Текст книги "О кошках и мышках или Моё пушистое Величество 3 (СИ)"
Автор книги: Алиса Чернышова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)
– И что же? – на меня навалилась невозможная почти усталость.
Орди недоумённо посмотрел на меня.
– Мне казалось, это очевидно… Теперь я занимаю их место. Так это работает!
– Да, – ответил я, – так это работает. А теперь извини меня, мне нужно в лес.
Орди нахмурился:
– Зачем? Это плохая идея.
Я не стал реагировать.
– Стой, – отрезал Орди, – там сейчас будет столпотворение, тупо туда соваться.
– Мне плевать. Я должен её увидеть.
– Что ты хочешь увидеть? Изуродованный труп, валяющийся в колодце со сломанной шеей?
Я ощерился.
– Тебе лучше заткнуться.
– Страшно.
– Как только мы выполним обязательства друг перед другом, я убью тебя за то, что ты сделал с ней. Просто чтобы ты знал.
– О? – приподнял брови Орди. – Вот как… Мне стоило понять, право, но мне казалось, тебе плевать на твоих многочисленных жён… Ладно, я это учту. Но знаешь, если ты не хотел, чтобы она умирала, вам не стоило подставлять её перед родителями. Тебе не приходило такое в голову? Чего ты вообще ждал, выставляя её напрямую против меня, м? Мне казалось, разменять её – такова была идея с самого начала.
И вот тогда я бросился на него.
Надо сказать, это был идиотизм, и ничего-то я не мог против него в своём мелком кошачьем теле. Но как я ненавидел его в тот момент, кто бы знал, кто бы только мог вообразить…
Орди, конечно, это не могло никак повредить. Он перехватил меня за шкирку и только вздохнул.
– Знаешь, тебе надо остыть и подумать о своём поведении, – сказал он. – Ты всё ещё нужен мне, и я всё ещё жду тезисы о любви. Так что… не волнуйся, я объясню остальным, что твой ментальный баланс нарушился из-за взрыва энергий, и ты болтаешь ерунду. Надеюсь, пара часов в самой комфортабельной из маминых клеток поможет тебе восстановить контроль. Потом… Так и быть, мы поговорим.
…
Так я оказался в энергетической клетке, в компании взволнованной Ван-Ван, которая ничего не понимала.
– ..Снежечка, та паучиха из леса околдовала тебя, я понимаю. Но она жрала людей! Завораживала и жрала! Тебя тоже хотела сожрать, и ты… Ты должен посидеть в клетке, пока чары не пройдут.
Я уткнулся носом в лапы.
Орди, похоже, хорошо усвоил свои уроки.
2
Какое-то время я пролежал неподвижно, медленно дыша. Вещи, которые раньше не имели смысла, обрывки слов, вопросов и ответов собрались воедино.
И я, в очередной раз, осознал, каким всё это время был идиотом…
Что не сюрприз. Сколько раз я возвращался к этой точке?
Но этот раз особенный, во многих смыслах.
И я даже…
– Я даже не сказал ей, что я люблю её, – пробормотал я.
– Снеж?
Я вздохнул. Если я веду себя, как сумасшедший, то логично, что меня таковым считают.
Дотянуться до ментального баланса оказалось сложнее, чем когда-либо, но я медленно дышал, развеивая клубы безумия, отчаяния и горя.
– Снеж… – я ещё раз вдохнул, а потом приоткрыл глаза и посмотрел на неё. – Снеж, ты… Ты приходишь в себя?
– О да, – хмыкнул я. – Чары паучихи спадают, если так тебе будет угодно.
Ван-Ван пару мгновений смотрела на меня своими огромными глазами, а потом прошептала:
– Не было никаких чар, правда?
– Да.
– Теперь это выглядит логично… Я даже не знаю, почему я…
Ван-Ван замолчала. И изумлённо уставилась на меня.
– Ты довольно быстро сбросила его влияние, – заметил я устало, – отличный результат. Ты слишком привыкла полагаться на своё чутьё, но не думай, что не найдутся те, кто сумеет тебя ослепить.
Она помолчала, а потом тихо спросила:
– Снеж, а Адан – наш враг?
Я открыл рот и закрыл его, просто не зная, что правильно было бы сказать в ответ. И меня очень подмывало выдать старое доброе “а хуй его знает”. Ну, либо продолжить биться о прутья клетки в истерическом припадке – идиотское занятие, но расслабляет. И позволяет не думать.
Но, к сожалению, меня каким-то образом угораздило стать для этой конкретной юной девы не только учителем, но и, страшно сказать, полноценным опекуном. Потому было бы неправильно просто взять и честно признать несчастному дитю, которое и из подросткового возраста-то толком ещё не выбралось, что единственная взрослая ролевая модель, на которую она может опереться в жизни – потрёпанный жизнью запутавшийся дурак, который только что совершил худшую ошибку в своей жизни и теперь рассыпается на части, мечтая то ли сдохнуть, то ли напиться.
Не дело это.
Ван-Ван и так долго жила в мире, в котором она не может опереться ни на кого. Теперь же, когда у неё есть я…
Я вдруг задумался, не в этом ли, в конечном итоге, заключается та самая причина, по которой люди хотят завести детей. Продолжить и продолжиться, остаться в вечности – эти причины не так релевантны для магов и творцов, как для обычных людей. Равно как и инстинкт размножения в целом.
Но всегда остаётся вот это вот момент: как бы ни была паршива ситуация, у тебя будет кто-то, кто от тебя зависит… Ну, или перед кем в любой непонятной ситуации надо выглядеть максимально круто, мудро и возвышенно.
На поверку, отличный стимул для того, чтобы не развалиться на части.
Я снова очень ярко вспомнил учителя и его манеру ответа на подобные вопросы. Я принял глубокомысленный вид, повернулся к Ван-Ван и серьёзно посмотрел ей в глаза, стараясь скопировать то самое выражение.
– Кто друг, кто враг… – протянул я глубокомысленно. – Ученица моя, в интересные времена ты никогда не знаешь этого наверняка. А у нас, если ты не заметила, всё стало очень интересно.
– Тогда… кто для нас Адан, Снеж?
– Хороший вопрос. Адан – огромная сила, которая, воспользовавшись чужим идиотизмом, вырвалась из клетки и заполучила власть. Но кем или чем он станет для нас дальше… Это покажет только время. Пока единственное, что я могу тебе обещать – нам с ним в конце этой истории предстоит сражение.
– Сражение? Но разве это не значит?..
– Ничего это толком не значит. Это всего лишь говорит о том, что я задолжал глупому кошаку хорошую трёпку… Но вопрос ведь не в том, будем ли мы сражаться с ним, а в том, насколько серьёзны окажутся наши намерения при этом. И вот это уже может определить только череда наших решений. Сейчас это сказать невозможно.
Она моргнула.
– А может… Может, ты просто примешь это решение? Не драться всерьёз, и приехали?
Какая она всё же маленькая.
– К сожалению, глупо думать, что такое решение может принять только один, – ответил я устало. – Более того, иногда даже двоим не дано решать – когда судьба в игре.
– Но Снеж… Разве мы не дерёмся с теми, с кем хотим драться? Зачем драться, если не хочешь? Это не имеет смысла!
Я посмотрел на Ван-Ван с лёгкой насмешкой. Иногда она выдаёт настолько взрослые и сложные суждения, что я забываю, как мало жизни она в сущности видела.
– Обстоятельства и случай, чужая воля и старые обязательства, последствия чужих ошибок и решений, страх и желание жить, путанница и тупик… Есть много причин, по которым приходится драться друг с другом тем, кто драться совсем не хочет, – я отвернулся. – Но это не важно прямо сейчас. Мне действительно нужно отсюда выбраться. Позаботишься об этом?
– Хорошо, Снеж. Я передам Адану, что тебе уже лучше. Ты только…
Она замолчала.
Она уже отвернулась, чтобы уходить, потому я не мог видеть её выражение лица.
Впрочем, я мог предположить.
Судьба, говорите вы…
– Я только – что? – переспросил я вкрадчиво.
– Ор… То есть, Адан, он так много улыбался. Он сказал, что придумал новые аргументы для тезисов о любви, и что теперь, когда он здоров, он проследит, чтобы его родители не делали глупостей. Снеж, быть может… Может, тебе не стоит злиться на него? Что бы он ни сделал…
– Он, очень вероятно, убил единственную женщину, которую я когда-либо любил.
Ван-Ван застыла фарфоровой фигуркой.
Ха.
Сказать это оказалось вдруг проще, чем я ожидал.
Смерть отрезвляет.
Так когда-то говаривала тётушка, и я её не понимал, потому что конечно же нет. Я стоял не на той ступеньке, чтобы понимать. Потеряв учителя, я был чрезвычайно юн; по меркам этого мира – подросток, не имеющий права на фамилиара. Однако, по меркам моего мира тех времён я считался вполне взрослым принцем, который должен драться за трон и принимать решения, если он хочет жить.
И я был полон тогда горечи, и ярости, и отчаяния; гибель учителя и уничтожение Пао-Пао превратили меня в дикую полубезумную тварь, которая готова сжечь мир, лежащий у её ног… Тётушка изволит называть это “модус обиженного на мир Тёмного Властелина”. Теперь я полностью согласен с суждением. Тогда… Тогда я сказал ей убираться и не возвращаться, чего по сей день стыжусь. Но это, на мой взгляд, ярко иллюстрирует то, в каком паршивом состоянии я тогда был.
Сейчас… Не скажу, что я намного лучше, честно. Я ещё до конца не осознал и не поверил; зная живучесть Королей Кошмаров, я не буду верить до последнего, вопреки если не всему, то многому. Однако… Сейчас, глядя в глаза Предвечной, не зная, жива Шийни или мертва, я действительно ощутил ту самую ясность, о которой говорила тётушка.
И все эти идиотские страдания на тему “ах, что именно любовь-судьба сделала с моими родителями, ах-ах” – мне самому теперь хочется спросить у себя же, всё ли у меня хорошо с головой.
Я тратил бесценное время, дарованное нам судьбой, на размышления о каком-то непонятном дерьме. И я всё растратил, даже в самое последнее мгновение испугавшись правды.
В этом я могу доверять себе, так ведь? Первостатейный трус. Был и буду.
– Снеж, я… Не знаю, что сказать.
Ах да, мы же тут посреди ещё и этой драмы.
– А ты и не говори. Просто будь готова, что однажды выбирать между мной и твоим… партнёром по исследованиям всё же придётся.
Она тряхнула головой так, что ленты взлетели в воздух.
– Я пойду, позабочусь, чтоб тебя выпустили, Снеж. Я мигом.
И выскользнула из комнаты, оставив тишину висеть между нами.
3
Понятное дело, сразу меня никто не отпустил: вокруг долго и нудно плясали разные маги, пытаясь разобраться, не одержим ли я и не нахожусь ли под влиянием неведомой злобной сущности… Ребятки ничего не нашли, что радость: после того, как та же самая комиссия признала Орди безопасным, исцелившимся и совсем, вот совершенно точно не одержимым, я был морально готов к любому вердикту. С таким-то уровнем объективности они с равным успехом могли бы признать меня императором Вселеннной, котом из Бездны Безумия и комком разумной слизи – на что бы хватило чувства юмора Орди в данный момент.
А оно у него было, могу я заверить. Чёрное и на редкость извращённое, не без того – но что ещё ожидать от существа вроде него? Тут ничего не остаётся, кроме как смотреть представление…
И, если отбросить моё личное отношение к этому шоу, главный актёр и сценарист был просто чудо как хорош.
Вот правда, я много в своей жизни видел могущественных менталистов и хороших манипуляторов, но так называемый “Адан” выделялся на этом фоне. Я просто не знаю, кого мог бы поставить с ним в один ряд – а ведь я проработал много столетий бок о бок с Крысиным Королём!
Но Адан Найделл – нечто совершенно иное.
Его тощая фигура, постоянно сопровождаемая “счастливыми” родителями, вызывала в окружающих сочувствие, а знания, которые он получил во время “внетелесного опыта”, заслужили много уважительных взглядов… И куда меньше подозрительных, чем мне хотелось бы.
Но улыбка Адана была полна скромного обаяния, голос его звучал вежливо и убедительно, к магическому фону вокруг него не могли придраться никакие проверки – и это я молчу о его глазах, которые ломали ментальную защиты окружающих, как кованый сапог, опустившийся на сухой осенний лист… Парень манипулировал окружающим ментальным пространством, как будто люди были посудой у него на кухне, и каждую тарелку он мог поставить на отведенное ей место.
Опять же, я лично застал финал слезливой речи, в которой Лора Найделл рассказывала о том, что её сын – воплощение чуда, и что любовь её к нему безгранична, и что ради него она сделает всё, что угодно. На что Орди ласково ответил: “Мама, папа, всё хорошо, вам больше не о чем волноваться: теперь до самой вашей смерти я буду с вами, во сне и наяву. Я больше ни на секунду не оставлю вас в одиночестве,” – после чего послал мне очаровательную улыбку, будто предлагая разделить шутку.
Я предпочёл никак это не комментировать: не то чтобы мне было особенно жаль Найделлов, своё они заслужили. Просто развлечения малолетних психопатов, дорвавшихся до удовольствия, ещё лет двести назад перестали казаться мне смешными. Максимум – ироничными.
Все остальные, кто был в комнате, посчитали это трогательным.
Наградой за моё молчание стал тот факт, что меня в итоге всё же признали свободным от той ментальной паутины, которую на меня якобы набросила Шийни.
– Было не так уж сложно, правда? – хмыкнул Орди, как только мы остались одни… Ну, если не считать Лоры и Джеромо, но те стояли за плечами сынули улыбающимися изваяниями и едва ли могли бы считаться живыми людьми. Да, Ван-Ван тоже торчала неподалёку, но она была полностью увлечена чтением “тезисов о любви”, и, судя по расфокусированному взгляду, угодила в сферу влияния Орди.
Таким образом – да, мы были одни.
– Молчи – и будешь вознаграждён, – сказал я ему, – так теперь ты работаешь?
В его улыбке отчётливо промелькнули клыки.
– Не все ли так работают? На этом правиле стоит человеческое общество, как ни поверни, тут дорогая мамуля права как никогда. Настоящий вопрос только в том, что именно нельзя говорить вслух; именно это определяет различия.
Я хмыкнул.
– Ты многому научился у своей драгоценной мамочки. Не знай я точно, что вы не родственники, сказал бы, что на мандариновом дереве персики не растут.
Лицо Орди дрогнуло, и веселье из улыбки слегка испарилось, оставив угрожающий оскал.
– Я не похож на неё.
Я тихо фыркнул:
– О, так значит, у нас тут стадия отрицания? Ну-ну.
– Я могу передумать и снова запереть тебя в клетке.
– Да, теперь я вижу: совсем не похож. Ни капельки.
Скрип его зубов прозвучал для меня музыкой. Но тварюшка, надо отдать ему должное, сдержался: проглотил то, что собирался сказать, и просто рассмеялся.
– Отдаю тебе должное в этом раунде, учитель. Не передумал тащиться в ночь и заглядывать в мрачные колодцы? Следователи ещё там работают и только закончили собирать трупы тех, кого мои родители потащили умереть за компанию. Тебе нечего там делать, котик.
– Спасибо за совет, котик. Я им не воспользуюсь.
Орди пару мгновений рассматривал меня, а потом покачал головой.
– Всё же, ты – редкостный лицемер. Но воля твоя, играйся в горе и посыпание главы пеплом, если ты того желаешь. Только правда не изменится: она для тебя всегда была на втором месте, после. Не понимаю, к чему это всё теперь. То самое любимое человеческое “ах если бы”? Или классическое “когда люди умирают, их резко начинают безудержно любить”? Мне казалось, что ты уже вырос из возраста, когда в подобное играют… Да и не думаю, что она мертва. Не в общеизвестном смысле. Подобных тварей весьма сложно окончательно убить…
– Позволь мне самому в этом разобраться.
Он поморщился, но махнул рукой:
– Воля твоя, я позабочусь, чтобы следствие смотрело в другую сторону и совершенно тебя не замечало.
– Вот как? – будь я проклят, если понимаю, что творится в его голове. – Спасибо за помощь.
– Мы в одной лодке, так что совершенно не за что. Ты научишь меня ходить во Тьму, если хочешь вернуть себе силу, и я должен присматривать за тобой, если хочу шагнуть во Тьму. Всё логично, так?
Я так устал от этого всего.
– А ты уверен, что ты хочешь? Или всё же предпочтёшь сидеть здесь и играть в местного тёмного властелина, обременённого великой мстёй? Тоже стадия развития хтонического мага, если верить тётушке, но всё же выбирать придётся.
– А что, если я хочу и холодные закуски, и десерт?
Я фыркнул.
– Парень, слушай, не хочу тебя расстраивать, но как бы так сказать… Великая Тьма – это одно, великая мстя – другое. И эти агрегатные состояния души очень слабо сочетаются между собой. Это не тот случай, когда ты одновременно можешь сидеть на двух стульях, понимаешь? Шаг во Тьму требует самопризнания и самоотречения. Фактически это всё равно, что добровольно стереть всё, что кажется тебе тобой. Включая, знаешь, всякие там страсти и одержимости. И месть, вытекающая из страха, зацикленности на собственных обидах и неспособности шагнуть дальше?.. Без шансов.
– А если я хочу сначала отомстить, а потом шагнуть во Тьму?
– И ты думаешь, что сможешь остановиться на своей мстительной дорожке и всё отпустить, когда час придёт?
– Разумеется, смогу! Когда отомщу.
Нет, я официально слишком стар для этого дерьма.
– Как скажешь, так и будет. Развлеки тут Ван-Ван тезисами о любви, а я пошёл… И да, запиши в эти самые тезисы: пытаться говорить о любви – значит наверняка ошибаться.
– Не уверен, что вижу параллель.
– Ещё раз: любовь, обличённая в слова, – логическая ошибка. С какой стороны к тезисам ни подойди, ты ошибёшься, запутавшись в пафосной красивой (или псевдо-красивой) лжи. В этом суть.
Орди фыркнул.
– Не то чтобы я не соглашался, но… Разве не должен ты тут доказывать, что любовь своей великой силой лечит понос и спасает от смерти?
– А что, похоже, что Паучью Королеву любовь спасла?
Он застыл на пару мгновений, а после тихо рассмеялся:
– Ну да, непохоже. Скорее наоборот, честно говоря. Но теперь, когда ты всё осознал – не должен ли тут быть монолог о силе любви, которая поможет тебе отомстить виновным и каким-нибудь чудесным образом её спасти? Возлюбленный, опускающийся за любимой в подземный мир – не это ли классическая история героя?
– ..История, в которой герой становится сильнее, а возлюбленная – приз и предлог? Это история становления и самоутверждения, не любви.
– Резонно. Но что тогда – подлинная история любви?
И правда. Что такое – история любви?
Не история моих родителей, это точно. Я носился с ней, как с порванным знаменем, не желая признавать очевидного – того, что они просто были заложниками судьбы и одержимости, которые, вопреки всему, не смогли друг друга любить.
Но что же такое – история любви? Чем она на самом деле отличается от сказочки об эгоизме, обладании и сублимации?..
– Я пока не знаю, но попытаюсь ответить на этот вопрос.
**
Я стоял над колодцем, тупо глядя в его глубину и испытывая ощущение замкнувшегося круга.
В самом начале, только прибыв сюда, я вот так же смотрел в другой колодец.
Шийни сказала бы, что всё дело – в законе замкнутых кругов.
Шийни…
– Но это ведь не на самом деле, – сказал я, беспомощно, как ребёнок, который говорит, что, раз он во что-то не верит, оно исчезнет, – этого не может быть. Паучьи Королевы бессмертны. Она возродится, верно? Её не уничтожат окончательно всего лишь за то, что она помогла мне спасти Персик?
Пищуха, сидящий на краю колодца, бросил на меня полный сомнения взгляд.
– Всё смертно, – сказал он в итоге, – без исключений. Другой вопрос, что для разных существ смерть всё же имеет разную форму. Да и, с точки зрения Колеса, мы в принципе не умираем, а просто меняемся, становимся чем-то другим, будь то перерождение, энергия жизни, удобрение для травы или возврат к силе, что нас породила. Однако да, для эгоистичного сознания, привыкшего цепляться за существование…
– Заканчивай свою философскую муть!!! – рыкнул я, ощущая, что как никогда готов броситься на Пищуху и хорошенечко его потрепать. – Просто ответь. Ты ведь знаешь! Если кто-то и знает, то ты. Прошу, ответь.
Пищуха вздохнул и бросил на меня долгий, странный взгляд.
– Если тебе есть что сказать, то говори, – отрезал я. – Ты должен мне жизнь, если не забыл!
– Да, – Моррид смотрел в колодец, и над его смешной пушистой головой пищухи снег медленно сплетался в ветвистые рога, – да, у меня перед тобой долг жизни, и это многое меняет. Но я не уверен, какой именно ответ я тебе должен дать. Что бы я ни сказал, это в любом случае не пойдёт тебе на пользу.
– Позволь мне самому это решать.
– Все и всегда так отвечают, но редко имеют это в виду на самом деле… Что же, давай по порядку. Полагаю, вот с чего следует начать: ты был орудием судьбы, следствием, но не причиной. То же самое можно сказать о Персик. На самом деле, леди Канн определила свою судьбу, когда решилась воспользоваться своей силой, чтобы помочь нашему делу. И она, возможно, спасла тысячи духов – но не буду утверждать, что оно не отобрало и не разрушило ни одной жизни. Такого рода вмешательство не могло не сказаться на балансе. Дальнейшее стало, если хочешь, всего лишь законом замкнутых кругов в действии. Алая нить, что обернулась вокруг её шеи, была ценой – и личным, самостоятельно выбранным проклятием. Если ты терзаешься чувством вины, то оставь его для тех, кого нельзя назвать мастерами. В случае с Паучьей Королевой ты должен всего лишь принять, что она принимала свои решения с широко открытыми глазами – и должна, без увёрток и уговорок, смотреть в лицо собственноручно сплетённой судьбе.
Я прикрыл глаза.
– Ты знаешь, что будет с ней? Как её накажут?
– Я смог составить впечатление, – пищуха не смотрел на меня, – её вмешательство переполнило чашу, но, насколько мне удалось узнать, она избежала развоплощения. Однако, её свободное существование окончено: впереди её ждёт бесчисленное количество миров, которым жизненно необходимо дежурное зло для становления баланса.
У меня перехватило горло.
– То есть, её ожидает…
– Тысячи жизней и смертей, историй и лиц. Теперь она – не только хозяйка нитей, но и орудие восстановления баланса. Она будет делать это, раз за разом, мир за миром, возрождаться и умирать, пока её ошибка не будет считаться искуплённой.
Это…
– Что с этим можно сделать?
Моррид вздохнул.
– Сделать? С чем, с судьбой, самостоятельно призванной на собственную голову? С вердиктом силы, частью которой она является?.. Я понимаю, что ты привык играть героя, но это не тот случай, когда ты можешь прийти и спасти её. Смирись.
“Быть злом очень больно, – признание тётушки шелестело тихо в моих воспоминаниях, – Но стать заложником такой судьбы, раз за разом восстанавливая равновесие – это дорога, на которой ты берёшь на себя чужую ненависть и ярость, заканчиваешь тем, кого побеждают в конце истории. Ты творишь при этом великие дела, да. Но твоё имя либо канет в пустоту, либо вовсе будет проклято. Твоя правда не будет рассказана, твои достижения никогда не возведут на пьедестал, твои следы растают, как следы на песке. Ни почестей, ни наград, ни орденов. А ещё это – весьма одинокое существование. Даже тем, кто в общем-то любит одиночество, всё равно будет сложно раз за разом терять, умирать и воскресать, проживая одну и ту же роль во множестве вариаций… Это одинокая и сложная дорога, хоть оно и стоит того…”
И тут ответ очевиден, верно?
– ..Могу ли я отработать наказание вместо неё? – спросил я.
4
Из хороших новостей для плохихи времён: кажется, я могу собой гордиться.
В смысле, я вполне уверен, далеко не каждый может довести Пищуху до состояния немого шока. А я вот смог! Ну разве я не молодец!
Хотя, Тир-и сказал бы, что доводить окружающих до многозначительного молчания – это практически моя врождённая суперспособность, одна из самых ярких.
Но всё же.
– Владыка Моррид? – позвал я, когда минута молчания затянулась и переросла в тяжёлую смысловую паузу.
Пищуха сдавленно простонал и потёр лапками мордочку.
– Нет, – сказал он, – я не собираюсь иметь с этим дело! Вот уж не думал, что ты, прости Тьма Предвечная, из этих!
Я призадумался, кто для много чего повидавшего в жизни Моррида могли быть упоминаемые таким тоном “эти”, и решил всё же уточнить:
– Я из много каких “этих”, если начну гадать, и до вечера не управимся. Потому тебе придётся быть конкретней. Кто у нас “эти”?
– Герои, – сказал Моррид пренебрежительно, – с большой и сияющей буквы “Х”. Я видел нечто такое в твоей ауре и окружающих тебя плетениях, но вот теперь ты и ведёшь себя соответственно… Не назову это приятным сюрпризом.
Я склонил голову набок.
– Моя мать была героиней моего мира. Может быть наследственное; что в этом плохого?
Пищуха скривился.
– Герои – опасные светлые твари, одарённые так называемой непогрешимостью; лучше не связываться и держаться от них как можно дальше… Хотя ты, надо отдать тебе должное, на удивление вменяем для представителя этой братии. Если не считать твоё последнее предложение, конечно.
– Я полукровка, – пожал плечами я, – и не вполне герой, а так, срединка на половинку. Унаследовал немного героического обаяния, способность влипать в неприятности и ещё пару штук по-мелочи. А вот с непогрешимостью у меня… не срослось. Совсем. К сожалению.
– Почему вдруг – к сожалению? – Пищуха смотрел на меня таким характерным взглядом, как будто изучал повадки нового вида жуков под увеличительным стеклом.
– ..Возможно, будь я непогрешим, с Шийни не случилось бы подобное.
Моррид фыркнул:
– Не факт, ой не факт… Я бы сказал, скорее наоборот. Тем людям, которые оказываются в радиусе воздействия героического внимания, редко приходится сладко. Да и хвалёная непогрешимость, хоть защищает героя и ведёт его к судьбе, даруя огромную власть, по факту – дар с большим душком. Я бы не рекомендовал.
Я отвернулся от него и посмотрел в колодец.
– Из всего этого я могу сделать вывод, что я не могу отработать наказание вместо Шийни?
– Разумеется нет. Это же не школа, где кого-то в качестве наказания поставили в угол. И то, никакой хороший преподаватель не позволил бы меняться наказаниями. Здесь же у нас всё несколько серьёзней и сложней, чем просто ошибка-наказание паттерн. Можно ли вообще считать наказанием закономерные последствия добровольно выбранных действий, шанс, за который многие бы передрались?.. Впрочем, не суть. Главное, что тебе стоит знать: речь идёт о судьбе и личном пути. Это не что-то, чем можно делиться.
Я прищурился:
– Тётушка упоминала, что, обладая рядом умений, судьбами можно обменяться. Либо линию можно переплести, и с Шийни уже однажды случалось подобное…
– Интересная, видать, у тебя тётушка, – хмыкнул Моррид. – Но ты должен кое-что понимать: вещи, о которых ты говоришь, подвластны магам плетений, стоящим на таких уровнях, о которых тебе не то что говорить, но думать рано.
– Мне – возможно. Я и не маг плетений, собственно, рожей и талантом не вышел. Однако, кроме меня есть другие. Теоретически, насколько сложно найти мастера, который сумеет провернуть подобное?
Моррид хмыкнул.
– Как у вас определяют силу мага?
– Да ну, смотря в какой традиции. Но обычно сила мага определяется степенью развития его энергетического центра. Его именуют сердцем магии, всевидящим оком или золотым ядром – в зависимости от расположения на карте тела.
– Вот как. И что считается потолком могущества?
– Превращение в дух… То есть, стать духом, не умирая. Так-то помереть любой дурак может.
Моррид хмыкнул.
– Что же, очевидно, твои земляки примерно понимают, на что действительно надо смотреть, когда речь заходит о магии… У магов Нитей не бывает энергетических центров, не в том смысле, который описываешь ты. Но уровень силы определяется точно так же, степенью приближенности к духу, к силе, их породившей. И способностью менять или переплетать чужие судьбы наделены только те, кто уже достиг уровня средней руки местечкового божества, перестав быть человеком. И даже для таких существ игры с судьбами – опасное и рискованное занятие, от которого обязательно придёт откат. И будет он тем больше и разрушительней, тем изменение серьёзней. А уж поменять местами чужие судьбы – это трюк, что по силам только подлинным божествам. И то далеко не во всех обстоятельствах. Даже самые могущественные межмировые божества ограничены необходимостью поддерживать баланс; законы невмешательства тем серьёзней, чем страшнее возможные последствия. Ткань сущего может порваться, знаешь? И это очень… страшное явление. Для всех и всего.
Я кивнул, потому что из всего, что тётушка рассказывала мне на эту тему, можно сделать однозначный вывод: порванная паутина бытия равносильна катастрофе.
– Ты намекаешь, что в наших обстоятельствах поменяться судьбами невозможно.
– Нет. Судьбы могущественных магов в принципе и мастеров Нитей в частности не могут быть так просто отобраны или дарованы. В таких вещах, разве что ученик может частично наследовать судьбу учителя, но ты явно не её ученик. И никто не станет рисковать таким образом равновесием плетений. Тут ты замахиваешься на кусок, который тебе не проглотить.
– Ладно, предположим, – спросить стоило, но я не то чтобы всерьёз рассчитывал; что оставляет мне второй, тоже вполне очевидный ответ. – Тогда, могу ли я последовать за ней?
Этим вопросом я снова заработал паузу, на сей раз – задумчивую.
– Послушай, – сказал Моррид в итоге, – зачем тебе это?
Я фыркнул. Как же я люблю глупые вопросы, а!
– Разве непонятно? Чтобы она не проходила свой путь в одиночестве.
– Мы все проходим сво й путь в одиночестве, мимолётные попутчики не в счёт.
И что он придирается?
– Да, конечно. Но всё равно, мне кажется, великим злом, ненавидимым всеми, проще быть, когда кто-то всегда на твоей стороне…
– Это не ответ на мой вопрос. Зачем тебе это? Этот вопрос важнее, чем может показаться на первый взгляд.
Я вздохнул. Сколько раз я теперь буду повторять перед чужаками те слова, которые так и не сумел сказать, пока это имело значение?
– Я люблю её.
Пищуха не выглядел впечатлённым.
– Любовь… – протянул он с лёгкой иронией. – Чего только не заносят на её счёт, каких только чудес ей не приписывают, особенно те, кто в глаза её не видел… Но что ты называешь любовью в данном случае? И с чего ты взял, что это достаточная причина?
– Прости?
– Мне казалось, мой вопрос более чем ясен.
Не то чтобы это были вещи, которыми мне очень уж хотелось делиться; по правде, я бы предпочёл не говорить ничего в ответ. Но Пищуха явно был настроен решительно и довольно категорично, и я нуждался в его знаниях. Он не последний шанс, конечно, но всё же в этой игре лучше иметь его на своей стороне.
И немного сопереживания с его стороны не повредит.
Жаль, что таким, как он, нет смысла рассказывать слезливые завиральные байки. А то я бы уж расстарался… Впрочем, в данном случае, пожалуй, и правда должна сработать.
– Я сделал ошибку, – сказал я. – Очень серьёзную.
Пищуха хмыкнул.
– То есть, это всё же про тебя, а не про неё. И о гордости и сожалениях… Вот что ты называешь любовью.
…
Ладно, справедливо.
Во многом, но не во всём.
– Ты в чём-то прав, – признал я. – Но только – в чём-то. Она влипла в это из-за моей ошибки…
– Нет, всего лишь из-за её собственных решений и поворотов её судьбы; перестань притворяться героем и делать вид, что всё в этом мире тебя касается и вокруг тебя же вращается. Понимаю, сложно осознать, но ты и своей-то судьбе не хозяин. Что о её судьбе говорить?
