Текст книги "Снежный ком"
Автор книги: Анатолий Чехов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)
Спать я отправился не к себе в палатку, а к Аполлинарии Васильевне на сеновал, втайне надеясь, что увижу у Фрола Лялю и поговорю с ней. Но Ляля, как я ни думал о ней и как я ее ни ждал, к Аполлинарии Васильевне не пришла. С горя я забрался на сеновал, устроил себе из тюля, который купила в магазине тетя Маша, «белый дом» от комаров и там вскоре уснул.
Разбудил меня стук в наружную дверь. Я высунул голову из своего логова и удивился: в щели сеновала вовсю лупило солнце, доносилось пение птиц, на росистом лужке, расчерченном длинными тенями от деревьев, блеяли овцы. Это значило, что пастух уже выгнал колхозное стадо. Глянул на часы – без пяти шесть. Для деревенских жителей – ясный день, для дачников – раннее утро.
На сеновале да еще на свежем воздухе так крепко спится, что я и не заметил, когда ночь прошла.
В наружную дверь дома снова громко постучали, раздался требовательный голос: «Хозяева, принимайте гостей!»
В летней комнате, где спали Фрол и тетя Маша, послышалась легкая перебранка: «Вечно ты назовешь полон дом своих дружков – ни времени, ни срока не знают, прутся спозаранку!» – это упрекала дядю Фрола за широту души тетя Маша.
– Вроде бы и не звал никого, – оправдывался дядя Фрол.
– Эй, хозяева! Довольно спать! Открывайте! – снова раздался удивительно знакомый бодрый голос.
– А чтоб тебя разорвало! Пойду гляну, кого там нелегкая принесла! – сказала тетя Маша и отправилась открывать дверь. Слышно было, как скрипели ступеньки под ее грузными шагами.
Меня разобрало любопытство: кто пришел в такую рань, еще и шумит, как у себя дома?
Я выбрался из сена, подошел к слуховому окну, открыл его, высунул голову наружу.
Внизу перед входной дверью стоял Тема в рыбацком плаще с поднятым капюшоном, в резиновых сапогах выше колен, держа в одной руке связку удочек, а в другой… А в другой у него висел на кукане огромный, по меньшей мере двухкилограммовый лещ.
Дверь открылась, вышла дородная и величественная тетя Маша в пестром халатике и домашних шлепанцах. Она окинула Тему подозрительным взглядом и, не сказав ему «здравствуй», спросила:
– А где же гости?
– А я тебе что, не гость? – обиженно спросил Тема.
– Да гость, гость, чтоб ты облупился! – согласилась с ним тетя Маша. – Носит тебя нелегкая! Сам не спишь и другим не даешь!.. Фрол Иванович! – крикнула она. – Иди! Тема к тебе в гости пришел!
– Видишь, какая ты, – не без тайного ехидства сказал Тема. – Я тебе с утра пораньше подарочек принес, а ты меня в дом не пускаешь.
В это время и дядя Фрол спустился с лестницы, выглянул из-за тети Маши и обомлел:
– Т… ты… Где?.. – только и вымолвил он и больше ничего уже не мог сказать. Я и на таком расстоянии увидел, что его вот-вот хватит удар.
– В реке… – с самым наивным видом ответил Тема.
Дядя Фрол не дал ему договорить.
– Будь ты хоть раз человеком, скажи прямо, где?
Тема молча поворачивал перед Фролом огромного со сковороду леща то одним, то другим боком и не торопился рассказывать, как и где он его поймал.
– Врешь ведь, не сам поймал! Ну сознайся, что не сам! – начал вдруг, чуть не плача, уговаривать Тему дядя Фрол.
– Вот тебе раз! Да ты что? Сам поймал! Всего час назад! Прямо с реки и к вам!
– Тогда почему не говоришь где! У зеленой куги на перекате?
– Ну да, на перекате…
– Вот и врешь! В жизни никто на перекате лещей не ловил, они глубину и спокойную воду любят. В зимовальной яме ты его поймал.
– А я что говорю? В зимовальной яме и поймал. Река большая, где хочешь, там и лови.
– А ну, покажи еще, – не выдержал дядя Фрол. – Эк чешуя-то у него! С трехкопеечную монету… Золотом отдает… Я таких лещей на крутое манное тесто ловил с подсолнечным маслом.
– Ну таких-то ты никогда не ловил! – спокойненько заметил Тема.
– Кто, я?
– Ну да, ты.
– Ладно, все равно не поверишь. Рассказывай, как он у тебя взял.
– Ну как? – охотно начал Тема. – Сначала закинул я на выползка, а он – ничего. Утро такое хорошее, ясное…
– Вот и врешь. С утра туман был.
– Так то с утра, а взял-то он на восходе. А ты не перебивай! Значит, сижу. Спать хочется, сам уже вроде как носом клюю и поплавок едва вижу. А поплавок у меня перовой, торчит и не колыхнется… Вдруг! – Тема сделал паузу. – Меня будто кто под руку подтолкнул. А поплавок-то так тихонечко повернулся, приподнялся и лег на бочок: «Все, думаю, хозяин берет!»
– Точно, лещевая поклевка! – подтвердил дядя Фрол.
– Ну вот, – продолжал Тема, – выждал я маленько и вижу, поплавок опять на дыбы встает, в небо указывает. Неужели, думаю, отошел? Уж изнервничался весь! Ан нет, не отошел, голубчик! Не отошел! Задробил, задробил и повел, и повел.
– Ну! – Не выдержал дядя Фрол.
– Я его р…раз! А сдвинуть с места не могу! Он, стервец, хвост лопатой загнул и уперся, ровно на якорь встал! Ну не пошевелишь! А потом как даст в глубину! Катушка – вз…з…з! Ручками по пальцам – брынь…нь! Леска, как струна, и с катушки ходом летит, удержать не могу.
– На тормоз надо!
– Так на тормозе! Трещит, как пулемет! Леска воду режет и к подсачку не дотянусь!.. Маша, Машенька! Куда же ты пошла? Я ведь этого леща вам в подарок принес, а у меня еще почти такой же есть!
– Как еще почти такой? – не веря своим ушам, переспросил дядя Фрол.
– Часа через полтора на том же месте взял.
– Все! Лещевую тропу нашел! – потерянно проронил дядя Фрол. – Я ж ее по всей реке сколько лет ищу… – продолжал он. – Погоди, у меня безмен есть, надо взвесить. Чтоб ты не говорил потом, будто твои лещи больше были.
Я быстренько спустился с сеновала и еще застал конец сцены взвешивания лещей. Обмен мнениями по этому поводу состоял из одних восклицаний: «А-аа-а! О-о-о-о-! И-и-и-и! Ух ты!..» В этой истории необычным было даже то, что Тема подарил Фролу большего леща, а меньшего оставил себе. Уж это было на него никак не похоже.
Позавтракав у тети Маши, я отправился на работу, раздумывая, что же произошло за последнее время?
Теперь-то мне стало совершенно ясно, почему так старается хитроумный Тема: ему надо во что бы то ни стало выжить Фрола из собственного его дома. Но ведь это не докажешь? К Фролу заглядывает он редко: тетя Маша его не любит. Но вот оценщика иконы присылал наверняка Тема, и я постарался припомнить, как об этом рассказывал дядя Фрол.
Явился какой-то жуковато-жуликоватый субъект и словно бы случайно обратил внимание на иконостас. Хорошо еще, что дядя Фрол был дома. «Без хозяйки, говорит, не разрешаю икону вблизи смотреть». А гость все-таки взобрался на табуретку, еще и фонариком себе посветил. По этому фонарику Фрол и догадался, что гость непростой и в дом приходил не случайно. А теперь еще Тема рыбалкой душу растравил, и, кажется, в самую точку попал.
Зайдя на другой день, я увидел, как Фрол парил зерно, смачивал его анисовыми каплями, подсолнечным маслом. Сварил манную кашу с толченым и просяным жмыхом, что прислали ему по почте из Краснодарского края. Перекопал весь огород в поисках червей.
Сутки готовился, а на вторые сутки к ночи сгинул из дома.
Видели его на реке и в районе зеленой куги, и на перекате, где я назначал встречу капитану Куликову, ловил он и в районе зимовальной ямы. Но давно уже известно, «июнь – на рыбалку плюнь»: рыба гуляла по всей реке, где ей только вздумается, и ловиться, хоть ты ее убей, не хотела.
Тогда Фрол стал заготавливать «бомбы» – глиняные шары, куда замешивал и пареные пшеничные зерна, и дождевых червей, и круто сваренную овсяную кашу, а потом в сумерках уходил из дому и тайно опускал эти «бомбы» в реку без шума и всплеска в самых, по его мнению, уловистых местах и начинал ловить. Течение размывает глину, прикормка плывет вниз по реке, а по этой дорожке к «бомбе» собираются лещи полакомиться зернышком или червячком – кейфуют… Тут им Фрол потихоньку сверху червячка и опустит… Все равно, окаянные, будто и не замечают ничего – не берут! Дядя Фрол опять сидит…
Разгадка успеха Темы пришла совсем с неожиданной стороны. Поранил я палец в своей мастерской и побежал в медпункт на перевязку, где, как всегда, дежурил Клавдий Федорович. Он мне залил ранку йодом, перевязал палец и словно бы между прочим спросил:
– Что это я Фрола Ивановича третий день не вижу?
– Тема ему двухкилограммового леща принес, он теперь дни и ночи на речке пропадает.
– Дался ему этот лещ, жил бы спокойно, – только и сказал Клавдий Федорович. – Мне этих лещей тоже предлагали.
– Как предлагали?
– Обыкновенно, в ту же ночь, что и Тема… Сижу в медпункте, дежурю, истории болезней заполняю, времени час ночи. Слышу, кто-то под окном царапается. Открыл створки, гляжу, два мужика обросшие, опухшие, один другого краше. «У тебя, говорят, в санчасти спирт должен быть. Давай четушку спирта на двух лещей махнем». – «Что вы, милые, говорю, был бы спирт, разве я тут сидел трезвый? Давно бы где-нибудь в канаве «гулял». Поверили. Говорят, дай хоть самогонки – душа горит. А сами двух огромных лещей показывают. Самогонки у меня, сам знаешь, не водится. «А! говорят, какой ты доктор, если у тебя выпить нечего!» Обиделись и в другой дом пошли. Как раз на Тему и набрели.
– Как же они таких огромных лещей поймали, – спросил я, теперь уже болея за честь дяди Фрола.
– Обыкновенно, аханом. Браконьерская сетка такая. Двумя лодками ее тянут поперек реки, так всю речку и процеживают. Вот и попадаются даже трехкилограммовые.
Надо было все это срочно сообщить Фролу, чтобы успокоился, но сейчас он, даже узнав правду, все равно будет искать лещевую тропу, потому что, как говорила в таких случаях тетя Маша, Фрол на трехкилограммового леща уже «намылился», а это – все: можно его убить, разрезать на мелкие кусочки, истолочь в ступе, он опять соберется воедино, пойдет на речку и будет ловить леща. Раздумывая так, я даже не предполагал, насколько дорого дяде Фролу в самом недалеком будущем обойдется его упорство.
Шило в мешке…
Но отсидеться в столярной мастерской в эти тревожные дни мне не удалось.
Является как-то малышка Люся, вся сияет от радости и, как будто не было никакой надписи красным кирпичом по белому полю, заявляет мне:
– Боря, пляши!
– Письмо от мамы?
– Горячее, горячее…
– Телеграмма? Поздравление с Днем строителя?
– Совсем холодно… Перевод от мамы! На восемьдесят рублей!
Вот это да! В жизни мне мама такие деньги не присылала. Ну там двадцать, тридцать рублей бывало частенько, но чтобы восемьдесят? Откуда?..
– Покажи!
– Сначала танцуй. И учти, за добрую весть с тебя ириски.
Вот уж бабья порода! Из всего они обязательно выжмут маленькую пользу. Нет, чтобы порадовать человека бесплатно!
– Ладно, будут тебе ириски.
– Я хочу сейчас. Давай тебя на почту провожу.
– Это не обязательно.
– Но желательно.
Честное слово, до этого разговора я гораздо лучше думал о Люсе. А оказывается, она такая, как все. Правда, кое-какие соображения меня удерживали от резких слов.
– Ладно, пошли…
А соображения были немаловажные. Неожиданно для себя я сделал величайшее открытие века! Оказывается, кроме «теории относительности» для женщин, когда старшая по возрасту обязательно придирается к младшей, я еще открыл для них же теорию «хватательного рефлекса». Каким образом? Совершенно неожиданно, с помощью Люси.
Гордая и неприступная Лялька, которая после нашей ссоры и смотреть на меня ие хотела, вдруг дрогнула и выдала себя с головой. «Ура!» И еще раз: «Ура!» Оказывается, ей вовсе небезразлично, с кем я бываю и о чем говорю.
Тут я должен пояснить, что такое «хватательный рефлекс», например, у рыб. Когда ловишь спиннингом щуку, а у тебя блесна с грузком, то грузок с тройничком идет впереди, а блесна за ним. Так вот, щуки не блесну хватают, а грузок, «отнимают» его у блесны. Примерно то же самое происходит и у девчат.
Как-то я безо всякого умысла подошел к Люсе, наверное, только потому, что она говорила про меня хорошие слова. Понравилось, что ведет себя скромно. «Без взора наглого для всех, без притязаний на успех», как писал Александр Сергеевич Пушкин… Я ей помог инструмент поднести, а потом и раствор в ведерке. Люся так и засияла вся. Улыбка у нее расчудесная… Поговорили, вместе домой пошли, проводил ее до общежития. А сегодня как-то так получилось, что и на работу вдвоем отправились. Шагали весело, радостно, что-то такое пустое болтали, смеялись. Пожалуй, впервые за все последнее время на душе у меня хоть немного полегчало, а то прямо хоть волком вой.
Проводила меня Люся в столярку, сама пошла к бетономешалке готовить раствор. Я помахал ей рукой для настроения. Тут-то и налетела на меня Лялька. Злющая как гюрза! Глаза искрами сыплют, почище электросварки, губы – в полосочку. Сама раскалена, приложи спичку – вспыхнет.
– Ну, Борька! Всего от тебя ожидала, но чтоб у тебя оказался такой дурной вкус!.. Никогда тебе это не прощу!
Сначала я сник, но тут же разобрался, что к чему, и чуть было не подпрыгнул от радости. «Ага! – думаю, – проняло! Задело за живое! Оказывается, дела мои не так уж плохи! Вот я тебе, голубушке, все свои обиды припомню!» Вслух очень спокойненько ей объясняю:
– Видишь ли, Ляля, внешняя красота у человека всегда за счет его внутренней красоты. Красивые люди, как правило, глупы, потому что только на свою внешность и надеются, а красота у человека далеко не главное…
– А что же, по-твоему, главное? – спрашивает Лялька, а сама, сцепив зубы, слова как сквозь сито цедит.
– Так я ж и говорю: душа, – повторяю ей вразумительно. – Посмотришь, на вид вроде неприметная девчонка, а душа у нее самая прекрасная. И в людях разбирается лучше других…
Я видел, что Ляльке ужасно хочется отпаять такое, чтоб от меня только дым пошел. Но на этот раз, может быть впервые в жизни, ничего сверхатомного она не придумала, только бросила с угрозой:
– Ладно, живи как знаешь. Смотри, не ошибись…
Я испугался: а вдруг перегнул палку и теперь Лялька насовсем уходит? Догнал ее и ляпнул сдуру:
– Если ты что насчет Люси подумала, так это из-за тебя.
У-у! Что тут поднялось! Лучше бы рта не раскрывал. Все так хорошо уже налаживалось, по крайней мере сдвинулось с места, а тут… В общем, если я до этого еще как-то цеплялся за отвесные склоны и едва выглядывал из-за сыпучих карнизов, чтобы увидеть свое ненаглядное солнышко Лялю, то после признания насчет Люси рухнул безвозвратно на самое дно бездонной пропасти и там погиб в страшной пучине.
От слов моих Лялька дернулась, как будто ее вдоль спины протянули кнутом.
– Н…ну, знаешь! – только и сказала она и рассмеялась точь-в-точь, как смеялся Мефистофель в опере «Фауст»: «Ха! Ха! Ха! Ха! Ха!» И словно пригвоздила меня к позорному столбу: – Не тебе надо мной опыты проводить!
Сказала и словно сквозь землю провалилась, а на том месте, где только что была, казалось, взвихрился синеватый дымок и запахло серой.
Как же я ругал себя и дураком, и болтуном, и простофилей. Когда ей насчет красивой души ввернул, вот тут бы и остановиться, нет же, черт меня дернул сказать: все, мол, из-за тебя.
Но сейчас мне было даже не до Ляльки: томительная тревога все больше охватывала меня: Люся передала мне извещение, в котором и обратный адрес, и фамилия, и имя – все совпадало, как будто перевод от мамы, а почерк – не ее… В чем дело? Случилось что? Тогда кто посылал деньги?
Люся почувствовала мою тревогу и тут же в меня вцепилась:
– Боренька, что с тобой? Тебе нездоровится?
– Здоровится, – сказал я, лишь бы не обижать ее.
Неожиданно выручил меня Клавдий Федорович, который как будто нарочно меня поджидал. А Люся, сама того не подозревая, помогла ему.
Медпункт помещался в старом доме, где и почта, и отделение милиции. Его не переводили в больницу, потому что здесь от нашей стройки было совсем близко. Клавдий Федорович стоял у входа в свой кабинет и, когда Люся сообщила ему, что мне нехорошо, тут же скомандовал:
– А ну, давай заходи, посмотрим, что у тебя.
– А я тут подожду, – попросила Люся.
– Подожди, дочка, подожди… Сейчас выясним, что у него.
Но едва я вошел в медпункт, сразу понял, что не зря стоял у входа старый фельдшер. В медпункте оказался незнакомый человек, плотный, круглоголовый, на вид моложавый, хоть у него и поблескивала в волосах седина. За ширмой, где Клавдий Федорович обычно прощупывал больным животы, сидел капитан милиции Дмитрий Николаевич Куликов. Сейчас он был без фуражки и без берета: странно было видеть его белый лоб, который резко отличался от загорелого лица. Все трое как-то подозрительно уставились на меня.
– Да ты и вправду что-то не в себе? – сказал Клавдий Федорович.
– Вот, – я протянул извещение, – перевод вроде от матери, а почерк не ее.
Круглоголовый человек в штатском торопливо встал навстречу:
– Не беспокойся, – сказал он. – Мать здорова. А перевод послал я… На покупку часов… Извини, что заставил поволноваться, но так надо.
Я молча уставился на него, ожидая объяснений.
– Сотрудник ОБХСС Атаманов Сергей Иванович, – представился мне круглоголовый и показал удостоверение.
Я хотел было сказать, что пока не собираюсь покупать часы, но о моем разговоре с Катей, видимо, знали не только ребята, но и Аполлинария Васильевна, и Клавдий Федорович. Попал в переплет… Что говорить, этот Сергей Иванович – человек предусмотрительный: если бы вызвали меня к Куликову в милицию и там сказали: покупай, мол, часы, – сразу бы у ребят подозрение, откуда, мол, разбогател? Не было ни гроша, да вдруг – алтын… Ладно, хоть мать здорова! Прямо-таки от сердца отлегло, хотя то, что без меня меня женили, в смысле участия в операции, – не очень-то грело…
– Ну, так что молчишь?
– Там Люся, девчонка со стройки, – сказал я. – Надо, чтобы она ушла…
– Да, да, верно, – тут же согласился Клавдий Федорович. – Сейчас я ее спроважу… Ложись-ка на кушетку.
Я послушно лег на кушетку, Клавдий Федорович задрал мне рубашку и сдвинул с пупка штаны, обнажив мой тощий загорелый живот, который у меня в жизни никогда не болел. Атаманов и капитан Куликов встали к стене так, чтобы со стороны входа их не было видно. Клавдий Федорович приоткрыл дверь.
Люся тут же ринулась в медпункт, но, увидев меня с голым пузом, остановилась у порога, с испугом глянула на фельдшера.
– Ничего страшного, – сказал Клавдий Федорович. – Видно, что-то не то съел. Час – полтора у меня полежит и придет.
– Я подожду, Клавдий Федорович, – тут же сказала Люся. – Может, его надо будет проводить.
– Ну вот, – недовольно сказал старый фельдшер. – Я ему буду клизму ставить, а ты – «подожду». Промою его, какой-нибудь гадостью напою и отпущу. Иди, работай…
Люся скорчила недовольную гримасу, потом улыбнулась, с игривым видом сделала мне пальцами какую-то «козу», крикнула: «Не забудь про ириски!» И исчезла.
– Просто не знаю, что в голове у этих девчонок! Даже в краску вогнала.
– А ты, парень, хват! – прикрывая дверь и накидывая крючок, сказал Клавдий Федорович. – То у него Лариса, то Люся… Развел целый гарем. На всех никаких часов не напасешься…
У меня еще старая обида не прошла, а тут выслушивай новые остроты. Тем не менее задираться я не стал, ответил спокойно:
– Ну что вы говорите, Клавдий Федорович! Сами слыхали: узнали про перевод, теперь из меня ириски вытряхивают.
– Знаю я эти ириски, – начал было Клавдий Федорович, но Сергей Иванович прервал его:
– Ближе к делу. Расскажи мне, кто и когда предлагал тебе часы.
Догадаться, откуда узнала милиция о часах, было нетрудно. Мой разговор с Катей у входа в больницу слыхала Аполлинария Васильевна, а может, и сам Клавдий Федорович. Тот сказал капитану Куликову, капитан Куликов вызвал сотрудника ОБХСС, – вот и разматывают ниточку.
Я коротко передал всю историю, как мы договаривались с Катей. Конечно, не стал объяснять, что часы эти для Ляльки, не сказал и о том, как мне угрожали два великовозрастных парня. Еще подумают, что я – трус: «Никто еще ничего плохого не сделал, а он уже во все колокола зазвонил…»
– Вот пожалуйста, – подвел итог Атаманов. – Рассчитали точно: прибыл в Костаново студенческий стройотряд, работают бригады по найму: народу собралось немало, заработки предполагаются приличные. Каждый захочет с получки приобрести хорошую вещь. А что может быть лучше часов? Часы ведь – всегда деньги! Вот всякого рода дельцы в деревню-то и потянулись, город-то рядом! Так и надувают честных тружеников… А чтоб этого не случилось, мы просим тебя нам помочь… Встретишься с Катей при свидетелях…
От такого предложения я, конечно, не собирался прыгать до потолка от радости. Катю мне было жалко. К тому же она, если попадет под следствие, выключится из моей игры с Темой, а этого не хотелось бы… Но куда деваться, раз уж и до милиции, и до ОБХСС дело дошло, тем более что по плану Атаманова я должен остаться вне подозрений у этой братии, да и задачу мне поставили элементарно простую… Мне даже показалось, что можно было бы придумать что-нибудь поинтереснее, как это, например, бывает в кино. Тем более что главная роль в этом деле отводилась не мне, а Клавдию Федоровичу, который в нужную минуту выступит как свидетель.
Когда мы все уже обсудили, куда я должен пойти, что сделать и что сказать, в дверь постучали. Атаманов и капитан Куликов переглянулись, вопросительно посмотрели на Клавдия Федоровича. Тот молча пожал плечами.
За дверью раздался женский голос:
– Дмитрий Николаевич, здесь ты, что ли?
– Даша – продавщица из промтоварного магазина, – в ответ на вопросительный взгляд Атаманова пояснил капитан Куликов.
– Вроде бы она… Ну что ж, откройте ей, – сказал Атаманов.
Даша вошла и остановилась у порога.
– А мне бабы говорят, – с ходу затараторила она, – контролер-то твой, Сергей Иванович, в городе на костановский автобус садился. Я еще не поверила, недавно, говорю, был. А тут, гляди-ко, и правда, приехал. Ай не все в прошлый раз проверил?..
– А ты что же думаешь, только твой магазин и проверяю? – обращаясь к Даше «на ты», ответил Атаманов. – Здесь-то как меня нашла?
– Да мне-то понятно, что не только меня, – согласилась Даша. – А искать тебя проще всего: девчушку беленькую со стройки встретила, она и сказала: «Капитан Куликов с каким-то незнакомым седоватым мужчиной в медпункте…»
«Ай да Люся! – подумал я. – Глазастая! Как ни маскировался капитан Куликов, все-таки увидела. Сейчас там небось пошли пересуды: «Борьку Ворожейкина, вместо медпункта, в милицию загребли».
Атаманов только головой покрутил:
– Ну и ну, – проронил он с досадой и в то же время с оттенком восхищения. – Во, разведка поставлена!
– А я чего пришла, – продолжала Даша. – Инспектор у нас какой-то новый объявился, нос у него такой, долгий, сам – блондин, а по фамилии Чернов… Так если он из ваших контролеров, скажи ему: рубашки, что он просил, завтра привезут.
Я видел, как что-то хотел сказать Атаманов, но сдержался, только кивнул. Промолчал и я, хотя тут же понял, что Тема и Атаманов – не знакомы. Но если Атаманов не знал, кто такой Чернов, то я-то знал!
– Ладно, я ему передам, – безразличным тоном отозвался капитан Куликов и, подумав, добавил: – А рубашки-то добрые?
– Хлопчатобумажные, какие он просил… Четыре штуки заказывал.
– Мне бы хоть одну оставила, – входя в роль, заметил капитан. – Жара, лето, в синтетике ходить невозможно.
– Приходи и возьмешь, – явно почувствовав заминку, ответила наблюдательная Даша.
Удивительный все-таки нюх у продавцов на такие «заминки»: раз что-то недоговаривает, значит, неспроста…
– Ты точно знаешь, что завтра привезут? – спросил Куликов.
– Со склада звонили… Приходи лучше с утра, а то живехонько разберут.
– Приду…
Зыркнув еще раз на Атаманова, Даша направилась было к выходу, нерешительно остановилась:
– А тебе, Сергей Иванович, рубашек не надо?
– Чего ж ты предлагаешь кота в мешке? Сначала надо поглядеть, – простецки ответил тот.
– Ну так заходи…
– Завтра и зайду. Заодно покажешь мне «товарища Чернова», что тебе рубашки заказывал.
– Так он что, не ваш, что ли?
– Может, и наш…
– Понимаю…
– Ну вот и ладненько. О том, что приду завтра к тебе в магазин, никому не говори.
– Сама знаю. Думаешь, в деревне живем, не соображаем?
– Вижу, что соображаешь.
– Ну вот то-то…
Даша ушла. Атаманов воззрился на капитана Куликова, испытующе глянул на меня. Теперь-то мне стало ясно, что Клавдий Федорович все ему рассказал, и о часах, и о керамических трубах Темы. А я, выходит, в молчанку играл. Все это получилось не очень-то хорошо.
– Ну, так кто тут у вас мой «коллега», «сам белобрысый, а по фамилии Чернов»?
– Тема! – вырвалось у меня. Скрывать мне было нечего и незачем, и я коротко рассказал, что произошло в магазине.
– Так, – подвел итог моему рассказу Сергей Иванович. – Инспектор по фамилии Чернов у нас не числится. Никаких других организаций, подобных нашей, для Костанова не существует… Оч-чень интересно получается. И я бы сказал, с точки зрения чистой психологии, просто загадочно. Случай прямо-таки уникальный… Блатные говорят: «Жадность фрайера сгубила», а тут выходит, «фрайера» не жадность, а фасон одолел. Непонятно только, зачем ему этот фасон?
– Так для фасона, – ответил я.
Атаманов даже рассмеялся.
– Смотрите-ка! – сказал он. – А ведь верно! Видал, какая молодежь пошла? Зрит в корень!.. Ладненько… А теперь, раз уж личность самозванца установлена, важно его не вспугнуть. Пусть о рубашках ему какая-нибудь тетка весть передаст, хотя бы с почты. А почтарке скажешь ты, когда будешь у нее перевод получать. Да не забудь, два килограмма ирисок купи и своих угости, чтоб все знали, Боря Ворожейкин получил от мамы перевод. Себе что-нибудь присмотри, девушке своей купи шарфик или косынку понаряднее. Потом отчитаешься. Остальное, как договорились…
– Я вот только хотел у Бориса спросить, – заметил Куликов.
– Что, Дмитрий Николаевич?
– А то, – с укором продолжал он. – Ты ведь знал, что этот старший по оргнабору, новоявленный прораб, керамические трубы «налево» купил, почему нам не сказал?
«Не только знал, но и сгружать помогал», – подумал я, краснея как рак, низко опустив голову. Ладно еще, Клавдий Федорович ничего обо мне Куликову не сказал. А может быть, и сказал? Не мог же я сейчас объяснять Куликову, что все это из-за Ляльки…
– Вот это уже нехорошо, – заметил Атаманов. – Знал такое дело и молчал.
Крыть мне было нечем, и я еще ниже опустил голову.
Спасло меня неожиданное вторжение на территорию отделения милиции и медпункта моих ребят.
– А это что за делегация? – спросил Атаманов, выглянув в окно. Там уже на подступах к медпункту шагала чуть ли не вся наша бригада.
– Дружки мои, – охрипшим от смущения голосом ответил я. В самом деле, скажи я раньше капитану Куликову насчет этих труб…
– Это хорошо, когда есть такие дружки, – заметил Атаманов. – Выйди к ним, отправляйтесь на почту и за ирисками. До времени не надо, чтобы они меня видели.
Я встретил своих ребят, которых привела Люся, успокоил, что с моим животом все в порядке, и мы пошли получать перевод, покупать ириски.
Теперь надо было, не вызывая чьих-либо подозрений, отыскать Катю. Под каким соусом сказать ей, что я готов купить часы? Для меня немаловажно было, кто их будет мне продавать. Сама Катя или, как она сказала, «один парень»? Наверняка из тех… В этом случае дело намного осложнится.
Неожиданно моя задача решилась до смешного легко. Катя, учуяв деньги (конечно же, она, как и остальные девчонки, узнала, что я получил перевод), нашла меня сама.
Запустив руку в кулек с ирисками, она сделала мне знак, дескать, отойдем в сторону. Но это мне не сразу удалось, поскольку я из посмешища, сделался вдруг уважаемым человеком – душой общества.
Удивительный народ, эти девчонки! Уничтожая мои ириски, они больше не дразнили и не вышучивали меня, а наперебой хвалили и вежливо справлялись о моем здоровье, намекая, что с больным животом ириски есть вредно. Вся Лялькина бригада была в сборе, но самой Ляльки, сколько я ни вертел головой, нигде не было видно.
Передав кому-то кулек, я отошел в сторону, Катя тут же спросила:
– Не передумал?
– Для того и деньги добывал.
– Ну так идти за часами?
– А где они у тебя?
– Ясно где, в общежитии…
Я подумал, что ириски через пять минут будут съедены, и опять начнется: девчонки окружат тебя таким фарисейским вниманием, таким сочувствием, что не будешь знать, с какой стороны ждать подвоха. А уж поразвлекаются они за мой счет почище, чем это было на стройплощадке: будут справляться о здоровье, рекомендовать сыроедную диету, общетонизирующие средства – женьшень, лимонник, пантокрин… Предложат раскинуть карты «на бубновую даму», а то еще затеют сеанс черной магии. Это же народ! Свяжись с ними, вмиг из тебя петрушку сделают! Осмеют и выставят за дверь! И все из-за того, что люблю не их, а Лялю.
Главное же, почему я не соглашался – Атаманов и Куликов наказали мне часы в помещении не покупать.
– Нет уж, – сказал я. – В ваше общежитие я не пойду.
– Так ведь все на работе будут.
– Тем более. Увидят, что мы с тобой в спальню удалились, тут же прибегут.
– Верно, – с досадой сказала Катя. – Угораздило же тебя с этой надписью на стене.
– А кто тебе сказал, что я это сделал?
– Молчи уж… Если, например, в столярку к тебе пойти, тут же Люська беленькая прибежит… Давай тогда в нейтральном месте, чтоб никому и в голову не пришло, что мы сговорились, на автобусной остановке.
Это меня вполне устраивало: на автобусной остановке и Клавдию Федоровичу очень даже просто будет к нам подойти. Он из окна своего медпункта увидит, как мы туда пойдем.
Чем-то еще кончится эта история? Почему я тяну и не говорю ни капитану Куликову, ни Атаманову, что у Кати вооруженная охрана? Если бы не Лялька, может, и сказал бы. Но не мог же я хотя бы намеком дать понять, будто я их боюсь, тем более что на самом деле не боялся.
Я тщательно продумал все возможные варианты, но получилась наша встреча с пестрой Катей до обидного просто.
Явилась она к автобусной остановке, когда я был уже там – стоял, изучая афишу клуба: «Какое сегодня будет кино». Держалась спокойно, хоть я и видел, все-таки нервничала. По плану я должен был подойти и спросить, который час. Потом мы отправляемся вместе к стройке, по дороге я беру у нее часы и отдаю деньги.
Смысл такой схемы состоял в том, чтобы дать понять случайным свидетелям, – встретились непреднамеренно.
Все мы разыграли, как по нотам. Убедившись, что никто не наблюдает за автобусной остановкой, я подошел к Кате, она мне показала часы «Кардинал», и я спросил: «Сколько?»
– Сто двадцать, – ответила Катя.
Как раз в это время мимо нас прошел Клавдий Федорович.
Тут я засомневался:
– Знаешь, Катя, я все-таки хотел бы «Омегу».
Катя обозлилась:
– Жалко с деньгами расстаться?
– Но ведь ты говоришь – сто двадцать? А вдруг ей не понравится «Кардинал»?.. «Омегу» что, не можешь достать?
– Не знаю…
– Извини, Катя, все-таки постарайся достать «Омегу».
