Текст книги "Снежный ком"
Автор книги: Анатолий Чехов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)
– А стол его письменный немецкий не отдавай! В тумбы я белье положу, а с другой стороны, где полки под стеклом, чайный сервиз поставлю…
«Имущество делят!» – эта мысль, как молотком, ударила меня по голове. «А что же мама? Так ничего и не ответит бабушке?»
Мама собиралась молча и сосредоточенно. Зато тетя Клара вертелась, как уж на раскаленной сковородке. Ей наверняка было наплевать и на мамины сборы, и на наш, как сказала мама, «бедлам», и на то, что ее саму пригласили быть «свидетельницей».
Я очень хорошо видел, как, помогая маме, тетя Клара то и дело бросала хищные взгляды на великолепные мамины очки, лежавшие рядом на столике. Наконец она не выдержала:
– Ну что вы, право, в такую минуту и о столе! – сказала бабушке тетя Клара. – Слушай, Мила, – приятным голосом и с улыбкой как самый лучший друг продолжала она. – Я думаю, тебе сейчас не нужны такие роскошные очки?.. Дай их мне!.. А если хочешь, можешь походить пока в моих…
Тетя Клара стояла на коленях перед маминым чемоданом, и мама совершенно случайно посмотрела на ее ноги.
– Не знаю, как очки, но мои сапоги уже на тебе, – сказала она.
– Мила, что, ты говоришь? – возмутилась тетя Клара. – Они – совсем новые!.. Эти сапоги я только вчера купила у Геннадия!..
Мама отвернула край голенища на ноге тети Клары и сказала:
– Вот, пожалуйста… Надеюсь, ты знаешь мою метку? «Л. Р…» Однако странно… Я тоже только вчера купила сапоги у Геннадия…
– Зеленые? – едва не выкрикнула тетя Клара.
– А ты откуда знаешь? Разве ты их уже видела у меня?..
– Я их видела у себя, – сразу побледнев, сказала тетя Клара. – До того, как у меня их утащили через открытое окно!.. Вчера они исчезли самым чудесным образом!.. Я тебя прошу, покажи, пожалуйста, где они?..
Оставаясь за дверью в коридоре, я видел, как мама принесла из шкафа зеленые сапоги, те самые, что бабушка купила для нее у Генки, и тетя Клара тут же отвернула подкладку голенища.
– Надеюсь, ты тоже знаешь мою метку? – сказала она. – Пожалуйста, – «К. Б…»
Забывшись, я выглянул и вдруг увидел у папы на лице едва заметную улыбку. Он тут же погасил ее и отвернулся к окну. Но мама опытным взглядом учительницы все заметила.
– Петр, что это значит? – спросила она.
– Что еще? – непримиримо-обиженным тоном спросил папа.
– Почему у Клары мои сапоги, а у меня – ее?
– Откуда я могу знать? – с возмущением ответил папа. – Поменяйтесь, и у каждой будут свои…
– А деньги? – спросила мама.
– А деньги? – как эхо повторила за нею тетя Клара. – Выходит, мы обе платили за свои собственные сапоги?
– Выходит, так, – жестко сказала мама, пристально глядя на папу. – Хотела бы я знать, чья умная голова это придумала?
– Я не понимаю, о чем речь, – делая вид, что впервые слышит о сапогах, сказал папа. – По-моему, за удовольствие – я имею в виду сам товарообмен – тоже надо платить?
Мама некоторое время смотрела на папу, прищурив один глаз, затем сказала, видимо желая уколоть его побольнее:
– Ты не только не очень хороший муж, но еще и очень плохой актер!.. И я тебе это никогда не прощу!..
Тетя Клара и мама смотрели друг на друга, и обе беззвучно плакали злыми скупыми слезами: жалко было деньги, – попробуй, выцарапай их теперь у Генки обратно!
Мне настолько стало жалко маму, что я забыл об осторожности и сказал ей из своего закутка:
– Не плачь, ма… Ну что ты расстраиваешься? Пойдем и еще у Генки сапоги купим…
Лучше бы я ничего не говорил.
– Как? Ты еще здесь? – в страшном гневе обрушилась на меня мама. – Немедленно убирайся на улицу вместе со своим попугаем!
Я подхватил клетку и выскочил за дверь.
Поиски истины
Пружина у двери в нашем подъезде такая тугая, что я сначала зацепился за косяк двери клеткой, а потом и сам больно стукнулся о дверь локтем. Пришлось выходить на улицу задом наперед. Я-то хорошо знал: если выходить нормально, дверь так поддаст сзади, что вылетишь, как из рогатки, на проезжую часть улицы.
Кое-как справившись с дверью, я осмотрелся, соображая, куда же мне деваться с моим несчастным Жако? Бедный попугай был теперь обречен на бездомную жизнь из-за чьего-то возмутительного хулиганства.
Не успел я так подумать, как всей кожей почувствовал: кто-то стоит рядом и пристально на меня смотрит.
Я быстро обернулся и едва не налетел, на кого бы вы думали? Я и сам не сразу поверил своим глазам: я едва не налетел на негодяя Генку. Меня словно кипятком обдало: задать бы ему сейчас. Только бы он никуда не убежал! Но Генка и не думал убегать. Он внимательно смотрел на меня и нахально улыбался. Да и стоял так близко, что я мог бы пересчитать все его редкие зубы.
«Нет у меня старшего брата», – пожалел я. Все-таки Генка был сильнее меня. К тому же на его безмятежном приветливом лице я не увидел никаких раздумий.
– Как жизнь, Вячеслав? – нахально спросил он и еще шире улыбнулся.
– Нормально.
– Смотря что называть нормой…
Я промолчал.
– Живешь на втором?..
Генка задрал голову и стал рассматривать наш балкон. Из открытой фрамуги доносились громкие голоса.
– Тебе какое дело?
– Значит, есть дело.
– А я живу не на втором… На девятом…
– Врешь, на втором… – Генка негромко рассмеялся. – Орут-то на втором. Ты с клеткой уже на улице. Значит, твой этаж.
Нет, вы только послушайте его! Все знает! И где я живу и почему на втором этаже «орут»… Меня ужасно поразило, что этот мерзавец Генка – продавец «попугая-матерщинника», как сказала бабушка, не только знает, где я живу, но и точно выбрал момент, когда меня вместе с моим Жако выставили на улицу.
– Рубль хочешь? – со сторожкой ленцой в голосе спросил Генка.
– С какой это радости?
Я прикинулся несмышленышем, хотя отлично понял, о чем идет речь.
– А то ведь так оставишь… Другие и за полтинник отдавали…
Я хотел было ответить этому нахалу так, как он этого заслуживал, но сейчас мне было совсем не ко времени с ним рассусоливать: вот-вот выйдет из дома моя разгневанная мама и скажет: «Оставь на тротуаре своего попугая, едешь со мной!» И все! Никуда не денешься! Поедешь!..
Не ответив Генке, я рысью устремился под деревья, что росли у нас со стороны торцовой части дома, и только там перевел дух.
Под деревьями – площадка, на которой автомобилисты-частники ставили свои машины. По утрам они дружно прогревали моторы, разводя трескотню и бензинную вонь на всю округу. Вот в кого надо бы дяде Коле кидаться цветочными горшками, а вовсе не в наше «собачье царство». И сейчас на этой площадке какой-то любитель прогревал свой «Москвич».
Не подумав, я с ходу забежал за этот «Москвич» и присел за ним так, чтобы меня с клеткой не было видно. Но автолюбитель пофыркал, пофыркал мотором, со скрежетом включил скорость и уехал, а мы с Жако остались, как на блюдечке, на всеобщее обозрение, к немалому удовольствию Генки. До меня донесся его ехидный смешок.
Пришлось вскакивать с корточек и бежать за угол дома.
Выглянув из-за угла, я понял, что удрал вовремя: дверь нашего подъезда распахнулась и пропустила маму, тетю Клару и бабушку, нагруженных чемоданами и узлами. Как раз бабушка застряла в двери с каким-то огромным узлом, неся его перед собой.
Мне, конечно, стало интересно: забыла она или не забыла о пружине?.. Точно, забыла. Дверь так поддала ей сзади, что бабушка вместе с узлом, словно воробей, прыгнула двумя ногами вперед, очутившись у самого края тротуара. Она так разозлилась, что тут же обернулась и, в сердцах плюнув, в последний раз обругала нашу дверь. «В последний» – потому что сама сказала: «Ноги моей больше у вас не будет».
Генка в это время подошел и стал рядом со мной, тоже наблюдая, что там происходит у подъезда.
– Ну так отдаешь за рубль?.. А то даром возьму, – так же лениво, но вместе с тем ужасно уверенно сказал он.
– Зачем тебе покупать? Даром бы и брал, – огрызнулся я.
– А очень просто, – пояснил Генка. – Рубль получишь – вслед орать не будешь. А так – возьми у тебя клетку, тут же завопишь, я, мол, на минутку оставил!..
Крыть мне было нечем. У этого нахала все расписано как по нотам. А ведь здорово все рассчитал! Попробуй возьми он клетку с тротуара. Я, конечно, заору так, что и дворники и милиционеры сбегутся. А за рубль, хоть и мало радости, но все-таки рубль…
– Нет у тебя ни стыда, ни совести, – сказал я. – Такого попугая за пятнадцать рублей продаешь!
– Очень хороший попугай, – заверил меня Генка. – Всего шестой раз продаю, а уже швейцарские часы купил…
Всякие события возле нашего дома еще не закончились, и поэтому я снова выглянул из-за угла.
Мама, тетя Клара и бабушка, выстроившись вдоль кромки тротуара, махали руками, пытаясь остановить проносившиеся мимо машины. Тут же, на асфальте, стояли вещи. Ближе других я видел спортивный саквояж с надписью по-английски «Шлезингер». Из отделения для ракетки свисали шелковые бретельки, а сам саквояж так раздулся, как будто затолкал в свои защечные мешки по крайней мере два тюфяка.
Подумав о защечных мешках, я вспомнил своих милых хомячков, и мне стало так горько, что слезы сами навернулись на глаза. Сквозь них я увидел, что вслед за мамой и бабушкой с тетей Кларой из подъезда вышел папа. Как ни был он расстроен, а дверь придержал. Папа подошел к маме и что-то сказал.
В это время тете Кларе удалось остановить «зеленый глазок», и мама, не ответив папе, а за нею тетя Клара с бабушкой, вперемежку с вещами не сели, а прямо-таки ввалились в такси.
Бежевая «Волга» с шашечками на бортах присела на задних лапах, как леопард, потопталась немного на месте, словно перед прыжком, и с визгом рванулась вперед.
Из подъезда вышел дядя Коля, подошел к папе и поднял руку, чтобы остановить следующую машину, но папа что-то ему сказал, и дядя Коля только рукой махнул.
И тут я решился. Вмиг подскочив к Генке, я вцепился двумя руками в его курточку и закричал что было силы:
– Папа! Дядя Коля! Скорей! Я его поймал!..
Каждую секунду я ждал, что Генка вот-вот врежет мне в переносицу и побежит, но тот и не думал ни драться, ни бежать, хотя с перепугу я его довольно основательно тряс.
– Дура!.. Чего орешь?.. Я ведь сам пришел, – сказал он спокойно.
Это была истинная правда, но я все-таки держал этого жулика, пока не подошли папа и дядя Коля.
– А-а… Великий коммерсант, – не очень добрым голосом сказал папа. – Прямо скажем, все задания выполнил на пять с плюсом и себя не забыл…
– Доброго здоровья, – приветствовал его Генка и демонстративно растопырил руки, показывая этим, что он не причинил мне никакого вреда.
– Вот он, твой кадр, нам такого попугая всучил, – пояснил папа дяде Коле.
– Нашего Жако шестой раз продает, а на нечестные деньги швейцарские часы купил, – тут же вставил свое слово и я.
– Хотите покупаете, хотите – нет, – спокойно возразил Генка. – Дело торговое. На попугаев гарантийный срок не дают…
– Что верно, то верно, – согласился папа. – А вот как насчет денег за сапоги, вот это ты мне еще не разъяснил.
– Пожалуйста!.. Принес ваши деньги!.. – спокойно сказал Генка.
– За попугаем он пришел, а не деньги принес! – с возмущением сказал я. – Рубль мне предлагал!..
– Не хочешь, не продавай, – сказал Генка и передал папе пачку красных десяток.
Папа с недоверчивым видом пересчитал деньги и положил их в карман.
Дядя Коля не выдержал и напустился на Генку:
– Я тебе чего говорил? А ты чего? Людмилины сапоги я тебе давал? Ей же и продать велел! А откуда у тебя взялись сапоги Клары? Те, что зеленые?..
– Какой еще Клары? Эти зеленые сапоги у меня с нового года лежат…
– Ну вот, пожалуйста, что ты с него возьмешь? – чуть не плача, сказал дядя Коля.
– Ты за него поручался, тебе и решать, – ответил папа. – А привлечь его к ответственности стоит, хотя бы как хозяина попугая.
– Что вы! – возмутился Генка. – Никакой я не хозяин! Один гражданин попросил меня продать, я и продал! Я, что ли, вашего попугая ругаться научил?
– Но ведь кто-то учил его?
– Вот и ищите! – огрызнулся Генка. – На то вы и почетный дружинник и общественный воспитатель!
– И найду! – заверил его дядя Коля. – Потому как не могу допустить, чтобы всякие хулиганы попугаев ругаться учили.
– Желаю удачи!
– И найду!.. Я, брат, заказы в разных квартирах принимаю. Кое-какие слова из тех, что попугай выкрикивает, от самых уважаемых людей слышал!.. «Бенефис», «ангидрид…» Вот что, Гена… Пойдешь сейчас со мной и честно покажешь, кто тебе в первый раз попугая дал продать, а кто во второй и в третий… А вернешься, будем еще разбираться, как сапоги Клары к тебе попали.
– Разбирайтесь на здоровье! – сказал Генка. – По-вашему, у одной только Клары во всей Москве зеленые сапоги…
И опять-таки крыть дяде Коле было нечем: очень уж ловким оказался этот Генка! Скользкий, как налим, и за хвост не ухватишь…
– Сбежит он, – сказал папа.
– Никуда не сбежит… (Я видел, что дядя Коля уже «завелся».) Клетку я сам понесу… Гена у нас человек сознательный: он не захочет, чтобы о нем худое думали… А найдем тех, кто птице всякого мусора в башку натолкал, пригласим участкового, двух понятых, дворника, составим протокол и за нарушение общественного порядка виноватому пятнадцать суток и вкатим.
– Дядя Коля! Возьмите и меня с собой! – взмолился я.
– А в школу за тебя кто пойдет учебники получать? – сказал папа.
И дядя Коля поддержал его.
– Ты этой попугайной гадости и дома наслушался, – сказал он. – А мы с Геной и сами управимся… Гена!.. Поехали!..
– О чем разговор, дядя Коля, поехали! – что-то уж очень охотно согласился Генка. – Только и попугая с собой возьмем!
– А это уж само собой. Он у нас и есть главный прокурор-обвинитель…
Я знал: дядю Колю медом не корми, дай только покрасоваться общественным инспектором, навести порядок. Мне же покою не давало хитрое, затаившееся выражение лица Генки.
– Ну па… Ну пожалуйста, – попробовал было я поныть…
– По-моему, все ясно сказано, – твердо ответил папа. – И поторопись. Получишь книжки, возвращайся сюда. Вовсе не обязательно учебники на Преображенку тащить.
– А ты дома будешь? – я еще надеялся хоть от папы узнать, что ждет моего бедного Жако.
– Сегодня – дома. А завтра съездим с вами в новый микрорайон на мою стройку и буду собираться в командировку.
Я в последний раз посмотрел на клетку, закрытую бабушкиным платком, затем повернулся и, понурив голову, поплелся в школу. Надо же было дураку самому напроситься! Мог бы и завтра получить!..
Я уже входил в школьный двор, весь заросший зеленью, как услышал, что вслед за мной идут Генка и дядя Коля. О чем-то они там спорили, разговаривая на всю улицу?
Я выглянул и увидел их спины, уже скрывавшиеся за стоявшим на углу табачным ларьком.
«А вдруг, – подумал я, – надо будет помочь дяде Коле? А рядом с ним не окажется ни одного близкого человека! Что тогда? Если придется спасать не только Жако, но и самого дядю Колю?..»
Как-то так получилось, что ноги мои сами повернули и понесли меня из школьного двора к метро, да еще, чтобы не отстать, помчались вприпрыжку.
Очень удачно прячась за какой-то толстой теткой, спустился я вслед за дядей Колей и Генкой по лестнице, а когда подошел поезд, нырнул в соседний вагон. Через стекло мне видно было, как, держась за поручень, покачивался на ходу дядя Коля. Рядом торчал с невозмутимой физиономией крысиного вида «великий коммерсант» Генка.
На одной из станций, не помню уже на какой, оба они чинно-благородно поднялись по эскалатору и вышли из метро, потом остановились почему-то возле театральной афиши.
Я тут же нырнул за киоск «Союзпечати», рядом с которым красовалось черно-зеркальными панелями «Справочное бюро».
Только я хотел высунуться, чтобы посмотреть, куда они дальше пойдут, как увидел, что Генка сунул в справочное записку и монетку, а сам отошел к табачному киоску.
Дядя Коля все томился возле афиши на солнцепеке и уже нетерпеливо махал Генке рукой, даже погрозил ему кулаком, а Генка все не торопился и зачем-то еще раз подошел к «Справочному бюро», где ему протянули какую-то бумажку, наверняка с чьим-то адресом, и Генка наконец-то побежал к дяде Коле, делая вид, что предлагает ему закурить.
Дядя Коля, видимо, разозлившись, что Генка так долго ходил, потряс перед его носом длинным пальцем, и они дружно отправились к троллейбусной остановке. Едва-едва я успел вскочить вслед за ними.
Интересно, куда это они едут? Удастся ли мне и дальше оставаться незамеченным или дядя Коля вот-вот разоблачит меня и отправит домой?.. Но мне сегодня удивительно везло: незаметно я вышел из троллейбуса и так же незаметно сумел прошмыгнуть вслед за дядей Колей и Генкой в подъезд какого-то дома.
И тут я потерял обоих из вида. Кабина лифта оказалась внизу, дядя Коля и Генка вошли в нее, захлопнули дверцу шахты, затянутую сеткой, и поехали себе наверх, а я остался внизу.
Что делать? И я помчался вверх по лестнице, перешагивая через две-три ступеньки. Хорошо, что так подниматься пришлось не очень высоко: кабина лифта остановилась то ли на третьем, то ли на четвертом этаже.
– Вот здесь! – послышался голос Генки.
Я выглянул из-за лифта и увидел на двери медную дощечку, а на дощечке неразборчиво чью-то фамилию.
– А ты точно привел? – спросил дядя Коля.
– Гад буду! – поклялся Генка. – Сами читали афишу! Точно, у него был бенефис!
– Читать-то я читал… – как-то сразу оробев, подтвердил дядя Коля, – а вдруг не по адресу…
– Дядя Коля, не сомневайтесь! Я отвечаю!. – заверил его Генка.
Почему-то дверь в эту квартиру оказалась приоткрытой. Дядя Коля толкнул ее, и я, подкравшись сзади, из-за его спины увидел переднюю, всю заклеенную афишами и фотографиями. На тумбочке стоял телефон. В дальнем конце передней виднелась еще одна открытая дверь в ванную. Там перед умывальной раковиной стоял какой-то толстый дядька в махровом халате и, запрокинув голову, полоскал горло. Дядька этот выплюнул воду в раковину и вдруг запел гамму:
– А-а-а-а-а-а-а!.. Ми!.. Ми!.. Ч…черт, откуда эта хрипота?..
Теперь-то и мне стало ясно, что это не просто дядька, а певец.
Дядя Коля вежливо постучал пальцами в приоткрытую дверь. Артист гордо поднял вверх свою величественную гривастую голову и пошел к нам навстречу.
– Опять этот замок! – пробормотал он и добавил громко: – Прошу!..
– А ты не ошибся? – увидев такого представительного артиста, еще раз спросил у Генки дядя Коля.
– Все точно!.. Заметано, дядя Коля!.. Он!..
Я прошмыгнул в квартиру вслед за Генкой и осторожно приткнул дверь. Замок с железным дребезгом лязгнул так громко, как будто захлопнулся медвежий капкан.
– Опять этот замок! – повторил артист, а дядя Коля, оглянувшись и увидев меня, даже рот раскрыл от удивления.
– Ты-то как сюда попал? – спросил он и уже хотел было отправить меня на улицу, но хозяин квартиры жестом остановил его.
– Бесполезно, – сказал он. – Не откроете… Мне и то далеко не всегда удается…
– Ладно, поговорим потом, – сказал мне вполголоса дядя Коля, поправил на рукаве повязку дружинника, откашлялся и кивнул Генке.
Генка, как в цирке, движением фокусника смахнул с клетки платок.
Жако взъерошился, помигал желтыми глазами, прошелся по жердочке и выдал артисту полной мерой все, что о нем думал.
– Закрывай! – скомандовал дядя Коля.
Генка лихо накинул на клетку платок, Жако еще немного поругался. Я умолк. Наступила пауза.
– Вот… – сказал дядя Коля. – Понятно?..
Артист проглотил слюну, посмотрел на дядю Колю, на Генку, на меня и, слегка заикаясь, спросил:
– П…простите, а вы кто?..
Дядя Коля поправил повязку дружинника и ответил с достоинством:
– Я – Николай Иванович Король…
– Понимаю, понимаю, – перебил его артист. – А ваш товарищ – Наполеон?..
– Какой Наполеон? – удивился дядя Коля.
– Ну тогда – «пшеничное зерно»?..
Дядя Коля, недоумевая, повернулся к Генке и покрутил у виска пальцем, дескать, у этого артиста не все дома…
Артист же в это время как бы между прочим потянулся к телефону. Генка выпучил глаза и сделал ему шаг навстречу. Артист отдернул руку, а дядя Коля в это время, задрав голову, принялся, как специалист своего дела, рассматривать стены и потолок.
– Ч… Ч… Что вам от меня надо? – еще больше заикаясь, спросил наконец артист.
– А очень просто, – сказал дядя Коля. – Признаете ли вы, гражданин хороший, что этим нехорошим словам птицу вы научили?
– Как не признать, – тут же согласился артист. – Никто, кроме меня, этих слов не знает и не употребляет.
Я слышал, как дядя Коля даже крякнул:
– Эк он мне рот-то заткнул! И правда, что без этих нехороших слов, почитай, каждый второй не обходится…
– А что это вы у меня на потолке да на стенах высматриваете, – спросил его артист. – Там не написано, кто попугая ругаться научил.
– А то, товарищ дорогой, – сказал дядя Коля, – что ремонт надо делать вовремя: в трещинах все!
– А кто вы такой, – спросил артист, – чтобы мне указывать? Общественный инспектор, что ли?..
Тут дядя Коля приосанился, еще раз поправил повязку дружинника, разгладил пальцами усы и выдал:
– И общественный инспектор, и почетный дружинник, и маляр, и штукатур, еще и водопроводчик!..
Артист так и всплеснул руками:
– Голубчик! – радостно воскликнул он. – Ну что ж ты мне голову морочишь? Так бы сразу и сказал!.. Ну у тебя и реклама!.. Мне же хороший маляр вот как нужен! Сам видишь, насколько моя нора запущена!.. Ой, не могу!.. А я-то уж хотел «скорую» с санитарами и смирительными рубашками вызывать!..
Но дядя Коля не поддался его веселому тону.
– Вы меня, товарищ дорогой, – сказал он, – на юмор не клейте!.. У меня вот свидетели есть, что попугая ругаться попервости вы научили. Он про бенефис очень даже научен и про этот самый гидрит…
– Да хватит тебе про попугая! – сказал артист. – Попугай уже сработал! Давай лучше о деле поговорим!.. Тут где-то у меня от бенефиса бутылочка светленькой осталась…
Дядя Коля жестом остановил его.
– Не можем, – сказал он, – потому, на службе…
– Правильно! – одобрил его артист. – Долг, конечно, прежде всего! Ну а мы в виде исключения…
– Ну разве что в виде исключения… – согласился дядя Коля, потому что артист уже налил в рюмки ему и себе. – Будем здоровы!..
– На здоровье, дорогой Николай Иванович!.. А что, фамилия у тебя и правда Король?..
– А то какая же?.. Пятьдесят пять годов, и все Король…
– А я-то думал… Ми!.. Ми!… А-а-а-а-а-а-а!.. – Смотри-ка, пошло́…
Прикрыв глаза, артист неожиданно тоненько запел:
– Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни?..
– Эх-хе, – неожиданно погоревал и дядя Коля. – Туда же, наверное, куда и мои, золотые денечки!..
– Закусывайте… Ну так когда начнем и что тут будем делать? – спросил артист.
Дядя Коля присел на табуретку и, задрав голову, снова внимательно осмотрел стены и потолок.
– Раз уж ты такой хороший человек, – сказал он, – прошпаклюю я твою крышу да прогрунтую олифой под водно-эмульсионные белила!..
Оставаясь в передней у двери, я видел, как дядя Коля достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо кусок обоев, смочил его водой и наклеил на стену. На стене появился букет цветов, прилепленный корнями вверх. Не успел никто и слова сказать, как Генка схватил клетку и бросился с нею к входной двери.
– Дядя Коля! Дядя Коля! – завопил я. – Генка Жако уносит!.. – Сначала я ужасно испугался, но потом увидел, что Генка никак не может открыть замок. Оскалив свои редкие зубы, как крыса, которой прищемили хвост, Генка прошипел со злостью:
– Что?.. Тоже маленький рычажок справа?.. Поразвелось хитрецов, жить стало невозможно!..
– Какой там! – артист махнул рукой. – Просто у замка такой характер: захочет, откроется, не захочет, хоть ты ему черта дай! Сам иной раз по два часа бьюсь, чтоб выйти… Прошу, Николай Иванович… На дорожку, посошок!..
– Будем здоровы! – охотно поддержал его дядя Коля. – Гена! – строго приказал он. – Сейчас же поставь клетку на место!.. – Обращаясь к артисту, прямо-таки душу перед ним распахнул: – Ну спасибо, дорогой ты мой человек! Уважил!.. Так что в понедельник мы к тебе с олифой и шпателем придем… Сделаем по высшему разряду люкс! Не сомневайся!.. Гена!.. Слава!… За мной!.. – Дядя Коля, не выпуская клетку из рук, направился к двери и запел: – Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни?..
Артист обнял его рукой за плечи и тоненько подпевал.
Замок вдруг ни с того ни с сего щелкнул, как из пушки выстрелил, и дверь сама перед ними открылась.
– О! – сказал дядя Коля. – Видал?.. Дверь и то понимает! Хорошего человека издаля́ чует!..
Распрощавшись с артистом, мы все трое и четвертый Жако в клетке остановились на тротуаре.
– А теперь, Слава, мы тебя не видели, а ты нас. Провожать тебя не буду, но отсюда дуй прямо в свою школу, а оттуда домой!..
– А вы? – невольно вырвалось у меня.
– А мы с Геной и твоим Жако пойдем воевать дальше!.. Верно, Гена?
– Не ходили бы, дядя Коля, – робко попросил я. – Лучше бы все вместе домой…
– Пойдем!.. – заупрямился дядя Коля. – Потому как того, кто вашего попугая ругаться научил, обязаны найти! Гена! Веди ко второму! А ты, Слава, домой!..
Знал бы дядя Коля в ту минуту, насколько я был прав, не пошел бы «воевать»… Но тогда и я не мог предположить, какая еще история может приключиться с Николаем Ивановичем из-за нашего попугая. Проводив их взглядом, я, очень встревоженный, сел в троллейбус и поехал в школу.
В школе я проторчал около часа: пока там с ребятами поговорили, пока книжки получил… Когда вернулся домой, дядя Коля был уже у нас – вернулся из своего второго похода. Но какой у него был вид. Честно говоря, я его не сразу узнал…
Нос у дяди Коли распух и свисал лиловой сливой, вокруг левого глаза зловеще чернел огромный «фонарь». Сам дядя Коля, багровый, как после бега на дальнюю дистанцию, смачивал из пузырька с желтой пробкой две небольшие марлицы и прикладывал их к носу и к «фонарю». Я знал, что в этом пузырьке у нас хранилась свинцовая примочка, в основном для меня. А вот, поди ж ты, теперь она пригодилась дяде Коле.
Папа налил из графина полный стакан квасу, поставил его перед пострадавшим, и дядя Коля, жалостливо подмигивая подбитым глазом, залпом его выпил.
– Ах, Генка, ах, стервец!.. Ах, шельма!.. – приговаривал он каким-то даже не своим, хриплым голосом. – И черт меня догадал связаться с вашим попугаем.
Я сидел за дверью ни жив ни мертв. Если уж с дядей Колей такое случилось, что же там с моим бедным Жако?
Донесся голос папы:
– Но к первому-то владельцу он тебя правильно привел?
– Опять же нет, – хрипло ответил дядя Коля. – Только и похожего, что артист и бенефис у него точно был… Чистое совпадение… Про бенефис Генка в афише вычитал, адрес прямо при мне в справочном возле метро узнал: «За сигаретами, мол, сбегаю». Я еще подумал, что это он с сигаретами так долго копается? Не смылся бы…
– А почему же вас тогда этот артист принял, если попугай не его? – (По голосу папы я понял, как он встревожен.)
– Артист этот – очень хороший человек, – ответил дядя Коля. – Наверняка депутат: привык людей слушать. Раз пришли к нему, значит, есть дело. Я уж потом допер, что Генка меня к этому артисту «от лампочки» притащил. А сам все выбирал момент схватить у меня клетку с попугаем и смыться… Да и когда говорить с тем артистом начали, вроде бы тот все признал. «Бенефис, говорит, был, гости были, разговоры разные вели, подарки дарили, только, говорит, этого попугая не припомню…» А я ему эдак под ребро: «А чего ж его вспоминать, когда попугай ваш и про бенефис очень даже научен…»
Дядя Коля снова смочил марлицу свинцовой примочкой и приложил ее к подбитому глазу.
– Провожал меня этот артист, все по спине хлопал, хохотал… Признался, что за сумасшедших нас принял. Так и думал, говорит, что уж не с Канатчиковой ли дачи ко мне два шизика забрели… Очень я от этого обхождения да от рюмочки размяк, потому и в следующий дом за Генкой безо всякого понятия и разбору пошел…
– Так что ж он тебя в первые попавшиеся квартиры водил? – снова услышал я голос папы.
– Если бы в первые попавшие… То б еще полбеды. А то ведь нюхом учуял, где народу туча, туда и повел… По музыке, что ли, догадался?.. Скорей всего по машинам с пузырями и куклой на радиаторе. В общем, завел он меня тут же неподалеку от квартиры артиста на агромаднейшую свадьбу…
…Поднялись мы на второй этаж, Генка остановился перед самой красивой дверью и говорит: «Здесь!» Я соображаю: «Ежели, в случае чего, не по адресу, сразу же извинимся и уйдем…» Только я так подумал, дверь открывается и, мама родная!.. Огромная квартира, вся столами заставленная от прихожей и до самой дальней залы. А на столах-то все в хрусталях и бутылках… На самом главном месте – жених с невестой… Невеста такая чернявенькая и в фате, а жених, значит, при усиках и с белой астрой на груди. И все мужики, какие там были, тоже с усиками… …Ну хоть рюмочка меня разобрала, а сообразил: «Стоп, говорю себе, Николай Иванович, задний ход». Только хотел на попятную, хозяин выходит, здоровенный как медведь! Тоже при усах, только с проседью. И говорит: «Каждый, кто вошел сегодня в эту дверь, – мой дорогой гость! Выпьешь кавказский рог за здоровье жениха и невесты – другом будешь! Не выпьешь – смертельным врагом!..» «Ну, думаю, только таких врагов мне и не хватало». А мне уж и рог несут, весь в серебряных виртуозах, граммов на восемьсот. «Ой, думаю, мама, вырваться бы отсюда подобру-поздорову…» Вот тут-то Генка и отлил пулю! Все точно рассчитал, мерзавец!.. Сорвал платок с клетки и попугая над головой выставил. Это он, чтоб панику пустить: пока меня бить будут, с клеткой удрать…
Поначалу все в ладоши захлопали, обрадовались, думали, что это по плану свадьбы молодым попугая в подарок на счастье принесли. Я у Генки платок отнимаю, а Жако и жениху, и невесте, и всем гостям выдает и про бенефис, и про этот самый гидрит. Я к двери… А хозяин сгреб меня, ровно в ковш экскаватора затолкал, зубы щерит и спрашивает: «Я тебя как друга пригласил, а ты почему безобразничаешь?..» Тут кто-то из молодых-горячих как подсветит мне! В глазах полыхнуло! А потом – еще!.. Как я вырвался оттуда, сам не знаю. Гости целой ротой за мной! Оглянулся, мама родная! – все с усиками!.. Жених вскочил на стол, клятву дает: «До тех пор не женюсь, пока этого старого хулигана не поймаем!..» Вниз я как на ракете слетел. Генка впереди меня чешет, под ногами путается, все норовит клетку с попугаем выхватить. «Давайте, говорит, дядя Коля, я понесу, а то вас догонят». «Дудки», думаю, а сам бегу так, что душа с телом расстается. Только и спасся – троллейбус с открытой дверью от остановки отходил. Дверь у него заело. Вскочил я в этот троллейбус, оглянулся: вся свадьба за мной! Кто на своих ногах догоняет, кто проходящие машины ловит… Генка в троллейбус не полез, вслед кричит: «Все равно попугай мой будет! Его еще никто у себя не оставлял!» А Жако ваш и в троллейбусе пассажирам выдает и про гидрит и про бенефис. Пассажиры возмущаются, особенно женщины. Одну остановку я еще кое-как продержался, а на второй меня и выперли. Если б не это, те, что со свадьбы, ни в жисть не узнали бы, где я живу.
