Текст книги "Адепт II: Вечный Огонь (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

***

Защита, на которую, по идее, и у самого Карателя вместе с Духом и Иллюзионистом не нашлось бы сил, трещала по швам, лопаясь. Сердце Блэйка отчаянно колотилось. Он уже был на нижних этажах, пытаясь укрепить чары, но ничего не выходило, и его магию некто безбожно ломал, имея все больше шансов войти в город. Мятежники уже были там. Дикими напуганными глазами созерцали эту картину, не понимая, что происходит. Только сонная Доротея, алкоголь из крови которой все еще не улетучился, посмеивалась, вышагивая по просторному помещению с глухим грохотом низких каблуков мужских тяжелых сапог. Рагна укоризненно смотрела на черного лидера, на оголенном участке шеи которого были видны следы жаркой ночи, ненавистным взглядом сопровождала суетящегося Аскеля, что не находил себе места. Ифрит колдовал и ругался, шипя проклятия и раскаляя пальцы все сильнее. Его руки источали холодный свет, что пульсирующими волнами уходил в никуда – бессмысленно и бесследно.

Ему не мог помочь гениальный Мартин. Гениальный Мартин с трудом нашел в себе силы спуститься вниз, хотя чары Агнеты делали свое дело, и не пройдет недели, как легендарный псионик встанет на ноги и найдет в себе мощь свалить Иллюзиониста. Но неделя не прошла, и ставить барьер пришлось одному Реввенкрофту. В самом деле, чем здесь могли помочь некроманты, работающие с покойниками, или тот же Персифаль – мастер южных боевых искусств, не способный ни на что, кроме сражений?

Защита вновь охнула, принимая удар, и трещина расширилась, готовая уже совсем скоро пропустить тех, кто рвался внутрь.

– Хантор! – рявкнул чародей, и его глаза, уже давно побелевшие полностью, полыхнули серебристым жутким светом, – если ничего не выйдет, сразу выводи всех отсюда! Ты же знаешь ходы под городом! Я останусь!

Некромант не возражал. Лишь сжал рукой связку ключей, на которой болтался, металлически звеня, пропуск в жизнь – побрякушка, отпирающая двери в подземелья, что лабиринтами шли из замка под Вальдэгором, выходя лишь за границами прославленной столицы.

Доротея уже смеялась в голос, хлопая в ладоши. Она бы и в пляс пустилась, отбивая ногами дробь и откаблучивая торжествующий танец, да места было маловато – мятежники толпились и ждали сигнала к отступлению, если их лидер не сможет отбить ту внезапную атаку по практически непробиваемому барьеру.

Аскель не выдержал. Выдав сложную формулу, которую мог произнести и средь ночи, если его разбудить, выставил руку, и та полыхнула тем же светом, что и у Ифрита. И хотя Сила была далеко не слабой, хотя чарами он орудовал умело и грамотно, брешь в защитной сфере не стягивалась. Не поддалась она и тогда, когда приложил свои возможности к общему делу и способный Феллин. Ничего не изменилось, когда рядом встала Ариас – нынешняя пассия пресветлой Ратибор, что за полчаса так и не соизволила заткнуться и помочь.

Парень прошипел, не выдержал напора, и капилляры на пальцах полопались. За ним практически сразу сдались и остальные, отскочив, точно облитые кипятком, и только Блэйк, сжав зубы, держался. Все еще не ломался под чудовищным напором, все еще боролся, потому что отвечал за тех, кто пошел за ним, доверяя жизни и собственные судьбы. Нахмурив брови, чародей пошел на риск. Прошептав пару строк, которые ни один из присутствующих и при всем желании произнести не мог, выплеснул прямо-таки фантастическую долю Силы, стягивая трещины в барьере, и серебро глаз сменилось огнем, который нужно было сдерживать любыми способами, отсрочивая свое единение с сущностью скильфа.

Ему уже никто не мог помочь. Он владел собой, все еще был чародеем вполне человеческого происхождения, держал удар, но в какой-то момент понял, что уже ничего не сможет сделать. Против него, вероятно, действовала целая армия, и он понял, что мятежникам пора бежать. Пора скрываться во мраке столичных подземных лабиринтов, в то время как он сам, принимая бой, встанет против тех, кто пожаловал, чтобы задержать их, дать шанс восставшим спастись. Защитная сфера не выдержала. Взорвалась, осыпавшись хлопьями, подняв бешеный ветер. Блэйк едва стоял на ногах, не прогоняя Аскеля, что держал его, не позволяя рухнуть. Глаза уже перестали гореть тем скильфским огнем, вновь приняли холодное лунное серебро. Доротея умирала от смеха.

– Уводи их, Хантор, – прохрипел чародей, тяжело дыша. – Давай, живо! Я задержу Сотню насколько это возможно.

– Я останусь с тобой, – поставил точку парень, не отпуская его.

– И я лично сверну тебе шею, – прозвучал взбешенный голос колдуна.

Хантор бросился к дверям, вытаскивая ключи, за ним, панически озираясь, рванули мятежники. Ратибор не смолкала. Ратибор не уставала злорадствовать, хохоча во весь голос, и ее смех, отражаясь от каменных стен, бил в уши гулким эхом, дребезжа.

Он не успел вставить ключ в замочную скважину. Не успел и коснуться тяжести старинного замка, как дверь, ведущая в монолитную громаду некромантского имения, открылась с тихим скрипом, и в помещение, пронюхивая воздух мокрыми черными холодными носами, вбежали трусцой серые огромные, размером с мула, волки, шикующие роскошным мехом. Мятежники обернулись, замерли на месте. Даже Доротея смолкла, вдруг словно лишившись голоса, и Блэйк поднял на нарисовавшуюся картину страшный взгляд, встречая идущего за хищными зверями. Аскель, смирившийся с тем, что ему необходимо идти, уже вернулся обратно и, вопреки угрозам, встал рядом. Из носа чародея тонкой струйкой бежала кровь, звонко капая на ледяной пол. Стояла гробовая, жуткая и неестественная тишина, от которой кровь стыла в жилах. Только чуть слышно звучали волчьи когти, клацающие по камню.

В помещение, загадочно улыбаясь уголком чуть полных губ, вошел человек низкого роста. Щуплый на вид, хилый, он, казалось, не мог выдержать даже порыва ветра – столь крайне не внушала доверия его фигура. Обтягивающие одежды: сочетание черного и малахитового, украшенный угольными перьями воротник, нежнейшие короткие перчатки на маленьких и узких кистях. Из оружия лишь металлический посох, явно не боевая игрушка, увенчанная шипастым массивным кольцом вместо навершия. Темно-каштановые волосы, гладко зачесанные назад и заплетенные в по-девичьи длинную косу, высокий лоб, бледная кожа. Спокойные светлые глаза, в которых читалась легкая насмешка, смешанная с долей ехидства. Чисто юнец. Юнец, которому перевалило за тысячу лет.

Волки, бесцеремонно обнюхав мятежных колдунов, что, откровенно говоря, большей своей частью шарахались от хищников, развернулись и засеменили к хозяину, который, без особого интереса оглянувшись по сторонам и не обнаружив чего-нибудь, на чем можно было бы посидеть, встал на месте, опираясь на посох. На удивление большинства, Сотня отчего-то не спешила вваливаться в замок, швыряясь магией, как бросали золото перед подданными императоры. Что-то подсказывало, что уже вообще никого не стоит ожидать, ибо визитер был на месте. Едва улыбался и медленно переводил беззлобный взгляд, от которого мурашки шли по телу, от одного чародея к другому, пока не остановился на Блэйке, поддерживаемом парнем и стирающим кровь с мертвенно-бледного лица.

– Ах, так этот барьер – твоих рук дело, – наконец понял визитер с внешностью юноши. – Потрясающие силы. Я был уверен, что уже никогда не встречу настоящего скильфида в этом мире.

Голос вошедшего был мягким, как шепот весеннего леса, как дуновение нежного ветра и звук распускающихся цветов. Когда он говорил, его лицо казалось еще более юным, невозможно спокойным и умиротворенным, точно не он сейчас пробил чудовищной силы защиту и безмятежно встал в месте, напичканном могущественными чародеями, как песьи уши клещами. Низкорослый, едва улыбаясь, вздохнул, опустил узенькую руку на голову одного из волков, мечтательно прикрывая глаза. Мятежники молчали. Лишь немногие понимали, кто стоит перед ними, поражая невинностью черт лица и нежными речами, что звучали, как журчание чистейшего ручейка. О книгах по обложкам не судили. Под обложку этого произведения вообще нежелательно было заглядывать. В обсидиане и малахите, в перьях неизвестных птиц сидело нечто большее, чем обворожительный юноша.

– Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? – не выдержала молодая черноволосая Селеста, прижимаясь к Алену и испытывая нешуточный страх. Сильнее страха было лишь незнание, что пугало сильнее, чем перспектива быть убитой.

– Меня зовут Вихт, прелестная милсдарыня, – произнес, точно пропел, чародей. – Это мои верные спутники – Кобальт и Оробас. Можешь поприветствовать их, но ты им, честно говоря, не очень нравишься. Они весьма тактичны и потому не говорят тебе о том сами. Вершины современного этикета, прошу заметить. Этим стоит восхищаться. Вижу, – продолжил Вихт, гладящий волков, – под крышей этого замка собрались мои старые знакомые. Что же, рад видеть. Приветствую, Мартин. Рад видеть и тебя, прославленный мэтр Вулф. Мое почтение, господин скильфид, и тысячи поклонов, пресветлая княжна Доротея. Очень счастлив этой встрече.

Блэйк, отведя руку Аскеля и выпрямившись во весь свой немалый рост так, что юнец, ведущий дружбу с лесными хищниками, едва доставал ему до груди, первым подошел к нему, учтиво склоняя голову.

– Не стоит, мой друг, – таинственная улыбка скользнула по лицу живой легенды, – отложи почести. Я пришел сюда, чтобы пойти вместе с тобой и твоими людьми. Это мой выбор. Мое решение. А если я что-то хочу, то непременно получаю, и даже самые изысканные манеры не могут прикрыть мой капризный нрав. Таков уж я.

Заклинатель Духов ударил посохом о каменный пол, и гулкое эхо ушло в отдаленные уголки холодного здания. Барьер вновь поднялся над Вальдэгором, защищая от незваных гостей.

Герой страшных сказок и пугающих легенд, древнее порождение мира и практически чистейшая магия – тысячелетний колдун, живущий в теле нестареющего юноши, стал своим в стенах вальдэгорского замка. Его спокойные и в меру любопытные волки уже в первую ночь грели роскошные меховые бока у жаркого камина, а их хозяин, сосредоточие тактичности и изысканных манер, приправленных легким ехидством, занял самую неказистую и скромную комнатку в некромантских владениях.

Теперь Вихт был с ними. Теперь на шею Сотни была заброшена петля, и совсем скоро пень из-под ее ног будет выбит.

Дни карателей пошли на убыль.

========== Глава двадцать первая: «Разрыв неразрывных нитей» ==========

«Тлеет утренний свет,

И с холодных небес

Льется вниз моя тоска.

Я ловлю ее след,

Но и след уж исчез,

Как весенняя гроза.

И погибла во тьме

Та святая любовь,

И затих мой дивный дар…

Позабудь обо мне

И пылай вновь и вновь

Для других, моя звезда!»

Черный Кузнец, «Звезда»

Вихт стал последним ключом к победе на Севере. Вихт пугал, наводил ужас на мятежных колдунов, хотя выглядел юношей и был крайне вежлив ко всем – будь то тихая Рагна, импульсивная Селеста, норовистый Давен или же сумасшедшая Доротея, что замолчала с тех пор, как легендарный Заклинатель Духов добровольно вступил в их ряды и по просьбе Блэйка стал его правой рукой и главным советчиком, будущим лидером, если что-то пойдет не так, и Ифрит погибнет. Тысячелетний северянин, казалось, видел каждого насквозь. Внешность юнца скрывала нечто страшное и древнее, что слышало души умерших и держало их на короткой ноге, пользуясь по своему усмотрению и не испытывая при том каких-либо угрызений совести. Заклинатель был тем, чье имя давно стерлось в памяти и ушло в историю. Заклинатель был тем, кто мог завалить Духа и кто пришел к мятежникам, присягая лидеру, ибо любил тешится сражениями и уж никак не мог отказать себе в удовольствии потягаться с равным по силе.

Вихт был окутан тайной. Был тем, кто с первого взгляда увидел в Блэйке скильфида и знал, как ему помочь. Живая легенда в первые же дни разделила обязанности с Реввенкрофтом, во многом приложила свою руку и однажды, обсуждая очередной ход, вдруг замолчала, поднимая на собеседника светлые лукавые глаза, складывая на остром колене узкие аккуратные руки в нежнейшей коже перчаток. Тысячелетний юноша знал о необъяснимом больше, чем кто-либо другой. Понимал любую сущность лучше, чем самого себя и, заглянув в расплавленное серебро страшных глаз, задал простой вопрос, который заставил чародея лишь подивиться, на время теряя дар речи.

– Неужели ты добровольно хочешь отказаться от силы скильфида? – прозвучал в мертвой тишине голос, похожий на шелест изумрудных трав под жарким солнцем. – Имея потрясающую предрасположенность к огненной стихии, прекрасно владея искусством магии, орудуя забытыми ремеслами ты, Ифрит, отказываешься от шанса стать легендой. Отторгаешь величайший дар. Поверь мне – немного риска, и перед тобой откроются новые двери. Я могу помочь тебе. Могу заставить скильфов прийти в этот мир и научить тебя владеть этой Силой. Не захотят добровольно – заставлю.

Блэйк потер переносицу, устало выдохнул. В этой мрачноватой комнате они были вдвоем, и никто не слышал их разговоров. Он устал. По-настоящему устал за этот день, и с вечерней слабостью смешалось отчаяние – он уже не знал, что делать со своей сущностью и понимал, что скоро станет скильфом. Татуировки на теле становились отчетливее, темнее. Огонь завладевал им. Ифрит сходил с ума, успешно скрывая дикую панику перед собственной участью, и даже Аскель не знал, сколь силен его лишь нарастающий ужас, но Заклинатель видел его насквозь. От него невозможно было скрыть подобных вещей.

– Почему ты предлагаешь мне помощь? – недоверчиво прищурился чародей. – Почему ты, живой вымысел, живущий ради себя, протягиваешь мне руку? Что тебе нужно?

– Какая жалость, – нахмурился Вихт. У него были причины быть недовольным и в некоторой степени оскорбленным. Предвзятое отношение – то, что шло с ним нога в ногу, и за сотни лет это свело бы с ума и мертвого. – Какая жалость, что ты считаешь меня столь низменным, когда я, кажется, пока не успел тебя обидеть. А не думаешь ли ты, мой дорогой скильфид, что мной могут управлять чистые намерения? Что это – мой очередной каприз и выходка души, которой уже все наскучило за прожитые годы? В моих руках столько власти, что тебе и не снилось. Одно слово – скильфы спустятся, помыкаемые мной.

– Я не хочу, – твердо выдал колдун, не колеблясь, не раздумывая. Слова отчетливо прозвучали в глухой тишине, и некоторое время единственным звуком, существующим в комнате, был лишь огонь в камине, потрескивающий и сыплющий живыми искрами, что снегом таяли в воздухе. – Единственное, что я хочу, – избавиться от этого проклятия и стать тем, кем я был. Стать прежним чародеем с былыми способностями. Ты ведь знаешь, Вихт, знаешь, как мне стать прежним. Ты хранишь мудрость столетий, и это чуть больше, чем просто легенда. Будучи скильфидом, я чувствую истинную Силу и чистокровную магию первых северян.

Заклинатель Духов растянул полные губы в загадочной улыбке, и в его светлых глазах вновь заиграло лукавство и легкое ехидство, присущее его капризной душе. Он был спокоен и непринужден, признаться, не ждал подобного поворота, считая Реввенкрофта тем, кто гнался за властью и влиянием, безграничными возможностями. Впервые за долгое время он ошибался, веря слухам, но и помочь, разумеется мог. Знал, что нужно делать и готов был поделиться секретом просто так. Просто потому, что проникся уважением к тому, кто, взяв на себя ответственность, организовал войско и двинул в сторону Востока, чтобы отвоевать чародейскую свободу и независимость, чтобы спасти магию, которую так беспощадно истреблял бессердечный Ингвар Виртанен.

– Ты ведь понимаешь, что должен протянуть еще, что лишь будучи скильфидом сможешь потягаться с Карателем, – улыбаясь, тихо произнес Вихт, переплетая тонкие пальцы и всматриваясь в глаза Ифрита. – Прекрасно должен знать, что без этого огня в тебе нет должного могущества и власти. Обыкновенный стихийный колдун. Колдун, уступающий многим магистрам в магическом искусстве.

– Понимаю, – подтвердил Блэйк, кивая головой и чувствуя, что сердце от волнения стучит под рубашкой, стремясь выскочить наружу. Заклинатель знал больше, чем кто-либо другой. Мог помочь всего лишь словом и тянул время, поддаваясь игривой натуре.

– Тогда сядь поближе, Ифрит, и послушай, что я тебе скажу, – зашелестели разомлевшие травы, и огонь в камине стал гореть мягче и приглушеннее, – запомни мои слова и в нужный момент сделай то, что должен сделать. Преодолей пределы и исполни предначертанное Судьбой, которую я вижу на годы вперед.

Пламя мерцало и едва слышно шепталось, когда Вихт медленно рассказывал чародею о том, как вернуть свою душу. Как исполнить предначертанное и избавиться от сущности скильфида, избежать страшной участи – перерождения в бессердечного бесчувственного духа, сверкающего из-под мрака черных одежд светлячками инфернальных глаз. Реввенкрофт слушал и запоминал. Ловил каждое слово живой легенды и сжимал волю в кулак, чтобы выдержать еще немного. Чтобы сразить Карателя и сдержать свое слово, которое он однажды дал Аскелю. Что бы ни случилось, он исполнит обещанное и лишь потом примется за спасение своей души.

Ибо не в жертвенности ли таится любовь?..

Им нельзя было оставаться на месте, выжидая момента, когда Ингвар не сдержится и нашлет на них столь мощное войско, что даже фантастической силы Вихт не выдержит, сложив голову в неравном бою. Нельзя было ждать, ибо с каждым днем ряды Сотни пополнялись, и победа казалась все призрачнее. Через неделю после взятия Вальдэгора полсотни колдунов, рассевшись по коням, двинули на Восток, пробиваясь через снежные заносы и лютые вьюги, выдерживая мороз и голод, усталость и бесконечную борьбу со сном. Впереди, осанисто держась в седле, неизменно ехал Блэйк на титане Мракобесе, что таранил путь для более слабых лошадей. За ним – целая вереница, которую замыкал второй новоявленный лидер: сидящий на Кобальте Заклинатель духов, за которым, не отставая, бежал лютый Оробас, принюхивающийся к тревожному воздуху.

За эти дни изменилось слишком многое. Аскель вновь молчал, погрузившись в себя с головой. Все вспоминал, как его наставник грозился ему свернуть шею за непослушание, как взбесился тогда… Ему ведь двадцать пять лет. Он взрослый человек, который может, нет, должен иметь свое мнение, а Ифрит ломал те права исключительно паскудным образом. Требовал безоговорочного подчинения, неустанно командовал и раздавал приказы, прислушиваясь лишь к мнению Вихта. Парень ревновал и злился. Шипел и искренне хотел безбожно напиться как в былые времена, чтобы уже ни одна проблема не казалась существенной. Они были слишком разными. Слишком непохожими друг на друга: ночь и день, лед и пламя, весенний дождь и могучий северный кедр. Черное и белое – странная пара молодого чародея и более чем векового мэтра магии, адепта забытых искусств. Чем дальше уходили они, чем больше верст оставляли за спиной, тем тяжелее им давалась совместная жизнь. Меньше поцелуев и объятий. Меньше признаний и трепетных взглядов, прикосновений. Одна ночь за два месяца и тысячи несказанных слов. И если Реввенкрофт был тем, кем являлся и семь лет назад, то его восемнадцатилетний мальчишка вырос в двадцатипятилетнего мужчину, напичканного принципами и заскоками, тягами к спиртному и опиуму.

Аскель не знал, что с ним происходит. Он так ждал его, хранил верность более пяти лет, не позволяя себе и думать о ком-то в качестве пары, а теперь почему-то не находил в наставнике того, кого так сильно любил. Не находил в нем былого холодного спокойствия, той сущности, что источала силу и уверенность, чувство защищенности, покой. Не понимал, что изменилось, но был уверен, что их союз слишком хрупок. Он попросту не мог прийти к выводу, что их единство безжалостно рушат навалившиеся проблемы, которых не выдерживает Ифрит. Он боролся с проклятием, рисковал собственной жизнью, командовал пятьюдесятью мятежниками и ночами не спал, ломая голову над тем, как не понести потерь при очередной схватке. Отдавал себя этому сражению без остатка, прикладывая максимум возможностей. В самой ожесточенной схватке думал не о себе… за адептом присматривал, готовый убить каждого, кто потянет руку к его жизни. А он был так слеп. Все еще молод, глуп и импульсивен. Лишен того спокойствия и рассудительности, что были присущи его господину.

Рагна видела лишь то, что хотела видеть.

Она отказывалась в свое время замечать то, как черный человек держал руки молодого чародея, как Аскель в свою очередь под звездным небом бросился ему на шею, осыпая благодарностями, счастливый оттого, что Блэйк вернул ему магию, сотворив чудо с силой Tangirium. Лучница до последнего не верила в то, что он любит его, что испытывает к нему чувства, которые намного сильнее, чем просто отношения наставника и преемника. Зато их недомолвки, их словесные перепалки и холодные взгляды, которыми они друг друга осаждали в последнее время все чаще, она ловила с замиранием сердца и ликованием души. Да, Рагна видела их поцелуй и многое слышала, проходя мимо комнаты в некромантском замке. Многое понимала из того, что ей довелось узнать, но знала также: если парень вдруг останется один, если колдун его бросит, окончательно разругавшись, она не отвергнет предателя. Слишком сильной была привязанность к молодому мятежнику. Слишком противоречивой и не поддающейся осмыслению…

Выжившие брели в белом плену и чувствовали усталость после очередных суток пути на крепком морозе, но молчали, не смея жаловаться. Вихт бодро семенил на огромном волке, огненно-рыжая Агнета держалась за густой мех титанического медведя, которым стал ее Эгиль. Хильдебраннд молча ехал на Искре, делая вид, что не чувствует спиной взглядов Рагны. Рагна откровенно пялилась, сама того не замечая. Хмурые некроманты плелись следом на отощавших лошаденках, не без интереса посматривая друг на друга, и в гордом одиночестве плыл по снежному лугу черный норовистый чародей на черном норовистом коне – аспидное чудовище на горизонте, ведущее к заветной Кантаре, в которой все началось, чтобы положить конец начатому. Из его мыслей не выходили слова Заклинателя Духов. Он ждал нужного момента, пожалуй, больше, чем самого свержения Ингвара Виртанена.

Было и еще кое-что. Кое-что такое, что мог понять только Ифрит, уже некогда сталкивающийся с грязнокровной эманацией. Быть может, почувствовал то и таинственно улыбающийся Вихт, но ни тот, ни другой предположений не озвучили. Некая троица брела за ними по пятам и не числилась в чародейских рядах. Она не владела магией и не могла применить даже самого нелепого заклинания, но в себе держала нечто такое, что отличало ее от простых людей. Блэйк не отваживался поверить в смутное предположение. Слишком хрупок и невесом был тот след, что он заметил уже в который раз за дни изнурительного пути к былым границам могучих Империй…

Так или иначе, та троица не могла напасть. Та троица прекрасно была осведомлена о том, кто командует мятежниками. Делать основательные выводы было рано, стоило дождаться, когда загадочная группа сама выйдет на свет из тьмы, показав лица. А пока их путь, лежащий на Восток, продолжался. Сумерки лениво опускались на Север, окрашивая ясное небо в глубокую ночную синеву, украшенную каплями мерцающего серебра, и впереди маячило нечто такое, что могло стать временным пристанищем.

Откуда было знать Аскелю, что это место во многих смыслах станет его кошмаром?.. Кошмаром, за который он еще долго будет винить себя и свой нрав.

***

***Блэйк натянул поводья, и Мракобес, фыркнув, встал на месте, прерывая увлеченную крупную рысь, которой без устали шел весь вечер – до глубоких сумерек. За ним осадила коней и длинная цепь мятежных колдунов. Скакуны тяжело дышали после очередного забега по бескрайнему белому плену, огромные волки Вихта, казалось, остановились после непринужденной прогулки. В то время Эгиль позволил хрупкой Агнете сползти с загривка вниз, прыгая сапожками в ворохи снега, и сам, зажмурившись, сжав зубы, вновь перевоплотился в того огромного бородатого мужчину с жутковатыми ястребиными глазами, от которого неизменно пахло мокрой псиной.

Аскель без сил сполз с огненной Искры, взял ее под уздцы и медленно повел, двигаясь за лидером, что сейчас явно был не в духе, хмуря брови и поджимая губы. Что-то вновь тревожило его, или же какие-то мысли пожирали сознание, сводя с ума, но он был мрачнее грозовой тучи, и даже его аура казалась враждебной и темной, отталкивающей. Разумеется, он мог спросить, в чем дело, мог бы успокоить, всего лишь обняв и по-своему приласкав, но не сделал и шага вперед. Все так же брел следом. Знал, что едва ли не все чародеи в курсе их более чем близкой связи, но мог показать то лишь перед Рагной, которая ему наскучила. Здесь же молчал и скрывался, сливаясь с толпой. Ко всему прочему, он люто ненавидел насмешки Доротеи по этому поводу.

То место, в которое они пришли, уже не было селением. Избитые погодой и временем домики не таили в себе и тени жизни. Печальная картина: разбитые плетни и оторвавшиеся ставни, выбитые окна, провалившиеся крыши. Едва живые амбары и овчарня, готовая вот-вот рухнуть. Все – в ясном свете приближающей ночи, что укрывала звездным плащом окрестности, перекрашивая лазурь небес в кобальт, белизну снега – в холод голубых тонов. Крепчал мороз, стояла тишь и непроглядная глушь, разбавленная храпом и редкими взвизгиваниями лошадей, тихими разговорами мятежников, измотанных дорогой и суровой северной зимой. У них не было сил ругаться и делить территорию, выбивая уголок получше. Они молча побрели по закоулкам, пристраиваясь на ночлег, и только Вихт в первую очередь настиг притихшего лидера, оценивающего эти места тяжелым взглядом серебристых глаз.

– Ты чувствуешь? – чуть слышно спросил Заклинатель, сидя верхом на гигантском волке и потому почти равняясь с Блэйком в росте. – Трудная будет ночка. Это фортели самой магии, которую не подчинит ни один из нас. Иллюзионист уже был здесь.

Ифрит, безоговорочно соглашаясь, кивнул, спрыгивая с Мракобеса в мерцающий снег, истошно скрипящий под тяжестью его тела. Парень уже брел в ветхий покосившийся домишко, едва выдерживающий частые капризы непредсказуемой природы. Его плечи осунулись, он уже не держал осанку, сутулясь и при том выглядя еще ниже. Чародей тот дом приметил и принялся распрягать вороного исполина, закидывая снятое тяжелое седло на плечо. Вихт все еще был рядом, наблюдая за подозрительным селением, в котором не было ни единой живой души. Даже мыши покинули эти края. Здесь царило кладбищенское безмолвие.

– Не все то призрак, что витает и охает в печные трубы, – спокойно произнес тысячелетний, теребя шерсть Кобальта, пронюхивающего враждебный воздух. – Вопреки стереотипам, существуют более сложные вещи. Присмотри за своим мальчиком. Он слишком уязвим для подобных вещей.

Как ни в чем не бывало, Заклинатель тронул волчьи бока и, тихонько напевая, побрел вглубь улочки, уходя на окраину. Следом трусил Оробас, оставляя на снегу огромные следы мощных когтистых лап. Мракобес фыркнул, чувствуя магию, мордой толкнул хозяйскую спину, приглашая приличия ради стянуть сводящую с ума узду. Лишь получив желаемое, сволочная скотина развернулась и побрела неизвестно куда, прижимая породистые уши.

Блэйк выдохнул. Ночь и вправду обещала быть тяжелой.

Он явился в тот держащийся на честном слове домик лишь тогда, когда ночь накрыла мертвую деревеньку, сгущая тени и пугая разыгравшимся воображением. Было дьявольски холодно, благо, безветренно. Парень, укутавшись в плащ, сидел в углу, отчаянно борясь с ознобом с помощью магии. Его было едва видно в непроглядном мраке, и только тогда, когда по щелчку тонких пальцев под потолком загорелись бледные огоньки, снегом показались короткие волосы, поседевшие совсем недавно. Аскель не реагировал. Крепче укрывался, обнимая колени, и прятал нос в меховом воротнике, что уже не грел. Ифрит опустился рядом, набрасывая на плечи преемника собственный плащ – тяжелый, длинный, насквозь пропахший чабрецом и кедром, смесь которых перебивала даже конский пот. Было до жути тихо, и лишь изредка поскрипывал сам домик, из последних сил не обваливаясь, чтобы сравняться с землей. Они сидели на расстоянии – спрятавшийся в тканях адепт и скильфид, накрывшийся вытертой попоной. Не будь того скрипа досок – было бы слышно, как под звездным небом перекатываются от легкого дыхания воздуха, звеня, колючие снежинки.

– Не веет от тебя жизнерадостностью в последние дни, – заметил Хильдебраннд, всматриваясь в пугающую темноту, что таила сотни секретов. – Что тебя беспокоит, Блэйк? Почему ты молчишь и уходишь раз за разом? Все чаще…

– Трудное время, – прозвучал в глухой тишине низкий бархатный голос. – Я не скрывал от тебя того, что неистово ненавижу ответственность и кучу работы, которую мог на себя взять кто-то другой. Просто я начинаю уставать. Знаешь, это дает мне надежду на то, что не все человеческое во мне погибло. Что я еще поборюсь за себя. Выстою.

Парень кисло улыбнулся. Нет, что-то было не так. Реввенкрофт, без сомнений, нечто утаил и не договаривал, выдавая изо дня в день одну и ту же причину собственной хмурости и той смертельной усталости в глазах. Да, борьба с огнем скильфов, да, ответственность и изнурительный путь, но… Аскеля осенило. Почему-то эта мысль показалась ему правильной. Наиболее вероятной.

– Ты ненавидишь их всех, – выдал он просто. Так легко и не задумываясь, не ломая голову над причинами. – Ты ненавидишь их, и это сводит тебя с ума. Они верят тебе, идут следом, доверяя жизни, а тебе это безразлично. Ты хочешь все бросить и уйти туда, где тебя не тронут. Где будет так же тихо, как и в Наргсборге.

– Ты не знаешь, что такое моя ненависть, – беззлобно произнес колдун, провожая взглядом танцующие под потолком огоньки. – Понятия не имеешь, чем она измеряется и чем изливается, неподвластная контролю.

–… И меня ненавидел. Точно так же, как и их сейчас. Потому был холодным, как камень. Хмурым, как грозовая туча.

Блэйк обернулся, и навязчивая прядь упала на мертвенно-бледное лицо в призрачном свете колдовских огоньков. Ему не нравился этот разговор. Не нравился тон парня и ход его мыслей, что упорно шли далеко не в нужное русло, обманывая его и уводя не в то течение. Он не хотел конфликтовать. Никогда бы не стал провоцировать.

– Ненависть была бы слишком сильным чувством по отношению к безродному мальчишке с болот, который и без того всего лишился и попал черт знает куда, черт знает к кому. Не пытайся меня злить, Аскель, не выйдет. Не испытывай мое терпение.

Парень поднялся с пола, сбрасывая пахнущий чабрецом и кедром плащ. Тот, тяжело скатившись по плечам, спине, глухо упал на пыльные доски. Молодой чародей повернулся, встречаясь с ним взглядом. Болотную зелень туманила предательская влага, все еще не стекающая по болезненно-бледным щекам, ведь он был слишком горд. По крайней мере, был в том уверен, запутав самого себя из-за тысяч мыслей и нежелания обращаться к наставнику при всех. Его кошмар набирал силу. Обращался в жизнь.