Текст книги "Fly (СИ)"

Автор книги: Александр Шуваев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

– Не, не, – сам останусь. И правда – глупость, сам вижу… Только как же Ансельм-то с вами будет, с чертями этакими? Он-то – тоже никакой не коммандос чертов…

– Без него никак не можно, потому – збан граф хорошо места те знает со подходами… Только думает он, что средь нас будет, а того не провидит, что мы его у дела за своими за спинами пустим, и никак по-другому… Пойду я, а? А то и не вдогон будет и зазорно выкажется, будто от дела отстал…

– Беги-беги…

Заделанная под пятна громадная фигура могучего онута скоро растаяла в столь же пятнистой окружающей среде, а он, не ожидая для себя никакой особой беды там, где прошли ветераны Кошутки, Шешина, Тавларских лесов, Ирченского Побережья – и прочая, и прочая, и прочая, все-таки потянулся шажок за шажком вослед, пока не напоролся на труп низкорослого человека с волосами, повязанными каким– то лыком, но при неизбежном, как Судьба, "Гарц-Ипсофэре". Дубтах жадно схватил оружие, но обоймы там не оказалось: одна-единственная валялась тут же, неподалеку, раздавленная тяжелым протектированным сапогом какого-то предусмотрительного сукина сына. Человек с "Ипсофэром", очевидно, заметил что-то подозрительное, он был здешним уроженцем, что называется – плоть от плоти здешних мест, но, однако, даже и он – не успел выстрелить, не сумел – скрыться, не смог даже крикнуть, когда прямо перед ним окатистой глыбой возник какой-нибудь Ворон или Сохач. Его убили походя, в одно движение, бездумно, как втаптывают в землю муравья: увидал кто-то раскосую физиономию и без раздумий и удивления, рефлекторно – прикладом снизу-вверх под подбородок, чуть только не оторвав голову напрочь… И тут – что– то звонко, хрустко рвануло впереди, и тут же раздалась бестолковая, заполошная автоматная очередь, а потом хлестко, раз за разом ударило подряд несколько одиночных выстрелов. Очень похоже было на то, что кто-то наступил защитным сапогом на противопехотную мину и поднял совершенно излишний в сложившихся обстоятельствах шум. На миг затихнув, звуки боя возобновились в значительно усиленном варианте, помимо отдельных выстрелов, помимо десятков автоматных очередей одновременно, басовито и поспешно подали голос какие– то уже вполне солидные пулеметы, а в ответ сразу же раздался жуткий, неизреченно мерзкий звук, некая скребущая разом все нервы смесь отрыжки со змеиным шипением, – кто-то из гостей дал залп из новейшего импульсного огнемета. Пахнуло дымом, но, судя по звукам, огневой контакт пока что только ширился. Потом наступило, правда, некоторое затишье, и почти что сразу после этого из-за холма, стремительно вильнув вдоль ярко-белой промоины, вывернулась тройка маленьких бронированных "Дэнсов". И тут же, без задержки, раздались до боли знакомые звуки хорошего, старательного ракетного залпа. Дубтах ожидал обычного в подобных случаях стокатто взрывов, черно-багровых напалмовых грибов, смертоносной поступи "Солнечной Стены" в конце концов, – но ничего такого не последовало. Правду говоря, – это не утешало. Совсем. Тем более подозрительно было, что вертолеты, вывалив куда-то там свои нервущиеся ракеты, уходили восвояси с видимым самодовольством, и тогда Дубтах решил, что лучше всего будет находиться ка-ак можно дальше от этих мест. Выяснилось, что к моменту принятия этого своего решения он успел довольно далеко убрести от места посадки, и в какой– то момент увидел обе крылатые машины сверху: две изящных, как стрижи в полете, как бумажные журавли, вышедшие из рук великого мастера, птицы были буквально втиснуты в промоины так плотно, будто кто-то втиснул их руками, как вылетевшую дощечку – в плотно посаженный паркет. Увидев их сверху, умом и чутьем понимая настоятельную необходимость поскорее с этой возвышенности смотаться, он все-таки замер от неизреченной эстетики картины, так напоминавшей не гравюру уже, но – не менее знаменитую и не менее любимую Дубтахом шиссанскую классическую живопись, где тончайшие детали изображения казались возникшими вроде бы как сами собой, все из того же небрежного удара кисти. Душой овладевал восторг, ноги шагали сами собой и он все никак не мог понять, – как же это он раньше не видел потрясающего, ни с чем не сравнимого великолепия этих мест? Это ж надо до такой степени деградировать душой, чтобы вовсе потерять способность воспринимать прекрасное! Нет, это ж надо! Меж тем те самые ноги, которые шагали сами собой, проволокли его мимо и наискосок от опустевших, как шкурки поденок, машин и направили его на берег океана, к знаменитой бухте Акулья Пасть. И как только Дубтах начал спускаться к бухте, он сразу же заметил, что и тут имело место что-то такое: пышная растительность лежала кучами волос в говенной цирюльне, ветки листья и стволы – все вместе, а кое-где, совершенно лишенные драматичности, малозаметными, жалкими кучами тряпья лежали трупы. Кто– то сильно хитрый, познакомившись с Силуяновыми ребятами решил было уплыть в наглую, но наблюдатель, который совершенно независимо от нынешней акции сидел на во– он той горочке, тут же вызвал пару ближайших экранопланов, и теперь то, на чем пытались уплыть, превратилось в совершенно неопознаваемые лоскутья, чадно дымящие в воде и на берегу, а кто-то еще и нырнул, но экраноплану-то как раз совершенно до фонаря любая гидравлическая волна и поэтому они совершенно спокойно пошвыряли в мелкую воду бухты пожилые, но вполне еще исправные глубинные бомбы, и к трупам на травах прибавились столь же маложивописные растрепанные куклы на волнах, человеческие остатки, мусор из рваной человеческой плоти. А были еще и такие, кто пробовал бежать обратно, но хрупкая, сочная, пышная растительность тропиков – плохая защита от чудовищного ливня металла, извергаемого четырьмя "роллерами" и от пяти– шести десятков бризантных реактивных мин. А еще показалось Дубтаху мимолетно, что вода в бухте выглядит слишком красной для этого времени суток да и для этих широт, такой отблеск – в пору кровавому, тревожному, страшному закату на родимом Паалти по осеннему времени, когда пока еще ясно, а завтра по всему мирозданию наотмашь хлестнет ледяной ветер. Разумеется – никаких романтических покраснений от пролитой крови, для этого ее надо было бы пролить несколько больше, – а вот поди ж ты, – лежал на гладкой воде, как на чуть потускневшем листе металла, кровавый отблеск. И еще одна странность, – точно той же формы, точно так же оконтурированный отражением берега, только чуть более прозрачный отблеск висел, под небольшим углом к воде, в тихом, пропахшем дымом и людской кровью в воздухе, а над ним – еще один, еще более призрачный, и еще. Девять призрачных бликов считая с тем, что расплывался по воде, насчитал Дубтах а потом неожиданно для себя сел на какой-то шершавый белый камень, уставясь в воду, а она, повинуясь взгляду, становилась все более и более красной, темной и тяжелой, ровно бы и впрямь жидкая, тяжелая, красная кровь лениво плескалась в заливе Акулья Пасть. А потом Дубтах, окончательно потерявший желание хоть куда-то двигаться, со спокойным удивлением заметил внизу, в мелкой воде у самого берега и на берегу у моря какое-то деловитое, вполне целеустремленное движение, а чуть приглядевшись, – он уже без всякого удивления понял – похоронная команда. Две каких-то личности странного, но явно гражданского обличия сноровисто и с потрясающей легкостью подхватывали трупы и громоздили их в кучу, в целый вал подобранных и выловленных из воды недвижных тел. Один из них был обряжен в глухой темный плащ с капюшоном, напоминающий больше всего архаичный противочумный костюм, а второй, длинноволосый и тяжелоплечий, наоборот, был гол по пояс и наряжен в одни только куцые мешковатые штаны на матерчатых помочах. Зрение его обрело странную особенность: достаточно было приглядеться к чему– нибудь попристальнее, – и через некоторое время становились видны подробности. Любые подробности, и это уже странным образом вообще не удивляло, воспринималось как так и надо. Его заинтересовало еще, каким побытом они будут доставать те тела, что плавали поодаль от берега либо же утонули, – а ведь должны ж были быть и такие, – как тот, что был голым по пояс, словно бы для того, чтобы разрешить его сомнения с потрясающей ловкостью швырнул в воду залива неизвестно откуда возникшую сеть. Он забрасывал ее раз за разом в бесконечный, бескрайний залив и каждый раз вытаскивал ее полной трупов, и вал на берегу продолжал расти все выше, громоздясь горным хребтом трупов. Когда их стало уже чрезмерно много, тот, что был в капюшоне, клубом дыма, клоком темного тумана, меняющей форму тенью скользнул на другую сторону вала и начал рыть яму. Очевидно – он был мастером этого дела, потому что чуть ли ни в два счета прорыл целую пропасть, дна которой не было видно. Во – бездну. Бездну выкопал землекоп в капюшоне, яму сквозь все слои этого мира, куда-то на другую его сторону, и гребень вала, сложенного из мертвых тел, лениво загнулся, потихоньку начав валиться в яму, но напарник Клока Черного Тумана – по крайней мере не отставал от него. Это был коренастый, приземистый исполин с огромными, раскосыми, исполненными тупости глазами и неимоверно грубыми, тяжелыми, ровно бы колуном рублеными чертами равнодушного лица. Длинные, грубые волосы бурого цвета были стянуты по бокам головы в два пучка при помощи грязных, замызганных кусков бечевки, и такими же замызганными матерчатыми помочами, перекрещенными на необъятной спине, удерживались на нем Штаны. Он все закидывал и закидывал в Залив Крови свой невод и все наваливал и наваливал в осыпающуюся гору новые тела. Тысячи тел. Миллионы тел. Миллиарды трупов. Приглядевшись, Дубтах все с тем же спокойным любопытством увидел, что помимо трупов вполне привычного облика в последних партиях стали появляться тела людей каких-то неизвестных ему рас. Потом людские трупы иссякли, но поверх них продолжали громоздиться тела странных людей, не вполне людей, вовсе не людей. Каких-то жутких чудищ, при одном взгляде на которых впал бы в истерику даже составитель палеонтологического атласа. Неподвижные, только чуть вздрагивающие и потихоньку иссякающие куски черных теней, странно напоминающих своим составом мортуса в капюшоне. А потом в бесконечном, безграничном океане крови горным хребтом начала вздыматься Волна. Она поднималась с самого дна, гладкая и тяжелая, как вал расплавленной меди, закрывала небо, сравнялась с валом трупов – и превзошла его, ударила в него со страшной, ни с чем не сравнимой, неодолимой силой. И – опрокинула, снесла его в бездну, вырытую тенью в клобуке, смыла все тела и хлынула вместе с ним. Одолев плотину, волна естественно подхватила и Дубтаха, понесла и его – в черную, кружащуюся водоворотом бездну плотной, как плоть Черных Звезд, тьмы. Он, раскинув руки и ноги крестом, медленно кружась валился во тьму и – понимал, что падение его продлится вечно, и – очень мало волновался и по этому малосущественному поводу. Волна несла его достаточно деликатно, движение чувствовалось все меньше и меньше, пока не показалось ему, что тело его, лишенное веса, массы и пространственной протяженности, зависло неподвижно в безмирье, где нет даже и времени.

XXVI

– Господин Дьен-Дьеннах, вы меня слышите? Если тр-рум пум-па-па тр-рум, то постарайтесь чигнагладительно открыть пр-румм глаза…

Великолепно понимая, что значит "чигнагладительно" и не испытывая по этому поводу ни малейших сомнений, Дубтах с трудом, словно разучившись, приподнял веки. Он лежал на обычной койке, покрытой чуть волнующейся морской гладью с редкими клочками белой пены. Рядом с койкой стоял на задних лапах средних размеров медведь– блондин, к тому же густо облепленный снегом.

– … и постарайтесь их не закрывать тарира-тарура хотя бы кошенное время. Так вам будет легче обрести орриовальную хр-ряп – ххр-руп ориентировку и очеседация к норме ч-чам – куммум восприятия пройдет гораздо быстрее.

Каждое слово светловолосого, голубоглазого медведя было полно колоссального, таинственного смысла и влекло за собой целую бездну ассоциаций. Именно поэтому, наверное, каждое слово, пока оно длилось – казалось совершенно бесконечным, безграничным и неисчерпаемым, а когда заканчивалось – казалось до жалости, до жалкости, – у него даже слезы мимоходом полились, – коротким, и расставание с каждым них казалось безвозвратной потерей. О Тот, Кто Над Небом, – возвышенно, просветленно, боговдохновенно мыслилось ему, – как же это я раньше– то не видел всех этих величайших и разнообразнейших смыслов, коих полны величайшие слова изрекаемые этим лучшим из зверей?! Потому что он по– настоящему красив со своей желтовато-белой шевелюрой, синими глазами в обрамлении густых, пушистых ресниц. Со своим высоким, выпуклым лбом. Его не портят острые, но изящные и белые зубы, между которых молнией мелькал ярко– красный язык. Ему даже белый крахмальный халат к лицу. И сапоги (даром что они скрывают иссиня-черные, красиво изогнутые когти) начищены до образцового блеска. Но он продолжает свои таинственные речи.

– Тут оно, конечно, нестыковочка вышла, не учли, что у одного человека противогаза не окажется… Кто ж знал что ффь-ю-у ветер аккурат в эту сторону повернет? Только вы не волнуйтесь, это средство никаких необратимых последствий не оставляет, и вообще действие его с-скро-о пройдет… Многократно испытано на животных, равно как и на добровольцах из числа военнослужащих и заключенных…

Тут Дубтаха искренне заинтересовал глубокий вопрос относительно незаслуженно-узкого набора животных, на которых проводятся такого рода испытания: как бы, к примеру, отреагировала на какой-то препарат, о котором так интересно рассказывает стоящий у койки, – серая жаба? Или, что гораздо интереснее, – лесная гадюка с пестреньким таким зигзагом повдоль хребта? Или, еще того лучше, – у него даже дух захватило от невероятной, на грани Откровения, глубины этой идеи, – почему бы не опробовать тот замечательный препарат на бесприютных душах?

– … разве что голова может поболеть час-другой, да еще у некоторых развивается, порой, депрессия, которая может длиться до полусуток… – Ах, вон оно, значит, как? Знаем мы эти "немного поболит", да: "легкая депрессия", наизусть выучили! Без противогаза бросили, суки, под газ, а теперь, понятно, подлизываются! Ну он им даст "препарат", это будет такой препарат, что мало им не покажется! – Так что я, со своей стороны, могу порекомендовать в превентивных целях одно легкое успокаивающее.

– Знаете, что, господин флот-лекарь?– Осатанелой коброй почтенного возраста прошипел Дубтах, наводя злобный взгляд на белобрысого сопляка в белом халате. Даже врача настоящего у них для него не нашлось, пр– рактикантишку поганого сунули! – Если вы только двинетесь, только один шаг в мою сторону сделаете со своими шприцами, с таблетками со своими г– гадскими, я вас обвиню в покушении на убийство!

– Н– ну, как знаете, – неуверенно, но с некоторой все– таки обидой сказал худосочный лекаришка в мятом белом халате, – мое дело – предупредить, предложить, проследить – но уж никак не насиловать!

Друг-приятель возник рядом с койкой пораженного прямо с утра. Приволок манго, мустангатов, пулоссанов и еще каких-то покрытых красной шерстью.

– Любимых твоих дурианов, – легко, светски улыбаясь, нагло проговорил он, – увы, – не принес. Специальным приказом по контингенту категорически запрещено проносить на борт всех боевых и вспомогательных судов.

Потому что был, был у них эпизодец с этим колючим фруктом: крупный специалист и любитель специально, по всем правилам выбрав, приволок им совершенно роскошный экземпляр побольше человеческой головы и с запахом на две мегатонны. Дубтаха начинало тошнить от одного только воспоминания о этом выдающемся фрукте. Но он, сдержав порыв ярости, только меланхолически кивнул:

– Спасибо. За то, что принес – спасибо, и за то, чего не принес – так втрое… Объясняйся, отравитель.

– И ничего не отравитель! Не было этого! Нормальный анестетик, кето-птерол-амин, чуть было в клиническую практику не пошел… В "Договоре" что сказано? "Химические вещества, вызывающие опасное для жизни стойкое поражение органов и систем организма человека и домашних животных. Представляющие опасность для жизни в момент применения вообще или же при специфических условиях применения, перечисленных в параграфе пятидесятом "Приложения" к настоящему Договору. Оставляющие необратимые изменения в функционировании органов и систем организма человека, необратимое обезображивание внешнего облика или стойкие изменения психики. Вызывающие массовую аллергизацию и сенсибилизацию среди воинских контингентов и мирного населения. Обладающие выраженным мутагенным и тератогенным эффектом. Уничтожающие растительный покров или посевы, либо же делающие растения несъедобными а также опасными при их употреблении в пищу…" Читать дальше, или ты поверишь мне на слово, что кристаллический кето-птероламин не подходит буквально ни под один пункт из перечисленных. Высокодисперсный аэрозоль, особенность действия состоит в исключительной его постепенности, благодаря чему анестезируемые не замечают возникновения первых симптомов действия препарата… Вот ты, ты сам, найденный крепко сидящим на камешке у бережка в совершенно остекляневшем состоянии, – ты заметил хоть что– нибудь неладное в те поры, когда препарат "Сомнидил" уже вовсю бушевал в твоем мозгу? Вот то-то… Вместо дальнейшей бойни и дальнейших потерь мы вызвали "вертушки" и полчаса спустя побрали супостатов живыми, непокалеченными и при этом со всей гуманностью… Упаковали в целлофан, перевязали ленточками, и препроводили в надлежащее место. Ну, если тебя не убеждают доводы рассудка, прикинь хотя бы, что бы там устроили, дорвавшись, Силуяновы добры молодцы…

– Так. Главаря, если я вас правильно понял, – упустили?

– Увы! Перебили и переловили массу народа, похватали действительно весьма заметных пиратских вожаков, – знаю, точно, это они, – нашли хорошие деньги в свободно конвертируемой валюте, драгоценных металлах, камушках и ценных бумагах. С восторгом вскрыли пару похоронок с оружием и горючкой. Получили, в общем, вполне заслуженную благодарность от начальства, которое посетовало, что главарь все-таки ушел… Нет, это все– таки удивления достойно: до чего же крепко сидит в мозгах любимых наших отцов– командиров этакий чисто-континентальный стиль мышления. Они совершенно спокойно восприняли тот факт, что главарь-де смотался, а того в голову не приходит, что не-присутствие Папаши в надлежащем месте в островных условиях имеет вовсе другой смысл, нежели на континенте. Отсутствие его не обозначает, что он успел смотаться. Оно обозначает скорее всего, что соискателя в этом гнездышке, скорее всего, вовсе никогда не было…

– Так ведь сдадут! Наших совместных следователей, наших совместных палачей, а главное, – совместных усилий наших эскулапов, гуманистов наших в белых халатах, с умными их и добрыми руками, никто не минует и никто не выдержит. Из них выпотрошат всю информацию. Так что никуда он не денется, Шареареха ваш…

– Только в том случае, если хоть кто– нибудь из них знает хоть что– нибудь конкретное. А они не знают. И наши разлюбезные охотнички по этой причине тоже не узнают, где же все– таки сидит фазан…

– А ты, надо так понимать, – знаешь?

– Повторю, потому что истину – повторять легко и приятно: я не знаю точно. Я просто с весьма значительной долей уверенности могу предположить.

– Как же, знаю я твои предположения. Видывал. Так что, считай, – убедил… Вот только скажи мне, – почему не доложил по начальству в тот раз и, кажется, вовсе не собираешься докладывать теперь? Почему мне докладываешь?

Он поднял глаза и встретился с острым, пронизывающим взглядом Ансельма Мягкого:

– Ладно… Очень может быть так, что и доложу. Это в значительной мере будет зависеть от твоего решения. Скажи-ка, чувствуешь ли ты в себе достаточно силы для того, чтобы покинуть одр болезни и выйти на палубу "Великого Князя Тимофея"?

– Да вроде да… Я вообще– то практически нормально себя чувствую. Погоди, я оденусь только…

С наслаждением, природу которого трудновато было бы объяснить, он не потребовал в лазаретную каюту свою одежду. Не стал он также надевать и щегольской больничной пижамы из шелковистой темно-бордовой ткани с надписью "Великий Князь Тимофей" в ромбической нашивке на нагрудном кормане. Напротив. Он отправился на палубу фактического флагмана Контингента в потрясающих полотняных кальсонах с болтающимися завязочками, отобрав, кроме того, гигантский халат бурого цвета и шлепанцы размера, приблизительно, пятидесятого. Контраст с подстриженным по последней моде Ансельмом, одетым в белый шелковый костюм, выбритым до гладкости бильярдного шара и благоухающим туалетной водой "Ченгар Љ 19" был совершенно потрясающим. Даже невозмутимые стюарды, коих на флагмане было вполне достаточно, оглядывались на эту пару. И они, как какие– нибудь скучающие туристы, по всем правилам уселись за белый пластиковый столик неподалеку от борта: чувствовалось, что тут никто всерьез не ждет налетов с воздуха либо же ракетных атак. Стюард, – неторопливый, степенный, в годах, вопросительно глянул на них, но Ансельм точно так же, взглядом, показал ему, что в услугах его покамест не нуждаются, но, может быть, – попозже, – господа и захотят выпить чего– нибудь прохладительного.

– Ну?

– Скажи– ка мне, пилот, – долго ты собираешься заниматься нынешним своим окаянским ремеслом? Учти, – я отдаю себе отчет, что оно вполне-вполне может тебе нравиться: я, единственное, только лишь о том, знаешь ли ты, чем обычно в конце концов платят за подобного рода работу?

– Вообще-то, конечно, догадываюсь, но ты прав – я почему-то не задумывался до сих пор, что такого рода обычаи доброй старины могут относиться и ко мне.

– Ты мне веришь? Так вот и сейчас поверь, – могут. Да, сейчас уже не на сто процентов и даже не на пятьдесят, но могут. Моя родина – место куда более зверское, нежели твоя страна, зато ваши методы – поподлее будут, а в общем – тож на тож и выходит.

– Если правильно тебя понял, – задумчиво проговорил Дубтах, играя завязочкой от нижней рубашки, – ты намекаешь на то, что мне надобно как-то так потихоньку искать пути отхода. С тем, чтобы непременно ими потом воспользоваться.

– Именно. Причем ни в коем случае не медлить и не передерживать ситуацию в том виде, в котором она существует сейчас.

– А ты все– таки не драматизируешь ли излишне?

– Я гляжу, ты и впрямь не думал ни о чем подобном. Даже специальный термин существует для такой вот особого рода слепоты умных и профессиональных людей: "Феномен Вощеной Бумаги". Обычно приводят пример с врачом-онкологом, который виртуозно ставит соответствующие диагнозы другим, зато в упор не видит ясных симптомов того же самого у себя. Это присуще всем, и об этом просто– напросто нужно знать.

– Но причем тут сукин кот Шареареха?

– А ты, значит, не догадываешься? Экие мы какие наивные!

– Мало ли о чем я догадываюсь. Я хочу, чтобы ты мне сказал.

– А дело, видите ли, в том, что отход на Пути Отхода целесообразен только с определенным грузом в заплечном мешке.

– А ведь неплохо выходит, – медленно выговорил Дубтах, – и по всем законам пиратского жанра. Но ведь сокровища– то уже нашли.

– В кенотаф тоже кладут что-нибудь. Сущую ерунду как правило. Вот и сейчас: то, что, как ты выражаешься, – нашли, вряд ли составляет сотую часть того, что действительно есть. Тебе будет что положить в заплечный мешок… Если, конечно, ты хочешь этого, пилот.

– И как там? По твоему мнению?

– А бывший мой босс – плотно, как камбала, залег на дно. Он из простой семьи, и оттого запросы у него могут быть весьма ограниченными, а при том, что ум у него весьма изощренный, вкусы, тем не менее, самые простые. Так что, я думаю, в той самой хижине он ходит босяком в одном патанге через плечо, всем улыбается, кушает собственноручно выловленную рыбку, и при нем – наш с боссом общий знакомый, некто Кан Ленхемои, – этот почти обязательно, – пара-тройка телохранителей при себе, и еще пять-шесть – поблизости, под видом батраков или соседей. Никакого оружия на виду. В общем – чистой воды буколика, да еще со своей спецификой этакого островного первобытного рая. Подходи и бери голыми руками. И он – выдержит, у него крепкие нервы, у босса моего бывшего. Он будет сидеть и ждать сколько угодно, как головка солитера в кишке, а когда все утрясется, он, сохранив деньги, и прорастет так же, как солитер – быстро-быстро и, – до исходных размеров. Так чего ж ты решишь?

– А ты хочешь сказать, что у меня еще есть выбор? – Тон Дубтаха был самым что ни на есть мрачным. – Надеюсь, – насчет "голыми руками" ты пошутил? – И, увидав утвердительный кивок, сам кивнул в ответ. – Мне потребуется как минимум неделя на техническую подготовку … Э, э! Стюард, мы ничего такого не заказывали…

– А наше заведение может позволить себе угостить хороших людей и без заказа. Видишь ли, сынок, это доставит мне удовольствие.

– Ба! Дану-проматерь! Что за дикий маскарад, доктор?

– Маскарад? – Доктор М`Фуза, казалось, был искренне удивлен. – Что ты имеешь ввиду, сынок? Я пошел к начальству и попросил устроить меня стюардом на "Тимофея". Всю жизнь мечтал побывать в этих местах, океан – обожаю, работа… Да работа, как работа, я стараюсь делать ее хорошо, люди – довольны, среди людей этих попадаются порой интересные, а больше мне ничего не надо. Ты же знаешь, – меня всегда забавляли такие вот дурацкие ситуации.

– Да с вами-то мне как раз все ясно… Вы вот скажите лучше, – как вам это удалось?

– Ты забываешь, и заставляешь меня, старика, повторять: как ты представляешь себе человека, который стал бы мне отказывать или, того хлеще, – меня останавливать?

– Да. Извините.

Седые волосы пострижены по столичной моде, белый костюм сверкает снегами горных ледников, широкая улыбка, которая показалось бы наивно– добродушной человеку, незнакомому с доктором, – сияет, а от нее и вся черная, как сапог, физиономия сияет, как тот же сапог у щетара.

– А ведь знаете, доктор, – у меня до вас не то, чтобы существенный, а – небезынтересный и забавный разговор есть… То есть я, конечно, понимаю, что вы несколько по другому профилю, но иные из наших разговоров навели меня на мысль, что вы кое– чего смыслите и в этих делах…

– В смысле в каких делах смыслю?

– Ну во всей этой, – он сделал ручкой какой– то неопределенный жест, – во всяческой там чертовщине…

– Это интересно само по себе, но трижды интересно слышать этакое от тебя. Излагай, не то я сейчас лопну от любопытства…

– Вчера, видите ли… Слушай, Ансельм, мы с наставником отойдем, а то я при тебе стесняюсь, а?

Они – отошли, и Дубтах быстренько и с умеренным юмором в превентивных целях (старый доктор бывал порой убийственно-язвительным) рассказал ему историю со злосчастным отравлением и сопровождавшим его видением. Он никогда не видел своего бестрепетного учителя таким перепуганным. Негр буквально посерел, выслушав его рассказ.

– И ты это, этот вот кошмар назвал "несущественным и забавным" разговором?!! Нет, в кое-каких вопросах слепота и безмозглость вашей и без того полоумной расы вообще не знает границ!

– Так объясните бестолковому!

– Нет, дорогой мой! Это не мои боги, это твои боги, и уж по крайней мере не мне толковать то, что они хотели сказать тебе… Иди и смотри в соответствующем справочнике, думай… Но только не вздумай мне рассказывать, что ты там нароешь! Я не хочу иметь к этому никакого отношения!

Невзирая на уверения специалистов, Дубтах, пусть на миг, мимолетно, но все-таки принял какой-то низенький стальной столбик за гномика в ровно сидящей шапке, и убедился, что с ним все пока еще не в полном порядке… Ансельм приволок ему роскошно изданный том издательства "Академия" звавшийся: "Традиционные верования, пантеон и пережитки языческих верований исторической области Ширгумпаалти. Т 3. "Песни о Пришлых Богах." Аристократ угодил в точку, и на странице 634, в "Приложениях", в разделе "Глоссарий", Дубтах прочитал буквально следующее: "ТЕНЬ-В-КЛОБУКЕ – Тот, Чьего Имени Не Называют, Сумрачный Вождь, Шадга-Конт, Козел Серых Поприщ – своеобразное божество, культ которого, никогда не бывший слишком распростр. сложился ок. IIIв. до П.И. Роль менялась с течением времени. Одно из божеств инфернального пантеона племен джутто-энгской группы. Собиратель теней, особенно с полей битв, и проводник их до т.н. "Серых Поприщ". Появление традиционно знаменовало скорую войну, мор, тяжелый голод с бескормицей." Двумя страницами раньше находилось разрешение и второй загадки: "ДРОЛЛЕ – т.н. "Бог-Раб", обыкновенно представлялся в виде уродливого исполина с тупым лицом и раскосыми глазами. Иногда – по пояс обнаженный. Предполаг. заимствование из более южных районов. Прислужник Хальвов, исполнитель тяжелой и грязной работы, порой – апокалиптически-огромной по масштабу. Упоминаясь в значителн. числе сказаний, ни в одном из них не фигурирует в качестве главного действующего лица. Храмы, а также изображения не сохр." Вот так– то. Исходя из последовательности толкований по всем правилам следовало ожидать войны, мора и глада, причем в апокалиптических масштабах. Но что– то все-таки подсказывало ему, что все обстоит не так серьезно. Хотя… Вот – пролив, за которым видна узкая, бесплодная гряда Пакау-Канга, за ней – еще одна узкая полоска воды, а за ней уже располагается почти плоский, зеленый, со всех сторон укрытый от ураганных ветров остров с многозначительным названием Кандале, – просто-напросто совпадение, роскошное было местечко, любимое место отдыха местного средней руки чиновничества, – так там теперь концлагерь на сто тыщ душ, причем это не единственный концлагерь, а просто самый большой. Колючей проволоки там нет, зато вышки с пулеметами и прожектора, денно и нощно обшаривающие прибрежную полосу, – в наличии и исправности, как положено. Контингент оказал местным властям братскую помощь в организации санитарной службы, дабы поднадзорные не вымерли от гепатита, тифа и кровавого поноса, и вспышек, действительно, не было, однако же люди потихоньку все-таки как-то сами собой мерли в немалом числе. И кто ж его знает, каков будет окончательный итог?

– Все очень просто, – втолковывал ему Ансельм, – ты из-зыскиваешь предлог, поднимаешь машину, и под прикрытием того шума, который организую я, спалишь вот эти вот два строения, вот этот лодочный сарай, и вот эту вот шхунку… Мотор на ней, кстати, куда мощнее, чем кажется с виду…

– Ага! Обруб путей отхода! Понимаю.

– Да ничего подобного. Он и не подумает никуда бежать. На него есть наводка, народ настороже, и выскользнуть помимо ячеек "Частого Бредня" почти невозможно. Просто поблизости, упорно ничего не делая, сидит банда охранников. Просто на всякий случай сидит, ежели, к примеру, какие-нибудь старые знакомые решат свести счеты или просто какие-нибудь хамы случайные наведаются. Они и ведать не ведают, где сидит фазан, а он в случае крайней необходимости попросту вызовет их, попросту указав, куда плыть. Нам совершенно ни к чему их неожиданный визит в разгар всего праздника. Кроме того – там нет никого, кого было бы хоть чуточку жалко. Потом ты тут же, под шумок залетаешь за мной во-от сюда… Так. И мы с тобой вдвоем идем уже на дело. Своего рода группа специального назначения и узкого состава… Кстати, – твои таинственные приготовления закончены?