Текст книги "Адепт II: Вечный Огонь (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Он отстранил его, провел пальцем по соленой дорожке, размазывая влагу по щеке. Не мог поймать взгляда, утаенного под тенью мокрых, почерневших опущенных ресниц, и приподнял бледное лицо на себя. Застеленная прозрачной пеленой болотная зелень заглядывала в его душу. Не винила, не таила ненависти или обиды. Просила помощи. Защиты от мрака, в которой увяз молодой парень. Молила о спасении.

– Аскель…

– Да? – прозвучало чуть слышно.

– Я могу поцеловать тебя?

– Ты можешь не спрашивать.

Блэйк не торопился, не доказывал в очередной раз свое лидерство и старшинство. Он мягко провел по шероховатой от растущей щетины щеке, касаясь горькой соли влажных следов. Ловил тонкими, жесткими и едва зажившими губами крошку веснушек, оглаживая хрупкую спину. Ощущал на лице теплое живое дыхание и, заглянув в эту успокаивающуюся зелень глаз, легко прижался к розовой полноте мягких губ, опуская веки и погружаясь в интимный мрак. Не нужно было думать. Нужно было чувствовать, и чародей слушал отголоски эмоций, тонущих в нарастающем желании, которое он намеревался удовлетворять отнюдь не себе. Упивался осторожностью и трепетом поцелуя, скольжением языков, той нелепости парня, что целоваться все так же не умел, чем заводил лишь сильнее.

Ему нравилось оставлять короткий влажный отпечаток на полураскрытых губах и опускать адепта на спину, чтобы сжать руками острые плечи и ласкать шею, прихватывать зубами тонкую бледную кожу и затягивать ее, оставляя мягкий розовый след. Нравилось накрывать ладонью пах, сжимая сквозь грубую ткань напряженный член, срывая первый сдержанный вздох и податливое, короткое и несмелое движение бедер навстречу руке, осторожно прося о большем. Сегодня он не будет заставлять его ждать, делать так, как хотелось в первую очередь ему самому. Он ломал собственное клеймо эгоиста. Расстегивал плотную рубашку на груди парня и покрывал поцелуями открывающиеся участки кожи, на которою просыпали солнечные брызги – редкие драгоценные камушки веснушек. Блэйк срывал их тонкими губами, оставляя мокрые, розоватые от крови следы, прокладывал пути на шелке болезненной бледности – лунного полотна, встречающего касания теплотой. И вновь случайный вздох, мягкая ладонь на его плече, чуть сжимающая от переизбытка давно позабытых чувств. Все было иначе. Все отличалось от той ночи, пропахшей крепким вином и быстрым безумием.

Зубы сомкнулись вокруг затвердевшего соска, едва нажали, срывая рваное дыхание с пересохших раскрытых губ. Болотная зелень скрыта под зажмуренными дрожащими веками, мрак мокрых ресниц не опускает тень на бледность кожи. Рука расправляется с ремнем, и язык оставляет вязкое пятно на ярко-розовом ореоле. Кончик пальца чертит мягкий путь от ямочки на груди через лишенный рельефа торс, обходит впадинку, останавливается на дорожке темных жестких волосков, уходящих под ткань на узких бедрах. И от легкого прикосновения кожа покрывается мурашками, а рука скользит по плечу вверх, накрывая шею теплотой влажной ладони. Остается лишь послушать наставника. Сесть, расставив опущенные на пол ноги, откинуть голову, зажмурившись сильнее, и пережить то безумие, сметающее влагу с приоткрытого рта, хватающего воздух, и отзывающееся учащенным сердцебиением. Остается лишь нырнуть в реку ощущений, глотнув побольше воздуха и приготовившись на мгновение умереть, накрытым тяжелой волной эйфории и непередаваемого наслаждения.

Чародей устроился на пыльном полу, оставив плащ парню. Умелым движением ловких пальцев прошелся по ровному стволу, отодвинул крайнюю плоть и отбросил уголь длинных волос назад, склоняясь ниже. Он редко занимался подобными вещами. Не мог перебороть себя и отказать в удовольствии войти в поджарое тело, но сейчас переступил через желания и заскользил языком снизу вверх, по синеве выступающих венок, смыкая губы на поблескивающей влажной головке. Теплая рука опустилась на его голову, откинула с лица мешающие волосы и сжала непослушные пряди. Адепт не позволял себе помыкать им, но все же несмело задавал темп. Блэйк не сказал и слова против. Сводил его с ума работой губ и языка, основательно вбирал в себя эрегированную плоть, и пусть его движения были неправильны, несколько неумелы и лишены особой оригинальности, у Аскеля кружилась голова.

Он дышал через рот, дышал часто и хрипло, задыхаясь от пульсирующего жара в паху. Из этого мира его выводил мужчина, что совмещал ласки горячего рта и чутких пальцев, сжимающих красивый ствол с выведенными линиями темных вен. Наставник доводил его до исступления, повинуясь и исполняя всяческую волю, работая в том темпе, который он ему задавал, уже смелее помыкая и сильнее сжимая таинственный уголь тяжелых волос.

Напряженные пальцы сжимали грубую ткань плаща, на котором творилось сущее безумие, легкие наполнял терпкий запах чабреца и кедра. Ифрит удерживал его бедра, увлеченно ласкал головку, цеплял зубами уздечку, срывая короткие приглушенные стоны. У Аскеля перед глазами плясали огни в черноте, и ноги отчаянно вело. Он был на грани. Оргазм накрывал его, выгибая, вырывая голос из горла, что низко выбирался сквозь сухие раскрытые губы.

– Блэйк… Хватит!..

Но он противоречил самому себе. Прося прекращения, заставлял движением руки взять глубже, откидываясь и зажмуриваясь, уносимый течением быстрой горячей реки, бьющей его тело о скалы ни с чем несравнимого удовольствия.

Пелена, сжавшиеся пальцы – в тяжести угольных прядей и на грубости ароматного чародейского плаща. Несдерживаемый стон, вырвавшийся из раскрытых губ и протянувшийся несколько мгновений, в которые ощущение реальности пропало. Лишь бешено билось сердце, и сковало поясницу, а на тонких губах Блэйка забелели крупные, вязкие белые капли, медленно ползущие к аккуратному подбородку. Аскель тяжело дышал и пытался прийти в себя. Просил прощения, хватая воздух, и едва ли не кончил снова, лишь увидев, как его господин, проведя пальцами по теплой сперме, слизнул ее, прикрывая серебро глаз, в которых плясали черти.

Парень не смолчал, попросил, гладя шелковистые угольные волосы, и чародей вновь подчинился его желаниям, поднимаясь на ноги, щелкая застежкой ремня и опускаясь на грубую ткань собственного плаща, отдаваясь власти адепта. Тот навис сверху, с упоением целуя тонкие соленые губы с металлическим привкусом крови, сжал пальцами его член, приносящий боль уже достаточно времени и отчаянно просящий внимания. Преемник довел дело до конца. Сливаясь в глубоком, лишающем кислорода поцелуе, уверенно и быстро работал рукой, ощутимо надавливая на пульсирующий ствол. Блэйку не потребовалось многого. Он неосознанно подавался навстречу, толкаясь в руку, хрипло стонал на ухо, цепляя губами серебряную капельку серьги и чувствовал, что скоро в нем что-то умрет, чтобы вновь воскреснуть.

Его накрыло горячей волной…

Они так и лежали рядом, теснясь, устроившись на расстеленном плаще, на котором белели вязкие капли спермы. Вновь вместе. Несопоставимое сочетание черного и белого. Сила и мягкость, железная воля и уязвимая душа. Два живых, бьющихся в унисон сердца…

Седое море шептало тяжестью волн, оставляло жемчужную пену на пепельно-сером песке. Воды тихо шептались. Чародей целовал хрупкие запястья, заговаривая отголоски боли в покрасневшей коже тонкими губами. Аскель, прикрывая глаза, принимал ласку и лишь ближе жался к любимому телу, чувствуя себя вновь девятнадцатилетним мальчишкой.

Соленый ветер моря унес старые обиды и некогда сказанные слова, разметал их над водной гладью.

Их размолвка, пролетев в соленом воздухе, утонула, навсегда опускаясь на холодное дно.

Комментарий к Глава двадцать пятая: «Черные волны, пепельный песок»

Берем печеньку в виде нцы :3

========== Глава двадцать шестая: «Козырь» ==========

Время медленно ползло, а сон все никак не шел, уносимый соленым морским ветром в неведомые дали. Кровать была тесной и жесткой, в желудке было пусто, лежать и дальше – бессмысленно. Там, за пределами избушки, открывался вид на подлунное море, чарующее мраком шелестящих вод, в коих плясали отражения звезд. Там было на что взглянуть, и коротать часы, не роняя слов и рассматривая потолок, изрядно надоело.

Перевалило за полночь, когда Блэйк, выдохнув, все же поднялся с неудобного ложа, потягиваясь и щелкая позвонками. Аскель, уже чувствуя медленно возвращающиеся к нему силы, встал следом, устойчиво держась на ногах. За дверью было ощутимо прохладно, но все же морской климат гораздо приятнее лютой зимы Севера, мягче Востока. За дверью их ждала прохлада, свежий воздух, наполняющий легкие и забирающий с собой мрачность мыслей. Парень довольствовался длинным кафтаном, несколько мешковато висящим на его отощавшем теле, чародей, усмехнувшись, набросил на широкие плечи тяжелый плащ, на котором подсыхали вязкие белые пятна. Но это было так правильно, так необходимо. Так важно сейчас, когда существовать поодиночке было попросту невыносимо. Разве что Вихта отсутствие верного друга или любимого человека не напрягало, не создавало проблем, но даже у него, одиночки и загадки, была пара верных волков.

Дверь тихо заскрипела стоном проржавевших петель, выпуская их из тесного пыльного плена на бескрайние просторы, в которых витала свобода. Жухлые травы не выдерживали поступи, вбивались в черную землю, обиженно шелестели, сетуя на нарушенный покой. Пара чародеев спускалась с холма по змейке заросшей и нехоженой тропки, приближаясь к пеплу чистого берега, уходящего под невообразимую массу соленой воды. Блэйк держал руку на плече адепта, готовый поддержать, если тому вновь станет дурно после такого рискованного перемещения сквозь тысячи верст. Адепт, к слову, чувствовал себя прекрасно, и не думая жаловаться лишь на легкую слабость в теле и все еще не окрепшую, не восстановившуюся Силу, заключенную в нем самом. Чернота почвы мешалась с песком, полностью переходила в ту седую вязкую россыпь, в которой тонули ноги, а глубокие следы, остающиеся после прошедших, медленно затягивались светлыми крупинками, перегоняемыми по берегам влажным ветерком.

Черное чудовище взвизгнуло, угадывая явившихся в столь поздний час, вскинуло голову, и мокрые змеи спутанной гривы, в которой белел мелкий ракушечник, легли на одну сторону мускулистой шеи, открывая взор огромных обсидиановых глаз. Келпи проводила их взглядом, вновь опустила морду к воде, замирая агатовым изваянием над темной гладью, в коей качались, мерцая, отражения ярких и далеких звезд. Она, как и годы назад, роняла крупные капли соленых слез, обиженная на горькую участь. Водоросли липли к ее худой спине, буро-зеленым узором полосовали блестящую шкуру чудовища, в душе которого жила вечная тоска и страшное горе.

Разрушенный пирс был уже близок, стоял на мелководье и отражался ломаными линиями в накатывающих волнах, надевших парадное белое кружево морской пены. Блэйк ступил на сколоченные доски первым, протянул руку парню, помогая и ему подняться наверх, чтобы в пару шагов достигнуть края и скоротать эту длинную ночь за созерцанием лунных дорог, пересекающих водную гладь.

Соленая масса шумела, накатывая на берег, и легкий ветер трепал волосы, мягко касаясь их. Легкие наполнялись свежестью прохладного воздуха, ноги замерли в пяди над холодной водой, и руки как бы случайно соприкасались огрубевшими пальцами – без былой неловкости и нежелания пересекаться.

Келпи фыркнула, прикрывая огромные глаза, взмахнула угольным хвостом, и чистые капли спонтанным дождем упали на гладь. Блэйк смотрел на одинокую луну, глубоко задумавшись. Аскель, равнодушный к красотам Седого, посматривал на притихшего наставника, не горя желанием провести оставшиеся до утра часы в безмятежном молчании, навевающем лишь скуку и серость.

– Если я спрошу то, что тебе не понравится, ты обещаешь не злиться? – осторожно спросил парень, полуоборачиваясь к Ифриту.

Лунный свет упал на его бледное веснушчатое лицо, запутался в светлом пепле поседевших волос и утонул в зелени спокойных глаз белым бликом. Чародей, на секунду задумавшись, лишь кисло улыбнулся, кивая головой.

– Сколько у тебя было женщин?

– Тебя это так сильно волнует? – попытался уклониться от ответа колдун, отводя взгляд. Капли воды скатывались со спутанной гривы ночной кобылы, с плеском падали, смешиваясь с соленой массой Седого бескрайнего моря. Он мог говорить о многом. Практически о чем угодно, но явно не о количестве партнерш.

– Я бы не спрашивал…

– Достаточно, учитывая тот факт, что перебирал я их с пятнадцати лет, – быстро произнес Блэйк, не сталкиваясь с адептом взглядом. О, их было на самом деле много. Счет шел на многие десятки прелестных дам, начиная от простолюдинок, чарующих добродушием и скромностью, до лиц благородных кровей – вычурных красавиц, творящих такие вещи, что даже самые горячие куртизанки отходили в сторонку, признавая собственное поражение. Да, их было очень много. Но разве сейчас это имело какое-то значение? Сейчас, когда сердце уже безоговорочно принадлежало мальчишке с болот, у которого не осталось ни дома, ни семьи, ни близких людей кроме него – более чем векового мужчины, ренегата, дезертира, короля зимы и могущественного скильфида.

– А мужчин?

– Значительно меньше, – ухмыльнулся чародей, и в душе Аскеля неприятно кольнуло. Он свято успел поверить в то, что был не первым в длинном списке ифритовых страстей. Ошибался. Наставник лукавил, и его лукавство выдавали шальные искры в полуночных глазах. – Первый, например, сидит рядом и дует губы, наивно обижаясь и серьезно ревнуя. Я пошутил, – легонько толкнул он его в плечо, – не лежит у меня душа к мужчинам, видишь ли. В голове не укладывается подобное влечение. Я никогда не понимал Хантора и скептически относился к его графам, князьям, магам и к тому же Давену, не разделяя восторга, а теперь сам по горло увяз в этом занимательном болотце.

– Но почему? – не понимал молодой чародей, никогда не поднимавший эту тему. – Почему не та же Нерейд, таскающаяся за тобой вплоть до войны, а я – безграмотная обязанность, свалившаяся на плечи? Я помню, как ты воротил нос и брезговал поначалу. Как избегал меня, пропадая целыми сутками. Стороной обходил вопросы обучения, и, так понимаю, вообще не хотел иметь со мной дело. Но ведь не послал меня к черту, сообразив, что со мной стало по отношению к тебе. Не выбил дурь из головы, подсунув девушку, не позволил связать жизнь с Катрин, не попытался перевоспитать, подчинить, как подчинил своего Мракобеса. Ты видел, ты понимал, что я зашел слишком далеко, но принял мою манию. Будь на моем месте кто-то другой, я уверен, ты бы прибил его, не раздумывая. У тебя никогда не было особых угрызений совести.

– И правильно уверен, – согласился наставник, катая ногами чертей. – Во-первых, мой любознательный, за сотню лет наступает пресыщение. Уже ни одна женщина не удовлетворяет, как бы ни старалась, потому что кое-кто вроде меня успел опробовать, кажется, уже все. Во-вторых, каждая женщина, какой бы она ни была, требует. Капает на мозги, пилит, навязывается, душит обожанием, кидаясь на шею и не понимая таких вещей, как «занят», «намотался» и «просто не хочу». Ты был открытием в этом плане, если так жаждешь знать. Обязанность учить тебя, заполнять бестолковую голову толковыми вещами переросла в интерес. Интерес – в привязанность. Привязанность заставила меня переступить через сомнения и остаться с тобой. Я не люблю объясняться, Аскель. Не люблю доказывать то, что чувствую, поэтому считай данный разговор высшим проявлением моей к тебе тяги. А теперь, если позволишь, на этой теме я поставлю точку. Есть такие речи, которые я не люблю толкать, ощущая себя как минимум совсем еще зеленой бестолочью. Мне больше сотни, парень, а это солидный возраст. Уважай старших, будь так любезен, и не задавай идиотских вопросов. Ты знаешь, что я такое, и как к тебе отношусь. Если не уверен – взгляни на сперму на моем плаще. Она, вроде, еще даже не засохла.

Адепт, не сдержавшись, рассмеялся, провожая взглядом серое перо, кое несла, качая, слабая шелестящая волна, бегущая к пепельному берегу.

Он нашел холодную грубую руку чародея, сжал ее, не переставая непринужденно улыбаться. Он о многом вспоминал, бессмысленно глядя вдаль. О том, как впервые попал в пугающий Наргсборг, до дрожи страшась мрачного хозяина – этого аристократа в дорогих одеждах, белых перчатках на красивых руках, увенчанных роскошью тяжелых колец, среди которых была и баснословно дорогая платина с прозрачным камнем, принадлежащая теперь ему – некогда мальчишке без рода и фамилии. Вспомнил, как однажды попал в темный подвал, нарвавшись на Богарта, как был спасен нелюдимым хозяином, что всю ночь потом провел рядом с ним, раз за разом успокаивая и уверяя: чудовище из катакомб больше не явится, не напугает белесыми глазами и желтыми тупыми зубами. Всплыла в памяти и та картина, когда его господин ругался с Персифалем, настаивая на том, чтобы ни о какой свадьбе не шло и речи. Потом наставник, одетый в черный бархат и серебристый мех, кружил синий вихрь в Вальдэгорской Зале, склонился над ним, готовый вернуться к Нерейд после стольких лет, но в последний момент отстранился и ушел, понимая, насколько стал зависим от мальчишки. Рисковал своей жизнью, добывая аконит, поднимал безродность и личное бремя на ноги после проклятия южан, прятал на краю света, на Седом.

На Седом он впервые открылся ему. Доверился, раскрывая тайну собственного возраста, и окончательно принял его – восемнадцатилетнего мальчишку. Принял тихого и робкого юношу, что неумолимо краснел, так часто смущаясь, понял, что отдаст за него все деньги, лишь бы уберечь от ужасов войны. Но судьба распорядилась иначе. Их обоих забросило на поле битвы, и нужно было стоять там, чтобы прочувствовать кошмар, тот страх, стискивающий душу железными когтями. Нужно было оказаться в теле самого Аскеля, чтобы понять, сколь чудовищна и разрушительна была та баталия, сколь сильно жалили спину плети на Нехалене и сколь обезоруживающим был первый поцелуй, сорванный черным господином с неумелых оскальзывающихся губ.

Потом месяц тишины. Глушь и серая безнадега. Слепота чародея и его беспомощность, его слабость после мнимой смерти у Горелесья. Выживший медленно приходил в себя, восстанавливался, а однажды, в одну прекрасную ночь, когда за окном шуршал ливень и небо вспыхивало роскошью молний, он пришел к юноше, чтобы сказать несколько очень важных слов. После – незабываемая первая близость, а за ней – ужас на улице Гильдий. Головокружительная победа. Год тишины и новая страница жизни, из которой пропал его Реввенкрофт – урожденный Хильдебраннд.

Спустя пять лет их история вновь ожила и распустилась в белых снегах. Возгорелась Вечным Огнем, что набирал силу, трещал громче, горел ярче, разгоняя мрак и плавя холод лютой пурги. Вечный Огонь уже не угасал, разгоревшись алым пламенем. Он даровал надежду на то, что скоро все закончится и Сотня уйдет в прошлое вместе с тираном, занявшим трон Объединенной Империи.

Аскель ни разу не пожалел о том, что был немного другим. Не интересовали его девушки, не интересовали его парни. Сердце занял его наставник – подброшенный Предназначением чародей, за плечами которого стояло уже сто четырнадцать лет. Его не смущала огромная разница в возрасте, контраст характеров. Легенда гласила, что противоположности притягиваются, и в их случае то сказание стало былью, что вершилась здесь, сейчас, на Седом море, в коем стояла, понурив голову, вороная Келпи с ракушечником в спутанной гриве.

Но этой красивой сказке под светом подвенечной луны не суждено было длиться вечно. Впереди – кровь и грязь, усталость и постоянный риск. Борьба за свободу и за собственную жизнь, которой угрожали мечи ингваровцев. Понимал то и Блэйк, вдруг ставший серьезным и напряженным, и парень, гипнотизирующий взглядом водную гладь. И потому они, поднявшись с пирса, все же побрели на холм, чтобы проспать несколько часов и вновь начать путь, выйти на дорогу к финальному забегу, сей исход все еще был неизвестен.

И после часов крепкого сна на вновь расстеленном плаще наступило ясное красивое утро над морскими просторами. Холодное солнце освещало пепел песка, соленый ветер все так же наполнял легкие, а Келпи бесследно ушла, скрывшись в толще вод черным призраком.

Они спешно спустились вниз, уже обо всем договорившись. Встали на берегу, а ноги вязли в светлой россыпи. Чародей, понимая, что скрывать телепортации уже нет смысла, зашептал формулу, раскаляя пальцы. Он знал, что теперь подобные переходы не вызовут у него былых бурных реакций. Сущность скильфида стоически выдерживала титанические нагрузки, и искрящийся аметистовым светом портал раскрылся низко в воздухе, приглашая в прохладу темного коридора – непостижимо длинного и удивительно короткого в один и тот же миг.

Последний взгляд на уродца-избушку, возвышающегося на холме, на черный полуразрушенный пирс, стоящий на мелководье. Шаг в льдистый аметист и свист ветра в ушах, тьма перед глазами.

А потом – свет.

Свет и ликующие крики мятежников, приветствующих вернувшегося командира, что мягко обнимал за плечи адепта, потупившего взгляд от вернувшегося к нему былого смущения.

Седое море смыло безжалостность юного Моррена Сорокопута в непроглядный омут.

Седое море выплюнуло на берег двадцатипятилетнего Аскеля с душой восемнадцатилетнего мальчишки.

***

И вновь все шло своим чередом.

Тяжелая дорога, морально и физически уставшие восставшие, постоянно пополняющиеся ряды, идущие в Эдельсберг уже не жалким подобием отряда, а целой ротой вооруженных искусников – чародеев и мастеров меча, лука, топора и еще кучи колюще-режущего всадников Сотни с завидной скоростью и головокружительным успехом.

Ингваровцы, потерпев поражение, затихли снова, и голова их командира в черных латах, Сверра, рассматривала помутневшими глазами пеструю площадь с высоты заточенного кола – уморительная шуточка юмориста Вихта. За потери сотенец заплатил собственной жизнью. Знал, на что шел, спасаясь бегством и возвращаясь к Ингвару, но был слепым фанатиком, для которого выше жизни стояла любовь и преданность монаршей чести. Виртанен ломал голову, пытаясь понять, как поступить дальше, ведь число его войска неумолимо сокращалось, а мятежники резво шли к Кантаре, завоевывая один город за другим и оставляя там своих людей, готовых сравнять с землей каждого, кто воспротивится новой власти.

На сто двадцать человек более не находилось таверн, и спать приходилось под открытым небом, сдерживая недовольство и понимая, что совсем скоро это закончится, и грязь, холод, голод и недосыпание вернутся им былой роскошью в случае победы. Если же они проиграют… что же… им будет уже безразлично. Смерть краше неволи и жизни под властью слепого тирана, почему-то насылающего своих людей, большей частью чародеев, против тех же магов, ломая мало-мальскую логику. К слову, самого Ингвара из присутствующих почти никто не видел, а те, кто хоть когда-то имели с ним дело, понятия не имели, кто он такой на самом деле и кем станет. Но в эту ночь под ясным небом, когда звезды так ярко сверкали на черном небе, на многие вопросы суждено было получить ответы.

Они разделились на большие группы, выставили охрану, меняя друг друга и урывая драгоценные минуты сна и отдыха у весело горящих костров. Огонь без устали горел под мраком небосвода, обогревая уставших людей, озаряя их серые лица, вымотанные долгой дорогой, наполненной не самыми приятными сопутствующими вроде кончающихся припасов. У костра, передав пост Эгилю, лежал и Блэйк, прислонившийся к боку верного Мракобеса, не подпускающего к себе никого, кроме нового хозяина и безоговорочного лидера. Тихие разговоры, тепло огня, слабый ветерок, качающий шпили высоких деревьев. Тени, падающие от тел мятежников, переливы лютни, на которой бренчал Ален, чудом раздобывший излюбленный инструмент, и редкие недовольства лошадей, фырчащих в глухой ночи. Аскель был рядом. Аскель уже не отходил и дремал на плотной попоне, стянутой с Искры, коя, в свою очередь, не отходила от молодого хозяина, косясь на Ифрита блестящим глазом. Словом, идиллия под звездным небом, ведь даже Доротея молчала, трезвая, как стеклышко, и не ехидничал Вихт, обнимающийся с волками у жара бойкого огня.

Ничего не предвещало прихода добровольцев. Было тихо и безмолвно, посты надежно охранялись, но Мракобес вдруг рывком поднялся на высокие ноги, сумасшедше визжа и разбивая копытом землю, перебудил всех и не желал успокаиваться, даже удерживаемый колдуном. Неладное почуяли и волки Заклинателя, выскользнувшие из его рук и ощерившие пасти в темноту, в которой тонули блики рыжего пламени. Присутствующие схватились за оружие, поднялись на ноги, готовые дать отпор. Молодой Хильдебраннд уже готов был зажарить незваных гостей сокрушительным разрядом, но того, кажется, не требовалось.

Воздух задрожал от эманации, порыв ветра поднял с белоснежного наста ворохи снежинок, и костер вспыхнул, ахнув, столь сильно, что искры, казалось, достигли макушек деревьев, стремясь коснуться черного неба и стать серебристыми звездами. Над землей, звеня и сотрясая атмосферу, раскрылся портал, роняющий нефритово-зеленые искры. Мракобес сходил с ума, не подчиняясь хозяину. Волки готовы были сорваться с места, чтобы вцепиться в глотки пришедших. Тот, кто вышел из перехода первым, поднял руки, остановился на месте, понимая, что шаг будет стоить ему жизни. За ним замерла и последующая четверка, разделяя мудрость лидера. Стоило Блэйку бросить взгляд на человека, лицо которого уродовало отсутствие глаза, как он сорвался с места, раскаляя тонкие пальцы. Пылающее лезвие, левитирующее в воздухе, застыло у горла Хорста Йенсена. Готово было снести голову того, кто вырезал тридцать одного чародея в кантарском замке Карат, кто ломал его адепту ребра, отбивая органы, а после пытался и его убить, нападая со спины. Глаза Ифрита побелели. В них полыхала та страшная ненависть, которую трудно было измерить. Аскель и сам узнал пришедшего. Узнал, но не сдвинулся с места, понимая, что если у карателя нет объяснений, наставник выбьет из него душу, убивая медленно и не без удовольствия.

– Что ты здесь забыл, ублюдок? – прошипел колдун, стоя лицом к лицу с командиром Сотни. – Отвечай, не то выпотрошу и увешаю твоими же кишками окрестные ветки!

– Я пришел с миром, – спокойно произнес Йенсен. – Я хочу примкнуть к вам, хочу помочь…

– Блэйк, остынь, – прозвучал голос Вихта, напоминающий шелест трав, – выслушай его.

– Я закопаю его живьем! – рявкнул колдун, отходя от карателя и вставая рядом с ним так, чтобы каждый мог увидеть обезображенное лицо. – Кантарская резня – его работа! На его руках кровь Войцеха, Годрика, Асгерда и Веды! Он перерезал тридцать одного чародея по приказу Виртанена, и не дадут мне солгать те, кто вышел из замка в ту ночь! С каких пор мы даем слово тем сукам, что режут нас, как скот?

– Успокойся и развей чары, – тихо попросил подошедший Заклинатель, накрывающий маленькой ладонью его предплечье. – Если ему есть, что сказать, пусть говорит. Возможно, он еще сможет искупить то, что натворил. Нет – убьешь его. Я не помешаю.

Ифрит, подрагивая от злости, сатанея, все же развеял чары щелчком пальцев, однако с места не сдвинулся, наблюдая за пришедшими в столь поздний час. Аскель молчал, глядел на наставника, пытаясь успокоиться и почувствовать себя в безопасности. Пережитое более года назад возвращалось к нему отголосками ужаса, и Хорст вселял в его душу страх. Страх, что резня повторится, и на это раз он потеряет всех, а лишь потом сложит голову сам.

Вихт стоял рядом с чародеем, готовый не позволить ему демонстрировать силу собственной кровавой мести за убитых и раненых. Без сомнений, он понимал его бешенство, но и к здравому смыслу прислушивался, понимая, что ингваровцы знают куда больше, чем они сами. Портал растаял в воздухе, вновь на поляне воцарилась гнетущая тишина. Мятежники, выжидая слов, замерли. Мракобес нервничал и бил копытом снег, злобно прижимая уши и раздраженно фырча.

– Мы пришли к вам с миром, – произнес Хорст спокойным и ровным голосом. – Пришли с информацией, за разглашение которой нам грозит по меньшей мере смерть в страшных пытках, но битва в одних рядах с мятежниками лучше, чем служение обезумевшему императору.

– О чем ты? – прищурился Блэйк, все еще не верящий не единому слову карателя.

– Я о том, что наш достопочтенный монарх тронулся умом. После смерти Иллюзиониста он сорвался с цепи и принялся вырезать собственных солдат, уверенный в измене. Ингвар начал эту войну против чародеев чародеями, а теперь, отчаявшись, казнит все без разбору, уже чувствуя ваши руки на собственной шее. Вы ведь не знаете, кто он такой. Не знаете и знать не можете, почему Виртанен начал вычищать Империю от магов, не объясняя свой ход логичными доказательствами, но мы-то осведомлены. В курсе того, что однажды, давным-давно некий колдун перешел дорогу Ястребу, и тот, поглощенный злобой, обидой и жаждой мести, пробрался к трону, начиная инквизицию. Размолвка вылилась в войну. Его обида губит вас, вырезая, а теперь он бросается на всех без разбору, чуя скорый провал.

Доротея прищурилась, вышла из тени деревьев, всматриваясь в знакомое лицо. Растянув губы в неприятной ухмылке, без присущего ей зубоскальства задала вполне логичный вопрос. Хорст знал на него ответ. Дезертировал, чтобы дать его и убедить мятежников в том, что он – не враг, а соратник.

– Это чем же ему так насолили чародеи, золотце мое? – выгнула бровь стриженая женщина, складывая на груди руки.

– Увели невесту, – ответил мягким голосом один из всадников Сотни. – Любовь превратила и без того страшного человека с темным прошлым, о котором не знаем даже мы, в озлобленное чудовище, проливающее месть реками колдовской крови.

– Но я все еще не догоняю, чем мне будет полезна слезливая история обиженного императора, – напомнил Блэйк.

– Она будет полезна тебе тем, – повернулся Йенсен, – что я знаю, как миновать стражу и пробраться в его замок. Знаю, сколько людей держит при себе Ингвар, знаю, чем орудуют его воины, и кто встанет на его место. А ведь никто из вас не ведает, что достойный монарх сейчас гниет в темнице, спрятанный от глаз всего мира Ястребом. Не дошел до вас осторожный слух, что у Эридана подрастает сынок, юный бастард, схваченный Виртаненом за шкирку и упрятанный в холод тюремных подвалов. Мальчишке уже пятнадцать, и он как две капли воды похож на благородного и великодушного отца. Он жив по нелепой случайности. Ждет часа, когда верные слуги покойного родителя придут и освободят его из мрака, в котором рыщут голодные крысы. Эдсэль станет прекрасным императором, если воспитать его должным образом. Станет тем, кого примет народ, понимающий, что в его жилах течет кровь былого владыки, при котором Север процветал и не ведал горя, если опустить глаза на перепалку с Югом.