Текст книги "Polo или зеленые оковы (СИ)"
Автор книги: Алексей Зайцев
Соавторы: Владимир Федоров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 58 страниц)
–Ну ладно, потом, после прогулки мы обязательно посидим с мамой. Я пойду, переоденусь.
–А я подожду тебя на улице.– Сказал Отец.
–Тогда Роню прогуляй, он давно уже на улицу хочет. Я тебя люблю, все, пока.– Добавила Рыжая, и скрылась в коридоре.
Немного побегав по квартире, Отец все-таки загнал рыжего спаниеля в угол, и, надев на него ошейник с поводком, вышел во двор через черную пасть выхода.
Пес не отходил от Отца, будто зная, что стоит только натянуть поводок, его провожатый не медля дернет его так, что пес кувыркнется. Рональдино украдкой бросал укоризненные взгляды на Отца, тот тоже косыми пассами отвечал кобелю. Их прогулка напоминала молчаливую дуэль. Оба дуэлянта присматривались друг к другу, ожидая от соперника промаха. Пес старался не выводить раньше времени своего невольного надсмотрщика, не натягивал поводок, не отставал и не опережал Отца, надеясь улучить момент и скрыться от него. Отец же пытался спровоцировать пса то замедляя ход, то внезапно ускоряясь. Отцу приходилось петлять и выписывать зигзаги, чтобы поймать Роню на невнимательности. Пес повторял те же фигуры вождения. Наконец терпения у кобеля стало не хватать, пес зевнул, отстал от Отца буквально на миг, повод натянулся, пес взвизгнул и описал в воздухе пирует. Отец довольно хмыкнул себе в нос. Пес с опаской посмотрел на своего обидчика.
–Ладно, вольно, иди, побегай, кабысдох рыжий.– Сказал Отец, отстегивая поводок.
Пес рванулся в кусты, будто от этого ускорения зависела его жизнь и жизнь его потомства. Пес исчез. Даже далекий шорох травы не указывал на его положение. Этого еще не хватало, подумал Отец и погнался за спаниелем. Пес старательно избегал встречи с Отцом. Отец выбежал на небольшую опушку парка, и вдалеке на самом краю зеленого оазиса обнаружил резвящегося рыжего кобеля в компании с каким-то дворовым псом. Отец пошел вдоль живой ограды, надеясь незаметно подойти к спаниелю. Однако тот, уже позабыв про своего мучителя, носился по всему парку с дворнягой, а по сему, локализовать его в одном месте– задача оказалась довольно непростой.
Отец носился меж деревьев, звал пса, пытался взять его хитростью. Пес на все уловки отвечал просто– убегал, когда расстояние оказывалось критическим. Отец с каждым новым кругом и новым бегством выходил из себя. Пес это чувствовал и, вместе с растущим гневом Отца, у него росло нежелание возвращаться к своему попутчику. Но, в конце концов, Отец измотался сам и, измотав собаку, смог ее поймать. Нацепив ошейник, наш герой несколько раз тряхнул кобеля так, что у последнего голова не оторвалась от лап только чудом. Оказалось, что Роня так и не оправился, коль скоро все время прогулки ушло на чудесные зигзаги вначале и бег с препятствиями в конце.
У входа в дом Отец привязал поводок с собакой к лавке, которая стояла возле черного входа. Кобель устало прилег рядом, Отец скользнул в выход. Очутившись дома у Рыжей, Отец прошел на кухню, где застал маман. Вид у нее был не такой дружелюбный, как во время трапезы. Она гневно сверкнула своими очами на Отца, будто пыталась прожечь в нем дыру размером с планету.
–Чего тебе?– Рявкнула она.
–А милая где?– Спросил Отец.
–Кому милая, а кому и тетка чужая, иди отсюда!– Бросила она в лицо Отцу, а потом добавила сквозь зубы,– привязался…
–Вы, … где она, я вас спрашиваю?– Взревел Отец.
–Откуда я знаю. Там и ищи ее. Уходи отсюда, покуда охрану не позвала, лимита, понаехали.– Цедила она сквозь зубы.
Маман встала из-за стола, схватила полотенце и со зловещим видом стала медленно наступать на Отца. Все, делать тут точно нечего, подумал Отец. Найду ее в базе.
–Компьютер, выход,– сказал Отец. Черная мгла выхода съела его.
Очутившись на улице, он присел на лавку, возле которой тихонько лежал пес. Необходимо было обдумать всю ситуацию. Рыжая скрылась от Отца на фоне полного благополучия. На прощанье сказала, что любит его, пошла переодеться, а может и не переодеться вовсе. Отец сидел на лавке, распаляясь от мыслей. То, что маман не выдаст тайну нахождения Рыжей, Отец не сомневался, оставался открытым вопрос, зачем ему здесь торчать на лавке?
–Компьютер, дай мне выход к Рыжей, назад. Черная пасть заблестела, готовая принять в себя тело.
Отец отвязал пса от лавки, схватил несчастное животное одной рукой за холку, другой за хвост. Пес отчаянно завыл. Отец размахнувшись, сколько было сил, швырнул пса в черный выход. Отчаянный вопль кобеля мгновенно затих.
Страсти кипели внутри Отца. Рыжая, нечисть, да как же ты могла так со мной поступить, как же ты могла свою маму так послушаться, что меня ни во что не ставить? Затем Отец разразился тирадой, привести которую было бы очень долго, да и не позволительно, учитывая короткие и хлесткие словечки, которые он вворачивал в обороты, которые пришлись бы по вкусу не каждому.
Отец прошел мимо кафе, зашел внутрь. У стойки органического синтезатора заказал себе темного пива в бумажном литровом стаканчике, и направился дальше по городу в направлении своей общаги. Он шел и ругался про себя, поскольку разговаривать вслух с самим собой считалось подозрительным даже через много веков. Он вспоминал маман Рыжей, откуда он ее знает, и где ей надо находиться, согласно штатного расписания. Вспоминал Рыжую, вспоминал не добрым словом, да так, чтобы ее везде достать своими пожеланиями. Он вспоминал всю родню Рыжей, до двенадцатого колена, вспоминал Роню, его родителей, вспомнил ненавистных кошек, чтоб их разорвало на тысячу мелких частей. Вспоминал ни в чем не повинную Любовь Петровну, которая была в общем безобидной старухой, но была подругой маман, следовательно врагом.
–Кар мне,– бросил Отец в воздух. С неба аккуратно начала свое приземление небольшая воздушная машина. Кар аккуратно приземлился на обочине пешеходной дорожки, и в нескольких сантиметрах завис над землей.
Отец забрался в машину, которая оказалась двухместной. Неплохо было бы, чтобы здесь сидела со мной Рыжая, подумал Отец. Рыжая, сладенькая моя, Oxygen мой, коза драная, чтобы у тебя копыто выросло на лбу прямо. Корова бешеная, любимая моя.
Отец поднялся на высоту достаточную, чтобы не задевать крыши домов. Это были старые районы. Низкие сорокоэтажки считались престижными, они почти все были в реальном пространстве. Гораздо дешевле было жить в больших небоскребах, которые наполовину были оборудованы псевдореальным пространством и все были оснащены конвертом.
Управляя маленькой машиной, Отец направился к берегу широкой реки, которая своим водным пространством делила огромный материк на две половины. Берега, местами заросшие мать и мачехой, заботливо укрытые бетонными плитами, поросшими зеленым мхом, были так не похожи на те берега, к которым привык Отец. Зеленые оковы. Это были зеленые оковы реки, Отца, города, планеты. И никуда от них не деться, сколько не беги, все равно окажешься там, где тебя сковали. Они незримо держат тебя, лишь ненадолго отпуская от себя. Затем ты сам к ним вернешься. Так устроен мир. Там где ты окован, туда и вернешься рано или поздно. А если и не сможешь сам придти туда, вернется дух нетленный. Он будет витать здесь, найдя свой покой, который не был обретен при жизни.
Отец летел на бреющем полете, пил пиво, ругался на всех кого видел, и кого не мог видеть.
–Компьютер,– обратился Отец к бортовому электронному мозгу.– Где сейчас Рыжая.
–Это конфиденциальная информация.– Ответил безликий баритон.
–С каких это пор? Всегда было можно узнать, а сегодня нельзя.– Огрызнулся Отец.
–Просьба абонента.– Ответил компьютер.
–Это чтобы я не знал. А кто закрыл информацию?– Спросил Отец
–Это конфиденциальная информация.
–Маман Рыжей? Да?
–Это конфиденциальная информация.
–Ну хоть что-нибудь можешь мне сказать, где она. Я помру без нее, мне жить без нее не хочется.
–Она дома, в конверте своем от тебя прячется.– Раздался голос Мормона.
На приборной панели раздвинулся портативный экран телевида.
–Здорово, Андрюха, ты откуда знаешь?– Кивнул Отец другу.
–Я же хакер, я за тобой давно слежу, ты еще только на планету ступил, я про тебя все знаю.– Закивал Мормон.– Дела плохи. Я сам проверил алгоритмы Басмача, они верны. Отец, смирись, пошли домой, все решим, что будем дальше делать. О`k?
–Мормончик, о чем ты говоришь? Я же люблю ее. Мы с ней пожениться хотели. Ребеночка завести. Все такое, какой там забудь. Ты что…– чуть не плача запричитал Отец.
–Ладно, Саня, возвращайся. Поболтаем, за жили-были, пожуем друг другу что-нибудь.– Предложил Мормон, показывая на боковую поверхность шеи.
Отец отключил телевид. Он остановил свою машину на берегу реки, попивая пиво, уселся на изумрудную траву. Над рекой парила чайка, выискивая себе поживы. Пушистые облака, медленно скользя, смотрели на Отцовскую кручину. Теплый ветерок обдувал Отца, уговаривая, что все образуется. Мало ли они с Рыжей ссорились. Мало ли мирились. Чем крепче ссора, тем счастливее примирение. А сегодня они даже не ссорились. Она даже на прощание сказала, что любит Отца. Значит любит. Зачем говорить человеку о любви, если ты его на самом деле не любишь?
Отец вспомнил, что сам не раз объяснялся в любви девчонкам, чтобы поскорее затащить их в постель. У него даже был целый алгоритм брачных игр. Необходимо было нежно шептать на ухо всякую дребедень, а монолог непременно должен заканчиваться фразой: «для меня самого это– неожиданность, но я в тебя похоже влюбился». Обычно девчонки клевали на это. Затем, наутро Отец клялся, что этот прием он использовал в последний раз. Но когда приходило время для другой девчонки, Отец забывал про свое обещание, что для него самого это-неожиданность. И вспоминал, что он– млекопитающий и что в его четырехкамерном сердце для каждой женщины найдется уголок. А на утро снова обещания и вселенская совесть, что девчонку затащил в постель, играя на самых светлых чувствах.
Но с Рыжей же все по-другому. Они же любят друг друга. У них же все как в учебнике по анатомии. У них все серьезно. Она не может с ним поступить так.
Отец прилег на траву, облокотился на локоть, затем плюхнулся на спину. В голове заиграл алкоголь. Выпитое пиво надавило равно как на мочевой пузырь, так и на центр жалости. Отец лежал, смотрел в синюю высь. Слезы текли по его щекам. Сегодня же один из немногих дней, когда они с Рыжей даже не успели поссориться, и все так вышло глупо.
Это ее мать, стерва. Неужели для Рыжей это так важно, что скажет ее маман про Отца? Заведомо это будет предвзятое мнение. Рыжая, ты дура, если слушаешь свою бестолочь маман. Она прожила свою никчемную жизнь, оставив позади себя много дней, которые могли бы быть счастливыми. Тебе неизвестно, что такое семья, что такое тыл, который необходим всякому дышащему организму. Молодость скоротечна, счастье хрупко, тело– временно. Нельзя упускать в этой жизни и мига, иначе секунда за секундой в небытие отправится и вся жизнь. Ты– старая больная лошадь, не тебе править на этом празднике жизни. Свое ты уже отпустила. Оно к тебе никогда не вернется, так смирись с этим с честью. Ты проиграла войну. Твое куцее существование так же скоро перестанет быть, как скоро перестанет быть яблоко яблоком, стоит его только надкусить. Ты оставила свой след на этой израненной планете, так извинись перед ней и уйди в сторону. Она тебя простит, у нее нет другого выбора, а у тебя нет других вариантов. Иначе при воспоминании о тебе многие будет плеваться, и это в лучшем случае. У тебя много недостатков, исправить их ты уже не сможешь, так признай их. Дурак, который поймет, что он– дурак, вовсе не дурак. Может, и твое признание чего-нибудь будет стоить. Ни высокие этажи, ни километры расстояния, ни широкие балконы, остекленные от всего света, не смогут тебя уберечь от твоего эгоизма до тех пор, пока ты не покажешь кто из вас двоих главный. Высокие мотивы не для тебя. Они в твоих устах выглядят сухо и надуманно. Они умерли рядом с тобой, поскольку не выносят лжи. Лицемерие– твое второе имя. Ты улыбаешься в глаза, а в кармане прячешь камень. Так ты никогда не заслужишь уважения. Твои поступки большей частью предсказуемы, а, значит, никто не сможет тебя полюбить. Ты не уважаешь чувства других, значит и тебя никто не пожалеет. Ты собираешься жить вечно, значит, будет тебе на роду мучиться. Ты не делаешь добра даже своим ближним, тогда почему ты хочешь счастья? Если ты печешься о собственной выгоде, в конце фильма ты погибнешь. Если ты устала жить, не жди других побед. Если ты осознаешь все это иди себе с Богом. Мы про тебя забудем.
Часть 2
Прошлое
Глава 1.
Это никуда не годится. Все мысли только о ней одной. Нет никакого желания ни есть, ни пить, ни думать ни о чем. Она. Она очень много значит для него. Она– соль земная, она– жизнь длинная. В ней и заключается смысл жизни. Для чего еще жить на свете? Для карьеры? Для работы?
Отец, нацепив темные очки на нос, вставил в уши кнопки– наушники, прикрепленные к очкам, с бумажным литровым стаканчиком разгуливал по городу. В голове тихонько под гитару пел приятный баритон, воспевавший Кандалакшу, белого пса, чаек и сиреневую муть за окном. На душе и без того было сумрачно и сыро. А за стеклами очков уже зеленела весна, солнце дарило тепло этому старому миру. Отец шел по набережной древней реки, по старым бетонным плитам, выложенным уже давно. Вдоль реки беспорядочно росли старые тополя и клены, кусты барбариса и ирги. Теплый весенний ветерок поднимал с плит маленькие бурунчики из пыли. В России никогда дороги не станут нормальными. Между плитами пробивалась бурая полынь, будто ее специально высаживали на стыках старых бетонных плит. По краю пешеходной дорожки нет– нет встречались старые проржавевшие урны, давно заполненные мелким бумажным и пластиковым мусором. Возле каждой урны непременным атрибутом рядом лежала небольшая кучка такого же мусора. Урна должна быть оборудована аннигиллятором, которые давно вышли из строя, и кучки мусора возле урн– живое напоминание об этом. Отец проходил мимо, всматриваясь лишь в даль по течению реки, которая лениво поворачивала влево и терялась вдали за холмом, усаженным длинными и широкими многоэтажками. На обочине иногда попадались черные арки выходов– техническое решение русской проблемы с дорогами. Иногда в тени клена стоял одинокий терминал компьютера или стойка органического синтезатора. Некоторые из них не работали. Водная гладь вдоль была расчерчена кривыми линиями кос, былого напоминания о варварстве человеческой натуры во времена, когда великая русская река была заводским прудом. Косы давно облюбованы хиппи. Пластиковые палатки полностью скрывали поверхность косы, и лишь коричневые от загара косматые тела, лоснящиеся от пота, блестели на берегу.
В вышине наравне с чайками и сизыми голубями мерили пространство маленькие кары. Где-то в стратосфере визжал планетарный двигатель космического корабля. Лениво плыли белые изорванные облака, подгоняемые тихим ветром. Неслись красные огненные буква: «ВЕРНИСЬ МИЛАЯ». Отец шел и спотыкался о неровности дорожки, о кусты полыни. На плитах огнем горели красные буквы: «ВЕРНИСЬ РОДНАЯ». Темный ряд многоэтажек вперемешку с дворцами культуры и дворовыми парками полыхали огненными словами: «ВЕРНИСЬ, ВЕРНИСЬ», озаряя своим светом все вокруг.
Урал. Редкий Чапай доплывет хотя бы до середины Урала. Длинная широкая река. Она течет здесь уже давно. Никто не помнит уже, как давно здесь течет река. Она здесь течет много лет, веков, тысячелетий. Отец с грустным голосом в ушах уныло провожал беспрестанный бег вечной влаги. Прошло уже достаточно времени со дня их расставания с Рыжей. По статистике разлуку остро женщины переживают год, мужчины– полтора. Отец шел и думал, когда же, наконец, он сможет забыть свою Рыжую? Похоже, что никогда.
Отец подошел к стойке органического синтезатора, заказал себе бутылку грузинского Сараджишвили. Стеклянная бутылка коричневого коньяка упала ему в руку. Она была холодная. На блюдце лежали несколько долек лимона, которые он не заказывал. Видимо какой-то компьютерный глюк, а может, кто-то лишенный вкуса составлял алгоритм синтеза коньяка. По глубокому убеждению Отца, коньяк с лимоном пьют исключительно одни ублюдки, потерявшие всякое уважение к благородному напитку. А холодный коньяк с лимоном пьют конченые ублюдки, которые даже на органы продать– лучший исход их никчемной жизни. Хуже холодного коньяка может быть только холодный коньяк с лимоном. А хуже этого только начальник– баба. Отец сунул бутылку Сараджишвили в синтезатор, заказал подогреть его до двадцати пяти градусов. Когда коньяк согрелся, Отец взял бутылку, проигнорировав лимон. Стоило ему отойти от стойки синтезатора, дольки цитруса исчезли.
Отец плюхнулся на зеленую молодую травку на берегу в своих белоснежных брюках. На них наверное останутся зеленые несмываемые пятна, но Отцу на это наплевать. Раскинув руки в стороны Отец жадно вздохнул полной грудью. Хотелось курить. Органический синтезатор отказывался синтезировать табачные палочки. Эта чертова программа по борьбе с курением! Отец отпил из горла большой глоток крепкого напитка. По телу пробежала теплая волна блаженства. Такой напиток не нужно ни закусывать, ни запивать. Ароматом хорошего грузинского коньяка наполнилось все вокруг. Немного отпустила проблема Рыжей. Только вдруг, индуцированный алкоголем импульс, прилетел к слезным железам. Соленая жидкость потекла по щекам. Нос заполнился вязкой слизью.
Отец снова и снова переживал самые лучшие моменты, прожитые с любимой. Он приподнялся на локтях, взглянул на широкую гладь реки, надеясь, что предательские слезы перестанут течь по его щекам. Они на самом деле перестали. Только стоило Отцу подняться на ноги, как они с удвоенной силой хлынули на кожу. Отец вспомнил маленькую, как жизнь, комнатку отеля в Армстронге, скрипучую кровать дома у Рыжей. Вспомнил маман Рыжей, эту древнюю каргу, страшную, как немытый слесарь. Вспомнил ее мину, когда она застала врасплох молодых. Вспомнил их прогулки по старому родному городу в конверте.
Отец встал с травы, взял Сараджишвили в одну руку, стаканчик с пивом в другую и пошел дальше по набережной. Предательские слезы валились из глаз крупными как гора кусками. Он только и успевал тыльной стороной ладони смахивать соленый раствор. Отпив еще один порядочный глоток коньяка, Отец свернул вправо. Пройдя мимо старого дворца культуры, вышел на детскую площадку. Усевшись на качели и тихонько раскачиваясь, Отец попивал Сараджишвили, запивал пивом и упивался своим горем.
Так он просидел достаточно времени, чтобы опустела бутылка старого коньяка и стаканчик с пивом. Мимо проходил люд. Отец думал, какие они низменные, как у них все здорово и прекрасно. Никаких вам потрясений, никаких треволнений, все ровно и тихо. Только у него в жизни все не так. Только у Отца тяжелые проблемы, что даже Титану не под силу тащить на себе такой воз проблем, с которыми он живет. Он ненавидел этих людей, которые, радуясь весеннему солнцу, прогуливались рядом или исчезали в черных окнах выхода. Ему стало себя жаль. Слезы уже давно перестали душить Отца. Он нарочито громко высморкался прямо себе под ноги, в ответ на что несколько прохожих неодобрительно смерили его гневными взорами. Отец подошел к стойке компьютера.
–Дай мне Рыжую.– Простонал Отец. Язык уже не так четко слушался его, как в начале прогулки.
Засветился синий экран. Рыжая подошла немедля. Она очень изумилась, увидев Отца. Они стояли молча, рассматривая друг друга. Никто не произносил ни слова.
–Привет.– Сказал, наконец, Отец.
–Привет,– кивнула Рыжая,– как жизнь молодая?
–На букву «Х»… – Ответил Отец.
–В смысле хорошо?– Язвила Рыжая, хотя тон ее не был груб, она старалась не обидеть собеседника.
–В смысле на оборот. Хорошо, да не очень. Что мы с тобой дальше делать будем?– Спросил Отец.
Рыжая пожала плечами и опустила очи долу. Затем она посмотрела на Отца.
–Что молчишь?
–А что говорить?– Опять глупо пожала плечами Рыжая.
–Я спросил, как мы дальше с тобой жить будем?– Отец повысил тон.
–Слушай, ты же пьяный. Даже через очки твои видно, что налакался с самого утра.– Бросила Рыжая гневно.
–А я бы трезвый тебе не позвонил.– Парировал Отец.
–Вот будешь трезвый, позвони.
–То есть не звонить тебе никогда?– Спросил Отец.
Рыжая снова пожала плечами:
–Если тебе водка так дорога…
–Сараджишвили.– Бросил Отец.
–Что?
–Я говорю, Сараджишвили. Коньяк.
–Какая разница.
–Вот тебе и раз. Не знаешь чем водка от коньяка отличается? Ты думай, что ты несешь.
–Короче так. С пьяным я с тобой разговаривать не стану. Вернешься в нашу реальность, поговорим. Компьютер…– Рыжая хотела уже разъединится.
–Подожди. Ты резкая, как фотография. Я люблю тебя. Мне плохо без тебя. Я так не могу.– Заскулил Отец.
Рыжая вздохнула и снова опустила глаза. Она приготовилась слушать. Отец нес всякую чушь про тоску, про недуги, про то, что все ему надоело…
–Ну что ты предлагаешь?– Спросила, наконец, она.
–Давай жить будем отдельно. Ото всех.– Добавил он, а хотел сказать от маман от твоей несносной, от этой ведьмы ужасной.
–В общаге твоей что ли?
–Да хоть бы и там. Клопов там нет.– И маман твоей нет, подумал он.
–В общагу я не поеду.
–Там здорово. Сделаем все, как ты захочешь.
–В общагу я не поеду.– Повторила она железным тоном.
Отец чуть не подпрыгнул от восторга. Рыжая согласилась вместе жить. Жизнь налаживается. Отец приподнял очки, которые уже давно мешали ему. Рыжая посмотрела на его хмельные глаза. Это обстоятельство не пошло на пользу Отцу.
–О-о-о.– Протянула она.– Как ты на ногах то стоишь? Не слабо ты себе глаз налил.
–Да есть причины.– Отец снова натянул на нос очки.
–Ох как интересно.– Ехидно добавила Рыжая.– Какие же у такого гения могут быть причины?
–Не язви. И так жизни нет без тебя, еще и сыплешь сахар на… Давай снимем квартиру. Деньги вроде есть. Немного, но нам хватит.
–Ладно. Давай проспись, потом поговорим. Сейчас дуй к себе, приведи себя в порядок, душ прими, отмойся. Там посмотрим…– Рыжая махнула рукой и предательский синий логотип оператора засветился нелепым оскалом.
Прекрасно, великолепно, жизнь налаживается!!! Рыжая согласна встретиться, значит, будем жить вместе. Плевать на все Басмачевские алгоритмы, плевать на всё. Они будут вместе. Рыжая, видно, тоже переживала, коль стала разговаривать с несвежим Отцом. Она тоже не одну подушку намочила своими слезами. Будет с нее. Она тоже кровушки попила. Но он то, Отец, в чем виноват? Рыжая чертовка. Но как хороша!!!
Отец прошел к черной пасти выхода. Очутился он у Мормона в комнате. Мормон не лгал. Он себе в конверт скопировал Отцовский османский зал. Даже мавры с золотыми обручами на икрах были те же. Приятно. Мормона не было. Отец плюхнулся на подушки возле стола, заказал себе красного полусладкого и принялся потягивать из кубка.
–Компьютер, соедини меня с Мормоном.– Попросил Отец.
Часть зала уступило место экрану телевида. Улыбающаяся физиономия друга не заставила себя ждать.
–Отец родной, привет, ничего тебя накрыло. Ты как жив то еще?– Спросил он, сразу вникнув в ситуацию.
–А,– махнул рукой Отец.– Сам все знаешь.
–Опять?– Покачал головой Мормон. Отец кивнул.– Ладно, меня дождись, сейчас приду. Я в оперативной группе. Алгоритм закончим. Хочешь, к нам иди.
–Свят, свят,– перекрестился Отец,– вы там сразу все захмелеете от моих мыслей. В голове каша, мама не горюй.
–Ну ладно, жди, давай.
–Сусю с собой возьми.– Отец поднял бокал.– Твое здоровье, Андрюха.
–Отец, не переусердствуй без нас, нам кусок твоего мозга живого оставь, а то с мясом как-то несподручно разговаривать.– На экране появилась Суся, довольно улыбаясь.
Отец никак не мог понять, как же у нее на голове умещается такое количество волос. Здесь либо чудо, либо какой-то фокус. На сей раз Суся как-то совсем вычурно разместила копну волос. Складывалось впечатление, что два бабая воевали у нее на макушке, да так все и бросили, договорившись вернуться.
–Обещаю. Кто воевал, имеет право у тихой речки отдохнуть. Давайте живее. А то я помру со скуки.
–Мормон, кстати я у тебя сижу.
–Да вижу чать, не слепой. Все, жди.
Экран исчез. Отец остался один с кубком красного вина.
–Погоди, дай мне Басмача.– Отец рассчитывал увидеть своего друга на экране, но нет. Виртуальный двойник появился как-то вдруг, перед Отцом со скрещенными на груди руками.
–Чего тебе, нечисть? Напился с самого утра.– Произнес он.
–Не твоего ума. Ты что тут, как петух передо мною стоишь, сядь, релакс. Выпей что-нибудь. Только над душой не стой.– Ответил Отец, наливая в кубок вина.
–Чего тебе из-под меня надо-то, что звал?– Басмач продолжал стоять над Отцом.
–Аналитик несчастный.– Отец потягивал вино.
–Что, с Рыжей помирился? Аналитик. Так вперед и с песней, чего ты ко мне со всякими глупостями пристаешь?
–Ладно, отставить разговорчики в строю. Вольно. Садись, говорю.– Отец указал на подушку.
Басмач сел. Взял в руки кубок и сделал глоток.
–Что за кислятину ты пьешь? Вот сейчас Ахашени попробуй. Вот так вино.
Отец отпил из своего кубка и сквасился:
–По мне «Черный доктор» лучше.– Вино в бакалее потемнело. Отец расплылся в улыбке.– Рыжая. Мы с ней придумали жить вместе, без ее маман старой. Может и беситься перестанет.
–Ой, батюшки мои. Ты думаешь, она свой нос к вам совать не будет? Будет и еще как. Она свой нос сует, куда собака свой не рискует. Та же еще шпионка, прости меня Господи.
–Аминь.– Добавил Отец.– Я ей нос дверью прищемлю, только сунется к нам.
–Конечно прищемишь, боевик. Сунется, ты и тявкнуть не успеешь, как снова на стакан от горя упадешь. Бросил бы ты эту затею, ну, Рыжую свою. Не пара она тебе.
–Басмач, отлезь, гнида. Не твое дело это. Она будет со мной ровно столько…
–… сколько я сам захочу.– Продолжил за Отца Басмач.– Слышал эту песню раз двадцать. Тебе придется всякий раз перед маман ее прогибаться, не перед Рыжей. Засунешь свой язык да свое самомнение куда-нибудь подальше, вот только тогда и сможешь жить с ней. Там начальник в доме– маман. Попомнишь еще слова мои. Плюнь ты на все.
–Ай атаман дело сказывает.– Сказал Мормон, входя в зал через выход. За ним семенила Суся.
–Что, опять моей подруге кости моете?– Воскликнула Суся, оглядывая зал.– Круто… Отец, твоя работа?
–Здорово, други.– поздоровался Отец, пожимая ладонь Мормону. Сусе он просто махнул рукой.– На какой вопрос сначала ответить?
–Да можешь не отвечать, сама все вижу.– Сказала Суся.– Я тогда переоденусь.
Черный выход проглотил девушку. Выйдя из него, Суся была облачена в белоснежное сари, во лбу чернела маленькая точка.
–Не по случаю, Суся. Сари носили в Индии.– Сказал Мормон.
–Не хочу. Меня шаровары полнят, пробовала, бабка писала.– Сказала девчонка.
–На нет и суда нет, утыр.– Отец указал на подушки.
Суся расположилась. Мормон присел рядом. Одет он был в штатную униформу.
–Текилу мне с солью и лимоном,– бросила Суся,– холодную.
–А вы что пьете, бродяги? Вино? С вами буду.– Сказал Мормон.
–Суся, ты как думаешь, тут мне вот этот басурманин,– Отец указал на Басмача,– говорит, что мы с Рыжей не пара.
–Хорошая девочка,– Сказала Суся. Парни хмыкнули в один голос.– Ну, девушка, женщина.– Добавила она, несколько смутившись.
–Хорошая, хоть на нас и не похожая девка краснокожая.– Кивнул Отец.
–Ну что ты так. Просто у всех свои за… ну, странности. Ты ее любишь?– Спросила она, Отец кивнул.– Ну так чего тебе еще надо, живи с ней.
–Я вот тоже самое говорю.– Согласился Отец.
–Отец родной. Все они до свадьбы хорошие, откуда потом змеи берутся?– Бросил Мормон, изображая рукой стойку кобры.
–Ой, ладно, все мужики– козлы, это всем давно известно.– Суся выдохнула и сделала огромный, насколько ей позволяла огромная глотка, глоток текилы. Слизнула соль с анатомической табакерки на кисти и заела лимоном.
–Это типа, тост такой? Ладушки. Все мужики– козлы, все бабы– стервы. Ваше здоровье господа.– Отец опрокинул свой кубок.
–Что сегодня случилось?– Полюбопытствовал Мормон.
–Я пива попил с коньяком, да Рыжей позвонил. Говорю: мол, давай вместе жить. Она вроде не против, немного злится правда, что пьяный звонил. А я по-другому и не стал бы звонить.
–Вот это ты зря, было бы лучше трезвым.– Сказала Суся.
–Не могу я трезвым ей звонить. Ни в чем я не виноват. Она сама меня покинула. Просто ушла и все.– Заверил ее Отец.
–Значит не все, значит была заноза какая-то. Однозначно.– Суся завертелась на месте.
–Не было, говорю тебе, как на духу, не было занозы. Она сама чего-то себе придумала, сама поверила и ни слуху от нее ни духу..
–Что вы его слушаете,– вставил Басмач,– с ним же ни одна порядочная барышня не сможет сладить. Во-первых, он не уважает ее маму, чудесную женщину…
Все покатились со смеху. О скверной маман Рыжей все были уведомлены заранее, отчасти со слов Отца, отчасти от Рыжей. Басмач гортанно засмеялся.
–Твоя правда, не уважаю я ее. Жаба. Это же надо такой несносной старухой быть. Так Рыжая, тоже, курица, лет в ней…, а все под мамой ходит. Шагу без нее не сделает.
–Ну она же мама ее. Она ее любит.– Суся еще сделала большой глоток текилы.
–Ну, за любовь.– Сказал Басмач и тоже выпил.
–За нее…– Выпил Мормон.
За любовь пили долго, много и часто. За любовь можно пить всегда.
Что может быть важнее на этом свете любви? Любовь вершит правосудие, она карает неверных. Любовь совершает подвиги и глупости. Любовь лечит и она же наносит смертельные ранения. Любовь строит мир и повергает в прах целые народы. И нет от нее преград. От нее невозможно укрыться. Она найдет свою жертву даже на печке. Ее нужно бояться. Ее нужно ждать. Ее нужно не спутать с вожделением, которое по сути своей противоположность любви. Любовь дарит жизнь, и она же беспощадно отнимает ее. Она дарит все блага мира, и она же ставит королей на колени. Любовь слепа, но у нее прекрасное зрение. Она немощна и всемогуща. Она всегда молода и бесконечно старая. Любовь родилась раньше этого мира, и этот мир принесла с собою любовь. Любовь убережет от несчастий, она же и явится их причиной. Она не сможет уберечь от смерти, но она может подарить бессмертие. Любовь простит все прегрешения, но она же и заставит дать за них ответ. Любовь бесконечна в своих милостях, но она очень хрупкая. Ее нужно лелеять, ее нужно бояться. Ее погубить так легко, но она никогда не умрет. У любви очень много врагов, но еще больше союзников. Если любовь не спасет мир, то она его разрушит. О любви можно говорить бесконечно и не сказать ничего важного, о ней можно молчать и этим сказать все.
Любовь может подарить веру в этот несносный мир, она может осуществить любое желание, она может подарить всю вселенную, она развернет вспять реки и светила, она разрешит быть всему сущему. Любовь сможет уничтожить каждого, кто с ней не согласен, она подарит проклятие и вечную муку, она заставит гнить плоть в тесных гробах, она иссушит все плодоносящее. Она и меч, она же и благо. Она благословение и проклятие. Любовь.
