выдвигайтесь на
вторую полосу обороны Шестой гвардейской армии, к Чистякову.
5 июля 1943 года, Малоархангельск
Немцы двинули свои танки под плотным прикрытием авиации.
Самолеты с крестами шли тремя эшелонами.
Командующий Шестнадцатой воздушной армией генерал Руденко оставался возле
аппарата, выслушивая донесения и сердясь на их сбивчивость:
– Сколько?
– Насчитали до шестидесяти He.111, товарищ командующий, с ними истребители
прикрытия.
– Сколько, сколько истребителей?
– Много, товарищ командующий! Второй эшелон, по отчетам наблюдателей, – с
полсотни He.111 и с ними Ju.87. FW.190 не более двадцати.
– Какая дистанция?
– Три-четыре километра. И третий эшелон – тоже в четырех километрах: двадцать
бомбардировщиков и примерно сорок истребителей. Бомбардировщики идут на разных
высотах. Это усложняет работу зениток.
Руденко отдал приказ, и в воздух поднялись истребители Шестого истребительного
авиакорпуса и соколы Первой гвардейской авиадивизии.
Уже перевалило за полдень. Руденко подозревал, что пехота неоднократно высказалась по
поводу бездействия советской авиации. И черт побери, пехота права.
5 июля 1943 года, аэродром Фатеж – район Понырей
– Наша задача – прикрывать сухопутные войска, – сказал командир звена майор
Калмыков. – И вот еще что, соколы: с командного пункта дважды уже передавали
категорический приказ – уничтожать только бомбардировщиков! Вы поняли?
Летчики-гвардейцы помалкивали. Они знали, какие обвинения могут воспоследовать:
истребители действительно часто увлекаются боем с другими истребителями.
Немцы не хуже наших знают азартный характер, который приводит пилота в
истребительную авиацию. Личный счет сбитых врагов, захватывающие воздушные
поединки…
– Нам предстоит работа, – подчеркнул командир. – Работа, а не «свободная охота».
Эти приключения – не сейчас. Наземные войска ведут тяжелейшие бои, немцы
прорываются. А их авиация продолжает хозяйничать в небе и бомбить наши танки.
– Ясно, – пробурчал младший лейтенант Шерстнев.
– Хорошо, что тебе это ясно, Шерстнев, – повернулся к нему командир. – Еще раз
повторяю: только бомбардировщики! Помните, под Сталинградом, – лицо командира
чуть смягчилось, – Илья Чубарев таранил «Фокке-Вульф»? И ничего, жив остался.
Слабое место у самолета – хвостовое оперение. Его можно срубить винтом. Подходить,
понятно, в таких случаях приходится на малой скорости, а это почему опасно? Можно
попасть под сильный огонь неприятеля. В общем, решайте сами, а задача вам ясна. – Он
понизил голос: – В районе Понырей сейчас Рокоссовский и командующий Шестнадцатой
воздушной армией Руденко. Так что биться будем, можно сказать, над самой головой у
начальства.
Четверка Яков поднялась с аэродрома. Поляков шел ведомым у командира звена.
– Мотор барахлит, – Калмыков выругался страшными словами и повернул Як обратно к
аэродрому.
Истребителей осталось трое: пара Маркевич – Шерстнев и одиночкой Поляков.
Над Понырями действительно было черно от вражеской авиации. Несколько групп
бомбардировщиков подходили с разных направлений.
«Только бомбардировщики!» – твердил Поляков.
В этот момент истребители прикрытия набросились на тройку Яков, и двое из них
ввязались в воздушный бой.
Поляков прорвался к бомбардировщикам.
Он шел один, но не испытывал страха. Предстоит работа, как сказал командир звена.
Качнул крыльями друзьям – все в порядке.
«Хейнкели» заметили одинокий «ястребок» и открыли по нему бешеный огонь. Стрелял
не один, не два – сразу шесть самолетов.
Уводя машину из-под выстрелов, младший лейтенант подобрался к вражеским
бомбардировщикам на пятьдесят метров.
«Мессеры» пришли на помощь своим бомбардировщикам: новая очередь настигла Як-1, и
машина загорелась. Пробит был бензобак и водный радиатор.
– Ах, ты так? – пробормотал младший лейтенант. – А ты знаешь, что у меня четкая
боевая задача: не допустить бомбардировщики к нашим позициям? Я больше моего
командира боюсь, чем тебя!
Он засмеялся. Никого он не боялся.
Як-1 оставлял в небе дымный хвост. «Хейнкеля», видимо, уже списали истребителя со
счетов: враг подбит – чего больше желать?
На горящей машине Поляков приблизился к ведущему группы бомбардировщиков – на
тихой скорости, осторожненько. И так же аккуратно винтом и горящей правой
плоскостью летчик отрубил хвост «Хейнкелю».
Бомбардировщик рухнул на землю.
Остальные растерялись – строй рассыпался, четко выстроенная атака разрушилась,
выход на цель сорвался…
– Пора. – Летчик выбросился из своего горящего Яка с парашютом.
…На земле за ходом боя действительно наблюдали Рокоссовский и Руденко.
– Кто это у тебя так геройствует? – спросил Рокоссовский.
– Скоро узнаем, Константин Константинович, – ответил Руденко.
На командный пункт доставили летчика: он был ранен в руку, весь в пыли, но глаза
блестели.
– Это ты сейчас «Хейнкеля» протаранил? – Руденко пошел к нему навстречу и раскрыл
объятия. Затем отстранился: – Да ты, брат, на ногах не стоишь. В медсанбат тебя, срочно.
– Риска большого не было, товарищ командующий, – отозвался младший лейтенант. —
Все же опробовано на практике. Я видел, как другие это делают. Самолет жалко, но его
все равно изрешетили.
Летчик отсалютовал и ушел, а Рокоссовский сказал:
– Представить к званию Героя.
…Герой Советского Союза Виталий Константинович Поляков пройдет всю войну и уйдет
из жизни в двадцать первом веке – в 2012 году.
6 июля 1943 года, 1 час, район Курска
Ватутин не находил себе места. Огромные потери ни к чему не привели: стало ясно, что
оборона Воронежского фронта может быть прорвана.
Против Ватутина стояла мощнейшая вражеская группировка. А от бомбардировщиков
скрыться негде – лесостепь, открытые пространства.
Немцы наносят массированные удары, сбрасывают бомбы и возвращаются, ходят по кругу
– эдакая «карусель смерти».
А наши? Героев много, бьются – себя не жалеют, этого не отнять. Но сколько ни тверди
истребителям, что им следует сосредоточиться на вражеских бомбардировщиках, а
распыления сил не избежать.
Атакуют поэшелонно, по высотам, увлекаются индивидуальными поединками – а He.111
тем временем безнаказанно бомбят наши позиции.
Какой смысл бросать на крупные ударные группировки наши маленькие, слабые группы?
Нет, решение нужно менять.
Ватутин позвонил Руденко. Тот был готов к разговору:
– По крупным скоплениям вражеских танков и пехоты на поле боя будем наносить
сосредоточенные удары большим числом бомбардировщиков и штурмовиков. А в
промежутках между сильными атаками – действовать мелкими группами штурмовиков.
Но – непрерывно!
– А времени на подготовку хватит?
– Нет, – честно ответил Руденко. – Сделаем, что можем.
Положив трубку, Ватутин собрался с духом и позвонил Сталину:
– Товарищ Иванов, – обратился он к Верховному по псевдониму, – возникла опасность
прорыва.
Знакомый голос произнес после короткой паузы – как обычно, спокойный, но оттого не
менее страшный:
– Вы понимаете, товарищ Николаев, – он тоже прибег к псевдониму, – что это будет
катастрофа?
«Товарищ Николаев» молчал.
– Какую вы от меня хотите помощь? – голос Верховного чуть смягчился.
– Еще танки и еще самолеты, – сказал Ватутин.
– Я подумаю, – обещал Сталин. – У Ставки есть резервы. Ждите.
После этого Сталин связался со штабом Степного фронта.
Над землей лежала ночь, спали измотанные долгим сражением люди – танкисты и
летчики, артиллеристы и «царица полей».
Но многие бодрствовали в эту теплую ночь на шестое июля: механики и врачи, радисты и
командующие…
– Вашу армию перебрасывают на Воронежский фронт, – сообщил Сталин генерал-
лейтенанту Ротмистрову, командующему Пятой гвардейской танковой армии. – Срочно.
Как поедете?
– Своим ходом, – мгновенно ответил Ротмистров.
– А танки из строя не выйдут, если их гонять туда-сюда? – спросил Сталин. – Не
лучше ли по железной дороге?
– А если авиация противника разбомбит железнодорожные пути? – тотчас задал
встречный Ротмистров. – Это очень опасно – потеряем армию.
– Как пойдете? По ночам?
– Ночь сейчас – семь часов, слишком долго придется ползти. Нет, пойдем и днем.
– Днем же будут бомбить! – напомнил Сталин.
– Товарищ Иванов, дайте указание авиации прикрывать нас с воздуха, – попросил
Ротмистров. – Дойдем быстро, обещаю.
– Желаю вам успеха, – сказал Сталин и положил трубку.
…Пятая гвардейская танковая армия шла своим ходом к Воронежскому фронту,
передвигаясь днем и ночью. Немецкая авиация ее не тревожила – была слишком занята
непосредственной поддержкой своих войск на поле боя.
…Войска стягивались к Прохоровке. Как и сто с лишним лет назад, под Бородино, никто
еще не знал названия этого малозначительного села – названия, которое войдет во все
исторические книги.
72. Танки на Неве
8 ноября 1941 года, Ленинград
Командующий Ленинградским фронтом генерал-полковник Хозин взял трубку, левой
рукой пригладил волосы и, хотя собеседник не мог его видеть, встал и выпрямился.
– Слушаю, товарищ Сталин. Хозин у аппарата.
Знакомый голос медленно, спокойно, с едва уловимой ноткой недовольства осведомился:
– Почему до сих пор не прорвано кольцо окружения Ленинграда?
– Операция продолжается, – сказал Хозин.
– Медленно продолжается, Михаил Семенович! – перебил Верховный. – Что
конкретно делается для того, чтобы пробить дорогу на восток? До соединения с 54-й
армией Невской оперативной группе нужно пройти всего-ничего – семь километров.
– Да, но...
– Если потребуется пожертвовать несколькими дивизиями для достижения этой цели, —
отчетливо произнес голос в трубке, – сделайте это.
Хозин вызвал к себе генерала Конькова, командующего Невской оперативной группой.
...Маленький плацдарм в районе Московской Дубровки был захвачен еще в сентябре,
буквально через несколько дней после того, как немцы, заняв Шлиссельбург, окружили
город Ленина.
Пятачок земли примерно в два километра шириной и около километра глубиной. После
тяжелых боев, когда приходилось отступать, оставляя один пункт за другим, этот
плацдарм оставался единственной надеждой прорвать блокаду.
– Товарищ Сталин поставил задачу: с Невского пятачка нанести решающий удар по
врагу. Смотрите, – Хозин расстелил карту, испещренную пометками, – мы можем
сократить тыловые, артиллерийские части, подразделения связи, ПВО и передать бойцов в
дивизии на «пятачок». Далее. На плацдарм необходимо переправить до сорока танков.
Машины уже подготовлены. Артиллерию довести до шестисот орудий и минометов.
Коньков долго молчал, не сводя глаз с карты. Он видел не лист бумаги, не схемы и линии,
а широкую ленту реки, развалины бумажного комбината, разбросанные по берегу
обгоревшие шлюпки, катера, разваленные понтоны...
Наконец он тихо произнес:
– Как оттуда наступать-то, с нашего «пятачка», ведь там ни маневра, ни флангового
удара не применишь...
Хозин взглянул на него глазами, светлыми от бессонницы, и ровным тоном ответил:
– «Невский пятачок» у товарища Сталина отмечен на карте. В Ставке все знают и
понимают куда больше нашего.
16 ноября 1941 года, Ленинград
– Да, товарищ Сталин, – начальник штаба Ленинградского фронта генерал-майор
Дмитрий Николаевич Гусев демонстрировал полную уверенность, надеясь, что
собеседник на другом конце телефонного провода в это поверит, – сомнений нет: мы с
товарищем Ждановым абсолютно убеждены в скором прорыве на восток. Противник
сильно подорван.
– Странно он как-то «подорван», товарищ Гусев, – послышался ровный голос Сталина,
– если с места не двигается. Сколько танков сейчас на плацдарме?
– Двадцать КВ, десять Т-34 и шестнадцать легких, экранированных дополнительной
броней. Работы проводили своими силами на заводе.
– Действуйте активнее, – сказал Сталин. – Ленинград нужно деблокировать.
8 декабря 1941 года, район бумажного комбината, берег Невы
Капитан Мазур убрал карту. Танковой роте, которую он возглавлял, было приказано
сосредоточиться в роще у бывшего бумажного комбината. Отсюда до берега Невы
оставалось триста метров.
Здесь ни мгновения нельзя было прожить спокойно: местность простреливалась
противником.
Мазур хмурил брови, покусывал обветренные губы. Зима уже давала о себе знать, с Невы
дул пронизывающий ветер, было холодно. Десять легких танков БТ-7, которые он
доставил на «пятачок», были старыми и изношенными.
Электрооборудование то и дело отказывало, горючего не хватало, поэтому пришлось
половину танков буксировать.
Плохо было и другое: члены экипажа ослаблены голодом. Только недавно штаб фронта
распорядился выдавать механикам-водителям продукты по нормам, установленным для
войск первого эшелона.
И все равно нескольких пришлось отправить в госпиталь...
Комбат сто восемнадцатого отдельного танкового батальона майор Тимофеев вернулся из
штаба Невской оперативной группы собранный, спокойный. Задача была поставлена.
– Приказано прибывшие танки держать в боевой готовности, – сообщил он. – На
плацдарме имеются подбитые машины. Их приказано эвакуировать и направить для
ремонта на ленинградские заводы. Теперь всем отдыхать, а ночью нужно будет разведать
местность и определить, где находятся подбитые танки, в каком они состоянии и как их
можно эвакуировать.
11-12 декабря 1941 года, берег Невы
На нейтральной полосе стоял безжизненный танк КВ-1.
– С него бы начать, – заметил капитан Мазур. – Взять баллоны со сжатым воздухом,
запустить двигатели…
– А баллоны как дотащим? – поинтересовался старший сержант Ставницкий.
– На санях-волокушах, – вместо капитана ответил ему сержант Васечкин. – Только бы
внутрь забраться, поглядеть, чего там поломано… Может, и правда удастся двигатель
запустить? Тогда своим ходом до большой земли доберемся.
– Самое трудное – это попасть в танк, – задумчиво проговорил Мазур. – В этот
момент врагу проще всего будет подстрелить вас. Ну а ускользнете – танк вас защитит.
Луна сияла ярко, заливая призрачным светом широкую реку. Танкисты спустились на лед.
Ползли и останавливались, скрываясь в воронках, траншеях. Немцы пока молчали.
Громадина танка росла впереди.
– Люк механика-водителя открыт, – шепнул Васечкин.
Ставницкий проскользнул внутрь и открыл аварийный люк в днище. Васечкин разгреб
снег, расчистив проход между катками, и подтащил волокуши с баллонами.
И тут противник открыл огонь.
Спрятавшись под танком, Васечкин ждал, пока стрельба прекратится.
– Сидишь тут весь как на ладони, – проворчал он. – Шевельнешься – сразу приметят.
– Стихло, давай, лезь внутрь, – откликнулся старший сержант. – Я тут двигатель
посмотрел пока. Ходовая часть по всем признакам в порядке, попробуем завести. У тебя
что?
– Гусеница разбита. Это я налажу.
…Приближалось утро, а завести мотор все не удавалось. Двигатель давно не работал.
Чтобы провернуть коленвал, давления в баллонах не хватало.
– Давай-ка мы их подогреем, – предложил Васечкин и, смочив ветошь бензином,
поджег.
– Черт, задушил! – Ставницкий закашлялся. – Убить нас хочешь!
Васечкин, весь в копоти, блеснул глазами:
– Зато двигатель заведем.
Мотор ответил на все попытки танкистов чиханием, после чего заглох окончательно. В
этот же момент немцы снова открыли огонь по танку.
Машина дрожала и тряслась, но броня держала. Сержанты лежали на днище, ждали, пока
пальба затихнет.
– Давай, вроде отстали…
Васечкин открыл сразу оба баллона, и двигатель заработал.
– Газку! – закричал Ставницкий.
Танк сдвинулся с места и пошел…
Стрельба с берега возобновилась. Танк трясся, вздрагивал, затем встряхнулся, развернулся
и застыл.
– Все, Васечкин, сдох мотор, – высказался Ставницкий. – И гусеницу, кажется, опять
нам сорвали.
– Вылезаем, – предложил Васечкин.
– Аварийный люк заклинило, – сообщил Ставницкий. – Через основные люки полезем
– постреляют нас, вон – уже светает. Мы и так-то тут как на ладони.
– Придется ждать темноты, – вздохнул Васечкин. – Ох, поколеем мы тут!..
Время тянулось бесконечно.
– И говорят еще, зимний день короток, – ворчал Васечкин.
Но даже самый длинный из коротких дней заканчивается.
– Васечкин, живой еще? – то и дело окликал Ставницкий.
– Сам-то ты как?
– Стемнело. Была не была!
Батальонный фельдшер ахнул, когда к нему притащили двух шатающихся бойцов с
белыми пятнами на щеках, ошалевших от голода и спирта.
– Валенки снимайте, пальцы, пальцы покажите! – распорядился фельдшер.
Он боялся, что отмороженные пальцы придется ампутировать.
– Вот что значит – молодость, – вздохнул с облегчением фельдшер, когда убедился в
том, что с обоими сержантами все в порядке. – Давайте-ка в госпиталь. Машина есть?
Через неделю герои вернулись в строй.
20 декабря 1941 года, берег Невы
Капитан Захаров хмуро смотрел на бойцов.
– Еще раз объясняю и показываю. Отдельно объясняю товарищам, которые считают, что
эвакуация танка – это увлекательная прогулка под вражеским обстрелом.
Ставницкий вспыхнул, но промолчал.
Захаров прибавил:
– Мы не можем позволить себе терять людей не в сражениях. Подбитый танк, да еще с
непрогретым двигателем, завести нереально. Спасибо, помогли саперы и моряки,
раздобыли тросы и полиспасты, наморозили на льду переправы. Теперь так. На правом
берегу – танк-буксир. От него через Неву тянется трос. Трос проходит несколько
полиспастов на поворотах и крепится к поврежденному танку. В момент прикрепления
троса можно проявлять геройство. – Он снова посмотрел на Ставницкого и едва заметно
вздохнул.
Захаров был уже не молод, прошел несколько войн. Столько таких Ставницких погибло
на его глазах!..
– Далее. Тягач трогается с места, – продолжал Захаров все тем же ровным тоном, – и
наш подбитый танк на виду у немцев трогается с места. Он движется по «пятачку», затем
через Неву и попадает на правый берег. Там его подхватывают другие тягачи и прячут в
рощу, где маскируют среди остальных танков. Вопросы есть?
Вопросов не было.
К концу года удалось эвакуировать девять подбитых танков.
23 февраля 1942 года, берег Невы
В «ленинской комнате» было тепло, даже жарко, и стоял густой запах распаренной хвои:
пить хвойный отвар – приказ фельдшера, обсуждению не подлежит.
Майор Колибердин, комиссар батальона, улыбался, глядя на сержанта Семенова:
– Ну, расскажи, расскажи товарищам, Николай, как вы немцев подбитым танком
шуганули.
– Да я уж рассказывал, товарищ комиссар, – Семенов смутился.
– Ты мне расскажи, я ведь не слышал, только так – окольные разговоры, – настаивал
комиссар.
– Ну, сидели мы в танке КВ у рощи Фигурная, до немецких окопов – метров двадцать,
– начал Семенов. – Со мной вон, младший сержант Еропкин был. А тут – пурга
разошлась! Немцы в снегу спрятались и подползли прямо к танку. Гранатами поджечь его
попытались.
– Как же вы уцелели-то? – спросил комиссар, посмеиваясь.
– Так они не нас, они танк пытались поджечь, товарищ комиссар, а танк этот раньше уже
горел, и все, что в нем могло сгореть, – оно уже сгорело. А мы с Еропкиным затихли и
сидим, как мыши. Фрицы обнаглели, подошли вплотную, кричат: «Иван, капут, Иван,
капут!» Мы – ни звука. Они уже в двух шагах, ну тут я и открыл огонь из пулемета, а
Еропкин через люк башни закидал их гранатами. Так что еще вопрос, кому там был
капут...
– Как же вы танк-то эвакуировали?
– Да так… Наши пехотинцы услышали стрельбу и тоже открыли огонь, чтобы нас
прикрыть. Мы свое дело закончили и спокойно ушли, а танк потом тросом вытащили.
29 апреля 1942 года, Ленинград
Первый секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) Андрей Жданов сидел мрачный.
Он предвидел, что из Москвы грядут на его голову крупные неприятности.
Блокада города не прорвана, те самые семь километров пройти так и не удалось.
«Невский пятачок» прекратил свое существование.
73. Шестая против шестой
31 марта 1942 года, Москва
– Я думаю, товарищ Тимошенко, – сказал Сталин, – что нам следует очень хорошо
подумать над нашими весенними планами.
Тимошенко молчал. Он видел, что Верховный в хорошем настроении, и ждал
продолжения.
– В полосе наступления Юго-Западного фронта, – продолжал Сталин, – предлагаю
использовать новое оперативно-тактическое соединение – танковый корпус в составе
двух танковых бригад и одной мотострелковой бригады. Директива Народного
комиссариата обороны уже подготовлена. Ознакомьтесь.
Тимошенко взял папку с отпечатанными листками. На бумаге выглядело неплохо: свыше
пяти тысяч человек, сто танков – двадцать КВ и по сорок – Т-34 и Т-60.
Противотанковые пушки, минометы, автомашины.
Танковые бригады включались в состав корпуса из резерва Ставки.
Мотострелковым бригадам предстояло быть сформированными «с нуля».
– Я бы хотел поговорить о наших танках, – сказал наконец Тимошенко, складывая
