Текст книги "Неожиданная Россия (СИ)"

Автор книги: Алексей Волынец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 62 страниц)

Глава 76. Банкротство по Достоевскому

В ночь на 12 октября 1875 года в российском банке впервые разыгралась сцена, достойная боевика. Недалеко от Кремля на Никольской улице полиция штурмом взяла Коммерческий ссудный банк. Ворвавшиеся стражи закона, не смотря на позднюю ночь, застали почти всех членов правления – те лихорадочно делили деньги и чистили документацию…

Коммерческий ссудный банк учредили в 1870 году с уставным капиталом в 3 млн. руб., он стал четвертым частным банком, возникшим в «старой столице». Как писал один из современников, в отличие от иных кредитных учреждений Москвы, основанных купеческими капиталами, в данном случае инициатива принадлежала «дворянской публике и чиновным грызунам». Председателем правления нового банка стал Даниил Шумахер, «городской голова» Москвы.

В юности Шумахер был школьным приятелем Фёдора Достоевского, но в отличие от соседа по парте увлёкся не литературой, а коммерцией. Первые годы банк под руководством столичного мэра развивался активно и даже пытался участвовать в прибыльном строительстве железных дорог за границей. На Западе партнёром Шумахера стал германский «железнодорожный король» Генрих Струсберг, прокладывавший рельсы по всей центральной Европе, от Пруссии до Румынии. На пике своего успеха Струсберг слыл богатейшим коммерсантом Германии, построил личный дворец в самом центре Берлина и даже избрался депутатом Рейхстага.

Однако в 1873 году в Западной Европе начался очередной экономический кризис. «Железнодорожный король» Германии попытался поправить свои пошатнувшиеся финансы за счёт кредитов из России, куда волны кризиса ещё не докатились. Под залог акций своих европейских дорог Струсберг брал крупные кредиты в московском банке Шумахера. К осени 1875 года сумма этих кредитов превысила 8 млн. руб. – очень внушительные деньги для той эпохи…

На Западе Европы к тому времени кризис бушевал вовсю, только в Германии и Австрии обанкротилось более сотни банков. Банкротом в итоге оказался и «железнодорожный король». Банк московского мэра Шумахера получил фатальную дыру в балансе – залог от Струсберга оказался фикцией, в обмен на живые деньги он предоставил «ценные бумаги» ещё не построенных железных дорог.

Позднее следствие так и не смогло или не захотело выяснить, был ли причастен к этому мошенничеству лично «городской голова» Москвы. Однако современники не сомневались, что кредиты Струсбергу выдавали сознательно под липовые залоги и большие «откаты».

Погорев на европейском бизнесе, московский мэр кинулся за помощью к российскому государству. Чтобы заткнуть дыру в бюджете банка, он лично обратился к министру финансов с просьбой об экстренном кредите в 3 млн. руб. Ранее государство не отказывало банкирам в таких просьбах, чтобы избегать потрясений в кредитной системе. Например, двумя годами ранее госкредитом спасли от банкротства первый коммерческий банк Петербурга. Однако с лета 1875 года у России назревал очередной военный кризис с Турцией, и лишних денег в казне не было. Министр мэру отказал.

У Шумахера не выдержали нервы, в преддверии неминуемого банкротства он попытался вывести из банка свои личные средства и вклады близких ему людей. Недоброжелателей у московского мэра хватало, они и донесли об этом на самые верха империи. Потому-то московская полиция в ночь на 12 октября 1875 года и ворвалась в банк…

Банк Шумахера лопнул, тысячи москвичей потеряли вклады. Суд был долгим и скандальным. О нём не раз в дневниках и письмах упоминал Достоевский. К прогоревшим банкирам писатель-гуманист отнёсся без сочувствия: «Слезливо-кающиеся негодяи, взаправду не понимающие почему они негодяи…»

Государству всё же пришлось погасить половину из 14 млн. руб. долгов лопнувшего банка. Но это не остановило всеобщую панику вкладчиков – за следующие несколько лет банкротства сократили число частных банков России почти на четверть. Арестованного в Петербурге бывшего «железнодорожного короля» Струсберга выслали в Германию. Его подельника Шумахера, ушедшего в отставку с должности «городского головы» Москвы, приговорили к аресту сроком на… один месяц.

Глава 77. Лев Толстой и афера Кронштадтского банка

В середине февраля 1879 года, прокуратура Петербурга приступила к расследованию хищений в Кронштадском коммерческом банке. Скандал был громким, ведь кредитное учреждение, возникшее всего 7 лет назад, работало не где-нибудь, а в главной базе русского флота. Среди его учредителей был даже один из комендантов Кронштадта.

Следствие выявило катастрофическую картину – при 500 тыс. руб. уставного капитала и миллионных долгах в кассе банка наличествовало лишь 502 руб. с полтиной. Ещё страшнее было другое – руководители банка оказались замешаны в афёрах с армейскими поставками в ходе недавней русско-турецкой войны. Следы банковских мошенников быстро привели к князю Дмитрию Оболенскому, «шталмейстеру» при дворе Александра II.

Чин «шталмейстера», главы царских конюшен, соответствовал генерал-лейтенантскому. Князь Оболенский, действительно, любил лошадей и знал своё дело – как главный конюх империи он был безупречен. Однако бурный расцвет русского капитализма подействовал и на князя – потомок легендарного Рюрика в 25-м поколении тоже захотел стать миллионером…

В ходе русско-турецкой войны, начавшейся в 1877 г., армия столкнулись с резким ростом цен на сухари, главную походную пищу рядовых солдат той эпохи. Срочно требовалось расширять их производство – заказы от казны сулили огромную потенциальную прибыль. Князь Оболенский решил поучаствовать в этом тыловом бизнесе – пользуясь придворными связями, он заключил подряды на поставку в сражающиеся войска 1,1 млн. пудов сухарей.

Однако капиталов, чтобы развернуть производство, у князя не было. Этот вопрос он решил сговором с членами правления Кронштадтского коммерческого банка. В ту эпоху все банковские вклады оформлялись стандартным документом – «Вкладным билетом». На практике такие «билеты» превратились в ценные бумаги, их перепродавали и нередко использовали в качестве залога.

Схема князя Оболенского и Кронштадтского банка оказалась простой – банк выдал князю свои «вкладные билеты» на огромную сумму в 6 млн. руб. Почти все они были фальшивками: их оформили не под вклады живыми деньгами, а под векселя – дутые обязательства, выписанные от имени различных деловых партнёров Кронштадтского банка. С этими «билетами» Оболенский ездил по городам России и, умело пользуясь аристократическим весом, под их залог без труда получал кредиты в мелких банках. Например, от нескольких банков Тульской губернии князь, заложив «билетов» на 500 тыс. руб., получил кредит в 280 тыс. наличными. На все запросы из провинций банкиры Кронштадта неизменно подтверждали действительность своих «билетов».

Производство сухарей князя Оболенского тоже оказалось своеобразным. Помимо реальных пекарен, работала и простая коррупционная схема – военные интенданты за взятки браковали сухари, произведённые в казённых печах. Списанный товар по дешевке скупали агенты Оболенского и перепродавали казне, как первый сорт.

Такой бизнес князь совмещал с активной светской жизнью. Щедрый и хлебосольный потомок Рюрика пользовался авторитетом в обществе, с ним приятельствовал сам Лев Толстой. В то время великий писатель создавал роман «Анна Каренина» – и князь Оболенский оказался среди прототипов одного из героев, Стивы Облонского.

Афёры «Облонского»-Оболенского вскрылись в 1879 году. Князь и руководители Кронштадтского банка сели на скамью подсудимых. К счастью для них, махинации с солдатскими сухарями прикрыли военные интенданты, спасавшие себя и свои коррупционные барыши. Зато схема с дутыми «вкладными билетами» всплыла наружу.

Князя Оболенского, однако, защищал блестящий адвокат – Александр Урусов, тоже князь и бывший зампрокурора Петербурга. Он сумел запутать присяжных и доказать, что царского шталмейстера обманули злонамеренные банкиры. В итоге ссылкой наказали лишь трёх членов правления Кронштадтского банка, князь Оболенский был оправдан. «Его отдали под суд за то, что он добрый и тщеславный…» – записал в дневнике Лев Толстой, блестящий литератор и, как видим, не самый опытный финансист.

Глава 78. «Этапы» русской истории

Наша страна всегда была велика, раскинувшись на тысячи километров. И «этапирование», то есть перемещение заключенных на огромные расстояния всегда было очень непростой задачей для государства и тяжким испытанием для миллионов арестантов прошлого и настоящего. Поэтому едва ли в России найдётся много человек, которым совершенно не знаком термин «этап» в его сугубо тюремном значении.

Расскажем, что же представлял из себя тюремный «этап» в прошлом.

В Сибирь по этапу

Огромные расстояния, не характерные для иных государств Европы, России подарило присоединение Сибири. Бескрайние пространства к востоку от Урала стали не только источником сверхприбылей от мехового экспорта на Запад, но и естественной, созданной самой природой «зоной» для заключенных. Поэтому практически сразу вслед за первопроходцами на Восток двинулись колонны ссыльных.

В 1597 году полсотни жителей Углича, обвиненных по делу об убийстве царевича Дмитрия, сослали за Урал строить Пелымский острог. В русской истории они считаются первыми ссыльными в Сибирь. Так в нашей стране началась эпоха самых длинных тюремных «этапов» в сотни и даже тысячи вёрст.

По подсчетам историков, до 1645 года, за первые полвека после начала присоединения Сибири, за Урал в заключение и ссылку было отправлено около 1500 человек. Цифра очень внушительная для тюремного населения России тех лет.

Первое в русской литературе описание «этапа» в Сибирь принадлежит знаменитому старообрядческому протопопу Аввакуму, которого в 1654 году с семьёй сослали в Тобольск: «Таже послали меня в Сибирь с женою и детьми. И колико дорогою нужды бысть, тово всево много говорить, разве малая часть помянуть. Протопопица младенца родила; больную в телеге и повезли до Тобольска; три тысящи верст недель с тринадцеть волокли телегами и водою и саньми половину пути».

При этом протопоп был привилегированным ссыльным, близко знакомым с самим царём и патриархом. Простым ссыльным приходилось преодолевать большую часть этого мучительного пути своими ногами, в кандалах и колодках.

К началу XVIII века в Сибири насчитывалось около 25 тысяч заключенных и ссыльных. Тогда их доля в составе русского населения к востоку от Урала составляла около 10 %. Уголовная ссылка в Сибирь в то время была бессрочной – собственно само многомесячное и даже многолетнее перемещение за Урал было тогда нетривиальной задачей, а столь же долгий путь в обратную сторону был по карману и по силам очень немногим, только аристократам и государственным служащим.

Первые русские ссыльные в Забайкалье появились в 1681 году. А ведь только по прямой от Москвы до берега озера Байкал свыше 4000 километров, сам же Сибирский тракт от столицы до Иркутска насчитывал свыше 7000 вёрст. И не случайно эта дорога почти сразу получила неофициальное наименование «кандального тракта».

По подсчетам историков, всего за 20 лет, с 1761 по 1782 год, по Сибирскому тракту проследовало в ссылку и заключение около 60 тысяч человек обоего пола. До начала XIX века в среднем уходило «по этапу» в Сибирь чуть больше двух тысяч в год. После наполеоновских войн, когда было закончено строительство самого восточного участка Сибирского тракта от Томска до Иркутска, численность сибирских «этапов» резко возрастает – до 8 тысяч ежегодно в период царствования императора Николая I.

Либеральные реформы царя Александра II оборачиваются еще более резким всплеском численности этапируемых в Сибирь – 296582 человека за период с 1862 по 1881 годы. К этому времени тюремная статистика позволяет уже точно подсчитать численность заключенных в России.

Общее число сосланных в Сибирь с 1807 по 1898 годы составило 864823 человека. По данным Тюремного управления Российской империи на 1 января 1898 года в Сибири насчитывалось 309265 ссыльных и 64683 членов их семей. По отношению к населению всей Сибири ссыльные составляли 5,4 %.

Итого, с 1597 года до конца XIX столетия, до эпохи массовых железнодорожных перевозок, в Сибирь было «этапировано» свыше миллиона ссыльных и каторжных. Сотни и даже тысячи вёрст они прошли пешком, в цепях, от «этапа» к «этапу».

Что такое «этап»

В XVII–XVIII веках арестантов отправляли к месту отбывания наказания от случая к случаю, в сопровождении стрельцов Сибирского приказа. Но такое перемещение значительного количества людей на тысячи километров, через несколько климатических зон, на протяжении ряда месяцев, а то и лет, требовало особой организации и постоянного внимания со стороны местных и центральных властей.

Доставкой колодников в Сибирь ведал Сибирский, а затем Сыскной приказ. Осуждённые отправлялись «за Уральский камень» не регулярно, шли под присмотром так называемых «нарочных посыльщиков», на которых возлагалась полная ответственность за их возможный «упуск». В ряде документов начала XVIII столетия сохранились наказы конвоирам: «…убегут у тебя колодники или ты сам, взяв с них откуп, отпустишь, то воеводы будут бить тебя кнутом и сошлют самого вместо тех людей, которых вел ты в ссылку».

Арестанты шли в Сибирь пешком, закованными в ножные кандалы и «ручные железы», нередко несколько человек соединялись вместе цепью. Самые важные преступники следовали «в колодах» или в железных ошейниках на цепи, а менее важные – «просто» в кандалах. Если вспомнить, что с конца XVII столетия этапируемых каторжан клеймили и рвали ноздри, то картина «этапа» получается вполне босхианская…

При Петре I значительная часть арестантов направлялась не в Сибирь, а на строительство каналов и в качестве подневольных гребцов галерного флота на Балтике. Однако первая пересыльная тюрьма для этапов в Сибирь была построена именно в начале царствования первого императора. О ее строительстве известно из наказа воеводам Верхотурского острога (ныне Свердловская область) от 1 сентября 1697 года: «А для присланных вновь в сибирские городы всяких ссыльных людей на Верхотурье в пристойном месте сделать тюрьму крепкую и держать новоприсланных ссыльных людей, до отпусков в низовые сибирские городы… А как приспеет время отпуску их в низовые сибирские городы, отпускать их под караулом в те городы по московским росписям, кого куда сослать будет указано…»

Какого-либо питания этапируемым арестантам не полагалось. Вместо этого им разрешалось питаться за собственный счет или просить милостыню. Однако во время долгого пути по Сибири зачастую приходилось идти по совершенно безлюдным местам, и тогда этапируемые голодали и умирали. Сохранившиеся архивные документы нередко приводят примеры такой смертности. Так в 1697 году «боярский сын» Петр Мелешкин повел из Тобольска в Нерчинск «этап» ссыльных в числе 624 душ, но к месту назначения пришли только 403 человека. Из 2151 арестантов, отправленных из Соликамска опять же в Нерчинск, за семь недель «этапирования» умерло от голода и болезней 517 ссыльных.

В XVIII века сложились первые устойчивые маршруты «этапирования». Ссылаемые в Сибирь арестанты за зиму свозились в Самару или Калугу. Здесь они дожидались летнего времени и затем отправлялись за Урал. По Оке и Волге до Казани, от Казани по реке Кама до Перми, далее пешком через горы Урала до Верхотурского острога, затем по сибирским рекам до Тобольска и через Томск до Иркутска и Нерчинска.

Первая в истории России попытка сделать этапирование более гуманным произошла в 1754 году, когда запретили вырезывать ноздри у конвоируемых в Сибирь женщин – указ императрицы Елизаветы гласил: «Колодникам мужеска пола ноздри вырезать и знаки ставить положено в томъ разсуждении, чтобы они из ссылки побегов чинить не дерзали, а женска пола из таких отдаленных в Сибири мест побегов чинить не может…»

Хотя первые попытки систематизировать и упорядочить «этапы» были предприняты ещё при Петре I, но для создания единообразного и более-менее четко работающего механизма потребовался ещё целый век. Автором классической системы «кандальных» этапов стал один из самых либеральных политиков начала XIX столетия Михаил Сперанский.

Но все «этапные» реформы начались из-за банальной нехватки солдат для конвоирования арестантов на дальние этапы – напомним, что тот период пришёлся на тяжелые и долгие наполеоновские войны. Первоначально, в 1807 году этапирование в Сибирь попытались возложить на «служилых башкиров и мещеряков» – аналог казачества среди «инородцев» Урала. Башкирское ополчение явно не очень справлялось с конвойной службой и через три года эту задачу возложили на сибирских «городовых казаков». И только в 1817 году, когда по завершении наполеновских войн закончился и дефицит солдат, были сформированы особые «этапные команды» из солдат и офицеров Отдельного корпуса внутренней стражи (аналога Внутренних войск в Российской империи). В том же году, царским указом от 25 декабря было отменено рвание ноздрей у арестантов, этапируемых за Урал.

В 1822 году Михаил Сперанский по итогам своего пребывания на посту генерал-губернатора Сибири разработал «Устав о ссыльных» и «Устав об этапах в сибирских губерниях». Впервые в истории России была создана единообразная система этапирования арестантов на огромные расстояния от Москвы до Сибири. Впервые был законодательно закреплён и сам термин «Этап», хотя в административных документах он употреблялся ещё с XVIII века, когда владение французским языком вошло в базовое образование русского дворянства и большинство технической терминологии того времени шло в мир из Франции. Так что русский «этап», во всех его смыслах, включая тюремный, происходит от французского «Etape» – шаг, ступень.

Прежде всего «Устав об этапах» определил порядок деятельности госорганов, занимавшихся перемещением арестантов. Был создан специальный единый орган управления этапами – Тобольский приказ и его филиалы на местах, называвшиеся «Экспедициями о ссыльных». Существовали казанская, томская, енисейская и иркутская «экспедиции», а на всём Сибирском «кандальном» тракте от Москвы до Байкала были созданы «этапные» и «полуэтапные» тюрьмы-остроги, располагавшиеся друг от друга на расстоянии в 15–30 верст – именно столько могли пройти закованные в кандалы арестанты за световой день.

Тобольский приказ о ссыльных получал из всех судебных учреждений Российской империи специальные извещения о приговоренных к каторге и ссылаемых на поселение, а также предписания об административной высылке от Министерства внутренних дел, генерал-губернаторов и губернаторов. На основании этих приговоров и распоряжений Тобольский приказ и распределял всех каторжан и ссыльных по всей Сибири. Однако при том несовершенстве бюрократического документооборота распределение арестантов занимало массу времени, что приводило к многомесячному ожиданию и скоплению в этапных острогах массы заключённых.

Кстати, именно тогда в казённых документах, а затем и в народном языке появилось понятие «мест не столь отдалённых», как иносказательный аналог тюремного заключения. По уложению о наказаниях в Российской империи ссылка преступников делилась на два вида – «в отдаленные места» (в Восточную Сибирь и Забайкалье) и в «места не столь отдаленные» (Урал, Западная Сибирь и Кавказ).

2 копейки за этап без «шнура»

С 1822 года впервые у этапируемых арестантов появились документы – «статейный список», который составлялся в двух экземплярах и содержал всю важнейшую информацию о конвоируемом: характеристику внешних данных, биографию, информацию о преступлении и мере наказания. Один экземпляр «статейного списка» отправлялся в Тобольский приказ, второй передавался конвойной страже и вместе с арестантом «шел по этапу». Кроме индивидуального «статейного списка» составлялся список всей «партии» (т. е. группы) подконвойных – так называемый, «партионный список», который также следовал вместе с партией заключённых и передавался от одного офицера другому при передаче партии на этапах.

«Устав об этапах» детальнейшим образом регламентировал организацию перемещения арестантов. Вот для примера один из параграфов главы третьей «Движение партий»: «§ 41. Движение каждой партии, приемля начало в назначенный по расписанию недельный день на границе Тобольской губернии с Пермскою и в городах Тобольске, Томске и Красноярске по всему пути продолжается с точностью по назначению, так что на каждую станцию вступает партия один раз в неделю и в известный притом день».

Параграф 75-й «Устава об этапах» подробно регламентировал и меры насилия конвоя к арестантам. Конвоируемый, «оказывавший во время следования неповиновение к исполнению установленного порядка», подлежал «легкому телесному наказанию». С «явно буйствующим» надлежало поступить «по всей строгости», а в отношении «отважившихся нападать на конвойных» следовало уже «действовать оружием». «Употребить оружие» можно было также и против беглого, «который, не сдаваясь конвойным, угрожать им будет…»

По этапу арестанты того времени шли пешком, в цепях. До 1822 года применение кандалов не регламентировалось, в них заковывали всех этапируемых, не взирая на пол и возраст. Для удобства конвоиров этапируемых сковывали на одну цепь, иногда по нескольку десятков человек и так же без разделения полов. Сообщения очевидцев приводят факты, когда мужчины и женщины на этапах оставались прикованы друг к другу по нескольку недель.

В 1822 году государство попыталось упорядочить и смягчить «кандальную» практику. Отныне ножные кандалы употреблялись только для лиц мужского пола, женщинам на этапе полагались только ручные оковы. Весь кандалов был ограничен 5 фунтами (около 2,5 кг), а охватывающие конечности обручи кандалов полагалось обшивать кожей, чтобы металл не ранил кожу арестантов.

С 1824 году на этапировании для предупреждения побегов использовались «ручные укрепления» – так в официальных документах тех лет именовались длинные железные прутья. На каждый такой прут надевалось по десять наручников с арестантами и в таком виде этапируемые передвигались многие вёрсты до следующего этапного острога. Так как эту систему предложил Иоганн Дибич, в то время начальник генштаба российской армии, то на жаргоне конвойных её прозвали «прутом Дибича». Среди же арестантов, на «воровской фене» прут Дибича именовали «шнуром».

По указу Сената от 1830 года узникам, отправляемым в Сибирь по этапу, чтобы затруднить возможность побега, ежемесячно наполовину брили головы. Так и двигались по Сибирскому тракту длинные колонны арестантов, нанизанных по десятку «на шнур» с обритыми наполовину головами, многие с выжженными клеймами на лбу и щеках – «Кат» (каторжник), «Г» (грабитель), «В» (вор).

Однако даже такой эта новая система этапирования была гуманизацией по сравнению с этапной практикой XVII–XVIII веков. Теперь узников полагалось хотя бы кормить и размещать под крышей в этапных тюрьмах, разделяя по разным камерам мужчин и женщин.

Впрочем, практика исполнения законов, как всегда имела свои особенности. В 1828 году в Сибирь был командирован полковника корпуса жандармов Александр Маслов. Он должен был изучить, как работает недавно созданная новая система этапирования. Отчёт высокопоставленного жандарма вышел безрадостным – предписанные «Уставом об этапах» этапные тюрьмы строились с поистине сибирским размахом коррупции и казнокрадства. Так по сведениям Маслова, большинство подрядчиков, строивших эти тюрьмы, были подставными лицами, за которыми скрывались губернские чиновники. Местная администрация незаконно заставляла крестьян бесплатно возить лес и работать на постройке этапных острогов.

Само же строительство велось откровенно халтурно. Полковник Маслов докладывал в Петербург, что нет «ни одного этапа, выстроенного с надлежащей прочностью, и они уже начали приходить в разрушение». Печи в этих административных «новостройках» зачастую были сложены из необожженного кирпича и ко времени приезда Маслова уже разваливались. Крыши, сделанные из сырого тёса, рассохлись, и дождь лил сквозь них на арестантов. Из такого же сырого леса были сложены и стены тюрем, ветер свободно гулял в камерах, «все покоробилось и стропила погнулись». Через неделю после ремонта в десяти этапных тюрьмах в углах камер проверяющие обнаружили снег, а в одной этапной тюрьме – даже груды снега вдоль всей стены под нарами.

Не меньшая коррупция процветала и на самих «этапах». Декабрист Василий Колесников, в 1827-28 годах прошедший по этапу от Петербурга до Иркутска, вспоминал, что тюремная администрация и конвойные буквально выжимали из арестантов деньги за всё. Например, существовала такая такса – за 2 копейки в день конвойные соглашались не приковывать арестанта к «пруту Дибича» во время перехода между этапами. Если денег у этапируемого не было, то начальник конвоя соглашался удержать их «из кормовых сумм», тех денег, что полагались арестанту на пропитания во время этапа.

За деньги же арестантам доставлялась водка, разрешались азартные игры в карты, допускались мужчины в женские камеры. По словам Колесникова, на «полуэтапах», в малых этапных тюрьмах, расположенных подальше от глаз высокого начальства, женщин обычно помещали на ночь в одной комнате с конвойными солдатами.

Этап в эпоху «либеральных реформ»

В 60-е годы XIX века, в эпоху реформ Александра II, попытались либерализовать и конвойную практику. В 1863 году отменили телесные наказания для заключенных женщин и клеймление этапируемых в Сибирь. В следующем 1864 году Министерство внутренних дел Российской империи ввело новые правила этапирования – пешее перемещение закованных арестантов начали хотя бы частично заменять транспортировкой на конных повозках.

От Москвы на Нижний Новгород шёл Владимирский тракт, прозванный в народе «кандальным» – первая и самая обжитая, цивилизованная часть огромного Сибирского тракта. Приговорённые к каторге мужского пола шли пешком, женщин и ссыльных частично перевозили на повозках.

Лев Толстой в конце XIX века специально несколько раз проехался по Владимирскому «кандальному» тракту, чтобы изучить этапирование арестантов. И в своём позднем романе «Воскресение» он очень точно и образно описывает такой этап:

«С громом отворились ворота, бряцанье цепей стало слышнее, и на улицу вышли конвойные солдаты в белых кителях, с ружьями и расстановились правильным широким кругом перед воротами. Когда они установились, послышалась новая команда, и парами стали выходить арестанты в блинообразных шапках на бритых головах, с мешками за плечами, волоча закованные ноги и махая одной свободной рукой, а другой придерживая мешок за спиной. Сначала шли каторжные мужчины, все в одинаковых серых штанах и халатах с тузами на спинах… Звеня кандалами, пройдя шагов десять, останавливались и покорно размещались, по четыре в ряд, друг за другом. Вслед за этими, без остановки, потекли из ворот такие же бритые, без ножных кандалов, но скованные рука с рукой наручнями, люди в таких же одеждах. Это были ссыльные… Они так же бойко выходили, останавливались и размещались также по четыре в ряд. Потом шли женщины, тоже по порядку, сначала – каторжные, в острожных серых кафтанах и косынках, потом – женщины ссыльные и добровольно следующие, в своих городских и деревенских одеждах. Некоторые из женщин несли грудных детей за полами серых кафтанов.

С женщинами шли на своих ногах дети, мальчики и девочки. Дети эти, как жеребята в табуне, жались между арестантками. Мужчины становились молча, только изредка покашливая или делая отрывистые замечания. Среди женщин же слышен был несмолкаемый говор… Несмотря на то, что всех арестантов считали в стенах тюрьмы, конвойные стали опять считать, сверяя с прежним счетом. Когда всех вновь перечли, конвойный офицер скомандовал что-то, и в толпе произошло смятение. Слабые мужчины, женщины и дети, перегоняя друг друга, направились к подводам и стали размещать на них мешки и потом сами влезать на них…

Несколько арестантов, сняв шапки, подошли к конвойному офицеру, о чем-то прося его. Они просились на подводы. Конвойный офицер молча, не глядя на просителя, затягивался папиросой, и как потом вдруг замахнулся своей короткой рукой на арестанта, и тот, втянув бритую голову в плечи, ожидая удара, отскочил от него. – Я тебя так произведу в дворянство, что будешь помнить! Дойдешь пешком! – прокричал офицер. Одного только шатающегося длинного старика в ножных кандалах офицер пустил на подводу…»

Арестантский «поезд»

От Нижнего Новгорода этапная дорога проходила через Нижегородскую, Казанскую, Вятскую губернии до Перми. Всего от Нижнего Новгорода до Перми насчитывалось 42 перехода-«этапа», на их преодоление у арестантских «партий» уходило 59 дней этапирования, включая днёвки.

Зимой арестантов перевозили в санях, летом на простых телегах. Этапирование прекращалось во время весенней и осенней распутицы на две недели. Подобные колонны саней или повозок именовались «арестанстким поездом».

Сидений или скамеек для арестантов не предусматривалось, вместо них делались веревочные «переплёты», прикрепленные к краям повозки. На каждой повозке размещалось по четыре арестанта и по одному конвойному, сидевшему рядом с извозчиком на передке.

Для предупреждения побегов, вместо ручных и ножных кандалов и общей цепи из «прутьев Дибича», при этапировании «арестантским поездом» использовалась особая цепь на ногу арестанта длиной в аршин (примерно 70 см), ее конец крепился к повозке замком. Замеченных в буйстве, неповиновении или «покушении к побегу» приковывали к телегам или саням цепью за руки.

Ключи от цепей вручались унтер-офицеру, заведовавшему «поездом». Унтер-офицер, заведовавший «поездом, бессменно осуществлял руководство на всем пути следования. Рядовые конвоиры сменялись на каждой «этапной станции».

С ночлежных этапов «арестантский поезд» отправлялся в 5–6 часов утра и двигался весь световой день со средней скоростью 8 вёрст в час. По правилам через каждые два часа «поезд» останавливался на 10 минут.

Во время этапирования арестанты получали питание из расчёта 10 копеек в сутки на человека для «низких сословий» (крестьян и мещан) и 15 копеек для высших сословий (арестантов из дворянства, духовенства и купечества). Ежедневно утром каждому этапируемому полагалось выдавать по фунту (почти полкило) хлеба и по половине фунта вареной говядины или рыбы с солью.

Царские бюрократы тщательно подсчитали, что в период правления Александра II стоимость перемещения одного арестанта от Нижнего Новгорода до Тюмени обходилась государству в 17 рублей 97 с половиной копеек.