Текст книги "Человек находит себя"
Автор книги: Андрей Черкасов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)
4
…Таня сидела в приемной на диване с высокой, похожей на стену спинкой. Приходилось ждать: секретарша разъяснила, что и директор, и главный инженер с самого утра в цехе.
Ждала она долго. В приемную поминутно входили, спрашивали директора и, услышав короткое: «В цехе. Будет не скоро» – уходили. Наконец появился невысокий человек в светлом летнем костюме, подал секретарше какой-то список, сказав только:
– Четыре экземпляра, пожалуйста.
Секретарша молча взяла бумагу, сказала, обращаясь к Тане:
– Вот с парторгом поговорите, с Мироном Кондратьевичем.
Человек внимательно оглядел Таню, протянул руку.
– Ярцев.
Таня поднялась.
– Озерцова, – она пожала его руку. – На работу приехала.
– Очень хорошо. Идемте ко мне.
Он повел Таню по коридору, отворил дверь со стеклянной табличкой «Начальник отдела кадров». Пропустил Таню вперед.
Она села у стола и положила перед Ярцевым свои документы. Он долго рассматривал их и о чем-то раздумывал. Таня видела, как на большом крутом его лбу, на который все время сползали очень непослушные волосы, то сбегались, то разбегались морщинки. Наконец Ярцев сказал:
– Вот что… Татьяна Григорьевна. Так, кажется?.. Пойдемте-ка с вами прямо на производство, разыщем директора, там обо всем и договоримся, придумаем, какую вам дать работу.
– Мне любую, – сказала Таня, – только там, где не слишком легко.
– Не слишком легко? Ну, эту просьбу вашу исполнить не слишком трудно. – Ярцев засмеялся, и Таня подумала: «Какие у него чудесные зубы…» – Ну, пойдемте, – сказал он.
В станочном цехе, куда Ярцев привел Таню, начался обеденный перерыв. Они шли вдоль второй линии станков. В конце, у фрезеров, толпились рабочие. По-видимому, что-то там произошло, потому что кто-то коренастый сонным скрипучим голосом кого-то отчитывал.
– Товарищ Шпульников, Токарева не видели? – спросил Ярцев.
Коренастый повернул к Ярцеву небритое унылое лицо.
– Токарев, Токарев… Да мне, Мирон Кондратьич, самому товарищ директор вот так нужны. – Он провел ребром ладони по собственному горлу и кивком головы показал на стеллаж возле станка. – С этими деятелями разобраться надо.
На стеллаже сидел молодой широкоротый парень с удивительно плоским бабьим лицом и заплывшим левым глазом. Поодаль, отвернувшись к стене, стоял другой – рослый и крепкий, с мускулистой шеей, с короткими, ежиком, волосами. Он обернулся, исподлобья глянул на Шпульникова и отвернулся снова.
– Я тебе, Новиков, говорю, тебе. Вот, – нудно и тягуче заговорил Шпульников, скобля ногтями шершавую щеку. – Еще раз говорю, вот… Должен был мне заявить, а не кулаки в ход пускать. Не трудколония тебе здесь. Понял? Не с блатным народом дело имеешь, вот…
Тот, кого называли Новиковым, вдруг круто повернулся и сжал кулаки так, что слышно стало, как заскрипела кожа на ладонях. Он шагнул вперед. Те, кто стоял поближе, посторонились, Шпульников переступил с ноги на ногу и на всякий случай попятился.
– Что здесь происходит? – строго спросил Ярцев.
– Нюрка Боков «норму перевыполнил»! – раздался тоненький девичий голосок. Послышался смех. Все посмотрели на парня с подбитым глазом.
– Вон директор идет, – сказал кто-то.
Вдоль прохода к станкам твердой грузноватой походкой приближался широкоплечий человек. Лицо его показалось Тане суровым. Может быть, это было от его щетинистых темных бровей и строгих складок в углах рта. Подойдя, Токарев отрывисто спросил:
– Что за базар?
Пока Шпульников, не переставая скоблить щеку, собрался открыть рот, чтобы ответить, вперед выступила пожилая женщина в халате и серой косынке.
– Разделить их, товарищ директор, надо, в разных сменах пущай работают, – сказала она, кивнув на Новикова и оглядывая с ног до головы сидевшего на стеллаже Нюрку Бокова. – Мы давно Костылеву говорим, а он и во внимание не берет. Этот вон тоже… Даром, что Нюркой прозвали. Харя, оно верно, бабья, да повадки зато, что у хомяка. У Новикова у Ильи две сотни без малого ножек стульных от фрезера к своему стеллажу переволок. На браке прогорел, так чужим горбом наверстать думал. А тот Аника-воин тоже… Ишь, разукрасил как: кулачище-то, словно утюг.
– Уберите вы от меня этих двух, Михаил Сергеич, – взмолился Шпульников, – только и делаю, что дрязги ихние разбираю, вот…
Токарев подошел к Бокову.
– Ну-ка, поднимитесь, Боков, – сказал он.
Боков сперва отвернулся, прикрыл рукою подбитый глаз, потом нехотя встал.
– За что это он вас?.. А?
– За что… – буркнул Боков, – известно, блатная привычка, – не поднимая головы и все еще заслоняя глаз, пробубнил Боков. – От зависти… что зарабатываю больше его.
– Но вы же украли у Новикова детали!
– Я свое взял.
– Позвольте, Михаил Сергеич, я разъясню, – вмешался Шпульников. – Заваруха эта у них вчера еще началась, вот… Боков по первому копиру фрезеровал и напортил сотни две… А Илька… Новиков то есть, откидал порченые от своего фрезера, не стал, в общем, пропускать, вот… Меня не спросил, сам распорядился, тоже мне хозяин! Я только недавно про это узнал, вот. Ну, у Бокова заработок за вчерашнюю смену и слетел. Он и попер у Новикова сегодня, благо оба по одному копиру фрезеруют, вот…
– Значит, Боков считает, что взял свое? – Токарев сделал ударение на слове «свое».
– Натурально, – буркнул Нюрка.
– А ну покажите работу, – Токарев подошел к боковскому стеллажу, принялся рассматривать сложенные на нем березовые ножки стула. Ножки были корявые, словно изгрызенные резцами, сделанные явно наспех. Токарев взял ножку из тех, что Боков перетащил к своему стеллажу от Новикова, поманил Шпульникова и Бокова пальцем.
– Скажите-ка, товарищ мастер, и вы, Боков, есть разница?
Ножка со стеллажа Новикова была аккуратной и гладкой. Боков косился на детали и молчал. Шпульников снова заелозил ногтями по щеке.
– У них и в выполнении разница ведь, Михаил Сергеич, – неуверенно заговорил он. – Боков, тот по девяти сотен прогоняет за смену, вот, а…
– Вот именно! – перебил его Токарев. – Новиков фрезерует, а Боков… прогоняет, – ясно вам?.. Так вот, пишите обо всей этой истории докладную и вечером ко мне. Вместе с Новиковым и Боковым… А ты, Новиков, запомни: рук не распускать! Знаешь, что за это полагается?
Токарев поднял обе стульные ножки так, чтобы все видели.
– Кто в них гнезда высверливать будет?
– Я, – отозвалась пожилая работница в серой косынке.
– Тогда покажите, какие возьмете, какие отбросите? – Токарев показал на боковский стеллаж.
– Так ведь, если… ну, не поколоты если и без сучков… все возьму.
– Вот как? А ведь боковские-то не годятся. Ни одна. Выходит, тоже «прогонять» собираетесь?
Женщина растерянно молчала.
– А бракеры на что? – раздался тоненький голосок. Вперед выдвинулась маленькая круглолицая девушка с озорными глазами. – Чего отбраковали – не тронем, а что осталось – берем, не спрашиваем!
– А совесть ваша где? – спросил Токарев.
– Пф-ф! – фыркнула девушка. – Что я, дура, что ли? Мне заработать надо! – И на всякий случай скрылась за чьей-то спиной.
– Как ваша фамилия? – отыскивая ее глазами, спросил Токарев. Но девушка промолчала. За нее ответила пожилая женщина в серой косынке:
– Козырькова ее фамилия, Нюрой звать. На шипорезе работает… А я, товарищ директор, вот что скажу. Совесть-то нам подскажет, да только мы к другому привыкли: бракерам-то – контролерам-то денежки платят. Не так, что ли?
– Спасибо за правильные слова, товарищ Федотова. Боков! Ножки, те, что ты «позаимствовал» у Новикова, снесешь обратно к его станку. Сам. И сейчас. Ясно?
Боков нехотя стал собирать ножки. Рабочие расходились. Только Новиков стоял по-прежнему, отвернувшись. Таня заметила, каким недобрым взглядом окинул он Шпульникова.
Токарев подошел к Ярцеву.
– Ну, Мирон, вижу, меня разыскиваешь, – сказал он.
– Вдвоем разыскиваем, – ответил Ярцев. – Вот. Инженер Озерцова. На работу.
– Молодой специалист?.. Ну что ж. – Токарев протянул руку. – Давайте будем определяться, – сказал он Тане. – Начало вы видели, ну, а о продолжении договоримся. Пошли… Да, товарищ Шпульников, – окликнул Токарев сменного мастера, озадаченно перебиравшего боковский брак, – разыщите главного инженера, скажите: я прошу в цеховую конторку.
– Убрали бы вы их от меня… – начал было Шпульников.
– Я сказал, Гречаника разыщите, – повторил Токарев…
– Вот… – произнес Шпульников, который, очевидно, все еще думал о чем-то своем, но тут же спохватился: – Сейчас поищу, Михаил Сергеич…
5
В конторке начальника цеха никого не было. Токарев уселся за стол, усадил Таню, взял у нее документы. Ярцев сел в сторонке.
Таня потихоньку разглядывала Токарева. Сейчас он показался ей еще более суровым, чем в цехе. Загорелое лицо его было сердитым. Щетинистые брови сдвинулись, между ними на переносице вздулся тугой бугорок. Шрам, идущий наискось через его наморщенный лоб, обильная седина на висках – все это еще больше усиливало впечатление строгости. «Улыбается ли он когда-нибудь?»– подумала Таня. Она волновалась. Как-то решится ее судьба?
А Токарев не торопился. Наконец он вернул документы, сказал:
– Значит, будем работать… Ну и на какой бы участок вы хотели?
– Туда, где не слишком легко, – ответила Таня.
– Но и не слишком трудно? – спросил Токарев. «Цену себе набивает», – подумал он.
– Если мне доверят самый трудный, я буду благодарна…
«Если доверят… если доверят», – мысленно повторил Токарев, хмурясь все больше и больше. Фабрике нужны опытные, настоящие инженеры, а министерство посылает девчонок, едва успевших окончить институт. И это называется практической помощью! – Вы приехали в довольно удачное для вас время, – с заметной иронией сказал Токарев. Труднее, чем сейчас, вряд ли будет. – Он достал из внутреннего кармана пиджака сложенную газету, подал Тане. – Почитайте. Это ознакомит вас с обстановкой.
– Я уже знаю, – сказала Таня.
– Да? Тем лучше. – Выражение суровости разом исчезло с лица Токарева. Но лишь на мгновение. – Ну, а если к тому, что вы уже знаете, прибавить кой-какие сведения еще, ну, скажем, что сырья у фабрики вечно не хватает, что с кадрами негусто…
Отворилась дверь. Вошел высокий смуглый человек с узким лицом. Темные усталые глаза его казались маленькими из-за сильно вогнутых стекол больших роговых очков. Черные волосы с прямым пробором, разлетевшиеся черные брови, нос с горбинкой – все это делало его похожим на южанина.
– А вот и наш главный инженер, знакомьтесь, – сказал Токарев Тане, – товарищ Гречаник.
Гречаник суховато кивнул Тане, сел на табуретку возле стола.
Таня, поднявшаяся и уже протянувшая было руку, сконфуженно опустила ее. Покраснела и села снова.
– Пополнение вам, – сказал Токарев главному инженеру. – Решайте, куда именно. Вот документы инженера Озерцовой.
Гречаник бегло взглянул на диплом, на путевку и, взяв со стола газету, легонько потряс ею в воздухе.
– Это помогает решить, – сказал он. – Назначить бракером. Надо усиливать контроль. Ну и… девушке привыкать будет легче.
– Мда-а, – протянул Токарев. – А вот она как раз просит дело потруднее, Александр Степанович. Как же нам быть?
Гречаник молчал, барабанил пальцами по коленке.
– А твое мнение, товарищ кадровый начальник? – улыбнувшись, спросил Токарев Ярцева.
– Дело человеку надо давать по душе, – ответил парторг, – а работа контролером…
– …дело совершенно бессмысленное, – перебил Токарев. – Тем более, что с сегодняшнего дня не будет никакого отэка. Я подпишу об этом приказ.
– Но позвольте, Михаил Сергеевич, – Гречаник поднялся, – позвольте…
– Не позволю, Александр Степанович, – строго и со спокойной решительностью сказал Токарев, опуская распрямленную ладонь на стол. – Не позволю.
По тону директора, по раздражению, которое слышалось в голосе Гречаника, Таня догадалась, что начинается крупный разговор. Она сделала движение, чтобы пересесть в сторонку. Но Токарев жестом остановил ее, сказал:
– Сидите и не смущайтесь. Это не только наши внутренние дела, но и ваше определение в коллективе. – И обратился к Гречанику: – Утром, когда мы с вами прочитали статью в газете, я просил вас подумать и предложить меры. Что вы предлагаете?
– Усилить контроль.
– Посредством?..
– Увеличить аппарат отэка.
– Этого не будет. Я сказал: контролеров упраздняю.
– А борьба за качество? – Гречаник поднялся.
– Вы считаете, что она была до сих пор? Александр Степанович, дорогой мой! Не надо бороться за качество, надо просто делать хорошие вещи, хорошо делать.
– Я хочу знать, кто будет осуществлять контроль? – спросил главный инженер.
– Мастера!
– Ну, знаете! – откровенно возмутился Гречаник.
– Это единственная возможность выползти из канавы, в которой мы с вами давно барахтаемся.
– Михаил Сергеевич, – Ярцев встал и подошел к столу, – может быть, мы решим вначале с Озерцовой?
– Мы и решаем. – Токарев обернулся к Тане. – Я собираюсь назначить вас мастером в станочный цех. Вы согласны?
Таня молча крутила в пальцах ремешок своей сумочки.
– Вы согласны? – повторил Токарев. – Вы слышали: на мастеров нагрузка будет большой, даже очень большой, огромной…
– Я буду стараться, товарищ Токарев, – тихо, но твердо сказала Таня. – Только…
Дверь в конторку с шумом распахнулась, и через порог шагнул высокий и прямой как доска человек.
– Вы пришли очень кстати, Николай Иванович, – сказал Токарев. – Товарищ Озерцова, это начальник цеха Костылев. Он познакомит вас с производством, с обязанностями… Озерцова назначается мастером, Николай Иванович. До первого августа пусть поработает вместе с вами, привыкнет, а там – самостоятельно…
Пока Токарев говорил с Костылевым, Таня внимательно разглядывала лицо своего будущего начальника. Оно было прямое и угловатое, словно с нескольких ударов вытесанное топором. Большой тонкий рот рассекал лицо на две части, еще резче выделяя широкий и тупой, как бы опиленный подбородок. Костылев внимательно выслушал Токарева. В его узких, широко посаженных глазах промелькнуло выражение настороженности, которое тут же сменилось безразличием. Он понимающе наклонил голову. Его маленькие усики, похожие на приклеенный темный лоскуток, дернулись.
Когда Таня ушла с Костылевым, Ярцев хотел было заговорить, но Токарев поднял ладонь.
– Минуту, Мирон, не нужно. Я знаю, о чем ты собираешься говорить. Не дело, дескать, при новом человеке затевать принципиальный спор с главным инженером! Такт, выдержка, этика… Что, скажешь, не так? А что плохого, если другие видят, как я пытаюсь открыть глаза главному инженеру?
– Я буду спорить, я не согласен! – заявил Гречаник. – Упразднять контролеров…
– Подождите, Александр Степанович, – перебил его Ярцев. – Все это дело большое и решается не в горячке. – Он обернулся к Токареву. – В главном, Михаил, мне кажется, ты прав, но… Повторяю, все нужно взвесить.
– Значит, вы придерживаетесь позиции директора? – сухо спросил Гречаник.
– Он придерживается позиции совершенно ясной, – довольно резко ответил за Ярцева Токарев. – Нельзя вместо мебели продавать людям дрянь. А мы с вами делаем это.
– И будем делать, если разгоним отэка. Я убежден.
– Все это мы решим на партийном собрании, Александр Степанович. Обстоятельно решим, – успокоил Гречаника Ярцев.
– И сегодня, – твердо добавил Токарев…
Перевернуть систему контроля и поставить ее, как он выражался, с головы на ноги Токарев решил уже с первых дней своего приезда на фабрику, месяц назад. Его предшественника Гололедова сняли еще весной, и дела Токарев принимал от главного инженера. Он очистил ящики письменного стола, повыбрасывал из-под толстого стекла выгоревшие бумажки, торжественно вручил удивленной секретарше тяжелый чернильный прибор с медведями, резными чашами и шарами и оставил на столе лишь чернильницу, пепельницу и календарь.
Он обошел цехи за какой-нибудь час, но зато чуть не полдня пробыл на складе готовой мебели. Оглядел все и сказал:
– А теперь посмотрим, почему на склад приходит такая дрянь.
Беда коренилась в станочном цехе, где готовились узлы и детали будущей мебели. Малейшая неточность, небрежность рабочего уродовала после готовую вещь. А мастера снисходительно поглядывали на все это со стороны: они отвечали только за план. И хотя в каждой смене было по два, по три контролера, толком уследить за всем они не успевали и брак не прекращался.
Токарев побывал в обкоме партии и вернулся оттуда озабоченный и хмурый. «Мебель должна радовать человека, как радуют его произведения искусства, а не отравлять ему настроение», – вспоминал он слова секретаря обкома, который в разговоре особенно напирал на былую славу северогорских мебельщиков. Слова эти не давали Токареву покоя.
Он поделился мыслями с Ярцевым, старым своим институтским товарищем, с которым совершенно неожиданно встретился здесь, на фабрике. Ярцев приехал на полгода раньше.
– Разгоню я этот базар, Мирон. Ёй-богу, разгоню! – говорил он Ярцеву. – На что эти контролеры, ну на что? Брак-то делает рабочий, а «покрывает» его мастер, которому нужно план выполнить. И так «покрывает», что никакому контролеру не сладить.
Но Ярцев не был сторонником крутых мер. Он советовал прислушаться к мнению главного инженера. Гречаник же был убежден, что нужно усиливать… контроль. А все беды он видел в несовершенной технологии, в, неудобных конструкциях мебели и буквально дни и ночи просиживал за разработкой совершенно новых конструкций. Но его постоянно что-нибудь отвлекало.
Статья в областной газете положила конец терпению Токарева.
– Ждать я больше не собираюсь, Александр Степанович. Можете не соглашаться, но контролеров я разгоню.
– Повторяю, решать будет партийное собрание, Михаил, – сказал Ярцев.
– А я постараюсь доказать на собрании, что это нелепость, – заявил Гречаник и, рывком распахнув дверь, вышел.
– Упрямый и однобокий человек, – сказал Токарев, когда за Гречаником закрылась дверь.
– Каждый из нас по-своему однобокий, – ответил Ярцев, – особенно если смотреть только сбоку.
– Я вижу, он тебе нравится?
– Поскольку я тоже в своем роде однобокий. Вот именно в том, что видится мне «с моего боку», он определенно нравится. – Ярцев помолчал и, вглядываясь в осунувшееся лицо Токарева, добавил:
– Ты вот что скажи, Михаил, когда думаешь семью сюда перетаскивать?
– Семью… – Токарев вздохнул. – Ты спроси лучше, как я буду уговаривать жену с Москвой расстаться.
– Затягивать-то не надо. А то, я гляжу, сохнешь ты и позаботиться о тебе некому.
Не ответив Ярцеву, Токарев сказал:
– Приказ готовь: Озерцову назначить мастером.
– Кстати, – спросил Ярцев, – не тяжело ей будет сразу в такую заваруху? Как думаешь?
– Что из того, если тяжело? Солдат проверяется в бою. – Увидев, что Ярцев задумался, спросил: – Ты о чем?
– О дочке твоей… Вот вырастет она у тебя, так же приедет куда-нибудь на работу… И какой-нибудь директор так же…
– Правильный директор будет, если так же, – твердо сказал Токарев и добавил с улыбкой: – Эх ты, пестун ты, пестун, товарищ парторг. Всех бы ты под локоток подхватывал, чтоб не спотыкались…
6
Костылев водил Таню по фабрике, подолгу задерживался у станков, пространно, до мельчайших подробностей растолковывал особенности технологии. Таня во всем могла разобраться сама не хуже Костылева, но из вежливости терпеливо выслушивала его. И чем больше он говорил, тем больше ей казалось, что старается Костылев только для того, чтобы показать, как великолепно он все знает сам. Он сыпал бесконечными цифрами, перечислял названия деталей и без конца повторял одну и ту же, словно заученную фразу: «Пока сам не возьмешься, любой пустяк у нас – промблема!» Он так и говорил «промблема», и, по-видимому, слово это ему исключительно нравилось.
Как бы между делом Костылев выложил то, что поважнее, из собственной биографии. На фабрике он работает с первых дней пуска. Дел у него всегда по горло. Вот и сейчас тянет за двоих: он и начальник цеха, и сменой сам руководит, притом успевает неплохо.
– Во всяком случае на мою смену никто из начальства не обижается, впереди идем, вот так… – сказал он. Потом добавил: – Так что можете не беспокоиться, трудно вам не будет. Ну, а в случае чего, где встанет промблема, поможем по силе-возможности, сколько вот здесь хватит, – и постучал себя пальцем по лбу.
Когда выходили из фанеровочного цеха, Костылева остановила пожилая работница, та самая, в серой косынке и халате, которую Таня уже видела в цехе.
– Николай Иванович, – сказала она, – отпустите на завтра… ребенок заболел… всю ночь не спала сегодня… – Женщина всхлипнула и утерла ладонью глаза.
– У меня не детский сад, Федотова! – отрезал Костылев.
– Так мне же иначе безвыходно, Николай Иванович… На один денек только.
– Я сказал, и конец! Пойдемте дальше, товарищ Озерцова.
Женщина расплакалась. Таня, нахмурившись, сказала:
– Неужели нельзя помочь?
Костылев махнул рукой.
– У меня их больше сотни, все равно на каждого не уноровишь…
Закончив обход, Костылев посоветовал Тане еще побродить по цехам, поближе познакомиться с фабрикой.
– Вон туда, в гарнитурный загляните, – сказал он, показывая на дверь в соседний цех, – а я пойду, дела!
Едва ушел Костылев, Таня вдруг почувствовала себя необыкновенно хорошо и легко, точь-в-точь как бывает, когда выберешься на опушку из лесной чащобы, где плутал только что. Она направилась в гарнитурный цех.
Цех был небольшой, рабочих немного, зато весь он был заставлен редкой по красоте мебелью. Почти законченные спальные гарнитуры из ореха и карельской березы блестели безукоризненной полировкой. Пахло политурой, лампадным маслом, дорогим деревом. Работали в цехе «старички».
– Вам, друг-товаришш, кого? – спросил Таню сутулый старик с покатым лбом и очень подвижными глазками, глубоко спрятанными в покрасневших веках.
– На работу вашу посмотреть зашла, – ответила Таня.
– А что рядом-то не смотрите? – старик показал на дверь. – Аль не глянется? Хе-хе! Там у нас для рядовых лепят, ну а мы для начальства…
Глазки старика вдруг стали колючими и забегали еще быстрее, словно изнутри кто-то дергал их за ниточку.
– Что, внучка, работой любуемся? – спросил Таню другой столяр. Таня узнала Илью Тимофеевича. Обращаясь к старику с бегающими глазками, он сказал: – Ты бы, Ярыгин, взял да по цеху девушку провел, познакомил бы со всеми, а то скрипишь-скрипишь, как пила в креневой доске… – Он снова заговорил с Таней: – Посмотрите, посмотрите художество наше… – и повел ее по цеху.
Долго, как зачарованная, стояла Таня возле орехового гарнитура, хотя и прежде доводилось ей видеть такое.
– Не хотите ли купить гарнитурчик? – сказал Илья Тимофеевич, улыбаясь и подергивая бороду. – Покупайте, не стесняйтесь. Тыщенок двенадцать свободных найдется?
– Это столько стоит! – ужаснулась Таня. – У нас на московской фабрике…
– Три рубля семь гривен такие игрушки? – усмехнувшись, прищурился собеседник. – Нет уж, милая, басням не поверю. Чуть получше да почище – тут тебе и тыщи! Так-то вот. А дешевая-то у нас – дрянцо! – Он вытащил из-под фартука газету и потряс ею перед Та-ниным лицом. – Дрянцо! Читали, небось, сами знаете. Я худого не скажу, только мы, мебельщики, за последнее время вовсе совесть потеряли… Вы работать к нам или так, наездом?
– Работать…
Таня вернулась в станочный цех.
В проходе между станками двое слесарей собирали электромотор. Один из них, черноволосый красивый паренек с цыганскими глазами, давая Тане пройти, нечаянно задел ее замасленным рукавом комбинезона. Извинился.
– Просим прощения… – В улыбке сверкнули ровные белые зубы. Парень посмотрел вслед, восхищенно проговорил – Ананас!..
– Да не про вас, – в тон ему сказал товарищ и спросил – А ты, Васька, признайся, кроме редьки-то, фрукты видывал?
– Фрукт вроде редьки для слесаря Федьки, – не растерявшись, залпом выпалил Васька и рассмеялся довольный удачно подвернувшейся рифмой.
Таня долго ходила по цеху, разглядывала детали и удивлялась: «Неужели это у них принимают?» Обработка была небрежная, наспех. Добрую треть надо бы тут же откидывать в брак.
Проходя мимо приотворенной двери с надписью «Промежуточный склад», Таня услышала знакомый голос Костылева.
– Ерунда! Все придется пропустить, Сысоев, – говорил он, – иначе у сборщиков срыв, вот так.
– А куда я эти дрова приму? – говорил тот, кого назвали Сысоевым. – Любченке я такие вернул? Вернул! Чего же ради тебе стану скидку делать?
– А я говорю, принимай! Или… сборщики остановятся. Ты пойми: конец месяца. Неужели план заваливать? Дело-то ведь государственное!
– Заваливать, заваливать! – вскипел Сысоев. – Вот и завалил бы хоть разок, да начесали бы тебе за это…
Таня вошла.
– Башка кругом с вами, ей-богу, – пробормотал Сысоев, стихая при виде незнакомого человека.
– Вот, кстати, товарищ Озерцова, – сказал Костылев, – я вам не успел показать, здесь у нас полуфабрикат хранится. А это вот контролер-приемщик Сысоев. Работать будете – детали сдавать ему придется, вот так. – И обернулся к Сысоеву: – Ну, значит, договорились, так? – Не дожидаясь ответа, он вышел.
Таня протянула Сысоеву руку.
– Будем знакомы.
Светлые глаза Сысоева, да и само лицо чем-то напомнили Тане лицо Ильи Тимофеевича. На вид Сысоеву было лет сорок. Халат его и надвинутая на лоб кепка были обильно припудрены древесной пылью.
Сысоев показал Тане свои владения. В несколько рядов стояли здесь трехъярусные стеллажи. На полках стопками лежали мебельные детали: бруски, стульные ножки, стенки шкафов, оклеенные фанерой, дверки буфетов…
– Лепим, лепим… Никак из брака выпутаться не можем – валят и валят, разбираться не поспеваешь. До чего дошло, в газете про нас пишут. Не читали? – Он достал с полки газету.
– Читала…
– Тогда загляните сюда, вам полезно, ежели всерьез мастером собираетесь работать у нас.
Он повел Таню в конец помещения и толчком отворил невысокую дверь. Все за нею было завалено испорченными деталями, которые обросли уже толстым слоем древесной пыли.
– Это все брак?! – воскликнула Таня.
– Стопроцентный! Списывать надо. В дрова. Лесоводы, те по сосенке в землю сажают, словно ребятишек берегут, – а мы? Э, да что там говорить!
«Ой, как трудно будет! – думала Таня, возвращаясь с фабрики. – Даже приниматься страшно!»
