Текст книги "Легенды танкистов - 2"

Автор книги: Андрей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

– Лейтенант Блондель! – крикнул Монтеле своему механику. – Что там?

– Попали, – ответил Блондель.

– Вперед! – сказал Монтеле и снова навел на цель.

Пушка замолчала. Танк проехал мимо ее искареженных останков, не останавливаясь.

Следующее попадание было в лобовой пулемет. Блондель не остановился, Мартеле

молчал. Он был ранен.

Кругом взлетала земля, мотор продолжал реветь.

В танке Мартеле не знали всего, что происходит вокруг. Не знали, что в этой операции

будет уничтожена почти половина всех французских танков. Что немцы будут оттеснены,

а их наступление захлебнется.

Близилась ночь, когда сражение постепенно стало затихать. «Сен-Шамон» снова двинулся

по полю. Капитан Мартеле пробовал позвать своих пулеметчиков, но те не отзывались. Он

закрыл глаза и потерял сознание.

На опушке леса расположилась на отдых часть капитана Нуайе. И вдруг из темноты

донесся характерный шум мотора.

– Танк на поле!

В темноте скоро стал заметен танк. Лязгали гусеницы, звук приближался.

– «Шнейдер» или «Сен-Шамон»?– спросил сержант Перре.

– «Сен-Шамон», – уверенно ответил Нуайе.– Я узнал его по звуку двигателя.

И в тот же миг, словно услышав эти слова, двигатель заглох.

– Нужно посмотреть, – сказал Нуайе.

Они спустились на поле и пошли в полной темноте к танку. Ни одного звука больше не

раздавалось – танк притаился в ночи мрачной громадой.

– Есть кто живой? – крикнул сержант Перре.

Молчание.

– Люк открыт! – сказал Перре. Он первым добрался до танка и залез внутрь.

– Что там? – нетерпеливо спросил Нуайе.

– Все мертвы, – после короткой паузы отозвался Перре. – Мне кажется, я узнаю

лейтенанта Блонделя. Он так и умер, держа в руках рычаги управления.

...Когда было заключено перемирие, из четырехсот «Сен-Шамонов» в строю оставалось

еще семьдесят два. Впоследствии пятьдесят из них были переделаны в транспортеры.

25. Крошка «Рено»

– Наступает решительный момент! – фельдмаршал Пауль фон Гинденбург с хрустом

развернул карту и навис над нею. – Сейчас, когда революция вывела Россию из игры, мы

получили возможность добыть, наконец, для Германии великую победу.

– Соотношение сил для нас благоприятно как никогда, – подхватил генерал-оберст

Людендорф. – Перед нами только один главный фронт – Западный. Здесь и разыграется

величайшая драма века. Нам предстоит страшная борьба, но она закончится победоносно.

Гинденбург слушал с нескрываемым восторгом. Это были именно те слова и

произнесенные именно с тем накалом, которого он жаждал.

– Что дает нам право рассчитывать на эту победу? – произнес он и медленно опустил

кулак на карту. – Надежда! Та надежда, с которой полководец ведет свою армию в огонь,

зная, что она выдержит даже невозможное.

– С наступлением следует спешить, – предупредил Людендорф несколько более

будничным тоном. – Из Америки во Францию прибывает подкрепление. Следует

опередить Антанту.

Версаль, 30 января – 2 февраля 1918 года.

В старинном дворце проходило заседание высшего военного совета Антанты под

председательством «тигра» Жоржа Клемансо – нового главы французского

правительства.

Немцы определенно намеревались совершить прорыв. В этой ситуации французы больше

интересовались обороной своей столицы, нежели помощью союзникам. Именно поэтому

командующий британскими экспедиционными войсками генерал-фельдмаршал Дуглас

Хейг потребовал назначить главнокомандующим такого французского генерала, который

«будет сражаться».

А таковым, несомненно, являлся генерал Фердинанд Фош, воспитанный в тени

наполеоновских знамен. Он был назначен председателем Военного комитета союзников.

Клемансо поддерживал Фоша, и вместе эти два «тигра» готовили гибель надломленной

войной Германии.

– Нам знакомы ваши теоретические труды по применению наполеоновской тактики в

современных условиях, – произнес Клемансо. – Но...

Фердинанд Фош поднялся. Сухощавый, по-своему красивый, с чуть насмешливым

взглядом и бойцовскими, хоть и седыми усами.

– Мы должны учитывать, – проговорил Фош, – в каких условиях приходится вести

войну. Что мы имеем, господа? Скопление миллионов воюющих людей на сравнительно

тесном пространстве. Нагромождение всевозможной военной техники. Такого не было ни

в одной из последних больших европейских войн. В подобных условиях маневренные

действия на Западном фронте после начала позиционной войны попросту невозможны.

– Предложения? – прищурился Клемансо.

Они как будто исполняли заранее отрепетированный дуэт. Собственно, так и было.

– Я пришел к выводу, что обстановка вынуждает нас оставаться в выжидательном

положении. Необходим единый оборонительный план. Который – только при

определенных условиях – может превратиться, целиком или частично, в наступательный.

Гибкость, господа! Гибкость.

– Какова вероятность, что война закончится уже в нынешнем году? – спросил Хейг.

– По нашим расчетам – никакой, – ответил Фош. – Мы рассчитываем завершить ее

безусловной победой над Германией в 1919 году.

– Кстати, о военной технике, – заговорил Клемансо...

3 июня 1918 года, местечко Виллер-Котре в 35 км от Парижа

– Ваше величество! – Людендорф положил на стол бумаги и выпрямился. Кайзер

смотрел на него устало. – Армия сосредоточена и, будучи хорошо подготовлена,

приступает к разрешению величайшей задачи в истории. Мы намерены закончить войну

одним ударом. Французская столица скоро падет.

В это самое время на юго-восточной опушке большого леса вокруг Виллер-Котре – леса

Рец, германское командование вводило в бой Двадцать восьмую резервную дивизию. Она

являлась «ударной», была соответствующим образом снаряжена и в течение нескольких

месяцев обучалась в тылу согласно разработанной Людердорфом инструкции о ведении

наступления в условиях позиционной войны.

Французы отбивались, как дьяволы, и немцы несли большие потери. В воздухе постоянно

находились самолеты, артиллерия не умолкала. А затем произошел перелом.

В половину седьмого утра утра из леса внезапно появилось пять французских танков.

Два из них практически сразу были остановлены минометным огнем, но остальные три

упорно продолжили атаку.

Эти три танка прорвались в глубь немецких позиций. Они атаковали «просто так», без

всякой поддержки, самостоятельно. Немецкая пехота окружила их, но маленькие

бронированные машины продолжали упорно обороняться. Немцам пришлось бросить

против них пехотный полк и целых два батальона дивизионного резерва.

Только объединенными усилиями им удалось вывести оба танка из строя и взять в плен их

экипажи.

С момента первого появления танков на арене боевых действий прошло всего два года.

...– Если они настолько эффективны сейчас, – размышлял Людендорф, просматривая

сводки, – то что будет потом, когда техника неизбежно усовершенствуется? Нам следует

как можно скорее тщательно изучить это новое французское оружие.

Но Германия, как всегда, запаздывала. У нее всегда было несколько главных врагов:

нехватка времени, нехватка ресурсов. И боевой дух не в состоянии был их заменить.

Декабрь 1915 года

Полковник Этьен устало смотрел на Луи Рено, известного конструктора и одновременно

– владельца крупнейшей во Франции автомобилестроительной фирмы.

– Но почему вы отказываетесь? – настаивал Этьен. – Ведь то, что я предлагаю, —

очевидно, если не сказать – закономерно.

– Послушайте, господин полковник, – ответил Рено, – между нами существует

большая разница. Вы – «отец французского танка», у меня же нет никакого опыта в

построении такого рода машин.

– Легкий танк – то, что сейчас необходимо стране, – стоял на своем Этьен. – Вы

должны изменить решение.

Декабрь 1916 года, Париж

«Следует отдать ему должное, – думал Рено, наблюдая краем глаза за Этьеном. – Он ни

словом не обмолвился о том споре, который случился у нас год назад. Всего год прошел!

Что ж, во время войны это чертовски долго...»

Консультативный комитет по артиллерии полностью одобрил модель легкого танка —

плод совместной работы Рено и Этьена.

– Какое оружие предполагается? – спросил председатель комиссии, любуясь моделью.

– Полагаем, восьмимиллиметровый пулемет Гочкиса, – ответил Рено.

– У меня дополнительное предложение, – добавил Этьен, – вооружить часть танков

тридцатисемимиллиметровой пушкой.

Бумаги были подписаны, испытания пройдены. Началось производство.

Октябрь 1917 года, завод фирмы «Рено», Билланкур

– Мы не умеем творить чудеса! – Луи Рено мрачно смотрел на телефонный аппарат.

Звонил председатель Консультативного комитета, но с намеком, что запрос исходит от

самого Клемансо. – Если вам требуются чудеса, то вы обратились не по адресу.

– Вы должны были выпустить еще к сентябрю семьсот пятьдесят танков. Где они?

– Я с самого начала докладывал, что у меня не хватает брони. Броневые листы заказаны в

Англии, туда и звоните!

– Имейте в виду, – услышал Рено в трубке, – ваши производственные проблемы

должны быть решены как можно скорее. Потому что правительство предполагает

увеличить заказ до трех с половиной тысяч машин.

– Когда? – уронил Рено.

– К весне восемнадцатого года.

Сказать о готовящемся наступлении прямо собеседник не мог, но Рено догадался.

– Буду привлекать к работе другие фирмы.

– Благодарю за понимание. И еще... – В энергичном разговоре вдруг возникла заминка,

после чего председатель комиссии спросил: – Что означает аббревиатура «FT» в

названии танка? Танк FT-17...

Обычно на этот вопрос отвечали – FT – от «faible tonnage» – легкий вес. Но многие

знали, что это не так.

– Это наше обычное производственное обозначение, – ответил Рено. – Все

транспортные средства фирмы «Рено» получают буквенные индексы: легковые машины

– AG, артиллерийские тракторы – EG, грузовики – FV. Полное официальное название

нового танка – «Char leger Renault FT modele 1917», сокращенно как раз выходит FT-17.

Еще какие-то вопросы?

– Только один. Мне нужны гарантии, что поставки не будут сорваны.

– Идет война, а у меня завод, – сухо произнес Рено. – Поставки будут выполнены.

Завод «Рено» взял на себя заказ на 1850 танков, «Берлие» – на 800, «Шнейдер» – на 600

и «Делоне-Бельвиль» – на 280 танков.

...И все-таки слова остались словами. Фирма «Рено» смогла выпустить первые серийные

машины только в сентябре 1917 года.

– Нам придется подключить зарубежных партнеров, – принял решение Рено. В

правительстве поддержали.

Остальные французские фирмы задерживали выполнение заказа, и некоторые честно

признались, что раньше середины восемнадцатого года танков не будет.

Сентябрь 1917 года, Нью-Йорк

– Какая красивая машина! – восхищались американцы.

Танк привезли из гавани и теперь он тщательно изучался специалистами. Оценить

изящество танка «Рено» могли не только технари – это было под силу, в общем, любому,

кто обладал хоть сколько-нибудь развитым воображением. Поэтому дочь главного

инженера, мисс Ларссон, упросила «папочку» взять ее на завод и показать «французскую

новинку».

– Милая, это ведь не новая модель шляпки, – предупредил отец.

– Папа, ты знаешь, как я обожаю машины! – стояла на своем современная американская

дочь.

И отец сдался.

– Смотри, – он показал на замерший в полумраке цеха танк. – Ты чертовски права,

дорогая: это изумительно в своей простоте. Корпус собирается на каркасе из уголков и

фасонных деталей. Ходовая часть состоит из четырех тележек – одной с тремя и трех с

двумя опорными катками малого диаметра на борт, которые собирались на продольной

балке. Подвеска – блокированная, на листовых рессорах. Шесть поддерживающих катков

объединяются в обойме, задний конец которой крепится на шарнире. Передний конец

подрессоривается спиральной пружиной – это нужно для обеспечения постоянство

натяжения гусеницы.

Мисс Ларссон хлопала ресницами. Но она действительно обожала автомобили. Мысль о

«гоночном тракторе» ее просто завораживала.

– Чтобы лучше проходить через рвы и окопы у танка съемный «хвост» на оси, поворотом

вокруг которой он закидывался на крышу моторного отделения. Во время марша на

хвосте мог располагаться полезный груз или пара пехотинцев, – продолжал инженер.

– А здесь вход? – мисс Ларссон показала на трехстворчатый носовой люк.

– Именно. Но ты в танк не полезешь. В кормовой части башни имеется еще запасной. А

вот тут помещается стрелок пушки или пулемета. – Инженер показал, где в башне, стоя

или полусидя в брезентовой петле, должен находиться стрелок.

– Очень романтично! – одобрила современная американская дочь.

Сложности с производством американских танков FT-17 начались сразу – из-за

необходимости перевода размеров из метрической системы в дюймовую, принятую в

Североамериканских Штатах. Кроме того, производство двигателей «Рено» развернуть в

САСШ не удалось, и на танки пришлось устанавливать американский мотор «Буда».

Поэтому во второй половине 1918 года американская армия получила более пятисот

танков французского производства, которые использовала в боях осенью того же года.

...Перемирие 1918 года ругал не только Ленин. И не только кайзер. Имелись недовольные

даже на американских заводах. Еще бы! Ведь из-за этого перемирия вместо

запланированных нескольких тысяч выпустили менее тысячи танков!

* * *

Renault FT-17 оказался изумительно долгоживущей моделью танка – он участвовал в

Первой и Второй мировых войнах и межвоенных конфликтах, стоял на вооружении более

чем 30 государств, а последнее достоверно зафиксированное использование FT-17 в

боевых условиях относится к 1964 году – во время военного переворота в Боливии,

осуществленного генералом Рене Ортуньо. Всего было произведено более 3800 машин

различных модификаций, не считая итальянских, американских и советских аналогов —

Fiat3000, M1917 и «Русский Рено».

26. Сормовский «Рено»

30 апреля 1919 года, Москва

Ленин растроганно читал и перечитывал телеграмму: «Дорогой Учитель!..»

– И-зуми-тельно! – повторял Владимир Ильич. В его глазах подрагивали настоящие

слезы. – Нет, ну каков у нас народ, а? Вот так взяли и прислали в подарок! Ай да

Антанта! Удружила, удружила!

Он покачал головой и тихонько засмеялся.

Антанта действительно «удружила». 12 декабря 1918 года в Одессе высадились

интервенты – французы и греки. Их поддерживала современнейшая техника, уже

сказавшая свое громкое слово на фронтах Первой мировой: танки «Рено» FT-17, числом

двадцать машин. Теперь можно было бороться с большевиками.

Но большевики сражались за свое, а интервенты – за чужое, и уже в марте

девятнадцатого у станции Березовка – недалеко от Одессы, случился форменный позор:

части Второй Украинской Советской армии вышибли с передовых позиций беляков, а с

ними и греков с французами, и бежали те в полном беспорядке...

– Товарищ Арсеньев! – обратился к командиру красноармеец по фамилии Зерно. – Ну

и драпал же интервент, доложу я тебе, глянь-ка: все бросил – паровозы вон, пулеметов

хлопцы штук сто уж, наверное, насчитали... А там вон – танка системы Реналт!

Григорьев присвистнул. «Танка системы Реналт» была захвачена «хлопцами» не одна, а

аж целых четыре.

– Что будем делать?

– А давай одну танку отправим прямо товарищу Ленину! – с замиранием сердца

предложил красноармеец Зерно. – Пусть дорогой наш учитель вместе с нами порадуется

да подумает, как из этой машины извлечь пользу для всего угнетенного человечества.

«Без оружия и без винтовок шел украинский пролетариат на усовершенствованные орудия

современной техники, – выводил полковой писарь на листе чудом найденной почтовой

бумаги, – но даже танки, эти современные чудовища, порожденные последней войной, не

устояли перед Революцией...»

– Нет, ну каков народ! – повторил Ленин еще раз, складывая письмо и засовывая его в

карман жилета. – Однако как же нам лучше применить столь неординарный подарок?

Танк прибыл в дар вождю мирового пролетариата на Первое мая. Шел дождь, весна

ломилась во все двери. Танк пах железом, маслом, горючим. Это был запах будущего.

Новой эпохи.

Красный авиатор Россинский был вызван к Ленину срочно, практически по тревоге.

– Сможете разобраться в этой оригинальной машине? – обратился к нему Ленин.

– Попробуем, Владимир Ильич! – ответил Россинский.

Ночь прошла для него беспокойно. Не мог же он подвести дорогого вождя! Вместе с

двумя товарищами красный авиатор до утра разбирался с хитроумным устройством

незнакомой боевой машины. А утром открывал на трофее украинских товарищей парад на

Красной площади. Танк «Рено» с триумфом проехал по столице Советской России.

Ленин был в полном восторге. Когда парад закончился, он забросал водителя вопросами.

– Годное оружие, – одобрил Россинский.

– Как вы считаете, следует ли нам наладить производство собственных танков? Будет ли

это эффективно? – напирал Ленин.

– Безусловно, Владимир Ильич!

22 августа 1919 года, завод «Красное Сормово»

Заседание Коллегии правления завода «Красное Сормово» проходило бурно. Только что

прибыло постановление Совнаркома – преобразовать завод в специализированное

предприятие, изготавливающее танки.

Сам танк – образец, который надлежало изучить и по возможности улучшить, —

находился еще в Москве. Его разбирали на части, чтобы переправить в Сормово.

– Товарищи! – выступил председатель Коллегии. – Предлагаю изготовить первую

рабоче-крестьянскую танку к лету двадцатого года! К исходу года предлагаю сдать

полностью первые пять бронеединиц в составе одного пушечного и двух пулеметных

танков каждая, товарищи! То есть всего – пятнадцать танков.

Приняли единогласно.

29 сентября 1919 года, Сормово

– Прибыла танка!

Вокруг трех вагонов, внутри которых находился разобранный «Рено», столпились

рабочие. Всем не терпелось увидеть чудо техники.

Председатель комиссии, не глядя, расписался в получении: танк был принят «скопом», без

проверки комплектности.

Уполномоченный отбыл.

15 октября 1919 года

Товарищи инженеры Калинин и Нефедов находились в состоянии, близком к панике.

Вот уже неделю разбирались они с горой железа, выгруженной из трех вагонов.

Следовало понять, как из всего этого собрать дееспособный танк.

Как ни крути, не выходило.

– Картина такая, товарищи, – сказал наконец Нефедов, докладывая о результатах

Коллегии. – Будь на нашем месте кто другой, англичане там или французы, – решили

бы, что в конструкции дефект или в головах у них дефект. Мы же определенно можем

заявить: многих деталей просто не хватает.

– Заменить можно? – был задан конкретный вопрос.

– Что-то можно: трубки, болты, опорные катки... Но есть и незаменимые. Пропавшая

коробка передач, товарищи, создает нам трудности, прямо скажем, неописуемые.

– Надо писать в Москву!

В Москву отправили телеграмму: «Где детали?» Ответ пришел через день и был по-

русски исчерпывающим и лаконичным: «Украли в пути!»

Апрель 1920 года

Комиссар Центроброни, революционный матрос товарищ Гаукель положил руку на

кобуру маузера. Заскрипела кожаная куртка.

– Так, товарищи, – зловещим голосом произнес он, – если решение не будет принято к

утру, буду считать как саботаж и расстреляю к чертовой матери. А пока товарищ инженер

Калинин посидит в кутузке. Там лучше думается.

Ответственный за «моторный агрегат» товарищ инженер Калинин бился над

разрешением «белых пятен» в конструкции танка.

Некомплект деталей в моторно-трансмиссионной группе продолжал оставаться наиболее

болезненным. Как оно вообще работает? Чертеж создавался за чертежом – их набралось

уже штук сто, кое-что тут же воплощали в металле и корректировали «по месту», но

результат не утешал.

Двое французских товарищей – Дем и Розье – с изумлением, переходящим в ужас,

наблюдали за комиссаром. Оба они занимались автомобильным производством на «Рено»

и сочувствовали советской власти.

Вместе с иностранными специалистами прибыли – по распоряжению Ленина – и два

автомобиля системы «Рено». Для консультации, так сказать.

Товарищ Гаукель отнесся к французам с полным пониманием – как к представителям

всемирной революции. Но когда сердился, то обзывал «антантой» и грозил шлепнуть.

– Нон Антанта, – устало и привычно повторял Розье. Он был инженером, на котором

лежала основная ответственность, – «изготовление всех чертежей и данных для нового

танка». – Соцьялист.

– Вишь, социалист он, – ворчал Гаукель.

«Камрад Гаукель ведь, как вы это говорите, невозможный тип, этот ваш комиссар! —

говорили французы своим советским коллегам. – Это ведь ужасно!»

«Ужасно – не ужасно, но его маузер безотказно помогает нам с получением материалов,

– отвечали русские инженеры. – А кроме того, не забывайте: это он выбил для нас

дополнительные пайки...»

Декабрь 1920 года, завод «Красное Сормово»

– Ты мне маузером тут не маши, товарищ, – сказал мастер Ильин комиссару.

Гаукель раскалился от гнева.

– Саботаж? Сорвать строительство пролетарского танка хотите? К стенке поставлю!

– Не горячись, товарищ, сейчас разберемся...

Розье стоял в тени, стараясь держаться так, чтобы Гаукель его не видел. Комиссар был в

ярости. Правда, до сих пор он никого не «шлепнул». Но общаться с ним бывало в такие

минуты неприятно.

Другое дело, что и смежникам, которые то срывали сроки, то поставляли некомплект,

приходилось иметь дело с разъяренным Гаукелем. И зачастую это приносило неплохие

результаты.

Революция. Ничего не поделаешь.

Ижорский завод вместо раскроенных листов прислал прокат. Кроить и резать его

приходилось уже на «Красном Сормове». Для обработки закаленных листов не хватало

специального инструмента. Собственно, инструментом и занимался мастер Ильин.

Едва решилась одна проблема – надвинулась другая: не нашлось свободного смежника

для работ над шестерней для КПП.

Гаукель как раз печатал одним пальцем приказ об аресте и немедленном расстреле за

вредительство (он задумался – чью фамилию вписать), когда решение было найдено.

Инженер Калинин доложил об организации изготовления необходимых деталей в цеху

«Красного Сормова».

Передышка.

– Ну, показывайте! – Гаукель вошел в цех, поправил маузер, привычно заложил руки за

спину, выгнул грудь.

Результаты не утешали: собранные из местных деталей КПП работать нормально

отказывались.

– Сейчас провернем, – пыхтя проговорил рабочий Артем Гуляев. – Сейчас, дорогой

товарищ, мы их провернем...

И тут зубья начали ломаться.

Гаукель заскрежетал зубами.

– Квалификации не хватает, – развел руками Калинин. – Раньше же никто эти

шестерни не делал. А тут – сразу давай! Дело-то новое, неизведанное.

– Вся наша жизнь теперь новая и неизведанная, – сказал Гаукель. – Пролетарскую

революцию тоже раньше никто не делал. А у нас – получилось.

– И с этой штукой получится, – заверил Калинин. – Будем припиливать шестерни друг

к другу вручную.

Розье молча вытаращил глаза. Он был уверен, что русские сошли с ума.

Май 1920 года

– Ну вот, камрад Розье, ты еще сомневался! – Калинин сиял.

– Я удивлялся, – выговорил потрясенный Розье. – Это невероятно.

Новые КПП оказались даже менее шумными, чем аналогичные, на «родных» «Рено».

Работа наконец наладилась. В пушечном цехе шла сборка первых «красных» «Рено».

– Хорошо! Тепло! – говорили рабочие. – Теперь и руки слушаются.

Всю зиму в цехах почти не топили. Отчасти это тормозило работы. Даже Гаукель при всей

его несокрушимой революционной мощи не сумел добиться, чтобы на заводе наладили

отопление. Теперь же об этом позаботилась сама природа.

1 сентября 1920 года

Первый советский танк системы «Рено» «сошел со стапелей».

Ликуя, Гаугель отбил в Москву телеграмму:

«31 августа 1920 года было произведено испытание на ходу первого танка».

Правда, танк еще был безоружен. Но у него уже было собственное имя – «Борец за

свободу тов.Ленин».

...В боевых действиях Гражданской войны русские «Рено» участия не принимали. В 1926

году некоторые из них подвергались ремонту за счет деталей, снятых с французских

«Рено». Пятнадцать машин проходили службу в Московском и Ленинградском военных

округах.

Весной 1930 года «Рено» – французские и русские – приказом РВС были выведены на

склады. К 2012 году ни один из них не сохранился, но существуют две позднейшие копии

– в музее бронетехники в Кубинке и перед проходной завода «Красное Сормово» в

Нижнем Новгороде.

* * *

Известны личные имена танков «Русский «Рено» выпуска Сормовского завода. Вот они:

Борец за свободу тов.Ленин

Парижская Коммуна

Карл Маркс

Лев Троцкий

Карл Либкнехт

Красный Борец

Красная Звезда

Пролетарий

Свободная Россия

Черноморец

Илья Муромец

Буря

Керчь

Победа

В те годы танки сравнивали с кораблями, а танковые соединения даже называли

флотилиями...

27. Чудо-тележка

Берлин, 28 августа 1916 года

Людендорф был разбужен телефонным звонком.

– Италия объявила Германии войну! – доложил бодрый голос дежурного офицера.

– Что за... – Людендорф проглотил первое слово, пришедшее ему на ум, и выразился

более достойно (хотя и менее по-германски): – ...вероломство!

До сих пор итальянская политика вызывала у Германии удовлетворение. К которому

примешивалась изрядная толика презрения.

Нейтралитет. Недостойное, низкое слово. И при том за свой нейтралитет Италия упорно

требовала от Австро-Венгрии всяких благ: передать ей Трентино, Истрию, предоставить

автономию Триесту. Она хотела острова в Эгейском море, часть турецкой территории...

И вся эта корыстная возня проходила под девизом «Возрождение славы Древнего Рима»!

Уму непостижимо. Если кто-то и возрождал древнюю славу, так это потомки тех, кто

разрушил Рим и построил на его руинах новые империи. Германцы. И никто иной.

В мае 1915 года Италия, поразмыслив, вступила в войну на стороне Антанты. Ее

интересовал только один противник – Австро-Венгрия. Эту войну в стране называли

«Малой».

Людендорф усмехнулся. Разбить Австро-Венгрию Италии, разумеется, не удалось. Старая

мечта итальянцев, ленивых и нищих южан, слишком изнеженных для того, чтобы быть

настоящими солдатами.

Австро-венгерская армия прорвала итальянский фронт и вторглась на территорию

королевства. Если бы не русские, которые как раз – весьма некстати – перешли в

наступление в Галиции, Италию бы ничто не спасло.

А сейчас они поддались на требование Антанты сражаться против всех ее врагов, не

только против своего личного противника.

Итальянцы посмели бросить вызов Германии.

– Они еще будут плакать, – сказал Людендорф, глядя в темноте на молчащий телефон.

В ночном мраке его слова прозвучали пророчески.

Начало 1917 года, Рим

Начальник генерального штаба Реджио Эсерците хмуро смотрел на военного министра

Витторио Дзупелли.

– Мы не можем больше игнорировать то обстоятельство, что все европейские страны

имеют у себя на вооружении этот новый вид бронированного автомобиля... если угодно,

штурмовые вагоны… тележки... carri... Черт побери, Реджио, – министр заговорил более

эмоционально, взмахнул рукой, словно отгоняя невидимую муху. – Эта штука настолько

новая, что для нее даже не придумано нормального названия!

– Бронированные автомобили зарекомендовали себя неплохо, – отозвался Эсерците. —

Не понимаю, почему мы должны слепо следовать примеру других.

Он прикусил язык, с которого едва не сорвался упрек: вступление в «Большую войну»

оказалось для Италии весьма тяжелым испытанием. И, как и предвидел Эсерците, страна к

нему оказалась не готова.

– Потому что, если вы еще этого не заметили, времена стремительно меняются. Мы не

должны оставаться позади.

– Синьор Дзупелли. – не выдержал Эсерците, – я лишь хотел бы обратить ваше

внимание на то обстоятельство, что Италия – в отличие от той же Германии или

Франции, – страна бедная. Чем мы можем похвалиться? Козами да апельсинами! Наша

промышленность просто не потянет такую вещь, как спешная разработка и строительство

боевых тележек... повозок... как их назвать, черт бы их побрал! Porcomadonna!

Министр Дзупелли встал, опираясь на стол кончиками пальцев.

– Синьор Эсерците, вы официально получаете поручение – снабдить нашу армию

этими... как их... тележками. Бронированные

автомобили не годятся для пересеченной местности. Действуйте на свое усмотрение.

Родина на вас рассчитывает.

Эсерците вернулся в свой кабинет и приказал подать граппы.

– Синьор, я не уверена, что... – робко сказала секретарша.

Начальник штаба смерил ее тяжелым взглядом и ничего не ответил. Она выбежала, стуча

каблуками. Граппа, что удивительно, нашлась в рекордно короткий срок.

«Так будет и с боевыми тележками, – думал начальник штаба, допивая первый стакан. —

Нужно только подобрать правильные слова. Или вообще обойтись без слов. Подобрать

правильных людей. Этого довольно».

Весна 1917 года, Турин, завод «Фиат»

Синьор Джованни Аньелли рассматривал чертежи. Капитан Альфредо Бенницелли с

нашивками артиллериста молча следил за лицом Аньелли.

Им было комфортно друг с другом, несмотря на существенную разницу в возрасте и

положении. Аньелли – отставной офицер – руководил своим предприятием с армейской

суровостью и нетерпимостью к любым нарушениям дисциплины.

– Любопытно, любопытно, – высказался наконец Аньелли. – Полагаю, сходные мысли

нередко посещают неординарных людей в трудный для родины час.

Компания «Фиат» уже некоторое время работала над проектом отечественного танка.

Аньелли понимал: рано или поздно военные потребуют от промышленности такую

машину. Он хотел быть «во всеоружии» – как только от правительства придет запрос,

представить проект мгновенно.

– По поручению его превосходительства военного министра, – объяснил Бенницелли,

– я посетил Британию и Францию с целью ознакомления с их военной техникой.

Французские показались мне более подходящими для наших условий, поэтому я

рекомендую взять их за образец.

«Англичане – параноики, – подумал Аньелли, глядя на замкнутое, полное сурового

достоинства лицо артиллериста. – Они наверняка и близко тебя не подпустили к своим

заводам. А у французов тебе удалось проскочить. Вот и вся разгадка. Впрочем, мне все

равно: в любом случае мы не первые, в любом случае нам потребуется образец».

Вслух же он произнес:

– Превосходно. Изложите, пожалуйста, подробнее ваши соображения.

– Мы считаем, что схема британских «ромбов» для штурмовой тележки нам не подходит.

При хорошей проходимости уязвимость гусеничных цепей слишком велика. А между тем

большинство повреждений приходится именно на ходовую часть. Французские танки

тоже... гм... не слишком привлекательны. Но они лучше защищены. Нам предоставлена

«штурмовая тележка» «Шнейдер». Образец должен прибыть в ближайшее время.

Военный министр особо подчеркнул, что дает вам полный карт-бланш: национальная

машина нужна как можно скорее, вот и все.

21 июня 1917 года, Турин

Члены военной комиссии с интересом ожидали начала испытаний.

Главный инженер завода «Фиат» представил доклад, который, однако, взял на себя

Аньелли.

– Мы тщательно изучили всю информацию, предоставленную нам усилиями

генерального штаба, – заверил Аньелли. – Вывод: ни британский, ни французский