Текст книги "Клан – моё государство 3."

Автор книги: Алексей Китлинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 48 страниц)

– Мы в глухомани. Даже по северным меркам и то тупик,– вступил в разговор Игорь.– Ко всему специализация узкая – добыча золота. Отсюда малое население. Все знают друг друга десятилетиями. Это соседа в Москве можешь не знать, прожив на одной площадке всю жизнь. Здесь всё иначе.

– Урбанизация добавляет проблем,– хмыкнул Любомиров.– Когда в Якутске не было многоэтажек, голова болела меньше. Теперь понастроили, хоть что ты делай, а столько населения не охватишь. Совсем дело худо. Пустячный бытовой случай, а надо целую оперативную бригаду посылать, чтобы уняла пьяного мужика. Раньше бы пришёл участковый, поговорил по душам, в крайнем случае дал бы по рогам и на этом всё.

– Всё зло отсюда,– не согласился Сашка.– Бить по рогам не метод воспитания. Запустили сферу образования, бросили на произвол судьбы. Диктатура силы положительных результатов не даёт, особенно, если исполнители не умеют писать без ошибок. Участковые необходимы и направлять на работу нужно самых лучших, а не ссылать на эту должность проштрафившихся. Ведь так прежде поступали. В нашей стране надо на каждые пять тысяч населения одного грамотного участкового.

– Это 150 тысяч сотрудников. На это нет денег в бюджете,– отрицательно закачал головой Дарский.– Хотя зерно истины в вашей мысли есть. При таком раскладе банды и наркоманы все попадают под взгляд. Если его ещё оснастить компьютером, да все данные связать на общую систему – можно было бы сократить центральный аппарат раз в десять.

– А вы предложите президенту, но, минуя министра,– посоветовал Сашка.– Подберите парочку толковых ребят, дайте им задание, пусть они проект обкатают в реальности. Подкрепите их группу опытными юристами из Минюста, кто-то из прокуратуры был бы не лишним. Привяжите к имеющимся ныне законам и составьте проекты тех, что будут необходимы и тех, что надо будет изменить. Может и сдвинется с мёртвой точки.

– Покупаю,– согласился Дарский.

– Дарю,– ответил Сашка с усмешкой.– Специфику не забудьте. Крупный город – не сельская местность. Разница существенная.

– То, что у Аниськина только в кино всё ладно – знаем. А вы, Александр Григорьевич, вижу, разбираетесь в самой сути. В корень смотрите,– Дарский тоже улыбнулся.

– Я смотрю от реальной жизни и от неё же считаю. Не за железным забором, сурком в норке, сижу. Это только кажется, что все сотрудники секретных подразделений от жизни оторваны. Каждый день я бегу с работы, в магазины захожу, с народом в очередях толкаюсь и жрать сам себе готовлю. Жены нет, любовницы нет. Спецпайки у нас забрали. Вам вроде бы вернули, слух был, а нам хрен-с два. Рылами не вышли.

– Баста, мужики!– прервал беседу Игорь.– Минуту греться в парной. Слышу, шипит клапан, значит у вас десять минут до основного пара. Вперёд!– Кунин и Дарский пошли в парилку. Любомиров остался.– А ты, Палыч?

– Нет, нет. Я всё! Только смою грязь со всеми вместе. Мне тут и то жарко,– он сощурил глаза, которые были и так еле видны в узкие щелки.

– Тогда кушай, пей, что зря сидеть,– предложил Игорь и кивнул на стол.– Самообслуживание. Пей, сколько душа примет,– он ушёл на улицу и вернулся с двумя бутылками коньяка. Обе открыл и поставил на стол.

– Верно,– Любомиров крякнул, стал открывать привычными движениями консервные банки, развернул пакеты, нарезал мясо и сыр. Взял открытую Игорем бутылку коньяка, налил себе полстакана.– Будем!– выпил и закусил хлебом.– Хлебушек у вас, как прежде, отменный, хоть говорят, старый пекарь делал вкуснее.

– Умер дядя Саша. Давно уж,– подтвердил Игорь. Кунин и Дарский вернулись из парной и сели у входа отдышаться.

– Однако, маху дал, думаю. Со спором,– сказал Кунин от дверей.– Минуту усидеть сложно, а ведь надо поддать, да и веники ещё.

– На градусник смотрели?– спросил Игорь.

– 150 градусов, если не врёт,– откликнулся Дарский.

– Семь минут у вас, мужики,– крикнул из мойки Игорь.– Поддаю полковша кипятка. Вы жребий бросьте, кому первым под танк. Мы время с Палычем будем засекать.

Кунин и Дарский бросили жребий, на счёт три выставив пальцы. Первым выпало идти Дарскому.

– Не обессудь, Константин Осипович, но свою очерёдность не уступлю,– произнёс Кунин.

– Мне в жизни не везёт,– ответил Дарский, натягивая шапочку и рукавицы.– К бою готов,– сказал он Сашке, который тоже облачился в доспехи известные всем любителям париться.

В первом заходе Дарский усидел минуту сорок две. Кунин минуту семь. Во втором Дарский пятьдесят секунд, а Кунин после первых же ударов вениками, Сашка бил с обеих рук, метнулся с полки парной в мойку. Сашка минут пять хлестал сам себя, дико крича. Когда вышел из парной и сел на своё место, спросил:

– По чём стоит?

– Два штрафных на каждого,– ответил Любомиров.– Вопрос что? Водку, коньяк или морс. Я бы посоветовал водку. Что скажешь, Игорь Григорьевич?

– Выбирают проигравшие. Кто что осилит, но водку лучше, так мне опыт подсказывает. По жизненному рангу я самый старший, да и по банным делам тоже,– Игорь выставил на стол два пустых стакана.– Наливайте сами себе.

Дарский шарахнул стакан водки, Кунин предпочёл коньяк. Французский. Выпив и закусывая, он сказал:

– И чего они его хвалят!! Дерьмо оно и есть дерьмо. Бутылка красивая, спору нет, этикетки славные, а содержимое не фонтан.

– На любителя. Кому что нравится. Вот сыры делают, не то что есть, нюхать невозможно,– чертыхнулся Дарский.– Запах наизнанку выворачивает.

– В мой адрес камень, однако,– Любомиров сладко потянулся.– Когда с душком, ох идёт отлично. Особенно омуль. Объедение. Чтобы насладиться, я беру отпуск и уезжаю к себе, к старикам в Сангар. Там поглощаю. Впрок.

– Мы с душком тоже потребляем,– Игорь налил себе водки,– и частенько. Зря ты, Палыч, на себя взял. Саньку за уши не оттянешь. Омуль что?! Он по молодости ямки закладывал на весну по местному обычаю. Так когда вскрывал, окрестные медведи раньше срока на запах сбегались, бросив свои берлоги. Они до сих пор, по наследству, что ль, передаётся, поднимаются на месяц раньше положенного времени. Особенно по Джапканге.

– Правда!!?– обратил свой взор Любомиров на Сашку.

– Это я по бумагам русский, а в душе я сах,– Сашка расхохотался.– Отец меня приобщил с детства. Местные мне всегда доверяли. Разве не свой тот, кто соблюдает обычаи, знает язык. В семьях составленный мной букварь есть. В школах не преподают, не то стыдятся, не то боятся ввести из-за обвинений в национализме, а я не боюсь. Дети растут, учатся в школах на русском и язык родной забывают. На якутском молодёжь совсем перестала говорить. Больно. Родному языку надо учить обязательно не только разговорному, но и письменному. Книг на якутском языке совсем не выпускают. Даже свои писатели наровятся издать на русском. Тираж больше. По мне так лучше десять тысяч на якутском, чтобы в каждой семье, чем сто на русском.

– Есть это. Есть,– закивал Любомиров.– Нашим, значит, владеешь?

– С детства. Я по всем стойбищам мальцом бегал. Быт изучал, обычаи, легенды. Как без языка? Для меня якутский такой же родной, как и русский. А что, редкость в республике русский владеющий якутским?

– Большая редкость. Про букварь мне слышать доводилось, но не видел.

– Адрес мне свой оставьте, вышлю. Я его на цветном ксероксе множу. Начальство все мозги проело. Но у нас в роду все до смерти упрямы,– Сашка сжал кулак, послышался хруст.– Вот до треска костей.

– Службу не собираетесь бросать?– спросил Дарский, он принял второй стакан и заметно захмелел.

– Рапорт подал ещё в 1988 году, но у нас в отставку не просто уйти. Обещали после этого отпуска, а да или нет, только богу известно.

– Чем будете заниматься?– не отставал Дарский.

– Отпустят, видно будет,– ответил Сашка неопределённо.– Организую что-то нелегальное для получения средств на житьё-бытьё. Опыта не занимать,– тут Сашка не соврал, уж чего-чего, а опыта в подпольных делах у него было вагон.

– Не боитесь?– полез в разговор Кунин.

– Кого бояться-то?– усмехнулся Сашка.

– Нелегальности любая власть не любит,– определил Кунин.

– Вам, Владимир Николаевич, хоть вы власть и представляете, скажу откровенно. Где вы её видите? И в чём она? Только не спорьте. Мы не на митинге. Доблестный МВД вкупе со службой безопасности являют собой в данный момент жалкое зрелище. Тупоголового рэкетира поймать не можете. А у меня опыт только по подпольной части. Кто меня ловить будет, если я осяду в подпольной деятельности? Шансов никому не дам себя сожрать.

– Вот это-то и опасно, если такие как вы, с вашим опытом и знаниями, способностями в подпольный бизнес уйдёте. Так произойдёт – никто в стране порядка навести не сможет,– Дарский сделал себе бутерброд.– А это угроза обществу.

– Так нам те, кто себя властью считает, других дорожек не оставили. Поступили так специально. Вы прекрасно знаете почему. Предложили бы мне пост главы МВД города Москвы и все бы со мной, подчинённые пошли бы, как один. Да только не нужен правительству ни я, ни те, кто у меня в подчинении.

– Почему?– Кунин удивлён.

– Да потому, что если меня назначат, то придётся многим из МВД сменить кителя на лагерные робы, и чиновникам из аппарата президента, и чиновникам из Кабинета Министров. Про мафию вы не услышали бы ни единого слова и по Москве можно было бы гулять ночами напролёт без боязни, что тебя ограбят, подрежут или убьют. В московском управлении МВД сидят одни козлы. Когда на улицах творится беспредел, им выгодно. Есть повод сослаться на отсутствие средств, техники. Хорошему оперу достаточно ушей, глаз, ног, рук и интуиции, чтобы любого мафиози прижать ногтем, не отступая от буквы закона.

– Все опытные сбежали,– сказал Дарский.

– От того и ушли они, что на посты назначены уроды. Они в лучшем случае взяли по шесть соток. Те, что остались уголовно-процессуального кодекса в руках не держали. Дак он им и не нужен, потому что копейку свою они от мафии и получают. Ну, кто такой скажите мне, есть ваш министр? Да он никто. Какашка на палочке. Гавённый чупа-чупс. Вот кто ваш нынешний министр внутренних дел Ерин.

– Голословные обвинения. Без фактов,– Дарский надулся.

– Зря вы, Константин Осипович, так сказали. Вся Москва знает, какая группировка какому начальнику районного управления милиции платит и сколько. На это фактов не надо. Любого из них подловить, как два пальца обоссать, но этого никто не делает. Потому что верхние сборщики очень высоко сидят. Если вы хотите упрямо мне доказывать их честность, что ж, давайте пари. Мы теперь сидим без дела, и я положу вам на стол эти факты, но при условии. Вы обязуетесь дать делу ход, как бы высоко не тянулись связи. Согласны?

– Я с превеликим удовольствием пошёл бы на это, но мои полномочия весьма скромные. Обещать на все сто процентов я не могу,– честно признался Дарский.

– А мне это ясно,– Сашка налил себе коньяка.– Вам выше никто пойти не даст. Это и есть главное зло. Следователь должен иметь право, если необходимо по делу, допросить любого, даже президента страны, депутата любого уровня. Неприкосновенность депутата – идиотизм. К чему она честному человеку, ведь мы предположительно честных выбираем, не так ли? Но, если это для отвода глаз, то помяните мои слова. Депутатов всех уровней станут отстреливать как бешеных собак в самое ближайшее время. Мафии мандат неприкосновенности до одного места. Возможно, депутатство станет вскоре самой опасной профессией в стране. Много опасней, чем у шахтёров и военных лётчиков,– Сашка выпил и стал закусывать.

– Спорить с вами не могу. У вас хорошие каналы информации,– Дарский вытянул ноги, стал тереть колени.– Вашу информацию хорошо бы на стол президенту, тогда бы сдвинулось с мёртвой точки.

– Иллюзии! Это иллюзии, Константин Осипович. Ни черта бы не изменилось. У президента большой зуб на нас. Ему шептальники из близкого окружения уши прожужжали, что нам доверять нельзя. Вы же в курсе, что именно наши сотрудники его в мешок посадили и отнюдь не за политические амбиции. Он нас не распустил потому, что во время августовского путча мы были в нейтралитете. Тихой сапой его людишки хотели сесть нам на шею и получили по зубам. Теперь он нас распустит. Выходит, что он из дерьма, оказавшегося у него ненароком под рукой, строит подобие уже имеющегося механизма. Только не понимает он, что ему построить не суждено. Из воров и подхалимов такие структуры не создаются. Комитетские, что приняли сторону путчистов давно не у дел, он их сразу прижучил, а кто остался? Сплошное дерьмо. Я вам правду скажу, чтобы мне это не стоило. Умный и честный не позволит, чтобы им тупой управлял. Про информацию я вам отвечу тоже. Когда Чубайс вручал стране ваучеры, мы подали данные и о количестве населения. И что? Кто нас послушал? Все, блядь, отмахнулись и выпустили сто шестьдесят миллионов штук. А население страны с учётом беженцев, пожелавших иметь российское гражданство – сто сорок три миллиона. Вижу, вы об этом впервые слышите?

– А где семнадцать?– Дарский не верил в цифры.

– Всё дело в переписях. Горбачёвская, как и все предыдущие, велась методом старых списков, которые брали в жилищных конторах, паспортных столах, ЗАГСах, поселковых советах. Вычёркивали умерших, добавляли появившихся на свет. Могут быть эти данные при обязательной прописке населения в стране верными?– Сашка глянул на Дарского с усмешкой.

– Нет. Такой вариант исключен,– ответил Дарский.

– Правильно. В небольших посёлках как наш, а по востоку почти все такие, подали точные данные. Все друг друга знают. Крупные города всучили липу. В Москве, могу дать голову на отсечение, есть категория граждан имеющих по десятку квартир. Но это лишь вершинка айсберга.

– Так они и ваучеры не получат,– возразил Кунин.– Коль у них паспорта липовые.

– Наивный вы человече, Владимир Николаевич!– Сашка сделал паузу, чтобы прикурить.– Кто же пойдёт в паспортный стол или исполком за ордером на квартиру с липовым паспортом? У них подлинные паспорта. Они их сделали простой вещью. Потерей. Только я вас подводил к тому, что перепись означает необходимость ходить и переписывать всех подряд. Вот спросите ваших жён по возвращению, были ли у вас переписчики? А ведь никто никуда не ходил. Вот о чём речь.

– Понял я вас,– Дарский улыбнулся.– С расхождением в 17 миллионов реформ не сделать. Где-то не сойдётся. Так?

– 17 миллионов от 160 – лазейка. Почти десять процентов. Для Минфина, Минэкономики, Госкомстата, Госкомимущества – бездонная бочка, в которую можно под разными предлогами списывать расходы, матресурсы. Кладезь. Золотое дно. Дело вовсе не в том, что неправильная цифра влияет на исход реформ и может где-то не сойтись. Разговоры о реформах вообще не уместны. Разгосударвстление собственности предполагает чётко отлаженный механизм правового обеспечения. Как можно что-то приватизировать, если статьи конституции это запрещают, а изменения внесенные в Конституцию на съездах и сессиях парламента ясности не добавили, наоборот, всё запутали. В эту неразбериху внесли ещё большую путаницу указы глупого президента, постановления и инструкции Кабинета Министров. Местные органы власти вообще принимают законы отвергающие все решения высшей власти. Чубайсовская приватизация – дерьмо на палочке. Даже принюхиваться гадко. В правительстве должны сидеть практики, а не больные на голову академисты и проворовавшиеся торговцы цветами. Они составляли какие-то проекты подпольно при прежней власти. Были в оппозиции. Вот и оставались бы там. Теперь они нанесли стране невосполнимые утраты, которые придётся восстанавливать десятки лет,– Сашка ушёл из предбанника на улицу и вернулся с банкой морса.– Вы приехали сюда по своим делам, а козлы из министерства цветной металлургии зря перлись.

– Почему?! Мы были на совещании. Многие вопросы будут решены, не все конечно. Все никто теперь не решит,– Дарский глотнул морса.– Хороший, однако, морсик-то!

– Болтуны. Никто из них не владеет ситуацией. Я позвонил на четыре завода по производству горнопроходческого оборудования. Запасов готовой продукции у них нет, а сами заводы стоят уже по полгода. Я человек посторонний, но удосужился переговорить с директорами. А эти сучки приехали, наобещали, а то, что заводы стоят, и клепать оборудование не собираются в ближайшее время, никто не знает. Эти помогут!! Только под словом зря приехали, я имел в виду другое. Лёд на реке стоит. Рыбалки нет. Охота не открыта. Вот я про что,– Сашка налил морса и себе.

– Я могу вам посодействовать по устройству в правительство. Организую переход. Согласитесь?– спросил Дарский. Его лицо было серьёзным.

– Нет,– ответил Сашка.– Не пойду на любой пост.

– Критиковать проще!– поддел его Дарский.

– Есть железные принципы, от которых я не могу отступить. Честь мундира в нашей конторе не пустой звук,– Сашка цокнул языком.– Вы не знаете кто я и что. Сколько вешу, даже стоя одной ногой в отставке. Все предложения, любые, будут для меня понижением. На такое я пойти не могу. Честь не позволит.

– А чему вы соответствуете?– поинтересовался заинтригованный Дарский.

– Это комплекс. Если Минфин, МИД и Госкомстат соединить – этому соответствую,– Сашка хитро улыбнулся.

– Не привираете?– усомнился Дарский.

– Двадцать языков свободно. Иностранных. Все языки народов в Советском Союзе. По финансам мне нет равных в мире. Это не красивые слова самовосхваления. А статистика – мой хлеб. Я единственный в этом вопросе дока, все остальные вместе взятые – самозванцы. Я аналитик. За свою служебную карьеру не ошибся ни разу.

– Конечно, вам все скрытые агенты поставляют информацию,– слова Дарского прозвучали с долей иронии.

– На мой стол, Константин Осипович, данных не кладёт руководство. Никаких. Я при работе не пользуюсь поступающей информацией. Совсем. Работаю на интуиции и знании вопросов. Хотите данные по безработице в стране? Пожалуйста. Отдельно по городам и весям? Прошу. Желаете по отраслям? Будьте так любезны, возьмите,– Сашка хмыкнул себе под нос.– Моё начальство потом сверяет с тем, что наработано по всем каналам. Проколов у меня нет. Только вот незадача. Данные мои власти не нужны. Почему-то считается, что надо иметь десятки институтов по изучению общественного мнения, институты статистики, а это огромная орава дармоедов на шее государственного бюджета. Для страны, такой как наша, достаточно одного человека и двух помощников.

– А сколько теперь безработных?– спросил Любомиров.

– По стране?– переспросил Сашка.

– Да.

– Сейчас безработных около одиннадцати миллионов. Данные на середину мая. Через год их будет пятнадцать. Кто входит в категорию безработных расшифровывать не стану. Для власти это принципиальный вопрос, как считать. Два миллиона сидят в столице. Это коренные москвичи и получившие в ней квартиры и прописку. Никто из них ни единого дня не работал на предприятиях Москвы. Даже сферой услуг они брезгуют. Чем живут? Разницей цен при тотальном дефиците. Не смотрите на меня так,– бросил Сашка Дарскому.– Про это знает любой опер районного отделения Москвы. А чтобы про это знать, не надо содержать кучу институтов исследовательских. Достаточно обойти квартиры любого крупного жилого дома. Желательно заранее обзавестись данными о прописанных и поговорить с жильцами по душам, прикинувшись каким-нибудь инспектором по ничего не значащей теме. Наработанный материал надо потом проверить, потому что они поголовно будут совать вам в нос липовые пропуска с заводов и предприятий, справки несуществующих организаций, вплоть до фальшивых пропусков на сверхсекретные оборонные заводы. Всё там увидите. И липовые паспорта и липовые прописки. Пример. В одном из домов на Калининском проспекте, высотки знаете? на двести двадцать квартир числится семьсот трудоспособных не пенсионного возраста. Из них трудиться изволят триста десять, остальные себя этим не обязывают. Это характерно для всех жилых домов Москвы. Это надо знать вам, а не мне. Но я об этом ведаю, а вы, вижу, слышите про такое впервые.

– Впервые, правда,– признался Дарский.

– Не сочтите за труд, проведите такие проверки выборочно по всем округам Москвы. Такое в вашей компетенции. Тем более затрат там особых нет,– дал совет Сашка. Стрелки, курировавшие столицу время от времени проводили такие опросы, да и сам Сашка, даже проездом находясь в Москве, обязательно находил время на это. Информация получаемая в таких обходах, хоть и была общей, но для рассчитываемого внутреннего образа столицы была необходимой. Ещё общение с людьми в домашней обстановке несло в себе долю вживания в среду.

– Я поручу это сделать грамотным сотрудникам,– сказал Дарский.– Это делать лучше всего парами. Москва кишит бандитами. Можно и нарваться.

– Если поручать это кому-то, то не будет полной картины,– произнёс Сашка.– Такие обходы надо делать в одиночку. Лично. Если боитесь, то в утренние часы, так безопасней. Хотите хорошую информацию – притесь вечером. Утром берите с собой пивко, вечером запаситесь парой бутылок водки. Люди порой охотнее рассказывают о соседях, чем о себе. Записывать ничего не надо, наш народ этого не любит. Лучше всего иметь портативный магнитофон или простое записывающее устройство. Ещё в такую дорогу надо брать смешные истории и свежие анекдоты. Люди больше ценят отличную шутку, потому что к юмору относятся, как к родному дитятке. Для людей недоверчивых и серьёзных имейте солидные документы, которые будут отбивать у них наповал спесь и надменность. Что я вам рассказываю!! Вы ведь в академии учились, а там есть такой предмет.

– Преподавали,– ответил Кунин, слизывая с пальцев жир от балыка. Стали пить пиво и Игорь выставил свой лучшего посола балык, рецепт приготовления которого хранил в тайне от всех.– Я два года назад выпускался и ничего подобного нам уже не давали. Сколько можно под такую рубку пива одолеть? А!!?– спросил он всех присутствующих. Дарский улыбнулся, а ответил Игорь.

– После войны, когда я работал в московской милиции, мы ходили пить пиво в известную тогда всей Москве забегаловку по улице Володарского. Там для солидных клиентов из-под полы предлагали такой балык. Десять литров на лицо за три часа. Там я позаимствовал рецепт приготовления. По длинной цепочке прошёл и вышел на одного старого корейца. Он раз в месяц толкал свои разносолы в столицу. Сам жил в Мухене под Хабаровском. Доставлял вагонами, до десяти в месяц. Не только балык. Сельдь тихоокеанская в Елисеевском, вы не помните, в бочках, жирная такая, его продукт. Объедались ею, с чёрным хлебом да с картошкой шла безумно. Сколько стоила не помню, только по тем временам денежного довольствия хватало на неё, папиросы, хлеб и завтраки в буфете. На мясо и колбасу не выходило,– Игорь сладко потянулся.

– Долго в милиции работали?– Дарский посмотрел на Игоря и бросил косой взгляд на Кунина, как бы спрашивая так ли, мол, но тот пожал плечами.

– С декабря 1945 по ноябрь 1949. Выбыл по причине тяжёлого ранения,– Игорь показал пальцем в районе сердца, где были видны два красных пятна и операционный шрам.– Брали троих в Хамовниках. Они забаррикадировались в квартире. Я вломился в окно, а мне очередь от своих с другой стороны через двери прилетела. Хорошо, что я успел всех убить, а то бы они меня в куски изрезали. Вышел на инвалидность и вернулся домой. Послевоенную Москву я знал хорошо. Теперь, пожалуй, не узнаю. Сорок лет не посещал.

– Пошли, Илья, мыться,– сказал Сашка Вильяму,– а то сейчас потекут воспоминания ручьем. Кто, кого, когда брал. Начнут находить общих знакомых. Затянется до самого утра,– и они ушли в мойку, прикрыв за собой дверь. Сашка не ошибся. Когда вернулись, разговор шёл именно по той теме, которую Сашка определил. Говорили в основном Игорь и Дарский, время от времени вступал в разговор Кунин. Любомиров переместился на лавку, где сидели Сашка и Вильям, и слушал. Историй прозвучало столько, что с лихвой хватило бы на добрую сотню детективных романов. Всё это происходило под водку и пиво с короткими прогревами в парной. В народе это называют пьянкой. Так повелось и сделать с этим что-то уже нельзя. Это въелось в натуру, впечаталось в наш дух. И она, пьянка, текла по жилам никого из присутствующих ничем не обременяя. Была ночь с субботы на воскресенье, а в выходные дни, как и прежде, ответственные комиссии пьют и отдыхают. И это тоже заведено не вчера. Это тоже в нас. В семь часов утра подъехал "УАЗ", приписанный к районному отделу внутренних дел и забрал в своё чрево сотрудников. Игорь ушёл спать в летнюю кухню на освобожденную Эскулапом кровать, а Сашка и Вильям ещё раньше, набросив фуфайки, расположились на лавочке над рекой, чтобы осмотреть в рассветных лучах окрестности.

– Как тебе?– спросил Сашка.

– Столько долго и много я ещё не пил. И так не парился.

– Я не про баню и выпивку,– Сашка кивнул в сторону реки и противоположного берега.– Я про нашу красоту.

– В ней я не сомневался. Воздух меня шокирует. Он чувствуется. Сытный такой, что можно пить и, кажется, даже черпать ладонями. Ощущение, что лёгкие лопнут, если дышать в полную грудь.

– Воздух тут особый, это точно. В мире такого нет. Можно продавать запросто. На разлив. Это от бескрайних лесов. Лёгкие планеты здесь, друг мой Вильям. Именно тут, а не в Южной Америке, как утверждают учёные. Нет, не возьму на себя такую ношу!– Сашка усмехнулся.– Амазонская сельва – лёгкие южного полушария. Наши леса – лёгкие северного полушария планеты,– исправился Сашка.

– Скажи мне другое, Александр. Почему надо ходить по квартирам как агент по продаже товара, чтобы иметь правильное представление о народе?– спросил Вильям. Он ещё в разговоре отметил это себе.

– И об этом поговорим. У нас вагон времени. Если коротко, чтобы твой вопрос не остался без ответа, то так примерно. Наш народ, как и все на этой земле народы, ужасно специфичен. А вот почему?– Сашка пожал плечами,– никто толком не знает. Англичанин, к примеру, не станет делиться самым сокровенным с первым встречным, ему воспитание не позволит. Он замкнут, его внутренний мир обособлен. Он знает соседей на элементарно необходимом уровне приличий, достаточном, чтобы каждое утро здороваться. Ему этого хватает. А наш человек иной. Вот ты знаешь, кто живёт в особняке через дом от твоего?

– Нет,– сокрушенно произнёс Вильям.

– Потому что не интересовался. Тебе это ни к чему. А у нас в больших многоквартирных домах есть люди, которые знают всё обо всех. Так повелось, что постороннему человеку выкладывают всё; и о себе, и о соседях, и об окружающем мире, и о власти и тех, кто её осуществляет. Надо только научиться отделять в их монологах правду ото лжи. А самое главное уметь слушать. Делать это надо в высшей степени терпеливо. Никогда не перебивать. Изредка, одним словом, направлять их речь в нужное тебе русло. Вообще наши люди в своём поведении непредсказуемы. Они бабочки однодневки во мнении. У нас всё с краю. И крайности эти бывают удивительными. Утром он за Ельцина руками и ногами готов голосовать, но в обед прочитал статью о неблаговидных делах помощника президента и всё, он уже обеими ногами против, напрочь. Постоянства не наблюдается, сплошная нестабильность. И она только двух цветов. Крайне чёрная и крайне красная. Из одного в другой переходит мгновенно, минуя оттенки. Последнее время появилась небольшая группа людей, которые перестали верить кому-то вообще, и не ходят голосовать. Состоит эта группа из людей совершенно противоположных по мнениям. В данное время они воздерживаются. Зависли при переходе из крайности в крайность. Всё это часть русской души. Наши люди сильно подвержены чужому мнению, чаще всего не близкого им человека, а случайного. Вот я могу составить обращение так, что если его прочитает диктор по телевидению, но не позднее чем за сутки до выборов, за того кого я охарактеризую, проголосует девяносто процентов пришедших на выборы. Они за него отдадут голоса, даже если до того дня о нём ничего не знали. Могу прямо на улице собрать толпу и повести её на погромы. И верь мне, повалят толпой несметной, а день спустя, станут слезно раскаиваться в содеянном,– Сашка смолк. Сопки, как огромные корабли, выплыли из тумана, белые с черными точечками деревьев и стлаников они были похожи на океанские лайнеры, а скала, вздымавшаяся перед ними слева, напоминала своими очертаниями авианосец, который прикрывает корабли от вражеских торпед.

– Потрясающе!!!– выдохнул Вильям.– Я рад, что приехал.

– Пошли спать, а то у меня глаза слипаются.

– Да, да,– Вильям встал, и они пошли осторожно по обледеневшим доскам тротуара к дому, поскальзывая ногами.