Текст книги "Неожиданная Россия (СИ)"

Автор книги: Алексей Волынец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 62 страниц)

Отдалённость Забайкалья, малолюдность, сложность и дороговизна любых перевозок и работ на краю страны – всё это тормозило выполнение даже самых грозных царских указов. Камнем преткновения оставался и вопрос о себестоимости забайкальского серебра – регулярная добыча и выплавка отсутствовали, поэтому её было невозможно подсчитать.

В 1695 году, перед отправлением в поход на Азов, царь Пётр I лично ознакомился со всеми архивными материалами о забайкальском серебре. Молодой самодержец, хотя и «прорубал окно в Европу», но весьма интересовался и Востоком, в том числе Дальним. Подержав в руках небольшой слиток присланного из Забайкалья металла, царь распорядился приложить все усилия «дабы руды упромышлять».

Из-за всех сложностей лишь в последний год XVII столетия, через пять лет после очередного царского указания, под Нерчинском приступили к систематическим работам. Переселившиеся в Россию греческие мастера Александр Левандиан, Спиридон Мануйлов и Константин Яковлев, при помощи 27 крестьян и казаков из Аргунского острога, по всем правилам горнорудного искусства той эпохи «заложили» первую штольню на берегах речушки Алгачи, притоке Аргуни.

Чтобы начать регулярные плавки металла потребовалось ещё несколько трудных лет. Первый плавильный горн и все необходимые сооружения были готовы к осени 1704 года, и со следующей весны «среброплавильный» завод заработал. В 1705 году он произвёл первые 25 килограмм серебра – по меркам той эпохи это уже был промышленный масштаб! Тогда наконец смогли подсчитать и себестоимость работ – один фунт добытого в Забайкалье «домашнего» серебра обошёлся казне в 8 рублей 10 копеек, чуть выше рыночной цены, что Россия платила ранее при покупке этого драгметалла за рубежом. Когда в следующем 1706 году завод близ берегов Аргуни произвёл почти 57 килограмм драгметалла, себестоимость упала заметно ниже – менее 5 рублей за фунт. Это был явный и зримый успех.

Серебро из свинца и золото из серебра

Следующие сорок лет «Нерчинский завод» (именно так он назывался в официальных документах XVIII века) оставался единственным источником серебра в нашей стране. И даже потом, когда были открыты новые серебряные рудники в других регионах России, завод под Нерчинском еще долго оставался важнейшим источником драгоценного металла.

Как же добывали первое русское серебро за Байкалом? На наш современный взгляд, заработавший три столетия назад «Нерчинский завод» покажется небольшой кустарной фабрикой, но для той эпохи он действительно был заводом – сложным и крупным производством.

В XVIII веке знали лишь две технологии извлечения серебра из руды – при помощи ртути и при помощи оксидов свинца. Первым способом получали серебро в испанских колониях Южной Америки – эта технология была дешевле и проще, но куда опаснее и губительнее для работников из-за паров ртути. Впрочем, испанские колониальные власти не испытывали недостатка в подневольных индейцах для столь опасного производства, в самой же Испании имелись богатые рудники, где ртуть добывали издавна, ещё с античности.

Однако на российском Дальнем Востоке тогда не было ни избытка потенциальных работников, ни источников ртути, а вести этот ядовитый металл из Западной Европы через весь континент за Байкал в ту эпоху было бы слишком дорого. К счастью, руды у берегов Аргуни содержали не только серебро, но и оксиды свинца в большом количестве. Из такой руды несколькими последовательными плавками можно было получить и свинец, и серебро, для чего требовалась сложная работа с дорогой в производстве костяной золой и специальный уголь из твёрдых пород дерева. Сначала из руды в несколько приёмов выплавляли «сырец», смесь свинца с серебром. Затем на финальных плавках свинец впитывался костяной и древесной золой, отделяясь от драгоценного металла.

Рабочий процесс был весьма трудоёмким – чтобы получить 1 килограмм серебра требовалось добыть 4 тонны руды и нарубить 20 тонн древесины. Помимо «работных людей» с мастерами у плавилен и на шахтах, требовалось задействовать массу людей для рубки леса и получения древесного угля, на котором тогда велись все плавки металлов.

Из-за сложностей климата добывали первое русское серебро не круглогодично – завод у притоков Аргуни работал лишь с апреля по октябрь. Когда начинались холода и вставали реки, завод закрывали, мастера с инструментами уезжали на всю зиму в Нерчинск и возвращались лишь следующей весной.

Зимой караваны увозили на запад добытый драгметалл. Свинец, являвшийся побочным продуктом добычи серебра, тоже не оставался без дела – завод под Нерчинском стал так же первым в нашей стране крупным производителем и этого, пусть не драгоценного, но тоже нужного металла. Везти свинец из Забайкалья в европейскую часть России было не слишком выгодно, зато им торговали по всей Сибири и русским владениям на Дальнем Востоке. Почти сразу нерчинский свинец сыграл свою роль и на международном рынке – в 1705 году царь Пётр I приказал доставить его пробную партию в Архангельск, в ту эпоху наш главный торговый порт. После такой коммерческой демонстрации цены на импортный свинец, привозимый в Россию европейскими купцами, сразу упали в два раза.

В 1709 году, когда далеко на западе гремела битва под Полтавой, за Байкалом на серебряном заводе трудились 4 мастера, 10 подмастерьёв и 59 иных «работных людей». В разгар решающих баталий со шведами Россия получила из Забайкалья свыше 41 тонны свинца, главным образом использовавшегося для производства ружейных пуль, и 93 килограмма серебра.

Всего же до конца русско-шведской войны к 1721 году из Забайкалья поступило свыше двух тонн драгоценного металла. Более того – в 1721 году искусные мастера столичного Петербурга сумели извлечь из выплавленного Нерчинским заводом серебра более 7 килограмм золота. Это было первое золото, не привезённое из-за рубежа, а добытое и полученное в России! Так благодаря Дальнему Востоку наша страна получила свои, отечественные – выражаясь языком Петра I, «домашние» – драгоценные металлы. Именно тогда великий царь повелел отчеканить из них медали в честь эпохальной победы над Швецией, особо подчеркнув и выгравировав на наградах, что изготовлены они «из злата и серебра домашнего».

Глава 25. Из бояр в банкиры

Как боярин Ордин-Нащокин в 1665 году пытался создать первый русский банк

В отличие от Западной Европы на Руси до XVIII века коммерческие банки не возникли. Во многом это было связано с дефицитом главной «капитала» той эпохи – серебра и золота. Своих источников драгметаллов в России не было вплоть до промышленного освоения Урала и Забайкалья в царствование Петра I. Тогда как на западе европейского континента бурное развитие банковского дела проходило на фоне внушительного роста оборотов золота и серебра, благодаря колониальным открытиям и завоеваниям.

Однако в допетровской Руси неплохо знали о западных банках. Первое дошедшее до нас описание на русском языке принципов их деятельности относится к 1663 году и сделано Юрием Крижаничем, священником из балканских славян, приехавшим в Москву после учёбы в Италии с её давними банковскими традициями.

«Держат торговцы меж собой товарищество, – писал Крижанич, – и торговые свои пенязи (т. е. деньги) держат все в едином месте скупно, и оное место зовется касса или мошна. Аще какой боярин или иной человек принесет к ним своих пенязь много или мало, они примут те пенязи и дают ему корысть: от ста рублев един рубель или два на год (т. е. с вклада на любую сумму уплачивается от 1 до 2 % годовых), а сами торгуют теми пенязями до срока (т. е. выдают эти деньги в кредит). А когда человек запросит своих пенязь после срока, отдадут ему их без отвлаки (т. е. по истечении срока депозита вклад возвращается по первому требованию без проволочек)».

Всего через два года после появления этого описания на Руси попытались создать свой первый аналог европейского банка. Пионером в области отечественной банковской деятельности стал Афанасий Ордин-Нащокин, боярин царя Алексея Михайловича, один из самых образованных и деятельных людей той эпохи. В 1665 году он был назначен воеводой в Псков, давний центр русской торговли с Европой.

Не случайно знаменитый историк Василий Ключевский называл Ордина-Нащокина «одним из первых политико-экономов на Руси». Боярин тут же проанализировал местную коммерцию и увидел, что «русские люди в торговле слабы» – большинство мелких и средних «торговых людей» Пскова страдают от недостатка оборотных средств и отсутствия кредита. Это влекло их зависимость от ссуд западных купцов и, как следствие, сбивало цены на русские товары.

«Маломочные торговцы», как писал Ордин-Нащокин, довольствовались «малым прокормлением», выступая по сути комиссионерами европейских контрагентов. Чтобы повысить роль отечественных коммерсантов новый воевода в апреле 1665 года предложил «с примеру сторонних чужих земель» учредить в Пскове особую «земскую избу» – по сути настоящий банк, который, объединяя капиталы «маломочных» купцов, под руководством 15 «выборных людей» занимался бы выдачей коммерческих кредитов.

Однако против инициатив воеводы выступили крупнейшие торговцы Пскова, опасавшиеся, что такой банк позволит мелким и средним предпринимателям успешно конкурировать с ними. В Москву ушёл донос на воеводу, и столичные чиновники, страшившиеся любых резких изменений в пограничном городе, сочли что спокойнее «такому уставу в Пскове не быть». Царь отозвал слишком деятельного воеводу обратно в столицу.

Впрочем, дальнейшая карьера Ордина-Нащокина сложилась удачно – он долгие годы возглавлял «Посольским приказ» (по сути МИД допетровской Руси), именно он подписал с поляками договор, отдающий Москве город Киев. С именем Ордена-Нащокина связано и появление первой русской газеты «Куранты» и первого боевого корабля «Орёл», предназначенного для охраны русских торговых судов на Каспийском море.

Не оставил боярин и своей идеи о первом на Руси банке – в 1667 году, разрабатывая «Новоторговый устав», то есть коммерческий кодекс, определявший порядок внутренней и внешней торговли московского государства, он предложил учредить «мирскую подмогу» для купцов. По сути он предлагал государственный банк, который кредитовал бы российскую внешнюю торговлю из денежных сумм, собираемых таможнями.

Увы, идеи боярина слишком опередили своё время и были реализованы в России только спустя столетие.

Глава 26. Немецкая «курица» и китайский «кораван» – как царь Пётр I строил взаимоотношения с Китаем

Все знают, что Пётр I «прорубил окно в Европу», однако самый известный монарх России уделял много внимания и противоположному направлению – Дальнему Востоку. К сожалению, о дальневосточной политике первого русского императора у нас знают мало и вспоминают не часто. Между тем, именно при Петре началась регулярная торговля России с Китаем, а китайское посольство впервые побывало в европейской части нашей страны. О том, как царь Пётр I строил взаимоотношения с Китаем, какие подарки дарил китайскому императору, что больше всего удивило первое посольство Китая в России и о многом другом специально для DV расскажет наш историк Алексей Волынец.

«Какие товары прибыльнее в Китайское государство посылать…»

Общеизвестно, что Пётр I уделял много внимания Западной Европе, активно перенимал западный опыт и участвовал в европейской политике. Но самый первый посол молодого царя, как только Пётр стал единоличным правителем России, отправился вовсе не на Запад, а на Восток – на Дальний Восток, в Китай.

В 1692 году из столицы России в Пекин выехал большой торговый караван во главе с «московским торговым иноземцем» Избрантом Идесом. Этот голландский купец, двадцать лет проживший в нашей стране, был хорошо знаком Петру – молодой царь не раз гостил у него в «Немецкой слободе» под Москвой. Караван купца Идеса стал пробным торговым мероприятием на основе первого договора (см. главу 22) России с Китаем – заключенный в 1689 году в забайкальском городе Нерчинске, договор не только положил конец долгому пограничному конфликту двух стран, но и предусмотрел возможность русско-китайской торговли. «Людем из обоих сторон для нынешние начатые дружбы приезжати и отъезжати до обоих государств добровольно и покупать и продавать, что им надобно…» – гласили строки Нерчинского трактата.

Ранее за весь XVII век из России в Пекин попало несколько посланцев и торговых караванов, но с 1679 года из-за пограничного конфликта двух держав торговля не велась. Караван купца Идеса должен был возобновить эту выгодную коммерцию, а сам обрусевший голландец, фактически, становился первым торговым представителем нашей страны в Пекине. Не случайно в царской грамоте купцу подчёркивалось, что Избрант Идес не вправе обсуждать какие-либо политические моменты, но должен, как говорилось на русском языке трёхвековой давности, «проведать подлинно и достаточно какие в Китайском государстве товары делают и какие товары прибыльнее в Московское государство у них покупать, а из Московского государства к ним в Китайское государство посылать и торг с ними впредь будет ли прочен и чаять ли в торгу нарочитые прибыли».

Избрант Идес задачу выполнил, несколько лет он потратил на путь через всю Сибирь и Забайкалье в Китай и обратно, вернувшись в Москву лишь в 1695 году. Царь лично принял вернувшегося купца и рассматривал привезённые из Китая «разные редкости». Торговля с крупнейшей дальневосточной страной обещала быть очень выгодной, ведь Западная Европа тогда с удовольствием и дорого покупала товары из Китая, но почти не имела торговых отношений с этой страной – три с лишним века назад плавание из Европы в Китай, вокруг всей Африки и Индии, было очень трудным и опасным. Именно Россия с выгодой для себя могла стать посредником в торговле между Востоком и Западом.

«Чтоб Китайской торг не портили…»

Торговля действительна была очень выгодной и прибыльной. В Европе той эпохи были востребованы не только знаменитые шёлк, фарфор или женьшень из Китая, но и многие ныне совершенно забытые товары. Например, ревень или «гречишный корень», как его тогда именовали в России – травянистое растение из семейства гречишных, богатое витаминами. Со времён античности оно широко применялось в фармацевтике, а в Европе эпохи Петра I считалось почти панацеей – снадобьями из корня ревеня пытались лечить массу болезней, от чумы до геморроя.

Самым лучшим считался ревень из Китая, и европейская мода на этот корень приводила к фантастическим ценам – пуд данной «травы», привезённый в Москву с южных берегов Амура, обходился в 5–7 рублей (очень большие деньги, столько получал рядовой казак за год службы в острогах на берегах Лены или Колымы), но европейские купцы платили за него уже 37 рублей, а в Лондоне или Амстердаме цена за пуд китайского ревеня доходила до 289 рублей!

При таких ценах транзитная торговля китайскими товарами через Россию была крайне выгодна, не смотря на все тяготы путешествия сквозь Сибирь и обратно. Тем более что русским купцам, в отличие от западноевропейских, не требовалось платить за китайские товары серебром – в Китае нарасхват покупали меха из России, драгоценные шкуры лис и соболей, добытые охотой или собранные как «ясак»-дань в тайге и тундре нашего Дальнего Востока.

Не случайно Избрант Идес, вернувшись в 1695 году из Пекина, не только расплатился со всеми долгами, но и на вырученные деньги построил несколько фабричных мануфактур под Москвой. Царь Пётр I, планируя воевать с турками и шведами за удобные выходы к Чёрному и Балтийскому морям, отчаянно нуждался в деньгах и прекрасно понимал все выгоды торговли с Китаем. Он сходу приказал сделать «китайский торг» монополией государства – все желающие торговать с Китаем должны были присоединяться к официальному каравану. Самочинная торговля запрещалось, как гласилась в царском указе – «купчин и русских торговых людей в корованы посылать прилично и чтоб Китайской торг не портили».

Любопытно, что при Петре I и самим царём и его подданными слово караван писалось не так, как сегодня. В документах той эпохи его написание похоже на современный шуточный сленг в интернете – наши предки три века назад писали либо «кораван», либо даже «корован». Сам Пётр обычно писал «кораван»…

За два следующих десятилетия, с 1697 по 1718 год, в Китай отправилось более десятка «государевых кораванов». Меняя в Пекине различные меха, зеркала, русские и европейские шерстяные ткани на товары Китая – шёлк, фарфор, чай, ревень и пр. – эти караваны приносили немалый доход царской казне. Прибыль первого, отправленного в 1697 году, превысила 24 тысячи рублей, а караван, посетивший Пекин в 1708 году, принёс прибыли уже на 270 тысяч.

В разгар войны со шведами такие доходы оказались как нельзя кстати. На сумму в 270 тысяч рублей можно было построить 9 фрегатов или в течение года содержать 17 пехотных полков. Известно, что доход от торгового каравана, покинувшего Пекин в 1709 году (как раз, когда далеко на Западе прогремела Полтавская битва), позволил Петру I закрыть половину бюджетного дефицита за тот год.

«В Саратове видели мы куриц особливаго роду…»

Отношения двух расположившихся по соседству огромных держав не могли ограничиться только коммерцией. К торговле неизбежно примешивалась и большая политика. Так в 1712 г. император Китая обратился к России с просьбой пропустить через Забайкалье и Сибирь посольство, отправлявшееся из Пекина на… Волгу. Там, в низовьях великой русской реки кочевали калмыки. Ещё при отце Петра I они переселились на Волгу из западной Монголии и казахских степей, принеся присягу русским царям и образовав автономное Калмыцкое ханство в составе России.

Отправляя посольство к далёкой Волге, маньчжуро-китайский император Канси хотел поднять калмыков на войну против Джунгарского ханства, последней кочевой империи в центре Азии. Джунгары или западные монголы-ойраты в XVII веке создали обширное государство, охватывавшее часть Монголии, современного Казахстана и ныне китайского Синьцзяна. Произошло это одновременно с завоеванием маньчжурскими племенами Пекина и всех земель, населённых китайцами.

Маньчжурский Китай сразу оказался в состоянии войны с Джунгарским ханством – обе соседних державы претендовали на степи Монголии и горы Тибета. Калмыки, хотя и были родственны джунгарам, но враждовали с их ханами. Вот китайский император из маньчжурской династии и решил использовать калмыков в своей войне – натравить их на джунграр «с тыла», с Запада.

Все дороги на Запад чрез Среднюю Азию были перекрыты джунгарами, и посольство из Пекина могло добраться к калмыкам только чрез территорию России. Желая поддержать выгодные отношения с Китаем, царь Пётр I распорядился пропустить пекинских дипломатов «со всякой честию и охранением великим». В конце 1712 года посланцы Пекина пересекли Забайкалье и отправились далее на Запад, чрез Иркутск, Тобольск, Тюмень и Казань. Целый год понадобилось китайским послам, чтобы из Пекина добраться к берегам «реки Фолэга» – так произносили имя Волги маньчжуры и китайцы три столетия назад.

Нашего современника удивит, что проехав через всю Сибирь, посланцы Пекина, впервые в истории оказавшись на географической территории Европы, были удивлены и особо заинтересовались не таёжными и степными просторами или особенностями русской жизни, а… индюками.

«В Саратове видели мы куриц особливаго роду, кои бывают черныя с белыми пестринами и белыя с черными пестринами; у петухов гребни переменяются в виды различнаго цвету; иногда кто их раздразнит, то они, закричав громко, распускают крылья и, растопорщив все свои перья, гребень свой сверху по носу, как кишку, вниз опускают… Русские люди сказывали нам про них, что сии курицы из Немецкой земли» – так в 1713 году описывал индюков один из участников пекинского посольства, маньчжур Тулишень, имевший и китайское имя Яо Фу. Уже в XVIII веке его описания были переведены на русский язык той эпохи.

В Китае индюков прежде никогда не видели, ведь эти птицы попали в Европу из Америки. На человека, который впервые узрел живого индюка, это необычная, почти инопланетного вида «курица», всегда производит большое впечатление. И хотя китайское посольство ехало на Волгу по вопросам большой политики, но особое внимание уделили и саратовским индюкам, которые удостоились отдельного описания в донесениях пекинских дипломатов к владыке Китая. Послы хорошо знали, что император Канси-Сюанье коллекционирует сведения о всех необычных представителях животного мира – в России таковыми для китайцев стали лишь «немецкие курицы» из Саратова и якутские мамонты (об этих ископаемых диковинках и их экспорте в Китай XVIII века ещё будет отдельный рассказ).

«Между обоими государствами мирное согласие…»

Любопытно почитать и общую характеристику России и русских людей, составленную первой дипломатической миссией Китая, побывавшей в нашей стране. В переводе с китайского на русский язык XVIII века она звучит так:

«Земли Российскаго государства вообще холодные, влажныя и мокрыя, дождями и снегами богатыя, и есть такие области, в коих больше дней мрачных, нежели ясных. Однакож Россия просторная и великая. Дремучих лесов везде находится множество, а жилье реткое… Вино и другие хмельные напитки они пить любят. Когда к кому из родни и из друзей придет кто в гости или просто, то хозяин неотменно достает вина или другова какого напитку и его подчивает, а чаю пить они не знают… Едят ложками и вилками, а палочек не употребляют… Живут они большей части по рекам на берегах, купаться они превеликие охотники, и многие из них по воде плавать умеют… Самохвальство с тщеславием в великом у них обычае. До корыстей они очень падки и завистливы. Однако живут между собою совестно и согласно. Любят шутки и разныя забавы. Раздоров и драк у них мало, но токмо к тяжбам весьма склонны. Когда случаются у них дни празничные, то мущины сходятся друг к другу в гости и веселятся, а подпивши гораздо поют песни, скачут и пляшут. Того у них нет в обычае, чтоб бабы и девицы от мущин укрывались и прятались, но одна пред другою нарядившись пригоже, росхаживая гуляют повсюду и по улицам хараводами поют песни».

Впрочем, дипломатов Пекина тогда больше интересовали не саратовские индюки и хороводы с русскими песнями, а большая политика. Император Канси, отправляя послов на Волгу чрез всю Россию, предполагал, что с посланцами Китая захочет встретиться и сам русский царь. Специально для Петра I пекинские дипломаты везли письмо от своего императора. Канси писал, что знает о тяжёлой русско-шведской войне и предлагал Петру использовать для борьбы со шведами войска с русско-китайской границы, уверяя в своём миролюбии и дружбе.

В переводе на русский язык той эпохи послание маньчжуро-китайского императора звучало так: «Несколько лет тому назад прослышали мы, что Российское государство от другой стороны с соседственным государством по некоторой ссоре раздружившись, друг на друга воюют… Не без причины думать можно, что российскому государю обстоит нужда и в пограничных его войсках, однако ж может быть не употребляет он сего войска затем, что опасается и не доверяет нашим пограничным людям; однако ж как между обоими государствами мирное согласие состоит, так и у нас никакого тому противнаго намерения быть не может, и ежели русский государь имеет нужду в своих пограничных войсках, то б употреблял он их на свою пользу в оной войне без всякаго с нашей стороны опасения».

Царь Пётр I был хитрым дипломатом. Он оценил предложение Канси, однако снимать войска с дальневосточной границы не стал – их в Забайкалье и так было немного. Важнее было другое: послание императора Китая гарантировало мир на Востоке, особенно важный в ходе сложной и многолетней войны на Западе. Дипломатично поступил Пётр I и с китайскими посланцами к калмыцкому хану – посольство с почётом провезли чрез всю Россию, однако сам царь с первым в истории посольством из Пекина встречаться не стал. Не в интересах России было втягиваться в конфликт Китая с Джунгарским ханством, не закончив войну со Швецией.

«Дабы китайских начальников не привесть в злобу…»

Любопытно, что при Петре I численность населения России и Китая соотносилась примерно так же, как и сегодня. Если в наши дни в РФ и КНР проживает соответственно более 140 млн. и 1,4 млрд., то три века назад в России жило около 14 млн., а в Китае порядка 150 млн.

Царя Петра I интересовала не только торговля с Китаем – именно в годы его царствования возникла Пекинская духовная миссия, постоянное присутствие православных священников в китайской столице. Первый русский священник появился в Пекине ещё в 1685 году вместе с пленными казаками-«албазинцами». Маньчжурский император, поражённый боеспособностью русских, тогда зачислил пленных в свою гвардию и передал им храм бога войны, который русские переделали в часовню Николая Чудотворца.

Первый священник, Максим Толстоухов, скончался в Пекине в 1712 году, и власти России решили направить в столицу Китая нового – мотивируя это необходимостью проводить христианские ритуалы и службы для сотен русских, ежегодно приходящих с торговым караваном на пекинские ярмарки. Царь Пётр I поддержал идею распространения православия в Китае, но предупредил об осторожности и необходимости воздерживаться от религиозных споров, чтобы не нарушить мир между двумя державами-соседями. Русский самодержец высказался в характерной для него афористичной манере: «То дело зело изрядно, только для Бога поступайте в том с опаской и не шибко, дабы китайских начальников не привесть в злобу… Там надобны попы не так ученые, как разумные, дабы чрез некоторое кичение святое дело не произошло в злейшее падение».

В 1715 году в Китай отправили архимандрита Иллариона Лежайского, ранее бывшего настоятелем первого монастыря в Якутске. С тех пор и до начала ХХ века в Пекине непрерывно существовала православная миссия из России – полтора столетия она была единственным иностранным представительством в китайской столице.

Хотя Пётр I и старался «китайских начальников не привесть в злобу», но в отношениях двух раскинувшихся по соседству огромных империй неизбежно возникали противоречия. Пекин тогда стремился подчинить всю Монголию, и многие монголы, не желая жить под властью маньчжуров и китайцев, стали перекочёвывать в русское Забайкалье, на земли современной республики Бурятия. И в 1717 году власти Китая запретили торговать русскому каравану, отправив в России гневное послание – в переводе на русский язык той эпохи звучащее ярко и колоритно: «Пограничные дела великие, торговое дело малое. Когда наши беглецы все будут отданы, тогда и о купечестве будем говорить».

Петёр I, заинтересованный продолжать выгодную китайскую торговлю, направил в Пекин большое посольство во главе с капитаном Преображенского полка Львом Измайловым. Скромное на первый взгляд звание капитана на самом деле означало близость к царю – полковником «преображенских» гвардейцев числился сам Пётр. Лев Измайлов происходил из знатного княжеского рода, ранее учился в Западной Европе и был послом в Дании. За год до отправления в Китай капитан Измайлов, в числе ближайших приближённых грозного Петра, подписал смертный приговор его сыну, царевичу Алексею.

Посол Измайлов должен был уладить все недоразумения в русско-китайских отношениях, как писалось в полученной им инструкции: «Для добраго порядку комерции и упреждения всех при том являющихся трудностей…» Измайлов не только должен был договориться об открытии в Пекине русского торгового консульства, но и впервые вёз личное письмо царя Петра I к владыке Китая.

«Написать императором будет приятнее…»

Черновик царского послания, написанного в последний день марта 1719 года на двух языках, русском и «римском»-латинском (см. главу 22), сохранился в архивах. По пометам на полях и зачёркнутым правкам мы сегодня можем проследить ход мыслей самого Петра. Царь писал именно личное послание, начинавшееся словами: «Великих азиацких стран повелителю, настоящему богдойскому и китайскому хану, другу нашему, любительное поздравление…»

Подумав, царь Пётр зачеркнул слово «повелителю» и поменял его на «императора», записав на полях черновика: «Написать императором, понеже на латинском языке тож значит, что и повелитель, а будет приятнее». Царь писал, что добрые взаимоотношения России и Китая это «сущая дружба и общая обоих наших государств польза», а завершил послание скромной подписью без титулов, подчёркивая личный характер письма: «Вашего величества доброй приятель Пётр».

Ровно 300 лет назад посольство Льва Измайлова отправилось из Петербурга в Китай и лишь в конце 1720 года, через 15 месяцев пути, достигло Пекина. Торжественный въезд большого русского посольства, почти сотни человек, наблюдал итальянский священник Маттео Рипа, служивший переводчиком при дворе китайского императора и вскоре познакомившийся с русским послом. «Все в чётком порядке, с саблями наголо, все хорошо одетые, – писал итальянец о въезжавших в Пекин русских, – Измайлов хорошо сложен, высокий, национальности московской. Владеет немецким, французским, немного итальянским и латинским языками».

Измайлову с самого начала предстояла нелёгкая миссия, ведь обе стороны слишком по-разному подходили к дипломатическим ритуалам. Эти ритуалы символизировали и подчёркивали статус вступающих в дипломатические контакты государств, поэтому к ним относились с особой серьёзностью. По китайской традиции иностранный посол должен был многократно падать ниц перед императором, но в восприятии той эпохи такие поклоны символизировали подчинённое положение страны, из которой прибыло посольство.

За сорок лет до прибытия в китайскую столицу Льва Измайлова, предыдущее русское посольство во главе с Николаем Спафарием потратило много времени и сил, пытаясь согласовать дипломатические ритуалы. Спафарий тогда надолго запомнился в Пекине как «весьма упрямый» (это, кстати, прямая цитата из письма маньчжуро-китайского императора к русскому царю).

Посольство Льва Измайлова сумело найти приемлемый компромисс. Поскольку Россия нуждалась в торговле с Китаем, то Пётр I разрешил своему послу бить земные поклоны перед китайским императором. Но и Китай нуждался в добрососедских отношениях с нашей страной – накануне приезда русского посольства, маньчжуро-китайские армии потерпели поражение от джунгар в Тибете и Синьцзяне. Поэтому китайский император пошёл на беспрецедентный шаг – согласился своими руками принять от посла Измайлова личное письмо русского царя. Ранее властители Поднебесной никогда не снисходили до подобного, все послания от всех государств и народов передавались через особых сановников.