Текст книги "Адепт II: Вечный Огонь (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

– Я не знал, Блэйк, – признался адепт сиплым голосом, – я столько раз видел тебя едва живым… Иллюзионист принимает облик того, чего мы больше всего боимся. Я хотел верить, что это ты, а потом лишь чудом сбегал. И сейчас… сейчас был полностью уверен, что это очередной фокус. Я никогда бы не поднял на тебя руку.

– Я понимаю. Все в порядке.

Дверь покосившегося домика скрипнула, было слышно, как вошедший стряхивает с одежды снег, чистит на той повидавшей виды тряпке ноги. Аскель нехотя отстранился, но руку чародея не отпустил. Шаги осторожно приближались, едва поскрипывая половицами; не было сомнений в том, кто сюда идет. Старый Стиг раздражающе шаркал, никогда не отнимая от пола ног. Эта же поступь была легкой и аккуратной.

– Рагна будет здесь долго, – предупредил парень, не без сожаления выдохнув. – Обязательно заходи, когда она уйдет спать. Ты, наверное, о многом хотел узнать.

Соглашаясь, Блэйк кивнул, и в этот же момент материя открылась, а в комнатку, сияя, точно звезда на черном небе, вошла маленького роста Рагна, неверяще и счастливо улыбаясь. С радостными верещаниями та опустилась перед постелью прямо на колени, кидаясь на шею Хильдебраннда, но тут же отстранилась – парень охнул от тупой боли, разлившейся по телу. Чародей недовольно покачал головой, поднявшись и выпрямившись в неполный рост, покинул то крохотное и пропахшее друидскими травами помещение, чувствуя запах грозы и лесных ландышей на собственных руках.

Сердце под рубашкой больше не звенело, но вот пальцы все еще потряхивало. Пять лет разлуки и месяц поисков завершились куда более благополучно, чем он вообще ожидал. Пять лет разлуки и месяц поисков снова свели вместе черное и белое, а Вечный Огонь, прыснув живыми искрами, наконец загорелся, не угасая даже в морозную вьюгу.

***

Большую часть дня Аскель спал – после того потрясения и трат на магию сил у него явно не прибавилось. Аскель спал, Стиг, вероятно, посвящал себя тем таинственным и обязательным друидским занятиям, пропадая весь день в отдаленных чертогах Горелестья, и Блэйк был вынужден провести несколько часов в обществе невзрачной девчушки, которая меж тем не без подозрения поглядывала на пугающего колдуна. У нее были причины столь по-особенному относиться к Ифриту, хотя тогда, когда она увидела его руку, сжимаемую пальцами парня, промолчала. Побывав в чародейских кругах и сражаясь бок о бок с самой Доротеей, предпочитающей мужчинам молоденьких девушек, она успела убедиться в том, что, оказывается, не только девочки с мальчиками держатся за руки и целуются украдкой, а может, даже напоказ. Сначала это ошеломило ее, потом вызвало отвращение, которое так и закрепилось в молодом сердце, свято верующем в чистую и красивую любовь, а в частности и в то, что однажды Хильдебраннд, с которым она познакомилась при довольно накаленных обстоятельствах, обратит на нее, невзрачную мышь, свое внимание. Впрочем, Рагна, увидев то как бы случайное прикосновение, была абсолютно уверена, что все это мелочи, ведь когда-то парень рассказал ей, что он – адепт одного из самых способных колдунов Севера. Да и не может быть ничего общего у черного и белого. У добродушности и жестокости, грубости, у молодого чародея, что еще не разучился по-человечески улыбаться, и более чем столетнего мужчины со страшными глазами цвета расплавленного серебра.

Из леса семнадцатилетняя лучница на плечах приволокла подстреленного олененка, которого она кроила, стоя рядом с чародеем, что тихо мурлыкал себе что-то под нос, мастерски орудуя острым, как бритва, ножом. Мотив Рагна уловить не могла, да и сам Блэйк, к слову, пел отвратительно, и потому довольствовался тихими подвываниями, от которых у окружающих не сворачивались страдающие уши. Отчего-то теперь он не грубил ей, не отшвыривал от себя, не брезговал ее обществом – был явно в лучшем расположении духа, раз что-то тянул себе под нос. С тушкой они разобрались быстро, девчонка, отмыв от крови стол, ушла кухарить, ловко кроша друидские запасы в тяжелый котелок. Мысли о Сотне не держались в голове, их будто выдуло легким сквозняком в хибаре, ведь за дверью выла разбушевавшаяся стихия, заносящая Север белыми полотнами все сильнее.

К ночи вернулся и Стиг, напоминающий бородатый сугроб. Без лишних слов он сразу направился к парню, никого не подпуская к его ранам и занимаясь ими исключительно по личной методике, орудуя десятками видами трав, мхов и Боги знают чем еще. Даже Ифрит, повидавший жизнь, с недоумением смотрел на ароматный арсенал, в душе не ведая, что вообще перед ним лежало и, главное, каким образом Аскель, послушно принимая эту ересь, не начинал чувствовал себя хуже.

Тогда же он и узнал, что ранение на Фельсфринском мосту имело свои последствия. Друид строго запретил ему колдовать, пока его пути, несущие магический ток в теле, не восстановятся, отговорил от желаний встать на ноги, а еще сообщил, что он подвергся внешним метаморфозам. Потом, не особо колеблясь, принес крупный осколок старого зеркала и поднял его перед лицом адепта, что на какое-то время замолчал, всматриваясь в собственное отражение. В изменившееся отражение, с которого на него смотрел все тот же человек, только некогда его волосы были темными, а теперь походили на светлый пепел. От предложений Ифрита вернуть исходный цвет парой-тройкой заклинаний он отмахнулся и солгал, что вдруг страшно захотел спать. Остался один и еще долго обмозговывал произошедшее, понимая, что если бы его наставник пришел чуть позже, буквально на несколько минут, он явно не рассматривал бы свое изменившееся отражение в осколке старинного и мутного зеркала.

Сгущались за грязными окнами сумерки, тяжелый котелок наполовину опустел, и покосившаяся хибарка вновь погрузилась в тишину, редко когда разрываемую чьим-то голосом, но наполненную извечным шорохом мышей, на которых полосатый монстр, натрескавшийся обрезков оленины, не обращал ни малейшего внимания, устроившись у печи, зажмурив круглые глаза и поджав пушистые лапы. Стиг молча намешивал ароматные мази, тихо расталкивая травы в деревянной ступке, Рагна, усевшаяся у коптящей лучины, налаживала стрелы, привязывая к хвостовикам пестрые перья безымянных птиц. Блэйк же, сложив на груди руки и вытянув ноги, боролся со сном, который прошлой ночью предал его, сбежав в далекие дали. Время шло медленно, но и на месте не стояло, хотя порой такое впечатление создавалось.

Спустя час, протяжно зевнув, друид ушел к себе, как всегда бросив весь хлам на столе. Девчонка же, зевнув уже далеко не один раз, все еще пыхтела с оружием, доводя работу до идеального состояния. Она то расправляла перья над паром, то морочилась с наконечниками, тихонько ругалась, а потом, устало вздохнув и отложив своих стройных палачей, ушла в сенцы, покосившись на чародея, который устало смотрел на искры в горящей печи.

И только удостоверившись, что все провалились в глубокий сон, набираясь сил для очередного дня, Ифрит, пустив вперед себя молочно-белый танцующий огонек, что давал минимум приглушенного света, осторожно прошел к той крохотной комнатушке. Разумеется, адепт его ждал, не спал, хотя сейчас это было ему столь необходимо. Ночной визитер пристроился на краю постели, огонек, замерев, разгонял мрак. В его свете волосы Аскеля казались белыми, словно ослепительный горный снег. И это, вопреки начальным сомнениям колдуна, ему шло больше, нежели темный цвет.

– Знаешь, я вдруг понял, что разговоры до утра вряд ли придутся по душе твоему брату, – кисло улыбнулся парень, опуская ладонь на тыльную сторону шеи. – У тебя не найдется ножа?

– Что надумал? – с подозрением спросил наставник.

Он выдохнул, сложил перед собой руки. Заглянул в страшные глаза, которых давно не боялся. Более того – любил.

– Отдам тебе воспоминания, – выдал Хильдебраннд и опередил возражения. – Слушай, я примерно представляю, как ты косишься на Рагну и что думаешь о… о нас с ней. Слова словами, а кровь не лжет, и ты знаешь это гораздо лучше меня. Я должен многое тебе показать. Не из жалости к себе, а из уважения к тебе. К тому же господин Асгерд…

– Я знаю, – кивнул чародей.

– Тогда ты тем более должен все увидеть. Собственными глазами. Ты ведь уже думал о том, что я не откажусь от борьбы. Думал о том, как переубедить меня. Но, поверь, когда ты узнаешь больше, когда увидишь, что творила Сотня, по доброй воле примешься за ингваровцев. Я никогда не хвастал тем, что хорошо знаю тебя, но чувство мести всегда тобой управляло. Так нож у тебя есть?

Ночной визитер, без энтузиазма кивнув, вытащил из кармана аккуратный складной ножик, с щелчком раскрыл его, протягивая парню, настроенному вполне серьезно.

– Думаю, необходимости сливать ее нет, – осторожно начал молодой чародей, – хватит и пары капель…

– Режь уже, – сдался наставник.

И Аскель, выставив перед собой запястье, надрезал кожу. Алые капли набухли вишнями, скатились, капая на постель. Вероятно, уже завтра им придется слушать нотации Стига, всячески неодобряющего магические штучки в таком состоянии и вообще в его доме.

– А сговаривались на паре капель, – вздохнул Ифрит и перехватил бледную руку, касаясь тонкими губами пореза. По спине парня пробежали мурашки. Он успел отвыкнуть от этих касаний; теперь же, затаив дыхание, смотрел и чувствовал. Всеми фибрами души желал большего, но понимал, что того не позволит ни быстрое действие чар, ни его собственное положение – постель и отсутствие всяких сил.

– Скоро начнется, Блэйк. Пора.

И чародей, вздохнув, поспешил к себе, потому что не горел желанием свалиться в припадке на полпути к импровизированной постели. В глазах начало плыть, голова закружилась, и как только он свалился на немудреное ложе, тут же потерял ощущение собственного тела. Он провалился в кромешную тьму, лишенную звуков и запахов, чувств. И через несколько мгновений в черноте загорелись левитирующие свечи, а сознание наполнилось голосами, наперебой доказывающими друг другу нечто очень важное.

Он перенесся на год назад, в Кантару, где и начались все беды его Аскеля.

И ночь обещала быть длинной.

========== Глава четырнадцатая: «Пройденный путь». Часть первая ==========

«Нет в живых никого, кто способен помочь,

Защитить или спрятать до срока,

И все ближе уж топот черных копыт

За спиной, как знамение рока»

Esse, « Ласточка»

У мятежников не было ни единого шанса.

Они были обречены на бесславную смерть.

Около часа после полуночи, в самый разгар обсуждений свержения монарха, на шпиль Карата сел нахохлившийся старый ворон, доживающий свой век. Мрачная птица переступила с лапы на лапу, ударила крыльями, раскрыла тупой клюв и гортанно прохрипела. Трижды. Предвещая гибель. К тому времени вся стража была обезврежена единственно верным способом. У стен замка лежали трупы.

– Необходимо начинать срочную мобилизацию, – поднялся Асгерд. – Ты, Годрик, как человек военной выправки, должен прекрасно это понимать и знать, каким образом мы могли бы быстро, соблюдая конспирацию, собрать хотя бы полторы тысячи чародеев. Ко всему прочему, хорошие деньги делают хорошие дела.

– Куда клонишь? – поднял взгляд Годрик, заправляя за ухо белоснежную прядь.

– Наемная армия, мой дорогой друг. Наемная армия, – произнес последний Саллиманн, и получил одобрение тридцати шести мятежников.

Атмосфера в замке Карат постепенно разряжалась, даже задиристый Кеннет, то и дело норовящий поддеть Кабренис и самоутвердиться в качестве того еще юмориста, успокоился и теперь лениво царапал коротким ногтем случайное пятнышко на краю круглого стола. Парящие свечи освещали подвал, чародеи, сидящие за тем столом, отбрасывали длинные тени на каменные стены, и отдаленно слышался крысиный писк, отчего у Агнеты по коже бежали мурашки, а сердце ускоряло ритм. Эгиль, замечая это, опускал огромную руку на ее колено и, скалясь, шептал на ухо, что если серые паскудники только посмотрят в ее сторону, он тут же станет проворным котом, готовым сражаться с полчищами крыс. Рыжая на то лишь нервно хихикала, не переставая осматриваться. Она панически боялась этих грязных грызунов с блестящими бусинками черных глаз.

С лестницы, ведущей в подвал, послышались быстрые шаги, направляющиеся прямо к чародеям, обернувшимся к каменной арке входа.

– Никак Альшат соизволил, – фыркнула Доротея, начавшая откровенно скучать в стенах кантарского замка.

– Ошибаешься, – тихо произнес Эгиль, поднимая голову и пронюхивая воздух, как гончий пес, – к нам спускается по меньшей мере десятка. Чужие запахи.

Годрик, опуская руку на оружие, встал первым, оборачиваясь на лестницу. За ним, как по команде, поднялись еще тридцать пять, и только госпожа Ратибор, скалясь упырьей улыбкой заточенных зубов, полулежала на столе, царапая коготком отполированную до блеска поверхность. Ей не было нужды хвататься за оружие. Она давала фору в ближнем бою даже обученным имперским солдатам – эта мужеподобная, стриженная, невысокая, но крепкая в теле женщина, что не особо дружила с головой вот уже много лет.

Первым, кто вошел в освещенную левитирующими свечами залу, был мужчина лет сорока на вид – темноволосый, при оружии, с отличительными знаками на груди и ужасающим шрамом на лице, пересекающим пустую глазницу. Хорст Йенсен был северянином с восточной примесью, которую выдавал акцент, и с радостью примкнул к Ингвару, будучи человеком изворотливым и жестоким. Хорст Йенсен в ту ночь командовал отрядом, что вырезал мятежников, как черная оспа в свое время косила деревни, оставляя после себя только ямы с сожженными телами. За ним, стоя в три ряда, следовала девятка. Эгиль не ошибся. И вправду не спускался к ним их собрат с южными корнями – языкастый Персифаль Альшат.

– Сложить оружие, – пробасил черный командир ингваровской Сотни. – Сопротивление в вашем случае губительно.

– Дорогой, к чему рукоприкладство? – промурлыкала Доротея, головокружительно улыбаясь. – Присаживайся, чудо, сейчас винца принесут, выпьем за знакомство, посидим в милой теплой компании, в картишки рубанем. Чем не приятный вечер?

Стоящий рядом с ней темноволосый и молчаливый парень пихнул ее ногой, шикнул, осаживая провокаторшу. Та, повернувшись к нему лицом и подмигнув, снова легла на стол, безразлично поскабливая гладкий стол коготком. Ее, к слову, опасность лишь возбуждала. Под личиной спокойствия уже горело искреннее желание метнуть в голову Хорста кинжал, пробивая череп. Или уж, из чувства эстетики, выколоть и второй глаз.

Командир на провокацию не ответил. Поднял в воздух руку, и его девятка тенями прошмыгнула в помещение, приставляя оружие к спинам беззащитных в изолированном подвале чародеев. С лестницы снова донесся тихий топот, подоспевшие замерли за Йенсеном, готовые к исполнению команд.

– Именем прославленного монарха Объединенной Империи, Ястреба Ингвара Виртанена, мятежники в лице тридцати шести колдунов приговариваются к немедленной казни на месте. Кеннет, выходи отсюда. Поздравляю, малец, ты заслужил орден на мальчишескую грудь.

Эгиль, сжав огромные руки в столь же огромные кулаки, не сдерживаясь, выругался. На молодого языкастого провокатора смотрело тридцать пять пар презрительно смотрящих глаз. Только Доротея, кисло улыбнувшись, взглянула на Кеннета ошалевшим взглядом. Парень, поймав тот взгляд, замер на месте, как околдованный.

– Ах ты ж сучий выродок! – рассмеялась пресветлая госпожа Ратибор и, перемахнув через стол в неуловимом прыжке, выпрямилась перед предателем, хватая его за шею. – Сволочная ты скотинка, мой дорогой мальчик! Так бы и выцарапала твои чудные глазки!

И чародеи, схватившись за то, что имелось – кордики, стилеты и кинжалы, свечные канделябры, кинулись на ингваровцев. Мятежники были обречены на скорую смерть. Мятежники не знали, сколь элитные бойцы пожаловали к ним, сражаясь с преимуществом против не способных колдовать магов. Катарина эль Мерлен, схватившись за перерезанное горло, свалилась первой. Большую часть восставших тут же приперли к стене.

Годрик Бланк, выхватив легкий полуторник, закружился в пируэте, но минимум пространства не позволил закончить начатое, встретил его стеной, и прославленный военачальник, замахнувшись на одного из карателей, тут же получил удар в спину. Глухо охнув, он все же устоял на ногах, с лязгом парировал короткий удар, перешел в контратаку, истекая кровью, и упал на колени, не выдерживая тяжести опустившегося на плечо клинка. Металл увяз в плоти, обагрился. Полуторник со звоном выпал из руки Годрика.

Каратели все еще держали колдунов, не позволяли двинуться с места. Пара ингваровцев, схватив Доротею за руки и выворачивая их за спину, держала ножи у ее горла. Стриженная улыбалась, очаровывая прелестью сточенных в клыки зубов.

Прославленный военачальник упал лицом в расплывшуюся лужу крови. Конвульсивно дернулся, простонав сквозь зубы, и затих. Белоснежные волосы, упавшие ровным полотном на каменистый пол, окрасились в багровый, слиплись. Хорст недовольно покачал головой.

– Господа, давайте без импровизаций. Тогда, обещаю, будем рубить головы быстро. Умрете от одного удара – ну чисто блажь.

– Эй, дорогой! – крикнула Доротея, выгибаясь дугой в руках карателей, – может, сам мне бошку открутишь? Не откажи даме в последнем желании!

Командир потер переносицу; настигнув поехавшую в три шага, с размаху ударил коленом в живот, и пресветлая госпожа Ратибор согнулась, хватая губами воздух. Ингваровцы заржали, принялись аплодировать, оценивая удачную шутку предводителя.

– Ох и мразь же ты, золотце, – прохрипела она, – ни чести, ни достоинства. Ну чистая паскуда.

Сотенцы времени зря не теряли. Загремев блокирующими камнями, принялись вязать колдунов и даже стол отодвинули к стене, освобождая место для импровизированной голгофы. Молодому убийце, что вывернул руки темноволосого и молчаливого парня, не понравился его взгляд. Не понравилось и злобное шипение, когда он вязал его, а потому Аскель, отхвативший по первое число, связанным рухнул на каменный пол, сжимая зубы. Хорст, повернув носком сапога лицо на себя, остался разочарованным и добавил по ребрам с характерным хрустом. На этот раз парень не выдержал, закричал, вжимаясь в холодные камни. Черный командир довольно усмехнулся. Обнажил клинок, намереваясь оборвать мучения чародея.

Он занес оружие над его головой, замахнулся, и лезвие завыло в воздухе, засвистело, впадая в беспамятство от предвкушения свежей горячей крови, как одноглазый дернулся, развернулся, останавливая красивый полет беспощадного клинка.

Каратель, схвативший за волосы Агнету Кабренис и разрезавший на ней сапфировое платье, не знал, на что напрашивается. Подумать не мог, сколько силы было в руках знаменитого Эгиля, который, зарычав не хуже разъяренного медведя, вскочил на ноги и бросился на сотенца, сворачивая его голову и швыряя тело в стену. Ингваровцы бросились на анимага, поднимая оружие. Ингвароцы потеряли бдительность, Асгерд, толкнув ногой Аскеля, заставив того подползти ближе и отдал приказ, который не обсуждался.

– Телепортируйся отсюда, – холодно и быстро проговорил он, наблюдая за тем, как один из карателей, нарвавшийся на подсечку Ратибор, свалился на полном бегу на пол, разбивая нос и губы вдребезги. – Читай формулу и беги как можно дальше. В противном случае ты не уйдешь отсюда живым.

– На мне чертовы камни! – вспылил парень, – замок наглухо заблокирован!

– Телепортируйся! – рявкнул старик, впервые повышая на него голос, – на тебе кольцо, эту побрякушку не остановит блок! Быстро! Ты знаешь, кому я обещал сохранить твою жизнь!

Элита Виртанена, утирая кровь с лица, направилась к обезумевшей магичке, что скалила заточенные зубы и истерически посмеивалась, сидя на каменном полу. Всадник Сотни, замахнувшись, бросился на нее, но упал снова, сбитый с ног мощным ударом стриженной бестии, что бросилась на него сверху, впиваясь в горло. От воя стены кантарского замка Карат задрожали. Чародеи, поднимаясь один за другим, бешеными собаками кидались на визитеров, сбивая их с ног и пытаясь добить любыми способами. Эгиль, не чуя ударов, берсерком сметал нападающих с пути, расчищая дорогу для полностью обнаженной Кабренис, не обращающей на отсутствие одежды никакого внимания. Те представительницы нежного пола, что замешкались, большей своей частью истошно визжали, загнутые у круглого стола. На стенах замка алели брызги крови.

Аскель, зажмурившись, шепотом скороговорил формулу, и кольцо жгло кожу раскаляющейся платиной. Асгерд был уже мертв, и руки Сотни лишь чудом не добрались до темноволосого парня со сломанными ребрами и рассеченной скулой. От сумасшедших криков Доротеи закладывало уши. Трупов становилось все больше. Танцор Войцех, напоровшись на клинок грудью, медленно сполз на каменный пол. Хорст перешагнул через мертвого, направляясь к адепту небезызвестного Блэйка Реввенкрофта. Хорст поднимал клинок на читающего формулу чародея, что смотрел в его глаза.

Лезвие вновь завыло в воздухе, оружие выскользнуло из рук черного хозяина и сорвалось, метя в голову молодого мятежника.

Металл, вбившись в каменную стену, задребезжал, загудел, качаясь. Йенсен выругался и, не контролируя ярость, что есть сил пнул бездвижное тело зарезанного Асгерда. Восставший против монаршей власти адепт телепортировался, не открывая перехода.

По ступеням кантарского замка стекала чародейская кровь, оживляя скучный серый камень. Чудом бежал псионик Мартин, Эгиль, таранящий собственным телом путь для женщины сердца, вместе с Агнетой смог вырваться из смертоносной ловушки и поднять на Севере мятежников, сколотив одну из немногих групп подобных себе бунтарей. Его примеру последовала и бежавшая Доротея Ратибор, обагренная кровью с ног до головы, буквально прогрызающая дорогу к жизни, ошеломляющая ингваровцев абсолютным и бесспорным безумием, заполонившим ее сознание. Гораздо меньше повезло старому Хеберу, которого нагнали и до смерти забили ногами, не ведая жалости, не имея человеческого начала.

В ту ночь Сотня забрала тридцать одну жизнь в подвале старинного замка Карат. Так и не увидел ночного неба Асгерд Саллиманн, посвятивший себя искусству магии, Танцор Войцех, прозванный так за извечную праздность и счастье на лице. Погиб седой Годрик Бланк и молодая Катарина эль Мерлен, Веда и Рагнар. Аскель был нечаянно живым. Аскель был нечаянно живым лишь потому, что однажды Асгерд поклялся своему ученику в том, что ценой жизни будет защищать мальчишку и не допустит его смерти, что бы ни произошло за то время, пока Блэйк будет слишком далеко, чтобы помочь. Последний Саллиманн держал свое слово. Перед глазами колдуна, что видел воспоминания адепта, приняв его кровь, стояла беззвездная ночь, вдруг вспыхнувшая в свете чар. На землю, глухо вскрикнув, свалился молодой чародей, однако каким-то образом заставил себя встать и прошмыгнуть, сжимая рукой торс, во двор кантарского поместья.

Громящая имение Сотня не обратила внимания на слившуюся со мраком ночи тень. Она попросту не заметила, как парень прохромал под окнами, как зашел в конюшню, скрипнув дверью, и наскоро оседлал рыжую, как пламя, кобылу. Не могли они видеть и того, как он, подогнав скотинку к стене поместья и встав прямо на ее крепкую спину, пробрался, подтянувшись, в окно, до боли сжав зубы, чтобы не простонать от боли.

Аскель действовал быстро. В кромешной темноте сбросил с себя дорогие одежды и облачился в неприметную серость, сменил бархатную мантию на шерстяной плащ в пол, сгреб из тяжелой шкатулки золото и платину, драгоценные камни – «скромные» презенты наставника, соображая примерно, что больше он сюда не вернется, а выживать – необходимость. Из ящика неподъемного стола он выудил кинжал и, было, потянулся за легким полуторником, которым владел далеко не лучшим образом, но который вселял в душу уверенность, как прямо перед входом в комнату послышались спешные шаги ингварова прихвостня. Хильдебраннд встал за открывающуюся дверь, сжал в руке тяжелый кинжал с резной рукояткой, которая не скользила во взмокшей ладони. Каратель протопал в помещение, рванул из стола ящики, шаря в содержимом, и истошно завыл, когда невидимая во мраке тень, подкравшаяся со спины, всадила клинок в шею, обрекая на быструю, но осознанную смерть.

Ингваровцы хлынули наверх, грохоча по лестнице набойками сапог. Аскель, выхватив из уже мертвого тела кинжал, кинулся из поместья, прыгая в окно прямо на спину кобылы. Та кинулась в галоп, понеслась по двору, и каратели, обезумевшие от смерти собрата, бросились следом, осыпая партиями страшных сокрушительных чар.

Адепт лег на шею лошади, едва не теряя сознание от боли – Хорст определенно сломал ему ребро, и остальные удары горели на теле, разливаясь чернильными гематомами по белой коже. Скотинка стрелой промчалась вперед, играючи перемахнула через полутораметровый забор, не зацепив его и кончиками аккуратных копыт. Ее хозяин не лишился рассудка в столь напряженной обстановке. Он вновь читал формулу, и кольцо жгло безымянный палец нагревающейся платиной. Заклинания Сотни ушли в ночь, вспыхивая тысячами цветов. Двадцатичетырехлетний чародей был уже далеко, бесследно исчез с Востока, оставив после себя лишь мертвое тело сотенца и глубокие следы мчащейся лошади, что внезапно оборвались.

Если бы случайная душа увидела, как прямо из воздуха, мотая головой, вылетела огненно-рыжая кобыла, его наверняка посчитали бы сумасшедшим, однако в сомнительной картине не было и доли фальши. Молодой чародей, повиснув на лошади едва живым грузом, уже не стонал от боли и не держался за горящий пожаром бок, не шипел сквозь зубы, проклиная кривого Хорста. Его Искра фыркнула, тихо взвизгнула, зашелестела, ступая по покрытой опавшей листвой земле в неизвестном направлении. Ее копыта топтали северные просторы, что раскинулись в сотнях верст от Востока. Эта телепортация отняла у парня все силы, и он едва сжимал пальцами рыжую гриву, отчаянно пытаясь не рухнуть вниз. Было раннее туманное, сырое утро поздней осени, что стояла на пороге лютой зимы. Время здесь шло иначе. По восточным землям, подгоняя боевых коней, неслись в ночи всадники Сотни, пытаясь настигнуть бежавших колдунов.

Аскель не удержался. С полным боли криком рухнул на влажную листву, кроя отборнейшей руганью все и вся, и вряд ли поднялся бы без помощи умной, как дьяволица, Искры, что легла на землю и позволила ухватиться за холку, а затем, медленно поднимаясь, поставила на ноги хозяина, который вырастил ее с жеребят и играючи объездил уже в возрасте четырех лет.

Он не без труда смог встать и, взяв лошадь под уздцы и перекинув через ее крепкую шею руку, поплелся, куда глядят глаза. Сейчас у него не было сил биться в истерике, понимая, что он остался один. Не было сил оплакивать смерть Асгерда и злиться на судьбу за то, что Блэйк неизвестно где пропадал вот уже более четырех лет. А будь он в подвале кантарского замка Карат, все было бы иначе. Парень знал, что умеет делать холодным оружием его наставник, и был уверен, что тот не допустил бы смерти Саллиманна, вообще этой резни. Однако Ифрит понятия не имел о происходящем, а его адепт, жмурясь от боли, куда-то безразлично плелся, шелестя опавшей листвой.

Он не знал, на какую дорогу встает.

Не знал, что ждет его на той дороге, и каким его сделает этот путь.

========== Глава четырнадцатая: «Пройденный путь». Часть вторая ==========

«Как больно…

Как страшно

Ступать по земле,

Не видя пути.

Но боли не сломить меня,

И сердце не замрет в груди,

Мне б только знать,

Куда идти»

Esse, «Эсси»

В то туманное утро, когда белое марево опустилось на влажный багрянец опавшей листвы, витая меж деревьев призраком, Рагна проснулась раньше обычного, закидывая на спину лук и спешно покидая охотничью избушку. Она была как никогда уверена в утренней удаче, неслышно шла по лесу, возбужденная одними мыслями о том, что новый день непременно пошлет ей крупную добычу. Ей было шестнадцать, в теле чувствовалась сила и бодрость, ноги бесшумно несли ее вперед, а в колчане лежали готовые к бою изящные стрелы с маховыми орлиными перьями – жесткими, плотными, с мелким ворсом. Отсутствие ветра, сырость, ранний час, тишина – ей играло на руку все, и девчушка, улыбаясь охотничьим мыслям, уходила от дома все дальше, осматриваясь по сторонам.

Сидящие на макушках деревьев птицы не выдавали ее перемещения криком, и за это определенно стоило сказать спасибо Богам-покровителям. Ей не хотелось идти на тетерева или росомаху, молодого кабана или несмышленого лосенка. Не влекла ее и волчья шкура – богатый мех бесстрашного хищника, что не знал усталости и сна. Сегодня ее особенно грели мысли пристрелить молоденького оленя одним точным ударом в сердце, чтобы не испортить красивую шкуру, убить животное сразу, а то не рвануло от нее раненым и обезумевшим от страха. Рагна многому научилась от дяди, который однажды не пережил схватки с секачом – диким лесным вепрем, что раскроил охотника желтыми клыками. Рагна была осторожна, бесшумна, наблюдательна и точна, внимательна и осмотрительна. Она была рождена для лука и свистящих стрел. Выросла в лесах – сирота, пережившая оспу, которая некогда выкосила окрестных жителей, в том числе и родителей. Тогда ее, двухлетнего малыша, забрал старый охотник, родной брат отца. Забрал и вырастил как собственного ребенка, посадив в седло в три года и вручив первый лук в пять лет.

Девчушка вдруг замерла на месте, услышала шорох влажных листьев. Осторожно, стараясь не издавать ни звука, сделала пару невесомых шагов по лесному пологу, двигаясь в холодном тумане и на ходу натягивая тетиву чуткими пальцами. Там, вороша листву аккуратным копытцем, стояло молодое и изящное создание, опустившее голову к земле. Темно-песочного цвета гладкая шкура, антрацитовые блестящие глаза, влажный черный нос – молодая олениха, роя багряное полотно, выискивала чахлые травинки, изредка поднимала глупую мордашку, не замечая слившейся с деревом тени лучницы, уже метившей в тот чудный силуэтик.

Рагна бесшумно выдохнула, завела руку, натягивая тетиву сильнее и увеличивая силу удара. Стрела касалась ее щеки краешком темного орлиного пера, рвалась в непродолжительный красивый полет. Она готова была отпустить ее, позволить ей насладиться мгновением торжества, как неподалеку, перечеркивая охоту, заржала лошадь, и оленья самка, испугавшись, дала деру, а стрела вонзилась в дерево. Девчонка выругалась, готова была бросить лук, но вместо этого, неслышно перебежав утопающую в тумане поляну, взобралась на раскидистый дуб.

С высоты древнего старика она, полностью ошеломленная, видела, как молодой парень – темноволосый, низкорослый, едва стоящий на ногах, вел рыжую, как огонь, кобылу, хотя вопрос, кто кого вел, был спорным. Тот незнакомец, шурша влажной листвой, волочил ноги, хватаясь слабыми руками за лошадиную шею, оглядывался по сторонам, точно чего-то боялся, явно не знал, куда идти. Рагна наблюдала.