Текст книги "Клан – моё государство 3."

Автор книги: Алексей Китлинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 48 страниц)

Глава 4

Скоблев ехал к помощнику Николая Викторовича Подгорного. К бывшему помощнику, потому что Подгорный умер давно, а помощник отошёл от дел в 1977 году, когда Николая Викторовича сняли со всех постов и отправили на пенсию. Жил всё это время тихо и порядком подзадержался в этом мире, учитывая, что многие его лет люди давно отправились в мир иной. Скоблев знал помощника в лицо. Они были знакомы в период, когда Скоблев работал в службе охраны Президиума Верховного Совета. Мик прислал справку о старике, в которой было такое, о чём Скоблев ни догадаться, ни предположить не мог. Скоблев знал, что помощник человек оригинальный и слыл в кругах высшего света чокнутым, но ему всё прощали. Он сопровождал Подгорного с 1947 года неотлучно и пришёл в Верховный Совет вместе с ним. В отличии от всех кто имел к Верховному Совету отношение, старик за долгие годы работы не получил ни ордена, ни медали, ни премии. Не удостоился почётных званий и научных степеней. Жил одиноко в трёхкомнатной квартире в доме, принадлежавшем бывшему Верховному Совету СССР. Имел обычную пенсию по старости и, как существовал всё это время, было одному Богу известно. «Старику много ли надо?– рассуждал Давыдович.– Хлеб и молоко. Интересно, узнает ли он меня? А я его? Мик сказал, что дедок в здравом уме и весьма подвижный. На мой вопрос: „Весьма, что такое есть“, ответил, что сам увижу. Что ж, интрига имеется». Машина затормозила возле подъезда. Скоблев вышел, прошёл в подъезд, где кивнул охраннику, который его узнал и поприветствовал улыбкой, и стал подниматься на второй этаж. «Ты смотри, а этот сидит тут аж с конца пятидесятых и хоть бы что. Ну не дом, а сплошной интернат для престарелых. Ещё бы,– стал он дразнить сам себя,– и ты старый прёшься до этой компании подходящей». Он надавил кнопку звонка.

В замке щёлкнуло и на пороге появилась девушка.

"Так,– мелькнуло в голове Давыдовича.– Только этого нам и не хватало. Старый ловелас – это перебор".

– Здравствуйте,– сказало юное создание.– Вы к Ярославу Дормидонтовичу? Его нет. Должен вернуться с минуты на минуту. Он пошёл на рынок. Вы входите. Только просьба, если вас не затруднит: снимите ботинки, тапочки я вам сию минуту подам.

– А вы кто ему будете?– спросил Скоблев.

– Я ему никто. Учусь в Москве в экономическом институте. Общежитие место не ахти какое, вот комнату у Ярослава Дормидонтовича снимаю. Сдаёт за мои труды по чистоте и приготовлению обедов. А вы что подумали?

– Ничего. Просто знаю, что он одинок и у него нет никаких родственников.

– Я в курсе. Он мне рассказывал, когда болел и лежал в постели с простудой, что он родился на Хитровке и его носили женщины попрошайки, а когда пришла революция он был беговым, то есть убегал с ворованным и передаваемым ему кошельком или сумочкой.

– Вы давно у него живёте?– Скоблев вошёл в зал и увидел, что там царит божественный порядок.

– Уже четыре года и четыре месяца,– ответила девушка.– Меня звать Рита. Рита Андреевна Богомаз.

– Вас кто-то познакомил или случайность?

– Ни то, ни другое,– она рассмеялась.– Он со странностями мне показался сначала, но когда обжилась, поняла, что он абсолютно нормальный человек, очень интеллигентный, а с "мухами" мы с вами все. Извините за откровенность. Вы его давно знаете?

– Ответьте мне на мой вопрос, а я на ваш?

– А! Хорошо. Вы только не подумайте, что я интересуюсь, просто говорить надо о чём-то пока он не пришёл. Вы за четыре года, что я тут живу – первый посетитель. Он меня, когда я экзамены сдавала, приметил. Мы с мамой приезжали. Он подошёл, скромно так одетый, поздоровался, представился и предложил комнату. Сразу предупредил, что денег ему не надо, но нужна чистота в доме и обеды на двоих. Я готовлю с вечера, он встаёт к обеду, разогревает и ждёт меня. Тут ведь рядом. Так и живём. Ваш черёд.

– Скоблев Анатолий Давыдович, бывший генерал-майор КГБ. Пенсионер. В прошлом начальник службы охраны Верховного Совета СССР,– ответил Скоблев, хоть в такой должности он никогда не состоял.

– Вот и он,– она вышла в коридор встретить хозяина.

– У нас гости?– послышался голос Воробьёва.

– Да,– ответила ему Рита.

– Не говори кто, я сам посмотрю, кого принесло так неожиданно,– зашаркали тапочки и появился Дормидонтович.– Ого!– воскликнул он.– Вот так гость! Толя Скоблев, только совсем седой,– они обнялись.– Присаживайся не стой,– сказал он Давыдовичу и сам плюхнулся в кресло.– Я слышал, что ты уволился по состоянию здоровья, но, вижу, крепкий ещё.

– До тебя, Ярослав Дормидонтович, мне не дотянуться,– ответил Скоблев.– И до лет таких не дожить.

– Не каркай, Толя, а то сглазишь. Бегаю ещё. Меня жизнь заставляет. Как Викторович умер, третья вот уже у меня студентка вуз заканчивает, а это я тебе скажу не хухры-мухры. Грех жаловаться, но ещё есть что продать. Стал торговать на старость лет. Продаю библиотеку. Сам. Беру и иду на рынок. Там у меня своё местечко имеется. Давай, если есть чем, приходи, рядом будешь,– Воробьёв тонко и с сипом захохотал. Скоблев тоже стал смеяться.

Вошла Рита и пояснила.

– Вы не думайте, Анатолий Давыдович, он и в самом деле продаёт. Были бы у меня деньги, я бы библиотеку такую себе купила.

– Да ты, Ритуля, ему сказки не трави. Это же волк сыска. Он в КГБ бандитов ловил. Генерал по заслугам, а не за красивые глазки. Ты нам чайку организуй.

– Уже готово,– ответила Рита.

– Так что он знает, где я обитаю. И пришёл он не зря, надо ему что-то от меня. Вон, вишь, как глазом косит и прищуривается,– Воробьёв опять пустился хохотать.– Рождённого на Хитровке черта-с два проведёшь.

– Да я не скрываю, что пришёл не так просто,– ответил Скоблев.– Не надо было б, я и не пришёл бы совсем, даже на похороны бы не явился, будь у меня приглашение.

Перед приходом к Воробьёву Давыдович два часа инструктировался Миком по радиотелефону и тот посоветовал резать правду-матку без опасений, ибо у старика великолепное чувство юмора и чёткое понимание реальности.

– Спасибо, Толя, за откровение,– улыбаясь, сказал Воробьёв.– Ты не изменился. Тогда говори, что тебя сюда привело, но не крути, а то я мигом учую. Я чистоту по словам чувствую и глазами фиксирую.

– Ярослав Дормидонтович, куда вам чай подать?

– А ты с нами не откушаешь?

– Мне на курсы пора,– ответила Рита.

– Как, Толя?

– Лучше на кухне. Чего сюда тащить, грязь наводить,– поднимаясь из кресла, сказал Скоблев.

– Вот, Толя, я Риту устроил к своей старой портнихе Людвиговне, помнишь?

– Ну, кто ж её не знает. Она всему Верховному Совету шила. Я у неё заказывал не раз. Мастер.

– Вот-вот. Сама-то уже не шьёт, две дочери её занимаются. Риту я и пристроил к ним ученицей. Профессия нужная, чуть что, прокормит всегда. Она не хотела, а теперь бегает в охотку. Я ей говорю, что твои знания экономики и диплом тебе могут и не пригодиться в жизни. В такой стране живём, а специальность портнихи это вечное. И в семье своей всё сладишь сама, и подругам пошьёшь, и деткам, и мужу. Ныне не накупишься. Да и кусок хлеба всегда заработаешь.

– Да ну вас,– у Риты от стыда покраснели щёки.

– Не нукай. Мне видней. Я век почти отмерял и что почём знаю не по слухам, собственной шкурой чувствовать довелось. Получишь диплом, я тебе к нему в подарок слажу "Зингер". Слово даю.

– Где же вы столько денег возьмёте? Он же стоит тысячу долларов.

– Это моя забота доллары добыть, не твоя.

– Лучше бы подарили мне книги, чем продавать.

– Больше продавать не буду. Теперь деньги иметь стану и на машинку тебе хватит, и на все остальные удовольствия. Я правильно понял твой приход, Анатолий?

– Ох, Дормидонтович! И язва же ты,– расплывшись в улыбке, ответил Скоблев.– Действительно Хитрованец.

– Я так на пупе искручусь, что ты мне деньги сам предложишь,– выговорил Воробьёв и стал хохотать.

– До свидания,– попрощалась со Скоблевым Рита.– Я пошла,– и она выскользнула в двери.

– Идём, Толя, торговаться,– Воробьёв подтолкнул Скоблева.– Чтобы ты стал более щедрым, я тебе налью стопочку настойки.

– А сам?

– Выпью, раз уж случай представился. Настойку сам делаю. Мне соседка спиртика дарует, у неё сноха в медицине где-то работает, а я настаиваю на рябине,– он вытащил из холодильника бутылку.– Пятьдесят пять градусов,– предупредил он Скоблева.– Ты, Толя, налей, а то у меня руки трясутся от старости. Она даром не приходит. Ходил месяц назад в поликлинику, так сердце в состоянии хорошем, отсюда и моя резвость, но кости нет-нет да и ломит. Ну, давай! Рад, что ты ко мне заглянул. Хоть и по делу, но всё равно рад,– сказал Воробьёв и они выпили.

– Вах!– крякнул Скоблев.– Хороша!!

– А я тебе про что?– улыбнулся Воробьёв.– Лучше свою пить, чем заграничное дерьмо. Дам тебе рецепт, если есть желание. Ты погоди, она сейчас в кровь пойдёт и в глазах просветлеет. Не настойка – чудо.

– Хитрован ты, Дормидонтович, ей-богу. Я ведь и правда знаю, что ты библиотеку продаёшь,– начал Давыдович, но Воробьёв его прервал.

– Толя, не валандай, не надо из далёкого далёка. Всё несущественное отбрось к чертям собачьим. Мне оно ни к чему, да и тебе не надо. Мы друг друга знаем, чего колесом ходить. Приходили тут ко мне двое проходимцев. Один из них следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре. Выпытывали про золото партии.

– Вона как!– причмокнул Скоблев.

– Именно. Тебя, наверное, это тоже интересует?

– В каком-то смысле да, но не периода правления Леонида Ильича Брежнева. Они тебе ничего не подсунули часом?

– Это по твоей части. Если опасаешься, то ищи, я не против. Только твой приход сюда всё равно известен будет. Пёс в подъезде тебя видел и узнал. Мне доложился. У него спросят, и он за сто рубликов сдаст. Швейцар он и есть швейцар.

– Я прибором,– Скоблев извлёк из кейса аппарат и быстро обошёл квартиру. Вернувшись, сказал:– Пусто.

– Меня давно списали. Да и шишкой я не был. Чего мою старческую болтовню слушать.

– Включённым оставлю,– предупредил Скоблев.– Могут через стекло оконное из соседнего дома записать.

– Пусть работает. А как оповестит?

– Пищать начнёт.

– Ты смотри, до чего додумались. Ты, Толя, стало быть, от дел не отошёл?

– Что тебе ответить, Дормидонтович. Врать не стану. Не отошёл. Как и раньше занимаюсь бандитами. Многих мне подловить не удалось, слишком высоко сидели.

– Ты чай-то пей, а то остынет. Что ты хотел у меня узнать? Да, чуть не забыл. На слово твоё положиться можно? Это я про деньги. Скуповато стал жить.

– Новый "Зингер" обеспечу,– пошутил Скоблев.

– Больше мне и не надо. Спрашивай.

– Ты, Дормидонтович, извини, но мой вопрос к тебе из далека всё-таки.

– Вали,– согласился Воробьёв.

– Ты когда-то служил у Дзержинского в хитром отделе старшим курьером. Расскажи. Сразу тебе говорю, что курьерская эта бригада в секрете была и данных о ней в архиве нет. Откуда знаю про это, ведь в твоей биографии об этом ноль, я тебе не могу поведать, словом чести связан.

– Ну ты, Толя, хватил! Я думал, что ты про Викторовича спрашивать станешь, а ты вон аж куда саданул. На кой тебе надобно ветхость такую рыть?

– И всё ж.

– Было такое бюро. Только Дзержинский к нему прямого отношения не имел. Просто оно в его ведомстве числилось, а подчинение имели другое.

– Кто?

– Не знаю. За это могу поручиться.

– Начальство у тебя было?

– Как же без него. Своего непосредственного я вот только и знал. Вообще-то я предполагал раньше, что Чичерин был основным. Теперь сомневаюсь.

– Так кто?

– Кюзис Петерис,– назвал имя Воробьёв.

– Это ведь Берзин Ян Карлович! Начальник разведки РККА.

– Это тебе он Ян Карлович Берзин, а мне он Кюзис Петерис. Только он официально числился начальником разведки РККА. Кюзис часто в Горки мотался. Думаю, что к Владимиру Ильичу, а у Дзержинского мы просто под крышей сидели. Я попал к ним в шарашку в 1921 году, но она уже работала.

– Занимались чем?

– Тайно пересекали границы. Меня и взяли за мою способность проникать. Я же вор был в Москве известный, про это ты, правда, знать не можешь. Об этом знали трое человек. Я, Кюзис, и ещё один из полицейских уголовного отдела.

– У тебя был псевдоним Валька Мангуст?

– Теперь, вижу, Толя, что снабдили тебя информацией прилично. Слово мне дай, что данные эти у тебя не оттуда, не из-за бугра.

– Местный источник,– заверил Скоблев.

– Клятвенное слово дай,– потребовал Воробьёв.

– Клянусь,– Скоблев положил руку на грудь.

– Верю. Мне бояться тут некого. Могу, опять же, сослаться на склероз, коль донимать начнут, хоть у меня его нет. А вот если оттуда, могу поиметь сильные неприятности.

– Информация русская.

– Так и оттуда русская. Давняя это история. Это я по документам с третьего. Хлипкий был, вот мне врачиха и определила возраст. Я же думаю, что родился ещё в том веке, ибо бои в девятьсот пятом помню хорошо, сам тогда ножками топал. Ну, да дело не в том. В 1907 году поступил я в команду "Швейцарца". Был такой вор в Москве знаменитый. Сейфы "делал". Отсюда и его кличка. Он был мужик учёный. В Санкт-Петербурге университет окончил. Занимался со мной сам, лично. От него я три языка знаю. Ох и бил он меня, Толя, драл как сивого мерина. Его в декабре семнадцатого года, как раз на рождество, матросик патрульный хлопнул. Мы и разбежались кто куда. Время было бурное. В Москве же был один сыскарь по нашим делам. Голубых кровей. Князь. После революции он к эсерам примкнул, меня сыскал и предложил мне работу. Так и попал я в группу, которая готовила убийство германского посла Мирбаха. Я и Блюмкина хорошо знал. Всю эту операцию готовил Рудин. Такая фамилия была у этого князя. Как мятеж случился, я дал ноги из Москвы. В Твери ошивался, а когда им свечку вставили, вернулся в Москву и стал своё дело делать. Долго меня ЧК разыскивала, но вот Кюзис их почему-то опередил. Определил к себе и велел о прошлом молчать, что я и сделал. Ну и он, так получается, своё слово тоже сдержал, потому что я пред тобой жив-здоров, а его, ох, думаю, ломали, прежде чем пулю в затылок засадить в 1938 году. Я ведь от него ушёл чисто в 1934 году. Он мне сам бумаги писал, чтобы хвостов не оставить. С ними я осел в Киеве, войну в эвакуации пересидел в Томске, а потом опять в Киев и уже после войны оттуда поднимался вместе с Викторовичем. Сошёл я с дистанции волей случая. Как тебе история?

– Сладкая. Провалился?

– Да. Причём с грузом.

– Что возили?

– Не перебивай. Скажу тебе и про это. Я в поезде Мюнхен-Женева нос к носу столкнулся с этим Рудиным. Глаз у него намётанный, узнал он меня. Пришлось с поезда сигать, он со своими двумя напарниками следом. Людей его я убил, но его не смог. Ранил только. Груз прикопал и дал тягу что есть мочи в Швейцарию, до границы было километров шесть. Вернулся обратно и Кюзису всё рассказал. Он меня и залегендировал до лучших времён. А его самого спрятали.

– Про левых эсеров мне источник ничего не говорил. Фамилию Рудин не упоминал. Значит, мой источник верный. Был у вас такой Ракитин в курьерах?

– Был такой. Его в 1939 году расстреляли.

– Вот Ракитин тебя и сдал, но под тем именем, под которым ты у Кюзиса числился. Загорский Фёдор Валерианович. Так?

– Точно. Так и было.

– Вот с этого момента тебя и вычислили верные люди.

– Видно шипко мозговитые, раз тут меня сыскали. Я же сам не знаю, кто был в рождении. Ну да ладно. Меня одно успокаивает, что среди сидящих в КГБ способных это сделать нет. Умный меня счёл, а умный не выдаст.

– Так что возили, Дормидонтович?

– То, что ты ищешь. Капитал. Разный. Больше золотом. Монетой императорской чеканки. Иностранные ассигнации. Ещё драгоценности. Сколько и чего я тебе перечислять не стану. Много. В конце двадцатых пошло золото в слитках и валюта. Драгоценностей и монеты уже не было.

– Куда возили?

– Я мотался в семь стран: Германию, Финляндию, Польшу, Австро-Венгрию, Турцию, Литву, Швейцарию.

– Во Францию не ездил?

– Нет. Там почти весь корпус императорской безопасности окопался. А русский русского, Толя, видит издалека.

– Значит, таскали на промежуточные явки?

– Да. И знаешь, расписок не брали. Было много случаев, когда наши курьеры исчезали и их никто не искал. Почему не знаю, вопросы такие задавать было у нас не принято.

– Прямая доставка была?

– Была. Кюзис приносил груз и говорил мне явку. Дважды на одну я не ездил.

– А он откуда брал?

– Не знаю, Толя. Ясно, что не из воздуха. Видимо, имели какие-то тайные каналы.

– Как ты думаешь, куда всё это шло?

– Хрен его поймёт. Так получается, что я один и выжил. Ну, ещё может быть из тех, кто убёг, прихватив груз, не всех ведь их в дороге обокрали и убили. Исчезло человек двадцать. Поступало скорее всего в банки.

– Хитростей много было?

– В дороге всякое случалось, но к делу это не имело отношения. Вообще-то я раньше считал, что шло всё это на организацию и поддержку коммунистических движений, но потом, когда я попал в круги высокие, понял, что на эту часть выделялись средства иные. А по моим скромным подсчётам я один упёр за кордон столько, если в нынешних ценах взять, то годовой бюджет обслужить можно запросто. Тринадцать ведь лет таскал без перерывов. Даже в отпуске не был ни одного раза.

– Самая крупная партия какая-то была?

– По меркам старым, когда мы грабежом жили, то много. В 1923 году я пёр два чемодана драгоценностей. Перечислять не стану, но точно знаю одно: в шкатулке было колье, которое до сих пор в пропаже числится. "Колье Шарлотты". Я его вёз. Чемоданы же были набиты такими сокровищами, что колье это – невзрачная штучка. Теперь такой груз тянет на полмиллиарда долларов, не меньше.

– Дормидонтович, а ты, почему не сбежал?

– Эх, Толя! Что тебе сказать. Была у меня такая мыслишка. Но не сделал я этого. Тебе не понять. Это в душе. Я – хитровец. Это в крови. Чтобы со мной не случилось, я всё равно бы в Москву на Хитровку возвратился б. Ведь она мне, как мать.

– Так снесли же её?

– Я плакал горькими слезами, когда её ликвидировали. Убить можно место, но в душе, Толя, что не говори – продолжает чувство жить до твоей смерти. Есть ещё один нюанс. Психологический. На Хитровке обмануть соседа или такого же как ты сам, было делом обыденным, но существовал и закон чести. Данному слову были верны до момента, пока тебя не обманут. Кюзис мне слово дал и остался ему верен, а я его обмануть не мог.

– Адреса явок, куда возил, вспомнить можешь?

– И это в моих силах. У меня есть записано. Дам.

– Дома хранишь?

– Да. Я их переписал с памяти в 1953 году, когда вождь народов умер. Записал не думая, что кому-то понадобится. Хочешь сыскать явки те?

– Есть мыслишка. Только ты, Дормидонтович, об том никому не болтай. За это могут голову свернуть и на старость твою ссылок не будет.

– Я ещё не совсем дурак. Сейчас принесу,– Воробьёв вышел с кухни.

"Потому он и без орденов и медалей. Любая наградка ему могла обернуться могилой. Люди Рудина его искали, это точно. Сыскать себя хитрованец не дал",– подумал Скоблев.

– Вот, Толя,– вернувшийся Воробьёв, протянул исписанные мелким почерком листы.– Тут есть всё. Маршрут следования, явка, какой примерно груз. За точность адресов явок я головой ручаюсь, а вот за груз не могу. Он мне так примелькался за тринадцать лет, что, возможно, я где-то и повторился.

– Годится,– Скоблев открыл кейс, достал оттуда пачку долларов и протянул Воробьёву. Листы положил в кейс, не просматривая.– Десять тысяч тебе даю долларов. Как менять учить не надо?

– Ну, ты, клещ,– ответил Воробьёв.– Ещё этому меня научи, молокосос.

– Это не всё,– Скоблев захлопнул кейс и поставил его на пол между ног.– Я к тебе загляну, чтобы кое-что уточнить. Назначаю тебе пенсию. Сколько ты хочешь в месяц?

– Открываешь мне счёт?

– Да, Дормидонтович, но в разумных пределах.

– Носить сам станешь?

– Нет.

– Тогда пятьсот в месяц определимся пока. Большую сумму мне не осилить. Потребностей нет.

– Через трое суток я приду. "Зингер" купить или сам справишь?

– Купи, Толя. Слово я дал. Тяжёлый он, небось.

– С программным управлением брать?

– Лучший купи. Она девка умная, разберётся, что и как.

– Я тебе оставлю сигнальное устройство,– сказал Скоблев.

– Давай,– после раздумья ответил Воробьёв.

– Вот,– Скоблев передал ему маленькую чёрную коробочку.– Если что, нажимаешь на кнопку и можешь выкинуть. Мои тебя и без неё найдут.

– Крепчает техника. Ты что, теперь мне "хвост" пришьёшь?

– За жизнь свою не опасайся, прикроем твою задницу. Ну, а козла швейцара уберём на пенсию. У него выслуги достаточно, пусть внуков нянчит, нечего тут сутками сидеть.

– Скажи мне, Толя, ты сам или с кем-то?

– Я вольный, Дормидонтович. "Крыши" у меня нет, свою строю. С клопами этими в одной банке сидеть не хочу.

– Понял. Давай ещё по маленькой на посошок. Налей,– опрокинув в рот стопку, Воробьёв продолжил:– Ты мне старость предсмертную мою финансируешь и я тебе всё, что есть, соберу. К чему оно мне в могиле, а тебе, авось, и добрую службу сослужит. Или твоим разумникам. Возьмешь?

– Кто же откажется. Много у тебя?

– Малость есть.

– Готовь. Не спеши и в кучу не сваливай.

– Ладно, не учи,– Воробьёв рассмеялся.– Тогда сладь мне место на Ваганьково. Было у меня там, но суки продали, а жаловаться теперь на них кому станешь.

– Головы им отверну. Обещаю.

– Тогда иди,– Воробьёв поднялся.– Мне сон дневной надобен, а то ноги не выдерживают и глаза начинают слезиться.

– Ушёл. Да, рецепт настойки мне напиши. Дверь захлопну.

– Хорошо,– Воробьёв не оборачиваясь, двинулся в спальню.

Давыдович обул свои ботинки и вышел, аккуратно прикрыв дверь так, чтобы щёлкнул замок.