Текст книги "Битва на Калке. Пока летит стрела"

Автор книги: Александр Филимонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)

Глава 11

Объединённое войско было таким многочисленным, что поражало воображение. Великое множество воинов привели с собою в Киев князья со всех сторон русской земли. Глядя с высоты днепровского берега, Мстислав Мстиславич уж больше не переживал из-за того, что великий князь Владимирский да брат его Ярослав отказались выставить дружину от себя. Даже, наоборот, делалось как-то легко на сердце, когда понимал, что святое дело, победа над монголами, будет сделано без участия не очень-то милых его сердцу Всеволодовичей.

Ободряло и то, что на Совете, поспорив вдосталь, потешив свою гордость, князья в конце концов решили единогласно: не дожидаться врага на русских рубежах, а самим немедля идти и искать его. Общий порыв должен был благоприятно сказаться на всём походе.

В большинстве своём все были уверены в победе. Особенно те, кто помоложе, и первый из них – князь Даниил Романович, стремглав прилетевший из Галича по первому зову. Вот уж кто горел нетерпеливым желанием схватки! Мстислав Мстиславич, устав спорить и ругаться на Совете, уступил право голоса Даниилу и только любовался его воинственным видом, с одобрением кивал в ответ на его пламенные речи. Даниил-то хорошо понимал, что значит угроза, исходящая от чужеземца! Не всё это понимали, а он на своей шкуре испытал, каково это – быть завоёванным. Именно речи Даниила Романовича во многом способствовали тому, что часть князей словно зажглась от него и тоже стала требовать похода. Ну а потом, видя такое движение сердец, Мстислав Мстиславич произнёс заключительную речь. Теперь к нему прислушались. И полетели гонцы в разные края: в Бельз, в Чернигов, в Новгород Северский, в Новгород, в Псков, в Шумск, в Несвижск, в Курск, в Путивль, в Овруч, в Трубчевск – да всех городов и мест не перечислить.

Днепр весь покрылся ладьями – так, что и воды не стало видно. Кроме водного пути, прибывавшими ратниками были запружены все дороги, ведущие к Киеву. Над Днепром разбивали станы, вечером жгли костры – издалека казалось, что на земле огней столько, сколько звёзд на небе, и словно ночное небо в земле отражается.

Половцев тоже много собралось в поход – тысяч до десяти или около того. Кто их сосчитает? Народ ненадёжный, подвижный. Прошёл слух, что под шумок они стали грабить окрестные сёла, правда, не трогали людей, потому что держать русских пленников рядом с русским же войском было бы неосмотрительно. Узнав об этом, Мстислав Мстиславич крупно поговорил с Котяном и ещё несколькими половецкими ханами, и слухи о безобразиях прекратились. Правда, слухи эти оказали некоторое влияние на князей. Многие стали открыто протестовать против привлечения половецких сил. Мол, пусть одни русские воюют, а с этими нехристями связываться – себе дороже выйдет. Так-то оно так, да только куда их денешь? Самим уйти, а их здесь оставить, что ли? То-то настанет раздолье! Стало быть, лучше с собой их взять, проводить до степей, а там могут и пригодиться. Всё же сила и степь свою знают. К тому же существовала ещё одна возможная опасность: половцы, не найдя в русских себе союзников, могли пойти на поклон к монголам и объединиться с ними. Один Бог тогда знает, насколько возрастёт угроза для Руси!

В последний день перед выходом князья, бояре и воеводы, которые не были при своих войсках, собрались в гриднице дворца княжеского. Мстислав Романович показал себя хлебосольным хозяином: на столах чего только не было! Ешь, пей, да не напивайся. Гусельщиков и певцов на этот раз не позвали, не тот случай. Мстислав Удалой и великий князь Киевский расположились на этот раз не во главе стола, а присели подальше от главного места. И, не отвлекаясь на здравицы и славословия, вели друг с другом неторопливую, обстоятельную беседу.

Оба князя были рады случаю посидеть рядком и поговорить о том, что их связывало. Когда-то давно, ещё молодые Мстислав Мстиславич и Мстислав Романович вышибали из Киева зловредного Всеволода Чермного, алчностью своей много ущерба причинившего русской земле.

   – А помнишь, князь Мстислав, как Чермный из Киева убегал? – спросил Удалой. – Он тогда ещё все ладьи свои от берега велел оттолкнуть, чтобы погони за ним не было.

   – Помню, помню, – оживился Мстислав Романович. – Половина его войска в Днепре утонула... Нам-то на руку, а всё же нехорошо он поступил!

   – Не жалел людишек князь Чермный. А всё же был удачлив, – задумчиво проговорил Мстислав Мстиславич. – Такую свару затеял, что самому великому князю Владимирскому не по зубам оказался. Что-то его душа сейчас делает?

   – Черти сейчас в преисподней жарят, – усмехнулся Мстислав Романович, представив себе, как душа Всеволода Чермного мучается, вертясь в адской смоле. – Там ведь, говорят, нет различия – княжья душа или холопская. По заслугам воздаётся каждому! Хоть ты десять церквей построил, а за грехи всё равно ответишь!

   – Вот то-то и оно. Куда-то наши с тобой души попадут?

   – Это смотря по тому, как война закончится! – сказал Мстислав Романович, становясь строже лицом. – Побьём монгола, так в рай попадём. А если он нас побьёт, то не будет нам вовек прощения! Глядишь – и вместе с Чермным жариться станем. Там места для грешников много. Однако брату его – спасибо. Если бы не он, то на Совете долго ещё ругались бы. А так – быстро согласились.

Мстислав Романович говорил про своего тёзку, также Мстислава Романовича, главу дома южных Рюриковичей, младшего брата того самого Всеволода Чермного. Этот брат на Совете сумел убедить своих родичей забыть старые обиды и объединиться ради общего дела. Чермный бы так никогда не поступил.

Оба князя замолчали, оглядывая пиршественный зал. Мстислав Романович подумал, что, пожалуй, напрасно так размахнулся угощением перед завтрашним походом. Вон некоторые из гостей уже бессмысленно глядят перед собой осоловелыми глазами, отяжелев от выпитого и съеденного. Он щёлкнул пальцами, подзывая к себе кравчего.

   – Обойди, Прокофий, столы. Да тех, кто пьян сильно, проводи почивать. Только смотри мне, чтоб князья потом не жаловались. Сам знаешь, что надо делать.

   – Не изволь беспокоиться, княже. – Прокофий поклонился и, в свою очередь, явно подражая Мстиславу Романовичу, щёлкнул пальцами, подзывая к себе своих помощников.

Они пошли вдоль столов.

   – Первым делом, князь, надо завтра ладьи отправить к Варяжскому острову, – сказал Мстислав Романович, провожая взглядом кравчего. – А конные пусть берегом идут. Так мы разом всех можем двинуть.

   – Это понятно. Ну а тем, кто ещё не подтянулся, оставить лодок хоть сотню, что ли. Придут – пусть догоняют, и сказать им, что у Заруба ждать их будем.

   – Ты бы, князь Мстислав, за Даниилом Романовичем присмотрел бы, – улыбнулся Мстислав Романович. – Уж очень он горяч. Как там, в Галиче, дела-то у него? Сам хотел спросить, да всё недосуг было. И теперь его тут не видно.

Мстислав Удалой подавил тяжёлый вздох. Ясно, что, спрашивая о делах Даниила, Мстислав Романович хочет побольше разузнать и о его галицких делах. Оно-то, дело, положим, известное, но уж больно велик соблазн услышать о событиях от самого главного их участника.

   – Что дела? Дела хорошие. Дружины-то – видал, сколько у него? И сам весел. А венграм да ляхам мы с ним так всыпали, что долго теперь не сунутся. Отныне Галич всегда за Даниилом будет.

   – А что, князь, – простодушно глядя Удалому в глаза, спросил Мстислав Романович, – расскажи-ка мне тихонько, чтоб другие не слышали, каково это – царём-то быть?

И дёрнул же чёрт со старым дураком в воспоминания пускаться, с досадой подумал Мстислав Мстиславич. Галицкие приключения до сих пор доставляли ему много стыда, стоило только вернуть в памяти картину собственного воцарения и увенчания Кальмановым венцом. Угодливость Судиславову, его сладкие речи и взгляд, горящий преданностью. Собственное тщеславие, которым так наслаждался, забыв о том единственном призвании и поприще, которое было с рождения уготовано ему в русской земле. И отчего это всем так любопытно знать – каково ему было? Сами себя царями назовите, так узнаете тогда, что это такое.

   – Царём быть – дело нехитрое, князь Мстислав. Да уж больно тоскливо. Скажу тебе честно: бес это меня в ребро толкнул да бояре галицкие охмурили. Но пуще того – гордыня обуяла. Я ведь природный князь, князем и помру, а то, что согрешил, царём назвался – так сам и одумался. Галич-то я отдал Даниилу? Отдал. Так что, если меня черти спросят, мне им есть что ответить.

Мстислав Романович, поняв, что дальше любопытствовать не стоит, был вполне доволен тем, что узнал. Они ещё немного посидели, наблюдая за тем, как Прокофий с помощью челяди, бережно препровождают подгулявших гостей по их опочивальням, и решили, что и самим пора на боковую. Мстислав Романович поднялся и на правах хозяина дома предложил всем заканчивать пиршество.

После этого все отправились спать. Никто не хотел выглядеть разгильдяем, а то и чрезмерным любителем застолий в глазах начальника над объединённым войском. Даже молодые князья, сидевшие особняком и спорящие о том, можно ли монгола разрубить одним ударом или всё-таки нельзя, раз он железный, и те послушно поднялись из-за стола и, чинно попрощавшись с хозяином, удалились.

На этом закончился последний мирный вечер в Киеве.

Следующим утром, едва только красный солнечный круг выглянул из-за отдалённых холмов, Киев и его окрестности узнать было уже нельзя. Всё многотысячное войско пришло в движение. Над землёй стоял разноголосый гомон, ржание коней, слышались властные распоряжения начальников и воевод. В звук общих проводов вплетался бабий и детский плач: жители Киева и окрестных селений вышли и собрались вдоль обочин дорог, порой мешая проходу конницы. То одна, то другая баба выбегала чуть ли не под копыта коней, норовя в последний раз прижаться к мужу, сунуть какой-то узелок, впопыхах забытый ратником дома, в последний раз перекрестить. Ребятишки не отставали от матерей. Им хотелось, чтобы их тоже взяли на войну, и они до последнего бежали рядом с конными, хватаясь за стремена и поводья, просясь в седло. Русь прощалась со своими сыновьями, оплакивала их уход, все свои надежды посылая им вслед. Колокольный звон десятков киевских церквей, разносившийся на многие вёрсты вокруг, благословлял русскую праведную силу. Во всех храмах шли торжественные молебны.

Войско двигалось вниз по течению Днепра и на ладьях, и по берегу. Общее настроение было приподнятым: даже те, кто ещё несколько дней назад сомневался в необходимости похода, теперь, при виде этой огромной силы, оставили свои сомнения и преисполнились общим победоносным духом.

Старшие князья двигались, как и положено, впереди войска. Нечего было и говорить, что и их, и прежде всего Мстислава Мстиславича Удалого, переполняла уверенность в победе. Никогда ещё князь не чувствовал себя так хорошо. Каждая жилочка его отяжелевшего тела просто трепетала от неодолимого желания поскорее встретить врага.

Иногда перед конём Мстислава Мстиславича появлялся заяц и перебегал ему дорогу. Вообще лесная живность, казалось, тоже была охвачена общим возбуждением. И стая воронов, высоко поднявшаяся над землёй, провожала полки тревожным граем, и зайцы так и порскали из леса под копыта коней, и филины ухали, словно уже наступила ночь. Когда ещё был хорошо различим киевский колокольный звон, внезапно одно дерево, росшее у дороги – старый, многоветвистый тополь, – заскрипело пронзительно человечьим голосом, дрогнуло и медленно, роняя целый дождь поломанных сухих веточек, рухнуло, улёгшись поперёк дороги. Многие увидели в этом недобрый знак. Раздались голоса, призывавшие кого-нибудь из священников, сопровождавших войско, чтобы совершил краткую службу, благословив идти дальше. Но Мстислав Мстиславич, подъехав к лежавшему дереву и лично его осмотрев, обнаружил, что могучий тополь, оказывается, весь прогнил у самого корня, а стало быть, это и послужило причиной его падения. Задрожала под тысячами копыт земля, вот дерево и грохнулось, а вовсе никакая тут не дурная примета. Для сомневающихся, а также для самого себя, Мстислав Мстиславич несколько раз перескочил на коне толстый ствол – в ту и в другую сторону. Позвали людей, и через небольшое время тополь был оттащен в сторону. Движение продолжилось.

День становился жарким. Особенно это ощущалось, когда дорога, шедшая через лес, круто поворачивала и выходила прямо к Днепру, на открытое пространство. Тут, без защиты лесной тени, на свободном воздухе да ещё и глядя на заманчиво блестевшую под солнцем воду днепровскую, ратники почувствовали необходимость снять с себя лишние одежды. Это немного задержало войско, когда началось всеобщее раздевание и рассупонивание. Надетые перед выходом боевые шлемы, брони, кольчужные рубахи – всё торопливо стаскивалось и приторочивалось к сёдлам, а то и вовсе относилось в обоз. Мстислав Мстиславич сначала неодобрительно хмурился, глядя на такое разоружение. Потом махнул рукой, сам снял с себя корзно, тяжёлый нагрудник и шлем и остался в толстой льняной рубахе. Подозвал своего мечника Никиту, который, как всегда, находился в пределах видимости, и передал ему лишнее тряпьё:

   – Отнеси-ка в обоз, Никитушка.

Телу сразу стало вольготно, оно свободно задышало. Чтобы, однако, войско не было захвачено врасплох противником в таком облегчённом виде, Мстислав Мстиславич решил, что с завтрашнего дня станет высылать далеко вперёд дозорные отряды.

К нему подскакал Даниил Романович. Приветливо поздоровался и предложил ехать вместе. Мстислав Мстиславич охотно согласился, весело подумав при этом, что зять, пожалуй, находясь рядом с ним, будет выглядеть больше похожим на старшего начальника, чем он сам. Облегчившись одеждой, Даниил, однако, не расстался ни с алым плащом, ни с тяжёлым шлемом, и даже знаменосец тащил позади него княжескую хоругвь. Таким образом, все признаки княжеского звания были при нём. Мстислав Мстиславич хотел было послать в обоз человека, чтобы и ему принесли хотя бы шлем, но передумал. Вместо этого он неожиданно для себя спросил:

   – Скажи-ка, зять дорогой, не держишь ли на меня какой обиды? Я уж давно хотел с тобой поговорить.

Видно было, что Даниил Романович смутился. Чуть покраснел даже, видно, не ожидал вопроса. Но быстро справился с собой и, глядя прямо в глаза тестю, ответил.

   – Немного обидел, князь Мстислав.

   – Ну прости меня, Даниил Романович. Старого глупого дурака – прости, – искренно произнёс Мстислав Мстиславич, чувствуя, как в душе словно растворяется комочек больной совести. Эх, давно бы надо было объясниться с зятем. – Говори, пожалуйста, как на духу. Ты ведь как сын мне.

Мстислав Романович, брат Всеволода Чермного, находившийся неподалёку, навострил было уши – эх, и любопытный же разговор сейчас будет! – но, встретившись с тяжёлым взглядом подъехавшего мечника Никиты, смешался и поотстал. Тесть с зятем остались наедине. При Никите говорить было можно: он не слушал.

   – Скажу тебе прямо, князь Мстислав Мстиславич, – начал Даниил. – Наследство после тебя осталось неважное. Расплодил ты в Галиче всякого отребья, сплошные венгры везде. Выкуриваю их, как клопов, а у них защитники находятся. Да и сам знаешь – тот же Судислав, тот же Глебка Зеремеевич да всё боярство галицкое.

   – Да, тут я виноват. Каюсь, Даниил Романович. Но кто же знать мог, что так выйдет?

Тут Мстислав Мстиславич почувствовал, что говорит неправду. Ведь не было для него тайной, что Судислав – явный прислужник венгерский, королю Андрею готов всю землю галицкую продать. Ведь знал! А слушал его речи льстивые, хотел верить в преданность и верил. Бедный Даниил Романович! Чего он только не натерпелся во время бесславного галицкого царствования тестя! И вот ведь гордый отцовский норов: ни одним словом не упрекнул никогда!

   – Ах, прости, прости меня, князь Даниил, – тихо повторил Мстислав Мстиславич. – Я виноват. Но погоди ужо! Вот закончим с этой войной, вместе к Галичу поедем. Я их там всех перевешаю, прихвостней венгерских! И духу ихнего в Галиче не останется!

   – Чего уж там! – сказал Даниил Романович, глянув, однако, на тестя с сомнением. Что-то не припоминается, чтобы Мстислав Удалой хоть когда-нибудь кого-нибудь повесил. – Разберусь сам с боярами. Мне бы только поддержки немного, а я уж до каждого виноватого доберусь!

   – И зла на меня не держи. Ну, дураком я оказался и ещё раз дураком. Старый, видно, стал, глупею. Что ты с такого старика возьмёшь?

   – Не держу зла, князь Мстислав Мстиславич. – Даниил широко улыбнулся. Видимо, и у него стало легче на душе после прямого объяснения с тестем. – И как второго отца тебя почитаю, это ты знай впредь.

Когда брат Чермного как бы невзначай снова приблизился, князья уже не говорили о личном. Вели сугубо военный разговор, к которому можно было присоединиться.

Больше всего Мстислава Мстиславича беспокоило то неясное представление о противнике, что сложилось после сбивчивых рассказов Котяна и прочих очевидцев. Половецким словам можно было верить, а можно было и сомневаться в них. Один говорил, что монголы высокого роста, другой – что низкого. Кто же прав? Эх, поймать бы хоть одного монгольчика завалященького, плохенького – сразу бы камень с души свалился. Завтра посланному вперёд отряду надо будет непременно дать задание: встретив противника, постараться хоть одного взять живым и привезти в целости. Мстислав Мстиславич был уверен, что и по одному пленному можно будет судить о силе и возможностях монгольского войска. Тогда многое станет ясным.

Этот первый день похода прошёл спокойно, без происшествий, если не считать, что на Днепре перевернулся насад со смоленскими людьми. Обошлось, впрочем, без утопленников – и смоленские умели плавать, и было кому их спасти. К вечеру было приказано ладьям всем приставать к берегу, высаживаться на берег, но от лодок не отходить и оружие держать при себе наготове. Вокруг общего стана, раскинувшегося на десять вёрст, выставлены были усиленные сторожевые дозоры. Им было велено не смыкать глаз под страхом телесных наказаний.

В эту первую ночь, однако, мало нашлось в войске таких, которые бы легли спать по первому приказу. Все собрались вокруг костров, ходили в гости друг к другу, вели бесконечные беседы, словно стараясь до конца истратить дневное возбуждение. Тысячи дымков поднимались к небу над станом, как будто внезапно выросший призрачный лес. Дымы поднимались ровными столбами, как бывает лишь когда всё предвещает вёдро в течение ближайших дней. Шатров не разбивали, обозных коней не велено было отпускать, а только выпрячь и кормить захваченным с собой овсом. На водопой к Днепру тоже водить было не велено, и обозные выбились из сил, таская своим подопечным воду в кожаных вёдрах. Ничего не поделаешь – каждый миг можно ожидать нападения. Именно внезапностью своего появления и отличались монголы по рассказам очевидцев.

Так, с опаской и всей возможной предусмотрительностью, войско продвигалось вперёд день за днём. По дороге иногда встречались разрозненные половецкие отряды, которые продолжали скрываться в здешних местах. Первый такой отряд (это случилось на третий день похода) вызвал в передовом полку небольшой переполох: думали, что уже нашли противника. Прискакали дозорные, и передовой полк уже начал было разворачиваться для отражения вражеского удара, как половецкий хан Бастый, ехавший с русскими князьями, вдруг узнал своих. Те были перепуганы, кто-то из встреченных половцев издалека принял русских за монголов. Когда недоразумение выяснилось, половецкий отряд попросил разрешения примкнуть к своим. Пожалуйста, примыкайте, только повозки свои уберите с дороги, не мешайте общему проходу. И в дальнейшем все встречавшиеся по дороге половцы принимались в войско, поскольку все они желали поквитаться с монголами.

Через пять дней подошли к городку Зарубу, стоявшему недалеко от впадения в Днепр реки Трубежа. Здесь решили сделать двухдневную стоянку, потому что людям и коням нужно было дать отдых. Кроме того, разобраться с пополнением и вообще разделиться по своим полкам, ибо в дороге все изрядно перемешались. И потом, нужно было подтянуть обозы, подождать тех, кто отстал.

Глава 12

На второй день стоянки Мстислав Мстиславич сидел, отдыхая после обеда, на берегу Днепра, у самой воды. Разулся, присел на камушек и с наслаждением шевелил в воде пальцами босых ног. Уж несколько дней, считай, не разувался – и вот как теперь было ногам хорошо. Сидел бы и сидел, разглядывая рыбьих мальков, что окружили белые босые ступни и пощипывают кожу. И щекотно, и приятно. А если посмотреть вдаль, на тот берег Днепра, не оглядываясь на занятый войском берег, то можно себе вообразить, что никаких монголов нету и войны не будет, а просто он, князь Мстислав Удалой, подошёл к реке освежиться, да и сел, будто совсем один посреди огромного безлюдного пространства. Если не прислушиваться к шуму войска, то представить это было легко. Тем более, что ратники, разморённые солнцем, тоже сейчас отдыхали.

   – Княже! Княже!

Голос верного Никиты, раздавшийся сзади, вывел Мстислава Мстиславича из дремотного состояния. Что-то, кажется, случилось, подумал он и обернулся.

Никита, придерживая меч у бедра, быстро спускался с крутого обрыва, спеша к князю.

   – Ну, чего там? – встав на ноги, спросил Мстислав Мстиславич. Сердце вдруг забилось, как у молодого. Неужели сейчас в бой?

   – Там... – подбежавший Никита тыкал рукой в воздух. Видно было, что и сам волнуется. – Там эти пришли! Послы!

   – Чьи послы? Говори толком!

   – Монголы! Посольство прислали! Тебя спрашивают, княже. Пойдём скорей!

   – Меня спрашивают? – Мстислав Мстиславич даже перестал обуваться, выпрямился, посмотрел на Никиту.

   – Тебя, княже. Они тебя знают и многих князей знают. Один по-нашему говорит, понятно так!

Мстислав Мстиславич наспех обулся, потопал ногами по песку. В левом сапоге пожимало ногу, видно, портянка сбилась. Но переобуваться было некогда.

   – Веди! – приказал мечнику.

   – Там уж князь Даниил и князь Мстислав Романович с ними разговаривают. Я тебя, княже, в шатре искал – нету, а сказали, что ты на берегу, ну, я и побег. Сейчас увидим, какие такие монголы! Говорят, человек десять их приехало!

Они выбрались наверх.

Невдалеке возле княжеского шатра стояла целая толпа князей и их приближённых, кого-то окружавшая плотным кольцом. Наверное, все начальные люди сбежались посмотреть на загадочных монголов. Отсюда ничего увидеть было нельзя, кроме торчащего над толпой белого знамени на древке от копья. Собственно, это и было копьё, только с привешенным к наконечнику, блестевшему на солнце, конским белым хвостом и бахромчатого полотнища с изображением какой-то хищной птицы. Мстислав Мстиславич, выправляя сбившееся дыхание, перешёл на важный, неторопливый шаг, ругая себя за то, что одет не совсем подобающим для знаменитого полководца образом. Надо бы брони надеть, да шлем, да алый плащ – и предстать перед посольством в самом грозном виде.

Его заметили – и начали расступаться. Он с нетерпением всмотрелся.

Монгольские послы, ничуть не смущённые таким обилием знати, что окружала их, держались уверенно и смело.

При первом же взгляде на них можно было заметить, что народ они были, действительно, не похожий на все известные прежде народы.

Они все были, как на подбор, низкорослыми, на кривоватых ногах, слегка расставленных в стороны. Такие ноги бывают у человека, если он всю жизнь проводит на коне, прямо из колыбели пересаживаясь в седло. Ничего железного, конечно, не было ни в них самих, ни в их низкорослых мохноногих коньках. Все кони были под седлом – не таким, как у русских, но на вид очень удобным, загнутым вверх сзади, а спереди снабжённым лукой, за которую можно было держаться. Нелегко выбить всадника из такого седла!

Чем-то монгольские послы напоминали половцев, но лица их были пошире, глаза поуже, скулы поострей, и кожа сильно отдавала в желтизну, которую, наверное, никогда не скрывал даже вечный степной загар. Жидкие, чёрные как смоль усы у каждого обрамляли рот, словно подковой. И взгляды у них из-под припухших век были какие-то особенные: взгляды победителей и завоевателей.

Глазами этого посольства неведомая монгольская мощь сейчас словно впервые глядела на Русь и оценивала её. И русским предлагала оценить себя: смотрите, мол, и навсегда запоминайте.

Одеты монгольские послы все были как воины – в длинных кожаных рубахах, сшитых из отдельных твёрдых пластинок, находящих одна на другую. У всех были ещё кожаные наплечники. Такой наряд выдерживал, наверное, удар стрелы. Да и мечом зароговевшую кожу разрубить было трудно: такой .твёрдой она выглядела. На головах – железные круглые шапки с богатой, несмотря на жару, меховой выпушкой, и на шапке вместо шишака – пучок из мягких перьев, свободно колышущийся. На поясе у каждого была прикреплена кривая сабля в широких ножнах – слева, а справа размещался колчан, тиснённый затейливым узором и плотно набитый стрелами. Луки у послов свободно висели за спинами.

Перед князем Мстиславом Удалым почтительно расступились, и он, подойдя поближе, важно остановился и как следует осмотрел послов и их знамя, которое держал самый на вид молодой.

Послы сразу догадались, что перед ними – старший. Один из монголов, имевший, кроме посеребрённых наплечников, золотую пластину с непонятными знаками, висевшую на тонком кожаном ремешке, сделал шаг к Мстиславу Мстиславичу, коротко кивнул ему, хлопнул себя по груди.

   – Ты – коназ Мистаслав, – не то спросил, не то утвердил он, глядя почти надменно.

   – Ну, я, – ответил князь, сложив руки на груди и подбочениваясь. Хотелось выглядеть поувереннее перед этим непонятным человеком.

Монгол, заговоривший с ним, сначала показался ему глубоким стариком, но, пожалуй, первое впечатление было ошибочным. Не поймёшь, сколько им лет, по лицу. Не старик, а скорее всего, ровесник самому князю. Хорошо, что хоть не мальчишку прислали.

   – Зашим идёшь? Зашим войскам, коназ? Давай говорим!

Мстислав Мстиславич оглядел своих. Ему не слишком понравилось то, что он увидел.

На лице добряка Мстислава Романовича играла злая усмешка. Никогда не видано было, чтобы он так улыбался. Рядом – бледное лицо князя Даниила: губы сжаты, глаза сузились в щёлочки, как у монгола. Полуоткрытый рот Изяслава Ингваревича, князя луцкого, округлившиеся его глаза. Все молчали.

   – Ну, что же, давай поговорим, – произнёс Мстислав Мстиславич.

Посол переступил ногами и сделал какое-то, как показалось князю, вопросительное движение. Удивляется, почему сиденья не приносят, понял Мстислав Мстиславич.

   – Давай стоя говорить, – бросил он послу. – Разговор у нас короткий будет.

В монгольских глазах мелькнуло что-то вроде усмешки.

   – Зашим война? Война не нада! – Он развёл руками, обращаясь ко всем присутствующим. – Мой коназ, багатур Субэдей, храбри аскер. Мистаслав коназ – храбри аскер. Нада харашо жит. Война не нада. Тебе куманы говорил – нада? Зашим куманы слушал?

Окружающие зашумели. Сын Чермного, Михаил Всеволодович, до этого державшийся почти бессловесно, выкрикнул:

   – Мы им верим! Мы половцев давно знаем! А вы откуда пришли? Кто вас звал сюда?

Шум согласных голосов усилился. Многие хватались за мечи, делали угрожающие движения в сторону послов. Те стояли невозмутимые. Не обращали внимания на возгласы, возможно, не понимая их.

   – Мало вам своей земли! Так и нашу пришли воевать?

   – Давай, ври больше! Знаем вашу хитрость!

   – Мы повернём, а вы нам в спину ударите?

   – Держи карман шире!

   – Всем вам тут конец придёт, аспиды окаянные!

Их старший смотрел на Мстислава Мстиславича, явно дожидаясь, когда он прекратит шум и позволит говорить дальше. Удалой поднял руку – крики стали утихать. Наконец можно было слушать, что посол хочет сказать ещё.

   – Мы куманы бьём, с ним не разговариваим! – продолжил посол, будто ничего не слышал. – Они нам плохо делал! Вам тоже плохо делал! Зашим слушат? Их бейте, всё себе возьмите, а мы уйдём. Нада харашо жит! Мы вам плохо не делал, война не хочет! Куманы наказат нада. Давай, коназ Мистаслав, куманы наказыват! Потом харашо жит будим! Субэдей-батур тебе так хотел сказат.

Мстислав Мстиславич вспомнил, что рассказывали Котян и Бастый о монгольском коварстве. Те сначала поманят дружбой, подарками засыплют. А после нож в спину вонзят! Таким образом они не одно племя с лица земли стёрли! Разумеется, это посольство прибыло с той же целью: постараться внушить русским мысль о своих миролюбивых (по отношению к русским) намерениях. Испугались такого большого войска. Вот о дружбе и говорят.

Хотя, если вдуматься, то в словах монгольского посла что-то есть. Ведь и вправду они пока не причинили вреда русским! А то, что побили половцев и сейчас предлагают их добить совместно, так это понять можно, половцы – известные разбойники, хоть в мире с ними живи, хоть как. Вдруг на самом деле монголы не хотят русских земель? Что же им ответить?

Договориться-то можно, тем более, когда послы сами предлагают. Можно избежать большого сражения.. А потом? Разойдутся князья по своим уделам – тут-то монголы начнут поодиночке с ними расправляться. Такого войска уже не соберёшь. Нет, такого противника держать у своих рубежей опасно.

Да и поздно договариваться. Не для того поднималась вся русская земля, чтобы попугать кого-то и отпустить с миром. Не для того трудился Мстислав Удалой, чтобы сейчас, став во главе всей русской силы, отказаться от боя!

   – Скажи своему Субэдею, – начал Мстислав Мстиславич говорить среди мгновенно наступившей тишины, – скажи ему, чтобы ждал нас! Мы в вашу дружбу не верим! И с кем нам дружить – сами знаем! А в поле нас один Бог рассудит, ему и предаём судьбы наши!

Он ещё раз посмотрел в неподвижное лицо посла, круто повернулся и зашагал к берегу просто ради того, чтобы совершенно скрыться из виду. Никита последовал за князем. Сзади снова начался шум. Наверное, все спешили высказать напоследок монголам что-нибудь пообиднее, пока посольство не отправилось восвояси.

Князь и мечник, пройдя шагов сто, уже приготовились сойти на крутой песчаный откос, когда вдруг шум за спинами изменился: теперь это были не просто звуки общей ругани, а вопль и визг, перемежаемые глухими ударами.

Мстислав Мстиславич резко остановился, обернулся.

   – Никита, – сказал он удивлённо, – что это делается? Бьют их, что ли?

   – Бьют, – подтвердил Никита, вглядевшись.

Там, где только что стояло гордое посольство, окружённое плотной толпой, теперь была видна та самая сутолока, которая бывает при драке. Исчезло куда-то и монгольское знамя. Совершенно ясно было – послов избивают. Мстислав Мстиславич, вынимая меч на ходу, побежал к месту драки.