Текст книги "Неожиданная Россия (СИ)"
Автор книги: Алексей Волынец
Жанры:
Прочие приключения
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 62 страниц)
В итоге первый исторический пример «голодного экспорта» – массовой продажи зерна за границу на фоне недоедания собственного населения – в верхах империи останется так и не осмысленным, позабытым курьёзом из эпохи царя Александра I Благословенного. Но, что даже удивительнее – сам факт первых в отечественной истории «хлебных карточек» тоже совершенно не сохранится в памяти русского общества.
В сословных верхах никакой рефлексии тех событий не будет и следа. В многочисленных мемуарах российского дворянства той эпохи тщетно отыскивать хоть малейшие упоминания о тех событиях. Поразительно, что при этом сразу из нескольких воспоминаний мы можем детально узнать о маскарадных костюмах, блиставших на балу, устроенном царским двором по случаю спешного отъезда из Петербурга в ту осень 1817 г. «Все были замаскированы с головы до ног: Maman – волшебницею, Императрица Елизавета Алексеевна – летучею мышью, я – индийским принцем с чалмой из шали…» – это первое, что отыщется в мемуарных источниках о той осени. Зато о событиях, затронувших буквально сотни тысяч рядовых обывателей столицы никаких воспоминаний нет совершенно.
Пока питерские мастеровые и приказчики толкались в очередях у «хлебных магазинов», зажав в руках выданные полицейскими «приставами» клочки бумаги (которые их потомки назовут карточками или талонам), высший свет жил своей привычной жизнью. Для верхов полуторное повышение цен на продукты и хлопоты у «запасных магазинов» остались совершенно незамеченными.
Как раз к осени 1817 г. в Петербург, после многолетнего лицейского обучения, вернулся юный Александр Пушкин – ещё не великий поэт, но типичный представитель российского дворянства. Будучи всего лишь «коллежским секретарём», 19-летний Пушкин искренне считал себя нищим. По воспоминаниям приятелей, в ту осень он мучительно думал, как бы купить «бывшие тогда в моде бальные башмаки с пряжками» и изредка развлекался бросками золотых монет в воды Фонтанки, «любуясь их блеском в лучах солнца». Естественно, что на подорожание ржаной муки будущее солнце русской поэзии внимания не обратило…
В начале XIX в. среди жителей России насчитывалось не более 5 % грамотных – вне дворянского и купеческого сословия умение записывать события и мысли в ту эпоху близилось к нулю. Поэтому у нас нет и воспоминаний «низов» о хлебных талонах царя Александра I. Даже о кровавых наполеоновских войнах, потрясших сотни тысяч, мемуарные записи солдат и крестьян можно пересчитать по пальцам одной руки. Но в Петербурге зимой 1817-18 гг. ничего потрясающего не случилось, голод предотвратили, бунтов и трупов на улицах не было – соответственно не случилось и мемуаров «низов» на тему хлебных очередей.
Нет ни следа тех событий и в столичных газетах. Во-первых, в ту эпоху петербургских газет не наберётся и полдюжины, а во-вторых, типичное содержание публикаций этих небольших листков о внутренней политике выглядело вот так: «Уволенный от военной службы Майор Князь Василий Голицын принят по прежнему ко Двору Его Императорского Величества Камер-Юнкером 5 класса…»
Правды ради, на страницах первых СМИ в ту осень всё же были жаркие общественные дискуссии. Например, газета «Северная почта» как раз в ноябре-декабре 1817 г. поместила целую серию полемических заметок, в которых российское дворянство, с привлечением воспоминаний о военных походах на Балканы и Средиземноморье, ожесточённо спорило – может ли змея победить в драке кошку.
Но глупо предъявлять моральные претензии дворянам той эпохи за подобное отсутствие рефлексии – они были детьми своего времени. Царь же Александр I и его администраторы в той эпопее смотрятся вообще достойно – сумели разрулить неожиданно возникшую гримасу «вольного» рынка. Если и предъявлять к кому-либо претензии во всей этой истории, то, извините за невольный каламбур – только отечественным историкам. За два прошедших столетия наша историческая наука так и не озаботилась изучением «талонов царя Александра», академических публикаций на эту тему нет.
Глава 57. «Встретили матерой лёдъ…» – как русские моряки открыли Антарктиду
В 7 часов вечера 28 января 1820 г. привычный снег неожиданно прекратился – в Южном полушарии всё же стоял разгар лета – и полчаса хорошей погоды позволили увидеть нечто. «Встретили матерой лед чрезвычайной высоты и в прекрасный тогда вечер, смотря с саленгу, простирался оный так далеко как могло только достигать зрение…» – запишет один из командиров экспедиции, лейтенант Михаил Лазарев.
Салинг – площадка на вершине мачт. Для шлюпа «Мирный», которым командовал Лазарев, это не менее 30 метров над водой, чуть выше стандартного для нас 9-этажного дома. Видимый горизонт с такой высоты превышает 20 км, а отдельные крупные объекты доступны невооружённому глазу и за все 30 вёрст. Этот нудноватый расчёт необходим, чтобы понять – могли ли вообще увидеть материк Антарктиду русские моряки в тот день, ровно 200 лет назад.
Ведь эти две сотни лет идёт, то затихая, то разгораясь с новой силой спор о приоритете открытия – спустя всего двое суток после русских, 30 января 1820 г. антарктические земли увидел британский моряк Эдвард Брансфилд. Англичанам посчастливилось уткнуться в материк за пределами Южного полярного круга, на самом кончике самого длинного и самого тёплого полуострова Антарктиды. Там, где к ещё неведомому материку 30 января приблизился Брансфильд, порою даже растёт трава, поэтому британцы могли рассмотреть выглядывающие из-под снега скалы. Русские же, как всегда, оказались там, где холоднее – уткнувшись 28 января в шельфовый ледник на 500 км ближе к Южному полюсу, где не растёт ничто и никогда и ближайшая земля уже миллионы лет не видна под слоем замёрзшей влаги…
«Слышали крик пингвинов…»
Антарктические льды это нечто титанических размеров, почти сказочное и вечное – это более 60 % всей пресной воды на Земле. Ведь на Южном полюсе толщина ледяного панциря над почвой материка достигает 3 км, а на востоке материка и все 5 км, у западных же берегов Антарктиды лёдяной щит уходит на километры в океанскую глубину… Вот уж воистину «матерой ледъ» из записей лейтенанта Лазарева.
Расчётные координаты маршрута экспедиции нам известны – 28 января 1820 г. два парусника «Восток» и «Мирный», полгода как вышедшие из Кронштадта, оказались, говоря языком современных географических карта, у Берега принцессы Марты Земли королевы Мод, где море Уэдделла смыкается с морем Лазарева. Берега и прилегающие к ним воды там покрыты шельфовым ледником, вечной коркой льда, в которую и уткнулись наши моряки…
Примерно там (а сотня-другая км для Антарктики это не расстояние, это совершенно рядом) сегодня расположена южноафриканская антарктическая станция SANAE IV. Чтобы в этом краю увидеть первые нунатаки – так ученые-гляциологи, специалисты по изучению природного льда, именуют выступы скал из навеки замерзшее воды – русским морякам следовало пройти пешком ещё сотню морских миль по сплошному ледяному панцирю… Понятно, что скрытую льдом и снегом сушу они в тот день так и не увидели, и не могли увидеть. Но теоретически могли наблюдать покрывающие их лёд и снег с верхушек мачт.
Вид на антарктическую станцию SANAE IV
Как записал 28 января 1820 г. командующий русской экспедицией Фаддей Беллинсгаузен: «Мы увидели, что сплошные льды простираются от востока чрез юг на запад, путь наш вел прямо в сие льдяное поле, усеянное буграми… В продолжение последних суток слышали крик пингвинов».
Однако, ни русские, ни англичане в том январе 1820 г. не были уверены, что открыли именно материк, а не какие-то острова, затерянные в вечных льдах. Ведь то, что мы сегодня именуем Антарктидой, два века назад, по примеру Арктического севера, называли Южным Ледовитым океаном. Для того чтобы доподлинно уяснить наличие здесь скрытого льдами огромного материка потребуется еще не одно поколение исследований – и лишь техника XX века даст окончательный ответ на вопрос, так интересовавший царя Александра I.
«Плешивый щёголь, враг труда…»
Тому, что два века назад русские моряки первыми оказались на ближних подступах к Южному полюсу мы обязаны именно этому императору, которому так везло при жизни и весьма не везёт после смерти. «Властитель слабый и лукавый, Плешивый щеголь, враг труда, Нечаянно пригретый славой…» – кто ж не помнит эти злые и едва ли справедливые строки молодого бунтаря Пушкина.
Впрочем, в последующих куда менее известных четверостишиях гений русской поэзии именует Александра I «царём царей». По состоянию на 1820 г. император Александр Павлович, действительно был царём царей – победитель Наполеона по праву считался могущественнейшим монархом Европы.
И хотя позднее в сознании русского общества главную роль в разгроме французов отведут Кутузову и иным бравым генералам, но некое «скромное» участие в том и самодержца будут хоть как-то помнить. Зато роль Александра I в развитие русского флота и русской морской экспансии нашим обществом забыта напрочь. Хотя именно при этом царе русский флот не только впервые вёл бои непосредственно за Дарданеллы, вожделенные черноморские проливы, но и впервые по-настоящему вышел из прибрежный морей в Мировой океан. Не случайно именно на годы царствования Александра I приходится пик русской океанской экспансии, когда русские поселения появятся даже в Калифорнии и на Гавайях…
Первая русская кругосветная экспедиция стартовала в 1803 г. при деятельном участии Александра I в её подготовке. Для той эпохи по степени сложности и уровню материальных расходов такая экспедиция – вокруг Земного шара под парусами – вполне сопоставима с современными космическими полётами. До Александра I такое было по плечу лишь старым морским державам, Россия вошла в тот «клуб» именно при этом императоре. И не просто вошла – годы правления Александра Павловича это почти два десятка кругосветных экспедиций, стартовавших ежегодно. Краткий перерыв пришёлся лишь на самый разгар борьбы с Наполеоном, но уже в 1813 г. в плавание вокруг Земного шара ушёл фрегат «Суворов» под командованием лейтенанта Лазарева, который спустя несколько лет станет одним из первых представителей человечества, увидевших берега Антарктиды.
Экспедиция к Антарктиде стала восьмой по счёту русской «кругосветкой» – восьмой в нашей истории, восьмой при царе Александре I. Если имя капитана Крузенштерна, руководителя первой русской «кругосветки», известно сегодня всем, то роль самодержца той эпохи в тех эпохальных событиях известна лишь узким специалистам. Хотя царь отнюдь не был статистом и свадебным генералом, не только провожал и встречал все корабли «кругосветок» – некоторые решения, требовавшие особо крупных расходов, принимались лично им. Именно таким было решение об отправке «дивизии» к Южному полюсу.
Немцы русские и нерусские
Историки потратили немало времени в архивах, чтобы выяснить авторство идеи экспедиции в Антарктику. Среди авторов неизменно фигурирует Иван Крузенштерн, капитан первой «кругосветки». Но выделить на подготовку 2 млн. руб. – гигантскую сумму для той эпохи – в той России мог только один человек. Ведь размах задуманной экспедиции был поистине планетарным, в 1819 г. одна «дивизия» из двух парусников отправлялась из Кронштадта к Северному полюсу, и одновременно вторая из двух кораблей – к Южному.
При том та, что шла к Южному, к ещё неизвестной Антарктиде, была, пожалуй, и первой чисто научной экспедицией, не преследовавшей материальных и практических целей. Все предыдущие русские «кругосветки» были очень рациональны, совершенствуя не только изучение навигации в Мировом океане, но и логистику русских владений у берегов Камчатки и Аляски. «Дивизия», ушедшая в 1819 г. к Северному полюсу в случае успеха тоже могла дать очень практичный результат – короткий путь от русских тихоокеанских гаваней в Атлантику.
И только экспедиция Беллинсгаузена и Лазарева, отправившаяся на шлюпах «Восток» и «Мирный» к гипотетической Антарктиде, вообще не имела приземлённых целей, кроме чисто научных и, как сказали бы сегодня, «пиарных». Ведь пятилетка после окончательного разгрома Наполеона это череда международных конгрессов, на которых монархи Европы рулили послевоенным миром. И царь Александр I явно хотел изящно продемонстрировать венценосным коллегам, что первенствует не только на суше… Послать корабли одновременно к двум полюсам, обнять разом Земной шар, было трудно не только Австрии или Пруссии, но даже богатейшей Британии. Так что «властитель слабый и лукавый» знал толк в международном пиаре и «мягкой силе».
Официальный приказ о начале экспедиции в Антарктику гласил как с трибуны: «Кампания, предпринимаемая по повелению государя, имеет целью приобретение полнейших познаний о нашем Земном шаре…» При этом плавание к Южному полюсу задумывалась именно как международная научная экспедиция, но исключительно на русских кораблях. Планировалось везти к ещё неведомой Антарктиде трёх профессоров – русского и двух немцев, по одному от подданных Австрии и Пруссии.
Среди русских учёных недостатка в добровольцах не было, а вот приглашённые немецкие «натуралисты», Густав Кунце и Карл Мертенс, поначалу согласившись, в последний момент пред отплытием отказались. Европейские мэтры не сразу поняли, что это будет не просто кругосветная экспедиция – на «кругосветку» были согласны, а вот плавания к смертельным льдам испугались. Немецкие профессора отказались в последний момент, когда наши корабли уже перешли от Кронштадта в Копенгаген, и взять на место немцев двух русских учёных уже не было времени…
Впрочем, не все немцы были так боязливы – русские немцы, «остзейские» бароны той эпохи труса не праздновали. Начальник экспедиции Фаддей Фаддеевич (он же Fabian Gottlieb Benjamin) Беллинсгаузен был рекомендован царю Иваном Фёдоровичем (т. е. Adam’ом Johann’ом) Крузенштерном – благо будущий начальник антарктического похода служил у Крузенштерна мичманом в ходе первой русской «кругосветки». О том, как австро-прусские немцы испугались плавания во льды, русский немец Беллинсгаузен высказался дипломатично, но зло: «В продолжение всего путешествия мы всегда сожалели и теперь сожалеем, что не было позволено идти с нами двум студентам из русских, которые того желали, а предпочтены им иностранцы…»
«Император изволил сказать: Посмотрим!»
Накануне похода, в июне 1819 г. император пригласил капитана Беллинсгаузена в Петергоф и кое-что из той приватной беседы нам сегодня известно. Та экспедиция длилась свыше двух лет, более года в открытом море, и начальник просто не мог не поделиться со спутниками подробностями встречи с самим царём. Позднее один из мичманов так передал рассказ Беллинсгаузена: «Капитан осмелился изложить своё мнение, что в настоящее время все моря исследованы и невозможно уже сделать особенно великие открытия. На что император изволил сказать только: Посмотрим!»
Вот это царское «Посмотрим!», при всей разнице эпох и ситуаций, до боли напоминает знаменитое гагаринское «Поехали!» И два парусных шлюпа «поехали» к загадочному Южному полюсу Земли 16 июля 1819 г. Еще раз повторим – два столетия назад это было равносильно полёту в неизвестный космос, к другой планете.
Поэтому и подготовка была соответствующей, по самым высоким технологиям той эпохи. Большинство из тех навыков прочно забыты – кто сегодня вспомнит петербургского мастера Акинфа Обрескова, готовившего солонину для всех первых кругосветных плаваний русского флота. Его мясо, засоленное в особых дубовых бочках, не портилось годами ни в тропиках, ни у полюса. В эпоху, когда производство консервов еще не вышло из стадии экспериментов, подобная технология была на вес золота.
На «Востоке» и «Мирном» предусмотрели все возможные мелочи, вплоть до огромного запаса нательного белья для каждого на борту – чтобы можно было чаще переодеться сухим в условиях полярного холода и вечной морской влаги. Не забыли и материальную сторону путешествия – помимо романтики и служебных перспектив, всех участников похода, офицеров и рядовых, подкрепляло многократно увеличенное жалование. За год риска и труда в неведомых льдах Южного полюса царская казна платила как за 9 лет обычной морской службы!
Экипажи ушедших в Антарктику шлюпов были по-имперски интернациональны, начиная от двух капитанов – прибалтийского немца Беллинсгаузена и владимирского уроженца Лазарева – и заканчивая рядовыми матросами. Конечно, среди последних великорусские имена преобладали, но рядом с Иваном Шолоховым и Ефимом Гладким на «Востоке» служили Юсуп Юсупов из поволжских мусульман, поляк Ян Яцылевич и прибалт Христиан Ленбекин. А на шлюпе «Мирный» рядом с матросами Егором Берниковым и Павлом Моховым тянули такую же флотскую лямку Габидулла Мамлинеев, Симон Таус и Адам Кух из разных народов и с разных концов великой империи.
Лишь научный состав экспедиции был этнически однороден в лице молодого профессора Казанского университета Ивана Симонова. Из-за отказа немецких профессоров, Симонов очутился в уникальной ситуации, но и сам был вполне уникален – в XIX в. он стал первым в Российской империи, получившим учёную степень, не будучи дворянином. Случай для сословной и всё ещё феодальной страны почти беспрецедентный. Дворянский герб с созвездием Южного креста Иван Симонов получит именно по итогам «вояжа» в Антарктиду.
Русский след капитана Кука
Русский поход под парусами к Антарктиде стал второй в истории человечества научной экспедицией в ту часть света. Первыми были англичане знаменитого капитана Кука – он первым в 1773 г. пересёк Южный полярный круг. Но кроме айсбергов британец ничего не нашёл, углубиться в льды не решился и с разочарованием писал: «Риск, связанный с плаванием в этих необследованных и покрытых льдами морях, настолько велик, что ни один человек никогда не проникнет на юг дальше, чем удалось мне. Земли, что могут находиться на юге, никогда не будут исследованы…»
Экспедиция, отправленная Александром I, должна была опровергнуть это британское «никогда». Но, что удивительно, в самом плавании Кука есть отчётливый русский след. И что ещё поразительнее – в самой России об этом русском следе вообще мало знают вне узкого круга специалистов-историков. В биографии человека, ходившего с Куком за Южный полярный круг в качестве официального летописца и первым написавшим книгу о той экспедиции, есть лишь одно единственное место учёбы – «Петришуле», поныне существующая старейшая школа Петербурга.
Георг Форстер, родившийся в Польше немец шотландского происхождения, попал в Россию совсем мальчиком – его отца, известного протестантского пастора и учёного-орнитолога, пригласила Екатерина II для составления проектов по привлечению немецких колонистов в Поволжье. Так отец и сын Форстеры оказались в России и, хотя Форстер-старший вскоре рассорился с царскими чиновниками, его сын выучил русский язык и похоже на всю жизнь сохранил если не симпатию, то явный интерес к огромной стране. Уже будучи в Лондоне, юный Георг Форстер впервые перевел на английский труды Ломоносова по русской истории – те, в которых гений нашей науки спорил с «нормандской теорией».
В 1772 г. именно отец и сын Форстеры оказались в составе группы учёных, участвовавших во втором кругосветном плавании капитана Кука к южному Полярному кругу. Форстеры числились официальными научными летописцами той «кругосветки», но в итоге поссорились и с британскими чиновниками. По возвращении из полярных льдов, их отстранили от составления официального отчёта, и тогда Форстер-младший написал свою книгу о плавании, вышедшую ранее книги, подписанной Куком. Лондон сотряс большой скандал – хорошо, что в Англии XVIII в. ещё не было моды искать во всём «русский след», иначе страшно представить, что бы понаписали британские газеты, когда капитана Кука наконец «съели»…
В России на скандал с Форстерами отреагировали по-своему – бывшего ученика петербургской школы пригласили стать научным руководителем первого русского кругосветного плавания, задуманного ещё при Екатерине II. Георг Форстер с радостью согласился, но проект сорвала очередная русско-шведская война. Капитан Григорий Муловский (кстати, незаконный внук Петра I), который должен был впервые вести русские парусники вокруг Земного шара, погиб в бою у берегов Швеции в 1789 г. К счастью, среди учеников разорванного ядром капитана в том сражении выжил юный гардемарин Крузенштерн – будущий руководитель первой русской «кругосветки» и наставник Фаддея Беллинсгаузена.
«Пингвинная охота»
И вот в январе 1820 г., спустя 47 лет после Кука, вторая в истории человечества научная экспедиция во главе с Беллинсгаузена пересекла под парусами Южный полярный круг и двинулась дальше, к ледникам ещё неведомой Антарктиды. Это лишь звучит романтично – в реальности то была надрывная и страшная работа. Деревянные парусники шли там, где трудно и опасно даже современным кораблям.
«Мы скитались во мраке туманов, между бесчисленным множеством огромных плавающих льдин, беспрестанно в страхе быть раздробленными сими громадами, простирающимися иногда до 300 футов (около 90 м. – прим. авт.) в вышину над поверхностью моря. Холод, снег, сырость, частые и жестокие бури беспрестанно нам сопутствовали в местах этих. Одно только полярное сияние пленяло взор наш и в восторг приводило душу…» – вспоминал астроном Иван Симонов.
Экспедиция была долгой. Чтобы полностью обойти неровную ледяную шапку Южного полюса, постоянно пытаясь проскочить как можно дальше на юг среди айсбергов и ледяных полей, потребовалось два года. В январе-марте 1820 г. шлюпы «Восток» и «Мирный» находились в Восточном полушарии, пробираясь по краю шельфовых ледников скрытого замёрзшей водой континента. Когда закончилось короткое антарктическое «лето» парусники ушли к ещё диким берегам Австралии и Новой Зеландии, а на исходе года вновь двинулись к Южному полюсу уже в Западном полушарии.
На этот раз скрытые вечным льдом следы суши удалось найти – и почти детективным способом! Мелкие камешки случайно обнаружили в желудке пингвина, трофея полярной охоты. «Стало быть, пингвин этот был недавно на неизвестном берегу, потому что самые ближайшие острова удалены от нас более чем на 2000 миль» – записал один из офицеров шлюпа «Мирный».
Пингвины и, на языке самих мореплавателей, «пингвинная охота» стали главным источником свежей пищи для затерянной во льдах экспедиции. «Мы просто брали за шею стоящих подле нас пингвинов и клали в большой мешок. Сначала они безвредно защищались своими длинными носами, потом искали спасение бегством, но на первом шагу теряли равновесие, падали и ползком хотели избегнуть от похищения. Мы часто и сами падали вместе с ними на льдину и со смехом наполняли мешки этой дичиной…» – вспоминал позднее Иван Симонов. Пойманные пингвины долго жилы прямо в каютах шлюпов среди матросов. Дотошный немец Фаддей Беллинсгаузен в своей книге напишет, что этих водоплавающих птиц при качке палубы всё же тошнит от морской болезни.
Среди льдов, непосредственно у берегов Антарктиды русские парусники в общей сложности проведут 122 дня. Всё это время температура в жилых каютах, не смотря на переносные чугунные печи и даже дополнительные «обогреватели» в виде раскалённых пушечных ядер, не будет превышать 10 градусов. Если экспедиция Кука, находившаяся по большей части дальше от полюса в более теплых водах, страдала от цинги и повальных болезней, то русским морякам, благодаря тщательной подготовке, удалось избежать этих неизбежных спутников долгого плавания в суровых водах.
Земля Александра I
Материковый лёд экипажи «Востока» и «Мирного» впервые рассмотрели 28 января 1820 г., но собственно землю – выступавшие из вечного снега тёмные скалы – смогли увидеть лишь год спустя, 29 января 1821 г., обойдя Антарктиду почти по окружности. Своё открытие русские моряки назвали «Землёй Александра I» – в отличие от многих других названий, это имя и ныне сохраняется на карте ледяного континента. Хотя бы так история отблагодарила царя, чьи заслуги в развитии русского флота столь недооценены потомками.
Казанский профессор Иван Симонов стал первым академическим учёным в человеческой истории, который своими глазами увидел землю Антарктиды – здесь отечественное первенство бесспорно и несомненно. Эпизод же 200-летней давности, 28 января 1820 г., всё ещё остаётся предметом той истории, что является «политикой, опрокинутой в прошлое».
Спор о приоритете открытия Антарктиды особенно обострился в годы холодной войны. Но и в наши дни на Западе не прекращаются попытки всячески доказать вторичность русской экспедиции. Самый свежий пример – изданная в 2014 г. книга британца Рипа Балкли, вполне грамотного и знающего русский язык «советолога» ещё старой школы. В получившей престижные награды монографии «Беллинсгаузен и русская антарктическая экспедиция, 1819–1821» Балкли, после массы комплиментов морскому искусству русского капитана, слишком многословно и старательно пытается доказать, что именно 28 января 1820 г. экспедиция из России не могла увидеть льды над Антарктидой. Всё сводится именно к этой дате – ведь 30 января того года Антарктиду узрят англичане капитана Брансфилда…
Примечательно, что в книге Балкли, изданной старейшим научным издательством Британии, не обошлось без курьёзов – с первой страницы единственная в книге фраза на русском языке зияет бросающейся в глаза опечаткой. Всё же кириллица отомстила британским учёным за русского немца Беллинсгаузена… Мы мстить не будем, просто вспомним тех, кто два столетия назад с верхушек деревянных мачт «Востока» и «Мирного» старался рассмотреть вечный лёд над шестым континентом.