Текст книги "Адепт II: Вечный Огонь (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

========== Глава первая: «Дезертир» ==========

Голубая вспышка молнии ломаной линией ударила из ниоткуда, пробив черноту неба, осветила холодным светом левую часть замка и растворилась во мраке. Низкой волной прокатился гром. Закололо в кончиках пальцев, излишне раздражая, слух уловил отдаленный глухой шорох, и первые крупные капли жирными темными пятнами отпечатались на каменной плитке. Опавшая листва зашелестела. Замковый двор накрыл сплошной ледяной ливень.

Одежда вымокла мгновенно.

Собственно, сил бежать еще уже не осталось. Только бы доползти до крыльца и подняться наверх, в холодную, пропахшую влагой и плесенью башню, преодолев несколько сотен обшарпанных ступеней, а там уж без сил упасть ничком на жесткую кровать и забыться. Только бы пережить очередную ночь, чтобы начать все сначала. Изо дня в день.

Вода смывала с безжизненных плит скудную листву и редкие песчинки, делала стволы кривых деревьев темнее. Кора разбухала, напитываясь влагой, в очередной раз принимала на себя частый каприз абстрактной природы этого абстрактного места. Потемневшие башни замка уходили в небо, терялись в грозных и нелюдимых тучах, освещаемых холодными всполохами. Фундамент дрожал. Пальцы выворачивало.

Не было смысла бежать. Он промокал едва ли не каждый день, и сегодня стоило сказать спасибо всем существующим Богам за то, что ливень накрыл замковый двор лишь к ночи, когда ему было дозволено подняться к себе и рухнуть в объятия мертвого сна, лишенного видений и вообще всяческих ощущений. Даже сейчас его единственной мыслью была надежда на то, что утром погода утихомирится. Видимо, надежда была бессмысленным самообманом, которым он тешил себя уже изрядно долго.

Он лишь бессильно выругался и отбросил потяжелевшие волосы, закрывающие обзор. Он привык к смирению, потому что Сила этого мира была куда более могущественной, чем то вообще можно было представить. Ему оставалось лишь собирать остатки воли в кулак и брести вперед, но не потому, что так хотелось, а потому, что существовала необходимость. С наступлением темноты узник потерянных духов обязан находиться у себя. С наступлением темноты из замкового подвала выбираются вещи пострашнее ливня и могильного холода древних стен.

Мужчина лет тридцати – очень высокий и прекрасно сложенный – пересекал двор, как призрак в густом тумане, сквозь плотную пелену неутихающего ливня был различим только нечеткий, но крупный черный силуэт, плавно двигающийся даже несмотря на нечеловеческую усталость. Да и не был он человеком. Разве что нелюдем с чудовищными способностями и страшными глазами, при взгляде в которые любой порядочный человек плевал через плечо и стучал по дереву, надеясь отвадить страшную беду. Нелюдь ненавидел свое призвание владеть Силой и распоряжаться ей, ведь именно Сила стала корнем всего зла, что происходило в его жизни. Без нее не обошлось и сейчас. Ибо нелюдем был Блэйк Реввенкрофт, Ифрит, овеянный дурной славой, чернота которой только нарастала, как снежный ком, пущенный с горы. Сначала отшельническое существование, потом бесчеловечность на Юге – те сожженные церквушки, а после и вовсе край – да где же это видано, чтобы мужчина отказался от женщин в пользу безродного мальчишки, которому тогда и двадцати не сравнялось? Словом, сплошной грех – страшно подумать…

Ну да и черт бы с ним. Кому какая разница теперь, когда он бесследно исчез одной теплой летней ночью? Когда закрыл за собой Переход и отгородил себя от жизни настоящего, материального мира? Может, о нем уже забыли. Похоронили, опустив в землю пустой гроб. Он не думал об этом. Сходил с ума первое время, метался, не находил себе места и глушил боль в нескончаемых тренировках, а потом время взяло свое, и тревоги покинули сердце. Блэйк потерял счет дням, запутался, сбился. Ему не снились сны – усталость сводила с ума. Воспоминания… Воспоминания оживляли боль, что распускалась кроваво-красной розой и шипами колола в самую душу, полосуя вдоль и поперек – на ленты.

Ступенька за ступенькой. Шаг за шагом. Двери, знакомые до боли, до тошноты, отвращения. Выводящий из себя скрип, приветствующий ржавым тонким голоском. Все те же каменные стены, голый пол и скудная мебель. Холод. Сырость. Досаждающий запах плесени. Все против человека жаркого пламени, которого угнетала эта влага. Все против Ифрита.

Чародей бросил равнодушный взгляд на комнатку, проплелся к окну, приваливаясь плечом к холодной стене. На серый пол лился слабый, едва живой свет двух лун, выглядывающих из-за чуть расступившихся тяжелых угольных туч, которые словно грузная скотина медленно плелись по небу. Вскоре исчез и он, погрузив помещение в кромешный мрак, в котором было трудно дышать. Единственное, на что нашел силы Блэйк – раздеться и упасть, согревая изнутри продрогшее тело. Изо дня в день. Снова и снова.

За окном шуршал ливень, слышались отдаленные раскаты грома и изредка вспыхивали слабеющие молнии, освещающие стену с подвешенными лаковыми ножнами да спинку кровати, на которой покоилась белая легкая ткань рубашки со скромной десяткой пуговиц. Чародей не влез бы в нее и при всем желании. Ловко сшитая материя принадлежала отнюдь не ему.

По обыкновению он не позволял себе прикасаться к ней ни при каких условиях. Даже спустя столько времени ему казалось, что она пахла грозой и ландышами, растущими в тени деревьев. Иллюзия аромата будоражила сознание, освежала память, оттенки ощущений, которые забывались. Иллюзия аромата была последней крупицей, напоминающей о том, кто он, откуда, и кто, возможно, еще ждет его, приняв якобы траур по якобы погибшему. Крупица былого висела на спинке жесткой кровати и звала притронуться хоть на мгновение.

И почему-то именно сегодня он не уснул сразу же, едва коснувшись головой свернутого плаща, а уперся взглядом в раскрытое окно, за которым шумели ледяные потоки воды и вспыхивали далекие молнии. И почему-то именно сегодня его рука дрогнула, потянувшись к легкой белой ткани, прошлась по ней пальцами, разглаживая складки батиста, с каким-то странным чувством сжала. Несмотря на принципы, он смотрел в окно, на сплошную стену дождя, прижимая ткань, словно та была последним шансом не сойти с ума и выбраться. Несмотря на потребности собственного организма, он не уснул сразу же, а немного позднее, потратив время на размышления и воспоминания, воспроизводя их снова и снова.

Стоило только закрыть глаза, вслушаться в звуки грозы и ощутить смешавшийся запах озона и той самой батистовой рубашки, как внутренности сжимались от осознания того, что он отрезан от мира и всего, что в нем находится. С волнением и подсознательными страхами сливалось тепло, идущее по всему телу до кончиков пальцев ног плавными волнами. Воспоминания нахлынули, картинка собралась из сотен осколков. Блэйк решительно был настроен бросить несчастную материю куда подальше, но не мог почему-то разжать пальцев.

Он так и уснул – в свете едва живых лунных лучей, под шум слабеющего ливня, вдыхая иллюзию аромата, который различил бы из тысяч подобных. И образ, медленно стирающийся из памяти, смутно стоял перед глазами.

***

Над Кантарой погибали летние ночные сумерки. Прохладный, сырой утренний воздух отрезвлял от головокружения, прояснял разум, но от этого становилось лишь паскуднее. Всю ночь моросил мелкий дождь, шрапнелью бил по крыше, навевая сонливость и спокойствие, чувство защищенности, однако нашептывай предания вечности он и неделю – чародей, не сомкнувший за эту ночь глаз, не уснул бы, отдавшись легким и безмятежным снам или более привычной ему маленькой смерти без ощущения собственного тела.

Парень спал крепко, хотя сегодня это явно не входило в его планы. Пристроившись под боком, опустив голову на плечо и повернувшись к груди, мирно спал, получая то самое чувство спокойствия и защищенности отнюдь не от дождевой мороси по крыше, глянцевой листве и окнам. Эта ночь его вымотала. Вымотала насмерть, до полного изнеможения, так, что тело отказывалось слушаться, и столь нежеланный сон цепко уволок за собой в незыблемые чертоги без надежды отпустить по крайней мере до полудня. И от созерцания безмятежного, спокойного юноши на душе становилось гадко. И от осознания того, что через несколько минут его придется разбудить, а потом и вовсе покинуть, бросить, ожившее сердце сжималось, густо обливалось кровью и тупая боль тянула грудь, словно незаживающая рана, уродующий шрам, который не затягивался.

Сумерки тлели слишком быстро. Некогда свинцовые, пасмурные и не по-летнему холодные, угрюмые и нелюдимые они безвольно серели, светлели, все меньше и меньше одаривая глянцевую листву спокойными тонами бархатного пепла. Морось все не унималась, настойчиво шуршала по вымокшей траве, пригибая ее к почерневшей земле. Из чуть приоткрытого окна тянуло сырой свежестью, холодящей кожу.

Нет, не так все должно было закончиться! Не так, черт возьми! За что они вообще боролись? За мирный совместный год? За спокойные три с половиной сотни дней без ежеминутного риска и страха быть убитым? Ради чего пришлось пролить столько крови, столько пережить, вытерпеть?.. Он решительно отказывался соображать что-либо по этому поводу. Искренне хотел впасть в ребячество и поверить в чудеса, переступая через родной сердцу скепсис. Но и сидеть на месте больше не мог. Нет, дело далеко не в том, что ему надоело коротать дни в наиприятнейшем обществе, жить нормальной, человеческой жизнью, нет…

Просто, видимо, не может быть все так хорошо, не может быть так, чтобы ему дозволено было остепениться и заняться собственной жизнью, обеспечить достойное мирное будущее адепта. Вести обрушились на голову, как снег в летний полдень. Из жара бросили в холод, сковали, швырнули о стену, превращая в густое месиво. Не прошло и года, как старые враги зализали раны и выползли из укрытий. Не прошло и года, как половина юга захотела отплатить за пролитую кровь, и даже сама Нерейд вновь взялась за него, отсиживаясь на Юге.

А он и не удивился, когда его едва ли не зарезали в переулке. Когда потом, чуть погодя, до него дошли вести о сумме за собственную голову. И понял, что не сможет защитить самое дорогое, что у него было. Попросту не найдет сил, чтобы дать отпор всем недоброжелателям. Понял, что находясь рядом, ставит под смертельную угрозу, подвергает опасности свое самое слабое, самое уязвимое место, что сейчас мирно спит на плече, согревая участок кожи теплым, глубоким дыханием едва приоткрытых губ.

Чародей знал, где искать силы, да такие, с которыми он даст фору архимагистрам. Долго думал, принимал решение, и все бы ничего, но одно «но» решительно рушило все планы. Ломало. Сжирало изнутри угрызениями совести и нежеланием уходить. Сводило с ума, лишая покоя и сна, способности здраво мыслить и думать о чем-то конкретном. Но оставаться на месте – рисковать. И собой, и, что важнее, им.

Сумерки погибали, задыхались, бились в предсмертной агонии, отчаянно хватаясь руками за сочную листву и малахитовые травы, крыши домов. Задушенным слезами голосом пела панихиду неутихающая морось, точно беспокойный дух кружил над обожженным курганом.

Уже несколько минут чародею было просто тяжело существовать. Дышать, делать хоть что-то. Думать и планировать, беспокоиться о том, как долго местонахождение его Хильдебраннда останется неизвестным, как надежно он спрятал его от всех глаз мира во огромном городе у черта на рогах, на самом краю Востока в глухих, древних лесах. Как оставил под опеку и защиту самое ценное старику Асгерду, пожалуй, последнему человеку, которому он мог по-настоящему доверять.

Он бессильно закрыл глаза свободной рукой. Бессильно выдохнул, пытаясь взять себя в руки, и понял, что вечно это длиться не может, а день, когда придется оторвать от сердца нечто бесценное, настанет.

– Аскель, – низко, скрывая панику, позвал чародей, касаясь плеча. – Пора.

Сонная безмятежность покинула лицо так же стремительно, как наступившее раннее утро разогнало по укромным уголкам хмурые, непогожие сумерки. Он отчетливо улавливал в глазах желание верить, что все происходящее – страшный сон. Однако нефритовые глаза были ясными и чистыми. Потерявшими и крупицы утренней сонливости и слабости. «Только не смотри на меня так, – отчаянно билось в сознании. – Только не добивай…»

– Блэйк, может…

– Иногда приходится жертвовать слишком многим. Слишком ценным и дорогим.

Он и сам не выдерживает. Сам прижимает его к себе, сгорая от какого-то сверхчеловеческого чувства, от желания остаться и не видеть, как он чахнет, и тускнеет некогда сильный, пылающий зеленым огнем чародейский взгляд. Ему просто плохо. По-людски плохо и страшно, невыносимо больно от того, как отчаянно пытается не разрыдаться у него на груди парень, как он дрожит. Не умоляет остаться, потому что все слишком хорошо понимает, потому что и сам боится рисковать и подставлять под удар.

Единственное, тянет к себе и полушепотом просит о последнем желании. Тихо, обжигая… на выдохе…

– Аскель!

Он просыпается. Просыпается, влажный от пота, с учащенным пульсом и растерянным взглядом. С тем призраком тупой боли в груди, что ожил и расцвел окровавленной розой, острыми шипами впиваясь в самое сердце. С рубашкой, зажатой в онемевшей руке. За окном шуршал угасающий ливень. Вспыхивали редкие молнии, сердито ворчал гром. С момента, как он заснул, не прошло и получаса. Получаса, который дал ответ на многие вопросы и натолкнул на многие мысли, которые за несколько минут раздумий собрались в цельную картинку, пугающую содержанием, но тем не менее побуждающую на настоящее безумие.

Желание вернуться придавало сверхчеловеческих сил.

Желание вернуться подтолкнуло к отчаянному поступку.

Снова.

***

Спустя несколько минут он, не ведая былой усталости, бежал по ступеням вниз, прямо на ходу закрепляя за спиной ножны и завязывая длинные черные волосы в низкий хвост. Блэйк уже понимал, что не сможет пройти незамеченным, что, вероятно, даже сейчас кто-то видит его, покидающего башню в запретный час, да только и на месте сидеть сил не осталось.

Мелькали крохотные, высоко расположенные окна, поднималась вековая пыль, тут же оседая на край тяжелого плаща из грубой ткани. Под потолком низко завывал сквозняк. Он спускался с завидной скоростью и неиссякаемым воодушевлением, все еще надеясь как можно скорее вылететь во двор, преодолеть глухой барьер, сковывающий любую телепортацию, и исчезнуть отсюда. Эманация глушилась полностью. Он был как призрак, лишенный телесной оболочки, и сейчас вряд ли кто-то мог обнаружить его пропажу сразу же. Последние ступеньки перешли из черных в серые – освещенные светом двух аномальных лун аномального места: туманного острова вне миров и времен. Пришлось сбавить. Дальше – озираясь по сторонам и сливаясь с редкими тенями деревьев, стремительно и извечно теряющих скудную темную листву.

Нет, даже осторожные шаги по сплошным лужам его выдавали. Ливень стих, равномерно и монотонно моросило, видимость прояснялась, что на руку ему не играло. Только на выходе он насчитал четырех бесформенных скильфов, снующих по замковому двору туда-сюда, а там, впереди, его ждал страж, обойти которого возможным не предоставлялось. А вот пройти тараном – можно рискнуть. Это был один из тех случаев, когда цель оправдывала любой риск и любые средства.

Создавалось впечатление, что духи прекрасно видели его, но нарочно не делали и попытки остановить и наказать за непослушание. Те, что были в поле зрения, колыхались на месте, словно черные огни беспокойных свечей, а сзади, из-за замка, выплывали все новые и новые свечи, бесцеремонно прожигая взглядом спину. Блэйк отчетливо ощущал, как концентрация силы неумолимо увеличивается, обещая изрядно потрепать. Отчетливо ощущал, чувствуя, как по спине ползет холод, но шел вперед, потому что стоит ему повернуться, и скильфы рванут с места, руша всю свою мощь на дезертира, посмевшего предать их и попытаться унести бесценные знания во внешний мир.

«Они все знают, – думал чародей на ходу, – они все прекрасно знают и хотят задавить массой. Они не отпустят…»

И тем не менее все еще продолжал путь, как делал это уже однажды – много-много лет назад. Замковый двор закончился, впереди раскинулась пропасть, над которой ниточкой висел тонкий, хрупкий мостик, по которому едва мог пройти один человек. У мостика не было бортиков, а под ним не было дна – только черная бездна, в которой стоял монотонный, низкий и утробный гул. Колдун ступил на узкую каменную тропку, спешно направился к последнему двору, охраняемому беспокойным и чутким стражем. Спиной же чувствовал преследователей. Преследователей, которых было не меньше десятка.

«Неполная дюжина на одного, – отметил он без особого восторга, – прекрасно. Иначе и быть не может».

Мостик кончался. Еще немного, и он переплывет в монолитную громаду всего парящего острова, останется только каким-то чудом перебороть стража и вырваться к открытому переходу, чтобы перескочить из этого мира в свой, прямиком на Восток, в Кантару.

Он не подозревал, что Кантара станет очередной несбыточной мечтой. Что туда он больше никогда не попадет. Ведь там его давно никто не ждал.

Концентрация все увеличивалась, эманация дюжины скильфов, низко вибрируя, сливалась в одну мощную волну, давя на уши и проходя через тело. Там, вдали, уже виден был титанически огромный страж – это закованное в магические цепи страшное существо, впускающее всех и не выпускающее никого. У существа было кошачье строение, шерсть искрилась, и последний рубеж был едва различим из-за клубов черного дыма, парящего над стражем Перехода.

Он был окружен с двух сторон. Сзади разъяренные хозяева, готовые сжечь за предательство; впереди – исполинских размеров преграда, пускающая при дыхании столбы огня и тучи выедающего глаза дыма. И тем не менее он зашел слишком далеко, чтобы отступать и возвращаться. И тем не менее, подойдя практически вплотную к титаническому созданию, Блэйк встал на месте, собираясь с силами для последнего рывка в таинственных угодьях, что затеряны среди нескончаемых Переходов и миров. Духи, колышась на воздухе, как пламя свечи, окружали, сужали круг, подступая ближе. Чудовище, охраняющее выход, ощерило пасть, напружинилось, готовое разодрать на кровавые ошметки. Время и материя потеряли смысл своего существования, минуты остановились. Сердце заспешило отсчитывать удары.

Первая волна едва ли не сбила его с ног – Реввенкрофт успел рвануть в сторону, обманным движением вывернуться и перенаправить поток от себя, в кучу сбившихся преследователей. Ему едва хватило времени, чтобы тут же развернуться и выскользнуть из-под удара стража, метившего в него чудовищно огромной когтистой лапой. Скильфы пришли в себя быстро. Подобное кошке создание и вовсе не восстанавливалось, только с воем рвануло вперед и сорвалось с цепей, выдрав те с корнем и оглушительно звякнув зачарованным металлом.

Все смешалось в извергающую заклинания массу.

Блэйк едва уворачивался, выплясывая между атакующими так, что ноги лишь изредка касались земли. Преследователи поочередно вылетали из беснующейся массы, пролетали над землей, восстанавливали равновесие и кидались снова, а заветный Переход не становился ближе. Спятивший монстр уже бесцельно рвал и метал, хаотично кидался из стороны в сторону, раздирая когтями то духов, то воздух и оглушительно ревел. Ифрит с трудом поспевал, кружась на лезвии клинка, как танцовщица из бродячего цирка. С того момента, как хозяева острова сорвались на него, атакуя бесчисленным количеством исключительных, уникальных чар, прошло не более минуты, но даже за это время дезертир успел вымотаться. Он просчитался, полагая, что преследователей легко будет разметать в стороны, а то и вовсе прибить. Не думал он, что те будут практически неуязвимыми. Чудовище не уставало бросаться, скильфы снова и снова поднимались, заходили со спины, без разбору палили все вокруг, а он был один. Один против гиганта и дюжины духов.

Он и не понял, что делает. Все происходило инстинктивно, но сложная формула сама всплыла в сознании, и пальцы заискрились холодным аметистовым светом. Воздух загудел, поднялся страшный ветер, отшвырнувший ошалевших полубогов, похожий на кошку монстр поджал хвост и дал деру, пугаясь неизвестной силы, а за спиной Ифрита зашипела вертикальная полоса, расширяющаяся и изливающая россыпи искр холодного фиолетового цвета.

С гулким грохотом портал раскрылся, взорвавшись аметистовым всплеском, духи было бросились вперед, как Блэйк развернулся на месте и нырнул в другой мир, скрывшись в обилии холодного, колючего, как лютая вьюга, света.

Нырнул, напоследок оставив небольшой презент.

Не ожидающие подвоха скильфы замерли на месте, окружив разгорающийся камень величиной с человеческое сердце.

Через несколько мгновений волна взрыва погребла под обломками замка и теряющие листву деревья, и высокую башню, и неутомимых стражей, и исполинских размеров кошку, шерсть которой трещала от огненных искр. Парящий остров превратился в груду обломков.

По разрушенной башне зашуршала холодная морось.

========== Глава вторая: «Ночные тревоги» ==========

Взрывная волна едва не задела его, стерев в кучку пепла, как он вылетел из портала, не совсем понимая, что на самом деле только что произошло. В глазах стоял слабый, затуманенный свет пасмурного холодного неба, ноги не нашли опоры, рукам не за что было схватиться. Он летел вниз, летел с приличной высоты неизвестно куда – даже сгруппироваться не успел, выпалил заклинание слишком поздно и со всего маху рухнул в ледяную воду, отвратительно разившую разложением.

Холод сковал тело. Ифрит, не теряясь в выражениях, проклял все и вся.

Он с трудом и по великому счастью нашел рукой черную ветку полузатонувшего искривленного дерева. По великому счастью не ушел в трясину с головой и не без усилий, совсем понемногу, тянул себя из субстанции наверх. Субстанция та состояла из стоячей стухшей воды, сгнившей ряски, корней и трав да и еще бог невесть чего. Вымокший плащ и доброго веса клеймор тянули вниз. На руку не играл и собственный внушительный вес.

Вытянув себя по пояс, Блэйк осмотрелся по сторонам: на многие метры вперед раскинулась буро-зеленая болотная вода с сомнительными бугорками-дорожками, петляющими в трясине. Камышовые темные заросли, прибрежный аир, ползущая по клочкам земли клюква, эти капли цвета темной бычьей крови, при одном взгляде на которые сводило челюсти; в метрах ста от него – густые темные заросли низких деревьев, которых холод и недостаток света превратили в горбатых, ломаных, тощих уродов, переплетающихся друг с другом в мудреном узоре. На многие метры не заметен дым, который, вероятно, мог бы подняться над домами. Глушь. Непроглядная глушь, трясина, холод и слякоть. Естественная до неестественности тишина. Умолкшие выпи, впавшие в анабиоз лягушки и бесследно пропавший гнус.

Западные Топи глубокой осенью, готовые встретить лютую, безбожную зиму, что скует льдом воду, выпарит влагу из деревьев, заставляя кору лопаться. Это те самые проклятые обширные болота, из которых едва ли возвращались, которые попросту не отпускали, забирая на пропахшее метаном дно. Топи, в которых не только по вине стихии гибли люди…

Блэйк узнал это место сразу. Все еще по пояс в болоте оглянулся и узнал место, в которое его закинул произвольный, случайный телепорт. Времени дивиться тому, что ему удалось открыть его, не было. Желания тратить магию на собственное извлечение, когда он собственноручно мог выбраться – и того меньше. Чародей в несколько мощных рывков выбрался из топи, выполз на полузатонувшее дерево, переводя дыхание и ориентируясь дальше. Сейчас главное найти хотя бы подобие приличного шеста, чтобы дойти до безопасного берега. Сейчас бы найти безопасный путь, чтобы не погибнуть так глупо после перепалки с полубогами – хозяевами парящего острова.

Но шеста не было. Не было и тени тропок, по которым можно было бы пройти. Создавалось впечатление, что Топи успели позабыть человеческие ноги, выбивающие дорожки среди этих гиблых пространств. Видимо, так то и было. Быть может, Ифрит и попытал бы счастья, рискнув пройти вслепую, да только мокрая одежда, холод и пронизывающий до костей болотный ветер глупить не позволяли. Определенно стоило переступить через свои малозначащие принципы и расщедриться на долю расчудесной магии. И Блэйк расщедрился, щелкнув тонкими огрубевшими пальцами.

Болотная трясина под ногами затвердела темной упругой дорожкой, ведущей к побуревшему, пожухлому берегу. Западные Топи дрогнули от чужеродной магии, глухо охнули порывом холодного ветра и, смирившись, стихли, как пес, разрывающийся лаем до того, как его огреют тяжелым хозяйским сапогом.

Нет, ему это определенно не нравилось. Блэйк как минимум рассчитывал явиться хотя бы в районе Кантары, а рухнул в Западные Топи едва ли не в сердце Северной империи, в грюнденбержских окраинах, от которых до Кантары, да хотя бы восточных границ – не меньше двух недель крепкого конного темпа. Самые ближайшие Переходы были безбожно далеко. Самая простая телепортация даже при фантастических силах для колдуна оборачивалась сплошной катастрофой как и сейчас – он нырнул в неизвестность, переместился, за что теперь страдал.

Он никогда не мог переносить этих перемещений. Путь через Переход напрочь изматывал его, а этот межпространственный скачок и вовсе скрутил в три погибели, едва нога коснулась безопасного берега Топей. Он попросту не выдержал. Без сил лег на землю, свернувшись змеей, тяжело хватал губами воздух и царапал пальцами землю. Побочные эффекты пришли не сразу, но с силой разрушительной и скотской. Создавалось впечатление, что органы кто-то забавы ради ворошил прямо внутри, сжимая, растягивая и отбивая сериями тяжелых ударов; голова болела немилосердно, ломило в висках, и холодный пот ручьями лился по спине, впитываясь в рубашку и прилипая вместе с ней. Настолько паскудно ему уже давно не было. Настолько неудачных телепортаций он еще не совершал.

И в себя он пришел нескоро. Инстинктивно смог отползти в заросли, скрывшись из виду, и там переждать страшнейшие последствия собственного возвращения. И если первая волна боли закончилась через неполный час, то озноб его бил до самой ночи. Зуб на зуб не попадал, все тело била лихорадочная дрожь, а чары не работали против магических же последствий. С наступлением сумерек и температура воздуха падала, заморозки намечались уже в ближайшие недели. Снова все играло против Ифрита – человека огня и жара.

Невидимое солнце медленно опускалось. Было рано, около шести часов после полудня, но мрак стремительно поглощал Западные Топи, и с наступлением кромешной темноты из убежищ обещали выбраться если и не духи, то уж наверняка призраки погибших, утонувших, сгинувших в трясине десятков людей. Дрожь отпускала, сил встать было до смешного мало. Но лежать на месте – собственноручно рыть себе же могилу. Он с трудом поднялся, опираясь на дерево, мелкими, осторожными шагами направился в гущу Криволесья, теряясь из виду и сливаясь своей черной фигурой с подлесным мраком.

Сейчас главное – пережить последствия телепортации и прийти в себя, чтобы продолжить путь или хотя бы решить проблемы насущные да как следует поразмыслить.

А уж потом гнать в Кантару. Пешком ли, верхом ли, применив ли полиморфические способности – не важно.

Только как можно скорее.

***

Глубокой ночью под беззвездным небом огонь вспыхнул по щелчку пальцев. Пламя радостно плюнуло искрами, взвилось столбом и прилегло к хворосту, лениво вылизывая черные хрупкие ветки. Тонкая струйка дыма поднялась над Криволесьем, разбавив безлюдность гиблых Западных Топей. Сгорали влажные ветки, поглощаемые колдовским огнем, пеплом оседали в сердце костра, и сгорали вместе с тем чародейские надежды на скорую встречу, превращаясь в куски угля – матовые огарки, не отражающие солнечного света.

И даже смертельно вымотавшись, Блэйк не спал – не мог убежать из окружающей действительности в кратковременное забвение, не мог перестать размышлять, судорожно пытаясь понять, сколько блуждал в туманных мирах. Нахохлившимся вороном, сложившим на груди руки, он сидел, протянув ноги, у костра, пожирал его ритмичный танец страшными нечеловеческими глазами, в которых стояла такая человеческая, такая обыкновенная смертельная усталость и отчаяние, страх. Страх перед встречей после долгого времени.

Что он скажет, когда увидит его? Что почувствует, встретившись с укоризненным или же, наоборот, любящим взглядом? Чего ему ждать? Быть может, он вернется. Вымолит прощение, и все то время разлуки вдруг превратится в кусочек нехорошего сна, ночного визитера – нежданного, нежеланного. А может… этого Блэйк боялся. Искренне боялся и обдумывал больше, чем позитивный расклад, будучи законченным реалистом и скептиком. Ему непроизвольно вспоминалась измена Нерейд – тот злополучный день, когда он, пропадав всего пару дней, вернулся и застал ее в постели с другим мужчиной. Что если это повторится? Что если Аскель, его Аскель…

Ифрит тряхнул волосами, тщетно пытаясь выбить из головы дурные мысли и успокоиться. Наконец, заснуть и хотя бы пару часов передохнуть, немного восстановить силы, ведь от осознания того, сколь много придется работать, чтобы достичь Кантары, голова шла кругом. Он вернулся в свой мир налегке, лишь с оружием и силой в натренированном скильфами теле. С желанием, с неистощимой надеждой на обретение собственного пристанища.

На жизненной меже он встречал многих людей. Проходил мимо десятков – высокомерный, холодный – черный бездушный колдун, король зимы, упрятавшийся от всех глаз мира в старинном замке, в глухих лесах. Король зимы был слишком неприступен и жесток. Строг и требователен, придирчив. Порой, он сам страдал от того, насколько тяжелым был его характер, насколько безжалостное начало жило в нем и уверенно побеждало свет. Не было милосердия, не было сочувствия и желания быть полезным людям. Не было в нем жизни. В нем ничего не было.

Однако Блэйк не был вечно один. Были и товарищи, и женщины. Наставники и наставницы, командиры и подчиненные. Была Нерейд, которой он отдал девять лет, девять долгих лет, которые почему-то не мог прервать раньше. И то мимолетное влечение, растянувшееся в годы, было двойственным. Тогда, когда он позволил себе поволочиться за острым языком и импульсивным характером, когда пошел за какой-то откровенной похотью и порочной красотой, сломал себе жизнь, потратил впустую целый отрезок существования. Но даже не смотря на все то, что связало его с этой чародейкой-ренегатшей, внутри он остался Блэйком. Тем, что за свою жизнь убил больше, чем старый рубака, и тем, кто по этому поводу никогда не страдал, пролив первую кровь в четырнадцать лет.