Текст книги "Грозовой август"
Автор книги: Алексей Котенев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)
XIII
Серое здание с массивными квадратными колоннами – штаб Забайкальского фронта – стояло на площади в центре Читы. Окна тускло смотрели на улицы, будто присыпанные золой, темнели опустевшие подъезды. Обезлюдел и скверик с тощими кустиками акаций напротив штаба.
Между тем за толстыми каменными стенами шла напряженная жизнь. Стучали телеграфные аппараты, телетайпы, приходили донесения, отправлялись зашифрованные приказы. Над картами сидели истомленные ночной работой штабисты.
Уже стемнело. Настольная лампа льет на стены мягкий матовый свет.
Генерал Державин просматривает шифровки о прибывших с запада частях и грузах, о вырытых в монгольской степи колодцах и тут же делает пометки на карте. Как и все в штабе, он привык довольствоваться тремя-четырьмя часами сна. Да и какой может быть сон, когда надвигается на Забайкалье военная страда?
Через Читу идут вереницы запыленных теплушек с бойцами, укрытые брезентами платформы, загруженные танками, орудиями и самолетами, цистерны с горючим, вагоны с боеприпасами, продовольствием и прочим воинским имуществом. Все это надо вовремя разгрузить, расставить по местам, и сделать тихо, без суеты и шума, чтобы преждевременно не насторожить врага.
Телефонный звонок оторвал Державина от работы.
– Викентий? Какими судьбами? – удивился он, узнав голос Русанова.
– По делам службы, – послышалось в трубке.
Генерал хотел заказать шурину пропуск, но в кабинет торопливо вошел порученец и сообщил, что Державина вызывает сам хозяин.
Командующий фронтом генерал-полковник Ковалев – большеголовый, несколько медлительный, со щеткой черных усов – встретил Державина неопределенным, даже несколько растерянным взглядом.
– Только что мне звонил с вокзала какой-то генерал-полковник Морозов. Говорит – из инспекции, просил помочь добраться до нашего штаба. Я ничего не знаю о нем.
– Ни о каком Морозове телеграммы не поступало.
– Что за инкогнито? – Ковалев пожал плечами. – Прошу вас, Георгий Ферапонтович, поезжайте на станцию и выясните, что это за инспекция. К чему вообще эти внезапные рейды в такое время?..
В бюро пропусков Державин отыскал Русанова, вручил ему ключ от своей квартиры и, пообещав через полчаса быть дома, поехал на вокзал.
Редкие электрические лампочки тянулись цепочками вдоль вечерних улиц. Железнодорожная станция погружена в полумрак, как в самые трудные военные годы.
У входа в вокзал Державина встретил незнакомый полковник. Узнав, что генерал ищет Морозова, вызвался его проводить. Возле водонапорной башни, где кончался тускло освещенный перрон, стоял короткий, всего в три вагона, пассажирский состав.
– Прошу вас, – сказал полковник и вслед за Державиным вошел в тамбур.
Державин открыл дверь и увидел перед собой за столиком маршала Малиновского и члена Военного совета 2-го Украинского фронта генерала Тевченкова. У окна салон-вагона стоял еще один генерал, которого Державин не знал.
– Товарищ марш... – начал было Державин, приподняв к фуражке руку, но, увидев на погонах Малиновского вместо маршальских звезд три генеральские, – смутился. – Ничего не понимаю...
– Он, видите ли, нас не узнает, своих однополчан не признает, – шагнул ему навстречу Малиновский. И, протянув руку, отрекомендовался: – Генерал-полковник Морозов. Так надо, – совсем тихо добавил он.
– Понимаю, – сообразил наконец Державин. – Ну вы хотя бы эзоповскую телеграммку...
– «Не надо оваций!» – говаривал мой знаменитый земляк, – пошутил маршал.
– Родион Яковлевич, он, чего доброго, еще убежит, – засмеялся Тевченков. – Получится конфузия, как у Мерецкова. – И он рассказал, как маршал Мерецков в таком же «разжалованном» виде ехал в Хабаровск. В Омске или Новосибирске на вокзал приехал повидаться с ним старый приятель. Увидел маршала в генеральских погонах и ужаснулся: «Кирилл! Что с тобой?» И отступил к своей машине: «Извини, говорит, у меня совещание!» Испугался, видно, как бы не обвинили за дружбу с «разжалованным».
– Да-а, батенька мой, интересная получилась встреча! – сказал Державин.
Малиновский вместе с другими вышел из вагона, и в машине Державина они поехали в штаб фронта.
Генерал-полковник Ковалев сразу узнал Малиновского, быстро поднялся с кресла, пошел ему навстречу.
– Так вот он кто – генерал-полковник Морозов! Нехорошо, однако, обманывать своего бывшего командующего, – сказал Ковалев.
– Что поделаешь, Михаил Прокофьевич. Обстоятельства заставляют, – ответил, здороваясь, маршал и оглядел своего бывшего начальника.
В тридцатые годы комкор Ковалев командовал Особым Белорусским военным округом, а полковник Малиновский служил тогда под его началом в кавалерийской группе Жукова. Много воды утекло с тех пор. Постарел Ковалев – засеребрилась его голова, залегли на лице морщинки, и только жесткие короткие усики по-прежнему были смолисто-черными – не поддавались времени.
– Давненько, давненько не видел я своего испанца, – мягко сказал Ковалев, пригласил сесть гостей и опустился в кресло. – Как вы от нас в Испанию уехали, с тех пор мы и не виделись, – припомнил он.
– Почти девять лет, – уточнил Малиновский.
– Неплохо сложилась у вас военная судьба – отлично! – продолжал Ковалев. – Вон куда хватили – до маршала. А теперь начальника своего под корень валите.
– Михаил Прокофьевич! – укоризненно сказал Малиновский и поднял руки.
– Даже не предупредил, – упрекнул Ковалев. – Историки утверждают, кто князь Святослав даже врагов предупреждал перед походами: «Иду на вы!»
– Вы вот шутите, а мне, признаться, очень неудобно заменять вас на этом посту, – сказал Малиновский. – Но что поделаешь?
– Да, кривить душой не буду. По доброй воле не отдал бы своего места. – Ковалев нахмурился, опустил голову.
Малиновский поспешил ободрить Ковалева, сказал дружески:
– Вы, Михаил Прокофьевич, как знаток восточного театра военных действий, утверждены заместителем командующего. А членом Военного совета будет Александр Николаевич, – он кивнул на Тевченкова.
– Да, дела, – вздохнул Ковалев. – Давненько я не хаживал в пристяжных. Думал, на ярмарку еду, ан оказалось – с ярмарки.
– К вам лично никаких претензий нет. Поверьте мне, – сказал Малиновский.
– Я понимаю, понимаю... Понадобился человек с фронтовым опытом. Кому теперь нужен командующий, который не воевал под Сталинградом, не брал Праги, Будапешта. – Он меланхолично махнул рукой: – Ну да что говорить – ему сверху видней!
– Будем полагать, так... – согласился Малиновский.
– Признаться, мне самому хотелось получить должок с самурая.
– Что ж, будем получать вместе, – улыбнулся Малиновский и перевел разговор на другое: – Кстати, как ведет себя наш должник?
– Должник-то? На границе пока тихо.
– В Москве нам рассказывали, что принц Коноэ к нам в гости просился. Обещал даже поделиться цветными металлами, – сообщил Тевченков.
– Были бы такими добрыми в сорок первом, – сказал маршал. – Или в сорок втором.
– Об этих годах не вспоминайте... – Ковалев вложил в свои слова всю горечь, накопившуюся в душе за время «великого противостояния». – До сорока дивизий мы держали здесь наготове!
– Сорок дивизий! – воскликнул Малиновский. – Как бы они пригодились нам под Москвой, Сталинградом! Войну бы раньше кончили.
Ковалев положил на стол руки и, помолчав, сказал:
– А что оставалось делать? Протестовали, предупреждали. А им хоть кол на голове теши! Ни Хасан, ни Халхин-Гол впрок не пошли. Всю войну лихорадили наши восточные границы.
– Между прочим, об их действиях мы знаем далеко не все, – заметил Тевченков. – Сейчас наши ребята разбирают берлинские архивы и обнаружили там донесения японского посла в Москве. Вся его военная информация через Токио шла в Берлин. О концентрации наших войск под Тамбовом и восточнее Сталинграда немцы, оказывается, узнали от японского посла.
Малиновский посмотрел на карту Забайкалья и Дальнего Востока. Пробежал взглядом от Камчатки по курильской подковке, по Японским островам, Корее и задержался на маньчжурском выступе.
– Да, крепенько они обложили нас. Никакого просвета.
– Куда ни сунься – самурайский меч над головой, – проговорил в ответ Ковалев. – Семнадцать укрепрайонов возвели эти прохвосты вдоль нашей границы. Это считай семнадцать плацдармов для прыжков на нашу землю. Строили при участии немецких специалистов. Там у них и электростанции, и склады, и водохранилища, и железнодорожные подъездные пути в глубоких туннелях. И все это совсем рядом. Японские тяжелые орудия стоят на некоторых участках в четырех – восьми километрах от железнодорожной магистрали Москва – Владивосток! Это ведь не шутка!
– Перед отъездом сюда мы повидали в Генштабе моряков-тихоокеанцев. Они тоже немало порассказали о своих муках, – сообщил Малиновский.
– Мук и у них хватало. Ведь все проливы, почитай, в руках японцев. Мимо Южного Сахалина не пройдешь. Мимо Курил тоже не ходи. Все стало японским. И творили они на море все, что хотели. Нашу «Колу» потопили, «Ильмень» потопили, «Ангарстрой» потопили. Пробирались наши суда в свои же порты кружным путем, как говорят, по одной половице – через Петропавловск-Камчатский.
– Нелепость какая-то получается. – Малиновский откинулся на спинку стула. – Называемся тихоокеанской державой, содержим Тихоокеанский флот, а в Тихий океан выйти можем только с японского позволения.
Они заговорили о нерешенных восточных проблемах, о финале второй мировой войны, которого пока еще не видно. Война закончилась лишь в Европе. А здесь, в Юго-Восточной Азии, где живет больше половины человечества, она продолжается. Девять десятых населения этого обширного района земного шара под чужим сапогом. Япония захватила Индонезию, Бирму, Малайю, Филиппины, силится проглотить полумиллиардный Китай, а вслед за ним Индию. Льются реки человеческой крови, гибнут тысячи людей[2] 2
Китай за время войны с Японией потерял десять миллионов человек. Около трех миллионов погибло в течение войны от голода в Индии и Индонезии. – Прим. авт.
[Закрыть]. На мирные предложения союзников партнер Гитлера и Муссолини отвечает отказом.
– Нет, перед союзниками самурай не капитулирует, – сказал Ковалев. – Вы слышали – Хатиро Арита обосновал общество двадцатилетней войны под лозунгом: «Японский дух выше немецкого!» Вон сколько лет они собираются воевать.
– Выходит, и здесь войну гасить придется нам, – негромко произнес Малиновский. – А погасить ее можно только мощным ударом меча – и никак иначе. – Он помолчал, видимо, для того, чтобы отделить общий разговор от конкретного, потом озабоченно спросил Ковалева: – Уложимся в заданные сроки? В генштабе нас очень торопили. Четыре часа толковали с нами перед отъездом.
Ковалев понял, что это спрашивает уже не собеседник, а новый командующий. Следовательно, отвечать надо не общими словами, а точно доложить командующему о том, что уже сделано для подготовки Восточной кампании. И что еще предстоит сделать. Он встал, попросил Державина принести красную папку с последними данными и сел за стол, но уже не в свое кожаное кресло, а на стул против Малиновского.
– Начну с перевозки и переформирования войск, – сказал он, надевая очки.
Говорил Ковалев спокойно, монотонно, но скупые его слова звучали внушительно. Количество войск в Забайкалье почти удвоилось. Через Читу ежесуточно проходят тысячи вагонов. Много грузов идет войскам в Монголию. Иногда проходит по два эшелона в час. Принять такое количество грузов не в состоянии ни одна станция. Приходится разгружать эшелоны на линии Чита – Карымское, Карымское – Борзя, а оттуда дивизии своим ходом идут в монгольские степи, преодолевая по пятьсот-шестьсот километров труднейшего пути.
Забайкальские и дальневосточные соединения переформировываются, меняют свою дислокацию. В пути находится сейчас, пожалуй, не менее миллиона войск!
– Вся сложность в том, – докладывал Ковалев, – что надо сочетать размах и скрытность, действия почти несовместимые. В Центральном Китае и Маньчжурии у японцев наготове почти двухмиллионная армия. Встревожь-ка такую махину! А всего у них под ружьем, как вам должно быть известно, семь миллионов человек!
Малиновский сделал пометку в блокноте, спросил:
– А как с вооружением? С боеприпасами, горючим?
О материальном обеспечении Ковалев говорил обстоятельно, с глубоким знанием всех деталей. Напомнил между прочим о том, что генерал Куропаткин в русско-японскую войну потерпел поражение в значительной степени из-за нехватки снарядов и патронов, из-за того, что плохо работали тылы. Назвал, сколько завезено боеприпасов, горючего и продовольствия. Боевые машины для 6-й танковой армии поступают прямо с заводов, американские автомашины – студебеккеры и доджи – приходят из дальневосточных портов. Присмиревшие японцы уже не задерживают наши транспорты.
– Теперь, пожалуй, о самом трудном – о воде, – сказал Ковалев. – Как напоить людей и конный состав? А машины? В степи нет ни рек, ни других водоемов.
Генерал Державин чувствовал, что Малиновскому нравится доклад Ковалева. Без лишних слов – все к месту, все исчерпывающе ясно. Человеку, как доложил Ковалев, в сутки надо пять литров воды, автомашине – двадцать пять, танку – сто. Стрелковой дивизии, таким образом, на марше потребуется в сутки не менее семидесяти пяти кубометров воды. Еще выше будет расход в танковой армии. Чтобы вывести войска к маньчжурской границе, по маршрутам и в районе сосредоточения уже вырыто 1362 шахтных колодца!
Когда речь зашла о формировании и расстановке частей, создании штабов и фронтового управления, Малиновский подчеркнул, какой принцип должен быть положен в основу всей этой работы: надо «повенчать» фронтовиков с забайкальцами – расставить людей таким образом, чтобы знатоки местного театра военных действий были рядом с носителями фронтового опыта. Это удвоит наши силы.
– Что ж, неплохая мысль, – одобрил Ковалев.
– Безусловно, – сказал Малиновский.
– А долго вам, Родион Яковлевич, пребывать в «разжалованном» виде? – спросил Ковалев.
– До начала боевых действий.
– Я вас понял, товарищ генерал-полковник Морозов. Занимайте этот командный пункт и командуйте себе на здоровье! – Ковалев показал рукой на свое кожаное кресло.
– Не смогу, к сожалению, воспользоваться вашим гостеприимством. Командный пункт придется поискать где-нибудь в монгольской степи. Кстати, шестнадцатого июля я вылетаю в Монголию на переговоры с маршалом Чойбалсаном. Надо договориться о совместных действиях.
– Представляю, как он обрадуется.
– Я уверен в его поддержке. Наши отношения с монголами испытаны – и в гражданскую войну, и на Халхин-Голе, – сказал Малиновский и заключил разговор: – Ну, Михаил Прокофьевич, будем считать, что мы с вами уже повенчаны. Теперь будем венчать других. И к действию!
Державин приехал домой в полночь. У окна, напротив Сережкиного портрета, стоял чем-то обеспокоенный Викентий Иванович – в гимнастерке, в пилотке, подпоясанный ремнем.
– Ты что стоишь как часовой на посту? – удивился Державин.
– Ну и полчасика у тебя! – покачал головой Викентий Иванович.
– Извини, Викеша: неожиданная задержка. Я думал, ты уже спишь.
– Какой тут сон! Я на минутку заскочил и чуть не уехал, не поговорив с тобой. А надо...
– Что такое? – спросил чуть встревоженно Державин.
Русанов изложил свою просьбу.
– Боитесь остаться в стороне от горячего дела? – усмехнулся Державин.
– Боимся!
– Просьба ваша справедлива. Тем более сегодня один начальник такую задачу поставил: повенчать забайкальцев с фронтовиками. Вот мы и придадим вас танкистам-гвардейцам. Возражений не будет?
– Надеемся на твое генеральское слово, – сказал Русанов и стал прощаться.
– Да ты что? Мы даже чаю не попили.
– Какие теперь чаи! Сидел тут как на горячих углях. Пока тебя ждал, шесть эшелонов прогромыхало. Все на Восток, на Восток. Или вам в штабных кабинетах кажется, что японцы глухонемые? Стоит узнать им что-то – и нанесут упреждающий удар. Терять им теперь нечего.
– Ну, ты не пугай меня, – нахмурился генерал. – Меры мы приняли.
Они вышли из дома и направились к вокзалу. Остывший за ночь воздух освежал лицо. Державин расспрашивал, как идут дела в батальоне, как здоровье Ветрова. Не забыл спросить и о том, как несет службу младший лейтенант Иволгин.
– Ты посматривай за ним. Молоденький ведь. Отец ему нужен. Да не забудь привет передать. Привет ему тоже нужен, – сказал он, щурясь от света фонаря.
С запада подходил поезд. Длинный эшелон, не останавливаясь, промчался дальше. За ним прогромыхал, будто на буксире, еще один эшелон. На платформах стояли накрытые брезентом танки и самоходки.
Державин подвел Русанова к пассажирскому поезду, пожал ему руку и подтолкнул к ступенькам вагона:
– Езжай, езжай! Не мог уж заночевать...
Викентий Иванович едва успел вскочить в тамбур. Состав двинулся вдогонку за пробежавшими раньше эшелонами.
Державин стоял на перроне, смотрел на красный огонек хвостового вагона, а когда он исчез в ночной тьме, повернулся и пошел в штаб. Там ждали его неотложные дела.
XIV
Все, о чем думалось и говорилось в штабных кабинетах, что обозначалось на топографических картах, передавалось в зашифрованных донесениях и приказах, все, что зрело и вынашивалось в мыслях военачальников, – все это хранилось в глубокой тайне. Но труднее утаить было то, что происходило на глазах многих людей. Слухи о непрерывно прибывавших войсках проникали и в забайкальские сопки.
Викентий Иванович, вернувшись из Читы, начал решительно пресекать разговоры о воинских эшелонах: граница есть граница. Водовоза Фиалку он строго предупредил, что, если тот будет болтать лишнее, его отстранят от занимаемой должности. Фиалка примолк, но слухи по-прежнему шли и шли. В середине июля бутугурцы прослышали и о монгольских эшелонах. Этот день оказался переломным в жизни Бутугурского гарнизона.
С утра, как обычно, автоматчики вышли в падь Урулюнгуй на занятия. Собирались медленно и неохотно. Семь человек отпросились в санчасть. Юртайкин выклянчил у замполита денек для подготовки к вечеру самодеятельности. Если сюда присовокупить «штатного дневального» Посохина да Цыбулю-младшего, уехавшего на слет поэтов, – не вышло на занятия ровным счетом десять человек! Такого в будыкинской роте еще не бывало.
Когда рота ушла, все освобожденные начали стекаться в опустевшую казарму. Первым делом стали делить пригоршню табаку, которую пожертвовал для общества получивший посылку Фиалка. Делили осмотрительно, чтоб досталось всем поровну. В роли раздатчика выступал сам Фиалка. Насыпав на клочки газетной бумаги ровные кучки табаку, он отвернулся к стене. Поликарп, дотрагиваясь до какой-нибудь кучки пальцем, вопрошал:
– Кому?
– Ахмерову! – кричал Фиалка.
– Кому?
– Рядовому сверхсрочной службы Посохину.
Разделив табачок, расселись на ступеньках и начали, в который уже раз, толковать, почему это в приказе о демобилизации говорится только о действующей армии. Все сошлись на одном: виноваты японцы. Кто же решится увольнять в запас забайкальцев и дальневосточников, если рядом война? Сколько она продлится – неизвестно. Может, год, а может, и пять. Японцы упорствуют, о капитуляции и думать не хотят. А осторожные союзники на рожон не лезут. Куда им спешить? Вот и сиди у моря, жди погоды. Фиалка хотел принести карту, чтобы взглянуть, за какие острова идут морские бои, но тут появился Сеня Юртайкин. А где Сеня, там серьезного разговора не жди – на пустяк сведет любое дело.
– Ты, Поликарп Агафонович, теперь домой можешь не спешить, – улыбнулся он, подсаживаясь к Посохину. – Твоя Матрена будет ждать тебя до скончания века, потому как влюблена в тебя до потери сознательности. А скажи, кто тебе помог? Я тебе помог. И ты обязан за это дело весь табак мне отдавать.
– Ладно, ладно, учту, – соглашается Поликарп. – Мне только узнать, что ты нацарапал моей благоверной. Я с тобой рассчитаюсь сполна.
Автоматчики заулыбались. Все знали, о чем идет речь. После того памятного письма, в котором Матрена грозилась избить своего супруга каленой кочергой, Поликарп все старался докопаться до причины ее гнева. И вдруг получил второе, нежданное письмо. А в том письме пахучие листочки мяты, богородской травы и тысяча поцелуев и прочих ласковых слов. Жена называла Поликарпа и ясным солнышком, и голубем сизокрылым. С ума баба спятила!
– Что я говорил? Что? – стрекотал Юртайкин. – Смекнула твоя супруга: мужики теперь на вес золота.
– Вот чертов балалаечник, – дивился Поликарп. – Разбередил-таки мою Матрену! Любовь вспомнила, бестия, на старости-то лет.
– Э-э, брат! Бабу понимать надо! – торжествовал довольный Юртайкин. – Обожди, не такие еще письма получать будешь!
Поликарп с виду сердился, а в душе был доволен. Непонятно только, какие силы заставили его Матрену придумывать столько нежных слов?
Сеня хотел выпросить у прижимистого Поликарпа табаку, но, глянув через порог, вдруг увидел прибывшего из Читы ротного поэта.
– О, вы поглядите, кто нас осчастливил! Как с неба свалился.
– Уж скажи: «Як Пылып з конопель», – отозвался сверху Илько Цыбуля.
Уставшего с дороги поэта усадили на крыльцо и начали расспрашивать, как он съездил, какие привез новости. Илько снял влажную измятую пилотку, отер со лба капельки пота.
– Есть, хлопцы, новости, и неплохие!
– Ясно! Поэма «В когтях судьбы» получила всеобщее одобрение! – попробовал угадать Сеня, испытывающе поглядев на Илька.
– Та шо там поэма. Трэба пысать другую поэму. Судя по всему, хлопцы, судьба нас хоче выпустыть из своих когтэй.
– Как прикажете вас понимать? – осведомился Юртайкин.
Илько предусмотрительно поглядел по сторонам, таинственно прошептал:
– Мы, кажется, будем воевать...
Все сразу притихли.
– Дорога забита эшелонами с войсками и танками.
Юртайкин понимающе присвистнул.
– А я что говорил! – обрадовался Фиалка.
– Только, хлопцы, военная тайна, никому... – предупредил Илько.
– Сам-то видел? – спросил Посохин.
– Конечно. Знали бы вы, шо творылось сегодня у станции!
Илько еще раз поглядел вправо, влево и стал рассказывать, что видел сегодня утром на этой станции.
– Неужели грянет?
– А почему бы нет?
– Все может быть, – загомонили солдаты.
– Чуе мое сердце, должны мы вырваться из когтэй судьбы, – с уверенностью произнес Илько. – И прийдется, хлопцы, перековываться нам на вси четыре копыта. Поверьте моему слову.
Привезенная новость одних обрадовала, другие отнеслись к ней скептически.
– Хе, милок! Такими новостями Фиалка нас каждый день потчует, – пробурчал Посохин и меланхолично махнул рукой.
– То ли будет, то ли нет, то ли дождик, то ли снег, – прострекотал Сеня и вдруг спросил: – Уважаемый поэт, а где же ваша сумка с виршами?
– Вирши сдал в редакцию, – доложил Илько, – а торбу променял одному дружку вот на эту вещицу. – Илько вынул из кармана небольшую книжицу, показал ее солдатам. – Это мий любымый дальневосточный поэт Петро Комаров. Хочу перевесты его на украинский язык.
– Оно, конечно, если сам не можешь, переводи хоть чужие, – съязвил Юртайкин.
– Вот як вин пыше про Дальний Восток. – Илько раскрыл томик, с удовольствием прочел:
Азиатской волной Амура,
Криком зверя во мгле ночной,
Потайною тропою маньчжура
Ты пугал меня, край лесной.
Стихи бутугурцам понравились, но их сегодня занимало больше другое: будет ли на Востоке война? Прикидывали и так и этак, но к определенному выводу прийти не могли. Поскольку вопрос был не ясен, Сеня решил, как обычно, повеселить публику.
– Граждане бутугурцы! – обратился он к присутствующим. – У меня зародилось подозрение, что сумку у нашего Илька отрезал в дороге вор.
– Зачем вору стихи? – усомнился Фиалка.
– Дело не в этом, – отмахнулся от него Сеня. – Главное другое. Вы представьте, в какое трудное положение попал наш Илько, когда вышел на трибуну читать стихи. Хватился – а сумки при нем нет. Что делать? Разрешите, товарищи, продемонстрировать, как все это конкретно происходило?
– Давай, трави!
Сеня поставил в дверях тумбочку, оперся на нее руками, как на трибуну, приподняв кверху свой курносый, усыпанный веснушками носик.
– Товарыщи громодяны! – начал он, копируя голос Илька. – В ту ответственную хвылину, колы я ихав на слет, якысь куркуль, задумав нанести удар в спину забайкальской поэзии, одризав у мэнэ сумку с виршами. Плачьте и скорбите, даурские сопки! – простонал горько Сеня, низко опустив голову. Потом он встрепенулся, решительно вскинул кверху сжатый кулак: – Но мы, хлопци, не будемо хныкать. Отвечая на происки врага, я ще напышу три торбыны!
Юртайкин с достоинством отвесил поклон и скрылся за косяком двери.
– Вот, бисов сын, изобразыв, – пуще всех смеялся Илько.
В дверях снова показался Юртайкин. Лицо на этот раз было у него строгое и озабоченное. Оборвав жестом солдатский гомон, он произнес:
– Внимание, товарищи! Радио Читы только что передало сообщение: «Преступник пойман и приговорен к высшей мере наказания – выучить наизусть все, что украл».
В разгар веселья наверху вдруг раздался начальственный голос:
– Это что за балаган?
У спуска в землянку стоял вернувшийся из госпиталя капитан Ветров, заметно похудевший, бледный и, кажется, злой. Колким взглядом он окинул вскочивших бойцов, повторил:
– Я спрашиваю, что здесь за балаган? Почему не на занятиях?
Автоматчики, вытянувшись в струнку, молча смотрели на комбата. Стало так тихо, что было слышно, как на землю капает вода из умывальника. Юртайкин приложил руку к пилотке, доложил:
– Освобожден по причине подготовки к субботнему концерту самодеятельности.
– В учебное время? – удивился капитан. – А вы? – уперся он глазами в батальонного поэта.
– Так тильки шо з Читы... – добродушно ответил Илько.
Ветров достал из кармана часы, взглянул на циферблат, сказал как можно спокойнее:
– Через пять минут всем быть на занятиях! Всем! – И скомандовал: – Шагом арш!
Юртайкин первым выскочил наверх.
Целое отделение освобожденных от занятий высыпало на склон Бутугура – все побежали к пади Урулюнгуй. Впереди – коротконогий, проворный Юртайкин. От него не отставали семеро «больных», за ними – Цыбуля-младший. А позади всех притрухивал, то и дело оглядываясь назад, Поликарп Посохин с ведром в руке.
– Ведро-то зачем, ведро? – прыснул Юртайкин.
– Не в том дело, Семен, – ответил впопыхах Посохин. – Ты смотри в корень. Комбат-то вернулся досрочно...
В падь Урулюнгуй «больные» прибежали во время перекура.
– Что стряслось? – посыпались вопросы.
– Почему с ведром? – удивился ефрейтор Туз.
За всех ответил Илько:
– Комбат нас вежливо попросыв.
– Комбат? – Будыкин переглянулся с Иволгиным. – Приехал?
– Да, только что, – пояснил Юртайкин. – Но уже имел со мной откровенную беседу. Глянул на этих симулянтов и говорит мне: «Строй, товарищ Юртайкин, всю эту братию во главе с Посохиным и гони без передышки на занятия. Кстати, и сам лично поприсутствуешь. Без тебя они подохнут от скуки, а нам с тобой отвечать».
Шутка Юртайкина не рассмешила Будыкина. Он думал о другом: почему комбат внезапно вернулся из госпиталя?
Позже ему стало известно: в госпиталь заезжал командир дивизии Кучумов, передал Ветрову приказ – сниматься с бутугурского прикола и следовать в Монголию. Батальон вольется в гвардейскую танковую бригаду, прибывшую с Запада. Вот это новость!
