Текст книги "Снежный ком"
Автор книги: Анатолий Чехов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)
Эта окаянная мартышка сзади меня как огнем пекла. Стоило мне надеть свои джинсы с «двойным дном», сразу начинало казаться, что вся Москва только на них и смотрит.
Одолеваемый недобрыми предчувствиями, я схватил свой югославский берет, японскую куртку с молниями на колечках и выскочил за дверь.
На лестничной площадке я тут же почувствовал чей-то пристальный взгляд.
Дыхание дикого запада или – позор ковбоя
Я поднял голову: через перила четвертого этажа меня разглядывала тети Клопина Наташка. Настоящая «подпольная кличка» ее – Наташка-промокашка: когда она была совсем маленькая, тетя Клопа подкладывала ей в коляску промокательную бумагу. Ребята как-то узнали об этом от своих мам… В общем, стоит показать Наташке хотя бы кусочек промокашки, поднимается такой крик, не рад будешь, что и связался… Ведь что с ней делать? Посмотришь – дылда, с меня ростом. Вредная, как перцовый пластырь на эпоксидной смоле. А перешла всего во второй класс – ни отлупить, ни косы повыдергать. Так, сцепив зубы, и обходишь стороной…
Одета Наташка в красные польские рейтузы, белое румынское пальто и тоже белую пуховую шапочку, кажется, из Вьетнама. Приделай к Наташкиной голове красный клюв и получится аистенок. Не видно только, какие на ней ботинки. Но я знал: тетя Клопа всегда покупала ей чешские «бульдожки» на низком каблуке.
Наташка так и впилась в меня своими огромными, темными на этом расстоянии глазищами. А на самом деле глаза у нее, хоть и большие, а ничего особенного, обыкновенные, серые…
– Ты куда? – выпалила Наташка.
– Георгий Иванович приехал! – ляпнул я ни с того ни с сего и тут же пожалел, что открыл рот: Наташку с площадки как ветром сдуло.
Лязгнула дверца лифта, и я понял, что Наташка нарочно держала открытую кабину на своем этаже – на всякий случай. Она и в школе соображала страшно быстро. Не смотри, что первоклашка, вмиг научилась угадывать, спросят ее сегодня или нет… Сейчас же наверняка смекнула, что Георгий Иванович привез Павлику жвачки. Сколько раз уже я замечал: промолчишь, никогда не пожалеешь, а стоит открыть рот, тут же попадешь впросак.
Я бросился вниз по лестнице. Лифт с Наташкой, опережая меня, камнем ринулся вниз.
Перелетая через две ступеньки, я, конечно, успел бы догнать Наташку и первым выскочить во двор. Но тут, как на беду, передо мной возникло что-то темное, и я с боевого разворота угодил головой в чей-то тощий живот. Обладатель живота икнул от неожиданности и недружелюбно сказал:
– Ой, да чтоб ты облупился, поганец!
Я поднял голову и увидел дядю Колю – маляра-водопроводчика, нашего общественного воспитателя ЖЭКа и, как он сам себя называл, «общественного инспектора». Перед тем, как я стукнул его, он чинно-благородно поднимался по лестнице, неся в руке ящик с инструментом.
– Извините…
Я ловко нырнул под руку дяде Коле, со всех ног перепрыгивая теперь уже не через две, а через три ступеньки.
Мы с Павликом любили дядю Колю за то, что он умел делать все: водопровод починить или там канализацию, поштукатурить, побелить, оклеить стены обоями, поплотничать… А не любили мы его… Но мне сейчас даже подумать было некогда, за что мы его не любили…
Как я ни торопился, а все-таки не успел: Наташка уже спустилась вниз и с разбегу открыла тяжелую входную дверь с очень тугой пружиной. Только и увидел Наташкины длинные ноги в красных рейтузах да белую шапочку с метнувшимися из-под нее косичками.
Все! Теперь Наташка первая прибежит к Павлику! Все жвачки будут ее! Мама как-то сказала, что по части мены Наташка со своей тетей Клопой целый цыганский табор за пояс заткнет.
И тут я нашел выход из, казалось бы, безвыходного положения: «Наташка-то побежит к Павлику с парадного подъезда домой на квартиру, а его наверняка дома нет. Не он будет, если в первую же минуту, возвратись в Москву, не побежит в наше «Собачье царство».
С тайным злорадством я проследил, как красно-белая Наташка мелькнула у подъезда Павлика, а сам ринулся напрямик через переулок в его двор.
В одно мгновение пролез между прутьями железной решетки, мысленно поблагодарив Сереню Жизнерадостного – главного алкоголика нашего района, за то, что он, почитай, каждый вечер выламывал со своими дружками те самые прутья решетки, которые по утрам приваривал автогеном дядя Коля. Спасибо Серене! Пока Наташка штурмовала дом Павлика с парадного подъезда, я с ходу оказался в его внутреннем дворе.
Двор этот весь зарос сиренью, акацией, жасмином, какими-то еще кустами, между которыми оставались только узенькие дорожки. Со всего района приходили сюда собаководы погулять со своими четвероногими питомцами. Никто им особенно не мешал, только дядя Коля: наденет красную повязку дружинника и давай порядки наводить! То из «Собачьего царства» Серениных дружков с бутылкой выставит, а то на какого-нибудь собаковода акт составит за то, что пса без поводка и намордника выгуливает. И дворника, и участкового милиционера приведет, шум на весь двор поднимет… Он и взрослым никому покоя не давал, и нам, ребятам, не разрешал где попало в хоккей играть. За это мы с Павликом и недолюбливали его.
В «Собачьем царстве» народу было сейчас немного. Гуляла какая-то девочка с щенком московской сторожевой, парень со спаниелем. Две-три сосредоточенные собачьи фигуры гнули спины в кустах, следя за своими хозяевами испуганными глазами. Четыре тетеньки с черными королевскими пуделями разговаривали, видимо, о последней собачьей выставке: «…Представьте, милая, полный день оттопала со своей Дэзи по кругу. Пришлось сунуть десятку, чтобы передвинули с двадцать второго места на восемнадцатое…»
Павлика я увидел перед лоджией первого этажа, где жил наш любимый боксер Чероки. Павлик протянул псу что-то вкусное, а Чероки встал на задние лапы и принял угощение.
Павлик тоже усиленно жевал. Он так работал челюстями, что шевелились даже уши, а толстая осенняя кепка двигалась на голове.
«А где же Наташка?..» Ни красных аистиных ног, ни белого пальто нигде не было видно. Но она с минуты на минуту могла появиться во дворе, и тогда пиши пропало: Павлик всегда тушевался перед ней…
Затаив дыхание, я ощупал в кармане все свое богатство. Правду сказать, не богатство, а так, слезы: всего-то четыре мятные жвачки «подушечки», на которые разве что «пластинку» можно выменять, да и то в базарный день. А я мечтал о надувной жвачке «бабл гамм».
В это время Чероки, справившись с угощением, обнюхал карманы Павлика, нет ли там чего-нибудь, и в знак благодарности принялся его лизать.
Павлик взялся за прутья решетки и, жмурясь от удовольствия, подставлял ему лицо.
Я проверил, на месте ли сверток с угощением для Чероки и, чтобы удобнее было его достать, переложил в карман куртки.
– Салют!.. Как отдыхал? – приветствовал я Павлика.
– Приветик! – ответил Павлик. – В общем-то сносно! Мало было интересных людей, да и в магазинах ничего нет…
Немного помолчали… Честно говоря, я сомневался, будет ли Павлик меняться жвачками из-за того, что всего лишь весной получилось у нас на уроке истории.
Юлия Николаевна вызвала Павлика к доске и спрашивает: «Кто открыл путь в Индию?» Он молчит. Я шепчу: «Васко да Гама…» Павлик возьми и брякни: «Васька…» – «Да Гама, да Гама!» – шепчу ему. Он еще глубже лезет: «И Гамма» – говорит… Юлия Николаевна таким спокойненьким голоском спрашивает: «А кто ж такая Гамма?» Тут ребята изо всех углов класса зашипели как змеи: «Его жена, его жена!..» «Его жена…» – доверчиво бухнул Павлик.
Весь класс так хохотал, что Юлия Николаевна никак не могла успокоить нас до самой перемены. Вообще-то Павлик не умел обижаться и тогда не обиделся, спросил только: «Ну почему я, ребята, такой дурак?» А вдруг сейчас припомнит? Подсказывал-то я? Выходит, некачественно…
– Так ничего и не купили? – спросил я, чтобы как-то поддержать разговор.
– Кое-что, – не отрываясь от своего занятия, промычал Павлик. – Маме замшевый костюм «Тирольский стрелок». К нему замшевую сумку «ягдташ»… С ремешками… Юбка выше колен… Здесь бахрома, жакет в талию, с кистями…
– Ну а размер подошел? – спросил я заинтересованно.
– Почти… Мама примерила и показала папе. А папа сказал, что в этом костюме можно только в Тирольских горах ходить, распугивать парнокопытных… Мама обиделась и пообещала надеть его, когда они пойдут с папой на новогодний бал…
Павлик повернулся ко мне и выдул между зубами полупрозрачный пузырь. Сердце у меня почти остановилось: точно, он жевал «бабл гамм». Наверняка у него и еще есть.
– А какая была погода? – спросил я будто бы между прочим.
– Средняя. Между плохой и очень плохой… Правда, там было вполне приличное общество…
– Последние дни лета, – сказал я неопределенно, не зная, что еще сказать. Не мог же я так вот сразу брякнуть: «Давай меняться!» Да и что менять? Жалкие четыре подушечки?
Я показал Чероки конфету и тут же спрятал руку за спину. Чероки, конечно, понял, что конфета достанется ему. Он улыбнулся мне всем своим курносым собачьим лицом и принялся, не очень-то стараясь, вилять торчащим кверху обрубком хвоста.
Уронив конфету на траву, я повернулся к Павлику спиной и наклонился так, чтобы он увидел нашитые у меня сзади карманы от джинсов фирмы «Ли».
Павлик увидел и даже перестал жевать.
– Вот это да-а! – проронил он с выдохом. – Где же ты такие «Супер Райфл» отхватил?
Меня даже пот прошиб: Вовка-то «лопух», выходит, надул? Продавал мне эти карманы за настоящие «Ли», а оказывается, они – какой-то «Супер Райфл»?.. Мама тоже хороша! Выходит, ей все равно, что пришивать, лишь бы отвязался!..
– А тебе что, не правится? – чувствуя, что краснею до ушей, спросил я.
– Скажешь тоже! – Павлик гортанно хохотнул. (Наверняка он сейчас приклеил свою жвачку к верхним зубам.) – Джины у тебя «люкс»! Аиркондишен!..
Я, конечно, понимал, что «аиркондишен» – «из другой оперы», но знал и то, что этим словом Павлик обычно выражает высшее восхищение. Кто его знает, может, и правда, «Супер Райфл» не хуже, а даже лучше, чем фирма «Ли»?
– У тебя тоже джины «люкс»! – сказал я, не пытаясь определить, какая знаменитая фирма создала его не менее знаменитые штаны.
– А… – равнодушно ответил Павлик. – Дотрепываю второй год… Мне папа обещал, когда я кончу пятый класс, швейцарские часы подарить.
Я молча «съел» это известие, потому что мой папа мне никакие часы не обещал. Больше того, как-то во время прогулки я намекнул ему насчет часов, даже не швейцарских. Он рассмеялся и молча показал сначала вперед, потом назад и еще показал вправо и влево. Надо же! Как раз в том месте, где мы с ним остановились, какой-то недобрый человек понавешал на фонарных столбах с полдесятка электрических уличных часов.
Я знал, что Павлик не врет. С таким папой, как у него, и швейцарские часы к шестому классу получит, а к восьмому будет ездить на уроки в собственном автомобиле. Мне же и в десятый придется, как какому-нибудь первоклашке, пешком ходить…
Я угостил Чероки конфетой, которую он мгновенно проглотил, а потом обнюхал меня и лизнул прямо в губы. Наверное, учуял, что я все-таки успел попробовать папин торт. Я так же, как Павлик, взялся за прутья решетки, и Чероки, зная свое дело, принялся лизать мне и щеки, и за ушами, и нос. Очень это у него приятно получалось: такой мягкий и теплый язычок, будто мокрая тряпочка, и щекотно, и смешно…
Я подставлял Чероки свое лицо, а сам все раздумывал, как же мне выудить у Павлика жвачки? Наконец придумал.
– Хочешь, – сказал я, – и у тебя будет такой же хомячок, как мои Васька? Тетя Клопа мне принесла, а папа второго не разрешает.
– Конечно, хочу. Пошли смотреть, – сказал Павлик. – Да!.. Что это я! – спохватился он. – Совсем заморочился! Ты же любишь «бабл гамм». – И он протянул мне надувную жевательную резинку, даже не потребовав взамен приготовленные мною, уже размякшие от тепла ладони «мятные подушечки». Видно, здорово ему захотелось хомячка!
– Ну если тебе не жалко, – сказал я и больше ничего не мог выговорить, потому что рот у меня сразу же наполнился слюной так, что я тут же лихо сплюнул, угодив прямо в лежащий на дорожке кленовый лист. Я когда плююсь, всегда загадываю: если попаду, во что целюсь, обязательно будет удача. Ну а если не попаду – до тех пор плююсь, пока попаду…
Некоторое время мы оба усиленно жевали.
– Значит, у нас с тобой два хомячка, – неожиданно сказал Павлик.
– Два… – ответил я, еще не зная, куда это он клонит.
– Шесть восемьдесят, – подсчитал Павлик.
– Чего шесть восемьдесят?
– Один хомячок в магазине три сорок, два – шесть восемьдесят… А хомячки твои самцы или самки?
– Откуда я знаю?.. Васька между панелями нору вырыл, а кто у них норы роет – самцы или самки, я не знаю…
– Вот бы самец и самочка! – мечтательно сказал Павлик. – Они бы нарожали… Постой… Если шесть раз в год… Хотя бы по десять штук… Сколько же это будет?..
– Шестьдесят! – тут же подсчитал я. Павлик рассмеялся.
– Чудило! Те, которые первыми родятся, тоже ведь нарожают! А потом и вторые и третьи… А потом и те, которые у первых будут первыми – тоже ведь начнут плодиться!..
– Ой, верно!..
Я даже рот раскрыл, представив себе всю эту армию хомяков. «Как же их всех пересчитать? Я так и спросил у Павлика:
– А вот это уже без меня, – ответил Павлик. – Я еще когда маленьким был, и то математикой голову себе не забивал.
– Да я тоже… Но кто же знал, что и она может пригодиться?
– А давай – сотнями! – предложил Павлик. – Как сто хомяков, так тридцать четыре рубля!
– Эх ты, «тридцать четыре»! – мне стало даже смешно. – Триста сорок, не хочешь?..
Теперь уже Павлик смотрел на меня круглыми глазами, забыв закрыть рот.
– Ух ты-ы-ы! – протянул он. – А как же мы будем деньги делить?
– Ясно, по-честному!..
– Вот жвачек накупим!..
В эту минуту мне показалось, что в открытом окне первого этажа дрогнула занавеска. Там жила бабушкина приятельница Серафима Марковна. Из этого окна донесся какой-то очень даже знакомый голос: «Гляди-ко, можно сказать, сопляки, а какое славное дело надумали».
Кто ж это у нас во дворе говорил таким голосом? Что-то уж очень знакомый!.. Но я думал сейчас о явных выгодах от разведения хомячков и поэтому до конца не узнал этот голос. Потом я подумал, как бы эта Серафима Марковна не рассказала бабушке о наших планах, бабушка передаст разговор маме, и начнут нас воспитывать все, кому не лень, что надо любить самих животных, а не торговлю ими… А я самих животных и люблю… Про торговлю – просто так получилось, с Павликом за компанию…
Я уже начал подумывать, как завести с Павликом разговор насчет обмена моих четырех «мятных подушечек», как в ту же секунду из соседнего куста вынырнула запыхавшаяся раскрасневшаяся Наташка. Мы с Павликом перестали жевать, ожидая, что будет дальше. Но хитрая Наташка в нашу сторону и глазом не повела. Что вы! Она нас просто не заметила! Но по ее лицу я точно видел, что ей нож острый застать нас с Павликом вместе да еще жующими «бабл гамм».
Хоть она и была на целых три года младше меня, я, чтобы позлить вредную девчонку, набрал в грудь воздуху и выдул из своей надувной жвачки между зубами ярко-желтый пузырь.
Наташку чуть инфаркт не хватил. Она даже губу закусила, но тут же сделала лицо, стараясь показать, что вовсе даже не видит нас. Устремив сосредоточенный взгляд в глубь «Собачьего царства», она как будто только сейчас заметила девочку с московской сторожевой:
– Катюш! – радостно крикнула Наташка этой девочке. – Вон ты где! А я тебя ищу!.. (Сама же наверняка и не думала ее искать, только сейчас увидела.) – А нам цветной телевизор привезли!.. (Это она тоже врала: тети Клопин «Темп-6» я хорошо знал.) А мне портфель купили! Большущий! Тебе нравится мое новое пальто?.. Ой, какой у тебя симпатичный щеночек. Настоящий медвежонок! Как его зовут? Мишка, да? Мишка! Мишка! Иди сюда, Мишка! А ну я тебя догоню!..
Наташка и без того румяная от беготни по дому в поисках Павлика вдруг принялась носиться по дорожкам «Собачьего царства», делая вид, что ей ужасно интересно догонять щеночка Мишку, который как пить дать был вовсе не Мишка, а какой-нибудь Ральф или Рекс.
Неожиданно со всего разгона она остановилась перед нами.
– Здрасте! – Наташка прожгла Павлика насквозь своими глазищами. – Простите, вас-то я и ке увидела!..
– Ничего, мы не обидчивые, – спокойненько сказал Павлик, хотя под Наташкиным взглядом он всегда почему-то тушевался.
Конечно, ему с таким папой-министром, что в Швейцарию ездит, с мамой в замшевом костюме «Тирольский стрелок», с попугаями-неразлучниками и золотыми рыбками в аквариуме, да еще с целым набором жевательных резинок в кармане, – можно было на все случаи жизни оставаться необидчивым и каждого встречать с открытой душой.
И все же не только потому, что у Павлика всего было много: и штанов, и курток, и «чешек», и «кроссовок», и джинсов, и беретов (папа ему к тому же еще и швейцарские часы пообещал), – а просто никаких других собеседников рядом не оказалось, добрый Павлик вдруг, повернувшись к Наташке, великодушно сказал:
– Наташ!.. Видела, какие у Славки отличные джи́ны? Настоящие «Супер Райфл» отхватил!..
Глаза у Наташки стали в два раза больше и так заискрились веселыми огоньками. Я похолодел…
– Да? – переспросила Наташка. – Настоящие «Супер Райфл»?
– Ну конечно, – подтвердил Павлик. – А ты что, не видишь?
Только сейчас я понял, почему это, когда мама достала из чемодана джинсы, чтобы я сам дошил карманы, ни оттуда ни отсюда нелегкая принесла Наташку. Ей, видите ли, «приспичило» спросить, который час. Ну сказали ей, ушла она и тут же опять прибежала: «Вот я вам букетик принесла!..» «Нет ли у вас программы по телику?..» Я мгновенно учуял, что Наташка не только все великолепно рассмотрела на моих свернутых джинсах, но тут же догадалась, что к чему.
– Настоящие «Супер Райфл», говоришь? – переспросила Наташка, с этими словами подскочила ко мне сзади, беззастенчиво приподняла куртку и вцепилась двумя руками в карман. (Лучше бы я не дразнил ее надувной жвачкой.)
– Ты что?! Ты!.. Что делаешь?! – завопил я в ужасе, пытаясь увернуться. Но поздно: затрещали нитки, которыми кое-как приметала карман мама (говорил ей, надо было на машинке пришить), Наташка, визжа от восторга, поддала мне пинка сзади, и я, едва не подавившись, проглотил свою надувную жвачку «бабл гамм».
По удивленному лицу Павлика я увидел, что разоблачен и посрамлен на вечные времена и нет мне больше места в этой жизни.
Взмахнув обеими руками, будто собирался прыгнуть в воду, я вздернул этим движением куртку вверх так, что она налезла мне на голову, оттопырил то место, где были нашиты карманы, изогнулся, и едва не сворачивая себе шею, посмотрел, что же там делается у меня сзади.
Карман великолепной фирмы «Супер Райфл», держась одной лишь стороной, свисал поникшим флагом. Выглядывая из-под него, ехидно корчила мне рожи мартышка фирмы «Милтонс».
– Супер Лайф! Супер Лайф! – верещала от восторга Наташка, прыгая передо мной на одной ноге, едва не задевая меня растопыренными пальцами.
Я никогда не дерусь с бабами, тем более если они из первого класса, но тут так разозлился, что готов был врезать Наташке прямой левой точно в переносицу. К несчастью, я вспомнил, что можно отомстить ей и без удара прямой левой, и, на свою голову, как следует не подумав, показал Наташке маленькую промокашку, что всегда носил в нагрудном кармане специально для нее.
В тот же миг, словно дикая кошка, Наташка с пронзительным визгом набросилась на меня. Только для спасения собственной жизни я лишь легонечко оттолкнул ее, а она наверняка нарочно взмахнула вдруг руками и села прямо в куст, задрав к небу свои длинные красные ноги.
– А-а-а-а-а! – завопила было Наташка, но тут же захлебнулась собственным криком и с перепуганными глазами, которые стали у нее не меньше блюдец, закрыла ладошкой нос. Между пальцами у нее показалась алая струйка, точь-в-точь под цвет ее рейтуз. Сам не знаю, когда только и как задел совсем нечаянно ее окаянный нос.
– Ты чего? – испуганно спросил я и тут же пожалел об этом: Наташка разразилась таким криком, как будто с нее живьем сдирали кожу. Горячий туман застлал мне глаза. Сквозь этот туман я видел расплывчатый силуэт выбиравшейся из куста Наташки, которая, размазывая по лицу слезы и красные полосы, принялась орать что-то совсем уже несуразное:
– Хулиган! Жулик! Фальшивоштанник!.. Думаешь, как большой, можешь драться? Да? Только попробуй, ударь!.. Если хочешь знать, скоро твой папа будет моим папой, а ты оставайся со своей мамой!.. Пусть она больше по курортам мотается, а моя всегда дома! И пироги печет вкусные!
От этого неприличного Наташкиного крика меня будто кто кипятком обварил.
Я молча повернулся и пошел было со двора напрямик через кусты, но что-то меня остановило.
Я оглянулся. Павлик – слинял. У кустов стояла и отряхивалась Наташка. На дальней дорожке я увидел… Кого бы вы думали? Мою собственную маму. Оказывается, она никуда не уехала, а по каким-то делам осталась в нашем районе.
Мама шла и разговаривала… С кем бы вы думали?.. С тем самым Генкой Купи-продай, который утром сегодня залез к нам в квартиру.
Из подъезда «черного хода» вышел дядя Коля с раздвижной лестницей, забрался на нее и, поглядывая в сторону Генки, принялся красить раму первого этажа.
Только сейчас я рассмотрел в руках Генки дамские сапоги… Вот он передал их маме, и мама, сунув под мышку свою сумочку, в которой всегда носила документы и деньги, стала примерять один сапог.
Сумочка упала на дорожку. Генка тотчас же ее поднял, и я даже расслышал, как он сказал:
– Позвольте, я подержу, она вам мешает.
И еще я услышал, как мама, с увлечением рассматривая сапог, ответила ему:
– Пожалуйста…
И тут я увидел такое, что ноги мои опять, как сегодня утром, приросли к месту, и я не мог ни двинуться, ни крикнуть.
Генка, едва завладел сумочкой, мгновенно исчез, как будто его и не было.
Я уже готов был заорать во все горло: «Ма-ма!», как мне пришлось удивиться еще больше.
Занавеска в окне Серафимы Марковны отошла в сторону, и там я увидел с биноклем в руках, кого бы вы думали?.. Собственную бабушку. Правда, бинокль у нее был, к сожалению, не военный, а беленький, театральный.
– Мила!.. Мила!.. – приглушенно крикнула бабушка. – Вот раззява! Он же у тебя сумочку утащил!..
– Мама? – с удивлением сказала бабушке моя мама. – Как вы-то здесь оказались?
– Да что ты про меня-то?! Совсем с ума спятила! Жулик, говорю, сумочку с деньгами утащил!
И вот тут-то уж я совсем удивился!..
Мама неожиданно рассмеялась, подошла к лоджии и поставила на перила сапоги.
– Нравятся? – спросила она. – Точно такие, как мои. И всего-то за два рубля восемнадцать копеек, не считая стоимости самой сумочки.
– Да ты что, белены объелась? – спросила бабушка. – Тебе и сумочку не жалко?
– За сапоги-то? – спросила мама.
– Да ты-то откуда здесь взялась?
– Очень просто… Зашла в наш мебельный, а там ковры, выбросили к концу месяца для плана. Я и выписала чек на двести восемьдесят. Деньги, думаю, у Клары перехвачу. А тут этот тип. Не нужны ли, говорит, вам сапоги? Знает, что ни одна женщина от сапог не откажется… Вот так. Думал, что у меня деньги с собой, раз уж и чек выписала. На живца ловил, а сам попался…
– Умница, – похвалила бабушка. – Так их и надо учить, это жулье…
Я стоял за кустами ни жив ни мертв: вот-вот, думаю, Наташка подойдет к маме и бабушке и нажалуется. Но она, к моему удивлению, и рта не раскрыла, а все почему-то смотрела в ту сторону, куда ушел Генка.
И тут я увидел, что дядя Коля, продолжая красить, улыбается себе в усы, поглядывая на маму и бабушку, И чего ему улыбаться?.. Вдруг на дальней дорожке опять появился Генка, а в руках у него еще одни дамские сапоги, только зеленого цвета.
Дядя Коля тут же насторожился и даже шею вытянул. Заметили Генку и мама, и бабушка.
– А он, оказывается, не дурак, – сказала мама.
– Говорила тебе, сразу надо было уходить, – заворчала на нее бабушка.
– Уж помолчите, мама…
Генка, весь взмыленный, подбежал к ним и чуть ли не на колени встал, протягивая маме зеленые сапоги.
– Вот эти померяйте… А те вам малы… Вам же пошикарнее надо; такая женщина!..
– Да?.. Вы так думаете?.. – спросила мама. – А сумочку вы мне, может быть, отдадите?
– Ах да, пожалуйста! – вроде бы спохватился Генка, но я-то видел, что Генка хитрит. – Извините! – заюлил он. – Машинально прихватил!
И тут я услышал, как заворчала бабушка:
– О господи! И тут неудача! Что за день такой тяжкий!..
Дядя Коля в это время подавал Генке какие-то знаки, но тот делал вид, что своего наставника дядю Колю вместе с его знаками просто не замечает.
Мама в это время примеряла зеленые сапоги, а те красные, что показывала бабушке, вернула Генке.
– Такие у меня уже есть, – сказала она. – А вот такие, зеленые, я хотела бы купить… Поднимемся ко мне в квартиру, там я расплачусь.
Дядя Коля со своей стремянки на Генку даже руками замахал, но Генка и вовсе отвернулся.
– Эти сапоги стоят не восемьдесят, а девяносто, – уточнил Генка. – И потом… Подняться с вами в квартиру я не смогу.
– Почему?
– Потому что у такой красивой женщины обязательно должен быть ревнивый муж.
– А ведь это мысль! – весело сказала мама. – Хорошо! Я спущусь сюда, передам вам деньги незаметно, а вы сделаете вид, что дарите мне сапоги…
– Тогда еще двадцать… – совсем скромно сказал Генка. А я подумал: «Вот жмот! Из-за каких-то зеленых сапог грабит мою маму!»
– Но почему же еще двадцать?
– На лечение, – разъяснил Генка. – Я ведь не чемпион по боксу и даже не чемпион по бегу. А у вашего мужа наверняка крепкие кулаки.
– Ну, хорошо, – согласилась мама. – Пусть будет еще двадцать. Итого сто десять… Только обязательно дождитесь меня здесь.
Я подумал, что сейчас мама войдет в квартиру, спросит обо мне у папы. Папа спохватится и пойдет меня искать… Надо было как-то выбираться из кустов и отправляться домой, но мне нельзя было и с места двинуться, пока Наташка торчала во дворе. Увидит и завопит: «Ага! Вот он! Хулиган! Фальшивоштанник! Тихоней прикидывается, а мне нос разбил!..» А тут еще бабушка с биноклем в засаде сидит. Интересно, кого она там высматривает? Уж не папу ли «злодея»? Скажет ведь тоже…
Пока я так раздумывал, Генка вдруг подозвал Наташку, протянул ей конфету:
– Девочка, подойди сюда.
– Ой, трюфель? – обрадовалась Наташка. – Спасибо!..
– Кто такая? – спросил Генка, кивнув в ту сторону, куда ушла моя мама. Наташка так ему и сказала:
– Славкина мама.
– А кто у Славкиной мамы муж? – насторожился Генка.
И тут Наташку понесло.
– Ой, вы знаете, – затараторила она. – Такой очень важный, серьезный полковник!.. У него вот такая папаха из натурального серого каракуля! Погоны золотые и пояс тоже золотой. А на поясе огромный пистолет! И на погонах по три больших звезды!.. Строгий, ужас!..
Я видел, как у Генки сразу забегали глаза и даже позлорадствовал: «Так ему и надо», – хотя мне стало и обидно: мой папа ничуть не хуже выдуманного Наташкой полковника.
– А петлицы у него синие? – спросил Генка и сам себе ответил: – Ну это, в общем, все равно… Мама твоя дома?
– Она всегда дома, – с готовностью сообщила Наташка.
– А папа?
– Папы у меня нет… Они развелись…
– Ну ничего, еще будет… А мама у тебя кто?
– Ой, вы знаете, она такая хорошая портниха! И в ателье шьет, и дома шьет! Пироги печет вкусные! Руки у мамы золотые… И на руках браслеты тоже золотые… А вот на этом пальце огромное кольцо с бриллиантом! Не верите? Вот такой бриллиант!
– Ну, вот это уже подходяще, – пробормотал Генка, и хоть сказал он это вполголоса, слова его я великолепно услышал. Слышал я и бормотание бабушки:
– И чего нагородила, девчонка? Полковник!.. Погоны золотые!.. Как пить дать, перехватит Клеопатра сапоги… Эй, парень! – крикнула она. – Пойди-ка сюда!..
Генка с удивленным, но вместе с тем независимым видом приблизился к лоджии.
– Вот тебе сто десять рублей, давай сапоги. Я – Славкина бабушка.
Дядя Коля в это время, заканчивая окраску окна, принялся насвистывать: «Жил-был у бабушки серенький козлик».
– Пожалуйста! – сказал моей бабушке Генка. – Были бы деньги, а там, как вам нравится, так и называйтесь… А твоей маме сапоги надо? – спросил он Наташку.
– Конечно, конечно, – затараторила Наташка. (Она даже забежала вперед и взяла Генку за руку.) – Пойдемте, я вас познакомлю. Мама будет очень рада… У нас так уютно… Мы и цветной телевизор купим!
И надо же было так случиться, что как раз в эту минуту на садовой дорожке появилась сама тетя Клопа с какой-то красивой книжкой в руках. Мне даже показалось, что на обложке книжки я рассмотрел резные деревянные терема.
– Наташа! – строго сказала тетя Клопа. – Сейчас же домой!
– Так это вот и есть твоя мама? – разочарованно спросил Генка.
– Конечно! – с гордостью ответила ему Наташка.
– Браслеты золотые! Кольцо с бриллиантом!.. Тьфу! Пластмасса крашеная!
Генка рывком натянул кепку на глаза и с сапогами под мышкой быстро зашагал по дорожке.
– Генка! – крикнул ему со своей стремянки дядя Коля. – Сейчас же вернись!..
– Куда же ты, касатик? – это из окна высунулась моя бабушка.
– Куда же вы? – не проговорила, а прямо-таки простонала Наташка.
– Куда же вы? – откуда-то издалека донесся голос моей мамы.
Мне стало совсем уж удивительно: натуральный жулик этот Генка, а выходит, всем нужен!..
Генки и след простыл. Наташка отправилась за тетей Клопой, на дорожке «Собачьего царства» показалась моя мама.
Бабушка сразу же напустилась на нее:
– Ну где ты там пропадаешь!..
Мама не дала ей говорить.
– Нет, ты подумай, – с возмущением произнесла она. – Представляешь? Он закрылся изнутри и ни на какие звонки не отвечает! По его милости я упустила такие прекрасные сапоги! И Клары нет дома!
– Ладно, не горюй, выручила я тебя, – бабушка передала маме только что купленные новенькие зеленые сапоги.
– Ой, мамочка! Вы просто прелесть! Деньги я вам тут же отдам, как только он откроет!.. А может, ему там стало плохо? А?.. Я ведь звала его… Не отвечает…
– Ему там стало хорошо, – сказала бабушка. – Ничего, ответит! Мы ему такое устроим, за все ответит!..
Я тут же подумал: «Если мама не попала домой, то как же я попаду?» Хорошо, что, подумав так, я вспомнил про лестницу, лежавшую под нашим окном.
Дождавшись, когда мама ушла в подъезд «черного хода» (наверняка к Серафиме Марковне – обсудить вместе с бабушкой новую покупку), я потихоньку выбрался из кустов «Собачьего царства» и направился к себе домой. Но лезть по лестнице мне не пришлось: из окна квартиры тети Клопы высунулась Наташка и крикнула своей матери:
– Он дома!.. Когда я сказала ему про книжку, ответил: «Сейчас открою!..»
Тут я понял, что «он» и «про книжку» – это о моем папе.
Тетя Клопа вошла в подъезд, я подождал немного и вошел вслед за нею. Остановили меня голоса, раздававшиеся на нашей лестничной площадке. Я, конечно, сразу же узнал голос папы.
