Текст книги "Клан – моё государство 3."

Автор книги: Алексей Китлинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 48 страниц)

Глава 5

– Потапов, вставай,– расталкивала Потапова супруга.– Да вставай, ты, мамонт чёртов!

– Ну, чего ты, Люсь, как с цепи сорвалась,– мямлил он спросонья.

– Паша Апонко приехал. Ждёт тебя на кухне.

– А времени сколько?

– Пять часов уже.

– Ух, ты, мать честная,– простонал он, усаживаясь в постели.– Что-то я вчера не то, переборщил. Мутит,– он замотал головой и, ухватившись за неё руками, застонал,– у-у-у-у-у-у.

– Я тебе говорила не надо, а ты мне чё плёл? Эх, Потапов, Потапов, дать тебе как следует некому. Вот вызову брата, он тебе мозги вправит быстро.– Брат жены жил в селе под Кировом, имел два метра роста и силищу необыкновенную. Легковую машину, если нуждалась в ремонте он переворачивал на бок одной рукой без особых усилий ворча при этом: "Чичас подлатаем тебя, голубушка. Хворать не будешь".

– Не-е-е. Только не его. Ну, его к бесу. Он же мне последние мозги отобьёт.

– Было бы что выбивать,– ответила жена.– Ну, ты, проснулся или ещё нет?– спросила она укладываясь.

– Всё, всё. Встал,– Потапов поднялся, стал, пошатываясь собирать свои вещи, раскиданные с вечера, где попало. Подошёл к жене и попытался её поцеловать со словами:– Прости, Люсь…

– О, Господи!– взъярилась супруга.– От тебя же несёт, как от… Иди уже. Ждёт ведь тебя человек. Потом объясняться будем.

Он вышел из спальни. Апонко сидел на кухне и ел, запивая сваренным по быстрому кофе и, увидев, Потапова, показал ему на часы, тот кивнул и скрылся в ванной. Когда вышел минут через пятнадцать, Апонко коротко ему бросил:

– Перекуси.

– Не. Не могу. Перебрал вчера. Поехали, что ль?

Деньги обменяли быстро. К их машине подошёл человек, поздоровался с Павлом за руку, кивнул Потапову не подавая руки, сел на переднее сиденье, взял у Апонко рубли, пересчитал, отсчитал доллары, подождал, когда тот их пересчитает и проверит и со словами: "Надо будет ещё, звони", вылез. Вся процедура заняла не более двадцати минут.

– Что за тип, Паш?– спросил Потапов, когда они отъехали.

– В КГБ работал по валютчикам. Теперь держит свой привоз полулегально. Свои его не трогают, сами у него пасутся.

– Что же это в мире происходит? Раньше сам ловил, теперь сам меняет. Не жизнь, сплошная карусель,– посетовал Потапов.

– Здесь многие ныне ошиваются в поисках своего куска хлеба.

– Наши тоже есть?

– Я у него не спрашивал. Может и наши есть,– хмуро ответил Апонко.– Ну что, в Протву катим? Нет?

– Горючка есть?

– Есть.

– Поехали. Пивка на выезде купим, а то трубы горят.

– На выезде в два раза дороже,– сказал Апонко и свернул в узкий проход, остановившись возле небольшого магазинчика. Выскочил и исчез в нём. Отсутствовал минут пятнадцать, но вернулся с блоком баночного пива. Подошёл со стороны Потапова, и когда тот открыл двери, подал ему со словами:– Держи, лечись.

– Тут тоже знакомые?– осведомился Потапов.

– Ещё какие!– ответил Апонко.– Это собственный магазин нашего бывшего начхоза. Шмотьём торгует, а пиво держит для себя. Я ему кое-что из зимнего заказал. На обратном пути заберём.

– А хмурый ты из-за моего вчерашнего признания?

– Валер, не трогай ты это. Я за Колю любому шею сверну. Оставь.

– Паша!– Потапов перестал пить пиво.– Я не хочу тебя убеждать ни в чём. Делай, как знаешь. Александра на железке под нас подставили, а нас под него. И если ты собираешься рассчитаться за смерть друга, то своди счёты с теми, кто нас столкнул. Вот и всё, что я тебе хочу сказать.

– Разберёмся, не дети,– отрезал Апонко.

– Я думаю.

– Или, может, ты меня уже с собой не берёшь?

– Беру, Паша, беру. И Снегиря беру, если пожелает. Не думай, что я стал дерьмом, не надо. Моё слово другу – дороже.

Весь путь до Протвы ехали молча. Дом родителей Снегиря был на околице, точнее в глубине центральной улицы и за ним через две хаты начинались поля. Снегирь, одетый в свитер и джинсы рубил дрова.

– Бог в помощь,– поздоровался Потапов.

– Привет,– буркнул Снегирь в ответ, не подавая руки и, продолжая колоть.

– Как житьё-бытьё?– спросил Потапов.

– Нормально,– ответил Снегирь.– Что надо?

– Да в общем ничего. Заехали проведать тебя. Узнать, не составишь ли ты нам компанию в одном походе,– сказал ему Потапов.

– На Марс собрались?– спросил сухо Снегирь.

– Да нет, Андрей, хуже. На Север. В гости к старому знакомому. Помнишь зиму 1987 года? Станцию радарную?– Потапов взял Снегиря за локоть, чтобы тот перестал рубить дрова.– Вот к тем, кто тебе стволы подарил.

– Что так приспичило?– Снегирь воткнул топор в чурбак, на котором колол.

– У нас к нему вопросы есть кое-какие. Так как? Поедешь?– Потапов смотрел Снегирю в глаза. Приблизившись, Апонко отстранил Потапова от Снегиря.

– Что я у них там забыл? Мне и в деревне работы хватает по горло. Я теперь вольный землепашец. Кормилец,– поставив ногу на чурбак, ответил Снегирь.– Стволы я сдал при увольнении. Если вам нужен тот человек, вы и езжайте.

– Ты что, Андрей, на меня в обиде?– прямо спросил Потапов.

– Совсем нет. С чего вы взяли,– Снегирь пожал плечами.– Нет у меня повода на кого-то обид держать.

– А уволился чего? Ушёл как-то не по-людски, не зашёл, не поговорил, бац-бац, шмотки собрал и смылся. Почему?– не отставал от него Потапов.

– Надоело клопов в общаге кормить,– резко ответил Снегирь,– да задницы чужие прикрывать, толстые. Что мне светило? Быть до старости на побегушках? Спасибо, что на увольнение капитана дали. Выходного пособия как раз хватило на двое брюк.

– Пиво будешь?– Апонко протянул Снегирю баночку.

– Это можно,– Снегирь взял баночку, откупорил и глотнул.

– Значит, ты так и думаешь тут прозябать?– Потапов был приставуч.

– Не прозябать, Валерий Игоревич, а сеять,– ответил ему Снегирь.

– Ладно,– Апонко отстранил Потапова в сторону.– Андрей!– обратился он к Снегирю,– послезавтра на шестой полосе в Кубинке ждём тебя к десяти вечера. Надумаешь, приходи.

– На службу берёте?– язвительно спросил Снегирь.

– Мы сами в запасе. Третьего дня бумаги на руки получили. Летим по своим делам, личным. Ну, а ребята по старой памяти нас согласились подбросить попутно до Свободного. Пошли, Валер,– и Апонко стал выталкивать Потапова со двора, тот упрямился, желая ещё что-то сказать Снегирю.

С тем и отъехали.

– Не придёт,– огорченно отметил Потапов.– Мягкотелый какой-то он стал.

– Придёт. За другого я бы не поручился, а за него голову ложу. Будет, как штык. На таких как он, Валер, земля наша стоит. Снегири не ссучиваются. Отец у него умер месяц назад. Я кое-кого обзвонил вчера. Такие дали сведения. Сам он остался, один. Большой сирота. А уволился он из-за Маринки. Любовь.

– Ты что, роту собираешь?

– Ну, Валер, ты и впрямь мозгами поехал. Собирались же втроём? Или ты передумал?

– А обзванивал зачем?

– Тэц-пиздэц! Я тем, кто, уволившись, обосновался на гражданке. Плакался я в жилетку и выпытывал, куда лучше податься, кто из наших где, чем кто занимается. Так и узнал, что Снегирь отца схоронил.

– Дельное что-нибудь посоветовали с работой?

– Всякое советовали. Ерунду, в основном,– Апонко махнул рукой, давая понять, что не стоит говорить об этом.

– Ясно,– Потапов вздохнул.– Кому мы с нашим дерьмом нужны. Им своё воняет. Чужого нюхать никто не хочет.

– Александру этому, что ли, наше надо?

– И ему не надо. Ему своего хватает. Но он, в отличие от остальных, не спрашивает прошлого и не ставит условий. Каждый сам свой возик тащит.

– Что-то я этого не заметил.

– А тут и замечать не стоит. Просто наши старички не привыкли работать без ЦУ. Вот ему постоянно и названивают. За главного они его сами поиметь захотели, он им себя не навязывал. Деньги помог сделать и всё. Ну вот, ещё Тима подкинул, чтобы тот уму-разуму учил.

– Ага, и приглядывал.

– Он, кстати, уходил, когда наши отказались по его программе учиться. Знаешь к кому?

– Говори, где уж мне всё знать.

– К Скоблеву. Такого знаешь?

– Ещё бы не знать. Я в его контору чуть было не попал после окончания училища. Случай спас,– Апонко улыбнулся сам себе.– Этот-то как всплыл?

– Его фирма от нашей через стенку. Мы у него арендуем площади.

– Быть того не может!?

– Вот тебе и не может. Всё при таком бардаке, что в стране творится, может быть. Он с Александром Бредфордом давно работает и сидит мёртво.

– Скоблев крупняк ловил в стране.

– Ловил. И знаешь, хорошо ловил. Специалист.

– Вона в чём дело,– Апонко выматерился.

– Матерись не матерись, но так получается, что Скоблев Александра когда-то ловил, до нас. Потом ушёл на пенсию, но до того как нас понесла нелёгкая на железку. Старик Давыдов, которого мы вели и проморгали, тоже в группу поиска Александра входил. Группа эта существовала до смерти Сергеева. Это начальник контрразведки.

– Я в курсе.

– Так вот группа эта была кем-то прикрыта после смерти Сергеева. Кому-то они поимкой Александра жгли пятки. Сильно жгли.

– Ему и жгли.

– Нет, Паш. Если бы они ему жгли, он бы их на тот свет спровадил давно. Кто-то в деле, в которое мы по дурости влезли, был выше нас всех. Скоблев и Давыдов искали Александра и вышли на того некто, за что и были пущены в драбадан. Самого же Александра подставили под нас в расчёте, что мы его завалим. Видно, он что-то знает про этого некто такое, что тому стоит костью в горле. Был в группе ещё некий Кириллов, так тот, не мудрствуя лукаво, счёл за благо перебраться в США. Генерал-лейтенант. Ведал в КГБ политсыском.

– Этого что в США понесло. Ему там не место.

– Не знаю, Паш. В чьей-то игре Александр сильно насолил, но его в порошок не стёрли. Не дался он.

– Кто он вообще-то?

– Английский лорд.

– Не шутишь?

– Отнюдь. Сэр Александр Бредфорд.

– Правда! Не загибаешь?

– К чему? Это чистая правда, Паша.

– Я слышал, но думал, что миф.

– У него огромное дело на Западе, на юго-востоке. Заводы, концерны, паи в совместных проектах с арабскими шейхами, японцами, китайцами, немцами. Свой собственный банк огромнейший. Целая империя. У него столько есть, что бюджет нашей страны может покрыть с учётом возрастающих потребностей лет на сто вперёд.

– Это ты брешешь,– не поверил Апонко.

– Про сто лет я может быть и приврал, но в остальном точен.

– Что же он у нас делает? Он же говорил, что он русский?

– Верно и то, и другое. Он русский, но китайского происхождения. Мне лично до его национальности дела нет. Я не боюсь встать к стенке за связь с английско-китайским шпионом.

– Ты не ответил, что он у нас делает?

– Работает в поте лица. И желает добра нашей стране. Чтобы тут, в конце концов, установился нормальный общественный строй. Люди чтобы жили по-человечески, трудились и не боялись, и чтобы не стояли с протянутой рукой, как последние нищие. Стыдно ведь. В богатейшей стране мира живём, а у Запада кредиты просим.

– Так они кредиты под шоколадные батончики берут, не под производство. Что ж ты хочешь?

– Вот в этом всё и дело. И я буду, Паш, с Александром договариваться любой ценой. Ему можно верить, а ты как знаешь, поступай. Хочешь, хоть на дуэль его вызови.

– Это моё личное, Валера. Только моё.

– Этого у тебя взять не могу, не в силах. И не хочу брать. Ты мне друг или нет?

– Друг.

– Ладно, будь что будет,– после раздумья ответил Потапов.

Когда Потапов и Апонко поднялись на борт самолёта Ил-76, то застали там Снегиря, который о чём-то весело травил экипажу. Он был прежним Снегирем, живым и беспечным. Бесшабашным рубахой парнем. Своим в доску.

Глава 6

Метель хлестала девять дней, но в конце концов стихла. Сашка, взяв с собой одного из московских ребят, а именно Бориса, тот был в прошлом своём автомехаником на одном из автоцентров и заядлым рокером, поехал на перевал ремонтировать свой снегоход и притащить остаток груза. Для того, чтобы не мешали, он не взял с собой радиосвязь. Последнее время слишком часто ему стали звонить, и, как правило, по пустякам. Сделали ремонт быстро. Борис оказался в делах таких человеком смекалистым и мастером отменным, как говорят в народе, имел золотые руки.

– Техника у вас на высоте,– откровенно сказал он Сашке.– Я у До осматривал "ходик", переделок, вижу, много своих вы сделали. Двигатель конечно сила! За ходовую не скажу, сталкиваться мне не приходилось, а движок… пожалуй, мощноват. На перевал мы вкатились лихо,– он посмотрел вниз.– Красиво тут, дух захватывает.

– Природа одаривает не только местами красивыми, но и людьми, способными её увидеть и созерцать. Вот ты коренной москвич, человек городской, тебе мало приходилось сталкиваться с дикой природой.

– Что вы!– не согласился Борис.– Я, года не было, чтобы куда-нибудь раза три не выезжал. Больше, правда, в Крым. Загорать, в море купаться, ну и тёлки, опять же, там доверчивые.

– Я тебе не про то. Крым – это Крым. Там миллионы людей в год своими глазами стирают до дыр природу. От частого прикосновения она тускнеет, вянет, теряет чистоту. Становится человечнее и уже не так воздействует. А вот эта,– Сашка повёл рукой вокруг,– эта дикая природа и наши с тобой взгляды на неё, может быть, первые. Это что-то вроде любви с первого взгляда. Лишь мгновение и всё.

– Вы – поэт,– определил Борис, принимая из рук Сашки папиросу.– Хоть, мы, наверное, в глубине души все поэты. Не каждый, правда, умеет выразить словами. Я раньше поэзию не любил, а тут попал в руки томик Фета, стал я читать, Боже ты мой!– он задрал руки в небо.– Ну, разве это не красиво?– и начал декламировать. Сначала как-то нестройно, но потом, набрав ритм и амплитуду, попав в чистую зону точного выразительного напора, говорил известные Сашке и тоже любимые стихи. Выходило у него не просто хорошо, не просто ясно, а изнутри, да так, что Сашка ощутил в себе вдруг щемящую боль. "Вот и у этого парня открылась отдушина, которую закрыли в городской его жизни учителя, которым всё до лампочки; друзья, имеющие только один интерес: выпить да баб трахать, ненавязчиво принуждая и его жить по такой же схеме; родители, которым он был вообще где-то сбоку, лишь бы не убился и не сел в тюрьму. А душу его никто так и не востребовал. У них в Москве,– думал Сашка,– даже любовь в чрезмерно стилизованном виде реальной необходимости с налётом практицизма, переходящего порой в откровенное: "ну, что ж поделаешь? ведь надо же кого-то любить". А кого можно любить, не имея в душе чуть-чуть от природы? этакой чертовщинки". Сашка слушал Бориса, тот стал читать второе стихотворение, но вдруг, перестав декламировать, спросил:

– Скажите, Александр, только честно, без обмана: что вы испытываете в душе, когда убиваете? Ведь это для вас не новость, и вам, как я знаю, это часто приходилось делать.

– Почему ты об этом спросил?

– Сложно мне это объяснить,– замялся Борис.

– Ты не жмись,– сказал ему Сашка.

– Вот там, тогда, тем летом, когда вы нас поймали… тогда, в общем-то, был страх. Правда. Животный страх. Это уже потом, спустя время, я стал, как бы с другой позиции смотреть на то, что происходило. И в вас не было к убитым ни неприязни, ни жалости, но и отвратного отношения, как к падали я тоже не заметил. И показалось мне, что это было для вас и обыденно, и просто одновременно. Вам не бывает страшно порой от этого? Вот вы сейчас, такой же как тогда. Ощущение такое, что в вас нет чего-то. Души, что ли? Нет, не души. Не могу выразиться точно,– Борис замахал рукой, подыскивая нужное слово.– Вылетело. Я вот тут,– он положил руку на грудь,– чувствую, а слова теряются. Естества, что ль?

– Смятение бывает и то не всегда. Почему, сам не знаю. Всё сводится к чему? К нажатию пальцем на курок, если нож: механическое движение рукой, не более. Чувство же – субстанция относительная. Вот ваши друзья там легли, а как это расценить с позиции сегодняшней? Да даже уже тогдашней? Вас ведь никто убивать не собирался. Нам было это ни к чему. Пугать необходимости тоже не было. Первыми открыли стрельбу вы. На вас и лежит вина в смерти. Точнее на покойных лежит вина в собственной смерти, а вы живы потому, что не имели оружия и те, кто имел, но не стал стрелять, тоже живы. Обратно их из могил уже не вернуть и не спросить, что их толкнуло открыть пальбу. Мне и правда досталась в своё время, упаси от доли такой любого, настрелялся от души. Всех не счесть, так их много. Никогда во мне не было умысла лишить человека жизни ради похоти. Убивать приходилось чаще всего тех, кому и моя жизнь не очень-то и дорога. Ну, а мне их жизнь, почему собственно ценить.

– Во снах они к вам не приходят?

– Покойники, что ль?

– Да.

– Нет. Во снах я вижу природу и всегда горы. Наверное, потому, что они родные, их первыми, после матери, конечно, увидел, они и отпечатались навсегда.

– А много вообще-то?

– Хочешь сравнить с количеством жертв Джека-потрошителя?

– Если секрет, то не надо.

– Секрета нет никакого, думаю, что тысячи две наберётся.

– Ого!

– Много?

– С таким грузом жить тяжело!– Борис покачал головой.

– Так это в боевиках всё просто. Квадратная челюсть, непроницаемый взгляд, быстрая реакция и твёрдая рука. В жизни всё прозаичнее.

– Не боитесь, что поймают?

– Не зарекаюсь, но не смогут меня подловить. Ведь надо ещё доказать, что это моих рук дело. В Союзе за мной числится сотни три, остальные по миру разбросаны.

– Воевали за рубежом?

– Я ещё только этого не делал в своей жизни. Чью-то хитрую попу собственной жизнью мне прикрывать не дано. Идею, кстати, тоже. Поддерживать чьи-то интересы можно и без личного участия. Война это очень плохо. На войне страдают, как правило, совсем не те, кто её развязал. Когда бандит убивает другого бандита это ещё терпимо, но когда из "градов" по мирным кишлакам – это друг ты мой – геноцид.

– Значит, в Афгане был геноцид?

– Я не войну в Афганистане имел в виду. Но и там такие случаи имели место, хоть никакой выгоды оттого наши не имели. Давай, заводи "ходик". Что-то ветерок стал крепчать,– Сашка завёл свой снегоход и медленно поехал вниз. Борис за ним следом и три часа спустя они примчались в хутор "Чурёмушки", как его окрестили московские. Встретил До:

– Сань, тут тебя через центр вызывали.

– Ну, их,– отмахнулся Сашка.– Достали они меня. Скоро бабу без консультации со мной трахнуть не смогут,– и, заглушив двигатель, пошёл в домик.

После трудового порыва вызванного Сашкиным прибытием и его участием в работе, московские мужики сбросили обороты, так как было видно, что они выложились не на шутку. Сашка дал послабление им для восстановления сил. Московские кое-чему за эти дни обучились под Сашкиным руководством и уже не долбили бездумно где попадя, а старательно выбирали точки приложения ударов. Появилась сноровка, столь необходимая при таком режиме труда. Разобрав остатки привезённой заявки и обмеряв шмотки, мужики сели ужинать. Утром Сашка собирался уезжать. Разговор шёл о разном, больше касаясь общих тем. Они завалили Сашку вопросами.

– Мужики,– отвалившись к стене, сказал Сашка.– Я не Господь, а такой же человек как и вы. Ну откуда мне знать, что будет дальше? Пророчествовать среди славян с древности было делом не благодарным. И я не возьмусь. О том, что вы делаете, могу вам поведать на год вперёд, а об остальном, увы! За всю же страну, которая развалилась на удельные княжества, говорить не хочу.

– Александр,– вопрошал Робик.– Ну, хоть что-то вы можете сказать? Вы человек знающий, у вас связи мощнейшие, так полагаю, не только в Союзе, но и за границей, ответьте: будет гражданская война или нет?

– Мне бы лично этого не хотелось. Даже наоборот, я против братоубийства. В "повести временных лет" говорится: "В год 6485 пошёл Ярополк походом на брата своего Олега в Деревскую землю. И вышел против него Олег, и исполчились обе стороны. И в начавшейся битве победил Ярополк Олега. И поставил Ярополк своих посадников на земле Деревской и в Новгороде и владел один Русскою землёю". Так продолжалось не долго, уж очень много желающих было подержать власть в своих руках и все при этом кричали об объединении, но обязательно под своим знаменем. Покоя не было на нашей земле никогда. Каждый год случались малые и большие кровопролитные столкновения. Такой в наших генах коктейль. Чем он вызван,– Сашка пожал плечами.– В одной старой летописи писанной монахом с Волыни, это северо-запад Украины, с горестью говорится: "Нет хуже зла, чем единокровные свои родичи смерти предаша, на их добро позариши, страшнее набегов половецкыя и татарскыя, ибо боль и скорбь в душе родят лютую и прорастает она як горькая полынь без краю". Уже тогда понимали, что драка между собой страшнее внешнего врага, но воз и ныне там.

– Значит, быть таки войне,– не унимался Робик.

– Дотошный ты мужик, прям вурдалак,– Сашка отпил из кружки чай с брусникой.

– Роб, отстань со своими расспросами,– отрезал настырного парня от разговора Борис.– Меня интересует другое. Скажите, Александр, получив плату и вернувшись в Москву, есть у нас возможность остаться чистыми или нам булавками зенки выткнут?

– Могут запросто,– ответил Сашка.– Только это вопрос к вашим дружкам. Если вы делиться не пожелаете, то пятки вам поджарят.

– Как же быть?– спросил Борис прямо.

– Злей,– смеясь, ответил Сашка.– И сильно. Но кровного своего, горбом заработанного, не отдавать. Ты что, тут пашешь, что бы какой-то там фраер ушастый у тебя всё отнял?

– Так ведь не отдашь – убьют,– Борис повёл плечами.

– Все в этом мире смертны,– возразил Сашка.– Я вам дам стволы, весной научу стрелять, вернётесь и, чтобы вас не доставали, убьёте тех, кто вас послал и подставил. Уберёте тихо, чтобы подозрение на вас не легло.

– Александр, мы так не договаривались,– произнёс Борис, осмотрев остальных.

– Так я и не настаиваю. Чистоту вашего заработка могу обеспечить. Допустим, я сделаю вам документ, что вы работали на нефтепромыслах Арабских Эмиратов, но для этого вам надо язык немного освоить, хотя бы английский, до свободного разговорного. А охранять я вас не брался, тем более кого-то убивать для вашей безопасности. За своё кровное, я лично, кому угодно глотку перегрызу, будь он хоть пуп земли. Вы за своё тоже должны сами стоять. Мы гарантий безопасности гражданам этого государства дать не можем, не в силах. Тут каждый по уму и таланту поступает. Лучше всего, конечно, убить, не мешкая. Ведь то, что на вас наедут, факт стопроцентный.

– Другой вариант может быть? Какой-нибудь?– Борису убивать не хотелось.

– Да какие варианты!– Сашка усмехнулся.– Можно засесть, как Петро в тайге и не высовываться. Есть вариант перехода в нелегал, который Петру в будущем предстоит, а это – смена фамилии и обустройство по-новому, при этом, к родне появляться нельзя ни на шаг, в прежнее место жительства тоже упаси соваться и так далее. В нынешней неразберихе, что творится в стране сделать это просто, а вот жить так – тяжело. Вот и все четыре варианта.

– А четвёртый какой?– спросил Робик.

– Дать себя обобрать,– уточнил Сашка.

– Тогда есть ещё пятый,– Робик провёл рукой по шее.– Самому наложить на себя руки.– Все стали смеяться.

– Это не предлагаю, ибо добровольный уход из жизни, личное дело каждого. Лучше убить кого-то, чем самому в петлю лезть, потом, коль совесть замучает, ещё успеешь повеситься. Выбор у вас обширный, времени на раздумье много,– Сашка кивнул в сторону До.– Вот с ним обговорите. Могут сыскаться и другие варианты. Например: убивать пойдёт один из вас, на кого падёт выбор, ну, а остальные ему компенсируют. Убивать человека не комара придавить, дело серьёзное, особенно в вашей ситуации, там не меньше двух десятков придётся пришить.

– Я склоняюсь к тому, чтобы убить,– произнёс, сидевший молча, Иннокентий. Все уставились на него.– Они нас подставили и за это обязаны заплатить. То, что Александр с них взял за вторжение к себе, это его право, но я лично считаю, что они тоже должны возместить ущерб. Сколько это стоит?– он посмотрел на Сашку.

– Десять тысяч долларов это стоит,– ответил Сашка.– Примерно. На одного. Вас было одиннадцать, вот и получается сто десять тысяч. На мёртвых тоже полагается, и их доля передаётся родственникам.

– Ты что, готов идти трясти и если не уплатят, убивать?– Борис смотрел на Иннокентия с подозрением.

– Нет, не готов. Мне так поступать не приходилось раньше, и я не знаю, смогу ли убить человека, но во мне чувство того, что надо рассчитаться сидит крепко, потому что я не собираюсь в этой жизни пресмыкаться и отсиживаться в тайге или в нелегале под чужим именем. С Петром всё понятно, у него власть сидит на хвосте со всей своей братией, ему нет выбора, всю МВД в расход не пустишь, а нам в тысячу раз проще. Может я не так выразился, но мне чувство своего собственного достоинства и чести, ей-богу, дороже жизни,– он смолк.

– Правильно Иннокентий ты считаешь. Верно,– поддержал его Петро.– За паскудство надо платить по самой дорогой цене – жизнью. Деньги деньгами, тем более вы тут заработаете больше, чем вам смогут уплатить. Значит, такса одна – смерть. Так, Александр?

– Да,– утвердительно ответил Сашка.– Есть одно но в этом деле. Вам тут ещё торчать год, а там кое-кто уже в могилу опустился и за то время, что вы моете металл, упадёт не один. Может так статься, что вам не увидеть пославших вас. Одним словом: думайте. Каждый имеет право сделать свой выбор. До, проследи, чтобы без насильного воздействия и втягивания. Только добровольность. Агитация допускается, но без рукоприкладства.

– Организуем,– ответил До.

– Всё будет в норме,– заверил Петро со своей стороны, потому что был старшим в отсутствие До.

– Александр, а язык зачем?– спросил Робик.

– Чтобы иметь козырь, что в самом деле нефть качал. Ведь ты поедешь в Москву официально и через Эмираты, с соответствующими документами. Там поживёте месячишко, пожаритесь на солнышке, заодно отдохнёте малость. Вдруг КГБ придёт к тебе с вопросом: откуда товарищ у вас столько долларов? На чистые деньги ты можешь купить квартиру не таясь и тачку новую, а не дерьмо подержанное с рук,– пояснил Сашка.

– Английский обязательно?– задал вопрос Робик.

– Лучше его. А ты что, в школе учил другой?

– Испанский,– ответил Робик.

– А приехать из другой страны нельзя?– спросил Иннокентий.

– Нет, из другой вам никак нельзя. В других странах вам никто не предоставит хорошо оплачиваемую работу. Вы ведь уже теперь не нищие. Там же за работу платят прилично, ведь условия жуткие – жара за пятьдесят.

– Понятно,– протяжно ответил Иннокентий.

– Ты вроде как расстроился?– спросил Сашка.

– В Париж хочу,– признался Иннокентий.

– Он бабу французскую хочет, а не в Париж,– под дружный хохот выдал Кешин затаённый секрет Борис.

– Да – хочу. Мечта детства,– не стал отрицать Иннокентий своё желание.– Но только в Париже. В номере хорошем на мягкой широкой постели. Без извращений, по-нормальному. На сутки запереться в номере и трахаться до изнеможения,– при этих словах он сладко зажмурился.

– Во, половой гигант,– отметил Борис.– На сутки и до изнеможения,– стал он передразнивать размечтавшегося Иннокентия.

– Там, Иннокентий, теперь больше наших советских дам-с промышляет, чем самих француженок. Есть информация, что даже в монастыри сумели проникнуть,– при упоминании монастырей все взорвались хохотом. Сквозь смех и навернувшиеся слёзы, Роберт пояснил Сашке:

– Кеша предлагал податься в это братство, в монахи, то есть подстричься, если сильно донимать старые дружки станут.

После этого объяснения и Сашка стал смеяться. Ничто человеческое не чуждо людям в этом мире, и монахи зачастую бывают верны Господу только в молитвах своих, но грех плотский, увы, не чужд и им.