Текст книги "Fly (СИ)"

Автор книги: Александр Шуваев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

– А чего тут особенно думать? Обидно, конечно, но лучшего выхода, похоже, просто нет…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ИСКУССТВО ВЯЗАТЬ УЗЛЫ

Gnot-ka nitja orta.

Искусство вязать узлы

XIX

– Я попробую угадать, Ваше Высокопревосходительство: наверное, мне предстоит куда– то лететь.

– Жаль, что я не азартен и что реакция у меня стала не та, а то бы о заклад побились бы на что– нибудь хорошее… Не угадал. Не полетишь ты, а поедешь на самолете. Между прочим – в Империю.

– ?!!

– Да, там ожидается к открытию авиакосмический международный салон, и ты будешь там в составе группы официальных лиц. Скажем, – секретарем– референтом представителя фирмы "Оржинталь".

– Как интересно! – Восхитился Дубтах. – Ну и кому же понадобился этот маскарад?

– Помнишь, я говорил тебе о некоторой церемонности своего поколения? Так вот, все сказанное в еще большей мере относится к имперцам. Они жутко привержены к соблюдению внешних приличий и могут занервничать, если им официально послать специалиста по воздушному террору. А вот ежели террориста, который, собственно, им и нужен, назвать референтом, так оно и ничего.

– Насколько я понимаю, "Утренний Ветер" поедет в качестве экспоната?

– А, уже окрестил во взрослое имя? Значит, "R– 55" потерялась именно в утренние часы?

– Непременно в утренние, Ваше Высокопревосходительство! В утренние часы и в жутко ветреную погоду. Наверное, именно ветром и унесло…

– Не иначе. А коняшка твоя да, – поедет в качестве экспоната, это ты правильно понял.

– А не существует ли опасности, господин департамент-директор, что Заинтересованные лица, глянув на перышки нашей ласточки, тут же догадаются обо всем? Как если бы к экспонату прилагался послужной список со всеми званиями? Как то: Отравитель Лагеря Террористов, Призовой Охотник На Должностных лиц, Ниспровергатель Опор…

– Ну-у, зачем ты так… Накопитель предполагается держать постоянно активированным, чтобы он поддерживал поверхность в режиме "зеркало", на двигатель – чехлы с заглушками, и всякие прочие штуки в том же роде. Так что не волнуйся ты так.

– Таким образом, использовать меня предполагается все-таки по прямому назначению. А для чего, ежели не секрет?

– Секрет. Причем настолько серьезный, что решено ввести тебя в обстоятельства дела уже в Империи. Для обеспечения некоторого отрыва от родной почты. Твои требования в плане участия в планировании учтены. А вообще тебе предстоит много интересного, так что в данном случае я тебе даже немного завидую…

– Боязно как-то…

– И чего же ты боишься, о боязливый сын мой?

– Да Империя все– таки. Немотивированный ужас. Не знаю, с чем связано. Похоже – все эти легенды, связанные с Империей, истории, завязанные на Империи, войны, развязанные Империей и против Империи, как-то вошли в наследственность. Мы живем рядом с Империей, сжились с ней, как с неизбежностью смерти, и теперь простому нашему человеку съездить в Империю как… Ну, не знаю, все равно что царство мертвых. Навроде Ганхайре-Певца. Или это только мое ощущение.

– Ай-яй-яй… Никогда бы не смог заподозрить тебя в приверженности к мистическим настроениям. У нас объем торговли наибольший с кем? У нас наибольший поток туристов – куда? Да-да, не удивляйся, там ведь, помимо Роруга еще и Саров, теплые моря, и всякие такие штуки. И ничего. Так что иди, – Кускрайд разразился своим фирменным блеянием, – набирайся еще и загробного опыта…

– Спасибо, старший товарищ. Вы всегда та-ак заботитесь о развитии своих сотрудников. Пойду собирать вещички. Надеюсь, что заниматься выгрузкой образцов славной фирмы "Оржинталь" вы меня не заставите? Или все-таки да? В плане безупречной маскировки?

– Посмотрим на твое поведение. Иди, надоел…

Угодив на борт самолета в качестве пассажира, Дубтах, с безупречно выполненными документами на имя некоего Фьяна Дьен-Дьеннаха в кармане, веселился от души. Заговаривал со стюардессой, каковая была все– таки положена и здесь, на десятиместном самолете, положенном по штату высокопоставленным служащим компании. Выпил коньячку и притворился охмелевшим столь успешно, что вызвал даже строгий, начальственный взгляд своего нынешнего патрона, – судя по всему, – чисто– рефлекторный, поскольку начальник его никаким начальником ему не был, и отлично знал об этом интересном обстоятельстве. Впрочем, он тут же опомнился:

– Слушай, переводчик– референт, – спросил он голосом, исполненным безнадежности, – ты переводить– то умеешь?

– Обижаете, господин Леоннах. Половина литературы по специальности, – либо на врхе, либо на мовяне. И динь-толку знаю. Так что переведу.

– Надо же… Я уверен был, что чистой воды балласт подкинули, а они вон какие, оказывается, порядочные…

– Ну вот, – унылым голосом проговорил Дубтах, скопировав давешнюю безнадежность в голосе собеседника настолько точно, что окружающие заржали, – и тут начинается та же самая история. И тут меня обзывают Подкидышем, и тут считают лишним. И никто– то Фьяни не любит, и никто– то его не жалеет… Вот пойду, вот выкинусь в грузовой люк, – тогда поплачете. Тогда вы пожалеете, что не ценили скромного Фьяни. Который никому никогда ничего плохого не делал…

Теперь хохотали уже все, все двенадцать, пребывавших в просторном салоне, даже самые безнадежные читатели газет и игроки на компьютере. Почему– то в компании "Оржинталь" считалось хорошим тоном играть непременно в джаббуб, будь то вживую или на компьютере. Другие картежные игры считались просто не заслуживающими внимания. Потом, спустя не такое уж большое время, знакомое ощущение где-то в нижней части живота показало ему, что сверхзвуковой "Аэролит – 900", игрушка изящная, но при этом до невозможности респектабельная, пошел на посадку.

Их ждали, но расстановка сил на поле показывала, что у встречающих имеют– ся определенные сомнения: на первом плане с напряженно– бодрым лицом стоял, – видно же! – очень солидный человек, но в рубашке с короткими рукавами, в которой чувствовал себя явственно не в своей тарелке. Он стоял несколько впереди своего "Грбытич – 1212", модели чертовски престижной, чертовски дорогой, но денег своих вполне– вполне стоящей. За рулем был виден шофер, очевидно – также мучимый неясной тоской. Чуть позади и левее виднелось то, что положено, – представитель столичного консульства Конфедерации, Дубтах узнал его по фотографии, и даже у него морда была, черт побери, напряженной. Леоннах, похоже, разобрался в обстановке сразу же и с полувзгляда: он расплылся в улыбке и направился прямиком к солидному господину, по пути заготавливая сердечные объятия:

– Ярема, старина, какого черта ты здесь делаешь? Господи… По-моему первый раз в жизни вижу тебя без мундира, – Дубтах заметил, что на физиономиях буквально всех встречающих обозначилось явственное облегчение, природу коего, очевидно, непосвященным было просто– напросто не дано понять, – и хорошо еще, что я не пил в полете, а то непременно подумал бы, что привиделось…

– Коннал, у нас там решили, – он сделал неопределенный жест куда-то в сторону и несколько вверх, – что обстановка должна быть, по возможности, непринужденной. Чего, в самом деле? Лето, выставка, дружественные отношения…

– Очередной раз. И ты, значит, именно в связи с указанием о непринужденности выглядишь так, будто на тебя напялили корсет? А вдруг – да чего-нибудь не то сделали, и мы на тебя морозу напустим? О Империя! Ты, как всегда, непостижима… Да пошли, пошли, похвастаешься, чем решил сопло от заряженной струи защищать, каким образом впихнул реактор на бомбардировщик, и прочие занимательные мелочи… Да, между прочим, – этот молодой человек – со мной, потому как у вас мало кто на паалти, ты – просто редкое исключение. И, что интересно, – сам не осознаешь своей уникальности, а оттого являешься дважды уникальным…

– Стоп-стоп… Начинается динамическое умножение сущностей, то, что называется Галерея Встречных Зеркал. А о делах я с тобой сейчас говорить не буду, потому что не хочу, про сопла-мопла ты без меня узнаешь от своих шпионов с тем же успехом, а сам в следующий раз неизвестно, когда явишься. Так что, – он подпихнул сухощавого Коннала Леоннаха в машину, – от имени и по поручению, а также по велению собственного коварного сердца… А также – чтобы тебе жизнь не казалась малиной… В дополнение к ряду шпионских причин… Ты будешь моим личным гостем. А с Канцлером на эту тему я уже поругался… А Отделу Безопасности департамента приказано стрелять во всех, кто попытается подслушивать, будь они хоть из Управы Стражи Тайной… Особенно – если из Управы… А молодого человека своего – отпусти, у них, у всего стада – культурная программа, потому что экспозиция уже готова, а торжественное открытие только послезавтра. Так что успеем по– стариковски надраться прямо сего дни, и похмелиться поутру, и у меня по парку погулять…

– Ах да! – Ядовито восхитился Леоннах. – Я же совсем позабыл, что ты у нас титулованная особа! Аристократ недорезанный!

– Да, – самодовольно ответил Ярема Протоп, – у тебя еще будет случай убедиться, что это на самом деле вовсе не так плохо, как вам дудели, позавидовать…

Нет, разумеется – никаких автомобилей, никаких автобусов. Комплекс столичного аэропорта Љ4 "Сичев Враг" соединялся с вокзалом специальной веткой подземки. Чудовищная чистота, дорогая простота, массивность, прочность. Стиль страны, которая способна ждать тысячу лет, оставшись сама собой. Чистота такая, которая, разумеется, не может быть обеспечена работой за плату, а – единственно лишь святой уверенностью в неизбежности жестокой расплаты за любую ошибку. Вбитой в память поколений – уверенностью. Основанной на неукоснительной многовековой практике – уверенностью. Такой, которая делает совершенно невозможной любую, даже наималейшую небрежность. Двадцать минут свистящего полета в темных тоннелях и мимо залитых светом станций – и станция "Пулуденный Сукрут".

А, однако же, чем бы ни руководствовались устроители всей этой системы, – да нет – Системы! – были они недурными психологами. Уже сразу, просто– напросто с вокзала Империя начинала расставлять точки над "i" перед всеми прибывшими: чудовищный массив Линии, идеально– прямой, неукоснительно рассекающий ландшафт, насколько хватает силы для прямого взгляда у глаз, равномерно пронизанная арочными проходами, подпертыми многорядными подрессоренными колоннами из полупрозрачного материала, пугающе– безукоризненная – подавляла. А вот и пастух, положенный официальному стаду, плакатного облика молодой человек с наклеенной улыбкой, и при нем, – уж это уж разумеется, не иначе! – два лба в серых мундирах, в прогнутых фуражках, и с мордами вроде сейфов. Глядя на фуражки, на мундиры, на морды, Дубтах почувствовал, как у него шерсть встает на загривке и понял, – это уже его, Дубтахова наследственная память. Даже устыдил себя в предубежденности, – может – оно и ничего, может – даже вполне– вполне приличные люди. Нельзя сказать, чтобы это так уж помогло.

А гид-пастух-надсмотрщик межь тем уже завел свою ленту, раз и навсегда вмонтированную в его организм:

– Дорогие гости страны и нашего прекрасного города! Прибытие сверхскоростного МКД-поезда "Маршрут +3" состоится ровно через пять минут. По прибытии его мы дружно покинем помещение станции "Пулуденный Сукрут" и перейдем в головной вагон поезда, специально зарезервированный для вашей делегации. Линия Љ3, одна из четырех, имеющихся в государстве и одна из двух, имеющих широтное направление, закончена постройкой четыре года назад в рамках государственной программы развития транспортной сети "Торнишлях". Движение поезда осуществляется по принципу обычного линейного электродвигателя с той единственной разницей, что в ходе движения между несущей поверхностью корпуса и единственным рельсом возникает своего рода магнитная прослойка, обусловленная своеобразным квантовым эффектом, и поезд, таким образом, как бы "парит" над поверхностью дороги. Линии проекта вобрали наивысшие достижения…

Эвон как распелся… И ни разу не собьется, и акцента не слышно, но его безукоризненный паалти напоминает дистиллированную воду: так же лишен вкуса, цвета и запаха. Так же, как эта подземка. Так же, как этот полустаночек. Так же, как это тр-реклятая Линия. Меж тем прозвучало неизбежное:

– … безопасности покидать здание станции до остановки поезда строго воспрещается! О начале посадки вам будет сообщено отдельно, – ты еще учения устрой, зараза лакированная, я же вижу, как тебе хочется, – после чего прошу следовать за мной. Замыкать движение и посадку будут два храбрых ратника (Нет, ну до чего же, все– таки, мерзкие рожи! Ей– богу – у нас такие не скоро встретишь!) Обозной Стражи, несущие ответственность за вашу безопасность. Не нужно их подводить.

Впрочем, когда за тройными, небьющимися, звуконепроницаемыми окнами станции бесшумной багровой тенью возник поезд, он не мог не признать: это все-таки страшно. Тут все-таки нужны все эти меры безопасности. Особливо со всеми этими бестолковыми иностранцами.

Потому что в нем было что-то не вполне машинное. Пусть он замер в совершенной, полной, бесшумной неподвижности, – было в нем нечто трепетно-чуткое, некая напряженная готовность, роднящая темно– красную, почти багровую тушу поезда с живым существом. Казалось, что застыв на одном месте, машина едва заметно дрожит от неизбывной готовности сорваться с места. Его даже малость завело, ему вообще было свойственно – заводиться от соприкосновения с к– классными машинами, будь то самолеты, катера или автомобили. Или вот этот вот поезд. Другие люди сходным образом заводятся от музыки, танцев или хорошей компании. Расстраивало только то, что на этот раз подержаться за руль, похоже, не удастся. Увы. Ускорение даже не сразу осозналось, как и сам момент начала движения, оно нарастало со страшной, звериной плавностью, мягко-мягко прижимая пассажиров к глубоким, мягким, монументальным креслам, выдержанным все в том же изо всех сил навязываемом стиле. И можно было поклясться, что даже обивка кресел, не говоря уж об окнах и стенах, не поддается ни огню, ни ножу, и добро еще, если не отбрасывает выпущенную в нее пистолетную пулю. Потому что тому, кто все это затеял, безразлично, сколько все это будет стоить, во что обойдется эта визитная карточка Империи. Разогнавшись, "Маршрут +3" мчался, как чудовищная стрела, как истинное проявление поступательного движения в очищенном, дистиллированном виде, только мелькали по сторонам, далеко внизу детали пейзажа, которые даже и разобрать– то было трудно, и – ни шума, ни стука, никаких покачиваний, даже свист рассекаемого воздуха, плотного, приземного воздуха поглощался стенами. Через десять минут вдоль Линии замелькали разноцветные, безглазые строения, напоминавшие чудовищные детали детского строительного конструктора, а на отдалении, отделенные от этой каймы складов, пакгаузов, технических служб широкой полосой зелени, поплыли приземистые заводские корпуса и резкие вертикали многоэтажек "спальных" районов. Основание многоэтажек было окружено особенно густой зеленью, целым облаком серебристо– зеленой листвы. "Ксаверия Северная"– машинально отметил Дубтах прежде, чем его скрутил очередной приступ немотивированной и неуправляемой неприязни ко всей этой чудовищной машинище, везущей его по Линии, болтающей в служебном кресле неподалеку и проплывающей по сторонам. Замедляться поезд начал гораздо раньше и проделывал это медленнее, нежели разгон, впереди и по сторонам, похожие на лист серой броневой стали, показались воды Раздла, – пролива, отделяющего континентальную часть столицы от Кромного Села, собственно острова Роруг, давшего название всему городу. А от взгляда по сторонам захватывало дух, потому что высоченная дуга моста, по которой летел поезд, казалась легкомысленно-тонкой по сравнению с его высотой, а внизу уже морщилась неподвижными, как это всегда бывает при быстром движении, волнами воды пролива, это стальное дно почти двухсотметровой пропасти. И по сторонам, – параллельно Линейному Мосту или по чуть сходящимся направлениям, – бежало над стальными водами не то пять, не то шесть опертых на башни и подвешенных к их навершиям стальных струн, еще пять мостов. Больше всего его поразила мысль от том, что среди этих чудес техники есть ведь и такие мосты, постройка которых завершена в прошлом веке, больше ста лет назад, когда не то что Конфедерации, даже Четырехстороннего Соглашения еще не было! К этому моменту скорость поезда уменьшилась почти втрое, и уже надвигался на пребывающих комплекс Острова, мозга и средоточия Империи. Отвлекшись от своих мыслей, он прислушался к словам пастыря, который, похоже, так и не замолкал ни на единую минуту, продолжая изливать потоки казенных слов непрерывно и не сбиваясь, словно лазерный проигрыватель на кристаллическом накопителе. Похоже, это был специально зачатый, выращенный, отобранный и воспитанный экземпляр, потому что у нормального человека пересохло бы, по крайней мере, горло, он охрип бы и теперь дребезжал, как треснутый колоколец из папиной коллекции. А этому хоть бы что:

– Кромное Село, расположенное на острове Роруг, наидревнейшем святом месте наших предков, содержит комплекс правительственных зданий, ансамбль зданий Парламентской Ассамблеи, здания Имперского Банка, Резервного Банка с Казначейством, транспортные и технические службы, размещенные, в основном, под поверхностью почвы, и, наконец, комплекс "Пулушный Огнь", – или "Северное Пламя", основную резиденцию Его Императорского Величества. На территории Кромного Села действуют некоторые особые правила, в том числе полностью запрещено использование ДВС, и, таким образом, практически – исключен личный транспорт. Служащие и гости передвигаются по Селу в хорошо развитом общественном транспорте, движущемся за счет энергии сверхмаховиков, а высшие должностные лица, охрана и технические службы пользуются электромобилями, выпускаемыми Императорскими Транспортными Мастерскими…

Ах да, конечно: "…чистейший воздух…" – и, разумеется: "…собрана самая богатая коллекция…" – да: "…крупнейшая в мире…"– и бла-бла-бла и ла-ла. И: "Как известно, город Роруг был, пожалуй, первой в мировой практике столицей, построенной целенаправленно и по единому плану. Архитектурное решение Коренного Роруга целиком и Кромного Села в частности принадлежит величайшему архитектору прошлого века Фролу Младованичу Петелу, а патроном стройки был сам Великий Князь Заграт, впоследствии Его Величество Император Заграт III. Его монумент вы можете увидеть…" Тьфу! Он обожал зрелища, но ненавидел экскурсии с профессиональной скороговоркой гидов. Кроме того – ему хочется есть. Только ведь накормят! Непременно накормят, еще до официальных кормилищ не преминут проявить какое– нибудь "традиционное мовянское гостеприимство" и несравненные достоинства кухни Дружной Семьи Народов…

XX

Он болтался без дела по обширным просторам Большого Зала Центра Управления Полетами, был просто– таки абсолютно никому не нужен и ощущал себя совершенно счастливым. Космодром Яруган, Третья База ВКС Его Императорского Величества. Тут было полным-полно людей, занятых делом, избранные гости из числа его недавних спутников по перелету, включая его официального начальника, непременные сотрудники тайных служб с выражением полнейшей растерянности на неприметных физиономиях и высокопоставленные чины из числа здешнего аэрокосмического начальства. И он. Но и не только. В зале там и сям виднелись небольшие группы офицеров, неторопливо ходивших по залу, куривших в углу и чесавших языки. А еще, время от времени, он ощущал на себе брошенный кем– нибудь из них взгляд, исполненный некоего недоброжелательного интереса. И, – нет, не обманете! – они не были ни из Управы, ни из военной разведки: ясноглазый, неторопливый народ, все, как один, средних лет. Только слепой с первого же взгляда не узнал бы в них пилотов или космонавтов. Причем не абы каких. Слишком молодых среди них, по крайней мере, не было. Дубтах чрезвычайно успешно ничего такого не замечал, и это явственно их злило. А, однако же, – до чего похожи в своих манерах вовсе, казалось бы, разные люди: точно так же глядели на него местные парни, когда, будучи студентом на летней практике, приходил, бывало, по вечерам на танцы. Смотрели с равнодушным видом, пристально, и явно нацеливаясь на то, чтобы набить ему рожу, предварительно придравшись. Просто потому что так положено. Это как же так возможно не набить морду какому-то городскому хлыщу? То есть совершенно никак невозможно… Другое дело, что получалось у них, – по разным причинам, – как правило, – плохо. В этой ситуации его интересовали, прежде всего, нюансы: а вот какую цель могут поставить перед собой эти ребята при том условии, что мордобой все– таки исключен категорически? То есть, они, может быть, и набили бы – а нельзя? Но уж если уж нельзя, то не будем обращать на них никакого внимания, уподобившись какому– нибудь мальчугану, гордо проходящему в сопровождении папаши мимо хулиганов, гоняющих его традиционно и систематически, а вот теперь могущих только облизываться издали. Отвлечься оказалось легче, чем он думал, потому что его острые глаза, наконец, обнаружили нечто, вполне способное занять его внимание: мигнув, зажегся один из Больших Панорамных Экранов, на котором с пугающей жизненностью возникло изображение Пенетрантной Системы, видимой со средней дистанции. На идеально– ровной, квадратной площадке, выгороженной в углу колоссального бетонного полотнища Нового Комплекса чин по чину, – толстенными красными колбасами, на самом деле – почти ничего не весящими, накинутыми на рогульки пластиковых стоек. Квадрат, по сути своей, представлял собой просто– напросто начало разгонного пути. Все, что можно было сделать до этого места для Пенетрантной Системы, уже было сделано, и, начиная с этого обведенного красным квадрата она все дальнейшее должна сама, хотя и по сю пору по Системе еще лазали по-муравьиному мелкие от расстояния и масштаба и неуклюжие от защитных костюмов фигурки людей. Копошились, подъедая последние штатные операции контроля, словно паразиты, покинувшие колоссальное тело хозяина и теперь торопливо хватающие какие-то мерзкие крохи съестного из числа первых попавшихся. Интересно, а по какой причине контролеры лазают по объекту в таких тяжелых доспехах? Интересно, а, однако же, не спросишь. Увы! База Системы была больше всего похожа на стратегический бомбардировщик, увеличенный раза в полтора-два и несколько более простых и грубых очертаний, с безглазым и серым корпусом. На взгляд, – База была несколько побольше и «Мисшифара», а кроме того – как– то шире, разлатее, чем трансатмосферник. На «спине» громадной машины сидел, как притаившийся на краю обрыва, прижавшийся к земле хищник, окрыленный контейнер с доразгонно-орбитальным комплексом, хитроумно принайтованный к своему носителю, и почему– то, откуда– то дымящий. И, хотя он свято уверен был, что двигатель доразгона просто-напросто не может быть просто химическим, и, по ориентировке, имел представление о достижениях Империи в области плазменных потоков высокой плотности, – а, однако же, все равно дымило! Паршивенькие, жидкие струйки желтого не то пара, не то дыма самого подозрительного вида вытягивались из каких-то невидимых щелей, и быстро таяли в теплом, неподвижном воздухе сегодняшнего дня. От невозможности немедленно, прямо сейчас разнюхать причины всех этих непонятностей, у него просто-таки кожа зудела. Но, разумеется, он был увлечен не настолько, чтобы не чуять взгляд, который был уперт в его спину, как твердый, холодный ствол автомата. Куда там! Это ж надо быть совершенно бесчувственным, черствым пнем в грубой коре, чтоб не почувствовать такой взгляд. Мало быть для этого черствым и бесчувственным пнем, надо еще, к тому же, наблюдать, скажем, за скачками, когда твой номер, доселе шедший первым, вот – вот обойдут. Метров за двадцать до финиша. Вот таким вот грубым, бесчувственным, азартным пнем, наблюдающим за скачками, да к тому же еще ни в грош не ставящим свою жизнь надо быть, – это еще как минимум, – чтобы не чувствовать такого вот взгляда. Тут чувствовалось мастерство прирожденного стрелка, получившего подходящее натуре воспитание: мышцы спины у него напряглись совершенно безотчетно, а по коже сверху вниз, спокойно, неторопливо отправились куда– то по своим делам немногочисленные, но зато крупные, отборные экземпляры мурашек. И стоял этот незнакомый ему Мастер Взгляда недалеко, не более, чем в пяти– шести метрах, по– тому что Дубтах расслышал каждое слово, когда один из позадистоящих сказал другому:

– Лет пять тому назад, – проговорили за его спиной в пол-голоса ясным, с чуть металлическим оттенком голосом, по– онутски, – я бы рассмеялся в лицо тому, кто сказал бы мне что тут, на стартовой Нового Комплекса, когда– нибудь будет наблюдать за стартом хоть какая– нибудь, изволите видеть, джуттская морда…

Тут Дубтаху стало интересно уже по-настоящему. Интереснее, чем зрелище обползаемой людьми и роботами Системы. Чуть выждав, он неторопливо развернулся и с достоинством наклонил голову:

– Собственной персоной и всецело готовая находиться в вашем полнейшем распоряжении (Во загнул! А здорово получилось…). Похоже, мне довелось встретиться с настоящим специалистом, господин э– э– э… полусотский ?

Согласно идиотской имперской системе, полусотник ВВС– ВКС командовал полусотней боевых машин с экипажами или чем-то, по меньшей мере, столь же серьезным, являясь, таким образом, по меньшей мере полковником, тогда как в мотострелковых частях Сухопутных Войск сотник командовал сотней нижних чинов, будучи чем-то вроде командира роты в Конфедерации. Такой вот, говоря по– мовянски, – сукрут. За спиной его стояло четверо офицеров, но говорившего Дубтах узнал безошибочно, как железные опилки узнают магнит: это был невысокий, коренастый, какой-то малость перекошенный дядя с седыми висками, возрастом явно за пятьдесят и в полевом мундире. На голове дяди, разумеется, красовалась фуражка с этим их проклятым имперским прогибчиком посередине, но Дубтах готов был бы поклясться чем угодно, что под фуражкой у дядечки – аккуратная, розовая плешь, нажитая за многие тысячи часов, проведенных в последовательно сменявших друг друга шлемофонах и гермошлемах. Потому что слишком уж дубленая кожа была у полусотника, слишком пристальный взгляд редко мигающих, выцветших от времени, напряжения и ненависти глаз.

– Ты рубишь по-нашему, джутт? Шпион, наверное, раз так сразу повернулся? Впрочем, – все вы тут шпионы…

– Не могу не согласиться, что определенная доля истины в ваших словах, безусловно, есть. Но, в то же время, не могу не заметить, что классический, как в детективах, шпион как раз не повернулся бы. Ни в коем случае. Поворачиваются только такие вот любители. Поскольку могут быть твердо уверены, что им ничего за это не будет. Все вырождается, все становится поддельным в наше упадочное время. Увы… Но все-таки, господин полусотский, я сгораю от любопытства: каким образом, каким мистическим озарением вы узнали, что я отношусь именно к этому племени? Я, признаться, считал его, если можно так выразиться, образцово-средним народом нашей части света… Скажите, прошу вас…

– Это я могу. Ты назвал меня специалистом, и ты и прав. Я в очень короткий срок стал – специалистом. Ты себе не представляешь, – в какой. Пойдем выпьем, джутт. За выпивкой у меня лучше получится – рассказать. Это совсем недолго. Да не бойся ты, – он мимолетно улыбнулся и, надо отдать ему должное, зрелище оказалось достаточно устрашающим, – эта штука начнет разбег не раньше, чем через полчаса…

С этими словами он повернулся и пошел, коренастый, с зажатым торсом, с какой– то неуловимо– неуклюжей походкой. Полностью уверенный, что за ним следуют.

В очень приличном баре, действовавшем в укромном уголке столовой Базы, полусотник заказал себе две по сто чабрецовой настойки, и кивком головы пригласил Дубтаха последовать своему примеру. Дубтах после секундного колебания выполнил рекомендацию, с теми поправками, что настойки он взял – сто, а вместо заказанного полусотником пива купил все– таки бутербродов с курятиной. Полусотник проглотил первую порцию, и некоторое время молча тянул пиво. Наконец, он поставил на стол недопитую кружку и коротко ткнул по направлению гостя своим коротким, волосатым средним пальцем правой руки:

– Вот ты – кто такой? – Он замолчал, пристально глядя на Дубтаха из-под косматых бровей малость невменяемым взглядом бесцветных глаз и сильно сопя носом, так что колебались густые волосы, торчавшие из его широких ноздрей. – Вот начальник твой – гость и представитель по форме, и шпион по существу, это понятно и от этого никуда не денешься. А вот ты – кто такой?

– Я? – Дубтах оч-чень светски улыбнулся. – По форме, – как вы изволили выразиться, – я переводчик референт при своем шефе. Самое смешное, что я и действительно просто-напросто выполняю сейчас роль непонятно кого при своем шефе, которому не нужен переводчик, поскольку он достаточно владеет языками, и которому не нужен здесь никакой референт. Я даже не шпионю, поскольку помимо шефовых контактов ни с кем здесь не общаюсь… Кстати, зовут меня Фьян Дьен-Дьеннах, к вашим услугам…

– Врешь. – Полусотник отхлебнул пива и продолжил. – Врешь, что переводчик, врешь, что референт. Врешь, что при шефе. А так как ты врешь во всем этом, то ты, наверное, врешь даже, что какой-то там Фьян Дьен-как-там-тебя-дальше, да и черт с тобой. Не знаю, зачем тебе это нужно, но только ты врешь. И знаешь, почему мне это известно?

Дубтах, чувствуя некоторое смятение, тем не менее отрицательно покачал головой все с той же обаятельной улыбкой. Полусотник тем временем втянул в себя вторую порцию настойки и продолжил:

– Всего– навсего потому, что один раз уже видел точно такие же ясные, улыбчивые глазки. И знаешь, где? За стеклом кабины "Оума", метрах в восьми от себя, как тебя вот сейчас вижу. Во время небезызвестной заварухи, аккурат в тот момент, когда мой "Гржим-Окоем" вдруг совсем разучился летать и начал сыпаться с высоты две триста прямиком в залив Кьер-Табин. Чтоб он высох, проклятый… Такой же, понимаешь, спокойный любитель рассчитывать, который умудрялся держаться вне свалки и тут же набрасывался на любого, неосторожно подставившего хвост. Весь фюзеляж в крестиках.

– Господин полусотник! Что угодно – но это не я. Хотя бы потому что родился аккурат через два года после Донганского Инцидента. И это был не мой папа с его безнадежным астигматизмом.

– Это был твой родственник, джутт. Допускаю, что ты можешь этого и не знать. Видишь ли, – мозги в такие мгновения работают как-то по– особому. Я, например, с того раза научился безошибочно видеть твоих родственников. Я до сих пор довольно-таки порядочно летаю. Не хвастаясь скажу, что могу поучить кое– чему всех этих нынешних. Но ежели мы с тобой, референт, встретились бы на встречных курсах, с ручками управления в десницах, то, боюсь, мне, старику, опять пришлось бы сыпаться в какой– нибудь залив. Так что никакой ты не референт. Даже если сам думаешь, что референт. Только это вряд ли. Так что ты ври кому угодно, но только не мне. Потому что не выйдет.