Текст книги "Адепт II: Вечный Огонь (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

Реввенкрофт надолго замолчал. Сцепив пальцы, смотрел в темноту глазами цвета расплавленного серебра, глубоко задумался, замерев, точно мраморная статуя с отталкивающими чертами лица. Парень и не торопил его, знал, что так или иначе сказал все, что мог, и теперь решение зависит только от владельца столь редкого дара – единичного случая на десятки, сотни лет. За стенами покосившейся хибарки вновь подул пронизывающий ветер, поднимающий в воздух мерцающую пелену сухого снега. Духи зимних ночей неслись по небу, распевая воющую песню, от которой качались, подпевая и поскрипывая, макушки вековых могучих кедров.

– Мне нужно время. Хотя бы сутки, но мне нужно как следует подумать и принять решение. В последний месяц я неважно себя чувствую, магия во мне терпит метаморфозы, и тому объяснение не приходит. Tangiriun Dara – слишком малоизученная вещь. Боюсь, что-то может пойти не так, могут быть последствия, Аскель. Серьезные последствия. В Стиге открылось чародейской начало, а ты полностью поседел. Я… я не знаю. Если с тобой еще что-то произойдет… Ответственность – на мне.

– Нет у нас суток, – ломающимся голосом произнес молодой чародей, – нет у нас времени! Раньше я рисковал гораздо сильнее, полуобморочным кидаясь на копья!

– Не кричи, мы здесь не одни, – прозвучал холодный голос, и владелец Скрытой Способности, потирая виски, тяжело выдохнул, собираясь с мыслями. Головная боль била о черепную коробку, от нее темнело перед глазами, и возникало желание бросить все, уйти, развеяв в пыль вообще эту идею, но… но разве в любви нет места жертвенности? Разве из отказов и оправданий она состоит?

Парень молчал. Поджав губы, злился на самого себя, понимая, что рискует не только собой, но и тем, кто неоднократно спасал его, вытаскивая из самого пекла едва ли не ценой собственной жизни. Понимал, что даже несмотря на все то, что их связывало, просто не имеет права требовать так много, не давая ничего взамен. Ифрит и без того сделал для него не мало. Он готов был уже отступить от затеи, просто извиниться и забыть эту неприятную сценку, как его наставник, без слов прикоснувшись холодной рукой к пальцам, сжав кисть, заставил громкие мысли оборваться. Их поток мешал сосредоточиться, отвлекал. Для такого дела нужна была особенная атмосфера.

– Я попробую, – бесцветным голосом произнес чародей, – но не вздумай сопротивляться моей магии – пусть даже неосознанно. Принимай ее в том виде, в котором она поступает. Не знаю, получится ли, но если сработает, тебе все равно придется ждать меня… Не думаю, что проснусь раньше, чем через пятнадцать часов. И, да… Пока я не приду в себя, не смей колдовать. Последствия могут быть разными, а Стиг в этих делах помочь тебе явно не сможет. Готов, парень? – адепт, заметно нервничающий теперь, неуверенно кивнул. Он доверял ему, жизнь бы под его опеку оставил, душу бы отдал, но как быть уверенным в том, в чем сомневается наставник – опытный и искусный человек, знакомый с забытыми ремеслами?

Блэйк слышал сомнения и понимал, что они небезосновательны, вполне себе логичны, учитывая природу чар вообще. На его памяти были случаи, когда представители его братии, ставя эксперименты с телепортами, входили в Переход здоровыми, а возвращались калеками. В лучшем случае. В худшем их разрывало на куски и выплевывало на другой конец портала кровавой массой, которую невозможно было опознать. Что и говорить, его собственные фокусы с огнем обернулись страшным шрамом на плече, сведенным лишь несколько лет назад. Кто знает, что его ждет после обучения у скильфов. Кто знает, что станет и с ним, и с Аскелем после фортеля со Скрытой Способностью – феноменом, который здравый смысл объяснить был не в силах…

Он не стал думать, что делал в тот миг, не вспоминал жесты и звуки, собственные ощущения, когда целительная Сила творила чудеса за него – садиста и убийцу, как говаривал Стиг. Он просто воссоздал в сознании те чувства, те эмоции, когда увидел, как его адепт, прошитый стрелами, убитый той ослепительной фиолетовой полосой беззвучно упал с моста в черноту вод ледяной Висперн, и толща сомкнулась над ним. Вспомнил, как сердце пропустило удар, и он кинулся за мертвым, опоздав всего на несколько мгновений. Нет, это не было отчаянием или страхом, злостью или паникой. Это было, как гибель Сиггридд, падение Наргсборга, как парень, ловящий кровавой спиной плеть за плетью. Это было не чем иным, как вырванным куском души. Отобранной частью жизни.

Пальцы свело, головная боль была настолько сильна, что он начинал откровенно жаждать удара, от которого уже ничего болеть не будет. Стучало в висках, кожа горела, будто обжигаемая языками пламени, но он чувствовал, знал наверняка, что у него получилось, и тот парадоксальный феномен обретает силу, ставя его ученика на ноги, восстанавливая изнутри. Знал, что за подобный трюк заплатит дорого, и очень жаль, что то «дорого» не измеряется звенящим и сверкающим на солнце золотом.

Когда все закончилось, Аскель, принявший тяжелую Силу не сопротивляясь, подчиняясь ей, уже был в отключке, как и каждый раз, когда на самом деле перенапрягался и подвергался чудовищной силы воздействию со стороны. Настороженный чародей, едва не стонущий в голос от раздирающей головной боли, опустил ладонь на грудь, убеждаясь в том, что не уложил его мощью Скрытой. Молодое сердце ровно билось под холодной рукой, качая бойкую горячую кровь, что была жарче некогда бежавшей в жилах безродного мальчишки с болот, откровенно ненавидящего собственного наставника. Юный Моррен Сорокопут был импульсивнее, смелее, отчаяннее. Безбашеннее, полный доротеевской дурости и отсутствия здравого смысла вместе с головой на плечах. Оставалось лишь предполагать, в чем еще выражалась его новая импульсивность и смелость. Были некоторые мысли…

Блэйк оставил его, поплелся к себе, и каждый шаг отзывался новой вспышкой головной боли. Это было ненормально, противоестественно, его былой реакцией на чары была слепота, но сейчас, вернувшись от скильфов, он ни разу не замечал послабления собственного зрения. Да, остались те жуткие страдания после телепортаций, и тех – самостоятельных, вне Переходов, но приступам головной боли он не находил объяснений. Не понимал он также, почему даже сейчас его кожа горела, будто по ней выводили узоры кончиком раскаленного прута. И все же он, использовав феноменальную способность, уснул, едва только улегшись. И за более чем двадцать часов сна вместо обещанных пятнадцати перед глазами неслась такая ересь, такая ужасающая околесица, смешанная с неутихающей болью, что ему, если уж начистоту, становилось не по себе. И за более чем двадцать часов он увидел поразительное количество смешанных, не имеющих никакого смысла видений, что переходили из одного в другое, напрочь лишая отдыха. Силы восстанавливались, но о восстановлении физическом не шло речи. Даже сквозь сон Ифрит понимал, что не станет спать еще, а по первому слову парня оседлает Мракобеса, ступит на новую дорогу и вытерпит компанию Рагны.

Сквозь мертвый сон он чувствовал дикую головную боль – самую сильную и продолжительную за все время, что он бродит по Северу. Никогда еще его так кожа не горела, не стучало так сильно в висках, ломая тонкие кости.

А он все равно терпел. Все равно выдерживал этот кошмар, сжимая пальцами покрывало, когда перед глазами мчалась околесица снов.

Он пришел сюда ради Хильдебраннда. И закрадывалась в сознании шальная мысль, что ради него он и не такое вытерпит, покорно сжав кулаки.

***

Когда он раскрыл глаза, морщась от оттенков спадающей боли и ощущения, что в комнате он не один, над Горелесьем стояла по-зимнему ранняя ночь, сгустившаяся уже в семь часов после полудня. Рядом же, подтверждая профессиональное предчувствие, сидел, сияя краше начищенной серебряной монетки, молодой чародей, ожидающий пробуждения уже, вероятно, далеко не час и не два. В доме было привычно тихо, но ясно и очевидно, что и Стиг, и Рагна на месте, ибо из комнат доносились будоражащие пустой желудок запахи и противные шаркающие шаги старого друида. Блэйк, потирая пальцами виски, поднялся в постели, кое-как пригладил растрепанные угольные волосы, поднял взгляд.

– Ну? – осторожно спросил он, примерно понимая, что все удалось. – Как ты?

Аскель просиял; улыбаясь, стащил с себя рубашку, указывая на плечо. Еще ночью на нем была плохо стянувшаяся, сквозная кровоточащая рана. Теперь и розового пятнышка не было, кожа была гладкой, нетронутой, белой.

– Я бы и совсем разделся, но, думаю, ты все-таки поверишь на слово, – глуповато усмехнулся адепт, вновь одеваясь. – Это настоящая сказка! Сила так и плещется в теле, того и гляди – что-нибудь на радостях спалю, прославляя любимого искусника, провернувшего такое чудо! Боги, Блэйк, спасибо!

– Не хвали дня до заката, – предостерег черный. – Ты не колдовал?

– Нет, как ты и сказал. Даже не пытался.

Ифрит кивнул, с облегчением выдохнул, настраиваясь на последнее испытание, от которого будет зависеть слишком многое. Сейчас перед ним сидел счастливый до чертиков парень, цветущий так, будто уже может свернуть горы по одному щелчку пальцев. Его пугала перспектива того, что лучезарная улыбка может сползти с бледного лица, усеянного редкими веснушками. Солнышко поцеловало, как говаривали кметы.

– Тогда пойдем, попытаем счастья, – предложил Блэйк, поднимаясь на ноги. Аскель не мог не заметить, как он напрягся от боли, как снова прижал пальцы к вискам, не имея возможности сбежать от этих жутких ощущений.

– Что с тобой? – настороженно спросил молодой чародей, поднимаясь следом и хмуря брови.

– Ничего серьезного, – отмахнулся наставник и, стянув волосы в хвост, вышел из комнаты, пригибаясь.

На порог вышел и друид, недовольный тем, что младший брат ставил столь рискованные эксперименты с силой Tangirium, и хмурая Рагна, неистово ревнующая парня к черноволосому мужчине. Хильдебраннд, стоя на белом снегу, все еще не решался выдать простейшую формулу, сделать элементарный жест, однако колдун, находящийся рядом и готовый взять любую ситуацию под контроль, дал добро, попросив для начала ударить импульсом в ближайший сугроб. Адепт неуверенно кивнул, решившись, сложил в несложном жесте руки, и с гулким хлопком сжатый воздух дугой пролетел над белоснежным настом, воя, пронесся несколько метров в долю мгновений, разбивая несчастный сугроб в пух и прах и поднимая к звездному небу мерцающий ворох.

Парень, не сдержавшись, даже на месте подпрыгнул; уже не выжидая указаний, пустил в ониксовую высь искрящийся холодными фиолетовыми искрами разряд, раскалив пальцы. Ловко сделав пару быстрых, пружинистых кошачьих шагов, гулко ударил воздух огнем, вывернул тот пылающий хвост, выпрямляя из кривой линии в прямую стрелу, и послал к звенящим в морозном небе звездам, что светились льдистым светом. Стрела ушла вверх, в черноте взорвалась, осыпаясь крупными пылающими снежинками, что таяли в воздухе, не достигая до земли нескольких метров. Рагна восторженно вздохнула, хлопнув в ладоши, Блэйк же, ухмыльнувшись, пустил в спину Аскеля горячий рыжий сгусток, готовый свалить с ног и оставить чудовищный ожог на теле.

Однако Хильдебраннд, развернувшись на носках, развеял предательскую уловку, рассыпав сгусток в алые светящиеся хлопья. Счастливо улыбнувшись, рванул по снегу к наставнику, кидаясь на шею и отрываясь ногами от земли, чувствуя сильные руки. Он не позволил себе больше, чем объятия, – друид и заметно поникшая лучница все еще стояли на пороге. Старый Стиг был доволен. Его злоба ушла в небо с той горящей стрелой, что осыпалась звездными искрами, мерцающими в черноте ночного неба.

Парень поблагодарил снова. Так, чтобы никто не услышал слов благодарности кроме того, кому они были предназначены. Все было окончено. Впереди – путь.

И тогда, когда хозяин дома вместе с девчушкой ушли, а Ифрит отлучился, чтобы подбросить лошадям корма, адепт прошел за ним, скрипя тонким слоем снега. Вжался лицом в широкую грудь, обнимая, чувствуя терпкий хвойный запах степного чабреца и лесного могучего кедра, ощущая глухое и ровное сердцебиение. А потом, отстранившись, вдруг нахмурил брови и принялся расстегивать металлические пуговицы, заметив нечто такое, чего не замечал раньше. В лунном свете этой зимней ночью все было столь же отчетливым, как и днем. Разве что свет был холодным, кобальтовым.

– Я, конечно, все понимаю, но не здесь же, – криво улыбнулся чародей, которого наконец покинула убивающая головная боль. Парень шутку не оценил, распахнул на груди серую рубашку. Неверяще смотрел на то, что видел.

– Ты и не говорил, что забил тело, – медленно и ошарашенно проговорил Аскель, проводя кончиком пальца по темному узору на коже.

Блэйк опустил взгляд, забыл, как дышать, оцепенел.

Оцепенел, ибо торс украшала сложная вязь забытых временем рун. Ибо руны те он уже видел и даже не предполагал, с чем придет на Север после пяти лет на туманном острове вне миров. Не думал он, чем обусловлены его головные боли и столь жуткое жжение кожи. Вязь та была не чем иным, как скильфскими письменами.

Теперь он понимал. Теперь все становилось на свои места.

Он получил гораздо больше, чем мог бы узнать у скильфов – утерянных полубогов горячей стихии, оставляющей после себя лишь выжженную землю, пепел и матовые черные огарки, не блестящие в лучах сияющего солнца.

Комментарий к Глава пятнадцатая: «Tangirium Dara»

Обновлять Адепта чаще, увы и ах, не можем. Автора и бету насилует универ.

========== Глава шестнадцатая: «В строю» ==========

«Лучше без точно сформулированной цели двигаться вперед, чем без цели стоять на месте, и уж наверняка гораздо лучше, чем без цели пятиться назад»

А. Сапковский, «Крещение огнем»

– Ты и не говорил, что забил тело, – медленно проговорил Аскель, проводя кончиком пальца по замысловатому узору на коже.

Блэйк опустил взгляд, забыл, как дышать, вдруг оцепенел, точно увидел мертвого.

Оцепенел, ибо торс украшала сложная вязь забытых временем рун. Ибо руны те он уже видел и даже не предполагал, с чем придет на Север после пяти лет на туманном острове вне миров. Не думал он, чем обусловлены его головные боли и столь жуткое жжение кожи. Вязь та была не чем иным, как скильфскими письменами.

Теперь он понимал. Теперь все становилось на свои места.

Он получил гораздо больше, чем мог бы узнать у скильфов – утерянных полубогов горячей стихии, оставляющей после себя лишь выжженную землю, пепел и матовые черные огарки, не блестящие в лучах сияющего солнца.

Чародей провел рукой по груди, накрывая сложный серый рисунок, не почувствовал ровным счетом ничего, но, явно ошеломленный увиденным, прислонился спиной к продольной балке, огораживающей лошадей от леса. Парень молчал, ждал мало-мальских объяснений, с серьезным видом рассматривая мудреную вязь. Кружево символики переплеталось в рунические писания, орнаментом ходило по коже, покрывало ее от шеи до полоски ремня на бедрах. Вероятно, оно опоясывало тело до кончиков пальцев ног. Он не позволил своему любопытству быть озвученным, но наставник, видимо, эту мысль услышал и нашел логичной. Сбросив рубашку с тела, убедился в том, что руки до запястий пестреют узором, и даже под завернутой штаниной его ждала та же самая картина. Реввенкрофт выдохнул, тряхнул волосами, поджал тонкие губы, хмуря широкие брови.

– Что все это значит? – отважился на вопрос адепт.

Черный повернул голову, поднял перед бледным лицом руку – та, лишившись человеческих покровов, адекватного вида, вспыхнула пламенем, что отразилось в аскелевых болотных глазах, окрасило седину прядей в горячую рыжину. Вспыхнувшая кисть, охнув огнем, вновь приняла натуральный вид. Даже не покрылась ожогами, не покраснела, словно ничего и не произошло вовсе.

– Это, дорогой мой преемник, скильфский подарок, – пролил свет на тайну некрасиво улыбающийся чародей, повторяющий фокус раз за разом. От его улыбки по шкуре бежал мороз, но парень давно не боялся этого выражения лица. Читал в нем слабо прикрытую панику и откровенное ошеломление, а вместе с тем – принятие. Принятие неисправимого, неизбежного.

– Я не совсем понял…

– А здесь и понимать нечего, – холодно прервал Блэйк, наконец, успокоившись и придав руке обыкновенную форму. Теперь он, явно занятый раздумьями, медленно говорил, увлеченно вычерчивая носком сапога полосы на сухом снегу. – Обычный скильф – это носитель Силы огня, его природный Исток, полубог в некотором смысле. Ты уже видел их в моих воспоминаниях, видел, что типичный Исток – это бесформенная черная масса, сверкающая из мрака собственного обличья нефритовыми глазами. Ничего необычного для того мира, ничего загадочного в самой сущности этих духов, но все бы ничего, да только были там ветхие фолианты. Разумеется, я ни черта не понял из их писанины, но кое-что сообразил. Кое-что я понял, Аскель, часами рассматривая разрисованные страницы.

Чародей присел, и черные волосы упали со спины на широкие плечи, прядями ссыпались на бледное лицо. В покосившейся хибарке тем временем потух свет коптящей лучины, дверь тихо скрипнула, и из нее, фыркнув, выплыл полосатый котище, демонстративно поднимая пушистый хвост. Хильдебраннд стоял рядом. Слушал. Вникал.

– Скильфы не что иное, как конечная, совершенная форма скильфида – плевка их Силы, выбранной жертвы, в которую однажды подсадили не чистую огненную магию, а чары с примесью их частицы, начала, кое быстро развивается в теле носителя, мутируя в одну такую паршивую заразу, вылезающую символикой на коже. Та паршивая зараза, разрастаясь, как сорняк, который, мать его, не вырубишь так просто, подчиняет разум, склоняя свою оболочку, на данный момент меня, в сторону скильфа, неизбежно набирая силу. А сорняки… с ними как? Пока не выдернешь с корнем, черта с два он сдохнет. Так вот это к тому, что легче самому с собой быстро покончить, нежели перебороть мощь сидящего в выбранном организме зачатка их Силы.

– Но как же так? – дрожащим голосом спросил адепт, опускаясь рядом, – как же так, Блэйк? Выходит, ты рано или поздно просто станешь духом и рванешь туда, откуда пришел? Станешь призраком, лишенным души и разума? Ради этого ты пропадал там пять лет, скажи? Ради этого осознанно шел к ним, склоняя голову?

Черный колдун кисло улыбнулся, движением головы отбросил с лица волосы и поднялся на затекших ногах, вновь прислоняясь к перекладине и обнимая парня за плечи рукой. Сейчас ему не нужна была физическая близость или пламенные слова любви. Ему было вполне достаточно чувствовать его человеческое тепло, исходящее от истощенного тела. Достаточно было понимать, что единственный, кому он нужен, сейчас стоит рядом, и его сердце от страха колотится, словно птица бьется в клетке, стремясь на свободу. Не было в Хильдебраннде ничего от садиста Моррена Сорокопута. Рядом был все тот же мальчик с болот – до смешного искренний и живой. С большим добрым сердцем.

– Когда я впервые пошел к скильфам, мне было чуть больше сорока, – начал Ифрит, всматриваясь глазами цвета расплавленного серебра в высокую и холодную луну, освещающую Горелесье и окрашивающую призрачным светом серый снег в голубоватый океан без берегов. – За шесть лет они благосклонно превратили меня из недоучки и отличительного раздолбая в того, кто годился для серьезных сражений, орудуя магией, словно та была призванием с рождения. До тех пор я занимался чем угодно, только не колдовством. Оружие, гулянки, молодые аристократки, мимолетные интрижки, винцо и сплошные передряги, кучи денег… Они отдали мне знания и ничего не взяли взамен. Отпустили назад, услужливо раскрыв врата, но в последний раз… Они понимали, что я стал получать больше, чем они предлагали. Осознавали, что выпустят из туманного острова не просто чародея, а этакую элиту – живое оружие с чертовской силой и рядом всяческих преимуществ. Именно поэтому вместо года я пробыл там пять лет. Именно поэтому они, сообразив, что я не останусь у них в качестве стража, а так или иначе сбегу, наградили меня собственной Силой, которая теперь медленно овладевает мной. Разумеется, она дает фантастические возможности, но они слишком дорого будут мне стоить. Разумеется, мои способности позволят мне долго бороться с этим, отстаивать свою сущность, но… Эй, парень? Ты чего? Кислая мина не особо тебя красит, хочу заметить. Веселей, Аскель, порадуй меня улыбкой. Живи сегодняшним днем.

Парень, повернувшись, обнял Блэйка, запуская руки под расстегнутую рубашку. Он слишком долго скучал по теплу его тела, по ощущению того, как он к нему прикасается. Звезды и луна светили так ярко, что было светло, как днем, но свет тот был холодным, льдистым, голубым. Чародеи и лошади отбрасывали длинные черные тени на белизну мерцающего снега, что сухими ворохами накрывал темную землю пушистым одеялом, сотканным из мириад острых снежинок. Между ним и королем зимы не было ничего общего. Король зимы вновь растаял, да и не мог осколок льда кого-то любить так страстно, что даже лютый мороз не в силах был задушить горячее пламя того чувства. Эта была последняя ночь спокойной и мирной жизни перед выходом на тропу, окропленную кровью.

– В каждом из нас существует начало тьмы и света, – тихо произнес Блэйк, проводя пальцами по затылку молодого чародея и накрывая холодной рукой теплую шею. – Вопрос лишь в том, что так или иначе одержит над человеком верх, что станет его истинной сущностью. Одни тянутся к призрачной надежде, к слабым лучам, другие, поднимая оружие на собрата, безнадежно вязнут во мраке, задыхаясь в его тесноте. Борьба, завязавшаяся внутри меня, встала в тупик. Сегодня я стою с тобой под звездным небом, завтра – отрубаю голову ингваровца. Так не кажется ли тебе, что если уж ты останешься со мной, тьмы станет чуточку поменьше? Что она разбавится? Аскель, я еще поборюсь за власть над собой. Но прежде – воспользуюсь тем, что мне дали, и закончу начатое. Не потому, что хочу того ради себя, а потому, что, видимо, искренне жажду для тебя спокойствия и безопасности. Ведь ты мой адепт. А я, будучи наставником, обязуюсь ценой своей жизни защищать тебя, ибо так гласит моя клятва, которую я дал семь лет назад перед Вестейном.

– А если бы не было той клятвы? Что тогда? Ни обязательств, ни риска? Холодное пользование и твоя цель, которая как всегда оправдывает средства? – отстранился парень и всмотрелся в серебристые глаза, не видя там уже ни страха, ни волнения, ни злобы. Только спокойствие – такое стопроцентное, такое абсолютное, что столь же спокойным могло быть только бездонное Седое море в полный штиль.

– Если бы не было той клятвы, – некрасиво, но предельно открыто и дружелюбно улыбнулся король зимы, – я бы закрыл тебя спиной не потому, что я обязан держать данное мной слово, а потому, что люблю тебя. Поверишь слову убийцы?

А Аскель и не счел необходимостью отвечать на столь риторический вопрос. Стоило только вновь взглянуть в глаза цвета расплавленного серебра, холодной луны и зимней пурги, чтобы почувствовать искренность произнесенных слов. И чародей, склонившись ниже, оставил на теплых и сухих губах короткий влажный поцелуй. Не нужно было большего. Он и этим сказал многое, вновь перечеркнув пять утерянных лет.

Потом же, простояв на крепком морозе, они вернулись в покосившуюся хибарку и молча разошлись по комнатам до рассвета, чтобы ранним утром оседлать лошадей и проститься со Стигом, не забывая сердечно отблагодарить за прием, кров, еду и тепло. За бесценную помощь, благодаря которой парень сейчас стоял на ногах и мог чародействовать, способный отныне, вновь и навсегда исполнять свой долг. Тогда Блэйк, обнимая старшего брата, последнюю родную кровь, пообещал выжить и вернуться. Вернуться еще не раз и не два, на что услышал по-доброму язвительное «да кто тебя будет ждать». Даже Рагна, не обязанная друиду практически ничем, за кров благодарила от всей души, сжимая сухую, покрытую синими узлами вен руку.

Полосатый котище, сверкая зелеными глазами, проводил взглядом трех конных и спрыгнул с крыши только тогда, когда те трое скрылись в стенах древних кедров. Фыркнув и подняв пушистый хвост, он прошмыгнул за своим хозяином, чтобы вновь ловить шуршащих за стенами мышей.

Все имеет свой конец.

Что-то кончается, что-то начинается. С уходом из Горелесья начался новый забег – не на жизнь, на смерть.

Забег, итог которого потом еще долго вспоминался, оставляя после себя двойственное послевкусие горечи и смутного торжества.

***

На то, чтобы преодолеть путь, им потребовалась неполная неделя, проведенная под открытым небом на холодном снегу.

Блэйк был на удивление спокоен, словно тем спокойствием с ним поделились невозмутимые чертоги Горелесья, кое дремало веками, едва поскрипывая кронами мощных высоких кедров, касающихся звезд тощими макушками. Чародей после того разговора больше не вспоминал о скильфском презенте, равнодушно смирился с собственной природой скильфида и теперь делал вид, что ничего не произошло. О том проклятии знали по-прежнему только двое, и тайна, сдерживаемая ими, казалась не такой уж пугающей, когда о ней не знали посторонние. Он все так же изредка колдовал, впадал в ребячество, играя временами с титаном Мракобесом, прошлое которого было столь же благополучно забыто. Вороной конь, вопреки предостережениям Хорста, нового хозяина все-таки принял и даже с некоторой гордостью возил его на крепкой спине, роя огромными копытами, скрытыми под белыми пышными фризами, глубокий снег, тараня путь для остальных.

Ехавший следом Аскель и вовсе был непоколебим. Он с равнодушным видом держался весь путь, был на удивление немногословен, как и тогда, в рядах упырицы Доротеи. Парень беспрекословно делал свое дело. Днем, когда приходилось, сканировал местность, чтобы обойти ингваровцев, вечером послушно тащил охапки хвороста, сваливая их в кучку, вспыхивающую по жесту его мрачного наставника, под темной личиной которого было скрыто нечто большее, чем истоки убийцы и ренегата. Ночами он зачастую просыпался и, чувствуя опасность, считывал местность, прекрасно владея фокусами, которым научил его старик Асгерд. Однажды ему даже пришлось поднимать Блэйка и Рагну на ноги, чтобы спешно скрыться, минуя перепалки с вооруженным отрядом Сотни Ингвара Виртанена. Разумеется, сейчас Ифрит мог без затруднений сравнять с землей и пятерку, и десятку, и дюжину имперских прихвостней, но рисковать не стал. Не стал, потому что на том настоял его ученик, понимающий, что натура скильфида – игра с огнем. В прямом смысле этих слов.

Сама Рагна, эта девочка с неказистой мальчиковой фигуркой, с копной каштановых волос и невыразительными карими глазами и вовсе замкнулась в себе. Дикая и неконтролируемая ревность топила ее в себе, словно Сотня, нашедшая ведьму, связывала ту по рукам и ногам, приматывала к ступням неподъемный камень и кидала в быстротечную реку, неумолимо тянущую на дно приговоренную к смерти. Лучница, вопреки мыслям о том, что у ее Аскеля и того страшного человека не может быть ничего общего, пожирала обоих глазами, поджимая от злости губы. Тогда, той звездной ночью, парень не на колдуна должен был кидаться, вереща, как влюбленная соплячка в розовом платьице с рюшками на оборочках. Он непременно должен был поделиться собственным счастьем с ней, с той, кто спас ему жизнь, дав укрытие и тепло, пищу и воду. Той, кто в шестнадцать лет подняла оружие на человека, прострелив глаз ингваровца и оборвав его жизнь одним легким спуском тетивы. Как она страдала! Как долго видела в сознании упавшего в первый снег мужчину со стрелой, торчащей из головы! Как страшно было ей, как безумно страшно, когда люди вокруг вдруг начали гибнуть, словно огромный город, в который зашла бубонная чума! А каково было ей, когда она узнала, что полюбила опального мятежника, чародея… Это было выше ее сил. Но она упорно сжимала руки в кулаки и держалась, не сгибаясь под натиском обстоятельств и невзгод, что рушились на нее, словно быстротечный водопад. Она держалась… ибо разве выдержка не есть жертва, принесенная любви?

У нее не было оснований открыто обвинять Аскеля в чем-то. Рагна не видела ничего, кроме того объятия под звездным небом, объятия вполне себе дружеского, совершенного на радостях. Ведь тот страшный колдун помог ему, дал сил, поставил на ноги и вполне заслужил благодарности… Нет, у нее не было оснований. Ее беспокоила Сотня, проблемы личные, женские, выматывала езда верхом, когда она не отказалась бы полежать в тепле, чтобы унять периодические боли. В то время ее спутники, ситуацию понимающие, тактично молчали, но и отдыха не предлагали. Она и сама понимала: времени нет. Уставшая, измотанная дорогой и болезненными ощущениями лучница спала сном покойницы, укрываясь плащом, что пропах чабрецом и кедром насквозь. Ее не заботило то, что Блэйк относился к ней, как к ребенку, несколько опекая. Рагна, быть может, была бы ему благодарна, если бы не добивающая ревность. И тогда, когда она спала, ее опасения подтверждались в тайне от нее самой.

Более выносливые чародеи еще долго перетирали проблемы насущные, сидя у костра. Говорили практически ни о чем, поднимая бессмысленные темы, под обсуждение которых девчушка быстро засыпала, чувствуя на лице отблески огня, а на душе – ощущение спокойствия и защищенности. Она не могла видеть, как в свете угасающего чародейского костра скильфид, носитель проклятия и дара одновременно, протягивал ноги и опускал голову на жесткое седло, укладываясь на плотной попоне, пропахшей лошадью. Как рядом, ничуть не смущаясь, не колеблясь, устраивался молодой парень и, запуская руку под рубашку, источающую аромат чабреца и кедра, опускал ладонь на бок, согревая кожу ненавязчивой, мягкой, как лебяжье пуховое перо, магией. Не видела она и того, как черный умиротворенно смотрел в огонь, чувствуя близость адепта, как дожидался момента, когда тот заснет, устроив седую голову на груди, и только потом, уставший, но умело скрывающий это, засыпал сам всего на четыре-пять часов, потому что часто раскрывал глаза средь ночи, удостоверяясь в том, что все чисто, что их идиллии ничто не угрожает, идиллии под черным небом, усеянным мерцающим серебром далеких и высоких звезд, звенящих над головой в зимней морозной громаде.

И только через неполную неделю им удалось достичь крохотного городишки, что раскинулся в пяти сутках пути от столицы, от величественного когда-то Вальдэгора, где блистательный Эридан Второй собирал под заботливое крылышко своих элитных подданных – чародеев, охотно исполняющих свой долг и подсказывающих монарху ответы на сложные вопросы, подбрасывающих гениальные идеи – будь то очередная реформа или тактический военный ход. Времена прошли, словно разлив реки в полноводье: ушло на дно старое и излюбленное, вышло на поверхность забытое и нежелательное, искажая привычный мирок побережья. Так несколько лет назад очередное половодье утащило на дно Эридана, выбросив на сырой песок Ястреба Ингвара, потянувшегося рукой к неограниченной власти и ряду ее поддержки, самым весомым включением которой стала знаменитая Сотня, превратившаяся из ста бойцов в неполную тысячу убийц-профессионалов, среди которых и чародеи имелись – ренегаты, присягнувшие новой власти и смирившиеся с ее требованиями и условиями.