Текст книги "О кошках и мышках или Моё пушистое Величество 3 (СИ)"
Автор книги: Алиса Чернышова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)
– Постарайся найти информацию, будь так добр. Если не получится, то дай мне знать, я попрошу у кого другого.
– Чтобы у меня – и не получилось?.. Обижаешь, братец. Жди сведения к завтрашней ночи.
И он растаял в воздухе, как неверное сновидение.
..Позер.
**
Сладкую парочку психов с тяжёлым детством я отыскал в студенческом кафетерии, где они мило ворковали над какими-то бумажками. К моему искреннему удивлению (и внутреннему одобрению), оказались это на сей раз не тезисы о любви, но вполне себе учебники по теории магии.
..Ну наконец-то.
Мне было даже как-то слегка неловко прерывать, но один вопрос стоял так, что просто так не опустишь.
Так что я запрыгнул на стол перед Аданом, небрежно уселся прямо на заметки и сообщил ему:
– Я готов принять тебя в ученики.
Его брови приподнялись, взгляд ищуще прошёлся по моему лицу; котик явно не знал, как меня понимать.
А никак. Такой вот я непредсказуемый.
– Мне казалось, у нас был некий договор…
– Нет, я не о том. Я, так и быть, согласен взять тебя в полноценные ученики. По всем правилам, как принято. Взаимные обязанности, связь ученик-учитель, все дела, – ох, во что я только влажу, а… Но Шийни бы одобрила.
Наверное.
– И зачем мне к тебе в ученики? Чему ты можешь меня научить?
Ох, я ведь тоже был таким в восемнадцать… В среднем мне нравится, что здесь нет закона старшинства, я вроде как добиваюсь подобного у нас.
Но иногда принципа “уважай старших, они видали побольше дерьма, чем ты” всё же не хватает. Как правило, вот именно в такие моменты.
– Ну я даже не знаю… Понимаешь, тут вот какое дело: если коптить разные небеса достаточно долго, годиков эдак триста, то в башке собираются разнообразные знания. Которыми надо делиться, чтобы продолжать круговорот знаний, который так же важен, как круговорот смертей и рождений. По крайней мере, так утверждают наши философы. По их мнению, если новое поколение вдруг получает намного меньше знаний, чем предыдущее, то это подлинная трагедия для любой нации. Я этот постулат хорошо помню, потому что меня заставляли учить эту ерунду, пока я отбивался, убегал и прятался… Сложновато ценить философские трактаты, когда тебе четырнадцать и в голове что угодно кроме. Но со временем осознаёшь ценность того, что учителя вбивали тебе в голову всеми силами… Ты мог многое узнать из книг и снов, парень. Но, при всём уважении, тебе ещё учиться и учиться.
– Я не думаю…
– Не вздумай отказываться! Снежка хороший учитель, – сказала Ван-Ван серьёзно. – Я могу это точно сказать!
Адан моргнул.
– Я не в восторге от того, чтобы создавать с кем-либо какие-либо мистические связи, – сказал он холодно. – Мне хватило этого добра.
– Решение твоё. Но, как твой учитель, я стану тем, кто позаботится о тебе. По законам моего родного мира, твоё ученичество будет значить, что ты больше не принадлежишь своей семье.
Ментальное поле вокруг нас мгновенно сгустилось.
– Я и так им больше не принадлежу.
Я склонил голову набок:
– Ты уверен?
25
Его лицо исказилось так, что любо-дорого смотреть.
На миг я испугался даже, что он прибьёт меня на месте, или попытается, по крайней мере – а там как пойдёт. Получилось бы у него или нет, тут вопрос дискуссионный.
Но надо отдать парнишке должное и в этом тоже: контроль над собой он восстановил, пусть и не сразу.
– Я больше не принадлежу им, – на этот раз слова вырвались низким, полным ненависти шипением.
– Мы принадлежим тем, кому мстим, и тем, кому ненавидим. Умение отпустить – вот подлинное отсутствие принадлежности.
– Это ещё что-то из твоих философских уроков?!
Из тётушкиного, да.
Но понял я её слова очень медленно; я вообще был тугодумом.
– Это правда, которую я признал далеко не сразу. Для тебя эта правда остаётся единственным спасением.
– И ты предлагаешь меня спасти, – протянул он ядовито. – Как трогательно. Я видел тебя в том сне, ты ведь понимаешь? Я помню, кем ты был.
– Я тоже помню, кем я был, – я спокойно встретил его взгляд. – Я могу только надеяться, что я стал лучше. А ты?
– Я тоже хочу быть лучше. Я собираюсь исправить то, что они натворили… Что они заставили меня сделать… – его лицо исказилось.
Глупо, но для начала неплохо.
– Это невозможно исправить, и я не верю, что ты этого не понимаешь. Твои… так называемые родители в своих заблуждениях сотворили слишком много таких вещей, которые можно считать неотменяемыми. Всё, что ты можешь сделать по этому поводу – слегка подкорректировать последствия. И в этом я готов тебе помочь.
– Помочь?
– Да. Помимо всего прочего. Вот тебе факт, который мне кажется очевидным: чтобы исправить что-то, мы должны вынести то, что они сделали, на свет.
– Я не понимаю, чего ты собираешься этим добиться.
– Мести, например?.. Сделай это. Открой правду о них миру, покажи, что они сделали. Пусть другие судят их, не ты.
– Как будто их осудят правильно! Как будто меня кто-то увидит чем-то, кроме монстра! Как будто хоть кто-то поймёт…
– ..Боюсь, в чём-то ты прав. Тебе после этого нужно будет уйти. Но это не значит, что общественное мнение будет на их стороне.
– Не раньше, чем я в полной мере заставлю их увидеть…
– А что, существует полная мера?.. Слушай. Никогда не достаточно, парень. Таких надо останавливать, чтобы они не загубили ещё больше жизней. Иногда нужны демонстративные наказания, чтобы показать пример, и жёсткие законы, гласные и негласные, чтобы страх наказания сдерживал желающих повторить “подвиг”. Можно попытаться выпустить часть злости и почувствовать себя лучше; хотя не факт, что это хоть как-то поможет. Обычно не помогает, так-то я в этом эксперт. А вот это вот “что сделать с ними, чтобы было достаточно?” – просто смирись, что никогда не достаточно. Никакое количество боли, страданий или крови не исправляет то, что уже сделано, хоть ты всему миру отомсти и дальше пойди.
Он моргнул. Что-то нечитаемое промелькнуло в его глазах.
– Ты говоришь, как она.
Мне не надо было переспрашивать.
– Она учила меня этому когда-то. Похитила меня, когда я в очередной раз сорвался, и вытаскивала из той ямы, которую я сам себе вырыл в моей собственной голове. Интересные были деньки; тогда, веришь или нет, я был уверен, что ненавижу её.
Я вспомнил, как Лит-Тир организовывал “мои поиски” в те времена, и только покачал головой: теперь понятно, почему он меня искал-искал, но не нашёл.
Впрочем, я сам сбежал. И второй раз вернулся к ней уже совершенно добровольно, поддерживая видимость вражды только для собственного спокойствия…
Не время вспоминать.
– Она много значила для тебя.
– Я люблю её.
Кошак усмехнулся невесело.
– И после этого ты хочешь, чтобы я поверил, будто ты и правда пытаешься меня спасти?
– Она же пыталась, раз говорила с тобой об этом. Значит, видела что-то, достойное. Могу ли я спорить с её суждениями?
Ван-Ван сидела тихо-тихо, кажется, даже не дышала – мышиная натура как она есть.
Я почти не сомневался, что девчонка многое сможет понять… Гэвина поблизости нет, как и Белинды, и любовных романов. То бишь, угроз её интеллекту не наблюдается.
– И что же ты собираешься делать со мной, чтобы я освободился от их якобы власти?
– Говорить с тобой; учить тебя; заботиться о тебе, как полагается учителю; смотреть на миры и дороги. А там посмотрим. Не буду врать, возможно, однажды ты сорвёшься, и мне придётся запечатать тебя под какой-нибудь горой, выкинуть в родной мир или прикончить. Последнее, если честно, наиболее вероятное, если совсем уж до крайности дойдёшь… Но это только – если.
Он вполне ожидаемо не сильно впечатлился.
– Говорить со мной, надо же… И что ты можешь сказать мне, чего не знаю я сам?.. Заметил ты или нет, но я – специалист по ментальной магии…
Смешной такой.
– Когда это касается других. Никто не специалист, когда речь идёт о самом себе. Я вот такой мудрый, пока мне не приходится самому принимать решения по поводу собственных оттоптанных мозолей, не поверишь! Мне повезло, что я в своё время научился напускать на себя глубокомысленный вид, это помогает.
– Как прямо сейчас?
– Как прямо сейчас. Я ж набиваюсь тебе в учителя, так что я должен быть очень серьёзным и возвышенным!
– Снежечка – хороший учитель, – сказала Ван-Ван важно, – он очень серьёзный и возвышенный. По крайней мере, пока не начинает гоняться за собственным хвостом…
– Молчи, женщина! Это было один раз! И в порядке эксперимента! Мне было интересно, почему коты иногда это делают! – воскликнул я, оценив способность моей подопечной резко сменить настрой в комнате и свести любой разговор к полнейшей чепухе. Редкий талант ведь, между прочим. не хухры-мухры! Грех не подхватить и не подыграть.
– Ну Снеж, это было так мило…
– Зачем это тебе? – прервал Адан. И да, кажется, мы куда-то сдвинулись, возможно даже в верном направлении.
– Если я отвечу, ты не поверишь.
Я бы тоже не поверил на твоём месте, в конце концов – есть возраст, когда мы теряем веру в чужое желание помочь без тайных мрачных причин, и есть тот, когда получаем её обратно. Иногда.
– И всё же?
– Давай скажем так: я собираюсь в длинное путешествие, и мне пригодится такой ученик, как ты, – мне тебя жаль, идиота кусок.
Адан хмыкнул.
– Я…
– Ты!! – этот вопль заставил меня подскочить, отвлекаясь от важного разговора.
Во имя тьмы, деточка, почему ты всегда и всюду умудряешься явиться не вовремя! И я по сей день не знаю, относить ли это к проклятиям или талантам.
Одно точно: за такое порой убивают.
Мне вот прямо сейчас хочется.
Судя по выражению сладкой парочки, видеть Белинду не был рад никто, но не то чтобы деву это слишком волновало: зарёванная, отчаянная, она стояла перед Ван-Ван, размахивая руками, как знамёнами, и голосила на всю округу в своих самых лучших традициях.
– Ненавижу тебя, ненавижу! Какая же ты дрянь!!
Адан подпёр голову рукой и посмотрел на меня с выражением, как будто бы предлагая разделить эмоции на двоих. Ван-Ван сглотнула и сжала руки в кулаки.
Вот ведь весёлый ребёнок эта Белинда!
– Ты добилась своего! Этого ты всегда хотела, да?! Украсть мою жизнь! Это был твой тайный план с самого начала, признай это!!
У всей той ерунды, что случилась с Ван-Ван в последние дни, нашлось одно очень хорошее последствие: она начала понемногу выбираться из своей раковины. Что, в свою очередь, неплохо повлияло на её способность говорить в присутствии Белинды.
– У меня никогда не было никакого тайного плана, – сказала Ван-Ван чуть дрожащим, но в целом достаточно уверенным голосом. – Всё, что я когда-либо хотела от тебя – твой пропуск в Академию. Потом я совсем не хотела тебя видеть. Никогда.
– Лгунья! Ты лжёшь, как дышишь!..
Адан сдавленно простонал.
– Слушай, мне действительно интересно: сколько раз за все эти годы она подошла к тебе по своей инициативе? Если вспомнишь хотя бы два-три случая, я съем чью-нибудь шляпу.
– При чём тут это?!
– И правда, при чём… Глупый, глупый я. Задаю такие странные вопросы…
– Она специально делает всё, чтобы испортить мою жизнь и украсть её! Это тёмная магия!
– Я ничего подобного не делала! – теперь Ван-Ван явно начинала нервничать. – Я заколдовала тебя один-единственный раз, и на этом всё!
– Ты! Добилась своего! Теперь моего фамилиара развоплотят из-за тебя!
Ох, ну надо же… Как же любят некоторые слова, покружив вокруг стайкой заполошенных голубей, неизменно возвращаться к сказавшему.
26
– При чём тут я?! – возмутилась Ван-Ван.
Вполне закономерно возмутилась, если вы спросите меня, потому что привычка этой девы винить во всём мою подопечную медленно, но верно приобрела масштабы совершенно неприличные. Но сам факт, что Ван-Ван сказала это вслух, уже неимоверно радует: раньше она просто принимала обвинения Белинды, что во многом и привело к нынешней ситуации.
Предполагая, что ничего хорошего Белинда не скажет, я навесил на нас всех чары приватности и приготовился наблюдать за представлением.
– Это из-за тебя меня выгоняют из Академии! И, поскольку я не доучилась даже до первого порога, моего Лорда развоплотят!
Сомневаюсь, если совсем уж откровенно, но предположим для продолжения диалога, чтобы добиться нужно эмоционального накала…
И сработало: Ван-Ван ахнула, прикрыв рот ладонью.
Ладно, теперь, кажется, мой выход.
– О мать моя Бездна, что же с тобой не так… – сказал я лениво, возведя глаза к потолку. – Деточка, в чём твоя проблема? Не хочешь развоплощать фамилиара? Не уходи из Академии.
Теперь, когда Найделлы больше не правят балом, да ещё и после утреннего представления моя говорливость – точно не самый большой секрет. И значит, теперь я могу, наконец, вмешаться в этот непрекращающийся цирк.
– Что значит – не уходи?! Ты…
– То и значит, – отрезал я сухо, повернувшись к ней. – Если ты не хочешь уходить, не уходи. Всё просто. Хватит валить свои проблемы на чужие головы.
– Я не могу остаться! – а возмущения-то сколько…
– Да? И почему же?
– Из-за неё! – дрожащий от праведной ярости перст указал на Ван-Ван.
Адан тихо фыркнул и вернулся к записям, пробормотав под нос что-то подозрительно похожее на “Если хочешь учить, учи”. Я мысленно выругался на все лады, вспомнив все выражения, подхваченные мной во время отпуска с наёмниками, и мрачно повернулся к Белинде.
– Слушай, детка, ты забываешь, что я тоже был там. Не хочу тебя расстраивать, но мне, в отличие от твоей мамочки, ты не можешь сказать, что эта ужасная Брэндт набросилась на тебя просто так…
– Но так и было! – воскликнула она, да с таким жаром, что я для себя убедился: действительно в это верит.
…
Вот примерно поэтому я всегда спорил со сторонниками “заклятие правды – абсолютное доказательство” идеи. Потому что ерунда это.
Человеческий разум, память, живущая в нём, и представления о мире и себе – это субстанции такие тонкие, что неведомо, смеяться или плакать. Кажется, в литературной теории существует определение “ненадёжный рассказчик”; мало кто при этом признаёт, что любой рассказчик по умолчанию ненадёжный.
Я тяжело вздохнул и внимательно посмотрел на Белинду, осторожно касаясь её ментального фона, чтобы хоть немного настроить её на самокритичный лад.
– Ты пришла туда, где тебе было не место, и начала угрожать Ванине, что добьёшься моего развоплощения. Тебе не кажется, что это было немного невежливо с твоей стороны?
– Но я ничего ей не делала!!
– То есть ты считаешь, что угрозы – это ничего? Как мило…
Белинда скривилась:
– Твой фамилиар – такая же лживая тварь, как и ты сама!
Ну послушайте только, какая прелесть…
– Деточка, – сказал я мягко, – не знаю, как бы это так сформулировать, чтобы ты поняла, но судьба твоего фамилиара только в твоих руках. Ты сама заварила эту кашу…
– Ложь! Она всё начала! Она первая на меня напала! Она!!
Я просто прикрыл лицо лапой. Почему они все такие разные, но при этом такие… одинаковые?
Может, плюнуть вообще на все эти глупости? Выберем Бао-Ко нового, вменяемого хозяина, который будет ценить то, что ему даровано. Или каким-то другим способом его сохраним…
– Прекрати!
Я моргнул и удивлённо уставился на Ван-Ван, которая вскочила и схватила Белинду за руки.
Белинда вздрогнула, застыла, будто ожидая удара, и я с нарастающим удивлением понял, что она… действительно боится Ван-Ван. То есть, по-настоящему. На рефлексивном уровне.
..Интересно.
Может быть, всё это время я не до конца понимал основу её поведения, точнее, неправильно оценивал некоторые детали…
– Прекрати говорить ерунду! – воскликнула Ван-Ван, ничего не замечая. – Какая разница, кто первый начал?! Кого это интересует теперь?! Кому от этого легче?! Важно то, что происходит сейчас! Твоего фамилиара не будет больше, почему мы стоим и выясняем непонятную ерунду?!
– Ерунду?! – взвизгнула Белинда. – Это для тебя ерунда?!
– Конечно ерунда! – возмутилась Ван-Ван. – Это же кошмар, потерять фамилиара! Какая прямо сейчас разница, почему всё случилось?! Надо делать хоть что-то!
– Не трогай меня, а то я закричу! – голос Белинды был тонким и слегка подрагивал.
Ван-Ван отпустила её, но энтузиазма не растеряла.
– Слушай, так нельзя. Я принесу тебе клятву, что я не буду к тебе и близко подходить, хочешь? И никогда не заколдую первой! Мы можем договориться, что говорить и делать, умолять вместе, пореветь, притвориться лучшими подругами! Главное – прийти к ректору вместе и разобраться с этим!..
– О, теперь ты так запела? Это очередная твоя ложь, чтобы никто не понял, какая ты на самом деле?!
– Да какая разница, кто какой на самом деле, когда я предлагаю тебе помочь?!
– О. Это поэтому ты пошла к Найделлам, чтобы они оставили тебя в Академии, а потом сдружилась с их сыночком? Потому что плевать, кто на твоей стороне?! Это так ты себе это всё прадставляешь?
– Да! – выкрикнула Ван-Ван. – Я знаю, что они такое, но это не значит, что я отказалась бы от их помощи! Мне всё равно, кто мне помогает, если он помогает, если всем другим плевать!
– Ты мерзкая!
– А ты – избалованная идиотка!
Ух ты.
Я удивлённо уставился на Ван-Ван, которая последние слова буквально выкрикнула, и чуть не всплакнул: вот примерно так, прямо на наших глазах, растут дети.
Ван-Ван икнула, прикрыла губы пальцами, как будто пыталась сама себя заткнуть, но потом упорно тряхнула хвостами.
– Идиотка! – воскликнула она громче, будто проверяя голосовые связки. – Не всем тут всё желаемое преподносили на золотом блюде, и рано или поздно пора привыкать, что за это всегда надо платить!.. Плевать, что ты обо мне думаешь, но соглашайся на помощь, пока я тебе предлагаю! Вместе мы сможем уговорить ректора, чтобы тебя оставили в Академии!
– Ты… ты… – бедняжку Белинду заело. Очевидно, идея того, что Ван-Ван в принципе говорящая, не приходила ей в голову. – Да кто тут идиотка?! Сказано же тебе, мои родители приняли решение! При чём тут ректор?!
– При чём тут твои родители!? Ты уже переступила порог первого совершеннолетия, ты сама можешь решать, тебе для этого даже ничего ломать не надо!
Лапа-морда.
– В смысле – ломать?..
Ван-Ван поняла, что сболтнула лишнего, и быстро покачала головой.
– Не важно! Я не хочу, чтобы твоего фамилиара развоплотили!
– Ложь! Ты всегда, всегда хотела быть мной!
– Конечно хотела! Кто бы не хотел на моём месте?!
О.
Ладно, это было неожиданно.
И для Белинды тоже, потому что она похлопала ртом, как выброшенная на берег рыба, и потеряла дар речи.
Правда, ненадолго: дева относилась к тем неудобным людям, кого проще убить, чем заткнуть.
– Вот! Ты даже признаёшь это вслух!
– Конечно я признаю это вслух! – меня определённо восхищает эта сторона в Ван-Ван: если дева принимает какое-то решение, она идёт к нему с упорством стихийного явления, которое не свернуть с пути. Черта порой неудобная для окружающих, но никто и не обязан быть удобным, так что всё честно.
– Как я могла не хотеть быть такой, как ты? Как я могла не завидовать тебе?! – не успокаивалась Ван-Ван. – Я могла видеть тебя из окна во дворе всякий раз, когда ты приезжала к твоим бабушке и дедушке. Тебе было позволено бегать и прыгать, и заводить животных, и приводить друзей, и устраивать ночёвки с подругами! И всем было понятно, что твоя жизнь будет полна магии, и приключений, и любви. Знаешь, как я ненавидела тебя в дни, когда меня привязывали к спинке стула для воспитания? Моё окно выходило на твой двор, я сидела, смотрела и ненавидела тебя всей душой – и безумно хотела стать тобой!
– Твои родители привязывали тебя?.. – уточнила Белинда тихо.
Ладно, дева умеет общаться не только посредством воплей. Разве это не замечательные новости?
– Это способ привить дисциплину, да, – отмахнулась Ван-Ван. – Так делают.
– Кто?!
– Вот поэтому я тебе и завидовала, понимаешь? У тебя было всё, чего у меня не могло, и я видела тебя всякий раз, и ты… Тебя всегда очень любили.
Последние слова она сказала очень тихо.
Белинда изумлённо моргала.
– Твои родители… Они никогда ни с кем не общались особо близко, – заметила она. – Они говорили, что ты не выходишь играть, потому что ведёшь себя дурно и постоянно под домашним арестом. Они говорили, что ты буйный ребёнок, неуправляемый совсем… Ненормальный немного, если честно. Ну, вроде как сложный… Им многие сочувствовали. Они были…
– Хорошие люди, да. Я слышала это много раз, – Ван-Ван тряхнула головой. – Я правда часто нарушала правила, всё честно. Я хотела быть, как ты. Иметь собаку, учиться магии. И чем больше они мне это запрещали, чем больше они отбирали у меня, тем больше я тебя ненавидела.
– Меня?!
– ..Это было нечестно, конечно, – пожала плечами Ван-Ван. – Я знаю, хорошо? Я знаю, что ты была вообще ни при чём! Это понятно, и прости меня, это не было честно, это никогда не честно! Но я была глупым ребёнком тогда. И очень завидовала тебе. И потому, когда я услышала, что ты пойдёшь в Академию… У отца был плохой день тогда. Очень. И всё свалилось на меня, и я… Я просто решила, что заберу у тебя это приглашение. Что у тебя и так полно всего хорошего, что этим ты подавишься – я не сейчас так думаю, это всё тогда. Я злилась, боялась, и на меня навалилось такое отчаяние, что я не могла с ним справиться и хотела сделать всё, чтобы сбежать! Я призвала духа, чтобы он… чтобы ты заболела на несколько дней. Просто заболела. Твоя мама много чего говорила, но я не хотела по-настоящему причинить тебе вред! Просто… Мне хотелось напугать тебя. Мне хотелось, чтобы ты больше не улыбалась так беззаботно. Я… Прости. Это не было честно.
Ван-Ван плакала. Белинда смотрела на неё большими шокированными глазами.
– Ты… Почему ты не позвала никого на помощь? Почему не объяснила, в чём дело?
– Потому что мне никто бы не поверил. Потому что мои родители – хорошие люди.
– Перестань это говорить!
– Но разве не все так говорили? Разве не все жалели, что у них бестолковая и лживая дочь?
– Я даже не уверена, что ты сейчас не лжёшь, – пробормотала Белинда, но былого огня за её словами не было.
– Мы маги. Хочешь, поклянусь?
Белинда помедлила, а потом кивнула.
Ван-Ван без единой запинки выполнила одну из стихийных клятв, которые практически невозможно обойти, пообещав, что всё, сказанное ею в этом разговоре, было и будет правдой.
Белинда таращилась, как будто Ван-Ван отрастила вторую голову.
Помолочав несколько мгновений, она спросила очень тихо:
– ..Но почему ты ничего не сказала мне? Как сейчас, просто подойти и объяснить. Извиниться, в конце концов. Почему ты этого-то не сделала? Ты даже не попыталась!
– ..Потому что мне было стыдно, – сказала Ван-Ван. – Потому что мне никто не верит. Потому что… Я не знаю. Теперь, оглядываясь назад, я правда не знаю. Это просто было невозможно – взять и говорить. Я была совсем одна, и… Я не могла. Я не знаю.
Последние её слова прозвучали беспомощно и сломанно.
Белинда прокашлялась.
– Это было очень страшно, знаешь? – сказала она тихо. – Твоё.. Твоё колдовство. Ты… очень сильная тёмная ведьма. Сильнее меня точно. Я несколько дней провела в бреду, и твой этот дух, или твоя сила… Или что-то ещё… Оно постоянно шептало мне в уши всякое. О том, как ты ненавидишь меня, о том, какая я жалкая, о том, что я скоро умру. Потом, когда мамины друзья делали экспертизу, они пришли к выводу, что это ментальное воздействие твоего проклятия, побочный эффект… Но это было страшно. Очень.
Она помялась.
– Мне никогда раньше не было так страшно.
Ого.
А ведь если подумать, то в этом даже нет ничего удивительного: Ван-Ван – действительно грозная ведьма, когда позволяет себе действовать в полную силу. И менталистика у неё, как у всех хтоников, один из ведущих инструментов; опасных и обоюдоострых. Ничего удивительного собственно, что она случайно устроила Белинде путешествие с погружением в её собственное подсознание. И то, что для Ван-Ван кажется нормой, для любимой молодой госпожи из достойной семьи – весьма тяжёлый удар.
– Прости, – Ван-Ван опустила плечи. – Я только потом, когда твоя мать объяснила, что тебе было очень плохо, когда учитель приснился мне и отчитал, когда я стала немного старше, когда всё уже прошло… Я только потом начала понимать, что сделала, и мне было стыдно. И чем старше я становилась, тем хуже, и… Я подумала, что будет лучше, если ты сможешь на меня кричать, если ты будешь меня во всём винить. Что это будет честно.
– И ты меня зовёшь идиоткой?! – возмутилась Белинда. – Что тут честного? Разве не ты на меня напала?! Разве это не значит, что мне решать?!
– Я не знаю, – повторила Ван-Ван. – Может, вообще ничего. Может, я просто… Я не знаю.
Белинда помолчала, поджав губы, потом фыркнула.
– Ладно. Но здесь, в Академии…
– Я никогда не делала ничего специально, чтобы навредить тебе, – ответила Ван-Ван тихо. – Я клялась, ты знаешь, я не вру. Я никогда, кроме того первого случая, не хотела тебе навредить или что-то у тебя украсть. Я просто хотела, чтобы меня оставили в покое. Только это.
Белинда моргнула.
– Мне иногда до сих пор снятся кошмары, – сказала она. – О тех трёх днях. Твой шёпот. Мои бабушка и дедушка чуть с ума не сошли от страха, они даже продали тот дом, чтобы я могла их навещать без кошмаров. Ты… Ты могла бы объяснить. Ты должна была!
– Прости. Мне жаль.
– Я думала, ты какой-то монстр! Как я могла знать всю эту ерунду про твоих родителей, если они только и твердили, какая ты у них неуправляемая и неадекватная? Что моя мама должна была думать со всеми этими моими кошмарами? Я потом несколько недель могла спать только с ней! Я…
Белинда покраснела и отвернулась.
– ..Мама очень испугалась тогда. Она очень любит меня, и папа тоже.
– Я знаю, – ответила Ван-Ван тихо. – Именно поэтому я завидовала тебе так сильно… Ещё раз – прости. Я не хотела. То есть хотела, но… Я честно была не в себе тогда.
Белинда вздохнула.
– Мне… надо подумать. Мне надо поговорить с мамой. Всё это… Может, мы правда можем договориться. Но мне надо подумать.
Это были настолько разумные слова, что я на радостях чуть со стола не свалился. Свершилось!..
Между тем, Белинда бросила косой взгляд на нас с Аданом и ушла, напустив на себя уверенный вид.
– Вот видишь, – сказал я, – иногда говорение очень хорошо работает, точно тебе говорю.
Ван-Ван повернула ко мне заплаканное лицо.
– Но… это было так просто, – сказала она тихо. – Почему… Почему я не подумала об этом раньше? Почему я была так уверена… Клятвы, и всё… Но почему я не могла?!
Она снова разрыдалась. Адан бросил на меня быстрый взгляд, а после встал и прижал её к себе.
– Потому что есть вещи, которые не так-то просто сказать, – ответил я, вспомнив пресловутое “я люблю тебя”. – Они кажутся простыми, но некоторым целой жизни не хватает, чтобы их произнести. Ты умница, что смогла. Я тобой горжусь.
Она всхлипнула и прижалась к Адану крепче.
– Пожалуйста, не бросайте меня, – сказала она. – Пожалуйста. Без вас я бы не решилась никогда.
Я неловко переступил с лапы на лапу.
– Я – твой учитель. Конечно, я не брошу тебя. Ты моя воспитанница, в конце концов.
И понял, что совершенно не лгу. Вот же угораздило меня, а…
27
Вообще разговоры помогают, да.
Но глупо думать, что, поболтав и обнявшись, люди резко разрешают свои разногласия и живут в мире и согласии до скончания веков. Очень часто они расходятся с облегчённым вздохом, перевернув страницу и признав, что не стоит и дальше мучить друг друга.
После всех серьёзных разговоров и принятых решений, люди могут менять точки зрения, восприятие и понимание мира.
Но при этом они всё ещё остаются основательно и непреложно собой.
Именно потому я не должен был удивиться, что…
– Эй, ты там? Ты что, от меня прячешься?! – вопль, прозвучавший из-за двери, заставил меня навострить уши, а после вздохнуть.
Ван-Ван, которая тихо сидела над очередной своей игрушкой у себя , нервно подскочила, вопросительно посмотрела на меня, но потом осторожно, как будто опасаясь, пошла к двери.
Я её в общем-то очень хорошо понимал: на дворе был уже глубокий вечер, мы собирались спать (ну, Ван-Ван собиралась, по крайней мере – я планировал навестить владыку Моррида и поработать над своим новым драконьим обличьем, дабы подготовиться к встрече столичных гостей). Но в любом случае, сон там или нет, никакие наши планы на день не включали ещё одной порции чистой и неразбавленной Белинды…
Но эта дева в целом никогда не была склонна спрашивать, где там её ждут или не ждут.
– Открывай! Я знаю, ты там! А если нет, то я пойду искать тебя по спальням твоих мужиков!.. И расскажу, что ты установила дополнительную защиту на свою комнату. Как ты это сделала, кстати?..
Мы с Ван-Ван переглянулись.
– Моих мужиков?.. – спросила она неуверенно. – Дополнительная защита?..
Я на это только плечами пожал.
– Разговоры решают много проблем, – сказал я ей вместо того, чтобы проводить инвентаризацию мужиков, гипотетических и реально существующих, а также объяснять всё по поводу защитных слоёв вокруг её комнаты. – Но с некоторыми кадрами старые добрые аргументы вроде ядов, мечей и заклятий всё же надёжнее.
Ван-Ван вздохнула, всем своим видом намекая, что всё ещё не готова прибегать к чему-то подобному, даже если очень хочется.
Отложив игрушку, она распахнула дверь – и да, Белинда была тут как тут, всклокоченная и с Бао-Ко в обнимку.
Лемур выглядел усталым и смотрел на меня со всей мукой затисканных в чужих руках плюшевых зверушек.
Белинда выглядела так, как будто у неё появилась какая-то Очень Хорошая Идея – что само по себе слегка настораживало.
– Чем ты тут занимаешься? – спросила она.
Ван-Ван помедлила, явно решая, какую часть из “шью на заказ нелегально боевую мягкую игрушку для защиты от тёмных (и любых агрессивных) сил”.
Ван-Ван посмотрела на Белинду, хлопнула глазами и сказала:
– О, я нашла выкройку милого зайчика и решила…
– Да-да, понятно, – Белинда никогда, видимо, не была из тех, кто дослушивает. – Ты была лучшей на уроках магических нитей, но честно? Ты теперь на боевом факультете! Тебе стоит шить что-то серьёзней! Платья, например.
Я только мысленно вздохнул.
Несмотря на все свои бантики и женственные наряды (которые, впрочем, больше броня и маска, чем что-либо ещё), Ван-Ван никогда не проявляла настоящего интереса к моде как таковой. Если игрушки, ленты и прочие элементы были ей важны как оружие, инструменты и потенциальные сосуды для духов, то платья оставались для неё просто платьями. Она могла пошить их, если очень хотела, но не способна вложить в это сердце.
Это хорошая штука про её предыдущего учителя: он сумел ей объяснить, что магические вещи, созданные без вложенного сердца, не стоят ничего.
С точки зрения Белинды, девы, меняющей наряды каждый день, всё выглядело совершенно иначе: бедняга Ван-Ван тратила время на какую-то ерунду, когда могла бы заниматься Важными Вещами.
– Я могла бы тебе помочь с вдохновением! – сообщила Белинда. – Понимаю, что у тебя пока что не хватает мастерства, но ничего, это поправимо. Всё лучше, чем тратить время на этих плюшевых уродцев! Ты могла бы шить платья мне.
