355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алексей Котенев » Грозовой август » Текст книги (страница 3)
Грозовой август
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 18:48

Текст книги "Грозовой август"


Автор книги: Алексей Котенев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

V

За поворотом показалась забайкальская столица – Чита. Она как будто грелась на солнышке, раскинувшись в продолговатой зеленой низине. Домики опушены прозрачной майской зеленью. Над ними бугрились пологие сопки, расцвеченные голубовато-сиреневыми кустами багульника. А над сопками голубело небо – чистое, без единого облачка.

Паровоз дал протяжный свисток, и «пятьсот веселый» подкатил к вокзалу. Державин попрощался с Настасьей, обнял отца, поцеловал Гришку, пожелал им доброго пути, заспешил вместе с Иволгиным к выходу.

– Вот так-то, батенька мой, бывает в дальней дороге, – сказал Державин, когда они вышли на перрон, – свыкаются люди в вагонах, вроде бы родней становятся.

– Точно, – подтвердил Иволгин так уверенно, будто не раз бывал в дальних дорогах.

– А может, ты и на самом деле родней мне доводишься? – спросил генерал. – У нас, между прочим, чуть не в каждой деревне родичи. Из Кленов, говоришь? И в Кленах были свои – не то Ласточкины, не то Касаткины. А может быть, Иволгины – теперь уж не помню.

Если бы Иволгин заподозрил, что генерал набивается в родственники для того только, чтобы утешить его, он отверг бы такую заботу о себе. Но возможно, причина совсем другая: генерал потерял близких и тянется к людям. Зачем же отталкивать старика?

– Все может быть, товарищ генерал, – согласился Сережка, – и у нас родня по всей Брянщине.

– Любопытно, – сказал Державин и предложил: – А коль так, то поедем-ка, дружище, ко мне чай пить. Не возражаешь? Ведь в Чите у тебя пока что ни кола ни двора?

Они сели в машину, поданную генералу, и вскоре подъехали к похожему на коробку дому, обнесенному серым низким штакетником. В запустелой квартире Державина пахло лесом, грибами. У книжного шкафа темнело чучело глухаря, сидевшего на кривом кедровом суку. Рядом на рогах дикого козла висели двуствольное бескурковое ружье и патронташ. Правее на маленьком, усыпанном сосновыми шишками столике между высохшими прутиками багульника стоял небольшой портрет улыбавшегося на солнце мальчишки лет четырнадцати с пионерским галстуком на шее.

– Да-а, – печально сказал генерал. – Вот такой он был, мой Сережка. Все рогатки здесь мастерил, будильники разбирал...

Пока готовили чай, водитель привел охотничью собаку – пятнистого ушастого сеттера, которого Державин оставлял на время командировки на фронт у соседей. Наскучавшийся за два года, пес бросился к хозяину, лизал ему руки, тыкался мордой в колени.

За чаем генерал сказал, что хочет направить Иволгина в приграничный батальон, где замполитом служит его шурин майор Русанов. Потом принялся звонить в штаб, сообщал всем сослуживцам о своем возвращении и как бы между прочим добавлял, что у него гостит лейтенант, племянник, которого он намерен направить на Бутугур к Викентию – чтоб не разболтался.

Чувствовалось: генералу хотелось о ком-нибудь заботиться. Он с величайшим удовольствием собирал своего случайного попутчика к новому месту службы, сам заказал ему проездные документы, предостерегал от возможных ошибок на первых шагах службы, обещал приехать проведать.

Вечером Иволгин сел в полутемный вагон поезда Чита – Отпор. Глянув на городские огни, едва приметно улыбнулся: приятно было сознавать, что и у него здесь есть свой огонек. Возможно, сидит за столом седой человек и думает в эту минуту о нем. Хорошо, когда о тебе кто-то думает! С этой мыслью Иволгин лег на жесткую, голую полку и мгновенно уснул.

Он проснулся утром от яркого света в глазах: вагон был весь пронизан косыми солнечными лучами.

– Даурию проехали, следующий полустанок – ваш! – громко объявила проводница.

Иволгин взял чемодан и вышел в тамбур. Когда поезд замедлил ход, не дожидаясь остановки, выпрыгнул из вагона и остановился на краю насыпи. Состав с грохотом помчался дальше, к пограничной станции Отпор, а Иволгин, освещенный лучами поднимавшегося над землей солнца, глядел во все глаза на раскинувшуюся перед ним бескрайнюю буро-зеленую степь и не успевшее разголубеться весеннее небо. Вокруг ни деревца, ни кустика, ни единого домика – одна травяная гладь. А на ней ковыльные сопки, похожие на гигантские волны.

– Вот это сила!.. – выдохнул он и снял пилотку. Свежий ветер с границы пахнул ему в лицо.

У железнодорожной насыпи стоял телеграфный столб, весь изъеденный, источенный гонимыми ветром песчинками. Поодаль рыжела водонапорная башня, около нее – повозка с бочкой. Над ней поблескивала на солнце водяная струя. Все, что виделось вокруг, – и лошадь, и столб, и бочка – казалось игрушечным в этой безбрежной степи. «И чего они здесь клены не сажают?» – подумал Иволгин, направляясь к водокачке.

– Как добраться до полевой почты тридцать четыре шестьсот семьдесят? – спросил он у солдата-водовоза.

– Все полевые почты нынче у Бурой сопки на митинге, – с радостью ответил водовоз. – День Победы сегодня. Не слыхали? Садитесь – подвезу. – Он вскочил на облучок, натянул вожжи, стегнул по спине монгольского конька.

У подножия Бурой сопки кишела, гудела солдатская толпа. Посередине людского муравейника виднелся серый грузовик, увитый кумачовыми лентами. Над грузовиком развевались на ветру красные знамена. В кузове стояли пять-шесть офицеров. Один из них – небольшого роста полковник – поднял кверху руку и что-то крикнул. Все зааплодировали, в воздух полетели выгоревшие солдатские пилотки.

Иволгин о любопытством смотрел на это радостно бушевавшее людское море. Только не мог он понять, почему на всех такие белесые гимнастерки. «Неужели так выгорели? А может быть, форма здесь такая, под цвет степного ковыля?» Он отыскивал глазами малиновые погоны, чтобы поскорее пришвартоваться к батальону капитана Ветрова, куда получил назначение для прохождения дальнейшей службы.

Сергей пробрался мимо разместившихся на бугорке артиллеристов и увидел наконец лейтенанта с малиновыми погонами, державшегося особняком от остальных пехотинцев. Тот не обратил на Иволгина никакого внимания и все посматривал то на грузовик, то на сидевшую поодаль девушку с выбившимися из-под пилотки светлыми локонами и маленьким, чуть вздернутым носиком.

– Вы случаем не из батальона Ветрова? – спросил у него Иволгин.

– А вам кого? Вы из штаба? – Лейтенант задержался взглядом на Сережкином ордене и гвардейском знаке.

– Из какого штаба? Служить к вам приехал.

– Служи-ить? – Лейтенант недоверчиво прищурил темные глаза.

У него красивое, чисто выбритое лицо с крепким подбородком. На лоб свисал фигурный завиток волос – лейтенант, видно, немало потрудился, чтобы придать ему именно такую форму. От висков спускались вниз тоненькие бакенбарды. «Под заправского гусара!» – подумал, улыбнувшись, Иволгин.

Снова зашумел ураган оваций. Иволгин тоже захлопал в ладоши, а лейтенант осторожно спросил:

– Скажите, если не секрет, за какие провинности вас сослали в наши благодатные места? Дуэли нынче вроде бы не в моде... Да, позвольте представиться – ваш будущий сослуживец, лейтенант Валерий Драгунский, – эффектно произнес он. – Так сказать, жертва Забайкалья!

– Почему жертва? – спросил Иволгин, назвав себя.

– Хе, почему?! Вижу, гвардия не прочь пошутить в свободное от боев время, – проронил Драгунский и опять скользнул взглядом по ордену. – Люди историю творят, на рейхстаге свои имена высекают. А мы здесь небо коптим. Вот так-то...

Они помолчали. Потом Валерий Драгунский стал вводить новичка «в курс дела», показывать, кто стоит в кузове грузовика.

– Черный с усами – это командир дивизии полковник Кучумов. Герой бездействующего Забайкальского фронта!

– А это кто? Не комбат? – Иволгин кивнул на пожилого, лысеющего майора с гладким выпуклым лбом. Вид у майора был совсем гражданский, домашний: гимнастерка сидела на нем свободно, вместо портупеи через плечо перекинут ремень с кобурой от пистолета. «Пустая», – отметил про себя Иволгин.

– Это наш замполит Русанов, – ответил Валерий. – Ветрова нет, он в госпитале печенку лечит. Комбат у нас геройский – Красное Знамя имеет за Халхин-Гол. Попади он к вам на запад – генералом давно бы стал. А здесь зачах. – Лейтенант грустно улыбнулся. – На рентгене у него, говорят, японцев нашли в печенках. Не веришь? А кто же, по-твоему, у него в печенках должен сидеть?

Драгунский все время поглядывал на девушку, сидевшую около майора Русанова, подавал ей какие-то знаки, но она, казалось, их не замечала.

– Фасон держит, – кивнул он, – Наш санинструктор.

– Ну, вы это как-нибудь переживете, – улыбнулся Сергей.

На грузовик поднимались все новые ораторы, говорили о завоеванной победе, о героях фронта, водрузивших над рейхстагом боевое знамя, но, вслушиваясь в их речи, вглядываясь в огрубевшие на ветру и солнце солдатские лица, Иволгин невольно почувствовал, что в этой большой радости, охватившей всю дивизию, чего-то недостает. Ему вспомнился выпускной вечер в училище, разговор с дирижером, и он подумал: «Венца недостает, венца».

Когда митинг подошел к концу и комдив хотел закрыть его, неподалеку от Иволгина кто-то громко кашлянул. Над головами сидевших солдат медленно поднялся коренастый старшина и, тронув седоватые свисающие вниз запорожские усы, солидно кашлянул еще раз.

– Это наш Цыбуля, – кисло усмехнулся Драгунский.

– Я не знаю, що це будэ – чи упрос, чи слово... – начал старшина, потерев ладонью крепкую шею. – Но за Европу нам всэ как будто ясно. Гитлеру капут, полякам та чехам и прочим славянам – свободное життя. А як будэ туточки – на Востоке? Кто будэ освобождать Азию? Личный состав интересуется...

Раздался сдержанный гул голосов, потом наступила тишина. Сотни пар глаз: серых, черных, голубых, синих – сверлили стоявшего на машине Кучумова: вопрос этот волновал, видимо, не одного Цыбулю. Но что мог ответить комдив? Он обвел глазами ближние сопки с черневшими там траншеями, ходами сообщения, дзотами, поглядел в дрожавшую в сизом мареве даль, будто искал там ответа на столь трудный для него вопрос.

Молчали сопки. Молчали степные травы.

Полковник неловко улыбнулся, потешно развел руками, произнес с хитроватой усмешкой:

– Слепой сказал: «Побачим!» – И взмахнул рукой: – Музыка, играй!

Над широкой падью, над сопками Даурии поплыли звуки шатровского вальса. Много раз слышал его Иволгин, но эта грустно-торжественная мелодия нигде, пожалуй, не ложилась на сердце так ладно и кстати, как здесь – в просторной травянистой степи с синеющими вдали маньчжурскими сопками.

Драгунский повел Иволгина в кружок, где стоял с офицерами замполит батальона. Представляться в такой момент было трудно, но служба есть служба. Иволгин остановился напротив замполита, доложил о прибытии по всей форме, полез в карман за командировочным предписанием.

– Не понял вас. – Майор из-за шума ничего не расслышал, приложил ладонь к уху, шагнул поближе к Иволгину. – Вам кого?

– Это новый командир взвода, прибыл к нам с фронта, – прокричал Драгунский.

– С фронта? И в такой день! – воскликнул обрадованно Русанов.

– Из училища, – смущенно поправил его Иволгин, но Викентий Иванович не хотел принимать во внимание эту поправку.

– Прилетели вместе с такой великой радостью! В хороший денек прибыли. Будто на своих крыльях принесли нам эту великую радость!

– Тем более что у этого самого младшего лейтенанта птичья фамилия – Иволгин, – поспешил вставить Драгунский и захохотал.

Девушка с медицинской эмблемой на погонах молча стояла около замполита. В ее лице, как заметил Иволгин, было странное несоответствие: волосы светлые, как лен, а глаза темные-темные – прямо как у дрозда.

Драгунский повернулся к медичке, шутливо склонил перед нею голову:

– Товарищ самый младший сержант медицинской службы, разрешите с вами покружиться по забайкальскому паркету?

– Поторопись, Валерий, конкурентов у тебя целая дивизия! – проговорил с казахским акцентом стоявший рядом лейтенант. Он заливисто смеялся, щуря свои узкие черные с желтизной глаза.

Танцевали по-разному: одни по всем правилам, другие просто дурачились. Вот по кругу поплыл высокий, осанистый ефрейтор с тонкими бровями, бережно обняв маленького курносенького солдатика с лицом, усыпанным веснушками. Пара изображала влюбленных. Кавалер, оттопырив пальцы правой руки, кружил и кружил своего веснушчатого партнера, а тот, прижавшись ухом к груди ефрейтора, кокетливо поддерживал пальцами воображаемое платье.

Солнце тем временем поднялось над степью, южный склон Бурой сопки запылал голубовато-сиреневыми цветами багульника, качнулись под дуновением ветерка желто-блеклые прошлогодние травы.

Оркестр заиграл плясовую. На середину круга выскочил тот же тонкобровый ефрейтор, а вслед за ним его конопатый партнер, повязанный теперь беленьким платочком. Плавно обойдя своего кавалера, он приставил к щеке указательный палец и запел тонким девичьим голосом:

 
Самурай, самурай,
Где же ось твоя?
Ось сломалась в пути,
Колеса не найти...
 

Утихла плясовая, грянул походный марш. Раздались команды: «Выходи строиться!» – и рассыпанная по всей пади дивизия начала сбиваться в колонны.

Иволгин пошел вместе с майором Русановым и немало удивил его тем, что ехал от Москвы вместе с генералом Державиным, даже гостил у него в Чите и в батальон Ветрова попал по его желанию.

– Державин в Чите! Значит, скоро к нам пожалует! – обрадовался Русанов.

Потом замполит спросил Иволгина, как ему понравилась забайкальская сторонка.

– Просторно живете – ни клена тебе, ни кустика. Смотреть даже неловко, – ответил Сергей, щурясь от света.

– Простор у нас океанский. Солнце больше, чем в Крыму. Но край суровый. Забайкальцы все подшучивают: «У нас восемь месяцев зима, все остальное – лето».

Их догнал командир роты Будыкин, лобастый бритоголовый старший лейтенант с выцветшими на солнце бровями и такими же ресницами. Он перевел дыхание, спросил:

– Значит, свершилось, Викентий Иванович?

– Свершилось.

– А как с вопросом старшины Цыбули?

– Побачим. Слышал, что Кучумов ответил?

– Так чего ж тут бачить, если мы уже получаем пополнение, – сказал, чуть заикаясь, Будыкин, кивнув на Иволгина. – Верный признак.

– Сам об этом подумал. За всю войну к нам, по-моему, не поступало ни одного офицера. Это – первая ласточка.

– Конечно, первая ласточка весны не делает... – заметил Будыкин.

– Но возвещает: «За мной летит целая стая», – дополнил майор и многозначительно поднял вверх палец.

Иволгин неопределенно пожал плечами: какие смелые прогнозы высказываются с появлением его малозначительной персоны! И, оглядывая из-под ладони шагавший рядом батальон, рассудил шутя: «Ясное дело, какой тут может быть разговор? Раз младший лейтенант Иволгин прибыл на Восток, это – неспроста...»

Батальонная колонна ходко двигалась к границе. Над ней звенела уносимая ветром песня:

 
Забайкалье, Забайкалье,
Породнилась мы с тобой-о-ой...
 
VI

В полшестого над Бутугуром прозвучала утренняя побудка. Медный голос сигнальной трубы поплыл над сопками, ворвался в будыкинскую землянку.

– Подъем! – прохрипел Бухарбай Мусин, облизнув сухие губы, покосился на Драгунского: – Прогулял ночь в санчасти, а теперь, понимаешь, дрыхнет, как тарбаган.

Драгунский хмурит брови, пробует отмолчаться, но Мусин не унимается:

– Придется, понимаешь, доложить комбату.

– Отстань, получишь по шее, – лениво сказал Валерий и отвернулся к стенке.

Сквозь крохотное оконце в землянку проник солнечный луч, скользнул по кружке с водой на столе, зайчиком заиграл на бревенчатом потолке.

– Надо тебя хоть по комсомольской линии взгреть, – продолжал притворно негодовать Мусин.

Драгунский не выдержал, схватил подушку и швырнул ее в юркнувшего под одеяло Бухарбая.

Иволгин быстро поднялся и с полотенцем побежал к умывальнику, висевшему на столбике у землянки. Из-за пограничной сопки поднималось солнце, в пади Урулюнгуй клубился молочный туман. А над Бутугуром в прозрачном небе уже заливался жаворонок. Вдохнув полной грудью прохладный, бодрящий воздух, Иволгин стал умываться. Из землянок выбегали раздетые до пояса солдаты, строились на зарядку. И вот уже по всему склону задвигались гибкие спины, замельтешили бронзовые руки.

В землянке, доставая из чемодана махорку, Иволгин отложил в сторону подаренную Чайкой тельняшку.

– Тельняшка? Откуда? – удивился Драгунский.

– Морячок один подарил.

– Одолжи на один вечер. Я тут с морской байкой выступаю... Про моряка Урагана.

Валерий надел тельняшку, погляделся в зеркало, продекламировал:

– Ее звали Галочкой...

– Ох и форсун он у нас! – хихикнул Бухарбай. – Тельняшка ему понадобилась... Наверняка натрепался Ане, что на флоте служил, а подтвердить нечем.

– Зачем мне нужен твой флот! – отпарировал Драгунский. – Неужели ты не чувствуешь, что я, судя по фамилии, происхожу от потомственного драгуна?

– Все возможно, не спорю, – согласился Бухарбай и, хитро подмигнув, высказал догадку, что Валерий, по всей вероятности, происходит от того самого лихого драгуна с конским хвостом на кивере, который гнался на лихом коне за убегавшим из России Бонапартом!

– Ну, ты у меня получишь, пересмешник! – грозится Валерий.

После завтрака офицеры пошли в роту, где их ждали солдаты, толпившиеся у землянок. Мусин построил свой взвод и повел его в падь на тактические занятия. Взвод Драгунского туда же повел помкомвзвода Соколков. «Жертва Забайкалья» Драгунский нехотя плелся позади, показывая всем своим видом, как надоела ему за четыре года эта волынка.

Второй взвод, который должен принять сегодня Иволгин, строил старшина Цыбуля. Вид у старшины сердитый, один ус свисал вниз, другой топорщился кверху, волосы, стриженные под бокс, стояли ежиком, придавая его круглому лицу почти свирепое выражение.

– Становись! – гаркнул он и придирчиво оглядел построившихся в две шеренги бойцов.

Иволгин зорко присматривался ко всему, что делал старшина: ведь завтра он сам будет строить взвод и поведет его на занятия. Не попасть бы с непривычки впросак.

– А вы, Юртайкин, чего высунулысь, як Пылып з конопель? Встаньте, як положено! – прогрохотал старшина и негодующе проворчал: – Говорышь, говорышь, а вин обратно нэ спольняе.

Цыбуля прошелся вдоль строя, подбодрил пальцем съехавший книзу седоватый ус, спросил у рыжего здоровяка:

– Ефрейтор Туз, почему не побрились? Чи вы, може, полагаете, шо вас будэ брыть с одеколоном непосредственно сам старшина роты?

Туз зыркает хитроватыми глазами.

– Бороду думаю отрастить, товарищ старшина. Можно?

Но Цыбулю не возьмешь этой нехитрой солдатской уверткой.

– На доброе здоровье. Отращивайте хоть до колена. – И предупредил: – Но в строй становитесь без бороды.

Автоматчики прыснули со смеху. Старшина властным взглядом мигом погасил солдатский смешок.

Каждое слово старшина выговаривал медленно, с особым значением. Простых слов, вроде гимнастерка, ремень, автомат, он не употреблял и вместо них находил более солидные, по его мнению, выражения: «Взять из пирамиды матчасть», «Привести в порядок обмундирование», «Подтянуть снаряжение».

Цыбуля подает команду двигаться и зычно кричит:

– Тверже ногу! Ноги не чую!

В ответ раздается дружный удар солдатских ботинок, и строй направляется к спортивному городку.

В ротной канцелярии Иволгин получил у Будыкина необходимые для занятий уставы и наставления, ознакомился с расписанием и тоже пошел в спортгородок.

Завидев нового взводного, Цыбуля рявкнул: «Смирно!» – и с таким подобострастием отдал рапорт, что можно было подумать: перед ним стоял по меньшей мере генерал. «На меня работает», – подумал несколько смущенный Иволгин.

Они сели поодаль на заросший травой бруствер и начали толковать о делах во втором взводе. Теплый ветерок развеял остатки тумана, сильнее запахла пригретая земля. В легкой синеве курились дальние сопки.

Цыбуля обстоятельно рассказывал о людях, посматривая при этом на занимавшихся по отделениям солдат. Украдкой поглядывал он и на нового командира, как бы прикидывал, справится ли этот молоденький младший лейтенант со взводом. То и дело старшина ввертывал слова «личный состав», «непосредственно»: «Пишов непосредственно в роту», «Доложив непосредственно комбату», как бы подчеркивая этим значимость воинской службы, которую он, Цыбуля, чувствовалось, любил безмерно и отдавал ей всего себя без остатка.

– В общем и целом личный состав на уровне, – солидно говорил он, загораживаясь пилоткой от солнца, – матчасть знае добре, на снарядах крутыться, як сам дьявол, а шанцевым инструментом орудуе, як ложкой з котелка.

Не обошел старшина и теневых сторон, назвал тех, кто, по его мнению, мешает своим разгильдяйством завоевать первенство в роте.

– Вон того маленького, шо кружит бочком, як муха у глечики с квасом, бачете? – спросил он, показав на веснушчатого курносого солдатика – того самого, что отплясывал чечетку. – Це наш преподобный Юртайкин. Ох, и экземпляр, доложу я вам! Ходячее чэпэ. Глаз с него не спускайте!

Не очень лестно аттестовал он и Поликарпа Посохина, который даже на занятия не ходит: подметает пол в землянках да печи шурует – штатный дневальный. По мнению старшины, цю «отстающу людыну» из забайкальской деревни Чегырки давным-давно надо списать непосредственно в обоз третьего разряда.

Потом заговорил о высоком худощавом солдате, что стоял, задумавшись, около проволочного заграждения.

– Це наш ротный виршеплет. Бачете, стоить, як мокра курыця. Турника боиться, як черт ладана. Ох, и хлебнете вы з ным...

В дальнейшем выяснилось, что солдатский поэт Илько Цыбуля – младший брат старшины Федосия Цыбули. О неудачах по службе младшего брата Цыбуля-старший говорил с раздражением. Видно, эти неудачи больно били по авторитету старшины. Какой же он старшина, если не может привести к «нормальному бою» собственного брата?

Поговорив, Иволгин и Цыбуля вместе подошли к полосе препятствий, где занималось первое отделение. Два бойца подползали под проволокой к финишу, трое стояли на старте, а коротыш Юртайкин, зацепившись гимнастеркой за колючую проволоку, лежал на траве, как пойманный в капкан. Ефрейтор Туз громко подал команду «Смирно», и все солдаты замерли на своих местах, опустив руки по швам. Только Юртайкин лежал под проволокой на полосе препятствий, не в силах двинуться.

– А вас шо, не касается?! – гаркнул на него Цыбуля. – Встаньте, як положено!

– Лежу, товарищ старшина, – ответил печально Юртайкин. – Рад бы, как говорят, в рай, да проволока не пускает.

Солдаты едва сдерживали смех.

– Рядовой Забалуев, видчипыть цего экземпляра, – распорядился Цыбуля.

Здоровенный и добродушный на вид солдат склонился над проволокой и стал вызволять Юртайкина из беды, приговаривая:

– Эх, Сеня, Сеня!.. Попался ты, как гольян в невод. – Глянув на подошедшего Иволгина, добавил, будто объяснял причину случившегося: – Вятский он у нас. А они большие не растут.

– Ладно, ладно, костромские больно растут, – огрызнулся Юртайкин, выбравшись наконец из ловушки. – Это не у вас в Костроме да на той стороне дрова градом выбило?

– А не у вас, случаем, корову на баню затаскивали, траву там съесть? – парирует Забалуев.

– А ты как думал! Вятские ребята хватские – семеро одного не боятся. Семеро на стогу, один подает – кричат: «Не завалива-ай!»

Цыбуля заметил в глазах младшего лейтенанта искорки смеха, предусмотрительно отвел его в сторону.

– Между прочим, потому и трудно воспитывать цего вертопраха Юртайкина. Вызовешь его стружку знымать, а вин як сморозе шо-нибудь – хочь хрыстысь та тикай. Дай боже самому не рассмиятыся. У его даже ложка с надписью: «Эх, Андрюша! Нам ли жить в печали!»

– Это хорошо, люблю веселых, – улыбнулся Иволгин.

– Конечно, личному составу шо не смияться? Обмундирование выдають, годувать – годують, – продолжал нахмурившийся старшина. – Хиба ж ему погано живеться – личному составу? А нам смияться не положено.

– Почему же не положено?

– Потому шо в армии субординация и дисциплина. Мий дядько Прокоп, старый солдат, так говорыв про дисциплину: «Воиньска дисциплина жмэ нижнего чина. А нижний чин того, кто учить его». Зразумилы?..

Во втором часу дня автоматчики с песней вернулись в расположение батальона. У землянки их встретил Будыкин. Приняв доклад Цыбули, он солидно кашлянул в кулак и, оглядев строй, негромко, чуть заикаясь, сказал:

– К нам в роту прибыл новый офицер младший лейтенант Иволгин – фронтовик, гвардеец, орденоносец. Сегодня он примет ваш взвод.

Автоматчики с любопытством смотрели на нового командира, на его орден Славы, гвардейский знак и первые одиноко поблескивающие звездочки на погонах. Иволгин чувствовал на себе эти взгляды, старался скрыть волнение, но не мог. Кровь ударила ему в лицо, чуть подрагивали пальцы. Да, теперь он уже не Сережка-озорник, теперь он командир и начальник для своих подчиненных. Хватит ли знаний, умения стать по праву их начальником? «Слово командира имеет силу государственного закона», – не раз слышал он в училище. Значит, его слово должно быть таким же мудрым и значительным, как государственный закон. Но где же, где взять эту мудрость? «Ничего, обойдется, – подбадривал он себя. – Не боги горшки обжигают!»


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю