Текст книги "Битва на Калке. Пока летит стрела"

Автор книги: Александр Филимонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

   – Мурза Гемябек! – снова выкрикнул монгол, вызвав всеобщий смех. Смеялись не столько над непривычным именем, сколько над готовностью этого монгола признаваться во всём, о чём бы не спросили.

   – Вот его. Прикрыли кое-чем и землицей присыпали сверху. Думали, что не найдём. А мы уж и уходить собрались, когда убитых ободрали, вдруг смотрим – земля шевелится! Цап его за холку – и вынули из ямы. Уж как он переживал! Князь Мстислав, его допросить надо! Он нам, собака монгольская, ценные сведения может дать.

   – Допросим, допросим. Ну что, с победой тебя, князь Даниил Романович? Тебя, князь Олег?

   – С победой, княже!

   – С победой, братцы! – громко крикнул войску Мстислав Мстиславич.

   – Слава князю! Слава!

Пока ратники шумели, потрясая вынутыми из ножен мечами, Удалой увидел, что тесть его, Котян, ведёт к нему нескольких своих воинов. Они о чём-то оживлённо и зло переговаривались, не спуская глаз с пленённого монгольского начальника.

Подойдя, Котян отвлёк Мстислава Мстиславича от всеобщего ликования.

   – Князь! Отдай им мурзу. Мурза этот много зла делал. Все просят. Отдай, пожалуйста!

   – Вот тебе раз! – протянул Мстислав. – Так его допросить бы надо сначала.

   – Он тебе правду не скажет. Только врать будет. Они своих начальников пуще смерти боятся. Отдай его нам или продай, как хочешь.

   – Не мой он пленник. Вот, у князя Даниила спрашивай.

Половцы ещё подходили, окружали коней князя Даниила и мурзы. Некоторые ругали мурзу на чём свет стоит, по-своему, но крепко. Некоторые протягивали Даниилу Романовичу разные ценные вещи, взятые, видимо, в монгольских шатрах – выкуп за пленного.

   – Князь Мстислав! – обратился Даниил к Удалому. – Никак они его у меня покупают? Что делать-то? Продавать его, что ли? Или пригодится ещё?

   – Да ладно тебе, князь Даниил. Ты же не купец, чтобы монголами торговать, – сказал Мстислав Мстиславич. – Уважь тестя моего, отдай им бесплатно.

   – А, забирайте вместе с конём! – засмеявшись, щедро махнул рукой Даниил. – Дарю вам его на развод!

Низко кланяясь, половцы вцепились в мурзу Гемябека и потащили его с коня. Мурза вдруг заверещал что-то, обращаясь к князьям.

   – Вот так-то, князь, живых людей дарить, – сказал Мстислав. – Это он обратно к тебе в полон просится.

   – А что они с ним делать станут?

   – Убьют, наверное, – пожал плечами Удалой. – Сейчас увидим.

Целая толпа половцев, сбежавшаяся посмотреть на пленного монгола, уже потащила его куда-то.

   – Конечно, убьют, – подтвердил Котян, сопровождая князей к месту казни. – Этого мурзу мы хорошо помним. Он столько веж наших разорил. Никого не жалел! Забава у него такая была: велел, чтобы подносили ему наших младенцев и подбрасывали. Он их на лету саблей рубил! Совсем плохой человек, его обязательно убить надо.

   – Ты уж, Котян, скажи своим, чтобы слишком его не мучали, – вполголоса сказал тестю Мстислав. – Князья люди молодые, незачем им такое видеть.

Котян покричал половцам, какие-то знаки им сделал. Наверное, показывал, как именно надо казнить монгола.

Расправа над мурзой произошла жестоко и быстро. Половцы раздели его до шёлкового белья, перебили ему обе руки. Потом подвели его, воющего от боли и ужаса, к паре коней, повалили на спину его корчащееся тело, привязали к каждому коню по одной ноге Гемябека. И хлестнули по конским крупам, гоня их в разные стороны.

Ужаснувшимся молодым князьям такая казнь была, очевидно, в диковинку, а Мстиславу Мстиславичу уже доводилось её видеть. Его всегда удивляла быстрота, беспощадность и какая-то окончательность подобного решения участи преступника. Вот только что перед тобой был живой человек, шевелился, кричал – и вдруг кони волокут за собою по траве багрово-белые лохмотья мяса, ничем уже живого человека не напоминающие.

Совершив казнь, половцы снова разбежались по монгольскому становищу.

До самого вечера шёл делёж добычи. Мстислав Мстиславич не хотел двигаться дальше до подхода кого-нибудь из основного войска. Например, Мстислава Романовича с киевскими полками. Надо было обговорить порядок дальнейших действий. А то отделились друг от друга – один не знает, что делает другой. Ну и, разумеется, в глубине души Удалой хотел дождаться киевского князя, чтобы похвастаться перед ним первой, столь блестяще одержанной победой.

Первыми, однако, пришли – уже в полной темноте – не киевские полки, а смоленские. И с ними – князь Владимир Рюрикович. Он сообщил, что всё войско благополучно снялось и движется сюда – и конные, которых надо ждать завтра утром, и пешие. На Днепре оставлен небольшой отряд, охранять ладьи. Узнав о победе, князь Владимир искренне обрадовался и позавидовал вслух.

Воодушевлённый, он захотел завтра же двигаться дальше, соединив своё войско с войском Мстислава Мстиславича. И был сильно разочарован, когда узнал, что придётся дожидаться подхода остальных.

Удалой хоть и горд был победой над доселе неизвестным противником, но, увидев, как сражался захваченный врасплох монгольский отряд, не спешил заблуждаться относительно общей слабости вражеского войска. С малым количеством воинов заходить далеко в степь было опасно.

Через два дня, когда к разбитому и разграбленному монгольскому становищу стянулись достаточные, на его взгляд, силы, он позволил войску двигаться дальше. И сам, со своим полком, пошёл впереди.

Глава 14

На десятый день похода конь Ивана, перепрыгивая через канавку, оступился и сильно поранил левую переднюю ногу. Иван надеялся, что животное просто зашиблось, а рану можно затереть землёй с жёваным подорожником – и конь снова будет в порядке. Перетянул ногу повыше копыта шнурком, чтобы остановить кровь, нажевал листьев, перемешал с землёй, как учили, затёр. Не тут-то было. Рана начала гнить, да так, что вокруг копыта выступали капельки жёлтого, смешанного с сукровицей, гноя.

Тогда Иван просто обмыл рану в придорожной луже, набрал трав всяких, что посоветовали ему соратники и толстой повязкой обмотал коню больную ногу. Целый день после этого не садился в седло, а шёл рядом с конём, держа его в поводу. Бедная скотина, которой до этого не приходилось проделывать столь долгих путешествий, всё норовила остановиться и поглядывала на хозяина полным тоски глазом, жалостно фыркая.

Сотник Ярун, пожилой опытный воин из княжеской дружины, поздно заметил, что с конём Ивана неладно. Подъехал, спешился. Бегло осмотрел конскую ногу, нахмурился, повернул сердитое лицо к Ивану:

   – Ну что, воин? Загубил коня?

   – Так я что? – оправдывался Иван. – Я лечил, как подсказали... Подорожника ему туда...

   – Самому бы тебе так! Ещё конь есть? – продолжал сердиться Ярун.

   – Нету. Одного взял.

   – Его бы сразу отпустить, он бы своей травки пожевал – глядишь, и прошло бы. Почему сразу мне не доложил?

Иван пожал плечами. Докладывать такому человеку, как Ярун, о пораненной конской ноге?.. В своей же сотне, состоящей из подобных Ивану киевских мастеровых людей, никто его не надоумил.

Ярун отвёл Ивана Вместе с конём на обочину, разбинтовал ногу, поковырялся в гноящейся ране пальцем. Неожиданно ухватил там что-то, сунул Ивану прямо под нос:

   – Видал?

На ладони сотника судорожно извивался, ища, куда бы спрятаться, маленький белый червячок.

   – И копыто сбилось. Ты когда-нибудь ноготь себе сбивал, охломон ты этакий?

   – Приходилось.

   – Ну вот, и коню так же больно. Эх, вы, гончары да плотники! Коня пуще себя беречь надо. Конь в бою – первый тебе товарищ. А куда с ним, таким, теперь? Он завтра на эту ногу и наступить не сможет!

Ярун ещё долго ругался, поглядывая на Ивана, стоявшего с убитым видом. Тому и вправду было обидно, да ещё и тоска по дому нахлынула.

Что-то война, о которой так долго думалось, вышла совсем другой. Не война, а бесконечная дорога к ней, длинные переходы, уже и со знакомыми говорить не хочется, даже от скуки – обо всём уже переговорили. А теперь и без коня остался. Может, зря всё это затеяли князья? Ей-богу, как хорошо было бы: прискакали бы от князя Мстислава Романовича вестовые, оповестили бы – мол, всё отменяется, поворачивай назад, ребята! Бросил бы и коня, и всё, что в обозе оставил, побежал бы пешком до самого Киева, до своей слободы. Что-то сейчас Аринушка поделывает? Сыночки? Каковы в кузне дела? А только никто не прискачет, не отменит войны, до которой ещё, может, месяц добираться.

В это самое время как раз и прокатилось по войску, растянувшемуся вдоль дороги:

   – Привал! Привал! К Варяжскому острову подходим! Останавливайся, разбирайся по своим!

Вслед за этими криками проскакал княжеский вестовой – туда, в конец войска, подгонять отставших.

Привал так привал. Ярун сразу же забыл и про Ивана, и про коня, убежал вперёд к своей дружине.

Там, впереди, наверное, давно разбили стан те, кто всех обогнал в походе. Уже можно было и отсюда учуять запахи и звуки войскового стана – дымки от костров, смешанные с запахами ухи и каши, отдалённые голоса, стук топоров по дереву. Скорее бы дойти, остановиться, упасть в траву и заснуть, чтобы хоть ненадолго отвлечься от тяжёлых мыслей. Да не дадут. Если привал надолго, то найдётся работа. И воду носить, и дрова. А ночью в дозор пошлют, как провинившегося.

Иван повёл коня, неловко подпрыгивавшего на трёх ногах. Впереди можно было видеть, что лес расступается, открывая широкий луговой простор, уже белевший походными палатками, пестревший многолюдьем и пускавший в небо дымки. Сотня Ивана давно ушла, вот теперь задача: ищи её.

До общего стана он вскоре добрался. Конь, ведомый им за поводья, иногда нечаянно задевал больным копытом о кочку и тогда болезненно всхрапывал. Искать своих пришлось, пробираясь мимо чужих людей, и Иван всякого наслушался – от сочувственных слов, вызывавших комок в горле, до явных насмешек, отдававшихся в груди приливами злобы то ли на шутника, то ли на самого себя. Он блуждал меж расположениями полков, не догадываясь поискать взглядом киевские знамёна и двигаться в их сторону.

Наконец его окликнули. Иван обернулся. К нему шёл знакомый из его сотни, Петрилой звали.

   – Пошли скорей! Там тебя человек дожидается, от самого будто князя!

Действительно, его ждали. Человек точно был от князя, а иначе откуда бы ему взять такую в лице надменность и раздражённый голос: у него-де и поважнее дела есть, а он тут принуждён заниматься пустяками.

   – Ага, – кивнул человек, увидев Ивана, ведущего трёхногого коня. – Вот ты-то мне и нужен. Давай одра своего. Сотник Ярун приказал. А себе возьмёшь вон того – рыжего с белым пятном. Понял?

Иван увидел у наспех сколоченной коновязи нескладного рыжего конька с белым боком. Не забыл, значит, про него Ярун. Ну что же, обменяемся. Он начал быстро снимать упряжь и седло со своего коня.

   – А как тебя потом найти, земляк? – спросил он гордого человека. – Ты сам-то кто будешь?

   – Я-то кто буду? – передразнил Ивана человек, словно не знать, кто он такой, было последним делом. – Я буду помощник княжеского конюха. Понял?

   – Понял.

   – А одра твоего лечить приказано. В войске ещё больные кони есть, вот его с ними и оставим. На обратном пути заберёшь. Смотри только – с этим конём не дури! Я его потом лично осмотрю!

И увёл трёхногого, ни разу даже не оглянувшись. Весьма гордый и важный человек.

Первым делом, пока не впрягли в работу, Иван сходил познакомиться с новым боевым товарищем, как выразился сотник Ярун. Вроде ничего был конёк, но уж больно равнодушный какой-то, на Ивана едва посмотрел и снова отвернулся, словно ушёл в свои мысли. Ну и ладно, зато не слишком горячий, с которым хлопот не оберёшься.

После этого, конечно, Иван ждал от начальства какого-нибудь поручения, но не дождался. Сам же напрашиваться не стал – недолгая воинская служба сумела быстро научить главным заповедям: от работы не бегай, но и не ищи её без особой надобности. Больше спи – быстрее время пройдёт да и телу больше пользы будет. И так далее.

Последней мудростью Иван не замедлил воспользоваться. Над котлами, повешенными на треногах, ещё только начинали колдовать кашевары, а значит, обед обещал быть не скоро. Он выбрал незанятое место в тени палатки на траве, подстелил кафтан, лёг, натянув рубаху на голову, и почти сразу заснул. Иван ждал, что ему тотчас же приснится родной дом с домочадцами, а то и ещё лучше – их последняя ночь с Ариной. Но вместо этого увидел снежную дорогу с лежащими кое-где конскими яблоками и себя, влекущегося на верёвке за треклятым немцем Готфридом – в рабство, а сзади белобрысый купец всё ещё подбирал с дороги серебряные ногаты, которыми за Ивана было заплачено.

Сон был такой пронзительности и остроты, что Иван сразу же пожелал проснуться, но едва он попытался это сделать, как грозный окрик Готфрида вновь заставил его предаться злым воспоминаниям. Мелькнули перед глазами картины жизни в невольничьем посёлке, только там вместо «фрау» была строгая и постаревшая Арина, а потом он уже, как бы со стороны, увидел себя, бегущего к русскому войску, чтобы предупредить своих, но ноги совсем не слушались и голоса не было. Иван кричал, но никто из русских даже не посмотрел в его сторону.

   – Эй, ты чего? – спросил всё тот же Петрила, тормоша Ивана за плечо. – Чего кричишь-то?

Иван приподнялся, слепо огляделся по сторонам. Несколько человек столпились вокруг него. Наверное, он и в самом деле кричал, вот только звук его голоса остался здесь, в яви, а в сон не проник. Чем там, любопытно бы знать, дело закончилось?

   – Так…, приснилось, – буркнул Иван.

Он ждал, что сейчас все разойдутся и можно будет ещё немного поспать, но товарищи не расходились.

   – Ты вот спишь, Иван Демьянкович, – сказал Петрила, – а к нам тут опять монголы наведывались.

Иван посидел немного, пытаясь понять смысл слов. Потом резко вскочил на ноги.

   – А я? Что ж не разбудили? – спросил он, припоминая, что нужно делать перед сражением.

   – Вот ты и проспал всё Царствие Небесное. Их уж всех отпустили восвояси.

Он рассказал Ивану о том, что монголов снова хотели перебить князья, нарушив закон. Но теперь вмешался будто бы сам князь Удалой и сказал: этих послов не трогать. На прощание монголы ясно дали понять, что битва будет.

Услышав об этом, Иван почувствовал, как живот его будто налился холодной водой. Теперь война была неизбежной! Зачем было убивать тех, первых послов? Монголы не простят такого. Стало быть, битва уже близко, может быть, уже сегодня. Петрил был такого же мнения. Да и все в их сотне тоже.

Однако ничего такого в этот день не произошло, хотя многие ждали. К вечеру, когда объявлен был отбой (Ивану повезло – не назначили в дозор), много обсуждали сложившееся положение. И главное – поведение самих монголов после того, как второе их посольство уехало. Почему не напали сразу? Ведь должны были находиться недалеко: кто же послов за сто вёрст посылает?

Решили так: либо их войско маленькое и напасть они не отважились, либо – и это казалось гораздо более худшим – заманивают в свои степи, чтобы там разом покончить со всеми. Поверить в это, впрочем, было нелегко: эвон сколько народищу против них собралось, мыслимое ли дело – побить нас? Поэтому сошлись на том, что поганые просто испугались и ушли к себе в преисподнюю или ещё откуда они там вышли.

Утром по всему стану разнеслась новость: пока все спали, князь Мстислав Удалой послал своего зятя на разведку. Возвращения Даниила Романовича ожидало всё войско. Потом узнали, что он вместе с другими князьями возвратился, но что там увидал, никому так и не стало известно. Кого-то видели, кто-то вдали проскакал – и всё. Вроде как была впереди безлюдная степь аж до самого моря.

Может, и верно, что ушли монголы, думал про себя Иван, ни с кем пока не решаясь поделиться своей догадкой. Примут ещё за труса, а этого не хотелось. Однако на следующий день стало твориться что-то непонятное.

С самого утра ещё спокойно было, а в полдень всех поставили в строй – торчать на солнце при полном вооружении. Продержав так часа два, распустили. Выяснилось, что полк старшего начальника над войском князя Мстислава Удалого с его зятем Даниилом Романовичем и несколькими молодыми князьями, прихватив с собой половцев, ещё в сумерках снялся и тихо ушёл вперёд – в степь, искать врага. В войске громко заговорили о том, что Удалому, верно, доложили о малом количестве монголов, и он, разумеется, решил всю славу этого похода забрать себе, самолично ударив на них и разбив. К вечеру пришёл от самого Мстислава Романовича приказ: готовиться к завтрашнему выступлению, укладываться нынче, чтобы с утра сразу и двигаться.

Собрали шатры, палатки, сложили всё ненужное для сражения в обозы. Иван так понял: не хочет князь Роман Мстиславич вечером сниматься с места и двигаться в темноте – ещё зайдёшь куда-нибудь не туда. Ну ладно, нам приказывают, а мы исполняем. Легли спать в этот день при оружии и в бронях – сотские проследили, чтоб так и было. Ночью Ивану не спалось, как и многим вокруг. И в доспехах было неудобно, и отоспались за два дня-то. Мысли разные беспрестанно крутились в голове, и вот какое дело: мысли не о доме, а военные.

Больше всего изматывала неизвестность. Отчего у нас всё так делается – словно вслепую? Ну, подняли князья Русь, ну, повели. А куда, спрашивается? Где тот враг? А кроме того, почему это так получается – начальник над войском, главный зачинщик всего похода, взял и оставил войско, один отправившись в степь, и даже не предупредил никого, никакой весточки, говорят, не оставил. По следу его теперь только и искать. А за ночь трава в степи поднимется, все следы скроет и не найдёшь.

И вообще разведка плохая. У монголов-то, наверное, это дело хорошо поставлено, раз ихние оба посольства к нам дорогу нашли. То есть они знают, где мы, а мы не знаем, где они. Это порядок?

Заметив, что рядом не спит и ворочается Петрила, Иван поделился с ним своими соображениями.

   – А ты про это не думай, – посоветовал Петрила. – У нас князья пускай думают, на то им власть дадена. Наше дело маленькое. Завтра прикажут идти – пойдём, а нет – так я ещё денёк здесь поваляюсь на травке.

   – Так воевать-то нам придётся или нет? – спросил Иван, надеясь, что более опытный Петрила сейчас ответит отрицательно, развеет все страхи, уже угнездившиеся в душе.

Но тот лишь пожал наплечниками, отчего один сполз на грудь – плохо был прикреплён. По всей видимости, ему было почти всё равно – будет война или прикажут поворачивать домой.

Посмотреть на убитых монголов и то не дали, снова думал Иван, глядя в тёмное ночное небо. А любопытно было бы. Наверное, устыдились князья своего поступка и постарались трупы закопать поскорее. По мне так – закопай, но сначала людям покажи. А то снова неизвестность получается. Зачем тогда ополчение собирали? Шли бы сами по себе, с одними дружинами. Вся слава бы вам и досталась.

Он и не заметил, как заснул, а проснулся под утро, когда его разбудил холод от железа. Посмотрев по сторонам, Иван увидел, что почти все поснимали свои доспехи и так спали, положив их рядом. Он быстренько отстегнул нагрудник, распустил тяжёлый пояс с ножнами, подрагивая от утреннего холодка, но только успел угреться под кафтаном, как вдали стража забила в железо и заиграл рожок. Это был общий приказ подниматься.

Быстро светлело – заря разгоралась.

Через час Иван уже сонно покачивался в седле, едучи рядом с товарищами по оружию, иногда смотря вперёд, где тихо колыхались слегка отяжелевшие от утренней влажной свежести княжеские хоругви. Мстислав Романович возглавлял войско.

Кругом была теперь одна степь, превшая под солнцем. Если бы не шум от проходящего войска, то и звуков никаких бы не слышалось тут, кроме пересвистывания сусликов.

Конь Ивану попался неважный, шёл неровно, вихляясь и подныривая. Видимо, худшего не нашлось в табуне у князя Мстислава Романовича. Вообще-то можно было Ивану напомнить о себе – не самому князю, конечно, а тому же младшему конюху: ведь это я, мол, изладил воинский доспех для юного княжича. Так что приведи мне коня доброго или позволь самому выбрать. Да только дело уж очень хлопотное. До князя сейчас и не допустят – он, говорят, пребывает в сердитом настроении, потому что разругался с Мстиславом Удалым, а теперь, когда приходится догонять Мстислава Мстиславича, чтобы тому не одному вся слава досталась – в особенности. Если напомнить сейчас про работу, что сделал для него Иван, то совсем может рассерчать князь.

Издалека только и удалось его увидеть. Странное дело: совсем не похож Мстислав Романович на витязя. Поди уж и не припомнит, когда меч в руки брал. И сидел бы себе в Киеве, следил бы за тиунами своими, ездил бы на охоту, пировал с гостями. Незачем было такое огромное войско поднимать и самому с ним тащиться. Пусть Удалой воюет, это его природное дело, он один бы и справился. Может, уж разбил монголов-то? А Мстислав Романович – то-то хорош будет, когда подоспеет как раз после драки! Совсем расстроится, тогда насчёт коня к нему и не суйся.

Своего собственного коня, который пасся сейчас где-то далеко позади, Ивану было жалко, ведь как им гордился перед соседями. И Аринушка его любила, всегда, бывало, отнесёт ему в стойло хлебца корочку, а то примется гребнем гриву расчёсывать. Вот пойдём обратно, найду сотника Яруна и потребую, чтобы Гнедка вернул, решил Иван и постарался успокоиться.

Он думал, что на душе тяжело из-за коня, но вдруг понял, что это не так.

Товарищи его, с кем он ехал рядом, тоже казались грустными, сидели в сёдлах молчаливо и каждый думал какую-то свою невесёлую думу. Иван решил спросить соседа, отчего тот едет и не радуется.

   – А чего зубы-то скалить? – буркнул сосед. – Не видишь – степь вся пустая. Это смерть тут прошла. Ишь, даже птиц не видать.

И точно. Вот что, оказывается, угнетало душу – полное отсутствие признаков жизни вокруг. Даже волку сейчас бы обрадовался – всё же живое существо. Но вплоть до самого окоёма[17]17
  Окоём (устар.) – пространство, которое можно окинуть взглядом, горизонт.


[Закрыть], сколько не гляди, расстилалось пустое ровное пространство, совершенно казавшееся безжизненным. Словно в мире никого больше не осталось, кроме идущего войска, может быть, нечаянно зашедшего в пределы адские, породившие, как говорят, этих монголов. Тут-то и должна смерть ходить, самое для неё подходящее место.

До самого вечера тоска мучила Ивана. Но он старался больше не приставать ни к кому с расспросами и держался так, чтобы никто не увидел его тоски. А вечером, когда нужно было подумывать о привале, вдруг от князя прискакал сотник Ярун, возбуждённый, как перед боем.

   – Стой! Разобраться по сотням! – крикнул он. – Вы – налево, за левым крылом встанете в два ряда. И смотреть в оба! Враг за холмами!

Диким глазом посмотрел на Ивана, словно старался вспомнить, где его видел. Потом ускакал дальше.

Ивану стало видно, что впереди войско уже растягивается на два крыла, готовясь, очевидно, к бою. Со своей сотней он бросился к левому крылу, как сотник велел. Тоски как не бывало. Вот сейчас всё и произойдёт.

Однако не успели даже как следует разобраться, выяснилось, что за холмом вовсе не враг, а свои. И опять никакого сражения не предвидится! Тут уже поработали ратники Мстислава Мстиславича да и половцы им помогли. Кроме того, сюда успели подойти и полк смоленского князя Владимира Рюриковича, и черниговцы с князем Михаилом. Ещё, кажется, кто-то подошёл. На останках разгромленного монгольского становища вовсю орудовали половцы. Далеко в стороне были свалены раздетые тела мёртвых врагов. И оттуда они как-то омерзительно белели, оставленные степным хищникам на растерзание, притягивали взгляд.

Иван подумал, что можно бы съездить посмотреть на монголов, какие они, но тут же решил, что не поедет. Тем более, что от князя пришло распоряжение устраиваться на ночлег. Князь Мстислав Романович, видно, решил не приближаться к стану Удалого, чтобы не уязвлять своей души видом торжествующих победителей. С холма можно было видеть и богатую добычу: множество скота, пасшегося неподалёку от места побоища. Вот только одно настораживало: мёртвых монгольских тел было много, несколько сотен, но не оставляла мысль – неужели это и есть вся вражеская сила? Неужели из-за такой малости приведено сюда русское войско со всех концов земли? Впрочем, главное было, что победили врага, и это означало, что победим и остальных, если такие найдутся.

Отыскали текущий неподалёку ручеёк, распрягли коней, повели на водопой. Сами напились так, что животы стали каменные. Огорчало то, что горячей каши сегодня отведать не придётся: в этой степи и прутика не отыщешь для костра. Можно, конечно, было попросить дровишек на монгольском становище, но сотские ещё раз настрого запретили туда ходить. Князь, мол, сказал, что из чужой добычи нам и щепочки малой не нужно. Да это невелика беда, хлебушка пожуём – и ладно. А завтрашний день покажет.

Освободившись от опостылевших доспехов, Иван перед сном сбегал к ручью и обмылся как мог. То же самое сделали многие из его сотни. Шёл разговор о том, что завтра снова двинемся. Искать основные монгольские силы. Кто знает – есть ли там вода?

Лёжа возле телеги, наполненной тяжёлым оружием, Иван смотрел в звёздное небо. И вдруг услышал тонкий протяжный вой, идущий издалека. К этому печальному голосу вскоре присоединились и другие. «Вот, – усмехнулся Иван про себя, – а ты жалел, что волков не видно. Теперь послушай ихнюю песню. Это, наверное, они мёртвых учуяли, а ближе подойти пока что опасаются», – подумал он перед тем, как заснуть.