Текст книги "Левый берег"

Автор книги: Алексей Кудашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 39 страниц)

Перед тем, как произнести команду, мужчина потратил две-три минуты на то, чтобы объяснить людям в черном, что хочет добиться от них построения во взводную "коробку", по пять человек в четыре шеренги. При этом ему иногда приходилось брать бестолкового курсанта за локоть и ставить его на положенное место.

Денису военный указал на место в первой шеренге предпоследним, которое Денис без лишних движений и занял. Теперь он стоял, дожидаясь, когда старший закончит свой неблагодарный труд.

"Каждый блок – по двадцать комнат, следовательно, по двадцать человек" – думал про себя курсант. Оглянувшись по сторонам, он сосчитал ровно пять таких же отрядов: один – справа и три слева. Каждый строится перед своим блоком, у каждого свой командир.

"Значит, – думал вчерашний студент, – курс состоит из ста человек и делится на пять групп по двадцать в каждой. У каждой группы – свой блок. Ничего не скажешь – четко и ясно".

Тем временем человек в камуфляже закончил построение, с полминуты походил перед строем, придирчиво оглядывая свое творение, и все так же негромко произнес:

– Я думаю, лишним будет объяснять, что теперь при команде на построение Вы должны строиться именно так, как стоите сейчас, – его при определенных скидках на обстоятельства даже можно было назвать интеллигентным.

По внешнему виду курсантов не прослеживалось никаких критериев отбора. Были всякие: полноватые, худые как глисты, высокие и низкие. В остальном же: черная форма и шнурованные ботинки.

– Меня зовут товарищ старшина. Так Вы будете меня называть. К вам я буду обращаться по номерам. На обращение отвечать "Так точно". Ясно?

– Так точно, – несмело и в разнобой ответили черные.

Однако, на удивление, старшину это нисколько не смутило. Не сделав никаких попыток потренировать курсантов на предмет бодрости духа, он обыденным, каким-то даже гражданским голосом продолжил:

– Не собираюсь Вам врать. Я не имею понятия о цели Вашего нахождения здесь. Мне известно одно. Вы – не воинское подразделение. Вы – четвертый учебный отряд. На протяжении следующего года Вы будете проходить интенсивную подготовку на объекте "Ферма". Вы получите общевоинские навыки, необходимые для присвоения Вам званий. Вас обучат азам рукопашного боя, обращению с различными видами оружия и основными видами взрывных устройств. Кроме того, Вам будет преподаваться специальность…

На слове специальность старшина сделал ударение, и ту же добавил.

– Какая специальность? Понятия не имею! Вам запрещено с кем-либо и когда-либо обсуждать Вашу подготовку. И со мной в том числе. Это ясно?

Тут его голос впервые зазвенел сталью. Стало понятно, что старшина при необходимости может быть и другим.

– Так точно! – отряд отреагировал уже более сплоченно и уверенно.

– Насколько мне известно, через год вы покинете "Ферму". Вряд ли мы когда-нибудь увидимся после этого. Но если это и произойдет, я не знаю Вас, а Вы – меня. Все вопросы, касающиеся распорядка дня, хозяйственных проблем, дисциплины, словом, всего, что непосредственно не касается вашего обучения, решаю я. И обращаться с ними нужно ко мне, только ко мне и ни к кому, кроме меня.

"Отличная погодка", – между прочим, отметил про себя Денис.

Он внимательно слушал и запоминал.

– Меня не интересует, служил ли кто-то из Вас в армии, имеет ли боевой опыт или награды. Уясните себе раз и навсегда. – Старшина обвел взглядом весь строй справа налево, будто желая убедиться, что все его слушают. – Здесь Вы все равны.

Он подошел поближе к строю и, медленно прохаживаясь вдоль первой шеренги, продолжал:

– Вы должны запомнить то, что вам делать запрещено. Запрещено нарушать режим дня, запрещено пить и драться. Наказание – карцер. – Старшина вдруг смягчился в лице и по-отечески тепло сказал. – Лучше туда не попадайте, ребята.

И так он ласково это сказал, что всем сразу стало ясно: действительно, лучше не попадать. Как потом оказалось, предупреждение это было лишним. За все время обучения никто из курсантов "не залетал". Что, впрочем, было не удивительно. Подавляющему числу курсантов, во всяком случае, по внешнему виду, было от двадцати пяти до тридцати. Гормоны уже отыграли свою самую мощную мелодию, мужским достоинством все давно померились, и каждый знал себе цену. Лишь однажды, месяцев через пять после начала курсов, сорок второй и пятьдесят шестым во время спарринга на занятиях по рукопашному бою слишком эмоционально себя повели. Но тренер, здоровенный молчаливый лысый мужик, вызывающий у курсантов, в том числе и Дениса, суеверный страх, просто надавал обоим по шее. Тем дело и ограничилось.

– Систематически нарушающие дисциплину будут исключены, – добавил старшина. – Впрочем, такие решения принимаю не я.

"А соседям слева с командиром повезло меньше", – отметил для себя Денис. Несмотря на то, что расстояние между ними было никак не меньше полусотни метров, до слуха курсантов четвертого отряда доносился не предвещавший отеческой любви громкий командный голос соседского старшины.

– Расписание на сегодня. И навсегда. – Старшина, довольный только что придуманным каламбуром, коротко хохотнул. – Подъем в 7.50, построение в 8.00. С восьми до девяти – физкультура. В девять – завтрак. 9.30–10.00 – строевая подготовка. С десяти до часу – рукопашный бой, или оперативная подготовка, или тир. Потом обед и отдых до трех. А с трех до девяти – специальность. С перерывом на ужин, в шесть. После шести есть вредно. С девяти до одиннадцати: личное время. У нас имеется комната отдыха. Так вот: отдыхать будете там. Вопросы есть?

Строй ответил сосредоточенным молчанием. Где-то совсем рядом на сосне вскрикнула какая-то птица.

"Шутник, блин, – беззлобно пробурчал себе под нос Денис… – Отличная все-таки погода".

– Появятся по ходу дела, – хмыкнул старшина. – А теперь – "напра… во! Раз-два!".

Строй кое-как повернулся, обнажая при этом тех, кому эту команды приходилось выполнять впервые.

– Да-а-а… – Старшина печально обвел взглядом жалкое подобие строя, – мне, наверное, еще нужно Вам спасибо сказать за то, что поворачиваетесь в нужную сторону. Ладно. Бегом, марш!

"Удивительно, – думал на бегу Денис, – я, конечно, в армии не служил, но "кенты" понарассказывали про зверей-старшин. А этому, по-моему, все равно…".

27.09.2008. Краина, г. Кировогорск. ул. Гоголя. 10:01

Они встретились. Подошли почти одновременно, так что получилось даже несколько «по-киношному». Четыре молодых пацана, ухмыляясь, стояли лицом друг к другу возле большого красивого каштана, которых в этом городе было превеликое множество. Густой кустарник прикрывал их от любопытных взглядов прохожих.

Денис испытывал удивительное непонятное чувство, разглядывая трех молодых людей, и знакомых ему, и в то же время абсолютно незнакомых, чужих, непонятных. Должно быть, такие ощущения испытывает человек, который каждый Божий день, бреясь в ванной по утрам, видит в окне напротив мужика, занимающегося тем же самым. Каждый день в течение нескольких лет. Он не знает его. Совсем. Ничего о нем не знает. Ни имени, ни профессии, ни семейного положения, ни привычек. Кроме одной – каждый день бриться по утрам в одно и то же время. Но постепенно этот человек становится какой-то маленькой частью его жизни. Маленькой, но, кажется, неотъемлемой. И когда он в очередное утро не обнаруживает этого незнакомца в окне напротив, ему становится как-то не по себе. Неуютно, некомфортно. Как будто кто-то переложил его вещи на рабочем столе, и теперь этот стол уже не кажется таким родным, своим.

А потом в один прекрасный день человек встречает незнакомца из окна напротив где-нибудь в баре или на автобусной остановке. И тот узнает его, улыбается… И они знакомятся, и, возможно, становятся друзьями. Именно этот момент и содержит в себе некий элемент сюрреалистичности, неправдоподобности – знакомиться с тем, кого ты уже давным-давно знаешь, и физиономия его тебе, может, уже немного и приелась.

Именно так и чувствовал себя сейчас Денис. С этими парнями он провел на "Ферме" целый год. С этим, крепким, стоящим напротив, даже играл в шахматы. С двумя другими периодически общался. Иногда весьма душевно. Впрочем, только с одним, этим щуплым. Но Денис не знал о них ровным счетом ничего. Ничегошеньки. Только индивидуальные номера.

Вот этот, слева, Десятый. "Червонец". Так его все и называли, без возражений с его стороны. А крепыш – кажется, Пятьдесят третий. Ну а щуплый – Двадцать восьмой. Его номер Денис запомнил прекрасно. Запоминающаяся, вообще, личность…

Оперативник огляделся по сторонам. Красивое место. Надо будет его взять на заметку. Тихое, чистое, и, главное, почти в самом центре. Это была точка, отмеченная чьей-то заботливой рукой на карте города для первого контакта с его будущими подчиненными. Одна из немногих вводных, полученных им в "центре". Учитель не раз говорил им, что агентов выбросят на "землю" как котят в реку. Ориентироваться на местности придется самим. От начала и до конца. Только свои мозги, смекалка, подготовка. Это положение являлось главным стержнем всей операции. "Центр" выполняет всего лишь две основных функции: осуществляет общее руководство и выделяет средства. Кто-то из курсантов даже пошутил по этому поводу цитатой из старого анекдота: "А я думал, дали пистолет – и крутись-вертись как хочешь".

– Именно, – серьезно отреагировал тогда Учитель. – Живите своим умом. Дураков и слабаков среди вас нет. Я за это ручаюсь.

"Хорошо бы", – подумал Денис, погрузившийся на несколько секунд в воспоминания.

А ведь действительно. Странное это было место. За пару дней оперативник успел составить первое впечатление о городе, в котором ему предстояло работать. Обычный, ничем особо не примечательный, похожий на подавляющее большинство городов России. Имелся исторический центр, занимающий не больше одной тридцатой от всей территории. Театры, государственные учреждения, всякая такая тема…

Основная часть Кировогорска была застроена частными, по преимуществу одноэтажными домами. То здесь, то там, словно рощи посреди равнины, торчали стоящие рядом "девятины" и "пятиэтажки-хрущевки". Картина не новая. Окраины застраивались многоэтажными домами, существенная часть которых была так называемой "улучшенной планировки". В черте города частный сектор, то здесь, то там, постепенно выдавливался. Крупные строительные компании выкупали участки, сносили старые одноэтажные кирпичные домики и возводили на освободившемся пространстве "многоэтажки". Как там поется у Ревякина: "Все по замыслу, все путем".

Центр города был по преимуществу одноэтажным. Очевидно, земля здесь стоила несравненно дороже, чем подальше к городской черте. Надо полагать, и строительные компании "жались" отваливать за землю большие деньги, и сами жильцы, привыкшие к жизни в центре, "где все близко", не стремились продавать свои с таким трудом построенные дома. Так что, побродив по улицам, Денис имел удовольствие наблюдать одну и ту же картину: частные домовладения.

И среди них, по улице Горького, и располагался вот этот вот странный маленький ухоженный парк, не больше чем двадцать на двадцать метров, и красивый, видно, старинный двухэтажный особняк прямо за ним. Построен он был не ранее девятнадцатого века, в этом Денис был уверен. В пользу этой версии говорила и сама архитектура, и форма кирпичей. А, кроме того, фасад здания был облеплен строительными лесами. Видно, особняк собирались реставрировать, но, несмотря на будний день, никаких рабочих возле него не наблюдалось. Более того, и само здание производило впечатление заброшенного.

Возле центральных дверей стояла какая-то иномарка типа "Каблук" и большой красной надписью "Империя" на кузове. Что эта была за "Империя", казино ли, кондитерская ли, авторы нехитрой рекламы пояснить не удосужились.

Впрочем, на стене у входа висела новенькая табличка, которая гордо гласила: "Региональная служба охраны и реставрации памятников архитектуры". А чуть дальше, Денис только сейчас разглядел, находилась еще какая-то доска с мелкими буквами. Оперативник смог разобрать только слово "Памятник" и римскую цифру "XIX". Порадовался, что не ошибся датировкой особняка.

– Ты куда это так всматриваешься? – осторожно поинтересовался парень слева.

– Да так… Показалось, что в машине сидит кто-то, – протянул Денис и повернулся к остальным.

Молодые люди смотрели на него выжидающе. Оперативнику показалось, что даже с каким-то любопытством.

– Ну что, мальчики, как добрались? – Денис обвел взглядом собравшихся.

– Да ничего, – неопределенно ответил один за всех. – Вот, пришли поглядеть на своего командира…

– И как? – ухмыльнулся оперативник.

– Могло быть и хуже, – пошутил тощий.

– Ты, Шестнадцатый, вроде не дурак, как мне показалось, – философски отметил левый. – Хотя по "рукопашке" отставал…

– Так или иначе, приказы обсуждать – не нашего ума дело, – заметил плотный. – Командуй.

– Это верно. Приказы не обсуждаются. И мои тоже. – Денис решил сразу расставить все точки над "и" со своими бывшими "сокурсниками", с которыми еще несколько дней назад имел равные права.

Парни отреагировали спокойно. Только левый едва заметно усмехнулся. А плотный совсем немножко, еле-еле уловимым движением, подтянулся, выдавая в себе военного человека.

– Только вот что, друзья, – оперативник смягчил тон. – Говорят, в военной разведке есть правило: каждый имеет право голоса. До тех пор, пока командир не принял решение. И я хотел бы, чтобы мы все приняли это правило для себя.

Денис непроизвольно хохотнул, глядя на серьезные лица товарищей. Те улыбнулись в ответ.

– Ну что, молодые люди, давайте знакомиться, – Денис достал из кармана рубашки новенький краинский паспорт. – Денис Алексеевич Кириченко. Восемьдесят первого года. Уроженец Донинска. Сирота. Холост.

Он вопросительно повернул голову к левому. Красивый стройный светловолосый парень был в модном темном клетчатом костюме. Матерчатые и, видимо, очень удобные кремовые туфли идеально подходили к штанам, а белая выглаженная рубашка просто слепила своей чистотой. Именно своей любовью к чистоте и некоей холености и запомнился Денису по школе это персонаж. Он всегда был аккуратно причесан и чисто выбрит, а ногти наводили остальных парней на подозрение, что Десятый с собой наедине балуется педикюром. Этот товарищ выделялся своей чистоплотностью даже среди однородного стада курсантов "Фермы", одетых в абсолютно одинаковую форму.

И еще вот что. Присутствовала в нем некая "интеллигентная дерзость". Именно так для себя сформулировал Денис. Он долго думал, кого же так напоминает ему этот "чистюля". И наконец, понял. Какого-нибудь царского офицера-дворянина, вот кого. Да-да, именно так… Этакий штабс-капитан, вкусивший всех прелестей окопной войны, немного почерствевший, но никогда не забывающий манер и своего происхождения. Денису тогда вспомнилась книга по воспоминаниям русского солдата, воевавшего в Первую Мировую во Франции в составе одной из русских бригад и вступившего после ее окончания в Иностранный легион. Этот солдат был до глубины души поражен, когда его командир, офицер-чех, после ожесточенной рукопашной схватки в окопах стоял посреди трупов и спокойно штопал свою порвавшуюся белую перчатку перед следующим боем. Парень тогда подумал, что "Червонец" – один из таких вот "штопанных".

Надо было себе признаться – ему не нравился этот гладкий красавчик. Почему? Очень просто. Классовая ненависть. Да-да, именно что самая банальная классовая ненависть! Не сильная, умеренная… Может, государство, в котором они жили, и было демократически-капиталистическим, но классовое расслоение никуда не делось. Признаться честно, Денис особо не упрекал себя за эти чувства. Более того, считал их совершенно нормальными. Парню из простой рабоче-крестьянской семьи вполне позволительно испытывать некую неприязнь к своему лощеному ровеснику, выросшему в каком-нибудь богатом доме, получившему прекрасное образование и усвоившему "интеллигентско-аристократические" манеры. И ничего в этом нет ненормального. Главное, чтобы чувства не мешали делу. А то, что мешать они не будут, Денис был абсолютно уверен. И в этом вопросе он себе не лукавил.

– Не нравлюсь тебе? – вдруг осведомился Десятый, иронично глядя на командира.

– С чего ты решил?

– Так… Показалось, наверное…

Денис оценивающе и задорно смотрел в глаза парню. Тот не отводил взгляда с еле заметной хитрецой.

– Не то, чтобы не нравишься, – протянул, наконец, Денис. – Просто, думается мне, в прошлой жизни мы с тобой, наверное, были, как бы это получше выразиться, в разных тусовках…

– Наверное, – подтвердил тот.

– Но сейчас это не имеет ровно никакого значения. Нам ведь и не нужно с тобой дружить, чтобы делать дело.

– Согласен, – спокойно подтвердил тот.

– На том и порешим, – резюмировал командир. – Так как же тебя звать, уважаемый?

– Карпун, Анатолий Валентинович, семьдесят девятого года, коренной Киянин, – парень иронически слегка наклонил голову, представляясь остальным. – Но можно просто – Червонец.

– Тебе, я смотрю, "кликуха" понравилась… – тощий, ухмыляясь, подкурил сигарету и сделал глубокую затяжку.

– Не обращаю внимания на такие мелочи, – спокойно ответил Толик. – Просто привык за год. А привычка – дело, разума не касающееся. Забыли лекции? Именно поэтому у нас имена настоящие. Человек подсознательно может отозваться на свое настоящее имя, и провалится…

– Ну понятно, короче… – прервал его Денис. – А ты кто такой будешь, весельчак?

– Бурченки мы, из Богдановской области… А звать меня – Левонтий Палыч, двадцати восьми лет от роду…

Парни повеселели. Положительный все-таки был человек этот двадцать восьмой. Он буквально излучал хорошее настроение.

Левонтий Павлович… Худющий веселый "кепконос". Так его прозвал про себя Денис. Двадцать восьмой всем своим существом напоминал какого-нибудь мелкого мошенника или хулигана из старого советского кино. Этакий представитель московской или питерской шпаны. Только кепки клетчатой не хватает. Глаза задорные, нагловатые, с "искринкой-хитринкой". Но не крысиные, не пугливые глаза. Плещется в них некая внутренняя сила. И, вроде бы, трудно себе это объяснить, но не хочется подсознательно связываться с таким человеком, а хочется только одного: при встрече с ним в темной подворотне безропотно отдать кошелек. Вот такие у Левы были глаза. А в остальном, не считая худобы, вполне себе обычный парень. Чуть ниже Дениса, длиннее среднего нос, карие глаза. Подстрижет коротко, но не "под насадку". Темные волосы слегка вьются…

– А ты, случаем, не еврей ли, Левонтий Палыч? – бесцеремонно поинтересовался командир.

Обычные джинсы с курткой, белые кроссовки, наплечная сумка…

– Наполовину, – невозмутимо сообщил Лева. – Отец еврей. А ты чего, антисемитизмом занимаешься?

– Понемногу, – как-то даже грустно подтвердил Денис.

Антисемитом он не был. Просто хотел понаблюдать за реакцией бойца. Национальный вопрос, как и религиозный, обычно трогает человека за живое.

– Это называется – бытовой антисемитизм, – Лева поднял вверх палец и изобразил на лице гримасу, которая должна была означать напряженную работу мысли. – Не переживай, он лечится.

– Да я и не переживаю. Пошлю тебя просто на передовую, и всего делов…

Оперативники расхохотались в голос. Между ними понемногу начинала появляться та необъяснимая и не изученная никакой наукой энергия, которая возникает между близкими по духу людьми. Людьми, объединенными одной целью, одним делом. Людьми, которым предстоит пройти вместе неизведанный путь, полный опасностей и неожиданностей. Людьми, которые должны доверять друг другу, потому что от этого зависит не только их жизни, но и успех дела. А это зачастую бывает даже важнее, чем жизнь. Денис почувствовал это. И ему показалось, что другие члены группы тоже.

– Кошак, – прервал вдруг веселье плотный и немного застенчиво оглядел переставших смеяться товарищей. – А зовут – Володя.

Пятьдесят третий… Владимир. Володя. Вова. Вован. Так вот как тебя, оказывается, зовут. Здоровый парняга. Ростом с Дениса, но широк, блин, широк. Кулаки – как две гири. Килограмм под сто. Стрижен под "три миллиметра", над правой бровью заметный шрам. Взгляд спокойный, уверенный, фундаментальный. Сразу видно, цену жизни парень знает. И тут никаких рассказов не надо было. И так видно – военный. "Спец" какой-нибудь. Причем вряд ли офицер. Это Денис так про себя решил. Непонятно почему, но вот так ему думалось. Не было в Кошаке этой самой "офицерскости". Вот Толян – другое дело. А Володя – сержант скорее. Или старшина. Контрактник. Семьи нет.

Впрочем, ее ни у кого из курсантов нет. Это было непременным условием участия в проекте. Об этом им как-то сказал Учитель. Ни с того, ни с сего. Просто так сказал. Нарушил свое же правило о категорическом запрете на распространение сведений о курсантах. Зачем сказал? Денис долго об этом думал. И решил, было, что просто так. Вырвалось. Или еще что…

Но потом, пялясь в телевизор в очередное воскресенье, похожее как две капли воды на все воскресенья на "Ферме", он узрел сцену из старого и любимого им детективного сериала "Коломбо". Убийца доказывал всем, что он обладал экстрасенсорными способностями, а придурковатый и обаятельный следователь пытался доказать, что это не так, чтобы раскрыть преступление. В процессе расследования Коломбо обратился за помощью к мальчику, начинающему фокуснику. Он объяснил ему, какое действо проводит мнимый экстрасенс, чтобы доказать свои способности.

"Это – трюк, – уверенно заявил малец. – Я его разгадаю. Мне нужно время и шоколадные коктейли".

– "Ты уверен? – поразился сыщик.

– "Надо просто помнить, что это – трюк", – поучительно и даже слегка надменно сообщил юный фокусник.

И разгадал, таки… И простой оказался трюк, до безобразия простой. Денис тогда неизвестно почему вспомнил эту фразу Учителя:

– "Надо просто помнить, что он не мог сказать это просто так. У него должна была быть цель", – заявил он себе.

Стал думать. И понял, причем достаточно быстро.

"Это для того, чтобы легче было людьми при необходимости жертвовать", – отчетливо произнес он себе тогда…

– Что "Кошак"? – не понял Лева.

– Мельниченко Владимир Михайлович, – терпеливо и рассудительно пробасил тот. – Восьмидесятого года рождения, уроженец Червоновской области, холостой. – Он остановился и еще раз обвел взглядом собеседников. – Кошак. Прозвище у меня такое. С детства.

– Кошак?! – изумился Денис. Лева хохотнул, Червонец весело лыбился. – Почему – "Кошак"?

– Ну, так получилось… – простодушно подав плечами, ответил оперативник. – Я как-то привык….

– Ну ладно, – командир сдерживал улыбку. – Кошак так Кошак. Желание клиента для нас – закон.

Только со временем все трое начали понимать, почему товарищ заработал такое странное прозвище. Все дело было в улыбке. Вернее, не совсем так. Володя внешностью напоминал кота и без всякой улыбки. Если присмотреться, конечно. Но только если присмотреться, и при этом знать, с кем сравнивать. Известно ведь, что многие люди похожи на животных, и ни для кого секретом это не является.

Денис, кажется, где-то читал или слышал о том, что на этот счет существуют даже теории о схожести черт характера человека с повадками зверя, на которого тот походил. Оспаривать сии научные концепции командир не стал бы за незнанием предмета спора. Но одно он мог утверждать определенно: характером и манерой поведения Кошак на кошака совсем не походил. Это однозначно. А если в чем то и походил, то не больше, чем на любое другое животное.

Но улыбка… Она не оставляла Володе никаких шансов. Парень улыбался широко и довольно, не показывая при этом зубы. В сочетании с темно-зелеными глазами и формой лица сходство с котом становилось таким поразительно-очевидным, что "погоняло" напрашивалось само собой.

– Червонец, Лева и Кошак, – задумчиво проговорил Денис, оглядывая свою команду.

– И д`Артаньян, – вставил Лева.

– Надо тебя, Владимир Михайлович Кошак, как-нибудь еще раз в шахматишки выиграть, – рассудительно вымолвил Денис, не обращая внимания на остроты Левы.

Володя, в свою очередь, не счел нужным реагировать на это замечание. Это особенно нравилось командиру в Кошаке. Отсутствие реакции на шутки и подколы далеко не всегда означает отсутствие у человека чувства юмора. То, что у Володи оно, это самое чувство, было, Денис знал точно. Еще по "Ферме". Но Кошак никогда не смеялся над теми остротами, которые казались ему неудачными. А это – признак сильной воли. Да-да, как это ни нелепо может показаться на первый взгляд. Это – признак того, что человек не боится иметь свое мнение, не боится его демонстрировать. Не нравится мне твоя шутка, вот и не смеюсь. Хочешь – обижайся, хочешь – нет. Дело твое. А я буду смеяться тогда, когда мне действительно смешно. Вот так то…

– Телефонами то обзавелись? – спросил командир. – Давайте номерами обменяемся…

Оперативники достали трубки. При этом у Червонца, естественно, как про себя отметил Денис, оказалась самая дорогая.

– Не бережешь ты гроши государевы, – укоризненно покачал он головой.

– Извини, мамочка… – прогнусавил Толик. – У тебя, вроде, тоже не дешевый.

Денис покачал головой в знак согласия. На самом деле, он понятия не имел, сколько стоила его трубка. По той простой причине, что ее не покупал. Но подозревал, что чрезвычайно дорого. И не потому, что была она красивая. А потому, что аппарат этот был ему вручен на "Ферме" для связи с Учителем. Никаких пояснений об особенностях его конструкции Шестнадцатому, естественно, никто не дал. Просто сказали: связь с "Центром" только по этому аппарату. И точка.

Надо думать, связано это было с защитой от прослушивания. Так предполагал Денис. Тут ведь дело было вовсе не в секретности. Командир уяснил себе эту особенность поведения "чекистов". Для того чтобы понять, что аппарат был защищен от "прослушки", много ума не требовалось. Но зачем об этом говорить, если можно просто сказать, что "для связи с центром"? Ну зачем тебе, спрашивается, знать, что это за трубка такая? Зачем тебе это знать, если вполне можно и не знать. Без вреда для дела. Не знать, и все. А предполагать ты можешь что угодно. Это, парень, твои проблемы. Но ведь тебе никто не говорил, что этот аппарат особенный. Не говорил? Ну вот видишь… А что ты сам себе напридумывал…

Не из вредности все это, а по привычке скорее. Десятилетиями выработанной привычке к всеобщей секретности, от которой трудно отказаться. А может, и не надо отказываться? Кто знает…

И еще, кстати, дали Денису стеклянную бутылку с прозрачной жидкостью и сказали, чтобы в случае опасности облил ей телефон. А еще лучше, налить ее в какую-нибудь посудину и кинуть туда аппарат. Но это, если конечно, время будет. Не таскать же эту бутылку вечно с собой, в самом деле…

Его подчиненные таких аппаратов, естественно, иметь не могли, потому как связь с Учителем осуществлялась исключительно через командира. И о том, что трубка Дениса была такая особенная, тоже не знали. А пояснять он не стал. Помнил этот самый принцип: "Если какую-то информацию можно не давать, то ее не надо давать".

– Как разместились-то? – осведомился Денис. – Ну тебя-то, красавец, я в "Европе" видел… – кинул он взгляд на Толика.

– Правда? – удивился тот. – А я тебя нет…

– Да я и без этого мог бы догадаться, где поселится такой "фраер", как ты, – съязвил командир. – Где же тебе жить, как не в самой лучшей гостинице Кировогорска.

– Врешь, начальник, – деловито парировал Червонец. – Лучшая гостиница в городе – "Каталония".

– Ну надо же, – удовлетворенно мурлыкнул Денис. – Мы уже за два дня освоились! Похвально.

– Погоди, то ли еще будет, – самонадеянно, но без агрессии, бросил Толик.

– Я – на квартире в Балашевке, – сказал Кошак. – Таксист посоветовал хату. Однокомнатная, в "жакте"…

– А я – в "Центр-Отеле", – Лева широко зевнул. – Нормально такое место.

– Ладно, мальчики, – Денис сделал паузу и, уставившись в землю, секунд десять обобщал полученную информацию, приводил ее в систему. – Мочим расход. Нюхайте город…

– Когда встретимся? – осведомился Червонец.

– Я позвоню, – Денис повернулся к парням боком. – И вот что еще… Помните: "светиться" пока нельзя. Ходите по улицам как невидимки. Никаких знакомых, никаких контактов. Только случайные люди. Не наследите. Не забывайте, мы еще не разработали легенды. Пока мы – призраки…

30.09.2008. 17:04

– Здравствуй, Учитель.

– Ну, здравствуй, Аякс. Как тебе твое новое имя?

– Шестнадцатый – мне больше шло.

– Ха-ха-ха! Но, согласись, "Аякс" – тоже неплохо.

– Не задумывался над этим.

– И правильно. Разве это главное. Ну что, рассказывай, как твои делишки, как освоился?

– Да пока никак не освоился. Осматриваюсь.

– Ну это понятно. Я первые впечатления имею в виду.

– О местности или о парнях?

– И о том, и о другом…

– Работники, на первый взгляд, вроде нормальные. Как там будет дальше, сам понимаешь, покажет время…

– Естественно.

– Местность тоже неплохая. Однозначно, есть поле для работы. Опять же говорю, на первый взгляд.

– На чем основывается такое твое утверждение.

– Ну, в общем, на двух критериях, которые, на мой взгляд, являются определяющими.

– Так-так…

– Во-первых, на лицо – значительный протестный ресурс. Не то, чтобы люди готовы хоть сейчас на баррикады, но недовольством общим положением дел весьма значительное. Уверен, с течением кризиса оно будет только усиливаться.

– Очевидно. Но против кого по твоему мнению, направлена эта энергия?

– Ты мне такие сложные вопросы задаешь! Мне тут поработать надо хотя бы какое-то время, чтобы отвечать…

– Да ты не трепыхайся. Я ж не требую безапелляционных выводов. Это, если хочешь, вопрос вообще скорее для общего впечатления…

– Да трудно сказать, против кого… Против всех, против своего мира скорее, что называется… Против власти, против чиновников, против бизнесменов… Против всех, я ж говорю. На власть в основном обижены за то, что вместо того, чтобы делом заниматься, они непрерывно гавкаются…

– Ну что ж… И то – хлеб.

– Ну да… А второе, и главное – определенно есть кадровый потенциал для операции. Это я говорю однозначно.

– Ты прав. Это – и есть главное. Мы об этом много говорили.

– Помню. А это значит, что можно работать. И будем работать.

– Я рад, что у тебя такое боевое настроение, Аякс.

– У тебя оно тоже боевое?

– А как же? Теперь слушай внимательно. Лучше запоминай, не записывай. Четырнадцатого, во вторник, получишь посылку…

08.10.2007. Ферма. 14:57

Обед был весьма и весьма сносным. Какой-то слегка недосоленный суп, гречневая каша с куском говядины, овощной салат, хлеба много, на столах, и сок какой-то…

Большое невысокое здание, из которого теперь вели отряд Дениса в неизвестном направлении, называлось просто: помещение N4. Кормили курсантов всех вместе. У каждого отряда имелся свой длинный металлический стол со скамьями по бокам. При этом даже когда вся голодная "свора" усаживалась питаться, множество длинных столов оставалось пустыми. Сколько, Денис не сумел подсчитать. Поленился… Кстати, сделать это он не удосужился до конца обучения. Да и зачем? Так или иначе, очевидным было то, что столовая была рассчитана на гораздо большее количество людей, нежели сто человек.