Текст книги "Клан – моё государство 3."

Автор книги: Алексей Китлинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 48 страниц)

Глава 3

Через час Вильям сидел на лавке в раздевалке бани, отвалившись на обитую вагонкой стену в сладком расслаблении, бросив полотенце рядом. Он был красен как вареный рак, пот стекал с него ручьем. Из открытых дверей, завешанных марлей, которая чуть колыхалась, проникала живительная и желанная прохлада. Напротив него сидел могучего телосложения бородатый мужик, названый Александром братом Игорем. Он нарезал рыбу, красное мясо которой издавало запах и от этого запаха собиралась слюна во рту. Из парной доносились шлепки веника и мат. Александр продолжал истязание своего духа в одиночестве.

– У нас тут всё по простому,– сказал Игорь Вильяму.– Тарелок в баню никто не носит. Всё бери руками, кости складывай в сторонке прямо на стол. Не "Метрополь".

– А ты был "Метрополь"?– спросил Вильям.

– Бывал. В Берлине. В сорок пятом. Мой батальон как раз в том секторе войну закончил. Там столы мы и накрыли. Отсыпались в номерах двое суток, но потом нас тыловые крысы вытеснили. Готовили гостиницу для гостей каких-то. Вроде для союзников.

– А вас куда?

– Нас в поезд и на Восток. Бить японских самураев.

– Хорошо воевал?

– В смысле?

– Награды?

– Этого добра у меня столько, что складывать некуда. Железки они и есть железки. Я, как и весь народ наш, не за награды воевал, за Родину. И они мне, эти ордена и медальки, как таковые и не нужны. С сорок пятого ни разу их не надевал. Перед кем мне тут фасонить?

– Фасонить это что?

– Красоваться.

– Понял.

– Все знают, что я воевал. А награда у меня одна от той страшной войны. Единственная и самая дорогая. Только она мне душу греет.

– Какая?

– Что живым в той мясорубке остался. Я же в пехоте прошёл всю войну. Пушечное мясо, как писал Лев Толстой в романе "Война и мир". Читал?

– Да. Это великая книга. Много раз читал и всё время перечитываю отдельные главы.

– Вот что жив и что не спасовал, не струсил в бою, а по всякому приходилось, вот это и есть моя награда. Мне мать, когда я домой вернулся, поклонилась прилюдно в ноги до земли, а ведь ей пришлось одной не сладко, ведь я был старшим в семье. Отец отбывал срок в лагере и мне за кормильца доля досталась, а я на фронт убёг. Мать в ноги до земли, а батя при всём посёлке врезал вожжами промеж лопаток за то, что бросил малолетних братьев и сестер на произвол. Две правды в человеке живут рядом. Не желают они совмещаться, хоть ты тресни.

– Почему я тресни?– спросил Вильям.

– Это выражение такое. Так говорят у нас, если где-то не сходится.

– Не персонально?

– Да. Ещё говорят, хоть ты лбом о стенку.

– О чём вы тут?– Сашка вышел из парной и сел на стороне Вильяма, кинув ему его полотенце на колени.

– Рассказываю о том, как на фронт сбежал,– Игорь вытер руки о тряпку.– Ну что, начнём?– и вопрошающе посмотрел на Сашку.

– Что ты на меня глядишь? Доставай и наливай. Лиха беда начало, где только наше дерьмо не всплывало, зимой в лёд вмерзнет, а летом дальше плывёт,– произнёс Сашка и хлопнул в ладоши. Игорь метнулся в мойку и принёс бутылку марочного армянского коньяка. Откупорил и разлил в стаканы до верха так, что бутылка осталась пустой и во всех стаканах было поровну. Вильям увидел дозу и сказал:

– Опять потеряю сознание.

– От этого нет,– заверил Игорь.– Напиток богов. Нектар.

– Мне в самолёте мужик говорил, чтобы я на этикетку не смотрел, что самогон. Тут тоже не та этикетка?

– Коньяк. Чистейший. Двадцать лет выдержки,– Игорь взял в руки стакан.– Такого в мире нигде не делают. Не умеют. Морды кривые.

– Давай, Вильям!– Сашка взял свой стакан.– За встречу, что приехал, что не побоялся. Только до дна. У нас первую пьют до дна. Потом каждый сам определяет пить или нет. В этом первом полном стакане все тосты, а дальше без них,– они выпили. Игорь мгновенно в два огромных глотка. Сашка большими глотками и тоже быстро. Вильям посмотрел на них и потянул, выдохнув из лёгких воздух, чего Сашка раньше за ним не замечал. Он пил мелкими глотками, долго, быстро не позволяла пить привычка. Поставив пустой стакан на стол, Вильям стал искать, чем же закусить. Игорь ткнул пальцем в капусту и, не раздумывая, Вильям взял щепоть и отправил себе в рот. Это подзадорило Игоря.

– Видишь, Санька! Он с нами поживет три месяца и от него вся аристократическая элита в Лондоне станет шарахаться.

– Не!– ответил Сашка.– Не будет. Они и так уже через дорогу перебегают на другую сторону. Мы там устроили пару кутежей таких, что сама королева делала нам внушение. Да, Вильям?

– Отказываться от грехов трудно. Слишком явно. Я исповедовался перед поездкой, хоть и не верю сильно и свои дела личные в порядок привёл, мало ли что. Вдруг сопьюсь и потеряюсь в дороге, да так и останусь в России. У того, кто пьёт родины нет. Она там, где есть выпить,– Вильям научился шутейному сарказму от Сашки. Тот в подпитии мог это делать так, что слушатели, а англичане не особо смешливы, сидели при его рассказах с открытыми ртами, напрочь забывая о том, за чем они пришли в вечерний клуб.

– А что?!– поддержал его идею Игорь.– Бумаги тебе Санька сладит хорошие, бабу отыщем, обрусеешь, наделаешь детей, потомки потом вашу фамилию прославят, а те родственники, что остались в тумане, станут завидовать чёрной завистью. Задымят от злости.

– Почему задымят?– Вильям ещё не всегда понимал по-русски, а некоторые словосочетания и обороты надо было ему объяснять.

– Это из военного лексикона,– улыбаясь, сказал Сашка.– Они так говорили, когда им удавалось поджечь немецкие "тигры" и "пантеры". Они в пехоте до самого Берлина бутылками с зажигательной смесью пользовались, хоть немцы и придумали, как двигатели обезопасить. Это только в кино противотанковые гранаты были, до передовой они не доходили. Их тыловые бросали в реки и озёра. Рыбу глушили.

– Почему?– спросил Вильям.

– Ты его не слушай. Всё у нас в конце войны было,– Игорь махнул в сторону Сашки рукой.– Это он подкалывает. Слово подкалывает понимаешь?

– Да. Шутит. Так переводится.

– Немцы увеличили нижнюю бронь. Мы ведь как делали. Бросишь гранату под танк и порядок. Экипаж мёртв. Потом бронь так поступать не давала. Стали бросать под гусеницы. Её разворотит, катки выбьет, а они сидят и по сторонам стреляют, вооружения у них было много. Иди их выкури!? Вот мы бутылки и бросали, когда он подбитый встанет. Выскакивали через три минуты.

– Нагревались?

– Дышать было нечем. Это теперь ставят фильтры и санузел, а в ту войну в танке сидеть было тяжело. Пороховые дымы не отводились,– пояснил Игорь. Он ушёл и принёс вторую бутылку, откупорил и поставил на стол.

– Что это за рыба?– Вильям уплетал красные дольки, заедая их хлебом, который был аппетитен не меньше.

– Кета. Балык,– Сашка подал Вильяму нож.– Много не жри, а то изжога задавит. Мажь масло на хлеб, сверху икру, это от кеты икра. В Европе дефицит, а у нас пока ещё есть.

– Четыре фунта баночка в пятьдесят два грамма,– Вильям стал мазать маслом хлеб. Долго возился с икрой, ему не приходилось никогда самому готовить себе. Наконец он справился, откусил, прожевал и сказал:– Чего сидим? Наливайте.

– Наш человек,– Игорь быстро налил по половине стакана.

– Пить так пить,– беря свой стакан, произнёс Вильям.– Хороший коньяк. Я такого ещё не пил. Правда. Букет специфический,– и стал пить маленькими привычными глотками, смакуя.

В проём дверей, отведя занавеску в сторону, вошли двое. Один такой же бородатый как Игорь, а второй старый и седой мужчина. Поздоровались кивком голов и стали раздеваться. У стены в углу стопкой лежали простыни и полотенца. Они взяли себе по одному и исчезли в парной.

– Врачи,– сказал Сашка Вильяму, опережая его вопрос.– Друг сильно простыл. Может умрёт, может выживет. Как?– Сашка вопросительно взглянул, на вернувшегося в предбанник, бородатого.

– Плохо. Двустороннее воспаление лёгких, воспаление мочевого пузыря. Вставили катетер. Ещё язва у него старая проснулась. Менингита нет и на том спасибо. Ты его вовремя притащил из тайги. Там бы он точно умер. Что ты ему колол?

– Жаропонижающие, горел как печка, витамины. Ещё свою кровь ему вливал, у нас с ним одна группа и резус одинаковый. Четыре по двести два раза в день, пять дней. Больше у меня ничего под рукой не было. Надгыыр какую-то гадость ему варил, пить давал. Тысячелистник и сушеные цветки иван-чая пополам с шиповником.

– Ясно,– констатировал Эскулап.– Гадостная ситуация, но может быть выживет. Пойду хлестаться, а то вы весь пар во втором заходе угоните.

Вернулся из парной седой. Он пожал Сашке предплечье и сказал:

– Выживет. Мне сердце вещует. Плох – да, но не мертвец.

– Спасибо, Пётр Гаврилович, на добром слове,– ответил Сашка.

– Не мне спасибо, а тебе. За инструменты, медикаменты, вакцины. На складах нет зеленки даже. Мы ныне сделали все профилактические прививки детям. Это хоть какая-то гарантия,– и он снова ушёл в парную.

– Может надо организовать,– предложил помощь Вильям.– Мой друг по флоту ведает поставками в госпитали.

– Не надо,– отказался Сашка.– На всех не напасёшься. Гуманитарная халява снижает иммунитет. Свои надо иметь мозги.

– Водку надо-ть регулярно принимать и хоть раз в неделю ходить в парную и никакая зараза не возьмет. Ни рак, ни СПИД,– бросил Игорь.– Всю войну протопал и не помню, чтобы у меня в роте, а потом в батальоне кто-то насморк имел.

– Война мобилизует организм, вот и не болели. Психологический раж. Если внутренне не даёшь себе поблажки, то не схватит, а чуть расслабишься, она тебя за яйцы хапает и тащит в могилу,– Сашка засмеялся.

– Пиздобол ты, Санька,– Игорь потянулся к бутылке.– Ты всех на себя не меряй. Народ он разный, а здоровьем от природы наделён тоже разным.

– Как понять и перевести слово пиздобол?– спросил Вильям.

– Это болтун, но с философским оттенком,– пояснил Сашка.

– Интересное слово. Надо его запомнить,– Вильям уплетал четвёртый бутерброд. Его пробило на еду.

– Друг мой! Это плохое слово, ругательное. Оно чисто русского блатного происхождения. Аналогов в других языках мне не встречалось. Бол переводу не подлежит, это ясно что. А первая часть – пиздо, от слова, которым у нас в народе называют женский половой орган. Ты только в Лондоне так не скажи, а то сразу запишут в советские агенты,– Сашка был серьёзен, на его лице не мелькнуло улыбки.– А ты, братуха, следи за речью, видишь, человек ещё не совсем понимает. Кумекай.

– Сорвалось!– оправдался Игорь.– Учту.

Из парной вывалилось два розовых фламинго и уселись на лавку, отдуваясь.

– Игорь, у тебя опасная далеко,– спросил Эскулап.

– Хошь бороду сбрить?– Игорь сунул руку под стол и извлёк из тайника опасную бритву.– На. Только не урони. Сталь немецкая хорошая, но больно хрупкая. С войны пользуюсь.

– Не ссо,– ответил Эскулап, взял из руки Игоря бритву и вытягивая из своих штанов кожаный ремень.– И не испорчу, не переживай,– и исчез в мойке.

– Мог бы и скальпелем поскрестись,– крикнул ему вдогонку Игорь.

– Ага! На заднице себе скальпелем почешешь, а такую бородищу не сбреешь,– стал подкалывать Сашка.– Скальпель сделан из стали суперовой в отличие от немецкой, да только заточен он – с хариуса чешуи не снять. Так, Гаврилович?

– Точно!– подтвердил Симко, принимая от Игоря стакан с коньяком.– В скальпеле при заточке заложен рубящий момент, а в бритве – режущий.

– Сказочники,– не согласился Игорь.– Не травите мне байки. Шашка заточена на рубящий, а бреет.

– Шашкой бьют с оттяжкой,– закусывая, ответил Симко.

– Ну, ты, Гаврилович, мне ещё про это расскажи. Вон у меня две дома на стене висят. Наша, времён гражданской войны и старинная аварская. Обе заточены одинаково и обеими хоть сейчас можно бриться. Только аварская имеет больший изгиб.

– Аварской, ты, где разжился?– спросил Сашка. Он знал, что у Игоря есть шашка, которая принадлежала маршалу Блюхеру и имела золоченый эфес с надписью за доблесть от Советского правительства, а про аварскую он не слышал.

– Когда после войны работал в Москве, девку одну в подворотне спас от изнасилования. Застрелил троих гадов на месте, за что получил предупреждение от руководства. Козлов тогда было пруд пруди. Прятались в войну, а после окончания повылазили. Она оказалась аваркой. Отец её специально в Москву приезжал, клинок привёз и кинжал в знак благодарности. Старинной работы шашка. Они передавали от предков друг другу по наследству. Рукояти отделаны серебром. Принести?– Игорь положил руки на лавку в готовности встать и идти.

– Сиди,– Гаврилович подсел ближе к столу, загораживая Игорю выход.– Верим тебе. Снимаем вопрос.

– То-то,– приободрился Игорь,– а то баки мне вздумали пудрить. Деятели!

Из мойки вышел Эскулап и взору Вильяма предстал молодой человек лет тридцати, которого он определил под пятьдесят, хоть тело и говорило о молодости, но и брат Александра Игорь физическим статусом ничем не отличался, а ему, как знал Вильям было 65 лет. Только врач Гаврилович выпадал. Его тело было по-стариковски дряблым.

– Я извиняюсь,– сказал Вильям.– Хотел бы узнать ваш возраст. Вы мне показались с бородой старше,– обратился он к Эскулапу. За него ответил Сашка.

– Эскулап – врач клана, ему двадцать семь лет. Симко Пётр Гаврилович – главный врач посёлка, ему восемьдесят четыре.

– А вы не медик?– спросил Симко, хоть точно знал, что к Александру мог приехать только кто-то из его компаньонов по темным делам.

– Мой друг морской офицер,– ответил Сашка.– Швед по национальности, что в России не редкость, но русский по происхождению. Потому и акцент.

– Значит, не коллега,– констатировал Симко. Он знал о клане всё, но никогда не лез в дела. Когда-то ему предложили войти в состав, он отказался, аргументировав тем, что врач вне любой политики. В округе его уважали все. Он отдал краю полсотни лет жизни, ещё шесть отсидел по делу врачей в одном из местных лагерей, впоследствии закрытом. Был выпущен на поселение и так остался навсегда. Он был своим человеком для любого в этих краях, вряд ли сыскался бы кто-то, кому не приходилось ложиться ему под скальпель. Большинство выросло здесь на его глазах. А уметь врачу в такой глубинке надо было всё и он умел всё. Когда случались смертельные исходы, его никто не обвинял, язык бы ни у кого не повернулся бросить упрёк в его адрес. Все знали, что помочь было невозможно. За ним водился очень важный показатель. Он всегда ходил провожать в последний путь на кладбище всех умерших, а если отсутствовал, то обязательно приходил на кладбище навестить. На вопрос Сашки, зачем он так делает, заданный давно, они шли рядом с кладбища, хоронили кочегара поселковой котельни, детдомовца, сорвавшегося по пьянке с обрыва и разбившегося в дребезги, Симко ответил, что эту обязанность передал ему его учитель, тоже сельский врач. Потом, после продолжительного молчания добавил, что хирург стоит на черте, за которой смерть и если она случается – вина всё-таки есть и я сразу становлюсь священником.

– Вас смутило телосложение?– спросил Эскулап и выпил свой коньяк. Вильям кивнул.– Это объяснить просто. Труд, хорошее питание, но без излишеств, чистая экологическая среда воздушная, уникальная по химическому составу вода, долгая и весьма холодная зима. Вот и всё. Я эту тему изучал. Тот, кто не выезжает отсюда надолго, свободно живёт до девяносто лет, если здоровье при рождении нормальное. При неважнецком здоровье гарантировано 75 лет. Перечисленные мной факторы затормаживают процесс старения клетки. Есть только одно но. Зубы. Мороз такой, что не выдерживает эмаль. Трескается, а следом кариес и до свиданья. Надо делать либо противоморозное напыление чего-то или ставить искусственные.

– Как выходите?– Вильям постучал по своим золотым зубам.

– Вот так же и выходим. Дантиста нет, но весь посёлок в золотых зубах,– Эскулап улыбнулся белозубым ртом.

– А цинга?– на флоте её Величества плавсоставу включали в рацион продукты и витамины, которые препятствуют возникновению этого заболевания, поэтому Вильяму было интересно, как тут обстоит с этим.

– Скорбут – болезнь моряков. На суше её не существует,– ответил Эскулап.– В наших местах тем паче. Об этом много споров. Одни считают, что это от недостатка витаминов С и Р. Другие валят на ограниченное потребление воды, содержащейся длительное время в емкостях. Это плохо. Убивается микроэлемент и осаждаются минеральные взвеси. Если пить дистиллированную воду и потреблять витамины С и Р – зубы выпадут. Цинга встречалась в наших местах дважды. Когда шли первопроходцы и в лагерях.

– Да, да. Я читал об этом,– произнёс Вильям.

– В первом случае под цингой понимали заболевание общего характера. Уровень медицины был низкий. А выпадение зубов – не всегда цинга. Это происходит и при ряде специфических заболеваний, как инфекционных так и нет. Первопроходцы не имели понятия о прививках и вакцинациях. Вспомните гибель островных народов после открытий Колумбом. Питание же было никудышным во время долгих зимовок. Они продовольствия с собой не тащили, питались тем, что под руку попадёт. Мясо и рыбу заготавливали впрок солением и валянием, а это несёт риск, ибо заболевания животных встречались в прошлом чаще. Животных было больше. Зимовали в наспех построенных жилищах, которые не отвечали элементарным требованиям гигиены. Вот такой огромный спектр. Но чаще всего первопроходцы страдали от чахотки, вызванной ослаблением организма при непосильной многолетней работе в страшных климатических условиях. А вот у цинги, что имела место в наших лагерях, всё сводится к хреновому рациону и полной антисанитарии.

– Всё, всё,– прервал Эскулапа Игорь.– Мы собрались пить, а не про болячки рассуждать,– и стал наливать.

– Выпью только одну,– предупредил Симко.– Я на службе. Мне утром в шесть на работу.

– Гаврилыч!– обратился к нему Игорь.– Что-то у меня под ребрами справа частенько стало побаливать. Я к тебе на днях зайду обследоваться.

– Пить меньше надо, а не по больницам шастать,– сходу определил заболевание Игоря Симко.– Я тебе ещё двадцать лет назад сказал сократить потребление, а ты как упрямый осёл – всё наоборот. Печень это у тебя шалит,– Симко выпил полстакана и стал одеваться.

– Всегда так,– произнёс Игорь.– Чёрт с ней, с печенью,– он опрокинул содержимое стакана в рот и, занюхав хлебом, добавил:– Переболит.

– Боком вылезет,– заверил Симко, выходя из бани.– Бывайте и спасибо.

– Я тоже сваливаю. Мне в пять уколы делать. Где кости кинуть?– Эскулап глянул на Игоря.

– Тулуп в сенях, койка в летней кухне. Хошь, на диване ложись в доме,– Игорь прикурил папиросу.

– Сена на крыше нет?– поинтересовался Эскулап.

– Сети там у меня висят, сушатся. Сеновал пустой. Бычков забил весной. Сено, что осталось, соседке отдал, она коровку держит. Давеча последнее выгребли.

– Тогда я в летней залягу,– Эскулап подхватил свои манатки и босиком голым потопал из бани. Было слышно, как его ступни шлепают по доскам тротуара, медленно затихая.

– Где сходить по-малому?– спросил Вильям.

– Прыгай в обрезки,– Сашка показал на обрезанные валенки, стоящие возле выхода,– и топай за баню. Лей прямо с обрыва. Только долго не стой, застудишься.

Вильям надел опорки и побежал отливать. Ему было неуютно голым, но, видя, что присутствующие не стесняются своей наготы, он решил не надевать плавок. На дворе было прохладно. Пока он опорожнялся, прислушиваясь к падающей с обрыва на гальку струе, кожа пошла пупырышками и по всему телу побежал озноб. Когда он влетел в баню, за столом никого не было, а из парной донёсся голос Александра.

– Иди греться.

Вильям сбросил опорки и побежал в парную. Уже не парились и не поддавали. Нельзя, сказал Александр, а то сердце запросто можно загнать. На удивление выпитый коньяк в голову не ударил, как раз наоборот, Вильям почувствовал себя превосходно, по телу побежала какая-то неведомая сила, дышалось легко и свободно. Игорь принёс со двора кастрюлю с красной жидкостью, которая называлась морс.

– Пей,– Сашка налил Вильяму поллитровую пивную кружку.– Изойдёшься минут через двадцать на мочу. Жидкость необходима, чтобы было чему выходить с потом, а этот напиток помогает выводить из организма шлаки,– и Вильям стал пить. Вкус был сладко-кислый. На дворе залаял пёс, кого-то встречая. Игорь ушёл. Вернулся в баню не один. Следом шли трое.

– Вот,– Игорь уселся на своё место, как ни в чем ни бывало,– и гости пожаловали. Иди, Санька, подкинь дров.

– Кунин Владимир Николаевич,– представился высокий мужчина.– Начальник управления внутренних дел Усть-Майского района,– его назначили два года назад, сразу после августовского путча. Сашка знал его заочно, потому что он был заместителем начальника внутренних дел Алданского района, когда подпольные промыслы в том регионе сворачивали.– Это мои коллеги из Москвы и Якутска,– и представил спутников.– Дарский Константин Осипович, центральный аппарат МВД России,– Кунин указал на плотного мужчину с пышной шевелюрой и лёгкой сединой на висках.– Любомиров Пал Палыч, Якутское управление.

– Ютё кюн! Дорооболорун!– поприветствовал его Сашка на якутском. Тот был сах, маленького роста, с быстрыми карими глазками. Входил Любомиров в правящую элиту Саха Республики и имел прямой выход на президента Николаева, хоть пост в МВД занимал не такой уж большой.

– Мой брат,– представил Сашку Игорь.– Александр Григорьевич Карпинский. А это его друг,– Игорь кивнул Сашке, чтобы он сам представил Вильяма.

– Юнсон Илья Иванович,– назвал Сашка Вильяма.– Морской офицер в запасе.

– Что-то скандинавское слышится?– обратил внимание на шведскую фамилию Кунин.

– Точно. Швед. Предка Пётр Первый взял в плен и тот осел в России навечно. Все Юнсоны в России военные и все моряки,– уточнил Сашка, заранее отсекая лишние вопросы. Настоящий Юнсон ушёл за кордон, где попал в руки Игната, который помог устроиться с жильем и работой, но под другой фамилией, а эту использовали по надобности. О том, что настоящий Юнсон уволившись с флота бежал в Швецию, не знал никто. Он сделал это тайно и столь оригинальным способом, что его пропажи в смутные времена не заметили. Ко всему он был холост.– Капитан второго ранга,– добавил Сашка, чтобы окончательно снять сомнения.– Выслуга есть, пенсия есть, академии нет. Нет академии – нет роста. Вечный второй капранг,– племянник Сашки, Александр Григорьевич Карпинский, старший сын брата Григория, был полным тезкой Сани. Ещё было четыре внучатых племянника с такими же инициалами. При проверке Юнсона выяснилось, что племянник служил на флоте под командой последнего на тральщике. Это стало основной легендой для Вильяма, решившего отправиться в Россию, тем более он знал Советский флот как свои пять пальцев, а службу на флоте Её Величества начинал тоже на тральщике.

– Значит, принимаете в компанию!?– спросил Кунин.

– А как же!– Игорь приладил откидную часть стола, удлинив его на треть.– Место есть, вода есть, пар сейчас поднимем, почему же не принять гостей?!! Палыч, я знаю, до парной не ходок, а московскому гостю бока отхлещем, когда ещё случай-то представится. Веники свежие запарю,– Игорь ушёл в мойку.

Сашка всмотрелся в гостей и подумал:– "Москвич не из МВД. Выправка выдаёт. И не из КГБ. Там ребята сильные, но не до такой степени. Дядька в чинах, хоть по бумагам полковник, что вряд ли соответствует его настоящему званию. А что?!– определился Сашка.– Его из родной шараги сбросили в усиление МВД по тайному распоряжению президента. Для негласного контроля этих козлов свой глаз не лишний. У него хваткий взгляд профессионала. Вот так же меня Скоблев осматривал, когда я форме капитана погранвойск припёрся в здание КГБ. Плотно так смотрел, изнутри. Значит, он кадровый питончик".

Гости выкладывали на стол снедь и выпивку. Принесли с собой коньяк не русского разлива и пиво в баночках. Пиво Игорь сложил в сетку и вынес на двор, где опустил в бочку с водой.

– Что, мужики, по маленькой?– предложил Кунин.– За знакомство.

– Не-е!– Игорь отрицательно закачал головой.– Успеется. Парная уж очень у меня злая. До двухсот градусов. Делаем так. Идите прогрейтесь. Отдышитесь пока, жар подойдёт основной и веники к этому времени запарятся. После выпьем. А то придётся на похоронах догоняться.

– Годится,– согласился Кунин.– Раз хозяин советует, пренебрегать не стоит. Пошли Константин Осипович. А ты, Палыч?

– Греться надо, но париться – увольте, без меня,– ответил Любомиров.

Они ушли в парную. Игорь вопросительно глянул на Сашку, а тот поднял большой палец вверх, как бы говоря, что не надо беспокоиться. Любомиров не высидел минуты и выскочил обратно.

– Тарбыях сыты! Бу абаасы!– ругался он по-якутски.– Совсем это не баня – ад. Заживо можно от такой жары умереть,– он уселся на лавку возле входных дверей, чтобы подышать свежим воздухом.

– Ордах абаасы?– спросил Сашка. (Лютый злой дух?)

– Сеп-сеп,– ответил Любомиров, подсаживаясь к столу.– Алджаркай. Сколько живу с русскими, но привыкнуть не могу. Понимаю внутри, что полезно для организма, а выдержать мочи нет. Однако, парная лютая. Не был ещё в такой. Камни ещё не красные, но сидеть уже не могу.

Игорь подал ему кружку с морсом и тот стал жадно пить.

– Когда нагреются добела, я поддаю пол ковша, жду пять минут и только потом вхожу,– рассмеялся Игорь, видя, что двое гостей тоже не выдержали долго, выскочили, хватая ртами воздух.

– Уф!! Ну, хозяин,– молвил, отдышавшись Кунин,– там уже все двести.

– Шапки есть, рукавицы есть,– продолжая смеяться, сказал Игорь.– Вам с прохлады кажется, что там жар. Упало до ста тридцати. Там градусник в углу есть.

– Тогда мы ещё раз полезем греться,– сказал Кунин, глядя на Дарского, тот согласно кивнул,– а то, в самом деле, можно в гроб лечь. Но вопрос! Кто нас шлепать будет? Мы рук поднять не могли.

– Я бы рад, но уже принял много. Лишку взял на грудь. Как, Сань? Гостей попаришь?– обратился Игорь к Сашке.

– Дак сделаем. Нам славянам что?! Мы, что угодно можем. И в огонь войти и в медные трубы. Только с условием. На спор. Две ходки по две минуты. Кто раньше выскочит тому полный штрафной стакан. Как?

– Я согласен,– пошёл на риск Кунин.– Ты, Константин Осипович?

– Согласен при условии. Выдержим – тебе пить,– произнёс Дарский.

– По рукам,– согласился Сашка.– Поскольку махать мне, а это не шутки, вас-то двое, а я один. Мой штраф – полстакана.

– Один с двоих?– Дарский хитро прищурился.

– Ну да!– Сашка пожал плечами.

– Справедливо. Согласен,– подытожил Дарский Сашкино дополнение.

"Всё равно моё слово последнее,– сказал себе Сашка.– Хрен ты на мне поедешь. А то, что ты был в аэропорту и меня видел, ни о чём тебе не скажет. Тогда ты должен спросить, кем я работаю. Обязательно. И я тебе отвечу. От моих слов у тебя уши свернутся в трубочки, а не от пара".

– А вы, Александр,– опередил Дарского Кунин,– здесь живёте? Или тоже в отпуске? Вы вроде бы полярник. Работаете в Антарктиде. Или я ошибаюсь? Если честно, то у меня от вашей фамилии рябит. Не в обиду, конечно.

– Большая семья, большие заботы,– ответил Игорь.– В полярниках у нас другой родственник. Александр, но Константинович. Дозваться домой не можем. Одна надежда, что им не выделят денег, в связи с тяжёлой ситуацией в стране, и они разбегутся. Пингвины!– обозвал полярников Игорь.– А вот обижаться нам грех. Огромный род у нас и слава богу. Живём у всех на виду, слов плохих о нас никто не скажет. И батьку нашего, царство ему небесное, что ж, можно и повинить за то, что нас у него двенадцать.

Сашка к сказанному братом решил ничего не добавлять и тем самым уйти от ответа, но Кунин зашёл с другой стороны.

– Так вы верно с шахты. Что я сразу не смекнул. Вы же были на совещании в клубе. Верно?

– Да нет,– ответил Сашка. Он был на совещании утром и то было правдой. Пускали туда только тех, кто к шахте имел отношение. Он же к ней не имел ничего, но на совещание прошёл, хоть оно было закрытым. Ну, кто бы его не пустил?

– Как не с шахты?– удивился Кунин.– Совещание было для руководства.

– У меня пропуск,– Сашка улыбнулся.– Вечный.

– Про такие я не слышал,– Кунин был в растерянности.– Покажите!?

– Нет,– качнул головой Сашка. "Ну, что ты подставился,– мелькнула в голове мысль.– Как липучка".– Мой пропуск в руках не подержишь. Словами могу.

– Да мне, собственно, разницы нет,– Кунин сделал вид, что, мол, не особо и надо.

– Я служу при Генеральном штабе в двойке,– взгляд Сашки лёг на Дарского и у того дернулись веки при слове "двойка",– но под иной фамилией.

– Доводилось слышать про такой отдел,– произнёс Кунин.– Управлением внутренних расследований называется. Кажется.

– Вам видней. Нас не посвящают в структурные схемы. Меньше знаешь, дольше живёшь,– Сашка широко улыбнулся. Вильям хихикнул и сделал это весьма кстати. Ведь к сотруднику двойки не мог приехать друг. Коллега – да, но друг – нет.

– Значит, вы птица полёта высокого,– констатировал Кунин.

– Звание у меня первый капранг, а должность была когда-то. Нас всех теперь из секретки вывели и мы сейчас просто офицеры генерального штаба. И всё. Ни кум, ни кума, а соломы копна. Полномочия есть кой-какие, только, увы! уже не те,– и Сашка развёл руки в стороны.– Как в профсоюзах. Денег нет, но руки у нас длинные.

– Это понятно,– утвердительно кивнул Кунин.– Спор наш надеюсь в силе? Баня и звания не в счёт?

– В силе. Мне с вами делить нечего,– Сашка щелчком пальца убил мотылька, севшего на стол.– Ко всему в отпуске я делами не занимаюсь. Запрещено. Хотел было друга устроить на шахту, но ему не понравилось.

– Почему в Москве не устроились?– спросил Дарский.

– У меня нет семьи,– ответил Вильям.– Пенсия есть. А в столице мне скучно. Пакостный город. Не хочу там жить.

– В бизнес бы шли,– дал совет Дарский, но и тут Вильям попал отлично.

– Меня не научили красть, не те были учителя. Это первое. Второе в том, что власть нас, таких как я, в лице будущих собственников предприятий в упор видеть не хочет,– и цокнул языком.

– Многие оказались не у дел,– с досадой сказал Дарский.– Главное в том, что специалисты высокой квалификации уходят. Остаются в органах те, кому ничего не светит. Работать стало не с кем. Да что там работать, поручить ничего нельзя. Всё сделают, извините за грубое слово, через задницу. С нижними чинами просто беда. Берут на службу, кого попало. Раньше комсомол чистил немного, потом партия под контролем держала, а теперь прямо с улицы нанимают. Как вы считаете, Александр?

– Никак. Такими вопросами я не занимался. Возможно, вы правы. А то, что отбор нужен жесточайший – точно. Вот партию обвиняют во всех смертных грехах, но она хоть и однобоко и не всегда, но держала в узде силовые структуры. В Москве не очень-то стрелять рыпались. А ныне?– Сашка выставил указательный палец.– Не город, а военный полигон.

– По всей стране преступность растёт,– Дарский закивал головой,– а у вас тут полнейший штиль. Самый спокойный район в стране.