Текст книги "Грозовой август"
Автор книги: Алексей Котенев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I
Заявление японского императора Хирохито о капитуляции было получено в штабе Забайкальского фронта поздно ночью. Державин еще не ложился спать – сидел за столом, читал донесения из штабов армий, делал пометки на карте. В юрте было душно, пахло слежалым житняком и разогретым конским каштаном. Генерал хотел потушить свет и раздвинуть плотные занавески, которые спасали его от комаров. Но в это время постучали в дверь и в юрту не вошел, а влетел всклокоченный начальник узла связи с какой-то бумагой в руке.
– Товарищ генерал, разрешите доложить, – выпалил он не переводя дыхания. – В общем... Они сдаются! Все!
Державин прочитал радиограмму и, несмотря на поздний час, направился к командующему фронтом.
Степной монгольский городок Тамцак-Булак, где находился штаб фронта, был окутан непроницаемой темнотой. Накрапывал мелкий дождь. Под ногами еле слышно шуршала мокрая трава. На небе ни туч, ни звезд – все слилось в сплошную черную массу, которая поглотила и безбрежную монгольскую степь, и рыжий степной шлях, и даже штабные автобусы, стоявшие поблизости от домика командующего.
Малиновский в нательной рубашке сидел за столом, просматривал свежие газеты, только что доставленные самолетом.
– Что случилось? – спросил он, быстро прочел поданную Державиным радиограмму, облегченно вздохнул: – Наконец-то образумились! Ну, что же? Все логично – так и должно быть. Укрепрайоны прорваны или обойдены. Хинган пробит таранным ударом. Что же им остается делать, как не сдаваться?
Он снял очки, поднялся со стула, не спеша набросил на плечи китель и, прохаживаясь по своему небольшому рабочему кабинету, стал обдумывать вслух, что необходимо сделать в связи с новой ситуацией. Прежде всего надо перебросить за Хинган штаб фронта. Это первоочередная задача. Предстоит пленить более миллиона солдат и офицеров. Все это надо сделать быстро, организованно, без проволочек. Тут потребуются и дипломаты, и переводчики. И конечно же, штабу следует быть в самой гуще событий.
На другой день, с самого утра, Державин начал хлопоты о переезде штаба. Эти переезды отнимали у него уйму времени. Недаром говорят: пять раз переехать что погореть. А тут переезды чуть не каждый день. За неделю войны штаб фронта трижды переезжал с места на место. И каждый скачок – по четыреста-пятьсот километров! Из Читы в Чойбалсан, оттуда в Матат-Самон. И наконец сюда – в Тамцак-Булак. Спешили, спешили за войсками и все-таки оказались за пятьсот километров от авангардов. Разве можно с такого расстояния оперативно управлять войсками?
Теперь вот надо снова перебираться – уже на четвертое место. Куда? Генерал склонился над картой, прошелся взглядом по горным отрогам, посмотрел на маньчжурскую равнину, на железные и шоссейные дороги. Выбор его пал на небольшой захинганский городок Ванемяо. Путь к нему не малый – около четырехсот километров. Но зато расположен удобно – на железнодорожной ветке неподалеку от главной магистрали, соединяющей Цицикар с Мукденом. Это очень важно.
В полдень Державин отдал распоряжение грузить штабное имущество в самолеты и автобусы. А после обеда попробовал связаться через промежуточные, радиостанции со штабом армии. Вести из танковой армии его насторожили. Оказывается, в районе Ванемяо идут упорные бои.
– Вот тебе и капитуляция! – сказал Державин и развел руками.
С перемещением штаба фронта решено было повременить.
На другой день под вечер Державин, как обычно, направился к командующему фронтом доложить оперативную сводку о боевых действиях на всех участках фронта. У командующего застал Чойбалсана. Два маршала сидели у разостланной карты, пили крепкий чай с лимоном, обсуждали сложившуюся ситуацию. Державину показалось, что они очень похожи друг на друга – оба плотные, круглолицые, основательные.
Малиновский пригласил к себе начальника штаба и члена Военного совета, попросил начать доклад. То, что доложил Державин, всех не очень удивило. Оказывается, упорные бои под Ванемяо – это не исключение. Весь день шестнадцатого августа на Дальнем Востоке прошел под знаком контратак японских войск против позиций советских войск.
– Особенно сильные бои идут под Муданьцзяном, – отметил Державин. – Японцы потеряли на поле боя не менее сорока тысяч солдат и офицеров только убитыми!
– И это после заявления микадо о согласии капитулировать! – возмутился Чойбалсан.
– Не понимаю, почему упорствуют? – Малиновский пожал плечами. – Эти меченосцы совершенно не думают о судьбе народа. Ведь союзники, прежде чем высадиться на Японские острова, измолотят их в прах, смешают с водой. Погибнут миллионы людей!
Державин передал Малиновскому только что полученное разъяснение Генерального штаба Красной Армии. В нем говорилось:
«1. Сделанное японским императором 14 августа сообщение о капитуляции Японии является только общей декларацией о безоговорочной капитуляции. Приказ, вооруженным силам о прекращении боевых действий еще не отдан, и японские вооруженные силы по-прежнему продолжают сопротивление.
Следовательно, действительной капитуляции вооруженных сил Японии еще нет.
2. Капитуляцию вооруженных сил Японии можно считать только с того момента, когда японским императором будет дан приказ своим вооруженным силам прекратить боевые действия и сложить оружие и когда этот приказ будет практически выполняться.
3. Ввиду изложенного вооруженные силы Советского Союза на Дальнем Востоке будут продолжать свои наступательные операции против Японии».
Прочитав вслух телеграмму, Малиновский сказал:
– Понятно. Выходит, война продолжается.
Начали обсуждать, почему все-таки приказы японского командования не согласуются с заявлением микадо, искали даже исторические параллели, но разобраться в этом противоречивом круговороте событий было не просто. Все войны, какие знала история, заканчивались по давно сложившемуся стереотипу. В одних случаях это происходило после упорной борьбы, когда одна из сторон, почувствовав свою слабость, направляла к противнику парламентеров, завязывала переговоры – и пушки смолкали. В других – противник бился до последней крайности, а потом уж выходили на арену дипломаты и как бы фиксировали поражение. Но тут ни то, ни другое. Император признает военное поражение своей армии и флота, заявляет о согласии капитулировать, а в это время генерал Ямада бросает на гибель сорок тысяч солдат. Зачем?
– Выходит, заявление микадо сделано не для войск, – развел руками Малиновский. – И мы пока не знаем, воплотится ли оно в приказ войскам. Пока что Квантунская армия продолжает руководствоваться приказом военного министра Анами. А тот предписывает: «Необходимо выполнить долг перед императором, даже если вся нация погибнет». Вот и воюют до полной гибели.
– Только это не безрассудный фанатизм, – заметил Чойбалсан. – О нет! Самурай зря не полезет. Почему лез в войну? Тоже фанатизм? Ничего подобного! Хотел задержать на границе побольше ваших дивизий. Вот почему лез. Нет, нет! Самурай без расчета ничего не делает. Я его знаю...
– Пленные японские генералы объясняют весь ералаш тем, что мы в первый день войны отрезали штабы от войск, нарушили связь, армия-де стала неуправляемой.
– Смешно об этом говорить, когда есть радио! Нет, они лезут с целью. Но с какой? Почему микадо не отдает приказа войскам? Зачем медлит?
Малиновский отставил в сторону недопитый стакан чаю, глянул на лежавшую перед ним карту Северо-Восточного Китая, на которой было нанесено положение войск на самый последний час войны. Вся карта была испещрена длинными стрелами, изрезана широкими клиньями, которые наглядно показывали, что Маньчжурская наступательная операция, цель которой рассечь и окружить основные силы Квантунской армии, отрезать их от японских войск в Центральном Китае и от южных портов Маньчжурии и Кореи, идет к победному завершению. На юге конно-механизированная группа Плиева вместе с монгольскими цириками отсекает Квантунскую армию от японских войск Центрального Китая. Это один рассекающий клин. Приамурские дивизии, поддерживаемые военными кораблями, идут вдоль Сунгари и уже на полпути к Харбину. Это второй клин. Войска, наступающие со стороны Приморья, несмотря на ожесточенное сопротивление под Муданьцзяном, прорвали сильно укрепленную полосу противника, перерезали важнейшую рокадную железную дорогу Цзямусы – Муданьцзян, а на главном направлении преодолели горный хребет Лаоэлин, спустились в долину реки и разрубили фронт Квантунской армии. Это еще один клин.
Приморцы сейчас идут на Гирин, навстречу забайкальцам. Их разделяют не более четырехсот километров. Квантунская армия, по существу, уже окружена. Какой же смысл сопротивляться? Зачем понапрасну лить кровь?
– Расчет здесь, видно, простой, – сказал после длительного раздумья командующий. – Болтовней о капитуляции остановить наше продвижение вперед, вывести из-под ударов Квантунскую армию, сохранить ее как военную силу, перегруппировать и удержать вот эти два полуострова, – Малиновский показал карандашом на Корею и Ляодун.
– Тут возможно еще и другое, Родион Яковлевич, – заговорил Тевченков. – Вспомните, о чем говорится в радиоперехвате, который мы сегодня с вами читали. – Он повернулся к Чойбалсану и сообщил ему данные радиоинформации, записанные нашими связистами: – Вчера Чан Кай-ши не без участия американских дипломатов начал переговоры с главнокомандующим японскими войсками в Китае генералом Окамурой. Хотят договориться о сотрудничестве «в поддержании порядка» в Китае.
Чойбалсан насторожился, весь подался вперед:
– Вот как!..
– Японцы, как видно, очень серьезно рассчитывают на нашу ссору с американцами и англичанами, – продолжал Тевченков. – Ведь мы и наши союзники по-разному смотрим на будущее Юго-Восточной Азии. Это всем ясно. Вот японцы и хотят, чтобы мы на этой почве вцепились друг другу в чубы. А в такой обстановке не трудно уйти из-под удара, да еще и в союзники кое-кому напроситься. Гитлеровцы ведь тоже питали такую надежду – расколоть нас.
Эта мысль весьма заинтересовала и озадачила Чойбалсана.
– Не здесь ли разгадка всех загадок? – спросил он, посмотрев на Малиновского. Тот согласно закивал головой.
– Да, да, у них теперь это единственная надежда на спасение. Не исключено, что Ямада попытается увести свои дивизии в Центральный Китай на соединение с Окамурой.
– А наш правый фланг – Плиев с цириками? – Чойбалсан сверкнул узкими глазами. – Я сегодня получил хорошее донесение от Цеденбала: передовой отряд цириков подходит к Ляодуну.
– Это хорошо. Нам надо скорее выходить к океану и кончать эту вторую мировую. Хватит. Почти шесть лет длится. Людям нужен мир.
Они склонились над картой южной Маньчжурии, где действовала советско-монгольская конно-механизированная группа, и начали обсуждать, как скорее завершить окружение Квантунской армии, отрезать Ямаде путь в Центральный Китай.
...Державин вернулся в свою юрту перед рассветом. Не раздеваясь прилег на раскладушку, но уснуть никак не мог – обдумывал все, что услышал у командующего фронтом, прикидывал, что еще можно предпринять для скорейшего завершения Маньчжурской наступательной операции. Только на восходе солнца он чуть-чуть задремал, но его разбудил все тот же начальник узла связи, которому он сам приказал будить его при надобности в любой час ночи.
– Товарищ генерал, обратно важная новость...
Генерал поднялся не спеша с раскладушки, глянул спросонья на всклокоченного связиста, спокойно взял у него листок бумаги, зажег свет. Перехваченная радиограмма шла открытым текстом из Токио в Чанчунь – главнокомандующему Квантунской армией, в ней было много пропусков, путаных слов (видимо, трудно поддавалась переводу), но суть была ясна: император Японии Хирохито повелевал Ямаде капитулировать.
Утром собрали Военный совет, начали обсуждать, как скорее разоружить японские дивизии, отсечь им пути отхода к южным портам, еще не занятым нашими войсками. Член Военного совета Тевченков предложил отправить в штаб Квантунской армии парламентеров с ультиматумом о безоговорочной капитуляции, а вслед за ними – воздушный десант с уполномоченным Военного совета для приема капитуляции. Его поддержал замкомандующего Ковалев, только что прилетевший из танковой армии. Он был в просторном белом кителе, отчего густая щетка его неседеющих усов казалась еще чернее.
– Танки свою задачу выполнили. Теперь для завершения дела нужны мобильные летучие отряды, – заключил он и совсем тихо добавил, подняв просящие глаза на Малиновского: – Сочту за высокую честь, если командующий фронтом и Военный совет найдут возможным направить меня с десантом в штаб Квантунской армии. Ох, как хочется повидать старых «приятелей»! Вспомнить и сорок первый, и сорок второй – словом, поговорить по душам...
Малиновский с пониманием посмотрел на своего заместителя. Сколько крови попортил Ковалеву за войну кичливый и наглый Ямада, сколько вытянул из него жил! Естественно, что он хочет теперь взглянуть на своего мучителя. «Ну что ж, пусть летит», – подумал маршал и кивнул головой:
– Не возражаю, Михаил Прокофьевич. Только об этом после. Прежде мы должны решить вопрос о парламентерах. О десанте речь поведем, когда Ямада примет наш ультиматум.
Парламентерскую группу из пяти офицеров и шести автоматчиков решили направить на транспортном самолете Си-47 в сопровождении эскадрильи истребителей сначала в город Тунляо, в одну из авангардных частей. Оттуда, после окончательных уточнений, группа направится в Чанчунь. Подумали и о мерах предосторожности: при посадке на аэродром эскадрилье истребителей следует разделиться на две части. Одна приземлится вместе с транспортным самолетом, другая для безопасности будет блокировать аэродром. Перед вылетом надо потребовать от Ямады гарантию на перелет. Уполномоченным командующего фронтом для вручения ультиматума назначили полковника Артеменко из оперативного управления штаба фронта и пригласили его на заседание Военного совета. В кабинет вошел крутолобый черноглазый офицер с глубокой морщинкой у переносья. Держался он просто, непринужденно, соблюдая ту разумную умеренность, которую превосходно чувствуют в общении со старшими бывалые кадровые офицеры. Малиновский окинул его добрым внимательным взглядом, сообщил о решении Военного совета.
– Благодарю за доверие, – ответил тот без всякого подобострастия, за которым некоторые малодушные люди прячут иногда свою робость.
– Подробный инструктаж получите у генерала Державина. Я бы хотел обратить ваше внимание лишь на главное – на самую суть вашей миссии. А состоит она вот в чем. – Малиновский встал из-за стола, медленно повернулся: – Вопрос о капитуляции Японии уже решен. Беда в том, что в Чанчуне, да и в Токио, конечно, всерьез помышляют о том, чтобы сохранить остатки Квантунской армии для использования их в своих неблаговидных целях. Вот они и тянут, волынят, стремятся втянуть нас в переговоры. Этот пройдоха Ямада попробует и вас поводить за нос. Вы стойте на своем. Ни шагу от ультиматума. А в нем сказано прямо: прекратить огонь, сложить оружие, сдаться в плен. Так и только так!
– Я вас понял, – сказал Артеменко.
– И еще одно. Прошу иметь в виду: ваша миссия небезопасна. Мы не знаем, как вас встретят японцы. Всякое может быть...
– На то и война, – едва заметно улыбнулся полковник и с тем же спокойствием попросил разрешения приступить к выполнению задачи.
После заседания Военного совета Державин задержался у командующего, чтобы согласовать текст радиограммы в штаб Квантунской армии. Когда все было сделано, как бы между прочим спросил:
– Потом, значит, полетит Ковалев с десантом? Правильно, подходящая фигура. – Он помолчал и, приподняв рассеченную бровь, продолжал: – Позвольте вам напомнить, товарищ командующий, о том, что в штабе фронта еще имеются забайкальцы, которые знают местный театр и имеют личные счеты с японцами...
– Понимаю. Себя имеешь в виду, дипломат?
– В том числе и себя. Как-никак на маньчжурской границе с тридцать второго года. Расу Ямато изучил – больше некуда. Так что прошу при случае иметь в виду и мою кандидатуру.
– Хорошо, учтем. Нам придется посылать своих представителей в штаб Третьего фронта. Хотите полететь в Мукден в гости к Усироку Дзюну?
– Конечно хочу. Что за вопрос?..
– Вот и отправляйтесь вместе с Притулой. Политработник он опытный, знающий. Предварительно свяжитесь с Жилиным или Волобоем, пусть вам для пересадки аэродром приготовят. Там и десант скомплектуете. Кстати, и горючего им подбросите.
Державин вышел от командующего фронтом довольный. Предстоящий полет в Мукден обрадовал его, наполнил новыми думами, заботами. Для комплектования воздушного десанта маршал предложил на выбор два передовых отряда – Жилина и Волобоя. Конечно же, он полетит к Волобою. Там, в ветровском батальоне, ему знаком каждый офицер, а в будыкинской роте, которая несла на Бутугуре охрану границы, – почти каждый сержант и солдат, начиная от старшины Цыбули и кончая Поликарпом Посохиным. Кроме того, там Викеша – знаток здешних языков и обычаев. Без такого человека трудно обойтись в столь серьезном деле.
Генерал вручил начальнику узла связи обращение советского командования, тут же составил шифровку для Волобоя, потом зашел в комнату дежурного и стал терпеливо ждать ответа из Чанчуня.
Ждал час, два.
Сначала сидел за столиком, курил трубку, потом начал ходить из угла в угол, подошел к окну. Напротив стоял домик командующего. В открытом окне виднелась плотная фигура Малиновского. Маршал тоже ждал ответа.
Весь штаб ждал этого ответа. А его все не было.
– Молчат? – спросил Державин начальника узла связи.
– Молчат... – угрюмо ответил тот.
– Ну что ж, не сразу, не вдруг. Им обсудить надо. Дело серьезное. Заседают небось до седьмого пота...
В томительном ожидании прошли сутки. Державин несколько раз заходил к разведчикам, от них – к связистам, возвращался к себе в юрту, а потом повторял все сначала. Из Тунляо его «бомбили» радиограммами парламентеры – просили разрешение на вылет в Чанчунь. Но что им ответить, если Чанчунь не давал гарантий?
Молчание японцев раздражало Державина, но он никому не показывал своего гнева – не кипел, не чертыхался, как другие. Весь гнев держал в себе, разговаривал спокойно, и это спокойствие невольно передавалось всем, с кем он общался.
Под вечер следующего дня Державин пошел к командующему.
– Молчат? – спросил Малиновский.
– Молчат, – ответил Державин. – А что им спешить? Они и будут молчать да втихаря творить свое дело. Нам-то зачем терять драгоценное время? Мы почему сидим сложа руки? Делать нам, что ли, нечего?
– Что же ты предлагаешь?
– Предлагаю сегодня же отправить меня в Мукден.
– Без гарантии на перелет? – спросил Малиновский.
– Ну и что же? По крайней мере, выведем их на чистую воду, проясним отношения.
– Человеческой кровью прояснять отношения? Вы что, забыли Будапешт? Забыли Миклоша Штейнмица?
Перед глазами Державина встала промозглая, гремящая взрывами зима сорок четвертого года, пропахшие порохом, закопченные гарью кварталы венгерской столицы. Вспомнился ветреный день 29 декабря... У разрушенного костела, на дороге, стояла легковая машина. Над ней трепыхался белый флаг. У машины – Малиновский. Он провожал в окруженный Будапешт парламентера – капитана Миклоша Штейнмица – своего старого знакомого, с которым его свела судьба еще в Испании. Крепкие объятия, и машина рванулась вперед, прошла через боевые порядки державинской дивизии. Мощные радиорупоры предупреждали противника о выезде парламентера для вручения ультиматума. И вот печальный финал. Миклоша Штейнмица убили – растоптали установленные нормы, попрали международные законы.
– Я понимаю... – тихо сказал Державин, освобождаясь от нахлынувших воспоминаний. – Но где же выход? Сколько можно ждать? Может быть, в эту самую минуту, когда мы с вами говорим, Ямада погружает свои дивизии в эшелоны и отправляет в южные порты, в Центральный Китай «для поддержания порядка».
– Ты, конечно, прав. Но пойми: как же я пошлю тебя без всякой гарантии?
– А разве мы гарантируем жизнь солдату, когда поднимаем его в атаку? В конце концов, если не можете – не посылайте меня приказом. Я полечу сам, добровольно. Вы только не препятствуйте.
Малиновский кашлянул, сел за стол и начал писать новое обращение к главнокомандующему Квантунской армией. Заканчивалось оно категорическим требованием:
«В последний раз требую обеспечить и подтвердить гарантию на перелет. В случае нарушения международных правил вся ответственность ляжет на вас лично.
Р. Я. Малиновский,командующий Забайкальским фронтом,Маршал Советского Союза».
Он поставил жирную точку, протянул бумагу Державину:
– Если и теперь не ответят, черт возьми, полетим без приглашения.
Для ускорения дела Державин и эту радиограмму сам отнес на узел связи.
И снова потянулись длинные часы ожидания.
День и ночь радисты передавали в эфир – то ключом, то в микрофон – обращение советского командования, но Ямада не отвечал ни единым словом.
Молчал Ямада.
