Текст книги "Адепт II: Вечный Огонь (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

Блэйк обнаружил это совершенно случайно. На первом же привале, ночью, под куполом непривычно звездного неба, сидел перед огнем на поваленном дереве, разбирая содержимое пристроенных к уже распряженному коню вьюков и сумок. Шпинелевый медальончик с тихим лязгом выпал из рук, кроваво блеснул, ударил в кончики пальцев эманацией. Чародей и не подумал бы, сколь полезна вещица, да только позже, глубокой ночью, когда совы выбирались на охоту, а беспокойные волки притихали, прячась в логовах, рука сама потянулась к камню на цепочке и крепко сжала. Бессмысленно. От нечего делать. Кровавая тяжелая бесформенность перекатилась меж пальцами, упала на ладонь. Почувствовала трение огрубевшей кисти. И Ифрит едва ли на месте не подскочил, когда Мракобес – так он окрестил несносного, строптивого, бесовского коня – заржал, как морское чудовище, заплясал на месте и пришел, опустив голову. Колдун присвистнул. Подождал, пока титан уйдет и потер медальон снова. А потом еще раз. И еще, и еще, пока сволочное животное не схватило его поперек руки, прижимая зубами, но не кусая – лишь предупреждая взглядом страшных глаз-плошек.

Он спал под открытым небом ровно шесть суток, пока не добрался до старинного Вранова. Шесть ночей он опускал голову на жесткое седло, освещаемый рыжим светом слабеющего костра, смотрел в небо – то облачное, то ясное, то украшенное луной, то усыпанное звездами, и проваливался в глубокий сон без оттенков видений. Не чувствуя холода, голода, тела. Только пожирающую изнутри душевную боль. Боль, от которой становилось по-настоящему плохо, хотя и не думал он, засыпая каждый раз, что может быть хуже. А хуже было. И страдания овладевали им все с большей и большей силой, ломая и сводя с ума. Тысячи мыслей роем пчел гудели в голове, давя на виски и затылок, бились, жалили, выдавали все новые и новые страшные предположения. Иногда он думал даже, что его цель – мертвое тело, бережно спрятанное под футами земли или сожженное и развеянное пеплом по ветру. Стремительно отгонял кошмарные догадки, выбивая из головы дурь, и пытался освежить воспоминания, а те ускользали из рук, точно он ловил потоки воздуха, теплота которого была мнимой и сомнительной…

Да, воспоминания давно затерялись в памяти. Он смутно помнил юное лицо, голос, движения, походку. Едва ли мог хотя бы отдаленно ощутить прикосновение. Пять лет и невыносимая жизнь у скильфов сделали свое дело. И это убивало, сжирало изнутри.

Было и еще кое-что… Что-то такое, чего Блэйк не вполне понимал, но чувствовал. Это случилось на пятую ночь пребывания на Севере.

Ничего не предвещало беды. Он лишь дремал, сидя перед огнем, сложив на груди руки в мягких перчатках. Было безмолвно и безлюдно, в густом мраке не было и тени жизни – только Мракобес, понурив голову, чутко спал, улавливая звуки. Единственным, что он мог услышать, был тихий скрип мерно качающихся на слабом ветру ветвей, похожих на тощие живые тени. Огонь неустанно трещал, изредка подбрасывая в холодный воздух подвижные искры, пропадающие бесследно. Ничего беды не предвещало.

Однако та пришла. И оставила после себя вопросы без ответов.

Ифрит сорвался с места, будто в него метили из самострела. Подскочил, тяжело задышал, точно после длительного бега, и вдруг почувствовал такую дикую слабость, что не устоял на ногах и сполз на землю, спиной прижимаясь к стволу голого дерева. Дикая слабость сменилась столь же дикой болью. Перед закрытыми глазами плясали вспыхивающие точки, затылок налился свинцом, и по коже пробежал сводящий с ума мороз, от которого стучали зубы. Давило на виски. Тошнило. Выворачивало суставы и ломило в костях. Он на полном серьезе думал, что его прокляли, и он, вероятно, умирает. Но страшная боль медленно отступала, а сердце колотилось в сумасшедшем темпе, отчаянно пытаясь пробить ребра и вырваться наружу. Казалось, этот стук колотит все тело. Перед глазами плыло.

Воздействие было магическим, не иначе. Он ощущал, что внутри что-то происходит. Незначительные перемены непрерывно происходят внутри, перерождаясь в перемены значительные. И сколько бы он после того не думал, набрасывая варианты, сколько бы не пытался читать собственный организм, главный вопрос оставался для него загадкой. Единственно возможным вариантом оставались чары Сотни. Только помогало это слабо.

Боль ушла бесследно, оставив после себя страшную жажду и головокружение. Перед глазами все еще плыло, словно окружающее его пространство заволок густой, пепельного цвета туман. Однако даже потрясающей силы магия скильфов ему не помогала. Он был убийцей. Не целителем, что понимал так же отчетливо, как и то, что чем дольше он сидит на месте, тем призрачнее становится его шанс найти Аскеля. Он и без того слабо догадывался, как держится уже почти неделю, находясь большую часть времени в седле, мчась головокружительным галопом по безлюдным серым трактам. Слабо понимал, как не чувствовал усталости и голода, когда довольствовался тем, что нашел во вьюках и мог раздобыть, не особо заморачиваясь. Ему было безразлично.

Зов вел во Вранов, и он не смел этому противиться.

Вечный Огонь едва теплился.

***

Вранов встретил его окружным входом, мраком и нижними улицами, пропойц и откровенного быдла в которых было до отказа много. В узких захламленных переходах просили милостыню отчаявшиеся горожане, опустившиеся до предела низко – калеки, алкоголики и старики, в сухих и сморщенных телах которых на последней ниточке держалась намучившаяся душа. На прогнившем крыльце борделя, что само по себе было сильно сказано, зазывали воров и солдатню куртизанки, покачивающие тощими бедрами и поправляющие копны немытых и нечесаных волос. Одаривали проходящих изумительными улыбками пожелтевших зубов. И это в лучшем случае. У многих, по профессии, недоставало передних. И те, и другие утверждали: никакого триппера, герпеса и сифилиса. На это, говоря откровенно, все еще велись.

Грязь и вонь нижних улиц приводила в ужас. Там, в дворянских кварталах, даже вышеупомянутые жрицы любви выглядели иначе, сияя золотом и шелком, как знатные баронессы. Не было в той роскоши места пьяни и черни, прокаженных, от которых за версту несло мочой и самогонным перегаром. Не было там выбитых окон, бездомных блохастых дворняг, сточных канав и жутких криков по ночам. Зато были отчаянные. Безумные, жестокие, профессиональные и смекалистые. Такие, как ингваровцы. И Блэйк это подозревал.

Все играло ему на руку. И потрепанный вид, и отталкивающая внешность, и запах лошадиного пота, которым от него несло. Внушал в своих кругах уважение клеймор в ножнах за спиной, бесцветное выражение давно уже не бритого лица, заключенный в жутких глазах холод. Пугал голос, что слышался крайне редко. Подкупали деньги, имевшиеся в приличной сумме. Уже четверо суток он был постояльцем Хромого Кота. И хотя Блэйк страстно желал как следует отмыться и сбрить угольную щетину, хотя дико хотел пустить все имеющиеся деньги на добротные сапоги и теплую одежду, сдерживался, потому что знал: холеного, гладко выбритого, хвастающего роскошным хвостом волос цвета оникса Реввенкрофта кто-нибудь непременно узнает и тут же сдаст Сотне, ибо не находилось в округе глупцов, имеющих храбрость перейти дорогу Ингвару Виртанену.

Ифрит располагался наверху, в крохотной комнатушке с убийственной койкой и черным от копоти потолком. Впрочем, ему не было особой разницы, где спать. Глубоко в душе он знал, что если переживет все это, если выдержит столь чудовищные условия, то сможет спать на шелке, укрываясь мехами. И не один.

Он и сейчас был там – в том подобии комнаты, за которую платил сущие копейки. Но у отсутствия условий для жизни был несравненный плюс: окно с видом на грязный, провонявший нижний город, на вход в Хромого Кота – самую популярную таверну у всяческого рода убийц, воров, солдатни и небезызвестной ингваровской Сотни, что рыскала по всем городам и весям в поисках чародейских остатков. Были сотенцы и здесь. Блэйк еще в первый день приметил пару карателей, регулярно распивающих слабо пенящееся пиво в начале вечера и заканчивающих самогоном только под утро. Каждый раз – не без разговоров.

Пара карателей являлась в семь вечера. В семь вечера Ифрит и сам отходил от окна, полностью глушил в себе магию и спешно спускался вниз. Черной тенью он проскальзывал меж липких грязных столов, занимал место в самом дальнем углу и безуспешно слушал. Нет, безуспешно не потому, что разговор был нетрезвым. Он попросту ничего не слышал, а сесть ближе не мог – даже заглушенная эманация выдаст его в непредвиденном случае. Ему нельзя было ошибаться и рисковать. Он хотел. Но настойчиво отказывал себе в соблазне переть на рожон.

Вот и сегодня нелюдимый, безликий и неуловимый ворон сидел за столиком в гордом одиночестве, сложив по обыкновению своему руки на груди. Очертания лица казались грубее и резче, когда свеча, едва освещая стол, бросала на Блэйка острые ломаные тени и отражалась в нечеловеческих глазах. К нему не сразу подходили, а если и подходили, то возвращались, слыша отказ. Разумеется, колдун не нуждался в услугах. Он напряженно думал.

Думы те сводили с ума и выводили из строя, хотя, казалось, уже некуда, ведь вряд ли Блэйк мог так просто вспомнить, когда еще так напряженно что-то обмозговывал, пытался решить разом тысячи проблем, но не мог подойти ни к одной, бросаясь из стороны в сторону с совершенно провальным результатом. Он отрешенно смотрел на поверхность старого столика, видевшего, определенно, не одну пьяную драку, пропускал мимо ушей гомон и разговор ингваровцев, не чувствовал опасности и был полностью погружен в себя, думая, как бы изловчиться и узнать, куда же направляются всадники Сотни. Его не отвлекал шум и топот, грохот кружек о столы, похабные песенки и кошачий ор за окном. Несмотря на то, что каратели успели накидаться, а улицы накрыла полночь, нижний город не утихал и лишь оживленнее галдел, когда дворянские кварталы сковывало безмолвие, и лишь в немногих поместьях горел приглушенный свет.

К столу подошла молоденькая девушка из таверны, низко склонившись и продемонстрировав все прелести глубокого декольте. Ифрит знал, что миловидная особа, привлекающая взгляд весьма пышными формами и аккуратненьким личиком с парой чудесных наивных глазок, работала здесь первый день и с традициями была знакома плохо – невдомек ей было, что черный постоялец услугами не пользовался. Подходил к корчмарю дважды в день сам, забирая необходимое и раздавая пару скромных распоряжений.

– Не желаешь холодного пива, золотце? – проворковала наивным голосом хорошенькая особа, оправляя пальчиками складочки платьица.

Блэйк осторожно поднял на нее серые, без мистического блеска глаза, улыбнулся так, как считал, казалось человечнее. Гениальная мысль мелькнула в голове, подобно краткой, но восхитительной вспышке молнии: неожиданно, ошеломляюще. А почему бы и нет? Раз уж он и без того пошел по столь скользкому пути, не брезгуя убийствами и изъятием…

– К чему пиво, когда есть столь приятная компания? Могу ли я узнать имя столь обворожительной особы?

Девушка жемчужно и наивно рассмеялась. Когда она улыбалась, видны были ямочки на пылающих щечках. При том грудь ее колыхалась. Блэйка откровенно удивляло, что сейчас ему это было безразлично. Зато вид худого юношеского торса, принадлежащего вполне конкретному персонажу, вышиб бы из-под ног опору.

– Сначала заказик, потом имечко, – слащаво улыбнулась особа, подмигивая изумительным голубеньким глазком.

Ифрит кивнул, натянуто подняв уголок губ. Нахмурил брови, когда та ушла, и скосил взгляд на карателей. Да, если у него получится обвести деваху вокруг пальца, если удастся немного схитрить и пару раз улыбнуться, может, даже намекнуть на пару ночей в качестве компенсации за труд, то дело пойдет гораздо быстрее. Впрочем, он был готов на что угодно. Цель оправдывала средства. Без сомнений. По грязному, залитому пивом полу зацокали каблучки. Особа явилась незамедлительно, без сомнений, уже клюнув. Кружка с жутким и на вид, и на запах пивом с грохотом была опущена перед носом. Ужасающая, слабо пенящаяся субстанция пролилась, намочив ручки девушки. Реввенкрофта едва не перекосило. Впрочем, пересилив себя, он отважился на пару глотков, посматривая на местную красотку; надеялся, что пара глотков не обернется расстройством желудка: колдовать и лечить подобные неприятные мелочи было слишком муторно.

– Мы остановились на имечке, – явно не без сарказма напомнил колдун.

– Меня зовут Сара, – обворожительно прощебетала особа, – но свои зовут меня Солнышко. Зови меня так.

Блэйк сдержался, чтобы не ухмыльнуться, торжествуя. Однако выдал кривоватую улыбку и взял Сару за липкую ручку, глядя в голубенькие глазки, украшенные чудными длинными ресничками.

– Присядь со мной, Солнышко. Мне до жути одиноко.

Девушка из таверны, оглянувшись на корчмаря, присела не с ним, а на него, пристроившись на коленях и обняв за шею. Не каждый день незнакомцы были с ней учтивы. В том месте, где она работала до этого дня, ее неизменно щипали за грудь и шлепали по пышной попе. В лучшем случае. В худшем – хватали за руку и тянули на улицу, пытаясь пристроить в нагнутом положении. А здесь – настоящий мужчина. Галантный, как дворянин из верхнего Вранова.

– Могу ли я узнать твое имя? – промурлыкала Солнышко, ерзая на коленях. Безуспешно. Подобные вещи колдуна не заводили. С некоторых пор…

– Седрик, – не думая, ответил чародей, поддерживая Сару за талию. – Ты, верно, устала. Верно, куча работы и эти похабные ублюдки, распускающие свои грязные руки?

– И не говори! – охнула Солнышко, полностью попав под такое двойственное влияние черного незнакомца. – Мужланы! Скоты! И так каждый раз, Боги милостивые!

– И платят гроши… – загадочно проговорил якобы Седрик.

– Сущие копейки! – поддержала девушка, маяча перед глазами пышным бюстом, вздрагивающим при каждом движении. – А мне так хотелось купить новые перчаточки! С ними целая история!

Бабскую мишуру дезертир пропускал мимо ушей, косясь то на ингваровцев, то на жирного трактирщика, пока еще не заметившего, что Солнышко Сара вместо работы елозит на чужих коленях и откровенно давит роскошной грудью солидных размеров. Однако про перчаточки Ифрит запомнил. Все-таки ему была крайне выгодна наивность миловидной особы.

– Ты выглядишь несчастным… – тихонько закончила болтовню девушка. – Что у тебя случилось, Седрик?

– Моя история крайне длинная и занудная, – пожал плечами черный. – Несколько нехороших парней перешли мне дорогу и плетут мрачные слухи, собираясь перерезать глотку и свалить в ближайшую канавку. Потому и вынужден быть несчастным. Тебе это неинтересно.

– Что ты! – ахнула Солнышко, всплеснув руками. Блэйк усмехнулся. На этот раз откровенно. Героиня, черт побери… – Ах, если бы я только могла хоть как-то помочь твоему несчастью…

– Я не привык принимать помощь милых дам, которым, раз уж на то пошло, нужно спать на пуховых перинках в шелковом белье, а не поить пивом всяческих бездомных сволочей.

Миловидная хихикнула, глупо улыбнулась, но вдруг нахмурила бровки, вздохнула и провела изумительным пальчиком по широкой груди, опуская восхитительные глазки.

– И все же…

– Возможно… – было начал колдун, но не успел договорить, как Сара аж подскочила на коленях.

– Да? – горячо прошептала она, не веря собственному странному счастью.

– Видишь тех парней при железках? – скосил взгляд самозванец Седрик.

Девушка чуть повернулась, утвердительно кивнула чудной головкой, тряхнув золотистыми кудряшками. В волосах полыхнуло пламя слабых свечей.

– Те самые парни точат на меня зуб, правда, не знают, что я здесь. А я стараюсь понять, о чем они говорят, но и подобраться ближе не могу. Знаешь, если бы я только мог узнать, о чем они трепятся вечерами, то смог бы спокойно спать. Видишь ли, мне не спится, когда я знаю, что меня хотят прибить.

Сара послушно кивала головой и жалась ближе. Ее грудь касалась небритой щеки. Неудобств, видимо, это ей не приносило.

– Может быть, ты могла бы немножко послушать, о чем они разговаривают по ночам? Пару денечков? Может быть, тебе пригодится мой скромный подарочек – пара шелковых перчаток на изумительные ручки, а, Солнышко?

– И поцелуй, – подмигнула девушка, хлопая ресничками.

– И тысяча поцелуев по окончании этого скромного дельца.

Миловидная особа не верила собственным ушам. Пылала, словно мак в лучах солнца, и лучезарно улыбалась. Она спешно соскочила с колен, оправляя подол юбки, побежала обслуживать клиентов, точно и не отвлекалась, а Ифрит, махнув ей на прощание рукой, криво ухмыльнулся и побрел наверх, зная, что планы Сотни теперь не станут для него секретом. Такие вот простушки были куда более хитрыми и изворотливыми, нежели шпики с многолетним опытом, и их внешность, вызывающая интерес и доверие, не внушала подозрений и опасности. Оставалось лишь ждать. Вечный Огонь набирал силы.

На этот раз чародей спал спокойно.

Пара шелковых перчаток и якобы тысяча поцелуев делали свое дело.

========== Глава шестая: «Хромой Кот» ==========

В слабом свете солнца, стоящего над нижним Врановым в зените, было видно, как в захудалой комнатушке танцует в сухом воздухе пыль. Хромой Кот никогда не спал, бодрствовал он и сейчас, хотя внизу, в основном помещении, было гораздо тише, чем ночью, когда десятки вояк и проходимцев забредали в это дурное место, изъявляя откровенное намерение напиться до полуобморочного состояния. Полдень знаменателен был своей тишиной. Те самые вояки и проходимцы либо большей частью своей спали, либо опохмелялись, страдая страшными головными болями и качаясь на слабых ногах, точно былинки на ветру. Даже из комнат постояльцев можно было услышать, как на улице самые стойкие гости, героически просидевшие со стаканом до позднего утра, страдали от жадности своей, согнувшись за ближайшим углом, а то и вовсе – на пороге. Даже из комнат постояльцев можно было услышать, как старый корчмарь сонно давал распоряжения, передавая место работы до глубокого вечера жене – женщине тучной, грозной и строгой, способной собственноручно выбросить за порог каждого, кто зажмет плату за «первоклассные» услуги.

Однако Блэйка, проспавшего до полудня, разбудил не монотонный галдеж с улиц, не тошнотворные звуки под окном, даже не визг кухарки, поскользнувшейся на мокром полу и рухнувшей со всего маху на тот самый пол, а очередной сон, заставивший взмокнуть от пота и подскочить на жесткой кровати, хватаясь за охотничий нож на бедре. Он видел одно и то же уже третью ночь, да только объяснить, что именно, не мог. Помнил только чувство страха, ослепительную вспышку и всплеск воды, холод от которой ощущался даже сквозь крепкий сон. Что-то подсказывало, что видение то приходило неспроста, да только поймать его, запомнить и понять смысл он не мог. Слишком тяжело ему давалась ловля и расшифровка подобных вещей. Слишком узкая направленность была у его способностей, не коим боком не причастная к онейромантии.*

Чародей, смирившись, откинулся назад, падая на жесткую кровать, прикрыл глаза, коснулся висков кончиками пальцев и почти тут же выругался, хмуря брови. На высланный импульс он не получил никакой реакции. По-прежнему глухо, как на кладбище. Он испугался собственного сравнения. Нет, Аскель все еще не отвечал… Он казался несуществующим, и начало дня было окончательно и бесповоротно испорчено.

В мутное окно лился слабый свет глубокой уходящей осени.

С кухни слабо тянуло далеко не печеными рябчиками и вяленой олениной, но даже запах ржаного хлеба и той знаменитой мешанины в чугунных котлах, в которой лишь по великому счастью можно было найти кусок мяса, заставлял желудок истошно стонать. Это тебе не те таверны, где проводили время аристократы, цедя вино и дегустируя сыры, пробуя форель и вырезку из молочных телят. Здесь была суровая кухня, где кормили едва ли не по-солдатски – строго и без каких-либо изысков.

Ифрит едва успел прийти в себя после длительного, но омраченного смутными видениями сна, как услышал грохот низких каблучков по лестнице, ведущей прямо к комнате. Стук тот он слышал лишь единожды, но с рукой на сердце мог сказать, кому он принадлежит. Знал, что лишь единственный человек мог направляться к нему в этот час, и понимал, что придется изрядно попотеть, чтобы игра шла по его правилам. В конце концов, он был верен только одной живой душе на этом свете. Был убежден, что та душа действительно жива.

– Седрик? Я могу войти? – послышалось наивно-слащавое после дроби по дереву старой и повидавшей виды двери.

«Седрик» поднялся с постели, спешно прошагал к выходу, собственноручно открывая дверь и пропуская девушку к себе, невольно отмечая, что в полумраке она казалась ему куда более симпатичной. В свете дня видно было, что у несравненного Солнышка не самая лучшая кожа, одежда находится в удручающем состоянии – платье щедро испачкано маслом и, вероятно, тем самым кислым пивом, а чудный вздернутый носик был однажды мистическим образом сломан и вправлен не самым удачным образом. Его откровенно удивляло, что Сара считалась первой красавицей в нижнем Вранове. Он действительно видел куда более прелестных дам в этих ужасающих местах.

Солнышко головокружительно улыбнулась постояльцу, незаметным образом переплетая ручки на предплечье. Блэйк удержался от того, чтобы неприязненно вырвать руку и выставить миловидную за дверь. С глаз долой. К черту с Богом.

– О, вчера ты просил меня немножко послушать разговоры тех мрачных типов, – проворковала златовласка, хлопая ресничками, – и я самую малость подержалась рядышком. Может, шепнуть тебе пару словечек, которые я урвала? – невинно надуло губки местное чудо.

«Шепнуть пару словечек на ушко и впиться в шею, сваливая в постель, – заключил чародей. – Как же.»

– Буду безмерно благодарен, Солнышко, – выдавил из себя улыбку Реввенкрофт, усаживая «дорогую» гостью на жесткую кровать и опускаясь рядом на безопасном расстоянии. Он чувствовал ее взгляд на себе. Всегда ощущал его, но, кажется, это уже давно не приносило ему столь явных неудобств.

– Правду сказать, – разочарованно выдохнула Сара, – я на самом деле ничего не поняла, но запомнила чуточку… Те жутковатые милсдари говорили об убийствах… Говорили, что буквально пару дней назад они схватили какую-то компанию… Пытали… Один из них рассказывал, как схваченному живьем сдирали кожу… Я не смогла слушать! Отвлеклась… Ох, верно, я совсем тебя разочаровала своей невнимательностью и глупостью!

– Нисколько, – поспешил Блэйк, отрицательно качая головой, – ты все верно излагаешь, дорогая. Пытки – не для нежного женского слуха. Продолжай, пожалуйста.

Девушка вспыхнула, как мак в рассветных лучах. Роскошным жемчугом заиграла на лице торжествующая улыбка. Ифрит теперь не сомневался в правильности олицетворения этой особы с небесным светилом. В минуты детского счастья ее лицо действительно походило на лучистое золотое солнце. Он никогда не любил той миловидной красоты. Он вообще не велся на красоту. С определенных пор…

– Они сказали потом, что во главе еще какой-то компании, которая бежит от них вот уже несколько месяцев, стоит не кто иная, как Доротея Ратибор…

«Юлишь. Ты не можешь этого знать. Ты не слышала и полуслова об этой психопатке.»

– Ты уверена?

– Чтоб мне на этом самом месте провалиться! За голову Доротеи назначена огромная сумма! Ее портретики висят по всему городу! – явно задетая за живое, горячо выпалила она, возмущенно хмуря светлые бровки.

– Прости, что перебил. Теперь я весь внимание.

Сара удовлетворенно усмехнулась, потерев одну изумительную ручку о другую. Под ногтями тех прелестных ручек чернела восхитительная грязь.

– Они найдут ее. Найдут совсем скоро – идут по следу. Я слышала, что им нужно всего четверо суток. Доротея на западе, на подступах к Грюнденбержским землям… Я знаю, что за людей они ищут. Это те сволочные чародеи, которые хотят свергнуть нашего правителя. Об этом все знают.

– Чародеи столь плохи?

– Ублюдки! – вспыхнула девушка. – Паскудники были у нас три месяца тому назад и успели досмерти запытать людей! Бесчеловечные мрази!

Блэйк был до крайности взволнован. Не подал виду и заглянул в глаза Солнышка, пытаясь уличить ложь, если та будет произнесена.

– Ты помнишь, кто был среди тех безбожников?

– Нет, – опустила она глаза. Она не лгала. – Мы прятались… Они так кричали… Ведьма Доротея смеялась, как одержимая…

«Верно. Превосходное сравнение. Истинно превосходное.»

– Ты услышала еще что-то, милая? Это чертовски важно. На кону моя шкура.

– Боюсь, нет, – опустила плечи Сара. – Они были пьяны, как свиньи. Ушли только на рассвете, а они ведь нынче поздние. Я послушаю еще сегодня. Я обязательно послушаю, Седрик! Только не уходи, пожалуйста. Не нужны мне перчаточки. Даже тысячу поцелуев не надо! Мне бы… мне бы один…

– В долгу не останусь, – сыграл добродушную улыбку Ифрит и отдал прелестной ручке весьма сдержанный поцелуй. – Только будь внимательна. Это очень много для меня значит.

Солнышко, загоревшись огнем, обаятельно растянув полные губки, прижала его руку к мягкой щечке, прикрыла чудесные глазки, похожие на чистые синие озерца. Вальяжно поднявшись и оправив грязный подол, поднялась с каменной кровати и просеменила к выходу, взглянув постояльцу на прощание в глаза, читая там только восторг ее собственной персоной и самые честные, откровенные намерения. Черед разочаровываться в жизни еще не настал. Он, определенно, настанет позднее.

Реввенкрофт пересчитал имевшиеся деньги, ссыпал горсть в карман, горсть, достаточную для того, чтобы преподнести особе ее заветные шелковые перчаточки. Нет, ему не жаль было тех денег. Не жаль было и саму девушку, которая действительно здорово разочаруется и в нем, и в жизни, и в любви. Именно в любви, ведь он понимал, что за взгляд был у златовласки, задерживающей дыхание каждый раз, когда он говорил. Видел, как она вспыхивала, стоило ему назвать ее дорогой или милой. Он без угрызений совести играл на чужих чувствах. Плевать. Ради одного человека колдун готов был и на большую подлость.

– Извини, Солнышко, – сказал Блэйк еле слышно, выходя из Хромого Кота и наблюдая, как та бежала к клиенту, а ее грудь крупно вздрагивала при каждом спешном шаге. – Я не тот, кем ты меня считаешь.

***

Об осторожности он не забывал, избивая сапогами пересушенную землю Храмовой площади, узревшей за сотни лет существования Вранова тысячи дивных див и ужасных ужасов. Центр занимал огромный древний погост, огражденный кружевом металла и чернотой деревьев, недавно потерявших последнюю багряную листву, что перекатывалась по окаменевшей почве и чуть слышно шуршала, рассыпаясь в прах под ногами горожан. Высился, уходя в мутное небо цвета состарившейся осени, старинный храм северного божества, адепты которого еще не покинули этот мир. Здание теряло свою былую славу и популярность, однако уже который год стояло, созерцая ликом монолитной громады жизнь Вранова. Хладнокровно смотрело оно и на другие местные достопримечательности – неизменно бордель, торговые ряды, разношерстные лавки всех мастей и областей и новую диковинку – старый эшафот, украшенный обугленными свечами казненных. Город, как и десятки лет назад, монотонно гудел от напряжения, шума, давки и всеобщей пестроты. В городе, как и всегда, можно было остаться незамеченным, едва скрывшись в неприметных одеждах.

– Свежая рыба, свежая рыба! – драл глотку сухой старик, размахивая внушительных размеров рыбиной с мутными глазами навыпучку.

– Наисвежайшая!

– Твоя рыба сдохла пару дней тому назад, и вонь от нее такая, что глаза режет! Побойся Богов, старый черт! – донеслось с соседнего места, торговавшего тканями.

Вскоре весь торговый ряд наперебой уличал горе-поставщиков в откровенных махинациях. Спустя время словесная перепалка перешла в рукоприкладство. Как и десятки лет тому назад. Нет, здесь никогда и ничего не менялось. Воняло тогда – воняет и сейчас. Ифрит юркнул между рядами и направился в отдел побогаче – тот, что пах пряностями, сиял золотишком и камушками для дам, шелестел шелками и парчой, радовал глаз батистом и мехами. Это были исключительные купеческие ряды. Но и здесь, само собою разумеется, тихо не было.

Глашатай надрывался. Народ сердито ворчал, недоброжелательно реагируя на последние новости. Страх ходил по улицам, заглядывая в дома и пробираясь даже в постели. Ингвар наводил на северян ужас. Северяне покорно молчали.

– От имени прославленного монарха объединенной империи Ингвара Виртанена послание диктую, кое исполнять надлежит неукоснительно и праведно, честь императора чтя и с уважением к персоне Его венценосной относясь: каждого, чародея от Сотни укрывшего, чародеям содействующего и с чародеями связывающегося – казнить!

Толпы разномастных горожан плыли по узким улочкам, тревожно шептались, косились на не затыкающегося мужчину, покрасневшего от напряжения. Такие долго не держались. Теряли голос к вечеру. Блэйк открыто фыркнул на последние капризы некоего правителя, прошел мимо, направляясь к лавке, заваленной шелком и кружевом – словом, всем тем, от чего у прелестных милсдарыней шла кругом голова и слова застывали на губах, приоткрытых от восторженного созерцания искусной работы. С этого места видно было, как среди нижних, преимущественно ремесленных рядов, петляющих и переплетающихся целыми лабиринтами, зловеще высился эшафот. На том в свою очередь рвались к небу сталагмиты обугленных тел, привязанных к столбам. Ифрит много раз видел подобные казни. Видел он, как жгли чародеев-ренегатов, уличенных в измене. Бывало всякое. Но не довелось ему на своем жизненном пути узреть, как без суда и следствия жгли его собратьев, не повинных ни в чем. Он не сомневался, что тела принадлежали именно колдунам. Чувствовал.

– Их казнили уже пять дней назад, – вдруг заговорил торговец шелками и кружевами, проследив взгляд задумавшегося клиента, – ты, верно, нездешний?

– Скитаюсь, – подтвердил, вырвавшись из дум, черный.

– Наши не любят, когда жгут чародеев. Они никогда не кричат. Жуткое зрелище.

Блэйк заметил, как в глазах собеседника мелькнула странная, знакомая искра. Нет, он никогда его не знал. Дело было совершенно в другом. В чем именно – он и сам боялся подумать. Это казалось безумием. Не здесь. Не сейчас. Не после того, что сказал тот пленный.

– Выбираешь подарок даме сердца? – странный торговец как ни в чем не бывало разложил перед покупателем лучший товар. – Чулки, перчатки, чудное батистовое белье, платочки, шарфики. На любой вкус – качественный товар только у Ханса Шелкопряда.

– Не отказался бы от этой пары, – указал Реввенкрофт на искусную работу – настоящую сказку из шелка цвета насыщенного малахита, отделанную по краям невесомым белоснежным кружевом.