Текст книги "Битва на Калке. Пока летит стрела"

Автор книги: Александр Филимонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

Глава 18

Сотник Ярун, разговаривая с Иваном и Плоскиней, немного успокоился. Оба старых знакомца наперебой рассказывали ему, каково было терпеть чужеземную неволю, какие голод и холод довелось вынести новгородцам из-за чудовищного приказа князя Ярослава Всеволодовича заступить хлебные пути из низовских земель. Потом Плоскиня, не отрывавший взгляда от сотника, стал рассказывать, каких чудес он навидался, странствуя по свету с персидским купцом, после того как ушли они из Медвежьей головы. Расспрашивал про земляков, дивился тому, что почти все умерли от голода. Опечалился, когда Иван поведал ему о том, что новгородцы, прогнав князя Мстислава Удалого, вновь призвали к себе владимирских князей, того же Ярослава.

Уже весь полк вышел из укрепления, а Плоскиня всё молотил языком, всё никак не мог наговориться. Видно было, что соскучился он по общению с русскими, что хочет им как можно больше рассказать обо всём. И сам тоже хочет послушать.

Вдруг Плоскиня посмотрел в сторону монгольского стана.

   – Ну вот, – удовлетворённо произнёс он. – Что я говорил? Они уже с вашим князем обнимаются!

Сотник Ярун всем телом обернулся туда, куда показал Плоскиня. И Иван тоже, желая посмотреть на такое невиданное зрелище: чтобы монгол обнимал русского князя.

В это мгновение Плоскиня сделал быстрое движение, выхватил из-за сапога ножик с длинным клинком, шагнул к сотнику Яруну и несколько раз воткнул лезвие ему в спину.

Потом повернулся к Ивану, который с радостным изумлением отыскивал глазами князя, одним рывком вырвал его меч из ножен и сильно толкнул в грудь. Иван грохнулся на спину. Неожиданно всё произошло. Тут же остриё собственного меча упёрлось Ивану в ямку под горлом.

   – Ну что, земляк? – спросил Плоскиня, озираясь по сторонам. – Жить-то хочешь али нет?

До Ивана ещё некоторое время доходило, что всё это отнюдь не игра. Рядом на земле хрипел и бил руками сотник Ярун, брызгал изо рта красной пеной. Остриё меча сильно надавило, слышно было, как кожа скрипит под ним, готовая порваться.

Ивану стало так страшно, как ещё не было.

   – Хочу жить, – прошептал он, глядя на меч.

   – Тогда вот что, – деловито сказал Плоскиня, ослабляя давление железа на горло. – Тогда давай-ка, землячок, уходить отсюдова. Пока ваши не опомнились. Я тебя по старой дружбе не выдам. Вон там через стену перелезай и в речке прячься. Под кусты забейся, как налим, и пересиди. Понял, что говорю?

Иван, ничего больше не ощущая, кроме страха, кивнул.

Плоскиня убрал меч.

   – Беги давай, землячок. Хорошо, что я тебя встретил.

Иван поднялся на ослабевшие ноги, посмотрел на мёртвого сотника. Что-то шевельнулось в душе.

   – Я к своим пойду, – тупо произнёс он.

   – Какие свои? – зарычал Плоскиня. – Своих уж нету. Сейчас их всех кончают. Спасайся давай!

Вдруг Иван понял, что надо делать.

   – Ладно, Плоскинюшка, – сказал он. – Спасибо тебе. Свечку за тебя поставлю, если жив буду.

Для того чтобы исполнить задумку, пришедшую ему в голову, нужно было ещё немножко потянуть время, чтобы в ноги вернулась сила.

   – А не жалко тебе наших-то? – спросил Иван. – Всё же русские.

   – Да плевал я на русских! – вскинулся Плоскиня. И неожиданно добавил несколько чужеземных слов. – Надоели вы мне, русские – спасу нет! Сами жить не умеете, так и другим не даёте! Вот и грызите горло друг дружке, а я уж как-нибудь без вас обойдусь! Хотя, может, монголы вас всех перережут. Вон – как сейчас!

Он стал поворачиваться на шум, донёсшийся снаружи, от подножия холма. И тогда Иван изо всех сил ударил Плоскиню носком сапога в нижнюю часть живота.

Не ожидавший удара, тот упал, скрюченный.

   – Плевал, говоришь? – бормотал Иван, поднимая с земли свой меч. – Плевал, значит? Ну так на тебе!

И наотмашь рубанул упавшее тело. Еле успел отпрыгнуть в сторону, чтобы брызнувшая кровь не попала на сапоги.

Теперь – к своим! Предупредить их. Пусть в крепость возвращаются. Эх, кабы не поздно!

Но было уже поздно. С холма Иван увидел, что весь полк окружён монголами, словно кусок мяса в горшке – кипящим варевом. И никому не выбраться из этого горшка. А где же князь? И князя не было видно возле дальнего шатра.

Тогда Иван заплакал.

Он стоял, полуспрятавшись за возом, поставленным на попа, не в силах оторваться от страшного зрелища – гибели киевского войска. Монголы развлекались: они не столько работали саблями, сколько расстреливали людей, сбившихся в толпу, из луков. Наверное, и самому Ивану сейчас надо было находиться в этой несчастной толпе. Принимать смерть вместе со своими. Однако он был здесь, пока в безопасности.

От монгольского войска отделилось несколько всадников. Поговорив о чём-то, они дружно направились вверх по склону холма – в крепость, оставленную защитниками. Глядя на приближающуюся смерть, Иван пришёл в себя.

Он бегом пересёк внутреннее пространство, пролез между двумя возами – и оказался на противоположной стороне, над речкой Калкой, которая текла себе внизу так мирно, словно ничего и не случилось.

Иван ужом полез через дебри, вспоминая, как совсем ещё недавно он сам их тут устанавливал. Меч сильно мешал ему ползти, цепляясь за ветки, но оружия Иван не бросал, держась за него, как за последнее на всём свете родное существо. Сверху послышались чужие голоса, он замер. Заметили? Нет, кажется, не заметили, веток наплетено на колья было достаточно. Ну вот, сейчас будет обрыв. Прыгать нельзя – услышат.

Он кое-как сполз в воду, прижимаясь к камням, как лягушка. Спасибо тебе, Плоскинюшка, посоветовал, где спрятаться. Пожалуй, здесь, укрывшись в кустах под самым обрывом, можно было отсидеться. В любом другом месте непременно найдут.

Вода показалась Ивану ни холодной, ни тёплой, словно и не вода вовсе. Он проскользнул под берегом, добрался до зарослей кустарника, в несколько гребков достиг зелёного навеса над рекой, нырнул под него и ухватился за ольховый ствол. Теперь его не должно было быть видно ни с берега, ни с воды.

Монголы тем временем обыскивали окрестности. Несколько раз Иван слышал, как разговаривают прямо над его головой, потом камни посыпались сверху, но по голове не попали – голова была прикрыта древесным стволом, толстым, шершавым и изогнутым – за него было удобно держаться. Течение тут было слабым, а глубина у самой кромки воды – по грудь. Здесь Ивану предстояло провести какое-то время. Смиряться с мыслью о том, что все его товарищи мертвы, а он остался жить. И так, пока монголы не уйдут.

Хорошо бы на это время и вправду стать рыбой. Рыбы, говорят, не чувствуют жалости – ни к себе, ни к другим рыбам. Где глубже – там их дом. Знай себе плавают, пока не попадутся в рыбацкие сети.

* * *

Князь Даниил Романович, ускользнувший от погони, заметил, что ранен копьём в грудь только тогда, когда, мучимый жаждой, остановил коня возле ручья и, спешившись, стал черпать ладонью воду. Вода была красная, и, наклонившись над ручьём, Даниил увидел, что из его груди в воду падают кровавые капли. Он подозвал двух своих дружинников, пивших из ручья немного ниже по течению:

   – Путята! Мирон! Пойдите-ка сюда, я вроде раненый. Перевяжите меня.

Дружинники сняли пробитый нагрудник, сняли тяжёлую от крови сорочку – спереди она была вся пропитана кровью и покрыта студенистыми чёрными сгустками. Сорочку прополоскали в чистой воде, разорвали на полосы и этим тряпьём кое-как перетянули князю грудь. Она сразу разболелась.

Даниил Романович осмотрелся. Немного с ним было войска, всего двенадцать человек. Не все и с оружием. Удивительно было, что они спаслись, как и он сам. Видно, монголов что-то отвлекло от погони. Уж не большое ли войско их остановило?

К вечеру князю Даниилу и его людям встретились ещё спасшиеся беглецы. Это были дружинники Олега Курского, едва сумевшие уйти из разбитого стана. Они– то и рассказали князю о том, что всё войско погибло, и монголы до сих пор продолжают рыскать по степи, разыскивая тех немногих, кому удалось вырваться из страшной бойни.

Даниил Романович сначала не поверил: как же так? Не может быть, чтобы так легко и быстро было уничтожено великое войско! Но потом отряду Даниила случайно встретился князь Владимир Рюрикович и подтвердил:

   – Верно, князь Даниил, всех побили нас. Налетели шибко, когда никто и не ждал. И половцы проклятые виноваты – навели на стан погоню!

Ну, два князя – это уже совет. Стали думать, как быть дальше. Хотя чего тут думать? Решение можно было принять только одно: бежать к Днепру. Уходить за Днепр – и к своим.

Пока добирались до Днепра, к ним по пути приставали ещё ратники – и одиночные, и небольшими отрядиками. А на второй день встретили самого князя Мстислава Мстиславича Удалого. С ним был мечник Никита, от слабости еле державшийся в седле – ранен, голова рассечена, – и ещё десятка три воинов, тоже из разных полков.

Удалой далее вроде и не обрадовался, когда увидел зятя, которого мог считать погибшим.

   – И ты здесь, князь Даниил? Повезло тебе, что живой остался, – как-то равнодушно произнёс он, разглядывая окровавленную перевязку на груди зятя.

Даниил Романович, в отличие от тестя, очень ему обрадовался. Хотя с болью отметил про себя, что Мстислав Мстиславич за эти два дня постарел словно на двадцать лет – глаза потухли, руки тряслись, на коне уж не сидел соколом, а горбился, как будто тяжело ему было голову держать.

Через день, когда до Днепра не так уж много бежать оставалось, Удалой чуть-чуть оправился, пришёл в себя.

   – Я виноват, – печально говорил он зятю, ехавшему с ним рядом. – Погубил всю рать и себя погубил. Как же теперь? Что же делать-то теперь?

Даниил Романович, жалея тестя, понимал, каково у того было на душе. Славный победами князь Удалой, знаменитый на всю русскую землю, первый раз в жизни бежал с поля боя, трусливо бежал, спасаясь.

Опытнейший воин – отправился один искать противника, будто хвастаясь своей удалью, полетел навстречу монголам, которых надо было выслеживать, скрадывать со всей тщательностью, как ловец в лесу скрадывает чуткого и хитрого зверя! Погубил своим безрассудством всех.

Вместе с тем Даниил Романович не мог не признать и своей вины в случившемся. Ведь это они, молодые князья, громче всех подзадоривали Мстислава Мстиславича, и князь Даниил был среди них первым! Всё славы хотелось небывалой! Втайне рад был Даниил, когда разругались Мстислав Удалой и Мстислав Романович. Думал, надеялся, что тесть теперь не станет слушать стариков с их норовом и причудами! Примкнёт к молодым! Так оно и вышло.

Пока ехали до Днепра, разговаривали мало. Каждый был при своих мыслях. Разгром русского войска получился таким неожиданным и полным, что даже спустя три дня ещё не все опомнились – не укладывалось в головах.

Ехали, поглядывали назад: нет ли монгольской погони за плечами? Пронесло, Бог миловал. Наверное, монголы посчитали недостойным для себя гоняться за жалкими остатками русского войска и занялись сбором и дележом добычи.

Сколько же им, проклятым, всего досталось!

Но даже и то не беда, что имущество огромной русской рати взяли монголы. Теперь, когда войска того уже нет, вся русская земля лежала перед ними лёгкой добычей. И некому было её защищать. Неужели скоро придётся увидеть монгольские войска под Переяславлем, Черниговом, Киевом, Галичем?

На Днепре, там, где были оставлены ладьи и сторожевой отряд, Мстислав Мстиславич снова стал почти прежним – бодрым и деятельным. Перед ним вспыхнула новая задача: остановить чужеземное нашествие на рубежах Руси! Он уже мыслил, где станет набирать воинов, кого пригласит в союзники. Этим он словно ограждал себя от душевной боли, вытеснял её новыми заботами. Хотя и понимал, что набрать второе войско, пусть и не такое большое, как то, что погибло, ему уже никогда не удастся.

Сюда, к лодейной стоянке, стекались все, кто остался в живых и ушёл от погони. Для этих людей война была уже закончена, им хотелось поскорее домой. Удалой говорил с людьми о том, что пора собирать новое ополчение.

Ему не возражали. Но и горячей поддержки он не получал. Угасло что-то в людях.

Ужасались потерям, с горестью вспоминали погибших князей: Мстислава Черниговского с сыном, Святослава Яновского, Святослава Шумского, Изяслава Ингваревича, Юрия Несвижского. И многих других славных воинов, верных сынов отчизны.

О киевском князе Мстиславе Романовиче ещё никто ничего не знал. Вроде бы он так и остался в своём укреплении. Погиб, должно быть. Или до сих пор держится? Нет, точно погиб.

Подождав ещё день, Мстислав Мстиславич приказал перебираться через Днепр, а все лишние ладьи пожечь, порубить и отправить вниз по течению. Хоть рекою оборониться от монгола. Так и было сделано.

На том берегу все уцелевшие князья со своими людьми разошлись по домам. Больше дожидаться было некого, а вот с сообщением о победе вражеского войска нужно было поспешать.

Распрощавшись с бывшими товарищами, и Мстислав Мстиславич с Даниилом отправились домой – к Галичу.

А в это время на севере владимирское и суздальское войско, отправленное на подмогу союзной рати, ведомое молодым князем Василием Константиновичем (которого обычно называли Василько Ростовский), полным ходом спешило к югу – на помощь соотечественникам.

* * *

Князь Василько был человек с тонкой, чувствительной душою, унаследовавший от своего отца, великого князя Владимирского Константина Всеволодовича, все его лучшие качества: мягкость в обращении с людьми, доброе сердце, склонность к наукам, обострённое понимание справедливости. К сожалению, он получил от родителя ещё один дар – слабое здоровье, и эта не в добрый час приобретённая им болезненность тела сильно угнетала его, постоянно напоминала Василию, умевшему думать и предвидеть, о возможности скорой смерти. А значит, ему могло не хватить времени на то, чтобы исполнить свой долг перед русской землёй – так, как завещал ему отец великий князь Константин на своём смертном одре.

Мучительное желание совершить что-нибудь необыкновенное, что прославит его на века, всегда было в душе Василия Константиновича. Да, жизнь его складывалась удачно, он мог жить спокойно и в своё удовольствие под рукой родного дяди – великого князя Владимирского Юрия Всеволодовича. В землях ростовских был порядок, в последнее время никаких бедствий даже не случалось – ни засухи, ни моровой язвы, ни потопов, ни лихих половецких набегов. Не к чему было руку приложить, чтобы сердце возрадовалось. Оставалось только Богу молиться о ниспослании подвига и строить храмы и монастыри, совершая богоугодные дела.

Только этого было мало. Частенько, лёжа в постели, терзаемый каким-нибудь очередным недугом вроде костной ломоты или жара, сопровождаемого удушающим кашлем, князь Василько думал, что если бы ему досталось здоровье богатырское, то и подвиги сами бы нашли его. Для начала он бы вернул себе право великого княжения, как сын своего отца. Ну а там, имея в руках силу владимирскую и суздальскую, можно было бы делать и великие дела. Покончить с княжескими междоусобными распрями, например. Вспомнить своего родственника, родного дедова брата – князя Андрея Боголюбского, который мечтал привести всю Русь под одну твёрдую руку, единодержавно правящую. Не было бы тогда земли сильней и могущественней во всём свете, и многие народы склонились бы пред нею. Андрея Боголюбского помнят до сих пор, и не только потому, что принял смерть лютую от своих приближённых, но и за то, что хотел лишить князей их безграничных прав на самовластие в уделах и вообще отменить уделы, из-за которых и разгораются то тут, то там войны братоубийственные.

Князь Василько не часто бывал во Владимире. Очень уж он не любил своего второго дядю, князя Ярослава Всеволодовича. Как был тот врагом и ненавистником отца, так им и остался. Кроме того, Васильку не нравились люди развратные и необузданные, а именно таким был Ярослав. И в Переяславле, и в Суздале всем было известно, что держит он в потайном месте целый вертеп для плотских утех, с девками, скоморохами, шутами и винным погребом. А ведь женат и такого сына имеет! Был бы у Василька такой сынок, как Александр Ярославич, кажется, и не отходил бы от него, растил бы, воспитывал. А этот раз в полгода свозит сына на забаву какую-нибудь, вроде звериной ловли – и считает, что отцовский долг выполнен.

Была и ещё одна причина. Когда дошли до тихого и мирного Ростова известия о том, как обошёлся с братьями своими рязанский князь Глеб Ростиславич, Васильке воспылал благородным гневом. Он немедленно выехал во Владимир и имел там беседу с великим князем. Требовал Василько дружину, чтобы с ней отправиться в Рязань и наказать вероломного князя Глеба. Или если великий князь Юрий Всеволодович сам решится наказать его, то пусть возьмёт Василька с собой!

«Нет, дружины не дам, и сам в Рязань не пойду», – равнодушно сказал Васильку великий князь. И потом долго объяснял, почему выгодно Владимиру и Суздалю иметь в южных соседях такого негодяя, как князь Глеб. Что, мол, если бы не решил он заманить своих братьев на пир и потом убить их там, то такую мысль князю Глебу надо было подкинуть и всячески её поощрять. Теперь же он находится в страхе перед наказанием, а значит, будет послушен. И в знак искупления своей вины станет сторожем владимирским землям. «И заметь, князь Василько, совершенно для нас даром! А ты говоришь – дружина, дружина. Нет, великим князем тебе никогда не стать, братец ты мой!»

Уехал тогда Василько униженный, так и не нашедший, как возразить дяде. А возражения-то были простые: зло, оно ведь живуче и заразительно, если его не наказываешь, то оно и к тебе в дом придёт. Мало того – и в памяти людской сам злодеем останешься! Нет, не сказал тогда князь Василько этих слов, растерялся.

Так и протекала жизнь – в ожидании чего-то значительного. А ведь её, жизни, оставалось не так уж много. Недуги подтачивали здоровье потихоньку, глодали плоть.

И вдруг как гром в ясном небе прозвучала для князя Василия новость: объявилась для русской земли новая угроза, полчища несметные грозят с востока, и Русь уже объединяется, в Киеве собран большой Совет, готовят общее войско против врага, никогда ещё такого не было! И поставлен будто бы над войском не кто-нибудь, а сам князь Мстислав Мстиславич Удалой, знаменитейший своими победами, всеобщий заступник и защитник, первый русский витязь!

Вот оно! Вот что объединит русские земли, сплотит народ, заставит князей забыть былые распри – победа над общим врагом! Не сам ли Бог, желая Руси блага, посылает на неё чужеземную орду?

Никак нельзя было представить, что такая великая и благодатная битва может состояться без его, князя Василия Константиновича, участия! Немедленно, не дожидаясь вызова из Владимира к великому князю, Василько начал готовиться к походу. Он собрал свою немногочисленную дружину, велел в два дня собраться и сам стал примерять брони, то и дело советуясь с воеводой о предстоящем сражении. Эх, вот только беда – мало что было известно про этих монголов.

Через два дня Василько повёл свою дружину во Владимир, присоединяться к войску великого князя.

Три дня пути, и вот они – Золотые ворота стольного города, белеют издали на солнце, сверкают позолотой надвратной церковки. Василько ожидал застать город в приготовлениях к большому походу, ждал возбуждённой суеты, беготни, колокольного звона. Думал найти большой войсковой стан возле стен Владимира, услышать конское ржание, учуять носом запах дыма от сотен костров, на которых ратники готовят пищу.

Но перед городом никакого стана не было.

Не звонили и колокола во владимирских храмах. Казалось, что стольный город обошла страшная весть, и он ничего ещё не знает.

А может, уже ушёл великий князь с войском? Это полбеды, догоним. Но почему не предупредил, почему не дал знать? Не иначе, здесь не обошлось без злого навета князя Ярослава!

Завидев приближающуюся дружину, на городской стене забеспокоились, забегали. И давай затворять ворота, словно от врага. Хота Василько с его полусотней воинов для города Владимира не мог представлять никакой угрозы. Детвора из посадских деревушек высыпала к дороге, смотрела, открыв рты, на проезжающую дружину. Взрослые тоже подходили, любопытствовали. Нет, непохоже было на то, что недавно здесь было большое войско.

Его не сразу узнали на воротах: начальнику стражи ещё не приходилось видеть князя Ростовского Василька в боевых доспехах. Наконец узнал, пропустил с поклонами. Ворота, заскрипев, отворились.

   – Почему тихо у вас? – спросил Василько начальника стражи. – Вы что, войска не собирали?

   – Да приезжал тут гонец из Киева, – пряча взгляд, отвечал начальник. – Однако ни с чем уехал. Великий князь ему отказ дал.

Василько поехал во дворец. Недоумение и злость переполняли его. Он что, Юрий Всеволодович, совсем рассудка лишился на старости лет? Одно дело – соседям головы морочить, если так правишь, то это дело твоё. Но общий съезд же! Вся Русь поднимается! Кем же ты, великий князь, перед всем миром хочешь выглядеть, если братьям своим помогать отказываешься?

Перед дворцовым крыльцом Василько бросил коня и как был во всём военном, почти бегом, топая сапогами, достиг покоев великого князя. Не стучась, открыл двери, вошёл.

Сразу досада взяла: в покоях вместе с Юрием Всеволодовичем находился и князь Ярослав. Одно порадовало – тут и сын Ярослава был, бросился к князю Ростовскому:

   – Василько! Князь Василько приехал! Какой красивый!

   – А он на войну собрался, вот и красивый, – насмешливо проговорил князь Ярослав, передвигая что-то на столе перед собой.

Василько вгляделся – это была новая, недавно привезённая из персидских стран игра: на расчерченной в чёрную и белую клетку доске стояли замысловатые фигуры. Их надо было двигать, каждую по-особому. Василько любил эту игру, и сейчас, когда увидел, что Ярослав тоже в неё играет, да ещё с великим князем, ещё больше разозлился.

   – Здравствуй, отрок Александр, – сказал он, обнимая мальчика. – Здравствуй, великий князь. Я прямо из Ростова – к тебе, с дружиной. А ты почему не собираешься? Война ведь, князь Юрий Всеволодович!

При этих словах юный Александр вперился глазами в великого князя, Ярослав задвигал желваками, словно давил ругательство, а сам князь Юрий Всеволодович поник головой, словно задумался над шахматной доскою.

   – Думаю, без нас там обойдутся, – после недолгого молчания проговорил он.

   – Русь поднимается! – вскрикнул Василько. – Как людям в глаза смотреть?

Юный Александр Ярославич подбежал к великому князю, вцепился в край столика, заглядывая дяде в глаза. Тот, подобно начальнику воротной стражи, отводил глаза от мальчика.

   – Прикажи готовить войско, князь Юрий Всеволодович! – громко и настойчиво сказал Василько. – Ты себе сам не простишь своей уклончивости, я же знаю. Вспомни отца своего – князь Всеволод в такой битве первым был бы!

   – Прикажи, князь Юрий, – жалобно проговорил Александр, не спуская глаз с дядиного лица.

   – Ишь ты какой выискался: войско ему подавай! – злобно сказал Ярослав. – Своё иметь надо! Ты с собой дружину привёл? Вот и ступай с ней, куда хочешь. Только мою землю стороной обходи, за семь вёрст! А то мои дружинники не любят чужих-то!

   – Помолчи-ка, братец! – сурово произнёс великим князь. – Закрутил ты мне голову, а князь Василько дело говорит.

   – Так я ведь...

   – Вот и помолчи, говорю. И без твоих речей на душе муторно. Как подумаю, что все дерутся, а я в сторонке отсиживаюсь, так места себе не нахожу. Всё, хватит. Собирать войско будем.

   – Ура! – вскрикнул Александр и сразу куда-то побежал из покоев. Наверное, надевать свои брони, недавно подаренные ему Юрием Всеволодовичем.

   – И ты, великий князь, пойдёшь под начало того? – проскрипел Ярослав. – Может, и приказы его слушать будешь?

   – Молчи, сказал. Не только приказы, а в ножки ему поклонюсь, чтобы простил и принял в войско, – поднимаясь со стула, сказал Юрий Всеволодович. Он словно сбросил с плеч некий груз, давивший на него. – Спасибо тебе, князь Василько. Кстати ты здесь появился. Эй, кто там? – крикнул он в дверной проем. – Воеводу ко мне!

С этого дня начали собирать и готовить в поход войско.

Удивительно было, с какой готовностью откликнулись на этот приказ во всех концах Владимирского и Суздальского княжеств. Словно давно ждали его. Вскоре у стен Владимира раскинулся стан, который так ожидал увидеть князь Василько. А отряды всё подходили и подходили. И конные, и пешие. Никого не пришлось гнать насильно. Общая беда нависла над Русью – так чего тут раздумывать? Бери оружие, становись в строй и вперёд.

Посылали гонцов в Киев, но те вернулись с неприятным известием: войско-то уже, оказывается, давно движется к степям половецким, должно быть, уже и до Днепра добралось.

Тогда решили не задерживаться больше. Сам великий князь, поддавшийся всё-таки на уговоры брата Ярослава, отказался возглавить войско, объяснив, что немолод и здоровье стало уж не то. А вот для князя Василия Константиновича главенство над войском будет в самый раз! Василько сдержанно согласился с дядей, но в душе его кипел восторг. Приходит его долгожданный час! Может, всю жизнь он к этому часу готовил себя – и вот час пришёл! Только бы не опоздать! Только бы успеть!

Единственно, кто был безмерно огорчён, так это юный князь Александр Ярославич. Его не брали – по молодости и в связи с особой опасностью. Там мамок-нянек нет, кто за тобой следить станет? Не надо за мной следить! Не поедешь, и кончен разговор! Александр и от пищи отказывался, и несколько дней ни с кем не разговаривал – так ему хотелось пойти на войну! А то вся жизнь пройдёт, а в настоящем сражении побывать не удастся! Однако его старания ни к чему не привели. Остался дома.

Василько, и без того склонный к мечтательности, сейчас ярко представлял себе, что именно его полки внесут решающий вклад в общую победу. Он так и видел: вот сошлись два войска – наше и монгольское, вот монголы начинают одолевать, наши еле держатся – и вдруг, откуда ни возьмись, появляется князь Ростовский с полками рвущихся в бой ратников, бросок, удар – и монголы бегут, избиваемые и вопящие от ужаса. И навек исчезают с лица земли!

А после победы подходит к князю Васильку сам Мстислав Мстиславич Удалой. Спасибо, говорит, тебе, князь Василько. Спас ты нас, и всю землю русскую. От всей Руси тебе низкий поклон и благодарность! И радостное войско вокруг кричит многократное «ура», и эхо от этого крика летит по всему свету, все страны рады, города веселы...

Миновали уже Чернигов, когда на дороге повстречали двоих оборванных людей, конного и пешего. Конный был ранен, а пеший сердит. Вёл под уздцы коня, на котором еле держался раненый, а сам опирался на обломок копья, как на посох.

Завидев войско, оба путника остановились, подняли руки козырьками к глазам. Перемолвились о чём-то, отошли к обочине – пропускали, значит.

Василько ехал первым.

Едва он увидел обоих путников, как в душе возникло какое-то страшное предчувствие, когда не ждёшь от жизни ничего, кроме радости, а тут в твой дом приходит вестник со злыми новостями.

Молодой боярин, едущий рядом с князем, заметив стоящую у обочины странную пару, двинул на них своего коня.

   – Кто такие? Откуда?..

   – Погоди, – оборвал его Василько. – Вы что за люди? Почему по дорогам бродите? Кто это тебя так? – обратился он к всаднику, голова которого была перевязана бурой от крови тряпицей.

   – Здоров будь, княже. Прости, не признали тебя, – тихо проговорил раненый. – Это монгол меня угостил. Еле мы ушли. Вот, спасибо товарищу моему – до дому провожает. Чтобы, значит, когда помру, в церкви отпели, в родной земле похоронили...

Сказав это, он закрыл глаза, как от сильной усталости и осел в седле, будто задремал.

   – Что он говорит? – переспросил Василько пешего. – Откуда монголы?

   – Откуда... Оттуда! – сердито пробурчал тот. – Нечего было нас в степь водить, князья, раз воевать не умеете! Теперь ждите их в гости!

   – Так войско же!

   – Нету больше войска! Нету! Нету! – едва ли не закричал пеший. – Раздавили нас там, как мелких букашек!

   – А князь Удалой? Он как же? – спросил Василько, не в состоянии поверить в страшную весть.

   – Удалой-то? – переспросил человек. – А нету его. В степь ушёл – и не вернулся. Съели его там. А потом и нас... всех...

И вдруг он отбросил посох, повалился наземь, в дорожную пыль и начал бить по ней кулаками, рыдая в голос:

   – Погубили! Столько людей погубили! Пропала русская земля! Ай, как жалко! Ай, как жалко-то! Что ж это за несчастная такая земля наша!