Текст книги "Битва на Калке. Пока летит стрела"

Автор книги: Александр Филимонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)

Да, всё сложилось бы гораздо лучше, если бы великим князем стал Константин. Он продолжил бы дело отца, объединяя русские земли под единой властью. И уж наверняка не позволил бы младшим братьям своевольничать и творить зло.

Раздумья о Константине неожиданно настроили Мстислава Мстиславича на иной, невоинственный лад. Надо было думать, как действовать дальше, как расхлёбывать эту кашу, которая сегодня заварилась. Ведь, по сути дела, начал с зятем войну. А что это означает? То, что Юрий с Ярославом захотят возместить урон, нанесённый их чести! Стало быть, война может быть большая. И начнётся она на русской земле, и принесёт жертвы неисчислимые. Страшно и помыслить о том, что и Мстислав Удалой будет участником этой войны. С возрастом как-то всё чаще мечтается о мирной жизни. И если уж о войне, то с врагами внешними.

Видно, придётся – хочешь не хочешь – смирять гнев свой, и родительский гнев тоже. Говорить надо с Ярославом. С великим князем Юрием. Надо попытаться вразумить младших Всеволодовичей.

Да не упускать мысли о том, как бы восстановить справедливость и отдать старшинство над Суздальской землёй Константину.

Может, если заартачатся Юрий с Ярославом, то сделать это будет легче. Не с помощью переговоров да увещеваний, а в чистом поле, с помощью меча.

В дверь постучали и вошёл мечник Никита, спасший сегодня Мстиславу Мстиславичу жизнь, – об этом ему после боя рассказали, кто видел. Зашёл, наверное, спросить, не надо ли чего князю. Нерадостный был мечник. Лицо почернело. Да, ведь он прямо с Софийской площади к своим в слободу побежал, родителей своих искать да жену молодую с малым дитём. Об этом вспомнил Мстислав Мстиславич и догадался о том, что ему ответит Никита, если спросить.

Всё же не выдержал:

   – Никита! Ну что, нашёл своих-то?

   – Не нашёл, княже, – тихим, убитым голосом проговорил верный мечник. – Один знакомый сказал, что они померли все. А может, ушли куда. И дом весь пустой стоит, всё покрадено. Так что я нынче при тебе буду. Не прогонишь?

   – Куда же ты теперь от меня? – грустно сказал Мстислав Мстиславич.

Глава 7

Новгород постепенно возвращался к жизни.

Припасы, розданные населению, распределялись честно. Под присмотром Мстиславовых людей раздачею занимались кончанские и уличные старосты, а тех, которые повымерли в страшную зиму, заменили выборные. Воровства не было, да и быть не могло: тот, кто на своей шкуре знает, что такое голод, посовестится обделять такого же голодающего.

Едва половина уцелела от народа. И выжившие теперь повсеместно находились в каком-то общем, одинаковом для всех, душевном волнении – не просто пище своей радовались, а будто сознавали, что через невыносимые муки и страдания обрели победу над злом. И тот, кто привёл их к этой победе, у каждого теперь был в сердце, а имя его не сходило с уст. Новгородцами, отвыкшими от жизни, снова овладела жажда действий. Но самым насущным желанием каждого было как следует наглядеться на избавителя, а увидев, кричать ему славу до хрипоты и изнеможения. Софийская сторона в эти дни стала самой людной и оживлённой: сходились сюда со всех концов, ждали князя Мстислава Мстиславича – когда он покажется, ясный сокол. Да что князь! Любой дружинник его в Новгороде стал пользоваться любовью и уважением, хоть на улице не показывайся – сбегутся, окружат, словами задарят ласковыми, коня твоего – и того зацеловать готовы. Прямо смех. Ну а уж если сам князь из дворца выезжает, тут уж держись! Крики радостные на всю округу, а в церквах колокольный звон, как на великий праздник. Видится людям Мстислав Удалой светлым витязем с ликом, подобным солнцу и луне, аж смотреть больно. И лишь немногим бывает видно, что лицо князя-избавителя вовсе не такое радостное, каким кажется. Напротив, что-то слишком угрюм князь, углублён в какие-то раздумья, вроде и не замечает, как его чествуют новгородские граждане.

И правда. Мстислав Мстиславич не ощущал в душе своей покоя и довольства, какое приходило к нему всякий раз после победы. Впервые в его жизни так было. Склонный слушаться и подчиняться лишь велениям своего сердца, никогда раньше он столько не маялся думами, никогда не вставало перед ним столько вопросов и сомнений.

В былое время никаких сомнений бы не возникло. Подстёгиваемый двойной яростью, он немедленно собрал бы войско, вооружив тех из новгородцев, что могли воевать, и ударил бы по Ярославу. Нынче же вместо ярости приходила печальная мудрость, и чем больше Мстислав Мстиславич раздумывал, тем прочнее укреплялась в нём уверенность: со Всеволодовичами надо договариваться миром. Даже худой мир лучше доброй ссоры.

На третий день после взятия Новгорода Мстислав Мстиславич велел привести к себе священника отца Георгия из церкви святого Иоанна на Торговище. Отец Георгий был давно знаком князю и почитаем им как умнейший и достойный человек.

Поп не замедлил явиться. И едва Мстислав Мстиславич заговорил с ним о деле, которое собирался поручить, выяснилось, что отец Георгий сам догадывается об этом деле, будто всё это время с князем одну думу думал. А дело было непростое и даже опасное: отправиться в Торжок к злокозненному Ярославу и попробовать его вразумить.

Ох, сказать-то легко: ступай, вразуми злодея. Так же легко, как приказать своему человеку: пойди реку вспять поверни, пусть назад течёт. А в человеческих ли силах такое сотворить?

Отец Георгий, однако, не колеблясь согласился. Реку-то повернуть, может, и нельзя, а вот словом Божиим из любого злодея можно сделать агнца кроткого, и были тому примеры. Тот же Савл – из гонителя христиан сделался ревностным слугой Христовым. Правда, его сам Господь уговорил, а отец Георгий всего лишь скромный Его служитель. Да ведь и Ярослав – не Савл! Чадо злонравное и сластолюбивое, но не настолько ещё в злодействах закоснелое, чтобы к разумному слову остаться совсем уж глухим.

Князь Мстислав, найдя в отце Георгии такого близкого единомышленника, даже немного отошёл от своей угрюмости – уверился в том, что думы его правильные, и их-то надо придерживаться, забыв про гордость и привычку к воинской славе.

Вместе с отцом Георгием составляли грамоту. Много пергаменту извели: то не так, то не эдак, то обидно выйдет, а то чересчур ласково. Наконец, положась в этом деле на отца Георгия (как ни тужься, а поп в словах лучше понимает), князь доверил ему написать, как он сам считает нужным.

Вот какое письмо получилось: «Я тебе отец, а ты мне сын. За что ты обидел людей своих? Бога вспомни, всех знатных людей новгородских и купцов пусти домой с их имением, и конями, и возами. И жену свою оставь, пусти, пусть ко мне придёт. Если хочешь быть мне сын, то послушайся, и решим всё миром. А меня знаешь».

Лучше и сказать было нельзя. Не мешкая, с ночи отец Георгий выехал к Торжку, а Мстислав Мстиславич, проводив своего гонца, остался ждать, чувствуя, что дело не сладится. Он предвидел, каков будет ответ Ярослава. Слишком далеко завела зятя глупая гордыня его. Ну, как бы то ни было, а совесть Мстислава Мстиславича оставалась чиста: он сделал свой шаг к примирению, хотя один Бог знает, как тяжко было перенести это ему, ни разу не просившему врага о мире и лишь от побеждённых врагов принимавшего такие просьбы.

Как предвидел, так и вышло. Очень скоро вернулся отец Георгий из Торжка с презрительным ответом. Всё было ясно. Зарвавшегося зятя могла вразумить только сила. Ну что же, решил Мстислав Мстиславич. Так-то привычнее.

С этого дня он легко отбросил всяческие сомнения.

Не допуская и мысли о том, что Всеволодовичи могут одолеть его в сражении, Мстислав тем не менее, как искусный полководец, понимал, что победа куётся не только в чистом поле под звон мечей, но и задолго до битвы. Если против него двинется вся сила владимирская и суздальская, то и он должен привлечь на свою сторону всех возможных союзников.

Самыми вероятными могли считаться сводные братья Мстислава Мстиславича, Владимир и Давид. Но увы, на Давида нельзя было положиться, потому что молодой князь в последнее время слишком отошёл от русских дел, на Руси почти не бывал, а жил в землях, опекаемых Ливонским орденом, большую дружбу свёл с епископом Альбертом – воинственным католиком, веру свою насаждающим не проповедями, а при помощи рыцарских немецких отрядов, крестя и чудинов, и Литву, и эстов, и приграничное русское население огнём и мечом. До Мстислава Мстиславича доходили сведения о том, что сводный брат Давид Мстиславич будто бы и сам уже принял латинскую неправедную веру.

Зато другой брат, Владимир Мстиславич, князь Псковский, с жаром откликнулся на призыв Удалого. Живя рядом с Ливонским орденом, беспрестанно тревожащим его владения, Владимир и сам понимал, что раздробленная, терзаемая усобицами Русь может стать лёгкой добычей для многочисленных врагов. И, чтобы этого не случилось, надо помочь брату в борьбе со своевольными Всеволодовичами, которые дальше своих прихотей ничего не желают видеть. Руси нужен один, старший над всеми, государь, пекущийся о русском пограничье так же, как и о спокойствии в собственных уделах.

Из Смоленска прислал своё согласие на воинский союз и двоюродный брат, сын дяди Владимир Рюрикович. Он, кстати, подал хорошую мысль: не ввязываться в бой с Ярославом здесь, на Новгородской земле, а идти прямо к Суздалю. Отправной точкой войны Владимир Рюрикович предложил озеро Селигер, где должны встретиться три войска – псковское, смоленское и новгородское Мстислава Мстиславича.

Эта мысль двоюродного брата – идти сообща в Суздальскую землю – сразу пришлась по душе Мстиславу Удалому. Хотя, как опытный воин, он не мог не предвидеть грядущих опасностей. Шутка ли – оказаться так далеко от дома, не имея возможности достать для войска припасов, кроме как те, что сумеешь взять с собою, и чем больше возьмёшь, тем неповоротливее будешь в окружении противника, которому, как говорится, и стены помогают. И всё-таки главной причиной такого дерзкого похода, перевешивающей все опасения, для Мстислава Мстиславича была надежда на то, что князь Ростовский, Константин Всеволодович, примкнёт к нему.

Уязвимым местом Великого княжения владимирского была, как знал Мстислав Мстиславич, устойчивая нелюбовь князя Константина к младшим братьям. Ярослав и Юрий платили Константину тем же.

Несправедливо обиженный отцом, ростовский князь, по замыслу Мстислава Мстиславича, должен был стать союзником! Тем более, что Удалому Константин всегда нравился, давнее знакомство их было добрым, и старший Всеволодович знал, что его притязания на великокняжеский стол князь Мстислав считает законными и справедливыми.

Но уверенности в том, что Константин согласится, у Мстислава Мстиславича не было. Не так просто обстояли дела, как могло показаться! Одно дело – междоусобные свары родных братьев: один пошёл на другого, осадил его, поругались недельку-другую, покидали стрелы в обе стороны без особого ущерба да и разошлись. Вскоре глядишь – уже второй первого осаждает и с тем же успехом. Не столько вотчины друг у друга отнять стараются, сколько силой да отвагой хвастаются. Росли же вместе, одного отца кровь в жилах течёт, одной матерью вскормлены! А что дерутся, так это дело обычное. Даже самые любящие братья хоть раз, да оттаскают друг друга за вихры из-за какой-нибудь обиды.

И совсем другое дело – если Константин выступит против братьев с чужим войском. Тут уж шутки закончатся. Тут уж Юрий и Ярослав смело смогут обвинять его в злодействе и предательстве. И тогда никакими справедливыми причинами не оправдаешься, прослывёшь братоубийцей, одним из тех презираемых всеми злодеев, имена которых из века в век произносятся с проклятиями.

Это у Мстислава Мстиславича выбора не было. Константин же мог выбирать из многого: присоединиться ли к Удалому и его союзникам, мириться ли на время с Юрием и Ярославом или – ещё проще и выгодней – оставаться в стороне. Посмотреть, чем дело кончится. Победит Мстислав Мстиславич – глядишь, может, тогда и предложит великий стол во Владимире, хотя бы за то, что братьям не помогал. А одолеют Ярослав с Юрием – тоже ничего страшного, по крайней мере всё останется так, как и раньше.

Но в глубине души Мстислав Мстиславич не верил в то, что Константин выберет невмешательство. Не таков он был, князь Константин Всеволодович, чтобы отсиживаться в сторонке, когда дело дойдёт до его судьбы и чести. Но возможность его союза с братьями, хоть и малая, всё же существовала.

Если бы достаточным временем располагать, то Мстислав Мстиславич сам бы съездил в Ростов. Он знал: в личной беседе сможет убедить Константина в своей правоте. А времени-то и не находилось на такую поездку. Оставалось одно – послать к Константину надёжного человека. Честного и прямого, сознающего правоту Мстислава Мстиславича как свою собственную.

Долго искать и выбирать такого человека не пришлось. Решено было послать боярина Явольда.

Явольд был из новых людей, с Мстиславом Мстиславичем недавно. Пришёл он из-под Пскова и сразу завоевал расположение князя, признавшись ему, что восхищен воинскими его подвигами и справедливостью. Объявил, что готов со всеми людьми и имением передаться Мстиславу Удалому и верно служить ему. Участвовал в галицком походе и показал себя отважным воином. Князь ценил его ещё и за умение трезво и спокойно мыслить в самых отчаянных положениях.

Весьма довольный поручением, боярин Явольд сразу же отправился с небольшим отрядом к князю Константину Всеволодовичу в Ростов.

Мстислав Мстиславич начал спешить с подготовкой похода. Тем более надо было поторапливаться, что младшие Всеволодовичи вскоре должны были прознать о том, что против них затевается. Из Новгорода, пользуясь всеобщей занятостью и суматохой приготовлений, несколько богатых и знатных новгородцев, верные Ярославу, сбежали к нему. Это были те, кто готов был служить суздальской власти и во время голода сумел нажиться на общем горе, по несусветным ценам продавая имевшийся только у них хлеб. Имена сбежавших были в Новгороде известны: Володислав Завидич, Гаврила Игоревич, Гюргий Олексинич, Гаврилец Милятинич. И Ярослав, наслушавшись их доносов, даже стал готовиться к нападению тестя, первым делом решив засечься от него.

Пожалуй, нигде больше не применялось такое воинское средство, как русская засека. Простое и сравнительно легко сооружаемое, оно было поистине страшным и делало засеченную местность непроходимой и гибельной для любого, сколь угодно многочисленного и вооружённого противника.

Широкой полосой, по лесам и дорогам, через реки и озёра проходила засека. Подрубались тысячи деревьев, остро обточенные пни грозными жалами направлялись в сторону врага. Тысячи ловушек, расставленных повсюду – спрятанных в заросли, в ямы, выкопанные на каждой дороге и даже малой тропинке – таили в себе острые колья. Такими же кольями напрочь забивались озёрные и речные переброды. Конный ли, пеший, зайдёшь в такую дебрь – уж не выберешься, так и останешься там, наколотый на рожон, перебитый внезапно хлестнувшим по тебе гибким стволом, раздробленный упавшей лесиной, а то захлебнёшься, выпутываясь из скрытого под водою частокола, острия которого отовсюду в тебя или коня твоего вонзаются, в какую сторону ни кинься.

Да только всей этой затее князя Ярослава и трудам его людей суждено было пропасть зря. Про засеку эту Мстислав Мстиславич узнал от своих дозорных, каждый день приносивших ему подробные известия о военных приготовлениях зятя. Решено было гиблое препятствие обойти стороной.

Войско к Селигеру выступило в первый день весны. Тот день после долгой пасмурной непогоды выдался как на заказ – удивительно солнечным и ярким. Всеми это было оценено как добрый знак. Да иначе и думать было нельзя! Ведь шли на дело праведное!

Оказавшись на привычном для себя месте – во главе войска, Мстислав Удалой больше не сомневался в победе. На войне он всегда чувствовал себя уверенно и спокойно.

Поход, как и положено такому громоздкому и сложному делу, изобиловал всякими случайностями и неожиданностями. Через два дня после его начала, когда уже далеко обошли Ярославовы засеки, солнце вдруг стало палить едва ли не по-летнему, прекратились ночные заморозки даже, дороги размякли, снег таял. Пришлось двигаться более извилистым путём, чем хотели, – обходить пришлось налитые талой водой болота, ставшие небезопасными. Из-за этого почти сразу же стал отставать обоз да и само войско растянулось непозволительно: передний полк Мстислава Мстиславича, проходя по дороге, копытами коней превращал её в вязкую кашу, и задним по этой каше было идти куда труднее.

Потом несколько возов с припасами – хлебом и овсом, когда переходили по льду неширокую реку, проломили своей тяжестью истончившийся лёд и безнадёжно намокли, так что ни хлеб, ни овёс никуда теперь не годились. Сушить их было некогда и негде. Надо было пополнять припасы в окрестных сёлах.

Хорошо ещё, что случилось это, когда войско вступило в землю торопецкую. Здесь Мстислав Мстиславич был полным хозяином. Остановив на некоторое время продвижение вперёд, он разослал по округе отряды в зажитие, настрого приказав брать у людей только по возможности и самих людей не трогать. Не обижать зря.

Земля тут родила хлеб неплохо, да и по установленному Мстиславом Мстиславичем порядку крестьяне не были чрезмерно обложены податями. Отряды возвращались тяжело нагруженные. Запасы корма и для людей, и для коней были пополнены и даже приумножены. В Торопец князь решил не заходить: хоть и хотелось повидать жену, да время было дорого. И расхолаживаться не следовало.

Когда стали удаляться от Торопца, передовой отряд повстречал боярина Явольда с его людьми, возвращавшегося из Ростова, от князя Константина Всеволодовича. Вёз Явольд вести хорошие: Константин не только не колебался, раздумывая, выступать против братьев или нет, но предложение Мстислава Удалого принял с полным согласием. Это была самая дорогая весть для Мстислава Мстиславича. С этого дня он ещё больше уверился в победе и правоте предпринятого дела.

Всем войскам, однако, удалось соединиться лишь спустя долгое время – около двух месяцев. Мстислав Мстиславич, узнав, что младший брат Юрия и Ярослава, юный Святослав Всеволодович, с несколькими тысячами воинов осаждает его, Мстислава Мстиславича, город Ржевку, – немедленно двинулся туда всей силой.

В коротком и стремительном бою всё войско Святослава было разбито, а сам юный князь едва ушёл от победителей. Гнались за ним, да на притомившихся от похода конях не смогли догнать Святослава, чьи кони успели настояться в осаде.

Ну а где победа, да такая полная вдобавок, там и пиру победному положено быть! На радостях пировали, несколько дней на это ушло.

Потом войско Мстислава Мстиславича набрело на городок Зубцов, принадлежащий Ярославу. Можно ли было обойти сей городок, не взяв его и тем самым великую обиду князю Ярославу нанести? Конечно же, нельзя. Тут уж сами сели в осаду. Пришлось повозиться. Отряд суздальский в Зубцове был большой и отчаянный, а людей своих Мстислав Мстиславич жалел для главного дела и не гнал их на приступ, применяя другие средства, выкуривая неприятеля из осаждённого города.

Взяли, наконец, и Зубцов. Поскольку победа далась нелегко, то как было не увенчать сию победу пиром? Никак не возможно было не увенчать. Снова отдыхали и веселились несколько дней.

Потом никак не могли разыскать войско князя Владимира Рюриковича с его смолянами. Тот тоже не прямыми путями пробирался к Селигеру, где договорено было всем встретиться, включая и князя Константина, который выступил в поход сразу же после отъезда посольства боярина Явольда. Владимир же Рюрикович по дороге успел взять ещё два Ярославовых города на Волге. И был так же доволен ходом начавшейся войны. Хотя обоз Владимира Рюриковича, так же, как и обоз при войске Мстислава Удалого, из-за взятой добычи сильно увеличился и замедлял движение, и без того достаточно неторопливое, – то и дело приходилось останавливаться, дожидаясь, когда подтянутся отставшие.

Ну, как бы там ни было, встретились наконец. И к Селигеру подошли вместе, найдя там полки Константина, честно выполнившего обещание. Правда, пока без самого князя – Константин собирался присоединиться позже.

Объединённое войско союзников, теперь уже нигде не останавливаясь и по мелким делам не задерживаясь, двинулось в Суздальскую землю. По пути Мстислав Мстиславич узнал, что навстречу им движется будто бы неисчислимая сила великого князя Юрия Всеволодовича, состоящая не только из владимирских и суздальских полков, но и войска князей муромских, рязанских, а также всякого разного сбродного люда, включая, как говорили, и половцев, и отряды бродников – разбойников, населявших нижние земли Подонья. Сволочи этой, рассказывали, целый полк у Юрия.

Между тем в войско Мстислава Мстиславича пришли люди из Торжка и рассказали, что Ярослав долго ждал там своего тестя. Но, прослышав, что союзные князья движутся по его землям и берут его города, пришёл в гневное состояние и приказал всех новгородских людей торговых, удерживаемых в плену, заковать в цепи. После чего погнал их пешим ходом в свой стольный город Переяславль Залесский. В Переяславле и других городах он собирался держать пленников до конца войны. Уходя из Торжка, грозил жителям, что скоро снова будет здесь, как только вместе с братьями разобьёт Мстислава Мстиславича.

Недалеко от Переяславля, возле Городища на реке Саре, к союзному войску присоединился и князь Константин с несколькими сотнями дружины. Он поведал, что в Переяславле уже Ярослава нет, и двигаться следует в направлении города Юрьева Польского, где, по его сведениям, братья хотели ожидать Мстислава Мстиславича.

Приближалась Пасха. Её решили справить прямо здесь, для чего задержались ещё на несколько дней. В Великую Субботу, в канун праздника, отслужили торжественный молебен, целовали крест на верности друг другу, просили у Господа победы.

Возле Юрьева, близ Липицкого поля, увидели расположившуюся вдалеке огромную рать Всеволодовичей. Действительно, великому князю Юрию удалось собрать много сил – как и рассказывали. Что ж, Юрий Всеволодович, без сомнения, осознавал, с кем ему придётся иметь дело. Он знал Мстислава Удалого.

Предстояла битва тяжёлая, в какой Мстиславу Мстиславичу ещё не доводилось принимать участие.