Текст книги "Снежный ком"
Автор книги: Анатолий Чехов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
– А ты опять улизнешь?
– Я ведь сказал, почему…
– Да рада будет твоя Лялька без памяти «Кардиналу»! Посмотри, какие часы! Высшего класса! Швейцарские! Лучшая фирма мира! Что тебе еще надо?!
Я молча пожал плечами и с обескураженным видом побрел в сторону стройки. Катя поспешила за мной, поскольку из-за поворота показался на шоссе автобус, битком набитый пассажирами, а к автобусу, демонстрируя свой отъезд в город, направился, появившись из лесничества, сотрудник ОБХСС Атаманов.
Краем глаза я видел, что за всей этой картиной наблюдают с лесов строящегося универмага не только Лорд и Барбос, но и бригадир шабашников Тема. Ну, конечно же, он там и не думал вкалывать, а только больше всех гоношился: руководил и рукомахал. Но я точно видел, Тема проследил, как Атаманов сел в автобус и укатил из Костанова. Тема явно перестраховывался, хотя Атаманов мог и не знать, кто этот человек. Не мог он знать и то, почему с разочарованием на лицах и «неопределенностью в походке» поплелись на свой объект мы с Катей.
Вся эта история со спекулянтами не очень меня волновала, роль моя была лишь неприятной необходимостью. Было, конечно, стыдно, что вполне справедливо отругали меня за игру в молчанку Атаманов и Куликов, да по-прежнему немного жалел я Катю. Но нельзя же в конце концов позволять жуликам распоясываться! Не для того вкалывают ребята, чтобы на каждых приличных часах переплачивать «за здорово живешь» по шестьдесят рублей. Гораздо больше меня интересовал завтрашний день, как, придя в промтоварный магазин за хлопчатобумажными рубашками, сядет в лужу великолепный и неотразимый Тема. Во что бы то ни стало надо сделать так, чтобы этот его провал видела бы и Лариса.
Всю ночь я мучительно сочинял, как бы это устроить, и только под утро, кажется, придумал.
На следующий день в обеденный перерыв, когда вот-вот должен по приглашению Даши отправиться в магазин Тема, я подошел к беленькой Люсе и сказал:
– Хочешь, фокус сочиним?
– А что мне за это будет? – тут же начала торговаться Люся.
– Ириски.
– Этого мало.
– Считай, ириски как задаток.
– А потом?
– Все, что пожелаешь.
– Ого! Тогда согласна! А что я должна сделать?
– Беги в свою бригаду и вопи: «Девочки! В наш промтоварный магазин привезли импортные батники! Красивые, ужас!..»
Люся разочарованно поджала губы:
– Так тебе и поверили.
– А может, и поверят? Подговори двух-трех девчонок, сами бегите в магазин, а за вами все остальные!
Я очень рассчитывал на весьма развитое у девчонок стадное чувство, которое у них по-научному называется «следовать моде».
– А тебе это зачем?
– Просто посмеяться.
– Так ведь побьют…
– Скажешь, что тебя тоже обманули, и не побьют.
– Не пойду, – наотрез отказалась малышка Люся. – Ты что-то нехорошее задумал.
– Сказал, просто посмеяться. Надо мной-то смеялись?
– Все равно не пойду.
– Ну как знаешь. А я считал, что ты мне настоящий друг.
– Ну ладно, пойду. Только ты тоже со мной в магазин побежишь.
– Ну конечно же! – обрадованно воскликнул я. – Оказывается, маленькая Люся боялась, что я отправлю ее, как дурочку, в магазин, а сам в это время буду ухаживать за Лялькой.
– Насчет импортных батников все равно не поверят, – со знанием дела сказала Люся. – А вот если крикну, что колготки привезли, – все побегут!
Удивительно практичный ум у девчонок! И в самом деле, откуда здесь возьмутся американские батники? К тому же батники дорогие, а колготки доступные, и главное – всем нужны.
– Ну давай, действуй!
– Смотри, ты обещал!
– Не обману!
Люся убежала в девичью бригаду поднимать панику насчет колготок, я направился вроде бы в столовую, а сам повернул к магазину.
Еще издали я увидел, что Тема уже появился на главной костановской улице. В кожаном пальто и кепке, импозантный и представительный, вышагивал он по деревянному тротуару как воплощение респектабельности и значительности – ни дать ни взять – большой начальник, почти что министр.
Чтобы не попадаться ему на глаза, я задержался в кустах сирени и вдруг увидел, как из старой школы, где размещалось девичье общежитие, вышла Ляля.
Разоделась она почище Симочки. Во всяком случае, уж никак не на работу. На Ляльке было лучшее ее платье, да и причесалась она, как на выпускной вечер. Лялька взяла Тему под руку и пошла рядом с ним, посматривая снизу вверх ему в лицо.
Меня будто кипятком обварило: хоть зрение у меня преотличное, но на таком расстоянии я не мог точно определить, улыбается Лялька окаянному Теме или нет. И вместе с тем мне было совершенно ясно: гордая Лялька была крайне заинтересована в Теме и даже чуть ли не заискивала перед ним. Уму непостижимо! Видно было, что она сказала Теме что-то настолько важное, что тот даже остановился и остолбенел. И вела она себя так, как будто долго не мола встретиться с ним и вот наконец-то «случайно» встретилась. Я видел по ее наряду, какая это «случайность».
Рассмотрел я и то, что Тема в первую минуту как будто обалдел, но уже в следующую начал соображать, как бы ему побыстрее удрать от Ляльки… Так что же такое там между ними происходит? А может быть, мне все это просто показалось и ничего особенного у них не случилось? И все-таки я был уверен, что какое-то важное объяснение между ними состоялось. И еще я увидел, как Тема показал в сторону магазина, дескать, ты меня подожди, а я сейчас вернусь, и чуть ли не бегом бросился от Ляльки к магазину.
Пора! Надо было и мне срочно бежать туда же. Так хорошо задуманный план насчет колготок срывался по совершенно непредвиденным обстоятельствам: я видел, Ляле сейчас не до колготок, а если сказать точнее, ни до чего…
Но со стороны стройки уже доносились звонкие девичьи голоса и нарастающий шум, как от приближающейся волны цунами. Вон уже на тропке к магазину появились девчонки из Лялькиной бригады, что-то ей оживленно сказали, и задумчивая, чем-то сильно расстроенная Лялька, поколебавшись с минуту, отправилась вслед за остальными. И тут я понял, что для девчонок важнее самых сильных переживаний, самых разрушительных сердечных потрясений эти самые, такие желанные и такие необходимые на все случаи жизни, безразмерные колготки.
Вполне понятно, что все эти мысли пришли мне, пока я летел сломя голову к магазину. Но как я ни мчался закоулками и огородами напрямик, в магазин вошел лишь после Темы и Ляльки, правда, к основному действию все-таки успел.
Здесь уже было полно девчат. Слышались недовольные голоса: «Есть ли колготки?» – «Да кто вам сказал?» – «Никогда тут ничего путного не купишь!» Из-за толпы девчонок я даже не определил: увидела ли меня Лялька? Но ее-то, а главное – Тему я очень даже хорошо видел.
Тема мгновенно понял, что его здесь ждут, и тут же оценил всю расстановку сил, главное, рассмотрел незнакомца – круглоголового коренастого мужчину, стоявшего у прилавка. Тема хотел было быстренько повернуть к выходу, но его уже увидела продавщица Даша.
– Товарищ Чернов! Товарищ Чернов! – крикнула она. – Пожалуйста, проходите! Вот ваши рубашки!
Я просто рот разинул, настолько быстро Тема из перепуганного зайца снова превратился в грозного льва, значительного и неуязвимого. Неторопливо протиснувшись к прилавку, он взял сверток, который протянула ему Даша, небрежно спросил:
– Сколько с меня?
Даша назвала сумму, Тема расплатился, и только после этого Атаманов показал ему свое удостоверение.
– Коллега? – с великолепной выдержкой несколько удивленным тоном спросил Тема. – Ну так здесь все в порядке, – добавил он, – я уже проверил…
– Тогда у нас, наверное, есть о чем поговорить? – спросил Атаманов.
Тема и тут выдержал роль. В раздумье он поднял брови, поиграл ими, не сразу ответил:
– Пожалуй…
Мне очень хотелось увидеть на его лице испуг и растерянность, хотя бы признаки тревоги. Ни черта подобного! Тема казался неуязвимым. Он все так же торжественно выплыл из магазина – сама невозмутимость – и даже что-то стал неторопливо втолковывать Атаманову, словно бы его поучал. Атаманов с любопытством его слушал.
Направились они вместе к почте, а сказать точнее – в отделение милиции к капитану Куликову. Вежливо пропуская друг друга вперед, скрылись в темном проеме двери.
Никто в магазине и внимания не обратил на только что разыгравшуюся в жизни Темы трагедию. Лучшая половина рода человеческого со всей страстностью выясняла, кто же пустил столь жестокие слухи о колготках?
Я уже решил, к собственному удовольствию, что мою скромную особу никто в этой сумятице не заметил, и собрался было так же «инкогнитой» ускользнуть домой, но не тут-то было. Словно из-под земли, рядом со мной на крыльце магазина появилась Лялька, и я от неожиданности даже отступил на шаг назад. Такой разъяренной я ее еще никогда не видел.
Что мне делать со своим лицом? Всегда на нем все написано! И сейчас я, наверное, с таким выражением смотрел вслед Теме, что Лялька тут же обо всем догадалась и выскочила из магазина меня убивать.
– Какая же ты гадина! Какая низкая, отвратительная гадина! – приблизившись чуть ли не вплотную, завопила она. – Ну что ты преследуешь меня? Что тебе нужно? Если бы ты знал, что ты наделал! Всю мою жизнь разрушил!..
Лялька слетела со ступенек и бросилась бегом в сторону общежития. А я, оглушенный и потрясенный, остался стоять на крыльце и далеко не сразу снова стал соображать, где я и что это со мной. Сориентировавшись наконец во времени и пространстве, я, не глядя по сторонам, медленно побрел в свое спасительное убежище – столярную мастерскую. Жизнь кончилась, любовь кончилась, осталась лишь боль и пустота…
Но и тут, оказывается, я еще не до конца испил чашу тяжких испытаний. Дорогу мне неожиданно преградила беленькая Люся. Глаза у нее были полные слез, губы мелко дрожали.
– Это ты все из-за своей противной Ляльки подстроил? Да? А сам нисколечко меня не любишь? Тогда и я тебя тоже не-на-ви-и-и-и-и-жу-жу-у-у!..
Люся разрыдалась.
Да что они, сговорились, что ли? Один раз потанцевал в клубе, да еще раз на работу проводил, и я уже обязан ее по гроб жизни любить! С ума можно сойти!
Ничего не ответив беленькой Люсе, я обошел ее по синусоиде, пересек открытое пространство и наконец-то нырнул в спасительный мир – свою столярную мастерскую.
Подойдя к окну и машинально отыскивая взглядом Ляльку на лесах строящейся школы, вместо нее я увидел пеструю Катю.
Она стояла на верхотуре и, поскольку обеденный перерыв кончился, как ни в чем не бывало выкладывала как раз ту торцовую стенку на уровне третьего этажа, на которой я в светлую июньскую ночь кровью своего сердца, а если сказать точнее, красным кирпичом по белому полю рассказал всему огромному миру о своей никому не нужной любви.
То, что Катю не задержала милиция, меня немного успокаивало, надолго ли? Ладно, хоть Катя ни о чем не подозревала: в задачу Клавдия Федоровича входило только засечь наш с нею разговор, запомнить марку часов, которые она предлагала, в подтверждение первого разговора у подъезда больницы. И все-таки мне было немного стыдно перед Катей: как-никак мы с нею – друзья по несчастью, оба такие неудалые в любви…
Но что мне Катя? Что мне Люся? Что мне все?.. Я теперь не кто-нибудь, а «низкая, отвратительная гадина», и нет мне в Лялькиных глазах ни оправдания, ни прощения!..
Основы бытия
Так уж получалось, что в тяжкие минуты моей жизни здесь, в Костанове, ноги сами несли меня к небольшому домику, разделенному сенями и «Тверским пристроем» на две половины, к милым, строгим, но справедливым тете Маше и дяде Фролу.
С неменьшим уважением относился я и к Аполлинарии Васильевне с Клавдием Федоровичем, но старый фельдшер – штучка, любитель глубинного юмора: самому ему смешно, хоть он и вида не подает, а его собеседнику никак не разобраться, в шутку он говорит или всерьез. С Клавдием Федоровичем всегда приходилось держать ухо востро. А вот дядя Фрол никогда в раскрытую душу камень не положит, всегда – теплый каравай, а если того заслуживаешь, еще и с медом.
В первое же воскресенье мы трое – я, Петро и Николай – отправились к Фролу с намерением повозиться у него на участке, напилить и наколоть дров, натаскать воды для полива, хотя я знал, что у него третий год уже исправно работает вибронасос, – сделать ту черновую работу, выполнять которую Клавдий Федорович Фролу еще не разрешал.
А тот, хоть и пребывал еще на больничном, вовсю уже занимался, стоя у конторки, своими экономическими расчетами, не выключаясь из работы колхоза. Да и по дому старался делать все, что обычно делал, когда еще не случилась с ним вся эта неприятность.
Застали мы его в саду склонившимся над пчелиным домом, именно «домом», а не ульем. Еще штук шесть таких же домов по полтора метра длиной и сантиметров по восемьдесят шириной виднелись под веселыми молодыми яблонями.
Петро как только увидел, что Фрол занят пчелами, тут же загорелся:
– Пошли, посмотрим!
– Спасибо, я уже смотрел, – охладил я его пыл. – От тех смотрин голова у меня была шире плеч, а под веки подставлял спички.
Такая перспектива Петьке не улыбалась, и он благоразумно остался на месте.
Фрол закончил священнодействие с пчелами, накрыл улей двускатной крышей и с эмалированным ведром в одной руке, с ящиком, в котором держал инструменты, в другой вошел в пристроенный с торца дома омшаник.
Мы проникли туда же со стороны крытого двора, вежливо поздоровались, невольно глотая слюнки, до того здесь вкусно пахло медом и травами.
– А! Гости? – приветствовал нас дядя Фрол. – Как раз кстати! Сейчас попробуем свежего медку.
Я знал, что мед качают обычно в июле, а дядя Фрол ставил какой-то особый улей «медовик» с усиленной семьей и откачивал из сотов мед уже в начале июня.
– Фрол Иванович, а почему у вас такие огромные ульи? Целые дома! В каждый хоть волкодава сажай! – спросил дотошный Коля.
– А очень просто, – ответил дядя Фрол. – У всех пчелы обыкновенные, вот такие… – он показал кончик мизинца, прижатый ногтем большого пальца. – А у меня каждая с кулак…
Коля чуть было не поверил шутке, но на окне с жужжанием билась о стекло обычная нормальная пчела, которую дядя Фрол, распахнув створки, тут же выпустил, и Коля рассмеялся.
– Нет, а все-таки?
– Ну так вот он, улей, – сказал дядя Фрол и подошел к такому же пчелиному дому, стоявшему в омшанике. Крышка с него была снята. Внутри – перегородка до самого потолка. Сразу видно, что так же, как свой дом, дядя Фрол строил ульи, каждый на две семьи.
– Учебников по пчеловодству хоть отбавляй, – сказал он. – А только попалась мне тоненькая брошюрка Андрея Петровича Лупанова из Новгородской области: «Советы старого пчеловода». Так эта книжечка оказалась «многих томов потяжелей». А все дело в том, что задался он целью узнать, как же пчелы в природе, без участия человека живут? Ведь и зимуют благополучно, и такие семьи наращивают, что домашним и не снилось! Оказывается – просто. Выбирают себе дупло попросторнее да потеплее, и в таких дуплах и поселяются… Вот и сделал Андрей Петрович улей в полтора раза объемистей, а я у него размеры перенял… Пчелы в таком улье не роятся от тесноты, к главному взятку накапливают семьи до семи-восьми килограммов, а это, считай, до восьмидесяти тысяч штук, товарного меда дают около центнера от каждого сдвоенного улья… И на зиму их никуда не убираю. Снегом засыплю, так до весны и стоят.
– Вы и пчел на килограммы считаете? – с удивлением спросил Коля. Петьке было не до вопросов: он с напряженным вниманием следил за еще одной появившейся в омшанике пчелой.
– Профессия такая, – ответил дядя Фрол. – Статистика – наука точная, многое проясняет… И пчел и цветы – все надо считать!..
Он распахнул окно и выпустил на волю и эту бившуюся о стекло пчелу.
– Часто они вас кусают? – с облегчением вздохнув, спросил Петро.
– Жалят, ты хочешь сказать?.. Случается…
– И сколько ужалений вы можете выдержать?
– Да мне и полсотни, и сотня хоть бы что… Иммунитет… Только на пользу…
Петька промолчал, хотя по его лицу было видно, что он дяде Фролу не поверил. Но я-то знал, что дядюшка говорит правду. О его терпеливости ходили настоящие легенды.
Помогал я ему как-то менять солому на этом самом омшанике. Сидели мы на крыше, сдирали старье, укладывали новые пласты. Слышу, дядька мой нет-нет да и чертыхнется.
– Что такое? – спрашиваю.
– Да вот, – говорит, – кто-то меня снизу в зад жигает и жигает.
– Ну давай, – говорю, – посмотрим, кто там тебя жигает?
Он подвинулся, а под ним ком темно-серой бумаги шевелится и жужжит.
Я кубарем слетел с крыши, кричу:
– Так это же осы!
– О, будь они прокляты! Сам вижу, что осы! – подтвердил дядя Фрол, но и с места не сдвинулся, а только перенес палкой осиное гнездо под стреху дома: осы – живые существа, тоже имеют право на самоопределение.
– А мы, – продолжал дядя Фрол, – вместо того чтобы учиться у природы, все покоряем ее. И такая пошла борьба за сохранение среды, что скоро не останется ни травинки, ни животинки.
– Ну как же, – возразил Петро. – Леса все-таки сажаем, редких животных бережем.
– Все это так, государственной программой предусмотрено, а на деле-то, порой, выходит иначе: и пакостники-туристы, и браконьеры не дремлют. Наших данных не имею, а вот по зарубежным – была тут заметка в «Сельской жизни»: в год защиты животных, в семьдесят восьмом – ради тщеславия модниц-красавиц убили тридцать тысяч пантер, пятьдесят тысяч леопардов, сто восемьдесят тысяч детенышей гренландских тюленей, тридцать миллионов норок!.. Так что это такое? Стоят ли те красавицы всех этих загубленных зверей? А сколько птицы и рыбы гибнет от нефти в океанах?.. Скоро уж до того дойдет, что домашнего кота Ваську в «Красную книгу» занесем, и там его, бедолагу, найдем и прикончим. Да что животные!.. Реки вон поворачиваем, климат переделываем! А поверни, например, сибирские реки в Среднюю Азию – сразу вечная мерзлота на сотни километров к югу подступит! И потом, зачем их поворачивать, когда под Каракумами море пресной воды, еще неизвестно, что дешевле, каналы проводить или бурить скважины. В природе миллионы лет все отлаживалось да притиралось друг к другу. А тут на тебе: реку – сюда, гору – сюда! Газ и нефть из подземных емкостей выкачиваем, землю трясет – порода на пустоты давит, уголь выбираем – копоти на весь мир. А что потом из всего этого получится, на одну сотую процента не знаем… Вот вы – парни ученые, – продолжал он. – А скажите мне, почему у паука сенокосца никаких мышц нет, а он бегает?
Дядя Фрол задал нам настолько неожиданный вопрос, что мы все трое только переглянулись.
– Вот и не знаете. И паук сенокосец тоже не знает, а бегает, и все… А потому, что двигательный аппарат у него – сложная и рациональная гидравлическая система, подобная той, что в экскаваторах или автопогрузчиках. Так кто у кого учился? Паук у экскаватора? Или экскаватор у паука?.. Наука бионика лоб себе разбила, кланяясь матушке-природе, так почему же мало кто об этом понимает и природу не бережет?..
– Сами говорите, без современной науки нечего и думать о цивилизации, – поймал его на слове Коля.
– Цивилизации, говоришь? – переспросил дядя Фрол. – Могу показать, к чему приводит цивилизация…
Дядя Фрол вошел в кладовку и взял с полки действительно уникальный экспонат – двух засушенных щучек, пытавшихся проглотить одна другую. Поймал он их в прошлом году при мне, после того, как гостившие у него Петро и Николай уехали в город. На червя клюнула маленькая сорожка, сорожку схватил щуренок, щуренка попыталась проглотить щучка побольше, да подавилась. Так Фрол их и вытащил из воды «поперек». Тянет и не поймет, что за двухвостого зверя поймал. Засолили мы это диво, а потом и завялили до звонкости доски.
– Вот вам и образ современного человечества, – сказал дядя Фрол, – пытающегося справиться с достижениями современной цивилизации… Скоро, как этот щуренок, подавимся ее благами, а потом еще и удивляться будем, откуда что взялось.
– Но ведь без цивилизации тоже нельзя? – возразил Коля. – Мы с уважением относимся к своему прошлому, но живем в век ракет, электроники, ядерного синтеза…
– Да? Ядерного синтеза? – совсем взъярился мой дядюшка. – А чем за все это платим?.. За равнину – буераком, за любовь – законным браком? Давайте разберемся, чего нам стоят хотя бы бытовые дары цивилизации по общеизвестным материалам газет… В странах «Общего рынка», например, домашняя цивилизация уносит каждый год около тридцати тысяч жизней и около пяти миллионов человек ежегодно калечит. Взрываются баллоны с газом, вспыхивают синтетические материалы, людей гробят разные машинки, травит бытовая химия. А сколько гибнет на дорогах?.. Ежедневно человечество сжигает более шестидесяти тысяч баррелей нефти, а в барреле сто пятьдесят девять литров! Только автомобили выбрасывают в атмосферу ежегодно двести миллионов тонн отравляющих веществ! А заводы? Домны? Коксохимбатареи? Сотни тысяч самолетов в воздухе?
– Зато какие скорости! – возразил Петя Кунжин. – Утром в Москве, вечером на Сахалине… Как-то мы с отцом летели из Хабаровска: в десять утра вылетели, в двенадцать дня были в Москве. В воздухе восемь часов, а по местному времени Москвы по сравнению с хабаровским получилось меньше двух…
– Вот-вот! – подхватил дядюшка. – С этими скоростями и текучесть кадров на всех предприятиях стала в десять раз больше. К нам в Костаново и то шабашники чуть ли не с Дальнего Востока за длинным рублем наведываются… Вот и выходит, что у цивилизации, как у палки, два конца: одним она тебя по пузу поглаживает, чтобы толстым росло, а другим – по затылку бьет. Да так, что скоро последние мозги вышибет!.. Скажи мне, пожалуйста, на что эта ваша цивилизация в первую голову работает?
– Ну как на что? – Коля пожал плечами. – На благо человечества…
– На благо, говоришь? – дядюшка от возмущения даже носом хмыкнул. – А скажи, пожалуйста, что сделало то доисторическое племя, которое первым получило огонь?
– Ну как что сделало? Стало обогревать пещеры, готовить пищу, – неловко ответил сбитый с толку Петро.
– Ничего подобного! Оно тут же сожгло дотла соседнее племя, чтобы этому племени побольше досталось охотничьих угодий. Так нам популярно по телевидению разъясняли… У питекантропов тоже были свои ученые, и они тоже в первую очередь работали на войну. Так уж с тех пор и повелось. Вот и выходит, чем выше мы взбираемся к вершинам науки, тем больше оставляем на ее каменистых ступенях клочьев собственной шкуры…
– Ну все-таки благ получаем больше, чем оставляем клочьев, – не сдавался Петро.
– Давай разберемся! – тут же возразил ему дядя Фрол. – Океан покорили – за каждым пароходом тянется теперь целое кладбище из планктона, а уже доказано, что основа жизни в океане – верхний слой. За это покорение и сейчас ежегодно сотни кораблей остаются на дне морском… По воздуху летаем быстрее звука, платим за это крылатыми братскими могилами. Так кому, я вас спрашиваю, нужна такая цивилизация?..
– Вас послушать, – возразил принципиальный Коля, – в пору опять надевать звериные шкуры и лезть в пещеры. Что ж мы, по-вашему, должны делать?
– Не насиловать природу, дружить с нею, уважать и почитать, как родительницу свою. «Венец природы» не должен отрываться от того, что он венчает! Жить по принципу «необходимо и достаточно», не пытаться проглотить больше того, что помещается в глотке! Ведь терпение природы тоже небезгранично!..
– Один только «взрыв информации» чего стоит! – продолжал мой возмущенный дядюшка. – В восьмисотом году во всем мире было около ста научных журналов, В тысяча девятьсот шестьдесят пятом – сто тысяч! К двухтысячному году ожидается около миллиона научных журналов… Академик Несмеянов в предисловии к своей книге «Основы информатики» так и написал: «…Если бы химик, свободно владеющий тридцатью языками, читал все выходящие публикации с первого января, то к тридцать первому декабря прочитал бы лишь их двадцатую часть». Спрашивается, для чего тогда писать, когда и двадцатую часть прочитать не хватит никакого времени?.. Вот и соображайте, в какой тупик завел нас этот самый «взрыв информации»!
Выводы дяди Фрола были впечатляющие, и мы некоторое время сидели и молчали.
– Так в чем же все-таки выход? – спросил сбитый с толку Коля.
– А вон англичане нашли выход, – не задумываясь, ответил дядя Фрол. – Они уже сейчас прогнозируют в новых электронных устройствах использовать живые клетки, подобные клеткам человеческого мозга – молекулы – носители наследственности. Каждая такая молекула способна хранить тысячу миллиардов информационных единиц. А приведет это к тому, что будешь у этой самой молекулы в «шестерках» на подхвате – в магазин на угол за водкой бегать! Ну ладно… Много мы тут наговорили, пойдемте-ка лучше в дом. Там Мария Ивановна уж и пампушек напекла, со свежим медом попробуем. Это будет как-то понадежнее….
– Мы ведь пришли помогать, что-нибудь во дворе поделать, – сказал Коля, но дядя Фрол перебил его на полуслове:
– Сначала надо сил поднакопить, заправиться как следует, а потом уже и работать. Мария Ивановна тоже ведь ждать не любит.
Ошарашенные неожиданным разговором, мы вошли вслед за Фролом в чисто прибранную просторную переднюю комнату, служившую и гостиной и столовой для обеих семей, зажмурились от яркого солнца, бившего в окна.
Уютно тянул песню никелированный самовар на столе, сверкали бликами чисто вымытые чашки и тарелки. В воздухе царил запах свежеиспеченного каравая, исходивший от чисто побеленной русской печи. Ждала нас у стола в цветастой кофте и новом переднике верная подруга жизни Фрола Мария Ивановна.
Я уже давно заметил: те городские жители, которые годами и десятилетиями просиживают в учреждениях, чего-то там изобретают, пишут никому не нужные диссертации, лишь бы кандидата получить, шуршат всю жизнь бумажками, особенно любят забраться в глухую деревню, всласть покопаться в земле, уйти на целый день по грибы, по ягоды или часами просиживать на берегу реки.
Большое удовольствие находят и в том, чтобы напилить и наколоть дров, сходить к роднику или колодцу по воду, натаскать ее полный котел да истопить баньку, выпарить всю усталость и хворь, а потом под домовитую песню самовара до десятого пота гонять чаи с выпеченными в русской печи калачами и шанежками. Да еще намазать эти калачи натуральным медом, как это делали мы сейчас в гостях у дяди Фрола.
У него же все это было как норма. От такой жизни он и на войну уходил, к такой жизни вернулся после института, когда уже был женат, и тетя Маша в трудное послевоенное время, совсем молодая, заведовала здесь же, в Костанове, животноводческой фермой.
Я бы тоже хотел, чтобы и дело в руках было по душе, и жизнь, как говорил дядя Фрол, организована по принципу «необходимо и достаточно». Сейчас у него, видимо, как раз настало редкое время полной гармонии желаемого и достижимого. Но дяде Фролу под шестьдесят, а у меня, как в песне поется, «все впереди», и потому «не надо печалиться»… Но еще неизвестно, что лучше, «впереди» или «позади»? На что надеяться, когда по главным направлениям вся жизнь моя перепуталась, и что ни день, то с Лялей отношения все хуже.
Дверь приоткрылась, на пороге остановился Клавдий Федорович, сделал едва заметный знак Фролу. Тот вышел, спустя несколько секунд жестом вызвал меня.
– Предложи своим, – сказал он, – пойти на озеро. Там в крайнюю вершу карасей набилось не меньше ведра. Пусть забирают в общежитие, дружков своих угостят…
Можно было отправиться и за карасями, тем более что чай уже выпили, а калачи с медом съели, но я тут же понял: нас просто выставляют за дверь. Я хотел было обидеться, но Клавдий Федорович добавил:
– Сам возвращайся скорей, капитан Куликов просил…
Такой разговор менял все дело. Я, конечно, не знал, что имел в виду капитан Куликов, но догадывался.
– Братцы! – завопил я. – Дядя Фрол дарит нам улов карасей в помощь строителям студенческо-комсомольского отряда! Ура!..
Спустя несколько минут мы уже сидели в плоскодонке и гнали ее по озеру к торчащему из воды шесту с привязанной к нему вершей. Через полчаса, отправив своих друзей с корзиной карасей в палаточный городок, я уже возвращался к дому дяди Фрола.
