Текст книги "Адепт II: Вечный Огонь (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

Парень оступился, едва не свалился на землю, но каким-то чудом удержался, сжимая в окровавленных руках гриву. На его пальцах живого места не было – сплошная сеть лопнувших капилляров. Измученный, потухший взгляд болотных глаз, темные и неприметные одежды, отсутствие оружия – ни меча, ни копья, ни лука; живая мишень. Знатный род выдавало холеное животное и баснословно дорогое платиновое кольцо с многогранным камнем. Если бы она только знала, сколь щедрые подарки он получал в свое время…

Незнакомец остановился, переводя дух. Он вновь с опаской оглянулся по сторонам, благо, не смотрел вверх, хотя вряд ли мог заметить слившуюся с темной древесной корой охотницу, что предусмотрительно разрисовала бледное лицо природным камуфляжем. Заплутавший в дубовой роще печально взглянул на седло, схватившись за холку и поставив ногу в стремя, рискнул взобраться на кобылу, но с болезненным стоном, смешанным с истинно матросской руганью, все-таки рухнул в ворохи багровых листьев, бессильно сворачиваясь и поддаваясь желанию разрыдаться от бессилия и страха, от отчаяния и осознания того, что Блэйк не придет на помощь. Он не перерубит за него ингваровцев, не найдет его и не поставит на ноги. Ведь его… нет…

И Рагна вдруг осознала, что заплутавший в этих краях человек и при всем желании не нападет на нее, не причинит вреда. Охотничья интуиция подсказывала, что удача на ее стороне, и девчушка, не особенно переча какому-то внутреннему голоску, спрыгнула вниз, мягко приземляясь на полусогнутые ноги и сразу же поднимая на лежащего во влажной листве незнакомца лук, натягивая пальцами тетиву. Туман стелился по лесному ковру холодным вязким маревом. Лошадь боязливо отшатнулась, мотнув головой, но ее хозяин не пошевелился.

– Кто ты и откуда? – быстро проговорила лучница по-северянски, метя в голову. – Живо!

Он молчал, не шевелился, потеряв признаки жизни. Лежал, точно мертвый, нарушая однообразную яркость опавших листьев, поблескивающих от влаги. Не церемонясь, охотница толкнула его ногой в бок, натянула тетиву крепче.

– Отвечай, не то застрелю!

Ответом стала лишь тишина готовящегося к северной зиме леса. Безмолвие призраком пронеслось меж деревьями, мешаясь с туманом, отразилось от вековых крон, глухо ударило в уши. Девчонка опустила оружие, обошла парня и вдруг поняла, почему тот столь дерзко не отвечал на ее вопросы. Поняла, почему он не испугался стрелы и угрожающего тона. Он был без сознания, как всегда недоброкачественно отреагировав на отданную без остатка магию. Разумеется, Рагна не имела представления о том, кто перед ней и от кого он скрывался, из последних сил волоча ноги. И в самых смелых мыслях не могла предположить, что потом, через пару недель, бросит все и пойдет за ним в неизвестность, чтобы наводить лук уже не на пушных зверьков и глупых оленят, а на вооруженных всадников Сотни, выкашивая ингваровцев.

В то раннее и сырое утро она не без усилий смогла дотащить до избушки безвольное тело, похоронив былое желание посвятить столь прекрасный ранний час охоте. Не без усилий втащила его на кровать, но не смогла ничем помочь до тех пор, пока парень сам не пришел в себя. Она была слишком юна и застенчива, чтобы раздеть незнакомца и осмотреть его чернильно-синий распухший бок, чтобы стянуть торс, фиксируя сломанное ребро. С незнанием мешалось дикое смущение при виде парня, что был старше ее на восемь лет. Нет, не могла она помочь ему хоть чем-то, кроме предоставленного убежища, еды и тепла. Попросту не могла себя пересилить, краснея от каждого взгляда, который казался ей заинтересованным. Лучница ошибалась, потому что Аскель Хильдебраннд отдал душу и сердце собственному наставнику, переступая через морали и понятия о плохом и хорошем. Лучница не знала, что мужчины могут до дрожи в пальцах любить не только женщин.

Когда хозяйка избушки вновь и вновь уходила на охоту, оставляя предмет девичьих фантазий одного, тот предмет, все еще опасаясь проявлять в чьем-либо присутствии чародейскую природу, в тайне от всех душ и глаз исцелял собственные раны, постепенно восстанавливаясь. Рагна откровенно дивилась тому, что синяки исчезали с тела неестественно быстро, бесследно. Удивил ее в свое время и тот факт, что парень вдруг сказал, что оставит ее уже через несколько суток. Более того – ее это ошеломило и подкосило.

Однажды, в ту последнюю ночь, в которую Аскель был в ее избушке, она не выдержала и попросилась с ним. Не важно, куда и зачем, на сколько. Разве это имеет значение, когда юное сердце одурманено приторными мечтаниями?

– Ты не знаешь, кто я. Не знаешь, на что подписываешься. За мной ходит смерть.

Но девчонка была неумолима, упряма, как тысяча чертей. И тогда, поразмыслив и осознав, что он уже давно встал на скользкий путь, дал согласие. Хотя бы из чувства благодарности за кров и тепло. Хотя бы потому, что прекрасно понимал, что управляло лучницей. Узнавал в ней юного себя, с замиранием сердца ловящего каждый жест холодного и жестокого короля зимы, но и знал наверняка, что никогда не сможет полюбить кого-то еще. Возможно, забыться – на одну ночь, на дурную голову, в отчаянии. Но полюбить, отдать всего себя… просто не мог.

Ранним утром они покинули охотничью сторожку. Двадцатичетырехлетний Аскель Хильдебраннд, осанисто держащийся на рыжей Искре, и бесфамильная северянка Рагна, предательски краснеющая, но держащаяся сзади, в одном седле. У парня было время, чтобы подумать о многих вещах. У него было время, чтобы потерять страх и смириться с тем, что он остался один в этом большом мире, что пришла пора идти самостоятельно. Вариантов было много… скрыться на краю света, залечь на дно; скрыть свое магическое происхождение и поселиться на окраине города, чтобы просто дожить свой век. Но он был адептом Блэйка Реввенкрофта, и этот факт – приговор. Молодой чародей тронул бока лошади, чтобы вырезать ингваровцев, отчаянно пытаясь заглушить собственную боль, что сжирала изнутри.

Случалось всякое…

Блэйк видел эти воспоминания, понимал, что не имел здесь власти, но порой всей душой жаждал вправить мозги сошедшему с ровной дороги адепту. Злоба закрадывалась в сердце, царапала душу взбесившейся кошкой, но он понимал, что поздно было искать виноватых и читать нотации. Он опоздал. То, что случилось, уже произошло без шанса быть измененным в первоначальный вид. За тот год парень испытал слишком многое.

Поздний вечер, густые сумерки за окном, приглушенный свет и гомон. Десятки мелькающих теней в мрачном помещении, головокружение и резкий запах дешевого алкоголя. Скалящаяся Доротея, обнимающая сидящую на ее коленях девушку, дымок, витающий под потолком, крепкий запах опиума, которым неизменно пахла женщина с упырьей улыбкой. Тени напрочь убиты наркотиком и выпивкой, едва стоят на ногах, остро реагируют, впадают в беспорядочные связи. Нечем дышать… перед глазами – мутная мгла. Там, наверху, в комнате таверны, в которой доротеевские ребята вырезали весь персонал и хозяев, сидит на кровати одурманенный Аскель. На полу поблескивают в слабом свете свечи осколки бутылки, бокал наполовину полон чем-то очень сомнительным, крепким, выбивающим душу. Даже сквозь видение чувствуется резкий спиртной запах, подступающая тошнота и гнетущая атмосфера. Даже сквозь видение ощущения обостряются. Дверь тихо скрипит, Рагна, просеменив через мрачное помещение, садится рядом с парнем, что-то говорит, говорит настолько тихо, что не разобрать и пары слов, но по слезам в ее глазах, не затуманенным алкоголем, можно понять многое. Она сжимает запястье молодого чародея, о чем-то твердит ему, срывается на крик. Вдруг падает на кровать, прижатая к постели рукой. И пошевелиться не может.

Аскель смотрит в ее карие глаза и сжимает хрупкое плечо, давит весом. Склоняется к ее лицу, слабо соображая, но память… Он чувствует ее запах – лошадиный пот и пыль, сухой ветер, разомлевшие под жарким солнцем травы, страх. Она не пахла чабрецом и кедром. Никто не пах чабрецом и кедром, что дурманило сильнее, чем опиум и спиртное. Парень вышвырнул ее за дверь, схватил бокал, разбивая со звоном о стену, рухнул на кровать и разрыдался, словно ребенок, который неудачно упал и разбил коленку. О, если бы он отделался тем ушибом… Не колени он разбил. Сердце было навылет проколото ножом, а душа забита ногами. Ему было плохо, как никогда раньше. Он убивал себя.

Кровавый закат, раскинувшийся над лесной поляной, кроны деревьев, что горят в багровых лучах, золотые прорези облаков. Полчища сверчков, скрипящих в траве, и завязавшийся между доротеевскими чародеями и всадниками Сотни бой. Бой неравный и изматывающий, настолько страшный, что даже спустя месяцы ощущение паники закрадывается в сердце. Поддетая крепким вином Ратибор, бросающаяся на карателей, Селеста на белоснежном коне, валящая выстрелами Рагна, притаившаяся в густой кроне старого дерева и несущая смерть. Аскель с руками по локоть в крови, добивающий недобитого тяжелым ножом. Без страха и отвращения. Не обращая никакого внимания на то, что кровь все еще живого человека течет на кисти. Незнакомые лица, кричащие всадники, лязг оружия, неизбежные потери. Боль и паника. Запах опиума, исходящий от Доротеи, спиртного – от парня.

В вишневых лучах, горящих пожаром, на черном коне едет мужчина с оружием за спиной – высокий, осанистый, широкоплечий. Он с безразличным лицом пересекает поляну, останавливает вороного только перед Хильдебранндом, который все еще не замечает его, занятый карателем. И тогда, когда молодой чародей чувствует на плече руку, когда поворачивается, теряет дар речи, ведь перед ним стоит высокий колдун. Король зимы. Ифрит.

Асгерд всегда говорил, что у адепта ничего не выйдет с иллюзорными чарами. Что он не заметит обмана, поверит в увиденное. Да и как было не поверить, когда действовал сам Иллюзионист – страшный всадник Лихой ингваровской Тройки, о которой говорили не без страха и опаски? И этот обман, эта превосходная картинка берет за руку, обнимает, прижимая к себе, но отчего-то сомнения закрадываются в душу. Он не пахнет чабрецом и кедром. Он пахнет холодом и смертью. Он сам – смерть. Аскель не видит, что его обнимает преобразившийся до неузнаваемости дух – безликое существо, давно утерявшее свое истинное обличье. Но когда Рагна кричит бежать, посылая в призрачного сотенца одну стрелу за другой, когда свист тех стройных палачей жужжит в мозгу шершнем, он телепортируется, растворяясь в холодных объятиях. Чудом. Снова нечаянно живой.

Ему несказанно везло раз за разом. Он пил, как черт, выбрасывая драгоценности в качестве платы на ветер, шел в бой, слабо соображая на хмельную голову, но снова и снова входил в раж, и казалось, что он не ведал страха, что убивал без тени сомнений, играючи. Но бывало, от ужаса он вдруг забывал собственное имя, а в сознании существовала лишь упрощенная им формула, которая могла спасти, телепортировать так, что даже сенсоры Нерейд не уловят его след.

Он глушил боль и страх в выпивке, пытаясь забыться. Он осознанно убивал себя медленно, постепенно, потому что не хватало духу повеситься. Мутные картинки: петля в руке и мокрые щеки, стилет в дрожащих руках. Стилет, отброшенный дрожащими руками в сторону, очередной срыв, истерика. Запах спиртного.

Парень постепенно сдавался, понимая, что их дело обречено на провал. Не выдерживал, потому что больше не мог находиться один, и никто из тех, кого он когда-либо встречал, не мог заменить ему Блэйка. Его Блэйка. Того, кому он отдавался без остатка.

Время шло, картинки неслись перед глазами, словно опадающие листья, сдуваемые порывами холодного осеннего ветра. Аскель ломался, не выдерживая груза, что упал на его плечи в ту ночь под кантарским небом. Он уверял себя в том, что скоро станет немного легче, что черная полоса не может длиться вечно, но раз за разом обманывал самого себя и опускал дрожащие руки. Один. На всем белом свете.

Перед глазами расплылась кромешная тьма, тело будто швырнуло о камни с обрыва, свело судорогой мышцы, и пальцы сжали шерстяное покрывало. Блэйк, хрипло дыша, рывком сел в постели, растирая ломящие виски. По спине крупными холодными каплями катился пот, и его рубашка вымокла насквозь, будто сверху безымянный остряк вылил ведро ледяной воды. В покосившейся хибарке было тихо. Время приближалось к полудню.

Чародей, тихо выругавшись, поднялся, стащил с себя взмокший лен, меняя на белый хлопок. Его словно ударили по голове чем-то тяжелым. В сознании до сих пор не укладывалось увиденное – эмоции перекрывали здравый смысл, а злость на адепта паскудно мешалась со злостью на самого себя. Не отрезвила от нехорошего возбуждения ни холодная вода, ни свежий мороз этого дня, не омраченного ветром и грузными тучами, плывущими по небу. Было пасмурно, по-зимнему серо, но холод не был столь ощутим, как ночью. Возможно, там, за слоями тяжелой мглы, сияло извечно радостное солнце. Он не знал. Не хотел знать, жадно глотая обжигающий лед воздуха. Стиг и Рагна пропадали, Аскель, без сомнений, был на месте, явно не спал, прожигая взглядом потолок, и стоило к нему вернуться, сказать хоть что-то. Это было сложнее, чем оборвать чью-то жизнь.

Он шел к другому человеку, далекому от того мальчишки двадцати лет, что с отвращением смотрел когда-то на вино и понятия не имел о том, что такое зависимость. От него ничего не осталось, ведь даже те темные непослушные волосы превратились в светлый пепел, и огрубели черты лица, изменился голос – стал ниже, чуть глуше. Между ними было пять потерянных лет, и их уже нельзя было наверстать или закрыть глаза на бесследное исчезновение. Нужно было жить дальше. Нужно было помнить былое, думать о будущем и жить настоящим, поддерживая парня и не давая ему снова упасть на то дно, из которого он чудом, не без чужой помощи, смог выбраться на поверхность.

Ифрит прошел в комнатку, молча опустился на край кровати, не глядя на лежащего в ней. Пахло друидскими травами и пылью, стариной, и в этой смеси он легко различал грозу и тонкие ноты лесного ландыша. Не было запаха алкоголя и опиума. Не было запаха крови и немытых тел, конского пота, дорожной пыли и трав, страха. Паника не липла к коже жидкой грязью. Только глухая и естественная тишина страшила больше, нежели собственная смерть. Беспощадно давила на мозг, выдавая странные мысли, мелькающие в мешанине увиденного через кровь. Аскель сел в постели, коснулся его пальцев, взял за руку, чувствуя близкий сердцу холод огрубевшей кожи.

– Сколько ты в завязке? – сухо спросил колдун, не поворачиваясь.

– Дней шесть.

– Я не позволю тебе спиваться.

– Знаю, – спокойно произнес молодой чародей, не отпуская руки. На безымянном пальце едва поблескивало в полумраке платиновое кольцо. Покачивалась от движения капелька серьги в правом ухе. Он продолжил, заставив наставника повернуться к себе лицом. Смотрел прямо в глаза, давая понять, что его слова – правда. – У меня ничего не было с Рагной. Я не предавал тебя. Не смог, даже если бы захотел того всей душой. Некоторые вещи не подчиняются здравому смыслу.

Повисло неловкое молчание. Ифрит вновь не нашел слов, не знал, куда себя деть, находясь рядом с тем, за кем мог пойти на что угодно, не думая. Пошел больше месяца назад, без тени сомнений вырезая то, что попадалось на глаза. Парень взял инициативу, прижал огрубевшую руку к небритой бледной щеке.

– Блэйк?

– Да?

– Помоги мне выйти. Стиг запрещает подниматься с постели, наверняка не позволит еще несколько дней, но…

Но чародей прекрасно понимал его желания и помог встать, перекидывая слабую руку через плечи, поддерживая за талию. Набросил на него собственный плащ, пропахший терпким запахом, и не отпускал, вновь привыкая к его близости. Так было нужно.

Так было необходимо.

***

Искра охотно подставила рыжую морду с белоснежной проточиной под хозяйскую руку, зашлепала по коже бархатными губами, радостно застригла загнутыми ушками, приветствуя своего человека, которого, как ей, возможно, думалось, она могла потерять. Ифрит подкинул лошадям сена, перемахнул через заборчик загона, и Мракобес, увидев его, тут же подошел вплотную, толкая головой в живот. Исполин, на фоне которого рыжая кобылка казалась пони, позволил потрепать себя по шее, демонстративно фыркнул и столь же демонстративно развернулся к яслям, недовольно жуя сено. Было в этой зверюге нечто необъяснимое, странное. Была эта зверюга пугающе продуманной и норовистой, без страха переча самому Блэйку – столь же норовистому объекту с несгибаемым и тяжелым характером. Титан вызывал у него мрачные мысли, ибо Хорст Йенсен, вырастивший коня со стригунков, не преминул поднять руку на молодого адепта. Более того – отнял у него все, поубивав мятежников на его глазах. Черный злился, но вида не подавал. Не заметил злобы и парень, заплетающий ровно остриженную гриву.

– Не узнаешь мою Искру? – улыбнулся Аскель, ловко превращающий огненные прядки в тонкие косички. Его наставник отрицательно покачал головой и подошел ближе, опираясь на бревно ограды, стоя почти напротив него. – Ты подарил мне на двадцатилетие породистую кобылку с такими же ушками, отвалил за нее кучу денег, а она даже не позволила на себя сесть. Припоминаешь?

– Как же, припоминаю. А ведь хотел по-человечески отделаться кольцом и вечерней романтикой.

Парень легко рассмеялся, перешел к следующей косичке, не переставая улыбаться.

– Когда ты ушел, коней мне, к слову, больше не дарили, а покупать их сам я бы не стал. Но вот твоего последнего вороного, ту несносную сволочь, интереса ради скрестил с бестией и получил вот это – чистый уникум. Белое и пушистое существо, рожденное из смешанной крови двух чудовищ. Вырастил ее, выхолил, обучил. Чудная кобылка. Добрейшей души создание. Любит меня, красавица, не бросает. Где ты, кстати, нашел этого своего дракона? Никогда в жизни не видел таких огромных коней.

Колдун поджал губы, отвел взгляд, всматриваясь в белый плен Горелесья. Парень видел злобу в глазах цвета расплавленного серебра, видел раздражение. Почему-то чародея не приводил в восторг столь невинный вопрос.

– Блэйк? Что-то не так?

– Этот конь, – глухо проговорил Ифрит, – мой боевой трофей. Когда я телепортировался на Север, сенсоры уловили мой переход, и Виртанен, видимо, тут же выслал на меня карательный отряд. Их было пятеро, ничего серьезного. Трое убитых, сбежавший щенок и пленник, из которого я выбил немного последних новостей и присвоил Мракобеса, забирая его из-под носа парализованного сотенца.

– Но ты злишься. Я ведь вижу.

– Потому что не закончил, Аскель, – встретился с ним взглядом наставник и сжал руками продольное бревно, не выпускающее в лес лошадей. – Тот сотенец, которого я допросил, которого я по доброй воле отпустил восвояси, был не кем иным, как командиром карательного отряда, что вырезал вас, мятежников, в Кантаре год и месяц тому назад. Я сохранил жизнь того ублюдка, по жесту которого ингваровцы завалили Асгерда и Годрика, пропороли Танцора. Я не убил человека, который ломал твои ребра, который, черт возьми, вообще поднял на тебя руку! Если бы я знал тогда, что он с тобой сделал, что заставил пережить, вытерпеть, клянусь Богами, я бы жег его живьем, прежде переломав кости! Заставил бы в полной мере почувствовать, что значит перейти мне дорогу и замахнуться на тебя! Это не моя война, Аскель, не мое сражение, не моя история. Это не моя сказка, но я найду выродка и выбью из него душу, пойду за тобой на край света. Если ты сможешь простить мне потерянные пять лет, если простишь за то, что я оставил тебя одного, когда был так нужен, я пойду с тобой на любое дело. Я больше не позволю тебе убивать себя опиумом и вином, не позволю сидеть с петлей в обнимку и бояться смерти. Больше не оставлю. Только прими меня снова, как семь лет назад. Прими тем эгоистом, сумасбродом и бессердечным человеком, которого смог вернуть к жизни.

Парень выпустил прядь огненной гривы, осторожно сделал шаг, равняясь к Ифритом и касаясь пальцами его бледной скулы. От короткого прикосновения король зимы прикрыл серебристые глаза, выжидая ответ. Он мог принять уже любые слова. Знал, что подчинится любому желанию адепта, исполнит его волю, какой бы та ни была.

Но вместо ответа он почувствовал его губы на своих, теплую ладонь, накрывшую его руку, забытый за долгое время вкус. Замер, когда Аскель запустил пальцы в тяжелые волосы, целуя медленно, осторожно, так мягко и трепетно, что слов уже не потребовалось. Не нужно было говорить, что молодой чародей принимал его – бессердечного и холодного, словно зимняя вьюга; Блэйка, лед которого он мог растопить. Топил, целуя тонкие некрасивые губы и перебирая волосы цвета воронова крыла.

Он отстранился, заглядывая в глаза, заправил за ухо выбившуюся черную прядь. Хотя слова были не нужны, все же дал ответ.

– Я ждал тебя больше пяти лет не ради того, чтобы, встретившись, послать к черту и забыть все то, что ты для меня сделал, Блэйк. Без твоей помощи нам не справиться. Мне не справиться без тебя, и я говорю не о сражении. Я счастлив, что ты вернулся и нашел меня у беса на рогах, вытащил с того света и снова вернул в строй. За то тебе мое спасибо. Я приму тебя, кем бы ты ни был. А теперь давай вернемся и сделаем вид, что я не вставал. Боюсь, Стиг наши амбиции быстро зарежет, если узнает о таком возмутительном непослушании.

И разговор под пасмурным зимним небом расставил все на свои места.

И поцелуй, горящий на губах, дал ответы на многие вопросы, перечеркивая более пяти лет разлуки.

========== Глава пятнадцатая: «Tangirium Dara» ==========

И хотя Стиг был категорически против того, чтобы парень вставал с постели, Аскель, пользуясь случаем, неоднократно поднимался и, хромая на простреленную ногу, разминал слабеющие мышцы, привыкшие к постоянной нагрузке. Что и говорить, сам Блэйк, находя тысячу причин и оправданий, хибарку не покидал. Конечно, стоило опасаться случайного появления Сотни – слабый адепт вряд ли мог дать отпор, но вероятность этого была настолько мала, что в нее не верил и сам чародей, втайне от брата поднимающий молодого преемника на ноги и поддерживающий под локоть, пока тот пытался расходиться. Прошло уже более недели, но об окончательном восстановлении не шло и речи. Закрадывались слабые догадки: на то, чтобы окончательно вернуться в строй, у парня уйдет неполный месяц. Парень, сам то понимая, явно спешил, вынуждая наставника возиться с собой, надеясь сократить время. Стиг страшно ругался, упрекал их в том, что весь его труд, вся работа с ранениями может пойти насмарку из-за их дурости, поспешности и упрямства. Блэйк отчаянно пытался защититься и проигрывал в словесной перепалке каждый раз.

Даже несмотря на регенерацию Аскеля, которой можно было лишь позавидовать, сквозные раны и пути требовали времени и терпения. Ни тем, ни другим Хильдебраннд не располагал и теперь, вновь дождавшись ухода друида, не без помощи выбрался за порог, направляясь к рыжей Искре.

– Успеешь еще, – пытался остановить его Ифрит. – Не дури, парень, так тоже нельзя.

– Нет у нас времени, – произнес молодой чародей и, с трудом вышагивая самостоятельно, заметно хромая, вывел лошадь из загона, опираясь на огненную спину.

Колдун, смирившись, так или иначе позволял ему все. Теперь, все же не отставая от упрямца, брел за ним по снегу, возможно, излишне опекая. Парень остановил животное, ухватился за холку, опустил руку на ровную спину и выдохнул. Знал ведь, какого труда ему будет это стоить. Знал, чем подобное может закончиться, но наплевал на последствия, проигнорировав предложение помочь и оттолкнувшись здоровой ногой от земли. Искра была невысокой, аккуратной, но даже ее довольно средний рост был чудовищным для адепта двадцати пяти лет сейчас, когда он был так слаб. Он не простонал сквозь зубы, умело скрыл реакцию, но перед глазами почернело от внезапно вспыхнувшей боли в руке, и белые мушки разбавляли тот мрак абстрактными точками. Блэйк молчал. Безмолвно наблюдал со стороны и прекрасно понимал все то, что от него отчаянно пытались скрыть.

Слабый как котенок упрямец пришел в себя не сразу, но когда почувствовал, что горящая боль отступает, тронул Искру, и та медленно пошла. От движений конского корпуса неприятных ощущений не убавлялось. Он вообще держался на ней чудом, едва не сваливаясь вниз с распряженной лошади, пусть та была тихой, покладистой и простодушной. Парень сделал осторожный круг у покосившейся хибарки, остановил скотинку перед загоном, печально посмотрел вниз. Нет, давно он не чувствовал себя столь жалким. Более года – с тех пор, как бежал из захваченной Кантары, едва не лишившись собственной жизни. На этот раз ему пришлось принять помощь. На этот раз он не смог скрыть боли. Глухо простонав, сполз в руки Ифрита, с трудом удерживаясь на подкосившихся ногах. Аскеля уже не успокаивали его объятия и запах чабреца и кедра. Он был в отчаянии, когда держался здоровой рукой за плечо, чувствуя себя абсолютно беспомощным и безнадежным. Наставник молчал. Наставник мягко гладил вздрагивающую спину и тихо проклинал Виртанена, Сотню, Фельсфринский мост и собственное опоздание. Приди он раньше – Аскелю не пришлось бы страдать, держась за жизнь, когда руки соскальзывали.

Вечером, стоило лишь Стигу вернуться и подойти к парню, осматривая его, в хибарке начался страшный скандал, где больше всего страдал Блэйк, выслушивая нотации, упреки, оскорбления и не имея права возразить. Только-только затянувшиеся сквозные раны открылись снова, закровоточили. Адепт был мрачнее тучи, смотрел в темноту старых стен, а друид, ругаясь и не стесняясь в выражениях, вновь занимался простреленным плечом и бедром, обрабатывая и перевязывая все то, что вновь требовало заботы по вине сговорчивого колдуна.

– Идиот! – не унимался друид, – что ты творишь? Старый черт! Неужели за век мозгов не прибавилось? Ты уложишь его мне! Умей отказывать, дьявол! Пойми уже наконец: ты делаешь только хуже! Он не встанет раньше положенного, не вернется в строй, не начнет колдовать! Перестань все рушить и исполнять его придурковатые желания!

– Я не могу ждать! – вспылил парень и болезненно вскрикнул, когда Стиг, затыкая несносного упрямца, нарочно перетянул его руку грубым рывком.

– На счету каждый день, – осторожно начал черный, но смолк, осажденный озлобленным взглядом серых глаз разъяренного их упрямством старшего брата. Лишь мыши, бегающие под полом и шуршащие в стенах, не боялись хозяина старого дома, который стал их пристанищем более сорока лет назад.

Перевязанный Аскель молчал, не реагировал на расспросы друида, и тот, выбесившись окончательно, бросил все и ушел к себе, запираясь. Рагна же, проводящая круглые сутки в окрестных лесах, вновь пришла домой без сил и теперь спала, едва коснувшись головой свернутой ткани, служившей подушкой. Чародей остался рядом. Молча сидел на краю кровати, зная, что его адепт сейчас начнет говорить. Что, будучи довольно эмоциональным, почувствует себя лучше, если сорвется разок-другой. Однако вместо срывов и истерик, припадков и прочих фортелей он спокойно заговорил, в который раз рассматривая кольцо на безымянном пальце. В былые времена он носил много подобных побрякушек, теперь же, видимо, распрощался с ними в силу пагубной привычки. Лишь серьга и платина со сверкающим камнем – память о былом. О хорошем…

– Блэйк, я больше так не могу, – глухо произнес парень, сжимая пальцами тяжесть грубого покрывала. – Я девять дней валяюсь в постели и повинуюсь его приказам. Я безбожно трачу время, которого нет, когда мог бы уже найти Доротею и продолжить охоту на сотенцев. Мы могли бы многое изменить за каких-то пару дней! Это невыносимо! Невыносимо от мысли, что я пролежу здесь месяц, а возвращаться будет не к чему. Нас и без того осталось тринадцать из сорока. Нас и без того слишком мало, понимаешь?

Ифрит, подтверждая, кивнул. Он, разумеется, понимал эти вещи, знал, что Ратибор в качестве командира – почти стопроцентная погибель, ибо стриженная женщина с улыбкой упыря спаивала собственных ребят, не забывая предложить и опиум. У нее не было тактики и четкого плана, определенной цели. Она убивала лишь для собственного удовольствия, и молодым, слабо соображающим колдунишкам, едва закончившим обучение азам, требовался куда более рассудительный лидер, способный навести железную дисциплину и разработать четкий план, по которому количество ингваровцев начнет наверняка и систематически сокращаться. Черный не перебивал Аскеля. Он слушал, сложив на груди руки, и думал, что им делать. Время и вправду поджимало.

– Я знаю, что обязан жизнью тебе. В который раз, но обязан. Никогда не смогу расплатиться за это, да и нет той платы, что ты примешь, но опять, опять лезу в долги. Мне нельзя здесь оставаться… Нужно как можно скорее приходить в себя, бежать отсюда. Они нуждаются во мне. Последние тринадцать человек просто не выстоят. Я здорово их выручал, проворачивая фокусы с телепортациями, которые не ловят сенсоры, а теперь они наверняка несут потери, не имея на своей стороне никаких преимуществ: ни качественных, ни количественных. Блэйк, ты ведь можешь, можешь поставить меня на ноги! Можешь помочь, я знаю! Ты умеешь так много, но молчишь, скрывая способности. Когда я падал с моста, был безоговорочно мертв. Неужели ты, вдохнувший жизнь в натуральный труп, не можешь восстановить меня?

– Аскель, я всего лишь убийца…

– Всего лишь убийцы не стягивают страшные раны и не возвращают к жизни. Всего лишь убийца не мог привезти меня сюда, не мог с нуля выстроить эманационные сети, пуская по телу смешанную магию, которую, в идеале, я должен отторгать. Ты стал другим. Что-то в тебе изменилось, но чары… ты иначе эманируешь. Я не узнаю этих потоков. Что стоит тебе снова проделать тот трюк со Скрытой Способностью?

Колдун поменялся в лице, повернулся к лежащему, удивленно приподнимая брови. Да, они со Стигом говорили о феномене Скрытой Способности, кою в просвещенных кругах называют Targirium Dara – Свет Несущее. Да, они обсуждали это, и друид припоминал, что Блэйк уже не в первый раз использует этот парадоксальный метод, сам того не понимая, но откуда, откуда это известно адепту, когда он, выдержав действие противоречащих его сущности чар, едва живым лежал без сознания, только начиная проходить в себя?

– Откуда ты знаешь об этом? – не удержался наставник. – Я никогда не рассказывал тебе, ибо и сам не знал достаточно. Асгерд вообще не работает с подобным. Неужели Стиг промыл тебе мозги?

– Если я не подавал признаки жизни, это не значит, что я ничего не слышал, – фыркнул Аскель. – Ты ведь можешь этим пользоваться. Ты просто не пытался сделать это осознанно, Блэйк, но я знаю: нет того трюка, что ты не провернешь. Это не лесть. Я многое слышал о тебе, многое видел. И от факта того, что видел я на самом деле лишь малую часть, становится жутко.