Текст книги "Грозовой август"
Автор книги: Алексей Котенев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)
«Только бы не остановиться...» – думал Андрей Хлобыстов, посматривая то на бурлящую вокруг воду, то на камни, темневшие у поворота. Он ясно представлял, что будет, если вдруг заглохнет хоть один танковый мотор в голове колонны или, еще страшнее, если танк подорвут японцы. Конечно, этого не должны бы допустить пехотинцы и саперы – они обшаривают каждый камень. Но попробуй разгляди в этой кутерьме притаившегося смертника!
За поворотом показалась темная скала, под которой пенился, кружился седой водоворот. «Не там ли засада? – подумал Хлобыстов. – Рванет сейчас этот камешек – и поминай как звали».
Сверху из-за выступа японцы открыли плотный ружейный огонь. Десантники посыпались с машин, укрылись за камнями, дали несколько ответных очередей. В суматохе Юртайкин сорвался с камня, свалился в воду. Его подхватил Забалуев и вытащил на осклизлый выступ каменного коридора.
Открыла огонь пушка головного танка, и японцы замолчали, должно быть, отступили в горы.
Танки пробились сквозь теснину и взяли курс на Холунь.
XIV
Волобой приподнялся над башней танка, откинул капюшон плащ-накидки, стал в бинокль рассматривать окутанный дождевой мутью город, расположенный в глубокой низине. Он видел кривые улицы, темные пятна садов, крыши, какую-то башню.
Для Волобоя взять Холунь – это выйти наконец на Центральную Маньчжурскую равнину. Больше того – здесь может окончиться война. Уж если в горных и укрепрайонах не сумели задержать наши танки, то кто же задержит их на равнине?
Комбриг только что допросил пленного поручика и перешедшего к нам офицера войск Маньчжоу-Го. Полученные сведения Волобоя не радовали. Город обороняла большая группировка японских войск. Все, что бежало из блокированного Халун-Аршана, откатывалось с перевалов Большого Хингана и спешило нам навстречу из окрестных японских гарнизонов, – все это скопилось теперь в Холуни. Правда, войска разношерстные, собраны из разбитых частей и разрозненных отрядов. Кавалерийские части Маньчжоу-Го, по утверждению перебежчика, не хотят поддерживать японцев и готовы сдаться. Но тем не менее сил у противника достаточно и высоты возле города хорошо укреплены – с налета их не возьмешь.
Волобой получил довольно полные данные об укрепленных высотах, между которыми должна прорваться его бригада в город. На пути встанут надолбы, два противотанковых рва. Наружный имеет проходы, а внутренний – сплошной, хорошо замаскирован, с бетонированными казематами, ячейками для стрельбы. Выше – траншеи полного профиля, заваленные для маскировки плетнями и укрытые дерном, пулеметно-артиллерийские доты, обнесенные проволочными заграждениями.
Командир бригады уже знал, что слева стоит передовой подвижной отряд стрелковой дивизии с сильной артиллерией и гвардейскими минометами, а еще левее – два стрелковых полка. С запада движутся другие части. Хорошо бы их подождать и брать город с бо́льшими силами, но медлить нельзя. Из корпуса передали зашифрованный приказ Державина – брать Холунь немедленно, потому что с севера сюда спешит на помощь японская стрелковая дивизия. Овладеть городом надо до ее подхода.
Ровно в семнадцать часов самоходные установки с трех сторон ударили по холуньским высотам. Снаряды вздымали мокрую землю, кромсали каменные глыбы, косили под корень деревья. Багровые стрелы «катюш» вонзались в поднятую копоть, рассекали ее на части. Волобой впился в едва видимые сквозь сетку дождя склоны высот, ждал своей минуты.
Подошло время вступать в бой танкам. Хлобыстов нырнул в башню, посмотрел на приборы, желая еще раз убедиться, все ли как надо, и подал команду открыть огонь.
От выстрелов танковых пушек звенело в ушах, ближний склон высоты застлало иссиня-черной завесой дыма, через нее пробивались огненно-рыжие фонтаны взрывов.
За танками двинулась и пехота.
– Вперед! – скомандовал Иволгин, и по склону прокатилось «ура».
Но в это время на вершине зарокотал уцелевший японский пулемет, цепи автоматчиков скатились вниз, к спасительному кустарнику. Хлобыстов с досадой поглядел на вершину. Она была так перепахана взрывами, что цель отыскать было просто невозможно. Где он, этот хитро впаянный в самую макушку дот?
Дважды автоматчики бросались на высоту и дважды откатывались вниз. Разрушить дот артиллерийским огнем не удавалось – снаряды скользили по низкому, покатому лбу дота.
А именно этот дот прикрывал подходы к другим огневым точкам, которые контролировали горный проход в город, держали наши танки.
Командир роты решил еще раз атаковать высоту. Тяжело грохнула танковая пушка, эхом отозвался разорвавшийся на вершине снаряд. За сигнальным выстрелом ударили все орудия. Били хлестко и, казалось, громче, чем днем. Высота стала похожа на оживший вулкан, извергавший в небо расплавленную лаву. Пороховой дым затушевал горный выступ, против которого лежали десантники, и он стал совсем черным, будто его закоптили сажей.
Иволгин отполз в кусты, посмотрел на вершину. Лицо его было грязным, взгляд жестким, на лоб спадал потемневший от копоти чуб, по щекам ползли извилистые полоски от дождевых струек. Ныла ушибленная о камень рука.
Позади лежали автоматчики – ждали сигнала к атаке. Огненные блики метались по их настороженным лицам, по вороненой стали автоматов.
Взводному показалось, что автоматчики сейчас испытующе посматривают на него, взвешивают, чего он стоит. Ведь с него особый спрос – он фронтовик, кавалер ордена Славы. «Но понимают ли они, что на фронте я был просто солдатом, да еще трубачом, а здесь надо командовать – это куда труднее», – подумал он.
Когда стих гул канонады, Будыкин выстрелил из ракетницы.
– Вперед! – вскочил Иволгин, и автоматчики кинулись по склону наверх.
– Ура! – пронеслось по цепи, но возглас этот после артиллерийской подготовки казался совсем слабым.
Перед крутым подъемом, на уступе, усыпанном мелким крошевом камней, Иволгин обогнал саперов, волочивших ящики с толом, взбежал на отлогую площадку, изрытую снарядами, и увидел Баторова. Лицо у Бальжана было красным, в глазах отражался свет взлетевшей ракеты. Рядом с ним бежал с приподнятым автоматом ефрейтор Туз, за ним тяжело топал Забалуев.
Подъем становился круче, ракеты освещали вздыбленную землю, расколотый, полуразрушенный дот. На пути все чаще попадались воронки. В одну из них с разбегу свалился Юртайкин. Расчетливый Посохин обогнул воронку слева, перемахнул через каменный выступ и догнал Забалуева. Они обошли заваленную кустарником выбоину и побежали к зиявшему рваной амбразурой доту.
– Вперед! – скомандовал Иволгин и хотел броситься к умолкнувшему доту, но сдержал себя: вспомнил – он командир и должен руководить боем.
Штурмовая группа Баторова миновала усыпанную хрусткой галькой площадку и оказалась совсем неподалеку от дота с обнаженными и растопыренными железными прутьями. Казалось, еще рывок, еще одно усилие – и дот взлетит на воздух. Но в это время снова ударил пулемет.
– Ожил, шайтан! – выругался Баторов и со злостью глянул на плясавшие в темном проеме амбразуры огневые вспышки.
Забалуев метнул гранату, и пулемет умолк.
Но едва автоматчики оторвались от земли, с вершины снова резанула пулеметная очередь. Прижимаясь к пропахшей дымом сопке, Иволгин с опаской поглядел на вершину и понял, что удерживать голый горб, по которому теперь хлестал японский пулемет, бессмысленно. Открытое место освещали ракеты, рядом чиркали пули, разбрызгивая мелкую щебенку.
– Всем вниз! – подал он команду, а сам, скатившись к краю воронки, отодвинул тело убитого пулеметчика и начал строчить по огненным вспышкам.
В воронку, где лежал Иволгин, сполз Посохин. Увидев командира за пулеметом, подумал :«Вот так, наверное, и мой на фронте егозит...»
– Идите вниз, я прикрою, – прокричал Поликарп, пытаясь оттеснить командира от пулемета. – Не ваше это дело!
– Я кому приказал! – оттолкнул его Иволгин. Лицо взводного перекосилось от гнева: – Вниз! Ты слышишь?.. Пришибу!
Поликарп покатился под откос. На уступе он споткнулся, упал и, запрокинув вверх голову, увидел на том месте, где лежал за пулеметом командир взвода, мгновенную огненно-красную вспышку...
Иволгин очнулся ночью, открыл глаза и вначале не понял, где он находится. Вокруг комья вывороченной земли, над головой черное небо. Но вот в небесной черноте что-то блеснуло, точно зарница, зажглась ракета, из тьмы выпер горбом изрытый снарядами склон высоты с торчавшими неподалеку железными прутьями дота, и он вспомнил: рота откатилась вниз.
Почему же он здесь? Может, ранен? Пошевелил рукой, ногой, все, кажется, в порядке. Значит, цел! Просто здорово тряхнуло, засыпало землей.
Во рту сухо, точно не пил неделю. Губы запеклись, язык распух, и от боли, раскалывалась голова.
«Ну, дал нам прикурить самурай», – подумал Иволгин, и смешными показались ему недавние ребяческие мечты о том, как он на танке ворвется в китайский город, развернет красное знамя: «Вы свободны, друзья!» Не так-то просто одолеть эту самую мировую гидру, о которой не раз твердил ему отец.
Иволгину захотелось стряхнуть засыпавшую его землю, встать на ноги. Но застучавший на вершине пулемет и трассирующие пули, прочертившие над ним пунктирные дорожки, заставили его еще плотнее прижаться к земле. Да, положение сложнее, чем показалось вначале. Японцы не видят его или принимают за мертвого. А попробуй шелохнись – останешься здесь навсегда.
Сергей поглядел вниз. Где-то там залегла будыкинская рота, готовится, должно быть, к новой атаке. Сопку будут атаковать, пока не возьмут, – это ясно. Много ли рота потеряла людей, скатываясь с этой проклятой высоты? Иволгин почувствовал себя виноватым – не так что-то получилось в этом бою. Зачем он взялся сам прикрывать отход взвода? Вгорячах видно натворил, пожалел многодетного Посохина. И откуда принесло этого несуразного Поликарпа?
Им овладела злость, какая рождается от сознания собственного бессилия. Что же получилось? Потратили столько сил, пролили столько пота и крови – и откатились на прежние позиции!
Сегодняшняя ошибка заставила Иволгина еще раз прочувствовать, насколько трудна командирская стежка, которую он выбрал. И трудна по той причине, что в самые напряженные минуты на поле боя тебя учит, почти всегда, не страшный опытный товарищ, а беспощадный враг. От него не жди скидок на молодость, на неопытность. За каждую оплошность, за каждый просчет он берет плату кровью.
«И все-то у меня получается не как у людей. Как же выпутаться из этого дурацкого положения?» – подумал Иволгин, и на душе у него стало еще горше.
Темное небо озарила зеленоватая ракета, на вершине в амбразуре дота рыкнул пулемет. «Ну погоди, самурай, я тебе устрою веселую жизнь, – тихо произнес Иволгин. – Уж ты меня запомнишь на веки вечные...»
Он торопливо ощупал себя. Пистолет на месте – хорошо. В кармане нож – тоже неплохо. Ощутив под рукой шершавое тело гранаты, шумно вздохнул: в такую минуту граната нужнее хлеба.
Решение созрело сразу: он подползет к доту и швырнет гранату – на, захлебнись! Сергей хотел было ползти вверх, но, поразмыслив, спросил себя: «А что это даст?» И понял, что затея не стоит и выеденного яйца. Ну, убьет он японского пулеметчика. А дальше что? За пулемет ляжет другой и завтра будет хлестать по нашим автоматчикам. «Вот если бы запустить гранату во время атаки – это дело! Только как продержаться до рассвета? Японцы – рядом, могут с минуты на минуту заметить...»
Желание уничтожить дот во время атаки так захватило Иволгина, что он готов был осуществить его даже ценою собственной жизни. Умеешь ошибаться – умей платить за ошибки. «Ничего, продержусь, – прошептал Сергей, сжимая гранату. – Погоди, самурай! Ты у меня отведаешь...»
Иволгину хотелось пить, ныла спина – повернуться бы на бок, размяться, но нет уж, лежи замертво.
Между тем на востоке посветлело, потянуло свежим ветерком. Под утро, когда Иволгин с минуты на минуту ждал артналета и начала атаки, неподалеку послышался шорох. От японского дота кто-то полз к воронке. Иволгин приоткрыл глаз и увидел подползавшего к нему японца. «Вот те раз!» – тревожно подумал он и застыл как лежал – прикинулся мертвым.
Японец хрипло дышал, озирался кругом, торопливо сунул в Сережкин карман руку, вытащил часы. Затем расстегнул карман гимнастерки, начал шарить на груди и вдруг оторопел, почувствовал теплоту живого тела, частые удары сердца.
Медлить было нельзя. Блеснуло лезвие ножа – удар. Японец без звука клюнул носом в землю.
И тут же от дота донесся негромкий оклик:
– Такасима!
Иволгин прижал руку к сердцу, казалось, оно выдаст его своим оглушительным стуком. От дота донеслось уже громче:
– Такасима!
«Ну, готовься!..» – мысленно сказал себе Иволгин и вынул из кобуры пистолет.
Около дота показались два японца.
«Ну что они там тянут?» – Сергей кинул молящий взгляд вниз, где залегла в тумане его рота.
Японцы подползали все ближе. Неужели конец?..
XV
Взять с ходу Холунь не удалось. Стрелковые роты после неудачной атаки отошли в подлесок, танки стали, наткнувшись на рвы и надолбы, прикрытые фланговым огнем орудий и пулеметов.
Ночью Волобой поехал к командиру стрелковой дивизии уточнить задачу на утро.
Комдив – низкорослый, головастый полковник с загорелым до черна лицом, сказал ему:
– Будем считать ночные дела разведкой боем, а на рассвете двинем, как следует. – И пожалел, что из-за плохой погоды город придется брать без помощи авиации. Главный удар он намеревался нанести на рассвете с восточной, менее укрепленной стороны.
Учитывая предостережение Державина относительно японской дивизии, нависавшей с севера, командир дивизии выдвинул один полк к северным высотам.
Перед Волобоем стояла прежняя задача – прорваться в город через узкий проход между высотами, подавить огневые точки врага и не дать ему перебросить силы к восточной окраине, откуда будут наступать стрелки
Вернувшись к себе, Волобой справился: не нашелся ли Иволгин? Ответ его огорчил, и он сказал Будыкину не терпящим возражений голосом:
– Высоту надо взять! Она держит нас! Понимаете?
Будыкин начал обдумывать, как распределить силы, чтобы подавить дот, который путал им все карты.
Моросил нудный дождь. В ожидании утреннего штурма в роте почти никто не спал.
– Да, жалко младшего, – послышался у санитарной машины голос Драгунского.
– А ты его видел мертвого? – спросил Мусин.
– Иди попробуй посмотри.
– Миной накрыло?
– Сам виноват. Зачем взялся прикрывать отход?
– Почему же его не вынесли?
Голос Баторова:
– Все исползал, все излазил – ни живого, ни мертвого... Как сгорел человек.
– Самураи заплатят нам за него, – горячился Валерий. – Я сам поведу штурмовую группу.
– После драки кулаками не машут.
Илько обвинял во всем себя и свое отделение:
– Мы виноваты – и нэма нам прощения...
Его оборвал старший брат:
– Нэ жужжи над вухом, як комар, бо нэхто мертвым його нэ бачив. – И громко распорядился: – Оставыть на младшего лейтенанта Иволгина расход – прыйдэ в роту, будэ принымать пищу.
Аня Беленькая стояла у санитарной машины, где лежал Ветров, смотрела на темную злополучную высоту и тихо, украдкой плакала, прижимая к лицу ладони. Теперь и у нее горя столько же, сколько у Вероники. Что с Иволгиным? Где он? Она хотела разыскать его – живого или мертвого, – поползла на сопку. Но ее вернули, назвали девчонкой. Бальжан препоручил Поликарпу Посохину присматривать за Аней, а сам снова пополз наверх, чтобы обшарить еще раз весь изрытый склон. Поликарп переобувался и, ни к кому не обращаясь, бурчал:
– Прыток больно, потому так вышло. Пошто к пулемету лез? Кто просил? Воевать без него некому? Детишков моих, видно, пожалел. Все их жалеют... А взвод? Ты про взвод думай, коли он тебе даденый. Ишо орать вздумал... «Пришибу!»
Аня понимала, что старшина и Поликарп хотят утешить ее и говорят о Сережке, как о живом. Но если бы он был жив, давно бы вернулся. Значит, убит или ранен. Если ранен – еще страшнее: может истечь кровью, могут захватить японцы.
«И во всем виновата я», – горько досадовала Аня. Надо было идти с ним. Надо искать его. А она всего боится – и темноты, и наказания от командира роты. Аня только теперь поняла, как много значит для нее Иволгин. Какой будничной казалась ей когда-то жизнь на пограничной сопке. И совсем иной она стала с того дня, как приехал к ним этот белокурый паренек. И трава ярче зазеленела, и падь Урулюнгуй вроде бы стала шире, и небо голубее. Так как же можно терять такого человека! Нет, ни за что на свете!
Аня сорвалась с места и кинулась в темноту на крутой склон высоты, куда только что уполз Бальжан Баторов.
– Сумасшедшая... – прошипел Драгунский и бросился за ней...
С рассветом началась артиллерийская подготовка. Дружно ухнули пушки, разрывая тугой утренний воздух. Опять запахло гарью, сверху посыпались комья земли, куски известняка.
Будыкин взмахнул рукой – и автоматчики двинулись к вершине высоты. В пыли и дыму их трудно было отличить друг от друга. Сзади, не пригибаясь, бежал Баторов, принявший командование взводом. Вот уже подбежали к месту, где захлебнулась вчерашняя атака...
Вражеский дот молчал.
«Неужели оживет? Неужели?» – гадал, насторожившись, Будыкин.
Баторов бросился вперед, увлекая за собой автоматчиков, но опять заклокотала длинная пулеметная очередь.
Ожил проклятый дот.
На крутом выгибе склона попискивали пули.
«Выкосит, гадюка, выкосит!..» – с болью думал Будыкин, лежа на каменистом склоне. К доту, видимо, подходит горная трещина. По ней японцы подбрасывают свежие силы. Нужен резкий рывок. Надо забросать дот гранатами. Но как туда подобраться? Он еще раз окинул взглядом вершину, разрушенный дот и вдруг удивленно заморгал глазами: наверху кто-то подкрадывался к доту. Кто мог там оказаться?
А смельчак между тем замер у выщербленного гребня, потом чуть приподнялся и швырнул в рваную амбразуру гранату. Взрыв оборвал пулеметную очередь. Бойцы бросились вперед.
– Ура-а-а! – прокатилось по склону высоты.
«Что за чудо? Кого туда занесло?» – подивился Будыкин, поспешая за цепью бойцов. И вдруг у разваленного дота среди набежавших со всех сторон автоматчиков увидел Иволгина. Пропащая душа! Весь он был выпачкан в грязи, прокопчен пороховой гарью – белели одни зубы. Обрадованные автоматчики, хотели качнуть найденного командира, но он не позволил.
– Ладно вам, раскаркались. Марш вперед! – сердито приказал он.
– Не качать, а пороть надо этого героя, – кинул ему на ходу Будыкин, пробегая мимо.
– Выпороть легче всего, – буркнул в ответ Сергей, вытряхивая из-под гимнастерки набившуюся туда землю. – Ишь ты – в герои произвели... Было бы этому герою на орехи, если б артподготовка не подоспела.
Иволгин глянул вниз и увидел там Аню. Она тоже заметила его и бежала вверх, размахивая от радости санитарной сумкой. Поговорить бы с ней хоть минутку, да когда же здесь разговаривать. Сергей стряхнул с почерневшей головы землю и побежал с автоматчиками помогать саперам закладывать взрывчатку, чтобы взорвать дот. Баторов с отделением кинулся к нижнему доту: он мешал саперам проделывать проход для танков. Оглушительный взрыв – и саперы с волокушами уже бегут к противотанковому рву и каменным надолбам. Танки, тяжело покачиваясь на рытвинах и ухабах, устремились в город.
...Андрей Хлобыстов, съезжая с высоты, успел заметить, что город тянется узкой полосой, будто сдавленный с боков крутыми сопками. Посредине его разделяет на две почти равные части переполненная ливневой водой река.
Вот и крайняя улица, глиняный вал, около него стожок сена.
Из фанзы застучал пулемет, защелкали частые ружейные выстрелы. Гиренок направил машину прямо на глиняный вал, окружавший огороды.
Танки шли парами. Командирская машина, прижавшись к правой стороне улицы, била по левому порядку домов, а ехавший слева Бушуев обстреливал огневые точки правой стороны – гвоздил по подвалам, уничтожая забравшихся туда японских пулеметчиков.
Гранатами и пулеметным огнем японцам удалось отсечь от танков большую часть нашей пехоты. Но все тридцатьчетверки были целы, и можно было двигаться дальше.
Проскочив мимо каменных казарм с проломленными стенами и окнами, из которых валил дым, танки выкатились на перекресток. Отсюда вниз вел неширокий переулок и упирался в деревянный мост. Едва успела машина Бушуева выскочить на бугор, как справа по ней ударили из орудия. Танк Бушуева крутанулся на месте и загорелся.
Гиренок дал задний ход. Хлобыстов приоткрыл крышку люка, высунулся из башни. Не было видно ничего подозрительного: ни дотов, ни бронированных колпаков, ни земляных укреплений. На склоне высоты стояли домики, возле них цветочные газоны и клумбы. «Не из этих ли скворечников лупят самураи?» – подумал Андрей.
Звенит в ушах от частых выстрелов. Боевое отделение тридцатьчетверки заполнилось дымом, со звоном падают отстрелянные гильзы.
А на мост уже высыпали бежавшие с того берега пехотинцы из соседней дивизии. Танки рвутся дальше, десантники – за ними.
По домикам на горе начали бить из-за реки наши самоходки. Можно было подумать – сейчас откроется путь к центру города. Но когда стрелки проскочили перекресток и устремились к домикам, их остановил пулеметный и орудийный огонь. К командирскому танку подбежал Иволгин.
– Под постройками доты! – крикнул он.
«Откуда?» – хотел было спросить Хлобыстов.
Но тут не до расспросов. Танки через дворы пробрались к высоте, начали бить по фундаментам пылавших построек.
Самоходные артиллерийские установки продолжали ковырять уступы горы, рушили снарядами хитро замаскированные доты. А Хлобыстов рванул с пехотой в глубь города – туда, где вел тяжелый бой прорвавшийся с востока стрелковый полк.
В танке – нечем дышать. Андрей прильнул к триплексу, но так и не мог понять, что же творится впереди. Танк качало из стороны в сторону, пот застилал глаза. Андрей высунулся из башни, но снаружи было так же душно и так же сумрачно, как в танке. Горел подожженный снарядами винокуренный завод, пахло винным перегаром, жженой чумизой, по улицам клубился тяжелый дым, в воздухе летала поднятая ветром гарь.
Проскочив несколько кварталов, танк Хлобыстова врезался в баррикаду из бочек и бревен. Японцы окружили нашу штурмовую группу, захватившую каменный дом, и с криком «Банзай!» пошли в атаку. С восточной окраины на выручку пробивалась стрелковая рота, но ее заставили залечь возле разрушенных построек. Десантников обстреливал поднятый на водонапорную башню пулемет.
Орудия обоих танков открыли огонь по водонапорной башне. Пулемет замолчал. Но стрелкам не давал ходу заградительный огонь у подножия высоты. Хлобыстов оставил одну тридцатьчетверку у окруженного японцами дома, а Гиренку приказал гнать машину туда, откуда доносилась пулеметная дробь.
Перекатываясь через разрушенные глинобитные стены, тараня заборы, плетеные изгороди и ворота, тридцатьчетверка Хлобыстова приближалась к высоким лиственницам, зеленевшим у водонапорной башни. Танковая пушка била наугад, цели не было видно. Но вот танк подкатил к старым лиственницам. За ними оказалась металлическая вышка, метров двадцать высотой. На вышке – бронированный колпак, из которого пулеметчик вел огонь.
– Смотри, куда забрался! – удивился Хлобыстов.
Командир башни дал несколько прицельных выстрелов по колпаку. Взрывом вырвало бронированную дверцу, из колпака вывалился убитый пулеметчик и повис на цепи, которой был прикован к пулемету.
– Вот, гады, что вытворяют! – выругался Иволгин.
К полудню город был взят.
Пленных японцев построили в колонны и повели к мосту. Хлынул проливной дождь, подул резкий, порывистый ветер. Пленные ежились, тупо глядели себе под ноги.
– Байкал им приглянулся? Ну топай, топай, высшая раса Ямато! – крикнул им вслед Хлобыстов и, спрыгнув с танка, подбежал к Иволгину.
– Ты где всю ночь пропадал, непутевый? – спросил он Сергея. – Мы уж поминки собирались справлять по тебе.
Иволгин начал было рассказывать о своих ночных приключениях, но тут к ним подбежала заплаканная Аня:
– Комбат умер. Где Викентий Иванович?
Печальная весть о смерти Алексея Ветрова не была внезапной. Иволгин знал: дни комбата сочтены, и все-таки горе пришло нежданно-негаданно, больно ударило по сердцу. Они бросились к санитарной машине, а там уже толпились бойцы. Иволгин увидел Волобоя, низко склонившего голову. Рядом с ним стоял Викентий Иванович. Ветров лежал на носилках, прикрытый плащ-палаткой. У носилок сутулилась постаревшая Вероника Бережная. Она не плакала, не суетилась – пристально глядела на бледное мертвое лицо, точно хотела запомнить его на всю жизнь.
«Выплакала все слезы», – подумал Иволгин, опустив глаза...
Похоронили Ветрова в братской могиле на вершине высоты, которую брала будыкинская рота. Высота эта была, видно, последним отрогом гигантского хребта. На запад от нее беспорядочно громоздились горы, на восток – простиралась бескрайняя маньчжурская равнина.
Прозвучал прощальный салют – последняя почесть павшим. А когда стихли выстрелы, от набережной, где бурлили, гомонили бойцы стрелковой дивизии, донеслись громкие многоголосые выкрики:
– Победа! Ура-а-а-а!
– Капут самураям!
Несколько минут спустя десантники и танкисты влились в шумный водоворот ликовавших стрелков. Все куда-то бежали, спешили, кричали.
– Япония капитулировала! – во всю силу горланил разведчик в забрызганном маскхалате.
– Не выдержала кишка!
«Так бывает только на войне: и радость, и горе – вместе», – подумал Иволгин.
Подъехал командир дивизии, подтвердил новость и поздравил гвардейцев с победой. Сквозь шум и гам прорвался громкий голос Евтихия Волобоя:
– А теперь слушайте мой приказ, – сказал комбриг. – Из Холуни отошел в южном направлении полк Токугавы. Нам дано задание разоружить его. Не хочет самурай сдаваться в этаком дыму – желает на лоне природы! – со злостью закончил Волобой и бросил свою неизменную команду: – По коням!
Танковая бригада вышла из задымленного города вместе с пехотным полком. Пехотинцы салютовали в честь победы, строчили из автоматов, пускали в небо ракеты – красные, голубые, зеленые, желтые. Они взлетали над танковой колонной и тут же падали, заливаемые дождем.
В зеленых, изрезанных ручьями отрогах Большого Хингана хлопали одиночные выстрелы. Где-то рванула граната. С севера донесся протяжный, приглушенный расстоянием орудийный гул. Но возбужденные нахлынувшей радостью бойцы не слышали ни гула орудий, ни свиста ветра, ни шума дождя. Они слышали и видели только ее – желанную победу!
Десантники шагали молча: душило горе – с ними не было их комбата, с которым пройдено столько нелегких дорог. Посохин непрерывно курил, о чем-то молча размышлял. Ерофей Забалуев то и дело оглядывался назад, болезненно морщился. Илько смотрел из-под ладони на затканную дождем маньчжурскую степь, пологие сопки, как всегда шевелил пухлыми губами:
Из-за синих сопок Азия
Долго смотрит на меня.
Десантники вслед за танками вышли на окраину Холуни. Позади своего взвода еле тащился Иволгин. Ноги у него заплетались от усталости, трещала от контузии голова. Его догнал Драгунский.
– Эй, гвардия, жми на скалы Артура – снимать с креста Россию! – с накалом бросил он.
Сергей поморщился.
– Погоди снимать ее. Дойди сперва до тех скал.
– Дойдем! – Валерий разрядил в воздух свой пистолет.
– Побереги патроны – могут пригодиться.
– Так война же кончилась, голова садовая!
– Скоро больно она у тебя кончается. Забыл Ворота Дракона?
– Вот чудило! По радио передавали. Не веришь?
– Почему не верю? Все может быть. Только ты знаешь, когда я поверю самураю? Когда в землю его закопаю.
Иволгин запахнул полы плащ-накидки, крепко сжал челюсти и, превозмогая адскую головную боль, побежал догонять свой взвод.
