Текст книги "Адепт II: Вечный Огонь (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

Огромный полосатый кот широко зевнул, похвастав хищными клыками прирожденного охотника не серых проказников. Чародей коснулся рукой его пушистой спины, но мурчащая зверюга недовольно прижала к голове уши, задергала роскошным хвостом. Его не любили кошки. Его, кажется, вообще никто не любил.

– Что же… – старик задумался, прикрыл глаза, не потерявшие остроту зрения даже в столь благородном возрасте. – Все дело в тебе, дорогой мой брат. Тебе ведь, как представителю элитной братии, владеющей Силой, известен феномен Скрытой Способности. Я не знаю, как это называете вы, но, думаю, ты меня понял. Я о тех противоречащих натуре вещах, вроде того, когда прирожденный целитель, не обидевший за всю жизнь и мухи, неожиданно силой мысли превращает человека в кровавое месиво, или же, наоборот, когда колдун-ренегат, страшный убийца, насильник и законченный садист, вдруг собственной Силой неосознанно вдыхает жизнь в мертвого. Не фырчи, Блэйк. Может, ты и не получаешь удовольствие от умерщвления, но в том деле тот еще искусник. Так вот. О феномене. Вероятность проявления Скрытой Способности ничтожно мала. Более того, официально оформлено и задокументировано пять или шесть случаев, но ты, видать, стал исключением. Неучтенкой. В ту ночь, когда твой просветленный и верный служению Богу отец малость поцарапал меня своей тяжелой мясницкой игрушкой, в тебе, ныне далеко не последний колдун, проснулась Сила, и вместе с разрушениями и убийствами начала вдруг творить чудеса, вдыхая жизнь в истекающее кровью тело. Я прожил много лет, прежде чем нашел объяснение тому, что рана глубиной в добрых пять дюймов вдруг затянулась. Еще больше мне пришлось прожить, чтобы найти возможность рассказать об этом тебе.

Вероятно, ты все еще сомневаешься в сказанном мною. И я понимаю твои сомнения, ибо даже в ваших кругах такое явление – чрезвычайная, из ряда вон выходящая редкость. Но тогда чем ты объяснишь то, что мальчишка остался жив? Случайностью? Особенностями его чародейского организма? Собственной поспешностью или моими скромными талантами к исцелению колдовских ран? Не льсти мне. Дело в тебе. Ты в какой-то момент просто обезумел от мысли, что некто близкий твоему сердцу вдруг просто возьмет и умрет. Отказался в это поверить и сделал то, что сделал. Сам того не понял, но вдохнул жизнь в покойника, выпустив ту особенную, противоречащую твоей кровожадной и жестокой сущности Силу.

Если бы не то дикое желание спасти, если бы не та странная эмоция, в дом ты внес бы окоченевшее тело. И тогда уже ничто не вернуло бы ему жизнь. Ничто. Когда я понял, в каком состоянии находятся его органы и пути, то пришел в ужас от одной мысли, что ты привез его вообще живым. В какой-то момент мне казалось, что он не выдержит. Что умрет прямо на столе, не перенесет совсем немного, но Скрытая Способность все еще действовала. Ты, сам того не ведая, лил ее через меня, подпитывая его. Не знаю, какие нужны эмоции, чтобы творить такие вещи. Понятия не имею, насколько дорог тебе мальчишка, что смог растормошить в твоей мрачной душонке ту чистую и исцеляющую Силу, способную вершить высокую всемогущую магию, но она пробудилась в тебе снова. Ненадолго, но достаточно сильно, чтобы заставить сердце биться снова. Даю на отсечение голову, прежде, чем Способность начала действовать, он был безоговорочно и стопроцентно мертв.

Друид замолчал, устало выдохнул. Во вновь воцарившейся тишине послышалось тихое бормотание Рагны сквозь сон; котяра, снова широко зевнув, потянул пушистые лапы и спрыгнул с хозяйских колен, скрываясь во мраке старой хибары. Стиг говорил редко, а сейчас, знатно нагруженный тяжелым и длинным монологом, приходил в себя, дыша чуть чаще, чем обычно. Чародей не торопил его. Чародей слушал и анализировал, а спустя немного времени не удержался от очередного вопроса.

– Факт Скрытой Способности, он же Tangirium Dara – явление малоизученное и достаточно закрытое, чтобы его знал, прости, числящийся мертвым отшельник. Допустим, ты где-то мог слышать о феномене. Допустим. Но откуда такая осведомленность? Откуда столь обширные познания в области, коя вообще противоречит твоей исключительно натуральной сущности? И, главное, с какой такой радости ты, друид, имеешь отношение к практической магии, когда твоя братия не использует ничего, кроме щедрости вольных стихий?

– А вот здесь начинается продолжение той чудной ночи, – слабо улыбнулся старик, едва выставляя перед собой руку и заставляя огонь в печи гореть ярче. В пальцах Ифрита ощутимо кольнуло от эманации. Стиг явно демонстрировал магические способности, и младший не нашел слов, чтобы передать собственное ошеломление. – Когда ты увидел меня с ножом в спине, у тебя случился припадок. Выражаясь правильно, ты впал в глубокий транс, в бессознательное состояние, полностью отдаваясь вдруг пробудившейся Силе и начиная жечь. В тот день в Грюнденберге была не только Саллиманн – твоя небезызвестная наставница. Факт того, что город почтил своим визитом и сам Хебер – троюродный братец Вестейна, почему-то остался тайной. Я до сих пор не уверен, знал ли сам Вестейн о том, что его родственничек в ту ночь взял меня под опеку, но, так или иначе, после воздействия Скрытой Способности что-то открылось во мне. Что-то слабенькое, ну чисто недоразумение, неведомым образом привлекшее старика Хебера. Более того – он был уверен, что именно я провернул трюк с феноменом. Он забрал меня под шумок, упрятал на Западе и попытался вырастить себе наследника. Попытка оказалась провальной. Магия не поддавалась мне от слова совсем, и даже самые наивные потуги созидать хоть что-то накрывались бесповоротно и неизменно. Он едва вбил в мой мозг базу, а потом… Потом, Блэйк, все мы были молоды и норовили найти приключений. После того, как я проиграл его состояние, он попросту дал мне под зад пинка и выставил на улицу без гроша в кармане. На тот момент мне было двадцать четыре года. До сорока жизнь кидала меня по Империям, я прошагал кучу городов, пока снова не вляпался по самые уши. В то время, помнится, ты тоже нехило чудил, пробираясь в спальни монарших кровей, а? Ну так и у меня была несостоявшаяся любовь. Что и говорить, княжна Ингрид была настоящим чудом, и черт меня дернул к ней зайти на огонек, миновав стражу. То расчудесное чудо обаятельно заулыбалось, невинно хлопая глазками, уже разделось и раздвинуло прелестные ножки, а потом завопило, как ошпаренное: «Насильник! Насильник! Папенька! Обесчестили!»…

На меня натравили собак. Шрамы до сих пор остались, кое-где клоками мясо выдирали… Снова расчудесным образом я дополз до ближайшего леса, истекая кровью, а уже там меня по нелепой случайности подобрала кучка друидов. Отмыли, перевязали, поставили на ноги… И я вдруг понял, что уже ничего не хочу. Что за сорок лет видел больше, чем кто-либо за всю жизнь, и решил остепениться. Говорить с зайчиками, волчками и белочками куда приятнее и безопаснее, нежели кормить собой княжьих псов. Вот тебе и вся тайна, братец. Старый Хебер и друиды научили меня многому. Они же дали и долголетие, хотя, в отличие от тебя, я вполне натурально старею. А теперь, если позволишь, я, пожалуй, пойду спать. Мальчишке понадобится не меньше десяти суток, чтобы относительно прийти в себя, так что время поговорить у нас еще будет.

Друид поднялся с низкого стула, выпрямился в неполный рост, щелкая суставами, сдержанно зевнул. Блэйк никогда не знал его отца, но был уверен, что Стиг был его копией. В старшем брате ничего не было от матери, черты которой, за исключением глаз, полностью перенял колдун. Стояла полночь, и снова воцарившаяся гнетущая тишина клонила в сон, навевая чувство слабости и легкой апатии. Огонь в печи тихонько трещал.

– Слушай, Стиг…

– Ну чего тебе еще?

– Спасибо, что помог ему. Если бы он умер, я…

Старик тихо фыркнул, недовольно нахмурил белые кустистые брови.

– Да понимаю я все. Вижу, как ты на него смотришь.

– Отвращение?

– Отчасти неприязнь, – пожал плечами он. – В конце концов, у меня обет безбрачия и все такое прочее.

– И все же спасибо…

– Это мой долг.

– Помочь брату?

– Всему живому, Блэйк, – ответил старик, опуская сморщенную руку на крепкое плечо черноволосого колдуна, в чьих полуночных глазах отражались печные искры. – Всему живому.

***

Утро выдалось на редкость паскудным. Еще до того, как начало светать, небо полностью закрыли тяжелые серые тучи, не предвещающие ничего хорошего. Легкий ветерок, едва поскрипывающий кронами многовековых кедров, средь ночи превратился в порывистую, леденящую душу мерзость, и Блэйк, без того проспавший до самого вечера и с трудом впадающий теперь в дрему, вовсе потерял сон и буравил темный потолок раздраженным взглядом. Впрочем, за раздражением скрывалась паника и вместе с ней возбуждение. Он впервые трусил перед разговором, впервые не находил себе места, в то время как никогда не знал проблем с женщинами. Парень в буквальном смысле перевернул его мир, заставил стать другим. Превратил короля зимы в мужчину, что замирал, когда чувствовал на коже его пальцы. От тени воспоминаний тело опалило. Ифрит тихо выругался, перевернулся на бок, сжимая рукой нечто несуществующее. Сон никак не шел к нему, с мыслями об Аскеле смешалась громада дум о том, что поведал ему Стиг.

В сознании чародея с десятилетиями практики за плечами не укладывался тот факт, что он, будучи четырнадцатилетним мальчиком, сотворил то, на что власти не хватало и прославленным архимагистрам. Без сомнений, он был наслышан о факторе Скрытой Способности, сам занимался этим вопросом некоторое время, но и подумать не мог, что за ответами не нужно далеко ходить – достаточно всего лишь заглянуть в самого себя. И теперь, спустя сотню лет, феномен проявился снова, вдохнув жизнь в мертвое тело, упавшее с Фельсфринского моста в черные ледяные воды, что так устрашающе шептали. Как бы там ни было, он был благодарен фортелю собственной Силы, что, как ему казалось, была способна лишь разрушать, оставляя после себя кровь и пепелища, черные матовые огарки, что не блестели на свету. Теперь же каприз магии, ее мимолетное желание вытянуло за руку парня двадцати пяти лет, которому попросту рано было умирать. Ему нельзя было уходить из этого мира. Не после того, как чародей нашел его спустя пять лет разлуки и месяц сводящих с ума поисков, когда не имеешь понятия, за кем вообще гонишься: живым или мертвым.

Колдун вновь тяжело выдохнул, плотнее накрылся шерстяным покрывалом. В стенах покосившейся хибары шуршали мыши, за окнами, донимая гулом, выл порывистый и морозный ветер. Это была Йольская ночь, которую он обещал себе провести с Аскелем. Провести, возможно, таким образом, что даже самая холодная, лютая и беспощадная ночь покажется нестерпимо горячей. Блэйк снова закрыл глаза, пытаясь наконец уснуть и обмануть самого себя – тщетно надеялся, что время пройдет быстрее. Если не считать порывов ветра, то атмосфера, царившая в домишке, усыпляла. Огонь в печи тихо трещал, мыши монотонно шуршали, копаясь в древесной трухе. Неслышно видели сны Стиг и Рагна, а там, в комнатке на другом конце хаты, лежал в тепле и под защитой ифритовых сил парень, спавший спокойно, вероятно, впервые за все то время, как Ингвар послал карательные отряды по чародейские души. Даже лошади отключились под беззвездным небом, понурив головы, и черный, погрузившись в кокон мыслей, сам начал медленно впадать в дрему, непроизвольно смыкая веки. Слабость медленно полилась по телу, ощущение которого так же медленно пропадало, звуки казались приглушенными, рассеянными, и не успел он провалиться в глубокий сон, как на чердаке послышался грохот, от которого он вздрогнул и подскочил в импровизированной постели, таращясь в черноту.

Сверху послышалось шипение, злобное рычание, отчаянный надрывный писк. Через доли секунды тишину оглашал хруст костей и чавканье. Не было сомнений: это тот полосатый монстр решил развлечь себя средь ночи и теперь, видимо, усладил свою охотничью душеньку, схватив серого негодника. Душеньку-то он усладил, а вот уже более двух часов кряду пытающийся уснуть колдун не на шутку разозлился, тихо проклиная и кота, и ветер крепкими словами, которым позавидовал бы старый одноглазый корсар.

Блэйк, окончательно потерявший сон и спокойствие, поднялся с пола, откидывая шерстяное покрывало. Натянув на оголенный торс серую рубашку с высоким воротником, тихонько прошагал к печи, где стояла вода. Он пил долго и жадно. Холодные капли скатывались по подбородку, колючему от трехдневной щетины, впитывались в мягкую ткань одежды. Стиг, спящий в этой комнате, не проснулся от тихих шагов, от звучных глотков и длинного выдоха после. Не расслышал он и звука отодвигаемой с прохода материи, щелчка пальцев, по которому по правое плечо младшего брата заискрился мягким и полупрозрачным светом дрожащий огонек.

Стиг не видел, как Ифрит прошел к парню и долго смотрел на его лицо, привыкая к новому лику, к этим прядям цвета пепла и серебристой капле серьги в мочке уха. Не мог видеть и того, как огрубевшие пальцы коснулись небритой щеки молодого человека, провели короткую мягкую черту по болезненно-бледной коже. Разумеется, не мог он слышать и нескольких слов, сорвавшихся с тонких губ, не мог ощутить, что творилось сейчас в темной ифритовой душе, уже позабывшей спокойствие и тепло, чужую ласку. Глубокая ночь скрывала многое от нежелательных глаз и ушей…

Пасмурным утром, ближе к полудню, когда стих ветер, но небо стало лишь темнее и мрачнее, Блэйк, так и не сомкнув глаз за всю ночь, молча вышел из покосившейся хибары, ненадолго наведался к Мракобесу, похлопав его крепкую шею, вздрагивающую при касании. Черный титан, фыркнув, лишь толкнул его мордой в живот. Огненно-рыжая кобылка, стройная и высокая в ногах, но выглядящая пони на фоне исполина, любопытно понюхала холодную руку, почуяв, вероятно, знакомый запах молодого хозяина. Черный на хозяина не походил и отдаленно, и норовистая лошадка демонстративно отвернулась, принимаясь за невесть откуда добытое Стигом сено. Чахлый мерин Рагны и вовсе не подошел.

Шагая по глубокому снегу, полностью погруженный в мысли чародей не замечал холода и красот этих забытых Богами мест. Он не видел, сколь великолепны массивные кедры, пушистые лапы которых были щедро припорошены белоснежной роскошью. Деревья, пахнущие так же, как и он – терпко, тянулись к пасмурному небу, монолитной громадой скрывали покосившуюся хибарку от глаз всего мира, чуть слышно поскрипывали многотонными кронами, и казалось, что Горелесье дышало. Впрочем, так то и было. Эти края полнились древней магией, что пропитала здесь каждую пядь бедных земель, уходящих в черную скалистую породу Северных Копей. Здесь жили беспокойные души, ухали ночами, мчась над верхушками кедров, ломали ветки и таранили залежи сухостоя с громким треском. Бродили безутешные духи падших, а порой, в самые страшные и жуткие ночи, когда ни один человек, даже самый гнусный и прогнивший, не отваживался выставить за дверь собаку, выходили куда более пугающие существа – слепые жители Копей: жестокие гвиллионы* и дуэргары.**

Кедры редели, раскидывали мощные ветви, уходили корнями все глубже, и впереди снега накрывали уже не лесные земли, а горную твердь. С высоты острых, как бритва, черных Копей текли слабые незамерзающие ручейки, сливающиеся в шумящую пелену, падающую каскадом с небольшой высоты в мелкое озерцо с кривыми острыми берегами. Над кристально чистой гладью стоял негустой пар, сносимый слабым ветром. Обрушивающаяся со скал вода лилась веками, уходя в грубый грунт и превращаясь в подземные канальцы.

Блэйк бессильно выдохнул, но все-таки стянул с ног сапоги, а потом и вовсе сбросил одежду на белую пелену. Ледяная вода причиняла ощутимую боль, тело ломило от морозной влаги, но чародей, сжав зубы, уходил в озеро, пока не опустился по пояс. Кожа покрылась мурашками, ноги повело. Вода была настолько чистой, что даже если бы горное озеро уходило вниз в добрых восемь-десять футов, его каменистое дно оказалось бы отчетливым, словно пестрые россыпи северных пород покрывала лишь тончайшим слоем та ледяная журчащая влага. Сквозь зубы проклиная осточертевший холод, Ифрит смывал с кожи грязь, буквально отскабливая ее короткими ногтями. Мокрые угольные волосы змеями липли к широкой белой спине, на которой красовались еще не сведенные синяки и царапины, что остались после тех перепалок. Все же ему здорово досталось после сражения у Фельсфринского моста. Разумеется, эти отметины были просто-напросто шуткой в сравнении с тем, что с ним творили скильфы. После их испытаний на нем, порой, живого места не было, а чернильные гематомы еще долго не сходили с тела.

Он опустил длинные пряди, свободно накрывающие лопатки, в воду, принялся отмывать их, стоя по пояс в ледяной воде. Он уже не чувствовал ног, но упорно продолжал отмываться, будучи человеком, на дух не переносящим грязь. Щетина быстро исчезала с лица, сбриваемая прихваченным лезвием – острым, как хирургический скальпель. Он услышал за спиной шаги, резко обернулся, и лезвие оставило короткую полосу на скуле. К подбородку, мешаясь с капельками воды, поползла жирная капля крови. Та скатилась в озеро, расплывшись розовым облачком. За спиной, опираясь на деревянный посох, облегчающий ходьбу по глубокому снегу, стоял Стиг.

– Совсем с ума сошел? – устало спросил друид, поглаживая рукой бороду. – На кой ляд в воду полез?

– У меня иммунитет, – с трудом выговаривая слова от колотящей тело дрожи, сообщил Ифрит, стирая с лица кровь.

– Дело ваше, – пожал плечами Стиг и остался стоять на месте, наблюдая, как повернувшийся к нему спиной младший брат заканчивал свои дела.

Блэйку, к слову, не нравилось, когда на него откровенно смотрели, да еще при таких обстоятельствах и в таком виде, однако колдовать излишний раз, чтобы размыть очертания собственного тела, он не стал. Только, раздражаясь, заканчивал с лицом, шустро скользя острием опасной бритвы по белой, как саван, коже. Вода тихо шуршала, падая с небольшой высоты, пускала брызги на тело, и оттого он в очередной раз крупно вздрагивал. С серого неба сорвались редкие крохотные снежинки, провальсировали в морозном воздухе и утонули в озере. Чародей, отжав угольный хвост, выбрался на берег, натягивая на мокрые ноги хлопковые штаны. Лишь занявшись короткой шнуровкой сапог, он не выдержал и задал интересующий его вопрос.

– Ты что-то хотел? – осторожно спросил чародей, уже поднимая со снега темную рубашку с высоким воротником.

Стиг, крепче сжав рукой посох, глубоко выдохнул. Блэйк насторожился, почувствовал, что сердце забилось чаще.

– Мальчишка пришел в себя, – сообщил друид, глядя на меняющееся, белеющее до цвета алебастра лицо. – Рагна шарит по лесу с луком, так что… так что иди вперед, если хочешь переговорить с ним… наедине.

Ифрит сглотнул; точно находясь в прострации, натянул на торс темные одежды. По лицу текла кровь из короткой царапины.

– Он… знает, что я здесь?

Хозяин здешних лесов отрицательно покачал головой, прикрывая серые глаза. Парящих в воздухе снежинок становилось лишь больше.

– Что же не идешь, братец?

– Дай мне успокоиться, – тяжело произнес чародей, опускаясь на валун.

– Никак боишься?

– Совесть, Стиг. Совесть гложет, – прошептал колдун, пуская пальцы в мокрые черные волосы.

Комментарий к Глава двенадцатая: «Дела давно минувших дней…»

* – Гвиллионы – жестокие фейри в мифологии кельтов. Оные пакостники живут в горах и часто сбивают путников с пути, делая нагромождения из камней.

** – Дуэргары – в английском фольклоре одни из самых страшных фейри. Живут в горах и холмах, славятся мудростью в делах, касаемых работы с металлами.

========== Глава тринадцатая: «Две нити неразрывных – ночь и день» ==========

«Черное и белое – какая странная пара,

Запах сирени с крыжовником мешается с трупным ядом.

Как же вы можете вместе?

А мы и не можем…

Впрочем, врозь тоже»

Я. Айнсанова.

Стиг, опираясь на посох, шел по глубокому следу, а за ним, прочесывая волосы пальцами, семенил Блэйк, и сердце у него под рубашкой звенело. Путь до покосившейся хибарки был коротким, друид вышагивал довольно бодро, и от одной мысли, что сейчас чародей попросту войдет в домишко, отодвинет материю и увидит Аскеля – его Аскеля, что был в сознании, имел способность говорить и реагировать, внутри все переворачивалось с ног на голову. Боги, да ему легче человека убить, чем подобрать слова в этот момент! Убитый истечет кровью, дернет пару раз пальцами и, черт возьми, не потребует объяснений, какого ж дьявола он, такая-разэтакая скотина, смылся на пять лет и весточки не прислал, в то время как на Севере начался сущий ад.

– Какого черта ты мне сразу не сказал? – не унимался Ифрит, судорожно стирая с щеки каплю крови. – Почему прождал?

– Тебе скажи… Ты ведь, дурень, раздетым рванул бы к нему, – тихо усмехнулся старик, по привычке поглаживая бороду.

Чародей особо спорить не стал, да и в самом деле подумал, что, ошарашенный событием, вряд ли вообще смог надеть на себя хоть что-то. Что уж говорить о шнуровке и бритье – наверняка бы изрезал себя не хуже того, как орудовал в свое время легендарный Гюнтер Изувер, оставляющий после себя нашинкованное в капусту тело. Было около полудня, может, время уже немного перевалило на вторую половину дня – трудно было сказать однозначно. Солнца не было видно за плотным полотном туч, рыдающих крупными снежинками, что ложились на угольные волосы мужчины и таяли. Тот, к слову, все оправлял пряди, пытаясь соорудить из спутанной копны нечто сносное еще до того, как он войдет в хибару и сможет прилично ее прочесать.

– У нас тетерева скромнее перед самками токуют, чем ты прихорашиваешься, – ехидно заметил друид.

– Замолчал бы уже, – буркнул Блэйк, проводя большим пальцем по царапине и слизывая кровь. – Не всем отшельничать.

Хибарка неумолимо приближалась, и сейчас подкалывать Ифрита себе дороже. Вспыльчивый колдун слабо контролировал расшатанное спокойствие. Вспыльчивого колдуна потряхивало от шквала мыслей и ощущений, от которых он успел отвыкнуть более чем за пять долгих и трудных лет столь трагической разлуки.

Стиг на грубость не отреагировал, хотя мог на полных правах кровной связи дать младшему крепкую затрещину. Его, отвыкшего от живого общения, сейчас откровенно забавляло это представление: более чем вековой мужчина, убийца, ренегат и дезертир, положивший людей больше, чем профессиональный рубака, робел перед двадцатипятилетним парнем, что был слаб, как слепой котенок, который и на ноги встать не мог. Этот некогда самоуверенный мэтр магии отчаянно старался скрыть волнение, но то вырисовывалось на побелевшем лице, отражалось легкой дрожью пальцев, ошалевшим взглядом, что метался по сторонам.

Дверь зловеще скрипнула, медленно открываясь. Стиг, взглянув на белого, как полотно, брата, пригнувшись, зашел в хибарку и принялся дотошно стряхивать с одежды снег, вытирать о старую, дырявую в хлам тряпку ноги. Меж тем Ифрит, прислонившись к стене, наскоро прочесывал спутанные влажные пряди, а кровь все так же сочилась из пореза, но чародей отчего-то не мог вспомнить и самой простой магической формулы, чтобы стянуть ранку. В голове пчелами роились мысли, беспощадно жалили, и грудь отчаянно колотилась. Нет, не помнил он себя таким. Лишь тихо чертыхался, понимая, что его столь серьезно ломал безродный мальчишка с болот, за пять лет переродившийся в юного Моррена Сорокопута – беспощадного искусника-убийцу. Он был уверен, что если бы не стена, то ноги его вряд ли удержали. Друид медленно прошаркал по комнате к парню, заглянул к нему, полностью скрылся за грубой материей. Колдун прислушался.

– Прекрасно, – тихо бормотал старик, – раны, в принципе, сносно зарастают. Позволь малость присыпать, – продолжил он, явно занимаясь сквозными ранениями от свистящих в воздухе ингваровских безошибочных стрел. Послышался звон стекла, потом – тихое шипение адепта, которому увечья все еще приносили ощутимую боль. Особенно сейчас, когда он, слабый и измотанный, только что пришел в себя и в полной мере почувствовал, как ломило все тело. В тишине слух различил щелканье суставов. Определенно, это вставал друид.

– Как себя чувствуешь?

Парень не ответил, видимо, попросту кивнул головой, отмахнулся или что-то в этом роде – колдун мог лишь слышать, к несчастью, сквозь стены видеть не мог.

– Тогда кое-кто очень хотел тебя увидеть, – не без улыбки произнес хозяин, покидая крохотную комнатку, в которой горела, танцуя, золотистая свеча.

Стиг вышел, встречаясь с напуганным, растерянным взглядом, хлопнул брата по плечу и подтолкнул вперед.

А тот все еще не знал, что сказать.

Глубоко выдохнул, пятерней пригладив влажные волосы, на долю мгновения прикрыл глаза, собираясь с мыслями, и коснулся грубой материи. Меж тем хозяин, прихватив тяжелый деревянный посох, пригнувшись, вышел из хибарки, закрывая за собой дверь.

Тишину нарушало только беспокойное шуршание мышей в старых стенах покосившегося домика на краю мира – в древнем Горелесье, что уходило в черноту скал Северных Копей.

***

Он коснулся грубой материи и сжал ее рукой. Пригнувшись, перешагнул невысокий порожек и выпрямился в неполный рост перед узкой, грубо сколоченной кроватью, на которой полулежал двадцатипятилетний парень, вдруг побелевший, как полотно.

Нет, он не смог произнести ни единого слова, встречаясь с болотно-зелеными, охваченными каким-то неподдельным ужасом глазами. Не проронил ни звука, оцепенев на месте и лишившись всех мыслей, что роились в голове пчелами. Гнетущая тишина давила на мозг, наваливалась непосильным грузом и вбивала в пол, равняя с землей. Рука Аскеля дрогнула, полыхнула голубым огнем, что ронял на постель холодные, смертоносные искры. Его ощутимо потряхивало.

– Я не сомневался, – прищурившись, произнес парень, раскаляя пальцы и не спуская глаз с колдуна. – Я знал, что ты придешь снова. Не надоело, в самом деле? Один и тот же фокус каждый раз. Никакой изобретательности.

– Аскель, – было начал Ифрит, – это я…

– Верю с рукой на сердце, – прошипел молодой чародей, обрывая на полуслове и занося руку, – не дури, ингваровская шавка. Я знаю сказку про мальчика, который кричал «волки».

Блэйк сделал осторожный шаг вперед, теряя суть вещей, но замер на месте, когда льдистый огонь замер прямо перед его горлом, обещая снести голову по невинному жесту своего хозяина.

– Ни шагу, Иллюзионист, – предупредил адепт. – С меня хватит.

Чародей поднял руки, заглянул в болотно-зеленые глаза, пытаясь отыскать там крупицу здравого смысла. В сознание начали закрадываться страшные мысли о том, что он попросту его не помнит. Что чары вызвали провал в памяти, что…

– Успокойся, – тихо проговорил черный. – Аскель, все в порядке. Это я, Блэйк.

– Докажи, – холодно произнес парень.

– Убери огонь.

– У тебя мало времени, – произнес он с презрением, и колдовское пламя держалось у горла на мизерном расстоянии горящим лезвием, что сыпало сияющими искрами на пыльный деревянный пол. – Не тяни. Поведай-ка о том, что только он мог знать. Живо.

Ифрит выдохнул, но переубеждать не стал. Опустив руки, все еще заглядывал в самую душу теми страшными полуночными глазами, которых не страшилась лишь одна душа. Душа, что сидела напротив и боялась обмана. Не верила собственным глазам. «Значит, Иллюзионист… – понял колдун. – Боги, парень… через что ты прошел…»

И он доказал. Доказал, и с каждым словом его адепт все отчетливее понимал, кто же на самом деле стоит перед ним.

– Твое имя – Аскель Хильдебраннд, – тихо произнес чародей, разрывая тишину низким голосом с хрипотцой. – Ты чистокровный северянин с вымышленной фамилией, которую тебе при первой встрече дал я. Вальдэгорская зала, старик Вестейн, попытка смыться на моем коне… Дни, проведенные в Наргсборге. Гримм и Мерида. Богарт. Ты, парень, мерзнешь по ночам и не можешь спать, когда слишком жарко. Засни ты хоть вниз головой – проснешься на правом боку, проснешься рано, потому что всегда встаешь с восходом солнца в силу старой привычки – восемнадцати лет на болотах. Ты ненавидел меня и пытался свести счеты с жизнью. Винил себя и винишь до сих пор в том, что Затоны сгорели именно по твоей вине, ты…

Адепт, не веря собственному слуху и глазам, ловил каждое слово, и его пальцы дрожали. Болотная зелень глаз предательски влажно заблестела. Пять лет… Пять чертовых лет неведения, страха и уверенности в том, что он погиб, что Вечный Огонь угас, что…

–…Ты просыпался среди ночи в холодном поту, потому что тебе раз за разом снился первый убитый тобой человек. Проснувшись, ты долго отмалчивался и не сразу рассказывал, что тебя тревожит, Аскель. Ты не мог заснуть один. Даже спустя год ты боялся. Боялся и раз за разом видел, как резал наемника, а потом, привязанным к столбу на Нехалене, ловил плети…

Пять лет безумия, ощущения, как одиночество сжирает целиком, перемалывая кости и разрывая на сотни кровавых ошметков душу. Годы уверенности в том, что его наставник просто не выдержал и однажды сдался, что его останки, тот черный матовый огарок, не отражающий блеска солнца, покоится средь Переходов, обдуваемый вечными колдовскими ветрами. А теперь, теперь…

– На твоей спине две дюжины рубцов, которые ты напрочь отказался сводить, даже имея на то возможность. Ты хранишь их, бережно хранишь, как память о былом, чтобы однажды поквитаться с Югом, хотя я сотни раз уговаривал тебя в обратном и предлагал свести эти шрамы. Ты, принципиальный мальчишка, всегда стоял на своем и был уверен, что безоговорочно прав. Может, ты и сейчас думаешь, что я – ингваровская элита. Но подумай хорошенько, Аскель, и пойми уже, что, будь я сотенцем, то убил бы, не оправдываясь. Пожалуйста, убери огонь и позволь мне для начала хотя бы извиниться за то, что вернулся так поздно. Я устал ждать, парень. Я смертельно скучал.

И он, развеяв чары легким жестом, бессильно уронил руку на чистую постель, пропахшую друидскими травами и стариной. Ифрит, выдохнув, опустился на край кровати, накрыл его подрагивающую кисть, легко сжал, чувствуя слабую эманацию все еще измотанного, больного и не восстановившегося организма. Адепт не смотрел на него. Буравил взглядом платиновое кольцо, что красовалось на безымянном пальце правой руки.

– Прости меня, если сможешь. Мне жаль, что все так получилось. Если бы я только знал о том, что тебя ждет, если бы только мог предположить о той резне…

– У тебя кровь на щеке, – едва слышно прошептал парень. – Позволь, я уберу.

Реввенкрофт, выдохнув, послушно склонился и невольно прикрыл глаза, когда теплые пальцы мягко прошлись по царапине, стягивая ее. Он до сих пор не верил в то, что сейчас происходит, что его ученик снова рядом, в сознании, жив, почти здоров – так или иначе совсем скоро колдовские раны заживут и сотрутся в памяти, как дурной сон. Аскель, зажмурившись, обнимал его за плечи, вжимаясь лицом в шею; вдыхал аромат чабреца и кедра, о котором уже начинал забывать. Гладил рукой широкую спину и перебирал влажные угольные волосы, сам чувствуя руки чародея, осторожно обнимающие и теперь уже готовые повалить и Иллюзиониста, и Карателя, и всю Сотню вместе с Ингваром за всю боль и страдания, за все потери.