Текст книги "Polo или зеленые оковы (СИ)"
Автор книги: Алексей Зайцев
Соавторы: Владимир Федоров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 58 страниц)
–В Москве? Нет! Будь уверен. В Москве за тобой никто следить не будет…– Сказал Палыч, но в голосе слышалось, что тот что-то хочет добавить.
–Продолжай.– Попросил шепотом Отец.
–Доедешь до Москвы, а там иди-ступай, куда глаза смотрят. Все. Рассказывать больше нечего.
–Ох, и сладко стелешь, шельмец. Не верю я тебе что-то.– Проворчал Отец.
–Никто не заставляет.
–Слушай, Палыч, ты же должен знать от чего меня спасаешь? В… ну, у тебя же там про меня все знают. Что мне грозит?– Спросил Отец. Ему вдруг показалось, что Палыч знает, что Отца, к примеру, убьют в дороге, и его направили для того, чтобы предотвратить убийство.
Словно читая мысли, Палыч проворчал:
–Не бойся, никто тебя убивать не станет. Просто, считай меня bodyguard. Я здесь чтобы ты доехал до Москвы, вот и все. Никаких подводных течений и никакого подвоха. Правда. Я не вру.– Сказал Палыч.– Понимаешь, об этом времени мало сохранилось информации, типа: кто едет в этом поезде, кто куда направляется, ну, и все такое… Просто, чтобы нам спалось спокойно, если с тобой ничего не случится.
–Так вы меня будете всю жизнь за мной следить?– Заволновался Отец.
–Я же тебе сказал: доедем до Москвы, а там делай что хочешь. Меня это не касается.
–Тогда почему нужно меня охранять именно в поезде? Может, меня на Казанском вокзале уведут скинхэды и разрежут на куски в ближайшем подъезде? Почему поезд?
–Я почем знаю? Мне сказали тебя проводить до Москвы. Дальше не мое дело. Потом я поеду на Меркурианские бани отдыхать, а про тебя забуду.– Сказал Палыч, а потом, подумав, добавил,– Или постараюсь быстрее забыть.
Ясно, думал Отец, этот тертый калач ничего не скажет. Он все знает, только не обмолвится, это всем понятно. Только зачем поезд? По его словам, если я после Москвы вернусь к себе в общагу, то смогу начать жизнь заново. Свежо питание, да отходит с трудом. Нет ему веры. Ему нужно, чтобы я доехал до Москвы, это значит, что там он передаст меня своему коллеге, другому агенту, который и будет меня караулить, а, быть может, и аннигилирует. Нужно от Палыча избавиться. Каким образом? Пока не ясно. Треснуть его по затылку дубиной, а потом спустить в унитаз в клозете? И сделать это лучше, чтоб никто не увидал злодеяния. Глупость. Нужно подумать. Придется прибегнуть к хитрости, хотя федерал на глупого не похож. Провести его на мякине не получится. Нужно что-то изобрести. До Москвы еще много времени. Отец нагнулся в проход и посмотрел на руку сухого хлюпика– молодого мужа, спящего со своей страшной молодой супругой как раз напротив Отца, на нижней полке. Рука, утомленная лаской и объятиями, выпала из-под простыни. На часах было около четырех утра, а Отец еще толком не спал. Нужно лечь, не то сил думать не будет. Нужно себя заставить.
Стоило Отцу лечь и расслабиться, как могучий калека издал новый трубный звук. Отец подскочил на своем месте. Глухонемой сидел на нижней полке подле старушки, и спал. Несчастная старушка засучила ногами под простыней, стараясь своими нежными тычками пронять спящего немого. Тот проснулся и стал тереть глаза руками. Отец вздохнул с облегчением. В эту ночь было слишком много скандалов и треволнений, от которых Отец уже успел устать. Он мысленно вознес слова благодарности к милой старушке, которая своими тычинками-ногами предотвратила новый бунт.
Отец заснул. Колеса мирно отстукивали километры. За окном дремала осень, накрыв темным маревом все сущее. Отец успел за свою студенческую жизнь поколесить на поездах. Триста километров до родного города он преодолевал без особых тягостей. Измученному утомительной учебой, ему не составляло особого труда заснуть в качающемся вагоне. Поезд отходил, обычно, около половины одиннадцатого вечера. В шесть утра Отец, уже разбуженный соседями или проводниками, стоял на перроне родного города. Однажды у него украли сумку в поезде. Он заснул мертвецким сном, а, когда время пришло просыпаться, обнаружил пропажу. Единственный положительный момент в этом все же был: ему пришлось добираться до дому налегке. В сумке Отец вез пустые стеклянные банки из-под варения, которыми его нагрузила матушка, пара-тройка книжек, что-то из беллетристики, да бутылка пива. Ни денег, ни документов Отец в сумках не возил. Эта его обстоятельность в данном вопросе избавила его от нудного восстановления паспорта и студенческого билета. С тех самых пор Отец старался свои пожитки, которым было суждено странствовать по стране вместе с ним, класть под голову, во избежание повторения неприятности. Сегодня у него багаж отсутствовал, поскольку решение посетить Москву возникло очень неожиданно, и было спровоцировано федеральным агентом, который мирно посапывал на нижней полке. Отец не удивился, если бы оказалось, что Палыч не спит. Служба– есть служба. От этого никуда не уйдешь.
Однажды Отцу пришлось добираться до своего родного городка зайцем. Случилось это так. По окончании сессии, по студенческому обыкновению, полагалось проститься с Alma Mater обильными возлияниями со своими братьями по учебе, и отправиться восвояси на землю обетованную. Отец решил не отклоняться от вековых традиций и загодя купил себе билет на родину в купейном вагоне, потому что в общем и плацкартном мест не было. Позже выяснилось, что несколько его земляков едут в этом же поезде, вагоном дальше. Это обстоятельство никак не обрадовало, равно и не расстроило Отца, поскольку он планировал в поезде выспаться, чтобы подготовить себя к биохимической травме, которая всякий раз наступала, стоило ему и братцу Дэну встретиться вновь. Придя на вокзал почти к отправлению поезда, Отец обнаружил, что билет и документы он оставил у себя в комнате в общежитии, когда складывал в сумку грязное белье. Наступил момент истины. Поезд до родного города следовал раз в двое суток. Денег у Отца оставалось разве что на проезд в троллейбусе. Дела предстали перед Отцом в новом свете. Он один в чужом городе, без средств к существованию. Поезд в родной город отправится только послезавтра. С голоду умереть общага не даст, можно позвонить матери, чтобы она выслала немного денег на билет, но почтовый перевод будет только через неделю, не раньше. Вот тут на помощь и пришел Его Величество Случай. Отец услышал знакомый смех его однокурсников, которые собирались ехать в этом поезде. Найдя их и в двух словах обрисовав ситуацию, Отец притворился провожающим и проник в вагон, где его определили на багажную полку и завалили сверху сумками и вещами. Состав тронулся. Отец дождался, пока пройдут проводницы, соберут билеты и раздадут белье. Тогда, под язвительные шутки, он явил себя этому миру из-под одежды своих товарищей. Купе закрыли, стали есть, пить водку, которую студенты непременно возят с собой всюду, достали гитару и стали распевать студенческие песни, непристойность которых очень смущало попутчиков за стеной. Они стучали в переборку, требовали прекратить безобразия, апеллируя детьми, которые едут с ними. Студенты несколько убавили громкость своих глоток, но, возбужденные теснотой купе и водкой, стали шуметь на разные лады, вспоминая общагу, институт и разные проделки, в которых недостатка не было, которыми они гордились. На шум, из ниоткуда, в купе пришла проводница, дабы своим внушением прекратить шум в вагоне. Увидав Отца, она непременно стала интересоваться, кто таков и чьих он будет. Отец доложил, что он тоже студент, только едет в соседнем вагоне и что он скоро испарится. Проводница ему дала на все про все десять минут, но, лишенная чувства юмора и сострадания, явилась через три минуты, требуя, чтобы Отец немедля и секунды, покинул их вагон. Заяц спорить не стал, зная, что эта тетка глуха к чужим страданиям и проблемам. Он встал и ушел в другой вагон, думая там отсидеться, и, некоторое время спустя, присоединиться к своим товарищам. Полчаса он ходил по вагону, ища своих однокурсников, или хотя бы знакомых, чтобы с ними скоротать время, но никого не нашел и решил вернуться. На горе ему в проходе встретилась проводница, которая уже почувствовала неладное. Пристально вглядываясь в Отца, она взяла его за руку и проводила его из вагона, самолично прикрыв за ним дверь в тамбуре. Отец постоял еще несколько минут, и, стоило было ему открыть заветную дверь в вагон, как был обнаружен пытливой теткой, которую Отец уже успел возненавидеть. Рассказать о своем горе Отец не решился, поскольку решил, что его, безбилетника, тут же ссадят с поезда. Тогда он заперся в клозете, где просидел до тех пор, пока назойливые простатики не стали стучать в дверь, требуя своей порции физиологических отправлений. Отец сделал робкую попытку пройти по проходу до купе своих товарищей, но был пойман проводницей, которая назвала его козлом, вспомнила всю родню Отца, с коей знакома не была, вспомнила всех предков его до восьмого колена. Отец узнал много нового и о себе и о родне и несколько неизвестных, видимо привезенных издалека, речевых оборотов. Проводница схватила Отца за руку и сделала попытку отвести его к охране, но заяц ловко вывернулся и скрылся в тамбуре. Толстая тетка в синем железнодорожном мундире не успокоилась и вызвала милиционера себе на подмогу. Встреча состоялась некоторое время спустя. Отец не подозревавший, что теперь уже и власти заинтересованы в его поимке, дремал в грохочущем тамбуре меж вагонов, когда дверь в железную клеть отварилась и в проеме появилась искаженная гримасой ненависти физиономия проводницы, которой платят за удобства пассажиров, да молоденький лейтенант, который был на три года старше беглеца. Удостоверившись, что Отец в руках правосудия, проводница на прощание подарила Отцу лучезарную улыбку в стиле A-La-Vamp и исчезла. Отец узнал милиционера. Мальчишками они учились в одной школе, только лейтенант был на три года старше. О своем открытии Отец немедленно сообщил блюстителю порядка. Лейтенант оказался довольно добродушным пареньком, который, выслушав историю Отца, посоветовал ему скрыться в купе своих однополчан и до конечной станции не казать и носа. Он проводил беглеца до купе, убедившись, что за ними никто не подсматривает. Отец, добравшись до своих товарищей, забрался на багажную полку и, не дыша, засыпанный одеждой, успокоился до полной остановки поезда. Утром, когда пришла пора покидать вагон, Отец с высоко поднятой головой шествовал впереди своих однокурсников, даря проводницам наполеоновские победоносные взгляды. Тетки даже раскрыли рты от удивления, потому что были уверены, что Отец остался стоять на каком-нибудь полустанке в ночной степи. С тех самых пор бывший заяц очень трепетно относился к своим билетам, особенно к тем, что были куплены заранее.
Утро настало незаметно. Сначала была ночь, а потом бабах! И пришло утро. Стало светло и радостно. Отец открыл глаза и осмотрелся. Он сначала не сообразил, что чего-то не хватает. Затем, мгновение подумав, вспомнил глухонемого бородача, который своим храпом буквально с полусвиста поднимал весь вагон. Никто ночью не пытался захрапеть. За всю ночь Отца никто не потревожил. Странник поднялся на локте и посмотрел вниз, напротив, где на нижней боковой полке лежала, свернувшись калачиком под белой простынею, старушка. Немого нигде не было. Матрац его был аккуратно свернут, постели и вещей не было. С немым вопросом Отец наклонился вниз, надеясь встретиться взглядом с Палычем. Тот будто и не спал. Он понял сразу, чего желает знать Отец:
–Он утром сошел с поезда. Так что можно поспать еще, а то я в последние несколько суток что-то устал.– Улыбнулся Палыч.
–Тебя никто сюда не звал.– Парировал Отец.
Напротив, на нижней полке зашевелились молодые супруги, разбуженные диалогом соседей, и тут же кинулись лобызать друг друга.
–Никак к твоему хамству привыкнуть не могу,– проворчал Палыч.
–Надеюсь, тебе не придется.– Сквозь зубы процедил Отец.
Как здорово, что глухонемой сошел. Можно было бы предположить, что его скинули с поезда страждущие расправы мужики в дальнем конце вагона, однако мало вероятно, что сделать это они смогли в полной тишине и стоического молчания немого. Провидение все-таки сжалилось над целым вагоном невинных душ и отпустило бородача невредимым восвояси. Что ж, хоть кому-то повезло. Хотелось бы, чтобы, наконец, повезло и Отцу.
Странник одной рукой залез в свою куртку, которую предусмотрительно заложил себе за голову. Документы и деньги были на месте. Денег стало меньше после покупки билета до столицы, однако их было все еще много. Паспорт– тощая книжечка, которая еще не была испорчена казенными печатями в страницах «дети» и «семейное положение», грела душу. Он знал, что гостей Москвы не любят без документов, каждый голодный блюститель порядка был вправе остановить и задержать любого, кто не имел при себе этого самого серьезного документа. Тетушку найти было бы не сложно. Он знал, что от остановки метро «Югозападная» нужно было проехать на маршрутке до Матвеевского рынка, а там уже и рукой подать. Отец ни разу не был в стольном граде, но знал, что владея русским языком и его вариантами, он смело доберется до тетушки. Лишь бы она не сменила место жительства. Тогда ее разыскать будет сложнее, но нет ничего невозможного. Сегодня понедельник, прибудет в Москву он во вторник вечером. Сделав поправку на незнакомый город и на сумерки, можно предположить, что к тетушке он сможет добраться не слишком поздно. Остальное дело техники. Опять же, если Палыч все-таки отстанет от него. Кто сможет дать такую гарантию? Уж конечно это не Палыч и, тем более, не Отец. Выманить хитростью из вагона матерого федерала и оставить его на каком-нибудь полустанке не получится. Об этом нельзя даже и мечтать. Что же делать?
–Палыч,– позвал осторожно Отец федерала,– ты мне скажи, когда мы доберемся до Москвы, ты где меня оставишь? На Казанском, или со мной до «Юго-западной» поедешь?
Тут Отец осекся. Это же надо сделать такую промашку. Сам, своим чертовым болтливым языком рассказал о своих планах. Теперь, когда он рассказал о своих планах, его будет можно выследить, не прибегая к уловкам и хитросплетениям теории вероятности.
Палыч, казалось, не заметил оплошности Отца. Он, не открывая глаз, сказал:
–Только из вагона выйдем, ступай куда хочешь, меня это не интересует. Хоть в Париж, хоть на Южный Полюс. Меня мои люди заберут и все.
–А сколько народу за тобой придут?– Спросил Отец, все больше оживляясь.
–Я не знаю.– Пожал плечами Палыч.
–Ну, а обычно сколько приходит?
–Нисколько.– Палыч приоткрыл один глаз и недоверчиво посмотрел на Отца.– Когда тебя забирали, сколько народа было?
–Нисколько. Просто взяли меня и все тут.
–Я ответил на твой вопрос?– Усмехнулся Палыч не весело.
–Мне кажется, это я сам на него и ответил.– Проворчал Отец.
–Какая разница. Сам или твоими устами отвечал я. Я буду ожидать отправного момента в условленном месте и времени. Остальное– дело техники. Мои парни щелкнут темпоральным реле, и прощай Отец, прощай двадцать первый.
–Может, кто-то и будет следить за твоим отправлением?– Недоверчиво спросил Отец.– Ну, чтобы увериться в успехе?
Отец хотел своим нехитрым вопросом узнать, есть ли еще кто-нибудь из федеральной службы в этом времени.
–Может и будет. Мне какая разница? Я отправлюсь домой. Остальное не важно, в крайнем случае, мне не нужно это знать. Вот и все.
Нет. В Москву тоже нельзя, подумал Отец. Слишком много неизвестных. Что будет, если я прибуду в Москву? Точно ли меня никто не хлопнет, стоит мне прибыть на Казанский вокзал? Точно ли, что за мной не будет слежки, если я все-таки решусь попасть в столицу? Ни на один вопрос нельзя получить утвердительный и положительный ответ. Ведь зачем-то Палыч отправился с Отцом в поезде. Безопасность космического скитальца– аргумент крайне не убедительный. Отец пересек всю солнечную систему в небольшом пассажирском каре. Пересек целый рукав галактики до Цватпы минуя транспортные порталы, он прыгнул во времени на еще не испытанной установке, при этом успел побывать в гиперпространстве. За все это время никто не сделал и маленькой попытки обеспокоиться о его безопасности. А тут нате, в родном двадцать первом веке ему не дают проехать в поезде до Москвы. Чушь. За этим что-то кроется.
Отец окончательно для себя решил, что в Москву он не поедет. Бог с ней, с тетушкой. Она не знает о планах Отца, она его ждать не будет, а, следовательно, не будет и волноваться. Отец сойдет на каком-нибудь перроне, о котором и сам ничего не будет знать. Там уже будет видно. Еще посмотрим, из чьих прокладок чай слаще будет.
За окном окончательно рассвело. Солнышко пряталось за хмурыми серыми тучами, не смея казаться на люди. Поезд снизил скорость. Видимо, скоро должен быть крупный город. Проводницы закрыли туалеты, громко объявляя, что поезд входит в санитарную зону. По вагону пронесся слух, что подъезжаем к Самаре. Вагон стало болтать сильнее. Немыслимая путаница рельс и шпал распутывалась, ведя состав к старому русскому городу, в котором жило много людей. Прошло минут сорок, прежде чем состав остановился. Проводницы объявили получасовой перекур. Пассажиры пришли в движение, собираясь выйти на простор, чтобы там перекурить и обменять свои купюры на знаменитый самарский шоколад и копченого жереха. На перроне уже засуетились старухи разодетые по-зимнему в цигейковые полушубки и серые вязаные шали, держа в руках огромные связки ароматной копченой рыбы и стопки коробок с шоколадными конфетами, громко рекламируя свой товар:
–Подходи честной народ. Рыбка, свежая рыбка. Недорого, совсем не дорого.
Другие кричали:
–Шоколад, Самарский шоколад. Тает во рту, а не в руках. Очень свежий и очень сладкий. Горький шоколад, Самарский шоколад.
Было похоже, что из одного пруда достают свежего жереха и свежий шоколад. Старухи усердно махали связками рыбы и коробками, лавируя меж других торговок и лотков, разложенных на пластиковых коробках, на которых были расставлены пиво, сигареты и, конечно, пирожки.
Отец быстро оделся, завязал шнурки и набросил шапку на голову. Он неторопливо оглянулся на свое место, проверяя, не оставил ли он чего. Палыч лежал. Он не сделал и попытки остановить Отца или поинтересоваться, куда тот направился. Отец помахал ему рукой и сказал:
–Пока, Палыч!
Палыч махнул в ответ ему рукой и остался лежать на своей полке.
Вот наглец, подумал Отец. Можно подумать, что он уверен, что я никуда не скроюсь. Мне бы его уверенность. Я и сам не знаю, убегу или нет. Скорее всего, убегу. А он и ухом не шевелит. Отец протиснулся по проходу, запруженному пассажирами, и спустился по металлической лестнице на сырой от осеннего моросящего дождика перрон. Он достал пачку сигарет, купленных богатым федеральным агентом, и закурил. Постояв немного, Отец прошелся вдоль вагона до своего окна. Блаженная улыбка мелькнула у него на лице. Палыч сидел у окошка и искал взглядом Отца, выказывая некоторую озабоченность.
То-то же, самодовольно подумал Отец. Куда там, такой важный в вагоне был, куда его уверенность подевалась. Мне стоит только подумать, и я скроюсь в толпе в минуту, а чтобы меня догнать, Палычу потребуется несколько минут на одевание и выпрыгивание из вагона. За это время можно пробежать по подземному переходу до стоянки такси, а там уже его ни за что не догнать. На что он надеется? Быть может, он что-то знает?
Наверное, Палыч что-то знал, поскольку, найдя взглядом Отца, он сразу обмяк и успокоился, будто был уверен, что теперь Отец с ним связан нерушимой нитью его взгляда. Отец стоял напротив окна и думал. Он думал про то, что в Самаре ему точно делать нечего, что он здесь никого не знает. Здесь негде ему остановится, если не считать гостиницы. Но на его деньги, он сможет там существовать, лишь, несколько дней. Это не годится. О Самаре он знал, что это большой и красивый город, и что там есть шоколадная фабрика. Все. На этом его познания заканчивались. Будь у него компьютер и база данных, он, может быть, и нашел себе способ существования и в Самаре, но компьютера не было.
Чтобы посмотреть на реакцию Палыча, Отец внезапно кинулся к подземному переходу, ведущему в город. Добежав до него, Отец, прячась за угол, остановился и осмотрелся. Палыч сидел возле окна и ни сделал и попытки броситься за Отцом. Что-то не так. Значит, Палыч уверен, что Отец не скроется от него. Это так же значит, что дело и не в безопасности. Сейчас, когда Отец без присмотра своего bodyguard, он очень уязвим, сейчас его может обидеть любой скинхэд или террорист. Но ни тот ни другой не спешили красть или убивать звездного скитальца. Они даже не подошли к нему и не предложили ему прокатиться за город.
Отец закурил еще одну сигарету и медленно поплелся к вагону. Палыча в окне уже не было. Отец про себя улыбнулся. Видимо все-таки он бросился в погоню, решил Отец. Потеха. Сейчас докурю и вернусь назад. Каково будет его удивление, когда он меня увидит? А быть может и не увидит? Может он решит продолжить поиски Отца в Самаре, тогда можно будет спокойно ехать в Москву до тетушки? Это было бы здорово, если бы Палыч остался в Самаре. Тогда не нужно будет изобретать велосипед и выманивать его наружу, если он сам уйдет. Отец бросил свой окурок и поднялся в вагон. Удивляться пришлось не Палычу, а Отцу, когда он увидел своего провожатого лежащим на своей нижней полке с раскрытой газетой в руках.
Отец, не обронив ни слова, разделся и устроился на своей верхней полке над Палычем. Оба хранили молчание. Поезд тронулся. Шевеление в вагоне постепенно прекратилось. Воцарилось обычное молчание, которое и можно только услышать в поезде, следующем более одних суток. Наконец Отец не вытерпел и спустился вниз к Палычу.
–Ты же за мной приставлен!– Сказал он с негодованием.– Почему ты со мной не пошел?
–Там холодно на улице. И я не курю, если ты не заметил.– Спокойно проговорил Палыч, не отрываясь от газеты.
Отец осторожно убрал широкий лист в сторону, и посмотрел в глаза федералу.
–А если бы я убежал?
–Но ты же не убежал, так чего ты кричишь?
Спокойствие Палыча начало действовать на нервы.
–А если бы со мной что-нибудь случилось?– Чуть не закричал Отец.
–Не случилось же ничего.
–Знаешь что, пошел ты …– Сказал Отец и забрался на свою полку.
Нужно было все-таки уйти от него в Самаре, подумал Отец. На следующей остановке точно сойду. Мне он надоел, хуже редьки. Всю жизнь испортил. Возле общаги крутился, жить мешал, у Брусова в дверь стучался, даже поспать толком не дал. Теперь тут. Главное, что из него ничего не вытянуть, если он сам не захочет. Ну его…
Отец отвернулся и несколько часов пролежал на боку. Ему показалось, что он даже подремал. Поезд катился дальше, останавливаясь на маленьких станциях, ссаживая и подбирая пассажиров, затем снова следовал. Отец был рад и этому. Он лежал и отдыхал. У него, как бы ни хвалился Палыч, последние несколько дней тоже были насыщенными. Если вспомнить, то он около трех суток назад тоже был, черти знают, в каком времени у цватпахов. Он собирал наспех установку, затем прибыл сюда, домой, в свое время. Потом очень долго мерз и хотел есть. Так что Отец тоже на боку не лежал. Зато сейчас у него есть это самое время, чтобы отлежать бока.
Отец вспомнил, что сегодня, как проснулся, он еще ничего не ел, только вот аппетита не было. Даже запах копченого жереха его нисколько не возбудил. Странно. Наверное, аппетит исчез от гиподинамии, с которой Отец был неразлучен весь сегодняшний день? Скорее всего, это так.
За окном уже потемнело. На наручных часах молодого супруга, что сидел теперь напротив Отца на нижней полке, было семь. Немного спустя, было восемь. Затем девять, десять. Поезд стал замедлять свой бег. Приближался какой-то городок. Все. Отец решил, что здесь-то он и уйдет от своего надзирателя.
–Рузаевка.– Послышалось от проводниц.– Стоим десять минут.
Рузаевка, так Рузаевка, подумал Отец. Какая разница. Значит, если судьбе будет угодно, он сойдет здесь. Он спустился со своей полки, в последний в этот день раз, оделся, завязал шнурки, накинул шапку.
–Пойду, покурю,– кинул Отец Палычу, особенно не рассчитывая на ответ.
Палыч лениво посмотрел на Отца и сказал:
–Отец, меня зовут Виктор Петрович.
Отец еще на секунду задержал на нем взгляд, осмотрел в последний раз своих любвеобильных соседей, милую старушку, которая подобрав ноги под себя, сидела на своей полке, облокотясь спиной о стенку, и вышел прочь. Виктор Петрович ни сделал и движения, чтобы его остановить.
Что ж, подумал Отец. Пусть расставание будет без скандалов. Прощай, Палыч, то есть, Петрович. Он спустился на перрон незнакомого города, о существовании которого не знал до последней минуты, достал сигарету и закурил. Морозный вечер заставил его вегетативную нервную систему кинуться в дрожь. Он снова не знал, что ему делать и что его ждет. От неизвестности сигарета показалась еще вкуснее. Своим ароматом он немного успокоила Отца. Он подошел к окну, в котором появился федерал. Петрович дунул на стекло, и на запотевшем пятне вывел пальцем: «Виктор Петрович». Писал он слева на право, чтобы Отцу, стоящему за окном, было удобно прочесть.
Петрович, так и пусть Петрович, мне-то какое до тебя дело, подумал Отец, Бог даст, я тебя больше никогда не увижу. Отец стоял и покуривал ароматный табак.
Проводницы, глядя на часы, подняли железные лестницы и приготовили желтые флажки. Петрович не выказывал никакого беспокойства. Он спокойно сидел у окна и следил за Отцом. Поезд тронулся. Отец ожидал, что федерал кинется, начнет спешно одеваться и бросится с движущегося поезда. Но нет. Он сидел и смотрел. Отец широко улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка была по возможности более нахальной, и театрально замахал рукой, привстав от нетерпения на носочки. Палыч тоже осклабился, всем видом показывая, что он рад отделаться от своего несносного попутчика, и с деланной веселостью замахал рукой. Отец приложил ладонь к предплечью, таким образом, провожая федерала. Он старался, чтобы последним, что увидит агент в Рузаевке– недвусмысленный жест, отражающий его, Отца, к нему отношения.
Поезд укатился вдаль, в черноту наступающей ночи. Отец немного постоял на перроне, затем, осмотрев низкое одноэтажное здание Рузаевского вокзала, отправился к переходу, ведущему в город над железнодорожными путями. Он остановился на площади, довольно милой и аккуратной. По обыкновению на площади стоял памятник какому-то мужику. Может Ленину, может еще кому из его окружения. Отец не стал акцентироваться. Площадь окружали чистенькие многоэтажки. На площади около вокзала стояло несколько желтых такси. Вот на них то мы куда-нибудь поедем, подумал Отец и двинулся к машинам. Проходя мимо ларьков, которых здесь тоже было множество, Отец от неожиданности остановился, увидев мужика, покупающего свежие газеты. Тот нехотя подошел к Отцу.
–Прокатимся, Отец?– Мужик кивнул в сторону такси.
–Как ты сказал, тебя зовут?
–Виктор Петрович.
Часть 3
Будущее и прошлое
Глава 1.
-Ты же уехал в Москву?– С огромным удивлением спросил Отец.
–Как уехал, так и вернулся. Поехали, машина ждет.– Сказал Петрович, который чуть менее пятнадцати минут назад еще был Палычем.
–Слушай, я же тебя только что проводил. Ты ехал в поезде, я тебе помахал рукой…– Отец был вне себя от удивления.
–Сказал же, вернулся. Доехал до Москвы, вернулся к себе, в федеральной службе доложил, что ты сошел с поезда в Рузаевке. Чего непонятного?– Федерал взял Отца за руку.
В его глазах уже блестел холодный огонек. Былого равнодушия не было и следа.
–Ты же сказал, что от меня отстанешь.– Взмолился Отец и сделал слабую попытку высвободиться.
–Я сказал, что за тобой в Москве слежки не будет. Но ты же не поехал в Москву, так чего же ты тогда тут комедию ломаешь? Поехал бы в столицу, был бы свободен.
–Ты все время мне лгал. Ты и не собирался меня отпускать. Что ж, теперь ты меня убьешь?
–Не говори глупостей. Хотел бы я тебя убить, сделал бы еще там, возле общежития. Теперь ты вернешься назад, к нам.
–Не говори глупостей.– Передразнил федерала Отец, стараясь вырваться из цепких железных рук.– Делать мне больше нечего. Хочешь, меня лучше здесь аннигилируй.
–С радостью. Ты у меня уже в печенках сидишь. Только, знаешь ли, не могу. Приказ другой.
–Так значит, у тебя задание меня вернуть?– Спросил Отец.
Рузаевское небо сыпало мелкой водяной пылью, которую разбрызгивало с завидной щедростью. Было сыро и холодно.
–Вернуть.– Повторил Петрович.
–А какого лешего ты передо мной комедию ломал? Почему не взял возле общежития?
Федерал тащил Отца железно и аккуратно к стоявшей невдалеке желтой «Волге» с черными шашечками на боку. Отец выкручивал руки, стараясь освободиться, но все попытки были тщетными. Федерал не ослаблял и не усиливал хватку, а лишь держал настолько сильно, чтобы не упустить Отца, и настолько слабо, чтобы не случилась ишемическая гангрена конечности.
–Ты должен был сделать несколько важных шагов. Если бы ты их не сделал, то поверг бы континуум в темпоральный кризис. Этого допустить было никак нельзя.– Сказал федерал спокойно.
–Какие шаги?– Отец старался тянуть время, чтобы постараться запутать федерала, или втянуть его в полемику, чтобы потом, воспользовавшись замешательством скрыться. Федерал игнорировал все его попытки, лишь неукротимо тащил его к такси.
–Банк спермы и поездка в Москву.– Процедил Петрович.
Желтая машина все приближалась. Петрович шагал медленно, но верно, увлекая за собой звездного странника.
–А в Москву, зачем нужно было ехать?
–Это не я, а ты решил в Москву ехать. Из-за тебя мне пришлось еще трое суток возле «Юго-западной» слоняться.
Да, подумал Отец. Вот дела. От этого агента ничто мимо ушей не проходит. Казалось, что он не заметил, как Отец проговорился про «Юго-западную», однако практика показывала другое. Федерал не только ничего не пропустил, но и сделал несколько замечательных выводов, в результате которых, Отец и попался.
–Но, если бы ты меня не стал подстегивать, я бы не собрался ехать в Москву, так что это ты меня заставил отправиться в столицу.– Запротестовал, было, Отец.
–Может, я тебя и подстегивал, только в Москву собрался ты, а не я.– Холодно ответил федерал. А потом добавил.– Ты сам в базе данных нашел сведения, что ты отправишься в Москву, или я не прав?
Отец действительно нашел эти сведения, только говорилось, что Отец до Москвы не доедет. Все правильно. Отец не доехал до Москвы. Он сошел в Рузаевке, а в Москву отправилось его пустое место. Все сходится. Федерал, значит, отправился в поездку с Отцом, чтобы проследить, на какой станции сойдет путешественник во времени. Поэтому ему было все равно, сойдет он в Самаре или в Рузаевке, или еще где-нибудь. Точно. Никакой охранной миссии и не было в помине. Это была лишь разведывательная операция.
