Текст книги "Вкус запретного плода"

Автор книги: Анастасия Орехова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

2

Утром Марина проснулась в полной растерянности: какой здесь, в широкой Денисовой постели, у них вчера был сексодром! Кто-то стучал в дверь. Машинально взглянула на Денисовы часы со светящимся циферблатом, они лежали на стуле перед кроватью. На часах было пять. «Что за черт? – подумала она. – Кто это будит меня так рано?»

– Малыш, ты одна? – спросили из-за двери. – Малыш, можно, я зайду?

– Конечно, зачем спрашиваешь?

Только Денису могло прийти в голову стучаться в собственную комнату!

– Что случилось, почему ты не спишь? – сонно прошептала она, с любовью глядя в его прекрасные глаза, в которых не было и тени сна. «С кем он был?»

– Ничего не случилось, а бужу я тебя, потому что мы с тобой сейчас едем в Москву.

– В Москву?! Сейчас?!

– Ну, не сию секунду. У тебя есть… – Денис искоса поглядел на часы, – еще ровно сорок пять минут. Вставай, малыш, на самом деле это совсем немного.

– Но почему?

– Потому что послезавтра у тебя кончаются каникулы, тебе надо в школу, по крайней мере, для того, чтобы официально освободиться от обязанности ходить туда каждый день. А еще потому, что через десять дней твоя свадьба. И уж поверь мне, с этим тебе тоже предстоит немало мороки. Кольца покупать и всякое такое. Так что скорей вставай и начинай собираться.

Денис легонько щелкнул Марину по носу, и Марина окончательно проснулась. Она села на постели, запустила пальцы в волосы и приподняла над затылком свою тяжелую гриву.

– Денис, а что ты мне вчера ничего про это не сказал? Ты сейчас только вспомнил?

– Нет, малыш, я не только знал, я об этом всю неделю думал. Как нам всем будет тебя не хватать и вообще… А не говорил, потому что не хотелось тебя огорчать. Ты последнее время ходила такая счастливая, обо всем на свете забыла. И тут вдруг я с этой окаянной прозой жизни! Я все никак не мог сказать и…

– Дотянул до последнего, – с улыбкой докончила Марина. – Ты знаешь, а я не так уж и огорчена, – сказала она, чтобы подразнить его. – Я соскучилась по маме и даже по отцу, потом, начинается третья четверть, значит, скоро должна приехать Аня. Может, она уже приехала, – мечтательно протянула Марина.

– Кто это Аня? – спросил Денис.

– Моя лучшая подруга. – Марина встала и принялась лихорадочно одеваться.

– Не спеши так, мы не опаздываем, – растерянно глядя на нее, произнес Денис. – Неужели тебе так хочется поскорее отсюда уехать?

– Хочется, – Маринина всклокоченная голова вынырнула из балахона. – Это ненадолго, правда? – Марина вдруг испуганно взглянула на Дениса: может, она его не так поняла?

– Фу ты, а я было испугался, – Денис облегченно вздохнул. – Решил, что ты нас бросить надумала.

– Что ты, Денис, как тебе такое в голову пришло? – ужаснулась Марина. В порыве раскаяния она бросилась ему на шею и быстро, по-птичьи, поцеловала в губы, будто клюнула, типичный для Крольчатника поцелуй на бегу. Раньше Марина себе такого не позволяла, но в последние дни в ней появилась и довольно быстро крепла уверенность в себе и в других, уверенность, которой ей так раньше недоставало.

3

Она ни с кем не попрощалась! В Москве, на вокзале, Марина вспомнила об этом и заревела белугой.

– Малыш, родной мой, не плачь! – успокаивал ее Денис на глазах у всего честного народа. – Они понимают, что ты не нарочно, у всех есть твой телефон, у кого нет, я дам, мы же не бросаем тебя, звонить будем и вообще… Я тебе записал свой рабочий и дни моего дежурства, – Денис сунул ей в руку маленькую, вчетверо сложенную бумажку. – Глядишь, и встретимся. Милая моя, девочка моя, успокойся, пойми, мы теперь без тебя никуда! Не плачь, возьми себя в руки, ты же будущая Крольчиха!

– Кто? – Марина вытерла слезы. – Вот дождетесь, рожу вам и вправду не ребенка, а какого-нибудь кролика, – пригрозила она.

– Делов-то! Думаешь, мы твоего кролика не будем любить?

– Да, вы будете! Вы всех будете любить, вам только дай волю! Володечку любите как-нибудь… поосторожнее, что ли.

Денис довел ее до подъезда за ручку. В подъезд не зашел и даже не поцеловал: вдруг кто из родителей в окно смотрит?

– Ну, счастливенько! Не скучай, ходи в школу, веди себя хорошо и будь умницей! Большего от тебя не требуется. Сергей тебе на днях позвонит, обсудите с ним свадьбу. И мы будем звякать, не бросим, не беспокойся.

– Я не беспокоюсь, – чуть слышно прошептала Марина, – всем привет!

– Ага. – Денис легонько притронулся к рукаву Марининого пальто, повернулся и побежал. При входе в арку он оглянулся и послал Марине воздушный поцелуй. Она, конечно, ответила, но он уже скрылся в темном провале арки.

Марина почувствовала, как рвется у нее в груди сердце. Ей не просто хотелось немедленно бежать за ним, она не могла не бежать, непонятно было, почему она стоит как истукан! Но бежать было нельзя. Марина изо всех сил вцепилась в дверную ручку. И тут из окна до Марины донесся знакомый, родной, самый близкий на свете голос:

– Маринка, доченька! Приехала наконец? Что ты там стоишь, поднимайся скорее!

Марина через силу улыбнулась, кивнула маме, вошла в подъезд и пошла по лестнице вверх, все убыстряя и убыстряя шаги, гадая про себя, почему мамин голос раздался именно в этот момент, а не, скажем, минутой раньше. Интересно, видела она Дениса? Мама у Марины чуткая, болезненно деликатная, очень было похоже на нее дождаться, пока Денис уйдет, и только после прикрикнуть.

4

Дома ничего не изменилось. То же большое зеркало в прихожей, та же люстра под потолком («пластмасса под стекло, которое под хрусталь», как говорит о ней мама), тот же Фунтик, с лаем выбежавший из комнаты.

Вот только… Марина прислушалась. Нет, ей не показалось. Компьютер молчал!

– Папа дома? – спросила она осторожно. Мало ли что у них за это время произошло!

– Дома, дома, – послышался из кухни полузабытый, очень странно звучащий голос, и в коридоре появился папа собственной персоной, в новом тренировочном костюме, гладко выбритый, с дорогой сигаретой в зубах. Папа – вот чудеса! – подошел к маме и положил ей на плечо руку. На мамином лице появилась незнакомая Марине блаженная улыбка.

Мама тоже изменилась. Что с ней? Марина склонила голову на плечо и с легким испугом оглядела маму с ног до головы. Ну так и есть! Точно!

– Мам, как же ты могла? – сдавленным голосом спросила Марина.

– Что? Ах, косу отрезать? Но, доченька, это была такая тяжесть, просто терпеть невозможно! Я уже не в том возрасте, чтобы таскать ее на голове! Но не расстраивайся: я не выбросила ее, она в твоем шкафу, на верхней полке.

«Ничего себе, – ужаснулась Марина. – Хоть бы не забыть, а то наткнешься неожиданно, со сна, сунешься за чем-нибудь в шкаф, а там… на верхней полке холодные, мертвые волосы, словно с трупа срезали, легкие, скользкие, липнут к рукам. Бр-р!» – Она содрогнулась.

– А по-моему, Люське так идет, – проговорил папа с совершенно неожиданной в его голосе легкой, игривой интонацией. И что было совсем невероятно, любовно потрепал маму по коротко стриженному затылку.

На маме был новый халат. Синий, шелковый, с золотыми драконами. «А ей в самом деле так хорошо, – с удивлением подумала Марина. – С этой прической мама теперь просто как девочка! Ежели Магда в свои семьдесят умудряется оставаться ослепительной красоткой, то уж моей маме, которая в сравнении с ней еще девчонка в свои какие-то там тридцать восемь, и сам Бог велел!»

А как смотрел на нее папа! Марине и в голову не приходило, что взрослые люди могут так друг на друга смотреть. Им-то, казалось бы, зачем? «Понимаю, любовниками были бы, тогда ладно, но эти вроде бы законные супруги? Взбесились они тут, что ли? – подумала Марина в легком трансе. – Как он ее сейчас назвал? Люська? Определенно свихнулся! А смотрит как! И она… Господи, как же я теперь с ними жить буду?»

Все трое молчали, видно, им попросту нечего было сказать друг другу! Возникла неловкость. «Черт подери, – сообразила наконец Марина, – я им теперь, чего доброго, мешаю! А мне тут еще целый месяц жить!

Ну ничего, ничего, – неуверенно успокаивала себя Марина, – уж как-нибудь, все-таки родные мама и папа, авось за дверь не выкинут… Я, в конце концов, тоже здесь прописана!»

– Ну, здравствуйте, мама-папа! – вымолвила наконец Марина, не в силах дольше терпеть эту паузу, во время которой эти психи безотрывно пялились друг на друга. – Как вы тут без меня живете?

Но она знала ответ на этот вопрос.

Распаковав вещи и с наслаждением выкупавшись в своей родной ванне, Марина решила, что все не так плохо, влюбленные предки ей ни капельки не мешают, может, даже наоборот: избыток внимания Марину лишь злил.

Вымывшись, Марина с четверть часа разглядывала себя в огромном, во всю стену, зеркале. Да, живот у нее появился, или, вернее сказать, животик, но про любимые джинсы придется забыть – даже в нелюбимые она с трудом влезет. Пожалуй, придется скоро переходить на брюки от тренировочного костюма, и резинку в них наверняка придется ослабить. А если свитер сверху посвободней надеть, так вообще никому ничего в голову не придет!

И вполне довольная собой Марина в своем стареньком розовеньком халатике, разрисованном светло-зелеными кубиками, похожими на крохотные дома, в каждом из которых тебя кто-нибудь ждет, прошествовала к себе в комнату.

Марина с разбега кинулась на тахту, легла на спину и на радостях закрутила ногами «велосипед» – она дома, дома, дома! Что ни говори, как это здорово – ощутить себя снова маленьким ребенком.

– Мариночка! Завтракать иди, детка! Блинки будешь?

– А то! – Марина легко спрыгнула с тахты и понеслась в кухню. Фунтик с лаем кинулся за ней. Папа с порога маминой комнаты проводил их тяжелым взглядом.

– Надо же, замужняя женщина, а скачет, как коза! Все твоему мужу расскажу! – Мама шутливо погрозила Марине пальцем. – Кто он у тебя, кстати, такой?

«А черт его знает!» – едва не ответила Марина, но вовремя прикусила язык и дипломатично произнесла:

– Ну как тебе сказать, мам? Человек.

– Да уж наверное, не кошка и не собака! – Мама рассмеялась.

Мама взяла сковородку прихваткой и перекинула Марине блины на тарелку.

– С вареньем тебе или с медом? – спросила ласково.

– Со всем! – Марина подошла к маме, обняла ее и поцеловала. – Мамочка ты моя! – зашептала она ей в самое ухо. – Как же я тебя люблю! Как же я по тебе соскучилась!

– И я по тебе, – мама нежно прижала к пышной высокой груди Маринину голову. – А новостей сколько накопилось, сколько надо тебе рассказать! Ты знаешь, Аня приехала!

– Приехала! – ахнула Марина. – И ты мне до сих пор ничего не сказала? Ой, раз так, побежала звонить, мамочка, ты уж прости, но я не смогу есть, пока ей не позвоню! Шутка сказать – полгода не виделись! Мамочка, прости меня, пожалуйста, я только позвоню, скажу ей, что тоже приехала, – и сразу назад, ничего еще и остыть не успеет. А остынет, тоже не беда, твои блины я и холодными съем! – И Марина стремглав ринулась к телефону.

Аня взяла трубку сама, но голос ее показался Марине таким далеким, точно она говорила из Америки. Впрочем, Аня ей как будто обрадовалась.

– Марин, ты где пропадаешь? Я уже целую неделю дома! Звоню-звоню, а тебя все нету! Мама твоя говорит – вышла. Но нельзя же постоянно выходить, надо и приходить когда-нибудь! И в школе говорят, что ты последние три недели перед каникулами пропустила. Что с тобой было – болела?

– Да. Нет. Слушай, нам надо встретиться, это не по телефону.

– Почему не по телефону? Слушай, и голос у тебя какой-то странный. Ты почему на письмо мое не ответила? Случилось что-нибудь?

– Еще как случилось! – завопила в трубку Марина, лихорадочно соображая, что бы ей такое сказать. «А, ладно, скажу как есть!» – решила она наконец и радостно проорала: – Понимаешь, Аня, я замуж выхожу! И еще у меня ребенок будет! Представляешь?

Марина постаралась прокричать обе эти новости по возможности легко и беззаботно, стараясь не зацикливаться на том, что каждая из них способна вызвать у Ани шок.

Аня ошалело замолчала.

– Эй, – сказала она спустя минуту совсем другим тоном, – эй, Марин, ты что, все это всерьез?

– Серьезней не бывает! А что тут такого? Ничего особенного! Ты знаешь, я очень счастлива!

– Хм! – сказала Аня. – Да, голос у тебя в самом деле странный. Знаешь что, приходи сегодня ко мне. Будем разбираться.

– Да хоть сейчас! – все тем же бездумно-эйфорическим тоном прогромыхала Марина в трубку. – Вечером, часиков в пять, хорошо? Шутка ли, сто лет я тебя не видела! Как оно там, в Америке, было?

– В Америке? – медленно, раздумчиво переспросила Аня. – Знаешь что? Это, пожалуй, тоже не по телефону.

5

– Ну рассказывай скорей, мамусь, что у вас без меня стряслось? С чего вы с отцом оба как шальные бродите? – еле выговорила Марина с полным ртом, возвратившись наконец к блинам. – Его, может, с работы выгнали?

– Нет, что ты! – Мама неожиданно засмеялась, хотя, логически рассуждая, Маринино предположение должно было бы ее ужаснуть. – Совсем в другом дело.

Мама уселась напротив Марины на табурет и внимательно поглядела ей в глаза.

– Видишь ли, Марина, ты девочка уже взрослая, – нерешительно начала мама, замолчала, секунду помедлила и наконец выпалила: – Одним словом, мы решили завести еще одного ребенка.

Ребенка? Еще полгода назад Марина встретила бы эту новость с восторгом, но тогда она сама еще была ребенком, и весть о братике или сестричке, живой кукле, которую можно будет нянчить, играя потихонечку в маму, обрадовала бы ее.

Но сейчас все изменилось. «Ну вот, – тоскливо думала Марина, – ну вот, стоило мне уехать, как они… обо мне забыли. Теперь я им не нужна, они скоро родят другую. Подумать! Другая девочка будет жить в моей комнате, спать в моей постели, играть в мои игрушки, а мне, если я приеду вдруг в гости, постелют на диване в кухне. И… что же тогда? Мама, значит, больше уже не моя мама, раз у нее теперь будет другая дочка? – Марина почувствовала, что на глаза у нее наворачиваются слезы. – Тьфу, какая чепуха! О чем я? – подумала она со стыдом. – К чему себя так накручивать! Да к тому же еще сегодня утром я хотела навсегда остаться в Крольчатнике, вообще никогда не приезжать в Москву!»

Однако чувства в Марине явно брали верх над разумом. Никакие рассуждения, никакие самоуговоры не помогали. Марина понимала, что сама во всем виновата. У нее теперь своя жизнь, почему же у родителей не может быть своей? Господи, что ж она наделала, уехала на сто лет, ни с кем не посоветовавшись, ни у кого толком не спросившись, ну хорошо, пусть не на сто лет, пусть на месяц – поезд уже ушел, в прошлое возврата нет, не быть больше Марине маминой маленькой девочкой.

«Я даже не звонила! – с запоздалым раскаянием ужасалась Марина. – Действительно, кому нужен ребенок, который, прожив семнадцать лет в родительском доме, потом уезжает и за целый месяц ни разу не звонит? Я ушла от них, и теперь у них будет другая. Я не подумала о них, а теперь они не будут думать обо мне. Очень даже просто».

Глазами, полными слез, Марина обвела кухню. Господи, как же так! Это теперь не ее дом! Одно дело – самой себе так говорить, совсем другое – обнаружить, что это и в самом деле так. Точка, отрезано, назад не переиграешь! А что, если в Крольчатнике что-нибудь поломается? Там довольно странная семья. Куда тогда Марина пойдет? Теперь ей некуда пойти! Ох, что она наделала! И Марина горько заплакала, уронив голову на лежащие на столе руки. Порыв ветра из форточки отогнул сиреневенькую занавеску на окне.

– Марина, доченька, что с тобой, что ты, не плачь! – испугалась мама. – Ты что подумала? Что мы тебя разлюбили? – Марина молча утвердительно затрясла головой, не переставая плакать. – Какая же ты глупая! Родная моя, успокойся, не плачь! Выбрось из головы! Поверь мне, ведь ты сама почти мама: это просто невозможно, немыслимо – перестать любить своего собственного ребенка, свою кровиночку! Ну что ты, да Господь с тобой. Слушай, да успокойся же ты, в конце концов! – Марина продолжала плакать. – Ну хочешь, хочешь… Ну раз ты так к этому относишься… Хочешь, я аборт сделаю? – У матери на глазах показались слезы.

– Не смей! – белугой заревела Марина, бросаясь маме на шею. – Не смей, мамочка! Он ведь тоже маленький! Он жить хочет!

Теперь они обе плакали навзрыд, рыдали в голос, тесно прижавшись друг к дружке, и Маринин ребенок толкался у нее внизу живота изо всех сил, точно стремясь присоединиться к ним.

Наплакавшись вволю и в конце концов успокоившись, они так и остались сидеть на диване в обнимку и, чувствуя себя не столько мамой и дочкой, сколько подружками, принялись болтать.

– А у тебя так бывает?

– Ага, особенно по утрам.

– А вот когда я тебя носила…

«Меня, – с грустным удивлением подумала про себя Марина, – нет, не меня, а того младенца, который когда-то был мною». На секунду ей стало жалко, что она никогда не видела этого младенца, от него остались одни только карточки. Марина вспомнила одну из таких фотографий: пухленькая, голенькая, смуглая малышка, черней даже, пожалуй, чем сейчас, Марина лежит на спине в корзинке, а корзинка стоит на мраморных ступеньках террасы какого-то дома. На заднем плане все синее, раньше Марина считала, что это небо, теперь ей вдруг показалось, что море, надо снова посмотреть, откуда вдруг море?.. В руках у младенца на фотографии какой-то огромный лист, да-да, ужасно большой лист, необычный, не кленовый, не дубовый, чей же тогда? Перед Марининым внутренним взором вдруг ясно-ясно предстала та давнишняя фотография, и она увидела, что в руках у младенца была магнолия. Да, лист магнолии, его ни с чем не перепутаешь, Марина их видела у соседской девочки Эльвиры. Они были беженцы из Абхазии и привезли с собой оттуда массу всякой экзотики. Странные люди, не слишком похожие на обычных кавказцев, какие-то слишком поэтичные. Они здесь недолго жили, года полтора, потом уехали в Израиль.

– Мама, – вслух сказала Марина, – когда я родилась, на Кавказе еще не было войны? Ну, в Грузии там, в Армении, в Карабахе?

– По-моему, нет. А почему ты спрашиваешь?

– Я просто подумала, как вы меня маленькую могли туда возить, если шла война? Тогда, наверное, туда все ездили отдыхать летом, как сейчас в Крым?

– А почему ты думаешь, что мы тебя маленькую возили на Кавказ? – Мама вдруг нахмурилась, как всегда, когда пыталась скрыть волнение.

– Ну как же, помнишь, на моей первой фотографии я лежу на террасе в корзинке и играю листом магнолии. Мне ведь там месяцев пять, верно? Наверняка это где-нибудь на Кавказе снято, и горы на заднем плане, я сейчас вспомнила. Мам, скажи, это Кавказ, да?

– Да. – Мама как-то странно поглядела на Марину и вдруг мечтательно улыбнулась. – Да. Ты тогда была совсем маленькая.

– Значит, я все-таки была на Кавказе, хоть теперь ничего и не помню! – рассмеялась Марина. – Вот здорово! Ужасно люблю путешествовать!

– Особенно в закрытой корзинке! – поддела ее мама, которая, похоже, совсем успокоилась.

– Мама, – спросила Марина минуту спустя, – но все-таки почему вы решились, я хочу сказать, сейчас такое трудное время… – Машинально Марина произнесла одну из фраз, миллион раз слышанных ею в метро или во дворе. – И вы уже не молодые, – выдала она очередное клише.

– А ты считаешь, что рожать могут только несовершеннолетние, вроде тебя? – Выпрямившись, мама откинула со лба густую, вьющуюся, черную как смоль челку. – Мне тридцать восемь, а рожают и в сорок, и в пятьдесят. А время… Да, думается мне, время никогда не бывает слишком легким, я, во всяком случае, не помню в своей жизни особенно легкого времени. Другое дело, что трудности всегда разные. Мы ведь давно хотели, теперь, когда ты стала большая… – Мама не договорила.

Марина склонила голову на плечо и снова внимательно оглядела красивую, совсем не старую женщину, сидящую рядом с ней. «Вот это моя мама? Ох, даже как-то не верится. Может, просто я за этот месяц успела ее позабыть? Нет, этого влажного блеска в глазах, этих полных, чувственных губ, этого ясного, матово-смуглого лба с красиво лежащими на нем блестящими иссиня-черными завитками – этого не было! Или я просто не замечала? С ума сойти! Нас можно принять за сестер!»

Мама встала с дивана, тоже новым, незнакомым, гибким и плавным движением, легко ступая, подошла к плите, выключила газ под чайником и приготовила им обеим кофе.

– Маринушка, подлить тебе сливок? – заботливо спросила она.

Марина машинально кивнула. Она не знала, что с ней приключилось, она безумно любила эту женщину, свою маму.

«Может быть, попытаться ей все рассказать? Мне кажется, она поймет. Или не стоит?..»

– Люсь, ты где там пропала? – послышался из коридора игривый, с хрипотцой папин голос.

– Лешенька, мы тут, – с нежными, какими-то прямо-таки кошачьими модуляциями откликнулась мама. – Иди пить кофе!

– Мама, – быстро проговорила Марина, – я, пожалуй, потом попью, ладно? Что-то мне сейчас не хочется. Я пойду лучше прилягу, хорошо?

– Давай, – уже не глядя на Марину, легко согласилась мама. Она смотрела на папу, который появился на пороге кухни и тоже смотрел на нее. И как смотрел! Это стоило видеть! Его голубые, слегка навыкате, глаза, казалось, были готовы выпрыгнуть из орбит, волосы он отпустил, и (Марина не поверила собственным глазам!) – они были стянуты на затылке аптечной резинкой в пока еще не слишком длинный, но густой темно-русый хвост.