Текст книги "ОБ ИСКУССТВЕ. ТОМ 1 (Искусство на Западе)"

Автор книги: Анатолий Луначарский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 43 страниц)

Всем художникам, не имеющим склонности или данных для того, чтобы создать картину, Луначарский рекомендовал с пользой для общества и для них самих пойти в художественную промышленность, на производство, и оставить потуги на создание какого–то «абсолютно нового» искусства, будто бы отменяющего «старый реализм».

Луначарский пишет, что если бывает трудно, иногда и невозможно отличить в безудержных проявлениях формальной левизны «изысканно кувыркающийся талант» от «наглой бездарности», то и среди натуралистических полотен он видел много таких, где не различишь, есть ли у автора талант, придушенный некультурностью и безмыслием, или он просто бездарен.

Отказ от «Деформаций» еще не оправдывает псевдореализма «правых», но и не спасает «левых» от прегрешения против жизненной правды.

Намеренной деформацией пользуется и реалистическое изобразительное искусство – главным образом искусство сатирическое, карикатура. Ясно, однако, что, во–первых, и в этой области художник выявляет дисгармонию самой натуры, не порывая с ее действительными качествами; во–вторых, карикатура – очень важная, но специальная область, из которой живопись другого рода может заимствовать меньше, чем, например, не сатирическая литература из сатирической. Это и понятно: живопись не имеет описательных возможностей, которые неограниченно велики в литературе. Реализм допускает использование лишь тех средств художественного подчеркивания, которые выявляют характер предмета, открывая в нем нечто новое. Это совсем иное, чем искажение натуры ради того, чтобы художник мог выявить оригинальность своих «технических приемов» (а не индивидуальность самого изображаемого явления).

Модернисты теперь, уже после Луначарского, находят еще новые трюки, чтобы иррационализм действительности явился в обличье до безжизненности преувеличенного реализма деталей. Уже появилась и догадка, будто искусство должно в себя принять новейшие достижения физики, химии, математики, новые представления о материи И энергии, о космосе; что может быть реальнее! Всякие выдумки такого рода – продукт дилетантского невежества, наподобие футуристического «машиномоляйства», высмеиваемого Луначарским в «Летатлине» художника–футуриста В. Е. Татлина – нашумевшей в свое время конструкции, долженствовавшей выразить техническую псевдоидею в псевдолетателыюй машине. Художественный талант Татлина выявился в тех его последних живописных работах (театральных костюмах, декорациях и др.), которых Луначарский уже не мог знать; те же, что относились к 20–м – началу 30–х годов, не выделялись среди преднамеренно эскизных работ других «левых», чьи предрассудки Татлин разделял.

Пресловутое «соединение искусства с наукой» и пророчество о том, что новые теоретические представления о массе, времени, энергии изменят суть живописного мышления, – это очередной блеф вроде «интеллектуализма», «аналитизма», «динамизма» и прочих псевдонаучных суррогатов; они известны уже давно (вспомним пролеткультовских поэтов–«биокосмистов») и добрых плодов не принесли.

Борьбу Луначарского против прожектеров – «обновителей» не следует забывать. То, что он сделал полвека назад, актуально и сейчас.

В чем видел Луначарский путь к возрождению искусства?

Общее и необходимое условие для этого – социалистическая общественность, подъем экономики, повышение образовательного уровня, общее культурное и политическое просвещение художников и всего народа. Но на этой основе должно проводиться еще и то, что обнимается понятием «художественной политики». Она никоим образом не может выливаться в предписание обязательных «рецептов».

Луначарский был здесь верен принципам классиков марксизма и традициям большевистской политики в области культуры. Принятая ЦК партии

1925 году резолюция по вопросам художественной литературы со всей убедительностью подтвердила, что руководство огромным и сложным коллективным делом искусства должно заключаться главным образом в критике проводящей марксистские, коммунистические взгляды на искусство, отстаивающей принципы реалистической эстетики.

Сама постановка вопроса о государственной политике в искусстве требовала разъяснений, и нелегкая обязанность эта легла на плечи Луначарского, первого народного комиссара просвещения.

Ему приходилось разъяснять не только общепартийную и общегосударственную позицию, но и свою собственную, которая также подвергалась с разных сторон критике, порой нападкам. В этих условиях немало недоумений породили заявления Луначарского, что у него нет своей особой художественной политики, что он рассматривает себя как проводника политики партии.

Противоречие это мнимое. У Луначарского не было сомнений в том, что Коммунистическая партия и может и должна давать общее идейное направление работе деятелей искусства, анализировать результаты их творчества, выдвигать и пропагандировать актуальные задачи. И он напоминал, что плодотворность партийного руководства искусством возможна лишь в том случае, если коммунисты, принимающие в нем участие, будут сами учиться—? учиться применению основ марксистского мировоззрения к эстетике, изучать наследие, оставленное нам выдающимися художниками, теоретиками, историками искусства, знать современную художественную жизнь, уяснять себе и критически оценивать новые произведения.

Главная работа партийного руководства в искусстве – идеологическая. Государственное руководство страны будет в своем главном направлении руководиться партией. Однако именно государственному аппарату принадлежит осуществление практических функций: финансировать художественные организации и предприятия, распределять государственные заказы художникам и т. п. И в применении таких средств руководства Луначарский настаивал на величайшей осторожности, чтобы НИ одна из художественных групп не считала себя вправе выступать от имени государства. Наиболее недопустимыми он считал те случаи, когда тот или иной представитель власти, какой бы значительный пост он ни занимал, отдавал предпочтение какой–либо группе на основании своих личных взглядов и вкусов. В выступлениях Луначарского, в которых он выражал свои личные суждения, не было и малейшего оттенка «директивности», и возражали ему устно и в печати, как всякому критику.

Опасностью в области государственного регулирования Луначарский считал и «преждевременную эстетическую ортодоксию», исходя из которой могут механически отсекаться художественные тенденции, пусть сомнительные, не безусловно приемлемые, но все же, в возможности, несущие в себе жизнеспособные элементы. В вопросах искусства, утверждал Луначарский, требуется «тонкий химический анализ, а его может дать лишь художественная критика»; она много теряет в своей убедительности, если критик пользуется силой, бесконечно превышающей его собственную.

Эти взгляды Луначарского были партийными взглядами. Но борьба между группами, желающими все–таки получить особую государственную поддержку, приводила к тому, что одни упрекали его в преимущественной поддержке «левых», другие, наоборот, попрекали его «пассеизмом», то есть тем, что он отстаивает реалистическую традицию.

Последнее, конечно, было верно; Луначарский стоял за преемственность культуры, и это – одна из самых крупных его заслуг. Умножение и упорядочение государственных художественных коллекций, сохранение памятников старины, пропаганда великих завоеваний культуры – все это было нелегким делом, когда приходилось выступать не только против художественной, но и политической «левизны», выдающей себя за революционность и грозящей серьезными бедами. Он формулировал и проводил это важнейшее направление художественной политики Народного комиссариата просвещения как органа Советской власти.

Не меньшей была его роль художественного критика.

Для художника никогда не зазорно выражать дух своего времени, писал Луначарский, и добавлял: если это действительно дух его времени.

Все «новейшие школы» – это вчерашний день, не менее чем работы эпигонов, потерявших право именовать себя реалистами. Но именно те и другие преобладали в художественной культуре, доставшейся новому обществу от недавнего прошлого. Негативные задачи художественной политики вытекали, таким образом, из того, что социалистическое общество должно было свою культуру строить не на чистом месте. Жаловаться на это было бы смешно: если бы общество не было доведено капитализмом до состояния, когда социалистическая революция неизбежна, ее и не могло быть, – еще никогда ни один переворот, требующий от масс героизма и жертв, не совершался в силу одних лишь теоретических убеждений. О необходимости свержения капитализма свидетельствуют не только эксплуатация и угнетение трудовых масс, не только экономические кризисы и мировые войны, – упадочный характер культуры, в том числе художественной, также показывает, что без коренного переустройства современное общество не может выйти из туника.

Что «очищение от старой скверны» в искусстве и после свержения капиталистического строя будет долгим и трудным – это Луначарский знал и до Октября. Но еще в то время он писал, что это очищение может и должно быть делом художников, борющихся против буржуазного упадка. В Советской России положительная сторона этого процесса выдвинулась на первый план, притом предстала в принципиально повои форме. До этого она осуществлялась исключительно в деятельности немногих художников и небольших разъединенных групп; теперь творчество, сохраняя свой индивидуальный характер, вместе с тем обретало осознанное всеобщее социальное содержание.

Речь шла не об «отмене» личных творческих устремлений и не о нивелировании художественных объединений и групп с их особыми поисками стиля и техники, но о другом – об изменении социальной основы искусства в целом, о возвращении на этой почве искусству идейной значительности. В этом смысле искусство не могло не стать коллективным художественным делом.

Сразу же после Октября перед Советским государством встала задача – привлечь художников к участию в жизни страны. Это нужно было обществу ради его политических и культурных целей. И это убеждало художников в том, что новое общество ценит их труд, уважает сто и открывает перед художниками простор для их творческой работы.

Мы не будем здесь говорить о мерах, принятых нашим государством в 1918 1919 годах и направленных к достижению этих целей, – читатель прочтет об этом во 2–м томе сборника, где помещены статьи Луначарского па тему о «советизации» художников и об их консолидации. Остановимся на роли в этом процессе Луначарского и прежде всего – его художественно–критической работы.

За немногими исключениями, русские художники до 1917 года были аполитичны, в лучшем случае держались общедемократических либеральных взглядов. От подлинного знания социализма, тем более революционного пролетарского социализма, они были далеки – даже те, чей протест против дореволюционного буржуазно–феодального государственного строя России был достаточно силен. Если они и не были апологетами капитализма, то их социально–политические взгляды, сложившиеся стихийно, силой самой жизни в буржуазном обществе, были ограничены буржуазными представлениями. После Февраля и свержения царизма освобождение русского народа казалось им поэтому окончательно достигнутым, и Октябрь большая часть из них встретила с непониманием и неприязнью, частью и враждебно – антибольшевистская агитация имела на них влияние, которое необходимо было как можно скорее преодолеть.

В разрушении реакционных легенд первенствующее значение имели такие меры правительства, как охрана памятников искусства, улучшение материального положения художников (тяжелейшего в условиях военной разрухи), организация широких государственных закупок и заказов, заменивших собой частный рынок, устройство выставок, забота о постановке художественного образования.

Нет сомнения, что Луначарский как народный комиссар по просвещению, проводник этих мероприятий и нередко их инициатор, постепенно завоевывал все большее доверие. Его частые выступления на собраниях художников с докладами о художественной политике Советской власти, о положении искусства и его новых задачах рассеивали реакционные предрассудки и заставляли увидеть в Советской власти большую культурную силу. В самом Луначарском художники неожиданно для себя вынуждены были признать человека искусства, знающего искусство, его историю и современную жизнь, человека широко образованного и талантливого. Это немало помогло сближению между художниками и Советской властью.

Надо сказать также, что для многих художников старшего поколения Луначарский не был с самого начала незнакомцем – они знали его как художественного критика, читали его статьи в дореволюционной русской печати, слышали его публичные выступления за границей в годы его эмиграции, были с ним лично знакомы. Если им были далеки его политические убеждения и марксистский подход в суждениях об искусстве ими и не разделялся, если не для всех были приемлемы его взгляды на художественный реализи, то, во всяком случае, они не сомневались ни в его любви к искусству, ни в его компетентности в эстетических вопросах *.

* К сожалению, еще не учтены, не собраны, не исследованы хранящиеся в различных архивах документы, отражающие связь Луначарского с отдельными художниками – как наркома и более личную: переписка с ними, протокольные записи выступлений Луначарского на заседаниях художественных жюри, па собраниях художественных обществ и др. Не обследованы с этой точки зрения воспоминания и эпистолярное наследство художников. Его связывали более или менее постоянные отношения с А. Е. Лрхпповым. П. П. Кончаловскпм. А. И. Кравченко, Б. М. Кустодиевым, Д. П. Штеренбергом. Ф. С. Богородским, И. Э. Грабарем, В. И. Дени. Н. А. Касаткиным. П. В. Кузнецовым, С. В. Малютиным, И. П. Машковым, А. А. Осмеркипым, П. А. Радимовым, К. Ф Редько, А. В. Шервудом, И. Г. Фрих–Харом. С. Т. Коненковым, В. П. Комарденковым, И. В. Жолтовским. К. Ф. Юоном. Ф. Ф. Федоровским, К. А. Коровиным (список наш, составленный по памяти, конечно, не полон); старое знакомство, поддерживаемое позднее эпизодической перепиской, – с И. Е. Репиным, II. К. Рерихом, А. Н. Бенуа. С Г. Б. Якуловым Луначарского связывала дружба.

Наш перечень не включает имена деятелей, критиков, историков искусства, среди которых были Я. А. Тугендхольд, А. М. Эфрос, А. А. Федоров–Давыдов. И. Л. Маца, А. В. Бакушинский и другие.

Всем группам художников не могли быть безразличны и оказывали на них воздействие мысли Луначарского о высоком назначении искусства, определенность его критерия художественности в сочетании с широтой взглядов.

Не менее действенной была и другая сторона художественно–критической деятельности Луначарского в послеоктябрьский период – та сторона, которая была обращена к «потребителям искусства».

Он всегда верил, что их отклик на художественные произведения современников будет даже более убедительным для «производителей искусства:», чем отзывы специалистов, когда образуется живая, подлинно демократическая среда, научившаяся любить и понимать искусство и получившая возможность проявить свое мнение. Художникам же, когда они научатся прислушиваться к голосу трудовых масс, этот отклик поможет «постичь подлинную душу времени». На протяжении всей деятельности Луначарский ставил перед собой цель – способствовать устранению отрыва профессионального искусства от народа. Но до Октября его статьи об искусстве могли читаться лишь образованными людьми, и между ними было совсем мало культурно передовых рабочих. В этом отношении само изобразительное искусство– не только посвященная ему критическая литература – было в гораздо худшем положении, чем художественная литература.

Положение резко изменилось, притом с быстротой, какой трудно было ожидать. Шла гражданская война, а Государственное издательство не успевало удовлетворять спрос, выпуская по дешевой цене многотысячные тиражи сочинений русских классиков, переполнены были уже открывшиеся музеи – даже издавна популярная Третьяковская галерея никогда еще не видела такие толпы в своих залах; один за другим возобновляли свою работу старые театры и во множестве организовались новые, в их числе передвижные и клубные. Деятельно брались за дело художники – в первую очередь оформители, плакатисты, декораторы.

Масса новых зрителей требовала, чтобы ей дали руководителей – даже, скорее, путеводителей по неизведанной области, полной впечатлений: не получая ниоткуда первоначальной помощи, большая часть этих людей, прихлынувших к искусству, могла так же стихийно и отхлынуть. Отдадим должное работникам художественных музеев: многие среди них, откинув элитарные предрассудки, горячо взялись за пропаганду искусства, обучая с азбуки умению им пользоваться. А перед Луначарским и его ближайшими сотрудниками встала новая задача: помочь – также нуждающимся в помощи – всем, кто проводил экскурсии и читал популярные лекции. Составлялись и издавались брошюры, планы, читались лекции для лекторов – Луначарский как организатор, пропагандист, критик участвовал во всех работах, которые не прекращались и в последующие годы (см. статьи «Почему мы охраняем дворцы Романовых», «Почему мы охраняем церковные ценности», лекцию для экскурсоводов Третьяковской галереи и др.).

Он считал, что массовому зрителю должны быть доступны все значительные, все интересные своей характерностью произведения, в том числе И далекие нам; лишь политически враждебная агитация и порнография могут подвергаться запрету. В нашей стране Коммунистическая партия и государственная власть, повторял Луначарский, имеют достаточно средств, чтобы благоприятствовать наиболее близкому искусству, не исключая все другое административным способом, а партийная марксистская критика способна разъяснять преимущества передовых художественных явлений.

Постоянно помня о классовом, идеологическом содержании искусства, Луначарский решительно противился вульгаризаторскому «подведению социально–классовой базы» под любое произведение: «Так можно ставить задачу, когда речь идет о целых эпохах, о целых больших сменах в искусстве, – писал он. – Когда же говорится об отдельных направлениях в собственном смысле этого слова, которых бывает по дюжине одновременно, которые иногда живут даже не по нескольку лет, а только по нескольку месяцев, то было бы смешно искать за такими поверхностными изменениями таких глубинных причин» (см. статью «Искусство и его новейшие формы», 1924).

В том же году он уточнил эту мысль в лекции о литературе, прочитанной в Коммунистическом университете им. Я. М. Свердлова: «Марксистский анализ заключается не в том, чтобы для каждого литератора и литературного произведения находить целостный и чистый без примеси классовый базис, а в том, чтобы часто в смятении и разнообразии, даже иногда в мути данного произведения данного автора найти те линии, те элементы, те лучи, которые, исходя из разных классов, перекрещиваются здесь. Только при таком условии вы сможете все явления… в конечном счете свести к классовой борьбе и разложить на собственные элементы реактивами классового марксистского анализа».

Только таким способом, по Луначарскому, можно определить основную социально–политическую направленность произведения. Не исключал он и случаи однозначности содержания, когда нет нужды в тонком анализе с этой точки зрения.

Полемика Луначарского против вульгаризации марксистского подхода и анализу художественных произведений имела теоретическое значение, имела и непосредственный художественно–политический смысл. Пользуясь неверно понятыми и переделанными в буржуазно–позитивистском духе марксистскими терминами, вульгарная социология вводила в искусствоведение вместо понятия «отражение реальной действительности» субъективистское понятие «классовой психоидеологии». Исходя из него, критики вместо анализа объективного социального содержания произведений искусства посредством примитивных словесных приемов устанавливали их «классовый эквивалент», прикрепляли любого художника даже не к классу, а к какой–либо «классовой прослойке» и на этом строили свои оценки и выводы, больше похожие на диагностику: «здоров», «болен, но поддается лечению», «безнадежен». Соответственно таким оценкам критика либо восхваляла авторов иногда совсем слабых, либо свысока указывала пути к исправлению, либо, наконец, обрушивала на художников политические обвинения, несправедливые уже потому, что отправной точкой для них была все та же пресловутая «классовая психоидеология». Разумеется, такое «воспитание» шло вразрез с советской художественной политикой и могло только мешать деятелям искусства.

Луначарский настаивал на конкретном, точно дифференцированном и тонком подходе к творчеству каждого художника, лишь бы оно заслуживало анализа. Политическую узость оценок он считал политическим недомыслием и выражал свое мнение достаточно резко. Это обходилось ему порой недешево – он становился объектом яростных насмешек и нападок, но это не могло его заставить отклониться от проведения ленинской культурной политики.

Луначарским запечатлены важнейшие события в советском изобразительном искусстве 20–х годов. Его статьи дают представление о творческой личности многих художников, об их объединениях, об их усилиях найти эстетические основы для развития искусства, правдиво отражающего жизнь, живущего современной жизнью народа.

Сквозь пестроту художественных «манифестов», разноголосицу мнений, характерную для 20–х годов, прослеживается существенное содержание дискуссий – это были споры о реализме. Луначарский принимал в них участие устными выступлениями и статьями, примером своего конкретно–критического анализа и критикой критиков. Как на характерный образец его деятельности укажем на те его статьи, в которых он пишет о творческих и организационных проблемах Ассоциации художников революционной России (АХРР), возникшей в 1922 году под лозунгом создания искусства народного, реалистического, современного. Поддерживая программу творческой деятельности этой ассоциации, пропагандируя консолидацию советских художников на почве указанной ею цели, Луначарский критически отзывается о недостатках выставляемых «ахрровцами» работ, зачастую отмеченных слабостью художественного умения и тенденцией к «фотографическому реализму», к натурализму. Его беспокоили также признаки непринципиальной борьбы АХРР с другими группами художников, и ои призывал к тому, чтобы критические выступления руководителей АХРР не отклонялись от непременного условия для успеха – свободы творчества и свободы дискуссий внутри организации.

Таким образом, в статьях об АХРР собственно художественные вопросы вопросы мастерства непосредственно связываются с принципами художественной политики.

Постоянная память о том, что советское искусство принадлежит народу, возвышала Луначарского в его борьбе за художественный реализм над большинством его современников – критиков из «правого» и особенно из «левого» художественного лагеря, слишком узко, с «направленчеекоп» точки зрения смотревших на то, что по сути является общенародным делом.

В этом также состоит одна из больших заслуг Луначарского – художественного критика и деятеля.

Не так давно писавшему о Луначарском приходилось начинать словами: имя Луначарского известно широко, а кто он был и что писал – знают немногие. В этом не было преувеличения.

Не считая двух книг («Ленин и литературоведение» и сборника статей «Юбилеи»), подготовленных при участии автора в последний год его* жизни, с 1934 по 1954 год было издано лишь семь книг (из них три сборника статей о русской классической литературе и один о Горьком). Помимо этих изданий появлялись отдельные статьи – иногда полностью, а чаще в отрывках. Неопубликованное при жизни печаталось только в журнале «Литературный критик» за 1934—1937 годы.

Лишь с 1955 года повременная печать и книгоиздательства начали проявлять больше внимания к сочинениям Луначарского. Несколько сборников расширили представление о нем как о литературном критике. Журналы поместили ряд небольших новых публикаций. Появились и исследования, которые напомнили, что уже давно есть потребность в систематическом собирании и изучении литературного наследия выдающегося советского деятеля. Но это был, так сказать, подготовительный период. Перелом начался в 1963 году, когда Институт мировой литературы имени А. М. Горького выпустил первый из восьми томов сочинений о художественной литературе и эстетике – собрания, хотя и не полного, но такого, какого у Луначарского никогда – ни при жизни, ни после смерти – еще не было. Окончание этого издания в 1967 году сделало обозримой большую часть его литературно–критического наследия. Написанное М. А. Лифшнцем краткое послесловие к 7–му тому, посвященное эстетическим взглядам Луначарского, имеет значение образца для нового, научного подхода к изучению этой сложной проблемы.

В 1970 году 82–й том «Литературного наследства» (А. В. Луначарский. Неизданные материалы. Ред. Н. А. Трифонов) ввел в обиход науки новый материал, который, без сомнения, будет так или иначе использован в последующих изданиях сочинений Луначарского и поможет биографам в их работе (особенно трудной потому, что сам Луначарский мало заботился о сохранении документов, относящихся к его жизни).

Значение другого, 80–го тома «Литературного наследства» – капитального труда, озаглавленного «Ленин и Луначарский» («Наука», 1971)—неоценнмо. Переписка Ленина с Луначарским, доклады, отчеты, письма Луначарского Ленину, опубликованные здесь впервые (или впервые с такой полнотой, притом в виде двусторонней переписки), добавляют существенные черты к образу Ленина – человека, партийного и государственного руководителя.

В том же, что относится к пониманию личности Луначарского («притчи его жизни», как назвал это в упомянутом нами послесловии М. А. Лифшиц), материалы 80–го тома «Литературного наследства» представляют подлинное открытие. Вероятно, даже люди, близкие к Луначарскому в дореволюционные и в первые революционные годы, работавшие непосредственно с ним,' очень многое узнали лишь из чтения этих документов. Доклады Луначарского Ленину, написанные в 1919 году, о положении в ряде областей и городов (публикация В. Д. Зельдовича) воскрешают реальную картину политической и экономической жизни страны в тяжелейший из годов гражданской войны. Вместе с тем они воскрешают живой облик Луначарского, незнакомый тем, кто привык связывать его имя исключительно с культурно–просветительной и художественной деятельностью. Масштаб непосредственно политической работы Луначарского, посылаемого Лениным для выяснения положения на фронтах и в тыловых районах страны, уверенность Ленина в том, что Луначарский сумеет в кратчайший срок правильно разобраться в путанице событий, – все это приближает нас к истинному пониманию личности Луначарского. И такое понимание проливает новый свет также на все специальные стороны его работы, в том числе и в области эстетики, в области искусства.

К тому, что читатели и исследователи Луначарского получили в последнее десятилетие, надо добавить еще одно – выпущенный в 1975 и 1979 годах труд: «Анатолий Васильевич Луначарский. Указатель трудов, писем и литературы о жизни и деятельности. В двух томах» (М., «Книга»). До сего времени все, даже лучшие указатели содержали выборочные и по тематическому признаку отобранные списки печатных материалов. Целью же этого труда была возможная полнота учета и первоначальная классификация всех работ Луначарского на русском языке, вышедших в дореволюционный и советский период. (Всего в списке первого тома, включая повторные публикации, 4008 единиц.)

Характеристика издания дана в предуведомлении от составителей: «Библиографический указатель предназначен не только для читателей, специально интересующихся работами А. В. Луначарского, но и для самого широкого круга лиц, занимающихся историей развития общественной мысли, литературы, театра, изобразительного искусства в нашей стране и за рубежом, различными проблемами философии, культуры, педагогики». Составители точно сформулировали свою задачу: их трудом освещен необычайно широкий круг культурных областей, к которым обращался в своих сочинениях Луначарский, показан огромный объем его знаний и деятельности.

В литературном наследии Луначарского библиографы выявили (главная заслуга здесь принадлежит К–Д–Муратовой) более 300 работ об изобразительном искусстве. (Первая из этих его статей напечатана в 1903, последняя – в 1933 году.) Во многих случаях в них рассказывается о посещении музеев, выставок, мастерских художников, о спорах в печати; другие статьи – например, «Искусство и его новейшие формы», «Парижские письма», «Дискуссия об АХРРе» – посвящены в основном характеристике новых художественных направлений, анализу их эстетических принципов и ценности, значения в современной общественной жизни. Цикл этюдов «Философские поэмы в красках и мраморе»–это размышления, вызванные произведениями художников античности и итальянского Ренессанса; и в этой работе, хотя автор лишь в некоторых выводах прямо говорит о связи общественно–художественных проблем прошлого с задачами искусства своего времени, актуальность поставленных им этических и эстетических вопросов очевидна, а такие главы, как «Примитивы и декаденты», непосредственно примыкают к критике модернизма конца XIX – начала XX века. При всем разнообразии тем и конкретного материала в отдельных статьях все они объединяются главной целью – выяснением и утверждением нового, нарождавшегося реалистического социалистического искусства («Знать все, чтобы выработать свое»). Это основное содержание художественно–критической деятельности Луначарского ясно выступает в его работах о советском изобразительном искусстве в те годы, когда он, как писатель, критик и народный комиссар просвещения, проверял свои взгляды практикой социалистического строительства. Последний период жизни Луначарского замечателен глубиной его неутомимой, смолоду начатой работы над развитием своего мировоззрения, над уточнением своего теоретического мышления. Его работа о ленинском наследии в области культуры и искусства по сей день занимает видное место в нашей марксистской эстетической науке.

Эстетическое наследие самого Луначарского заключается не только и даже, может быть, не столько в таких теоретических по форме произведениях, как «Основы позитивной эстетики» и других. Его конкретно–критические статьи одновременно представляют в своей совокупности конкретно–исторический очерк изобразительного искусства за несколько десятилетий и разностороннее изложение проблемы художественности, неотделимой от проблемы реализма.