Текст книги "О кошках и мышках или Моё пушистое Величество 3 (СИ)"
Автор книги: Алиса Чернышова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)
Понятно, что выбор пути зависит от ситуации. Понятно, что некоторые вещи не отпустишь, пока не проживёшь, тогда как другие лучше написать на листке и похоронить в баночке на заднем дворе… Или на чьей-нибудь могиле.
Проблема в том, что не всегда легко отличить одну ситуацию от другой.
Однажды я спросил тётю, что она по этому поводу думает, но она тоже не назвала более правильного ответа.
“Всё зависит от того, отпускаешь ты или убегаешь, – только и сказала она. – Со стороны выглядит похоже, но очень разный эффект. С другой стороны, даже если силу отпустить и находят внутри себя, а не снаружи, всё равно поиск личной свободы почти всегда начинается с побега.”
Я всё ещё не был уверен, стоит ли Ван-Ван знать правду о своей семье.
Но в данном случае это решение приняли за меня.
..
Помимо нас с Ван-Ван, в комнате сидели незнакомая мне серьёзная женщина-хтоник, господин Фаннд с мягкой улыбкой на губах, хмурый Родц и ещё пара слабеньких магов. Не заметить в них, особенно в женщине, фамильного сходства с моей подопечной было невозможно для того, кто знает, куда смотреть: те же брови и глаза, мягкие формы, овал лица… Красивая женщина, особенно по меркам тех, кто предпочёл бы изгибы изящных ваз тонким ивам.
Я невольно задумался, будет ли моя ученица выглядеть так же, когда станет старше. И прикинул, что ответ, наверное, всё же да.
Ван-Ван чуть полнее, хотя переход на боевой факультет уже начал понемногу менять этот факт. Но ещё важнее, по ней сразу было заметно, насколько некомфортно она себя чувствовала в собственном теле. Такие вещи сразу дают огромный минус привлекательности. Добавить сюда уникальное (и характерное для этого возраста) представление о том, что такое красивая одежда – получим текущую картину.
Но всё это легко лечится.
Временем и опытом.
Сходство, похоже, заметил не один я: пара смотрела на Ван-Ван сияющими глазами. Женщина даже приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но быстро глянула на господина Фаннда и прикусила язык.
Я мысленно возблагодарил всех богов за то, что у того хватило ума провести предварительную беседу: не знаю, как бы отреагировала Ван-Ван, навались на неё новая родня с наскока.
Между тем, люди, собравшиеся в комнате, начали понемногу представляться. Господин Фронн и менталистка, госпожа Кэйн, представляли фонд Дайяны Дорд; родственнички Ван-Ван представились как Элиза и Лэн Моллз, владельцы нескольких ферм, занимающиеся культивацией магических растений.
Ван-Ван всё больше нервничала.
– Мне очень приятно, – сказала она быстро, – но почему я здесь?
Лицо господина Фаннда было профессионально-доброжелательным, но я не сомневался: он пытается выстроить в голове линию разговора, которая навредит меньше. И приходит к тому же выводу, что и я – её просто не существует.
– Это касается твоих родителей.
Моя ученица напряглась, как струна.
– Я подписала все необходимые документы, и они тоже. Я больше не имею никакой связи с ними. Я… что бы это ни было, это меня не касается. Если это насчёт тех денег, что я должна Белинде…
На лице Лэна Моллза заиграли желваки, а Элиза сжала губы в тонкую линию так, что они побелели.
– Твой долг выплачен, – сказал Лэн быстро, – ты можешь не волноваться об этом.
– Собственно, есть большая вероятность, что Алото вернут тебе эти деньги обратно, причём с процентами. Большими, – Элиза мило улыбнулась, и я готов был признать, что узнаю в том числе и эту милую улыбку.
С точки зрения Моллзов, это были хорошие новости, но Ван-Ван сделала то единственное, что могло показаться кому-то вроде неё закономерным в подобной ситуации: начала по-настоящему нервничать, перебирая в голове свои главные страхи.
– Что? Мои родители заплатили этот долг? Они снова хотят, чтобы я была их дочерью?! Я не хочу! Я не согласна на это!
Лэн открыл рот, явно собираясь возразить, но господин Фаннд очень выразительно прокашлялся.
Моллзы промолчали, хотя могу поклясться, им это дорогого стоило.
Мнен на их месте это бы точно дорогого стоило.
– Нет, нет, ничего такого, – мягко сказал господин Фаннд, – просто всплыли некоторые новые факты. Я должен многое рассказать, и это ни с какой стороны не красивая или приятная история. Но одно я могу пообещать: ты не сделала ничего плохого. Ты не в беде. Никто тебя ни в чём обвиняет. Этот разговор касается, преимущественно, преступлений людей, которые тебя вырастили, и их судьбы.
– Мои родители – хорошие люди, – сказала Ван-Ван. – Спросите кого угодно. Какие преступления? Это я, не они. Все знают.
Улыбка вернулась на её лицо.
У господина Моллза было такое лицо, как будто его сейчас стошнит.
– Да, я услышал много историй о том, какими их видели окружающие люди, – безмятежно ответил господин Фаннд. – Точнее, какой образ они для себя создали. И что они говорили о тебе. Люди вроде них зачастую очень хорошо умеют притворяться. Но начать, я думаю, стоит с начала: они мертвы. Убиты в процессе ограбления, если точнее.
Ван-Ван улыбнулась.
Моргнула.
Обвела комнату взглядом, как будто не совсем понимает, где она.
Потом её лицо потеряло всякое выражение.
– Я не знала, – сказала она резко, – я не связывалась с ними очень давно. Я не имею к этому никакого…
– Да, понимаю, – ответил господин Фаннд, – я уже сказал: никто не пытается здесь ни в чём тебя обвинять, ничего требовать. Я здесь, чтобы рассказать тебе историю, которую будет непросто услышать. И я начну, пожалуй, с твоих настоящих родителей…
И дальше, стараясь быть тактичным, но не упускать никаких фактов, Фаннд рассказал всё, что я уже узнал от Тир-и.
Ван-Ван сидела, равнодушно глядя в пустоту перед собой, и слушала. В углах шевелились тени, поднимаясь всё выше.
Родц щёлкнул пальцами, создавая вокруг всех защитный круг.
Фаннд продолжал говорить, как ни в чём не бывало.
..
Когда он закончил, в комнате стало тихо.
Ван-Ван какое-то время сидела, глядя потемневшими глазами в темноту.
Потом широко улыбнулась.
– Это грустно, – сказала она, – но это меня не касается. Они не сделали мне ничего такого. Они… я сбежала учиться магии. Я была для них плохой дочерью, они от меня отказались, и на этом всё.
– Я не думаю, что это правда.
Она сверкнула глазами.
– Что же, как хорошо, что это не ваше дело. Вы не имеете надо мной никакой власти!
Я покосился на ученицу.
– Мы говорим не о власти, – отметил Фаннд, – и разумеется, я не стану тебя ни к чему принуждать. Но я говорил с Белиндой, и она упомянула, в числе прочего, твою собаку…
Ван-Ван резко встала. Кончики её пальцев дрожали, и тьма клубилась вокруг.
– Возможно, мне правда стоило проклясть её всерьёз, – прошипела она. – Сделать так, чтобы эта бездарная выскочка наконец-то поняла, когда надо заткнуться…
– Ванина…
– Нет! – тьма всколыхнулась вокруг, откликаясь на зов хозяйки. – Я больше ничего не хочу слышать! Я больше ничего не хочу знать!
– Чета Моллз…
Губы Ван-Ван исказились в презрительной улыбке.
– О, они думают, что знакомство со мной заменит им кого-то, кто давно умер?.. Разочарую: я – не то, что вам нужно. Я – чудовище, а не милая куколка, которая может кого-то там заменить. И самое важное: я не хочу вас знать. Понятно?!
По щекам Элизы Моллз текли слёзы. Менталистка сидела и смотрела на Ван-Ван, хмуря брови. Родц напрягся, явно готовый спеленать мою ученицу в случае, если её магия окончательно сорвётся с поводка.
Она, надо отдать ей должное, не сорвалась – просто развернулась и рванулась к двери.
Та оказалась заперта магической печатью.
– Выпустите меня!
Сила начала бурлить.
– В таком состоянии… – начала было менталистка, но господин Фаннд сделал пару знаков руками, и она замолчала.
Проход открылся, и Ван-Ван тут же выскочила за дверь, не разбирая дороги.
Я последовал за ней, понимая, что, вдруг что, искажение энергий надо будет останавливать именно мне.
..
Но в целом, как и всегда, могло быть хуже.
46
– Ты правда считаешь, что женский туалет – самое лучшее место для печальных дум и слёз? – уточнил я. – Потому что мне кажется, мы могли бы выбрать что-то получше, поблагородней. Крышу например. Пропуск у нас есть, но всегда лучше страдать на фоне красивого вида, приняв пафосную позу. Это я тебе точно говорю!
Ван-Ван молчала, обхватив колени руками, и смотрела в одну точку. По стенам медленно расползалась плесень, чёрная и слишком шустрая. Я здорово подозревал, что после нескольким магам придётся трудиться, чтобы очистить помещение от большой концентрации неконтролируемой тёмной энергии…
С другой стороны, если они к этому не готовы, им стоило бы разводить какой-нибудь безвредный сорт рыб, а не обучать малолетних хтонических магов.
Сами напросились, можно сказать.
– ..Не хочешь на крышу? Ладно. Как насчёт ректорского кабинета? У меня накопилась пара претензий к гаремному кошаку, и я считаю, что он мне задолжал. Ты можешь прийти, сесть к нему на стол и начать страдать. Как тебе идея?..
Вот тут она наконец-то перевела на меня взгляд пустых глаз.
Слёз в них не было.
– ..Возможно, в глубине души я всегда знала, – сказала Ван-Ван. – И насчёт жениха, и насчёт родителей, и насчёт… Ты понял. Не всё, но многое теперь имеет смысл. Только вот я не замечала. Не верила? Не хотела замечать?.. Не знаю, как объяснить…
– Я понимаю, – и о да, я понимал.
Сколько раз я подобное видел, в конце концов.
– ..Я не знаю, что чувствую, там много чего намешано, но я знаю, что в какой-то степени я рада, что они мертвы. Я действительно их дочь, а? Я – чудовище… А ещё в какой-то мере мне их жаль, и это тоже глупо!
Я фыркнул.
– Ребёнок, если ты по этому поводу чудовище, то туда же можно отнести большую часть человеческой популяции… Веришь или нет, но в спорных обстоятельствах приходят спорные эмоции. Это нормально. Например, те, чьи родные тяжело болели перед смертью, порой ощущают в числе прочего облегчение от того, что всё закончилось, и ненавидят себя за это. Но правда в том, что чувства многогранны, и после серьёзных потрясений они похожи на спутанный клубок всего подряд, что застрял в груди и мешает дышать. А в твоей ситуации закономерно испытывать разное, я бы сказал…
– Я не хочу по этому поводу ничего испытывать! Я просто хочу оставить их за спиной! Они мне никто, я им тоже, и что дальше?! Почему я чувствую так много всего?! Почему так больно?! Я не понимаю!.. Они даже не были моими настоящими родителями!
Я прикинул, что кошачий облик не совсем подходит для этого разговора, преобразился, сел рядом с ней на холодный, влажный каменный пол и осторожно взял её руку в свою.
– Так или иначе, они были тебе родителями. Может, не лучшими…
– Не худшими тоже, – Ван-Ван смотрела в пол. – Особенно когда у папы были, ну, хорошие дни. Они покупали мне подарки и книги, заботились обо мне. А я оставила их и даже не попыталась узнать, как они там. Я подумала: пусть остаются с сыном, о котором так мечтали, и делают друг с другом и мастерской, что хотят, но без меня. А я пойду за мечтой. Получается, своим уходом я их уби…
– Даже не начинай, – отрезал я. – Даже не позволяй своему разуму вывернуть всё в эту сторону. Не ходи в этот тупик, там нет ничего, кроме старых скелетов… Я знаю, о чём говорю. Я сам десять лет рассказывал всем, желающим слушать, что убил своего наставника.
– И ты… Правда его убил?
– Нет, в том-то и дело. Я видал немало крови, мой родной мир жесток, но в случае с учителем – даже близко нет. От меня там почти ничего не зависело, да и то, что зависело, сводилось к череде невозможных выборов… В том смысле что я мог разве что помереть с наставником за компанию. Что, как ты понимаешь, никому бы не помогло. Но вина – самый необъективный рассказчик, и она – первый ответ в таких случаях. Знаешь, почему?
– Почему? – теперь в её голосе прорезалась тень настоящего любопытства.
– Потому что иначе придётся признать свою беспомощность, конечно! И, до кучи, тот неудобный факт, что вещи просто случаются, и они вне нашего контроля. Некоторые вещи не зависят от того, как сильно ты любишь, хорош ты или плох, какие решения ты принимаешь. Ты не можешь решать за других людей, и есть обстоятельства, которые не изменить. Это тяжело принять, и разум пытается… Придать смысл. Найти, что могло бы быть иначе. И в этой стороне лежит безумие.
– Это как те разговоры о контроле и безопасности, да? Ну, когда говорили о Персик?..
– Да, – вздохнул я. – Видишь ли, так-то разумная безопасность и определённый контроль – это не пугающие вещи, более того, необходимые. Без них и общества бы не было, если что. Но там, где начинаются слепые и фанатичные погони за абсолютной безопасностью и полным контролем, лежит дорога к обману и безумию. Ни в каких рамках, будь то страна, организация, семья или один-единственный разум – ни в каких рамках такое не кончается ничем хорошим.
– Я… Наверное, понимаю. Но Снеж, я… Слишком много всего, и я не знаю, что с этим делать…
– И это нормально, – я осторожно обнял её за плечи и заглянул в глаза. – Малыш, правда в том, что пройдут годы, десятилетия даже, прежде чем ты окончательно разберёшься, что с этим делать. Такие вещи не разрешаются одним разговором. У каждого человека есть с собой багаж боли, сомнений, страхов и обид, которые он тащит за собой из прошлого. В этом смысле никто не исключение. Но люди как ты…
– Чудовища?
– Нет, жертвы чудовищ… Так вот, люди как ты проходят длинный путь, чтобы примириться с прошлым и отпустить его. Будут слёзы, и сомнения, и отрицание, и много чего ещё. Но ты должна мне прямо сейчас кое-что пообещать.
– Что?..
– Что каждый раз, когда тебя будут одолевать мрачные мысли и сомнения на этот счёт, ты будешь возвращаться мысленно в этот момент и повторять за мной заклинание. Готова запоминать?
– Да?
– Значит, поехали. Ты скажешь: “Я не виновата в том, что случилось. Я принимала решения, необходимые в тех обстоятельствах, и ничего не могла бы изменить. Я выбралась и начала идти своим собственным путём. Я не несу ответственности за чужие безумия. Я не обязана улыбаться и соответствовать. Они не были хорошими людьми. Они лгали, и ничему, что они обо мне говорили, нельзя верить – потому я узнаю себя снова, оставив их мнение за спиной. Как бы трудно ни было, я не позволю чужим ошибкам и маниям ломать мою дальнейшую жизнь. Я сильнее, и я справлюсь.” Запомнила?
– Но Снеж. Разве это заклинание?
– О, одно из самых важных для тебя. Ты должна его повторить три раза.
– Но…
– Три раза. И поверь, я не шучу, когда говорю: это важное заклинание. Важнее многих других. Ты должна навсегда запомнить его. Начинай!
…
Надо отдать моей подопечной должное – повторила, как миленькая. И под конец звучала даже уверенней, чем в самом начале.
Заплакать так и не смогла, правда, но это ничего, всё придёт со временем; об этом не принято говорить, и слёзы часто считаются мерилом боли, но в реальности от горя, страха и шока люди часто теряют способность плакать. Тут шанс один к одному, я бы сказал.
Я в своё время смог оплакать учителя и Пао-Пао только через пятнадцать лет, и кто бы знал, какое облегчение принесли мне эти слёзы! Я рыдал, всё моё тело трясло, я не мог остановиться – но вместе со слезами меня покидало нечто, что сидело занозой…
И я слишком ярко узнавал себя в Ван-Ван, чтобы не понимать: она не умеет плакать толком. На заказ, ради притворства, из-за глупостей и мелочей – сколько угодно, не проблема. Но всерьёз, так, чтобы соль защипала на ранах, после оставив их постепенно заживать? Нет, она не слишком хороша в таких слезах.
И долго ещё не будет.
– Эм, Снеж… Ты не мог бы… Я тут как бы…
Ну наконец-то.
– С удовольствием! Никогда не был любителем женских уборных. Бани ещё куда ни шло, а это… Я буду у двери.
С этими словами я, заблаговременно приняв кошачье обличье, выскользнул прочь, оставив Ван-Ван подправлять испорченную косметику и заниматься прочими вещами, необходимыми для поддержки жизнедеятельности.
Разговор меня вымотал больше, чем я хотел бы признаваться.
– Отлично сделано. Я не думаю, что справился бы лучше.
Я покосился на господина Фаннда, что стоял на почтительном расстоянии, опершись на подоконник. Почуял я его давно и всё гадал, станет ли он вмешиваться.
Не стал.
Разумно с его стороны.
– ..Я так понимаю, вы эвакуировали этаж?
– Скажем так: убедились, что в случае срыва не пострадает никто из тех, кто не сможет с этим справиться.
– Вы могли бы быть осторожней с новостями.
– Могли ли? – пожал плечами он. – Нет хорошего способа рассказать такие вещи. И да, я лично верю, что вариант “не рассказывать” потенциально приносит намного больше вреда, особенно в таких обстоятельствах. Такая правда имеет неприятную особенность всплывать в самые неприятные моменты, зачастую когда поблизости нет команды магов, которые могут вдруг что помочь.
Тут я мысленно признал его правоту.
– В любом случае, вы отлично справились, господин посланник. Моё уважение.
Я оценивающе осмотрел безмятежного господина Фаннда и хмыкнул:
– Ке-Ша проболтался?
– Только после того, как я пообещал, что ваша личность будет защищена высшим уровнем секретности… Впрочем, это обещание касалось всех фамилиаров, подноготную которых наш новый сотрудник согласился раскрыть.
Любопытно.
– И он был настолько откровенен, потому что…
Господин Фаннд хмыкнул и небрежно разломил в руках какую-то палочку. Вокруг нас образовалось поле, изолирующее нас от внешнего мира.
– Это не тот разговор, который имеет смысл вести здесь и сейчас. Но я не думаю, что вашу подопечную стоит оставлять надолго, потому мы здесь. А по поводу вашего вопроса… Видите ли, мы собираем истории фамилиаров, чтобы составить и представить перед Высоким Судом новую инициативу.
– И какую же? – не то чтобы я не догадывался…
– Права и обязанности духов. Всех, включая демонических сущностей. Порядок проведения ритуалов, порядок заключения контрактов – по крайней мере тех, что касается сущностей определённых уровней… Это будет весьма объёмная работа, и нам нужна была информация для её начала. Взгляд кого-то, кто видел это со стороны.
Неожиданно.
– И вы думаете, что ваше предложение примут?.. При всём уважении, насколько мне известно, у подобных идей есть серьёзные противники…
– Я не могу быть уверен, но очень подозреваю, что один из таких “противников”, мой старый приятель, попросил меня сделать эту работу. Потому у меня есть все основания полагать, что, хотя дело несомненно будет громким и приведёт ко множеству дебатов, оно будет, несмотря ни на что, успешным.
Вот даже как… Начинаю понимать.
– И что же, ваш старый приятель действительно просто так даст духам права? Вы в это верите?
Господин Фаннд вздохнул.
– Видите ли, тут сложное. Мой приятель попросил меня оценить ситуацию так объективно, как это только возможно, чтобы разрешить конфликт и при этом не дать некоторым духам слишком много власти. Все знают, что наш Фонд – настолько объективная сторона, насколько это возможно. И от меня никто не ожидает решений в чью-то пользу – только осторожных, разумных и сбалансированных шагов. Другой вопрос, что для меня на этом поприще очертили несколько границ.
Не идеально, но лучше, чем я ожидал.
– Потому что духи могут быть опасны?
– ..И потому что они хотят исключительных привилегий. И на это согласны не все, потому что объективно многие понимают: духам местных лесов есть за что ненавидеть драконов, и может быть очень опасно дать им много силы в руки. Это некрасивая правда, но она неоспорима… Честно говоря, я был одним из тех, кто скептически относился к Академии Фамилиаров и её ректору. Возвращение природных духов, почти ничем не ограниченных, имеющих исключительные привилегии… У меня это всегда вызывало сомнения. Отчёты четы Найделл, как вы понимаете, тоже не помогали успокоиться. Мы доверяли им… Я доверял им, их научным регалиям и исследованиям. И это была серьёзнейшая ошибка с моей стороны.
Ещё бы, могу представить, чего они там понаписывали.
– Но вы изменили своё мнение.
– Да, изменил. Всё, что я увидел за последние сутки, стало довольно отрезвляющим опытом, и не в моей позиции прятать голову в песок и отрицать собственную слепоту… Не поймите неверно: я всё ещё считаю, что приставить к фактически детям существ как минимум нескольких столетий от роду – это очень опасный тип падения-на-доверие. И я сам не настолько доверчив. Однако, слушая истории духов, я всё больше прихожу к выводу, что Академия Фамилиаров по сути своей – великая инициатива. При правильном подходе она может дать дорогу развитию магической науки, новым вехам в понимании реальности и других миров. Но да, подход к этому вопросу должен измениться. И права духов могут быть первым шагом к этим переменам… Ну и шагом в сторону того, чтобы оставить Академию Фамилиаров открытой для всех типов духов, исключая совсем уж вредоносных.
Я спрятал в усах понимающую улыбку.
Бонни, скорее всего, не будет доволен; будь его воля, он оставил бы Академию только для природных духов, как он её задумал. Но тут ему придётся пойти на компромисс…
И, если совсем уж честно, это – к лучшему.
– Вы собираетесь развивать эту идею Найделлов?
– Потому что она была хороша. В отличие от… многих прочих, к сожалению. Но мы должны признать этот факт: порой люди, достойные называться ужасными, приносят миру парочку стоящих идей. Это ни в коей мере не оправдывает их и их методов, разумеется. И не мешает прочим их убеждениям быть полным бредом. Но всё ещё случается, как ни парадоксально.
..И да, с этим сложно поспорить, зная историю хоть немного.
Да и опять же, я никогда не забуду иронию того, что именно Лора Найделл оказалась той единственной, кто встал на сторону Ван-Ван в своё время. Да, у неё были корыстные мотивы; да, она собиралась потом повесить на девочку свою вину. Но она всё ещё позволила Ван-Ван остаться в Академии – чем, вполне вероятно, спасла ей жизнь…
Впрочем, учитывая все переменные, это не тот долг, который я готов признавать и возвращать.
Учитывая всё услышанное, я не сомневался, что Ке-Ша в надёжных руках. Также у меня появилось очень серьёзноё подозрение, что парень с самого начала должен был быть посланником… Но эти интриги, к счастью – не моя забота.
У меня остался только один важный вопрос:
– Что же, я вас услышал. А что будет с Гэвином? Не то чтобы я сильно переживал, просто для общего развития…
– О, тут на самом деле пока сложно говорить. Технически, с точки зрения нынешнего права, мы не можем обвинить его в убийстве фамилиара. Однако оно имело место, и это… крайне усложняет ситуацию. Могу сказать однозначно, что юноша будет обвинён в нелегальных магических ритуалах. Также, полагаю, снова будут вынесены на свет некоторые его прочие прегрешения. Скорее всего, дело закончится несколькими годами в реабилитационном центре для проблемных магов. Это самое разумное, учитывая, что с точки зрения права магического он всё ещё не считается полностью взрослым, обученным магом. Опять же, в том ментальном состоянии, в котором он находится сейчас, ему нельзя доверять свободное использование боевой магии. Также в его власти никак не может находиться могущественное разумное существо, ака фамилиар… Впрочем, я буду настаивать, чтобы это конкретное ограничение было перманентным: возможно, он сможет вернуться к колдовству, если пройдёт соответствующие ментальные проверки; он никогда не сможет снова работать с фамилиаром. Эта сторона магии должна быть для него закрыта, и я готов применить всё своё влияние, чтобы именно так оно и было.
Я почтительно склонил голову в ответ.
– На этом, полагаю, всё?
– Практически. Я хотел задать вам ещё один вопрос, и хотел бы получить честный ответ, – господин Фаннд помедлил. – Что насчёт Адана Найделла?
– А что насчёт меня? – прозвучал насмешливый голос совсем рядом с нами, и из темноты ближайшего угла проступили очертания знакомой улыбки.
Ну чтоб тебя, Адан! Кто вообще так делает?!
47
– Так что насчёт меня? – спросил Адан, выходя из тени. – Забавно увидеть вас снова, господин Фаннд. Я скорее тронут, что вы находите время спросить о моём благополучии… Это очень мило с вашей стороны.
Я искоса наблюдал за разноцветным кошаком в человеческой форме, отмечая про себя, что Адан выглядит лучше, чем раньше. Здоровее и увереннее, по крайней мере. Глаза, с другой стороны…
Может, его взгляд стал менее загнанным, но в нём появилась та искра отчаянной безуминки, которую я помню в том числе по себе и с первого взгляда узнаю. В каждом его жесте появился тот самый вызов миру, что в определённом возрасте толкает даже лучших (особенно лучших) на грань. Выберутся они с этой грани или нет, вопрос другой.
Лицо господина Фаннда, обычно не выражающее ничего лишнего, на миг дрогнуло, проходя сквозь забавный набор микровыражений.
– Я не думаю, что мы знакомы.
– О, разве? – прищурился Адан, явно наслаждаясь чужим замешательством. – Ну да, признаю, обстоятельства были другими и выглядел я иначе. Но всё же – как неприятно быть забытым! Я, право, разочарован.
Я чуть не пустил скупую кошачью слезу на тему того, как быстро растут дети. Какой пафос! Какая таинственность! И мне действительно интересно, при каких обстоятельствах они могли видеться, потому что господин Фаннд явно ничего не припоминает; хоть он и взял уже выражение лица под контроль, глаза всё ещё выдают.
Улыбка Адана стала шире, а в глазах появился опасный ядовито-зелёный отблеск.
– ..Как жаль. А ведь наше знакомство было довольно близким, почти личным… – протянул он вкрадчиво. – Неужели меня так легко забыть?
Я моргнул, отбросив все возможные объяснения, как невозможные, но потом паззл сложился, и я едва не фыркнул. Ох уж этот кот и его игры; и ведь, если я прав, то он даже не лжёт.
Что может быть более личным, чем побывать у кого-то в снах и покопаться в голове?
Впрочем, если Адан ожидал, что господин Фаннд возмутится и придёт в ярость, то добился он обратного результата: в глаза Фаннда вернулась спокойная, холодная уверенность.
– Ты не первый, кто пытается играть со мной в эти игры, – сказал он сухо. – К счастью, у нашего фонда есть определённые процедуры на случай, если мои незаинтересованность и объективность ставятся под вопрос. Мне стоит сейчас принести магическую клятву, что я вижу тебя – и, что важнее, твою ауру, – впервые в жизни, или для начала найдём свидетелей, чтобы не повторять по несколько раз?
Адан фыркнул с показательной обидой:
– О, я бы не стал. Кто знает, как клятва отреагирует в этих обстоятельствах? Аура может быть обманчивой, если у тебя их две… И нет, это не один из всех тех случаев, когда вас пытались дискредитировать и отстранить от дела! Я видел их все в ваших снах, разумеется, и мог оценить шоу с первого ряда. И за кого вы меня принимаете? Что вы думаете, я правда был бы настолько банален?
Зрачки господина Фаннда расширились, и в глазах отразилось осознание и шок.
Адан улыбнулся шире.
– Да-да, – сказал он мягко, и голос его стал глубже и объёмнее, заползая в разум ядом. – Теперь вы вспоминаете, верно? Не моё лицо, в ваших снах я всегда носил лица ваших знакомых, в конце концов… Ладно, если честно, то ваших кошмаров. Вне снов я был просто шёпотом у вас над ухом… Вы один из немногих, кого мои любимые родители приказали курировать лично; они боялись вас, знаете ли. И, в ретроспективе, вы единственный, к кому я пытался, так или иначе, достучаться. Накладывать чары и пытаться при этом сделать так, чтобы жертва выбралась – забавный танец, он тренирует воображение. Не то чтобы это хоть раз сработало, правда. Сколько рассказов о благородстве и объективности, но на поверку вы оказались таким же, как остальные. Как жаль… Помнится, в одном из последних снов, обернувшись тем мёртвым парнем, которого спасти вы не успели, я сказал вам одну забавную вещь… Но да, это был сон, потому вы едва ли помните…
– Ты сказал, что даже самых умных людей можно заставить поверить в ложь, если нажать на правильные кнопки, то есть – на страх и желание самоутверждения. Ты сказал, что даже самых хороших людей можно заставить ненавидеть, если убедить их, что ненавидеть – это хорошо. Повтори им это достаточно часто, и однажды они поверят. Ты спросил, считаю ли я себя исключением из этого правила. Я сказал – определенно. Ты рассмеялся.
– Значит, вы всё же помните, – прищурился Адан, – приятно знать, что я оставил такое глубокое впечатление. Ещё приятней знать, что я был прав, в конце концов… Хотя и не хотел быть правым. Но кто кого в таких случаях спрашивает?
Господин Фаннд пару мгновений оценивающе рассматривал Адана. Он был спокоен, по крайней мере на поверхности, и это вызвало у меня невольное уважение: не каждый спокойно отнесётся к идее, что в его снах и мыслях копался кто-то другой. Знавал я немало людей, которые предпочли бы подобному опыту любое физическое насилие.
И не то чтобы я их совсем не понимал.
– Значит, всё это время Бэрни действительно была права, в полной мере, – отметил он задумчиво.
Адан фыркнул.
– Да, конечно. С ней забавно получилось; мои любимые родители хотели сначала заткнуть её, потом убить, как остальных. Но, куда ни плюнь, они потерпели неудачу. Так-то леди Дэлль – одна из немногих, на кого мои способности не действуют на расстоянии.
– В силу особенностей её мозга?
– Именно. Она лишена воображения и способна видеть во сне только логические цепочки, чаще всего цифры. Что приговор для примитивной магии, но кладезь для демонологии. Я не мог залезть в её голову, потому что факты, правильно классифицированные и лишённые эмоциональной окраски, являются самой объективной правдой, которая только может быть дана человеку. На этом строится наука… настоящая, по крайней мере. Не тот фарс, которым занимались родители последние годы… Я восхищался её разумом, если честно. Даже когда делал всё возможное, чтобы её считали безумной. И, в ретроспективе, мне даже стараться не пришлось – все были готовы в это поверить.
Господин Фаннд молчал, оглядывая Адана внимательно и серьёзно.
Я мысленно прикидывал, каким будет следующий вопрос, но ни одна из моих догадок не оправдалась.
– Сейчас всё иначе, – сказал Фаннд. – Что изменилось?
– Вы знаете ответ, – улыбка Адана не дрогнула.
– Предпочту услышать.
– Это очевидно, верно? Родители, со всеми их разговорами о контроле, нарушили первое правило демонологии. Которое их же укусило за задницу. Вы ведь помните его?
– Никогда не вызывай того, кого не сможешь удержать.
– Именно.
– Значит, вот что случилось той ночью: ты вырвался из-под их контроля.
Адан подмигнул:
– По крайней мере, у вас есть мозг, которым вы даже иногда пользуетесь.
Я с интересом наблюдал за господином Фанндом, лицо которого превратилось в холодную, непроницаемую маску. Я буквально видел пляшущие в его глазах мысли и попытки просчитать, что делать делать дальше.
