Текст книги "Fly (СИ)"

Автор книги: Александр Шуваев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 33 страниц)

– Ага! – Удовлетворенно прохрипел Ансельм. – Это и впрямь он. Я, признаться, боялся, что он успеет умотать в подземелье… То есть он, понятно, и тогда никуда не делся бы, но забот мы бы с тобой огребли… Ага, – повторил он, оглядываясь, – это ты исходя из Теории Лишних Встреч? Одобряю. Я позаботился еще о двух в доме. Значит так: мы сейчас берем этого, ведем в дом, я займусь его радикальным потрошением, а ты на это время выйдешь погуляешь. А? Я ничего не секречу, и щепок под ногти не буду, но все равно представление будет… На слишком редкого любителя.

– Слушай! Те сараи, которые ты мне давеча указал, я сжег по– настоящему, вакуумными бомбами. Хозяин твой окаянный – вот он. Раз в подземелье не смылся он – значит не смылись и другие. Так? Так! Так какого ж х-хрена ты все время оглядываешься?!!

– Да так– то оно так, и все ты говоришь верно, но… Ведь кто-то же, откуда– то – спустил хряков с привязи! Так что и тебе не помешало бы оглядываться. Поднимайся, – он пнул Шареареху в лицо, – ну! Т-тут тебе паланкинов никто не подаст, уже это ты будь спокоен!

– Ты что, – с ума сошел? Пленного?!

– Мой драгоценный друг, – медовым голосом пропел друг– приятель, а потом вдруг взорвался, – я хотел его убить с самой первой минуты и до последней! Каждую минуту все четыре года! Ты понимаешь, ты можешь себе представить, что это такое, – непрерывно хотеть убить кого-нибудь, не иметь к тому никакой возможности, да еще и подыгрывать этому… этому… Слушай, – а ведь я и впрямь не могу подобрать к Повелителю подходящей формулировки! Не могу. Это, наверное, просто не с чем сравнить. А я еще и соответствовал. Самым высоким его, Шареарехи стандартам соответствовал. Так, что даже он улыбался, как солнышко по весне, и по плечику меня изволил трепать. Так что слегонца ногой по морде – это такие мелочи, честное слово…

Толстяк, получив по физиономии ногой и еще раз, медленно, как будто замороженный, начал подниматься, а потом и пошел, переставляя ноги, как деревянный идол, даже не озираясь, так, что направление ему пришлось придавать щедрыми, изо всех сил, толчками в спину.

Это движение даже нельзя, невозможно было назвать даже стремительным: взвихрился воздух, метнулась неуловимая тень, Дубтах при всей своей реакции не успел ничего увидеть, тем более – разглядеть, а просто полетел с ног, сбитый страшным ударом в спину. Нож скрежетнул по бронежилету, и только после этого время стало привычно замедлять свой бег, и воздух стал – вязким, и пространство обрело плотность, и рядом медленно, как при съемке рапидом, толчками падал Ансельм Мягкой. Вот он изогнулся в тщетной попытке удержаться на ногах, вот ноги его, обутые в извечную черную и мягкую обувь Ночного Убийцы выскользнули из– под тела, вот голова с верхней частью туловища обогнала ноги в своем стремлении вниз. Он еще падал, он все падал и падал, когда Дубтах впервые сумел увидеть дико заросшего всклокоченными черными волосами и клочковатой бородой, в дикую рванину одетого, босого человека с длинным ножом в руке. И тогда, – медленно-медленно, с чудовищным напряжением всех сил, – Дубтах начал поднимать неподъемную правую руку, выпрямляя невообразимо инертный палец с шаддахом. Очевидно, со стороны это выглядело хлещущим, хорошей плети в пору, неуловимым движением, но и оно не успело:

– Кан!!! Аараипои уэле оуи, Кан!

И сразу же, будто слова эти были каким– то могущественным заклинанием, время возобновило свой привычный темп, ритм и масштаб, руку рванула боль в чудом не порвавшихся связках, а Кан-полукровка замер на месте. Тело его сотрясала дрожь, на худом, грязном, одичалом лице его выступили крупные, как роса в сенокосную пору, капли пота, а рука, по– прежнему судорожной хваткой держащая нож рука его медленно опускалась, словно бы под действием непосильной тяжести. Ансельм Мягкой к этому моменту (Господи!!! Когда успел-то?!!) уже находился в классическом положении "упор-сидя", и уже блуждала на его физиономии довольная улыбка мастера, в очередной раз, как и ожидалось, выполнившего работу безукоризненно:

– Каково, а? Пять лет без малого, а блок держится… И код, судя по всему, ничуть не деградировал.

– Слушай, – ты объясни, а? Если б не доспехи, мы бы с тобой сейчас валялись дохлые, как колотые свиньи, а ты лыбишься, будто у тебя сын есть, и этот сын только сегодня первый шаг сделал…

– Охотно. Видишь ли, когда я был вынужден захватить Кана– Полукровку, мне удалось также, проявив чудеса дипломатии и прикладной психологии, добиться возможности самолично допросить пленного. Мотивировал это тем, что мало-де ему не покажется, и хлеще ему будет смоленых щепок в причинные места. А сам – заключил с господином Ленхемои своего рода соглашение: он рассказывает мне все, что я захочу узнать, не скрывая и не кривя душой.

– Ни-ичего себе! А ты ему?

– Жизнь. – Ансельм пожал плечами. – Отсутствие близкого знакомства с Безъязыким Патаном. Возможность мести спустя время оно… Видишь ли, – я дал ему слово, что когда Дело будет сделано, я в первую же очередь извлеку его дух из плена Невидимой Свиньи, состояния своего рода сверхрабства, по сути – бытия машины, полностью покорной своему хозяину, но машины страдающей, переполненной животным, ни с чем не сравнимым ужасом перед гневом Господина… "Кан, – сказал я, – ты же понимаешь, что сейчас ты – даже меньше, чем труп. А так хоть какая– то надежда. Ну же, – говорю, – ты же знаешь, что это такое, – Патан Безъязыкий…" Он – сознательно сотрудничал со мной в ту ночь, и до сих пор, как видишь, – жив. Сейчас произнесу вторую часть формулы, и счеты наши с ним будут сведены.

– Ой– й, – с сомнением сморщился Дубтах, – оно тебе надо? Если я хоть чего-нибудь понимаю в Космолингвистике и Инфернальной Психологии, мы в лучшем случае обретем обузу узлов на восемьдесят и на тонну весом… В худшем – обретем забот выше головы. Намного выше головы. Даже если это…

– Послушай, – Ансельм одним, полным великолепного презрения жестом прервал его, – причем тут все эти соображения, если я, Ансельм Мягкой, дал слово?

– А, понимаю, к моменту беседы с тобой потерпевший зарекомендовал себя, как исключительно светлая личность, и, ежели бы, да не пр-роклятый бюрократизьм растр-реклятых попов, Кана Ленхемои непременно канонизировали бы, как…

– Так. Словесный понос продолжается, а значит – ты еще почему-то не успокоился. Успокойся. Присутствующий здесь Кан Ленхемои был сволочью. Ничуть не меньшей, чем присутствующий тут его хозяин, только менее удачливой. Но это, уверяю тебя, совершенно ничего не значит.

– Тьфу!!! Где– то, кажется в одном из самых кошмарных своих снов, мне довелось слышать знаменательную фразу: "Я умываю руки.". Самоубийцу – не спасти.

И он – отвернулся. А Ансельм, поднявшись, приобнял Кана– Полукровку за плечико, и продолжил свои певучие, чуть ли ни из одних гласных состоящие, на одно бесконечно длящееся слово похожие фразы. Очевидно, – он все-таки не договорил до конца, либо же что-то опять пошло наперекосяк, как и все шло наперекосяк этой проклятой ночью проклятых суток. Восстановились ли у Кана нормальные память с чувствами или же не успели, – тоже вопрос, но темп движений у него по прежнему был еще тот, такой же, как и до того мига, когда слова Мягкого остановили его на взмахе. Завихрение воздуха. Промельк взбесившейся тени, – и друзья увидали, что у Шареарехи чуть пониже правого уха, как раз в том месте, где у некоторых других людей бывает шея, торчит по рукоятку вогнанный кинжал, а Кан– Полукровка стоит перед хозяином, раскачиваясь, как пьяный. Раскачиваясь все сильнее. Шатаясь так, будто это ему всадили в шею нож, прогнав его через дыхательное горло и все крупные сосуды разом. Они и упали почти одновременно: Шареареха, бьющийся в безнадежных конвульсиях, и давешняя его Невидимая Свинья Кан, который повернулся на бок и мгновенно захрапел, словно до упора упившийся городской пропойца. Ансельм мгновенно, в два страшных шага оказался у этой лежачей композиции, безнадежно пощупал пульс у своего толстого шефа, после чего разогнулся и ровным, спокойным голосом, четко, как диктор на Имперском Телевидении, выговаривая слова, произнес длинную, сложную, заковыристую фразу. Она была настолько далека от литературного и подцензурного языка, что показалась Дубтаху до крайности архаичной. С секунду подумав, он пришел к выводу, что так оно и было: в самом деле, – откуда бы это в наше упадочное время могли появиться такие сочные сравнения и живописные подробности? Некоторых слов он, в общем – знакомый с богатейшей сокровищницей онутско-мовянской инвективной лексики, даже не понял, и мог только приблизительно догадываться об истинном значении, скажем, словосочетания "флешата бича" – с ударением в последнем слове именно на первом слоге.

– Скажите, граф, – с восхищением спросил он, отчасти – делая сладкое лицо в кислых обстоятельствах, – а вы уверены, что служили именно в авиации? Не во флоте? У вас же типичное военно-морское красноречие?

– Ты не знаешь моего инструктора, – угрюмо проговорил бывший гвардейский пилот, – он у меня из Зырянских плотогонов… Ладно! Потрошить теперь некого, так что давай просто так посмотрим, что там есть…

– Да нет уж! Если так уж все вышло, то давай уж лучше не просто так посмотрим. Уж.

– Хм, – с сомнением проговорил друг– приятель, красиво заломив правую бровь, – ты настолько самоуверен?

– Нет, я, наверное, на прогулку собирался! Я, надо сказать, не аристократ какой-нибудь, и не могу позволить себе ни о чем заранее не думать! Веди давай…

– Хм, – повторил Ансельм, сменил брови, и решительно двинулся к входу, – отвести-то не долго…

В жилые покои пулу первым пустили, на всякий случай, все-таки Бенджамена, соответственно сменив регистр. Никого. Ансельм, убедившись в полном отсутствии хозяев, начал методично сдирать с пола толстые, твердые, плотно уложенные в стык циновки квадратной формы, и минут через пять нашел то, что искал: заподлицо заделанный в бетонный квадрат люк. Ансельм неторопливо потянулся к кольцу, и первый раз получил от Дубтаха по пальцам:

– Граф! – Издевательски проквакал он. – Вы имеете полное право покончить с собой. Но, не ведая способа самоубийства, – хотя бы заранее предупреждайте о намерениях…

При помощи проволочного крючка он сноровисто продел в кольцо иеревку, завязал мертвым узлом и перекинул ее через потолочную балку. Мягкой, поняв его затею, хмуро, без особого одобрения наблюдал за его действиями:

– Зря. Это предусмотрено на случай бегства, так что ничего такого, с чем пришлось бы долго возиться, тут быть не должно…

– Да ну-у? – Восхитился Дубтах. – А если тут что– то, с чем возиться недолго? Например, – это не тот люк? Или вообще никакого подземелья нет, и люк этот рассчитан исключительно на подобных вашей милости кладоискателей?

Они вышли на улицу, где он зафиксировал Бенджамена, превратив его в нечто среднее между блоком и лебедкой.

– Тяните, граф! Нужно помочь нашему паукообразному другу…

Крышка, в лучших традициях, оказалась незапертой и легко откидывающейся на отменно смазанных петлях. Мин и ловушек, соответственно, тоже не оказалось. Ансельм довольно ехидно захихикал, говоря что-то о дешевых перестраховщиках, но его спутник, ничуть не обескураженный, только кивал головой, вовсе не желая вступать в полемику со стомесконосами. Вместо этого он спросил:

– Почему же он все-таки не спустился вниз, а полез через задний ход, замаскированный плетенкой?

– А знаете, сколько прошло времени от первого выстрела по этому представителю вида Ссыкунов Придверных, – и до взрыва фотодинамической бомбы?

– Ща посмотрим…

Он и впрямь просмотрел хронодорожку беллограммы, со всем тщанием записанной Бенджаменом. Получилось – восемь целых и пятьдесят две сотых секунды. Не лучший показатель для специальных антитеррористических групп, но все-таки даже и для них вполне пристойный. Покачав головой, он сообщил его напарнику.

– Вот видишь, – сказал тот, – имеешь полное право хвастаться. Они еще бо-ольшие молодцы, что вообще успели выскочить… Какое там, к кобелям, подземелье!

Невзирая на гладко прошедшее вскрытие люка, первым по удобной каменной лесенке спустился, – чин по чину, ногами вперед и развернув голову на сто восемьдесят градусов, – Бенджамен. Ансельм включил фонарик и, обшарив его лучом стены, потянулся к выключателю, вследствие чего опять получил по пальцам и взревел:

– Д– да пошел ты!!!

И – снова потянулся к выключателю. Дубтах молча оттолкнул его и, прижавшись к стенке, перещелкнул клавишу своим крючком. Раздался оглушительный треск, и, дотянувшись до противоположной стены, темноту прорезала узкая струя синеватого пламени. Дубтах показал онемевшему аристократу напрочь срезанный крючок, после чего невозмутимо достал откуда– то еще два:

– "Следует заметить, – проговорил он менторским тоном, протягивая один из крючков напарнику и явно цитируя что– то, – что выключатели света являются наиболее классической ловушкой для посторонних во всех такого рода засекреченных объектах, равно как и, соответственно, штепсельные розетки и всякого рода хорошо заметные разъемы, расположенные в открытых местах. Для того, чтобы избежать демаскировки и/или повреждения объекта при срабатывании ловушки, в подобных устройствах используются почти исключительно кумулятивные заряды малой мощности."… Ты никогда не обращал внимания, где именно находится голова правши, когда он включает свет? Нет? Так вот, к вашему графскому сведению, – аккурат напротив выключателя. А напротив розетки при включении находится, соответственно, брюхо правши, каковые правши составляют не менее восьмидесяти пяти процентов человеческой популяции. Ты входишь именно в эти проценты, и оттого остался бы без башки и никакое забрало тебя не спасло бы, даже если было б опущено… Если был бы левшой, то остался бы всего-навсего без половины кисти со всеми пальцами. Ловятся даже те, кто знают! Автоматически берут, – и щелкают клавишей… Так что, – очень тебя прошу, – держи ты свои руки при себе и никуда не суй, ежели я тебя специально не попрошу. А разъемы тут, конечно, есть, но они наверняка так замаскированы, что я не хочу их даже искать…

С этими словами он основательно распаковал солидный подкорпусной багажник Бенджамена и аккуратно разложил собственную поклажу. Содрал полиэтиленовую покрышку с квадратного, толщиной сантиметра полтора, куска какого– то черного вещества, шмякнул его на бетонный пол в углу и вдавил в него черный цилиндр длиной с четверть метра и сантиметров шесть в диаметре. Свинтил с него защитный колпачок, обнажив подобие обыкновенной розетки, воткнул туда штепсель переносного распределителя и, отпустив пружину, загерметизировал разъем. Покачал цилиндр, но тот, похоже, намертво прилип к черной смоле, а через ее посредство – к полу. Достал около двух метров толстого белого шнура, ловко обвил им неподвижно вытянутые вперед – вверх передние лапы вайератора. Два конца шнура оказались сходящимися в обычный провод, который Дубтах подключил к своей переноске. Толстый белый шнур вдруг вспыхнул, залив все обширное помещение ярким, ровным белым светом. И только после этого они направились к компьютеру, на плоском экране которого время от времени вспыхивала во все свои сорок восемь мрачных цветов заставка "павлиний хвост". Машина… Выпущена лет пять тому назад, но достаточно-мощная и хорошей фирмы "Ле Луан-чзу". Он обернулся к Ансельму:

– Кодов ты, – осведомился он безнадежным голосом, – понятное дело, – не знаешь?

– Именно к этой железяке, как бы не единственной, – увы! Говорю же, – не был тут никогда. По этому признаку, в основном, и вычислил, да еще, разве что, по полному отсутствию активности. Кодов – не знаю, зато…

Он в несколько размашистых шагов преодолел расстояние до одной из ниш и, прежде чем Дубтах успел вмешаться, легко снял панель, с виду ничем не отличавшуюся от окружающих ее бетонных плит. За ней, солидно поблескивая матовым металлом дверцы, колесиком маховика и тяжелым пластиком наборного устройства, виднелся препорядочных размеров встроенный сейф.

– Зато знаю код вот этого замка. Он достался мне при таких условиях, что это – точно не ловушка. Невозможно этакого подстроить… Слушай, ты меня перепугал, – так мне нажимать или нет?

– Сейчас мы проинструктируем Бенджамена. Потом включим на нем УДХО. Потом мы наденем перчатки и подключим противогазы. Потом зайдем во-он за тот поворот и уже оттуда я, помолившись, щелкну шаддахом.

– Нет, я, конечно, молчу, но ты все-таки параноик!

– Лучше быть параноиком кое-когда, чем покойником – постоянно. Более классическим трюком, нежели петарды в розетках, является только газ в сейфах. Какой-нибудь очередной "Карбон – С", "Ультрафорс" или "Коатиру – Вайиру". Пошли…

Результат был получен средний: ничего нигде не взорвалось, химический состав воздуха – не изменился, но и сейф не открылся тоже.

– Между прочим, – проговорил Дубтах, внимательно разглядывая невозмутимые дверцы, – в жизни человечества наступил этап, когда сейфы совершенно устарели. Потому что нет и не может быть материалов, способных устоять перед активным лезвием. У меня как раз завалялась парочка. Я сейчас буду заниматься компьютером, а ты подключи ножичек и поковыряй малость сейф. Все равно делать больше нечего. Только ты вот что, – по живому месту норови. Там, где ничего такого не предполагается.

Он подал Ансельму узкий, тонкий клинок из какого-то материала горчичного цвета. Провод, исходивший из довольно-таки массивной ручки, тоже был подключен к распределителю импровизированной электрической сети, а сам Дубтах достал и раскрыл довольно подозрительный с виду чемодан. Мягкой узнал в нем какой– то вариант переносного компьютера и дальнейшего интереса не проявил, занявшись работой сугубо творческой. У него, ни по каким параметрам не попадающего в категорию "простых, хороших людей", вообще странным образом присутствовало это качество простых душ: увлекаться любой работой, чем бы она ни являлась, вот и теперь, он резал тонко звенящим лезвием толстенную сталь и воображал себя на тактических учениях, последовательно и с тактическим блеском вводящим в дело свои войска. Глаза у него горели, он наслаждался легкостью, с которой хрупкий с виду инструмент кромсает массивный металл. Спервоначалу он планировал хитроумно-героический вариант с последовательным вырезанием бетона для того, чтобы подобраться к боковой стенке сейфа, но потом, как это и бывает обычно, начал банально резать дверцу для того, чтобы добраться до запора. Добившись этого, он отер пот лица своего, и, как честный полководец, был вынужден признать, что нарезал ровно на двести восемьдесят процентов больше того, чем это было совершенно необходимо. Дверца, уступив только немалым его усилиям, тяжело повернулась. Ансельм заглянул внутрь и убедился, что по крайней мере там все было в порядке:

– Эй! У меня все в порядке…

– Да? – Голос Дубтаха прозвучал рассеянно и как будто бы почти незаинтересованно. – Я этого пока о себе сказать не могу. Сейчас подойду…

– Не туфта какая– нибудь? – Уже совсем другим тоном проговорил он набирая в горсть сверкающие камешки и приглядываясь к другим, с виду тусклым и неинтересным. – А то от твоего безвременно усопшего шефа можно всякой пакости ожидать.

– Не-не… – Уверил его збан Мягкой. – Совершенно исключено. Я все– таки немножко придворный. В бытность мою при гвардии как раз очередное поветрие было, – все вдруг стали увлекаться камешками. "Петрономикон" там, "Сад Камней" и все такое прочее… Только и разговоров было среди высшего света, что об игре и огранке. Это дело накрывает Роруг совершенно неуклонно раз в сорок лет с беспощадностью морового поветрия. Приходилось соответствовать. Так что не бойся, – тут все правильно…

– Слушай, – а тут изделия есть. И вроде бы как в одном стиле. Неприятностей не будет?

– Нет. Это ж не ворованное. Тут, прямо на островах, довольно обширное ювелирное производство. Так что это все – не ворованное. Куплено, а скорее всего – так и вообще в счет дани получено. Тут же все серийное. Никаких уникальных изделий, так что набивай карманы и ни о чем не думай. Тут вот – нешлифованные, они и еще удобнее в этом плане.

– Ладно! Это все – десерт, хотя и недурной, надо признаться. Так что ты отдыхай, а мне еще поработать надо…

Он потрошил процессорный блок, как консервную банку, при помощи почти такого же активного лезвия, высунув между сжатых зубов кончик языка, и что-то такое насвистывал, Ансельму довольно скоро надоело наблюдать его отрешенную физиономию, и он лениво бросил:

– Ты бы комментировал. Может, чему и научусь. А то скучно мне отдыхать. Тоже ночь не спал, заснуть боюсь. Почему это, к примеру, ты режешь корпус?

– Потому что опасаюсь "магнитных бомб". Есть такая пакостная штука: вот, к примеру, с-снимаешь ты корпус, а там – емкость под зарядом, и дает такой ЭМИ, что вся информация летит к черту… Так, что и не отыщешь потом… Или, того проще, взрывчатка, катушка и стальной стержень… И в чем тут подлость главная… Подлость тут, главное, вон в чем…

– Ну?!

– Ты, вообще, знаешь что это такое? – Он раскрыл чемодан, одну половину которого занимал компьютер, а вторую – какие– то совершенно непонятные устройства. – Это так называемый "лигейтор". Абонентный номер "31". Всего их выпущено шестьдесят… О чем, бишь, я?

– Всего выпущено шестьдесят. – Голос Ансельма был полон бесконечного терпения.

– Ага… Так вот. Это устройство представляет собой истинную мечту компьютерного взломщика. Помимо общепринятого, это еще и вынесенная часть "Интегратора"… Я сам не вполне понимаю физику этого дела, но факт есть факт: Нумерованный Лигейтор есть органическая часть устройства, находящегося в нескольких тысячах километров отсюда… Если, конечно, мы сумеем установить связь… Так вот: тут наличествует своего рода пространственный индикатор зарядов, и деструктивное устройство емкостного типа я непременно обнаружил бы. А вот так называемый "линейный индуктор" взрывного действия сколько– нибудь надежно я обнаружить не могу. Поэтому вот и режу, как дурак, корпус хорошей, ни в чем не повинной машины и сердце мое обливается кровью… Так, вот этак и … вот та-ак! Все верно: есть деструкторы и того, и того типа, довольно тугие, и мы их трогать не бу-удем, потому что они нам, – на раскуроченном корпусе, – не мешают… Вскрываем сам накопитель. Вот…

Он замолчал, прилаживаясь, и Ансельм в нетерпении стал заглядывать внутрь. Молчание затягивалось.

– Ну?

– Как это и случается чаще всего в наше упадочное время, внутри железяка есть совсем не то, чем она кажется…

– А именно? Ты это, – поподробнее…

– Значит так: мы имеем дело со сравнительно современной архитектурой, называемой "Кентавр – Кентавр". Вот – магнито-оптический накопитель, с виду похожий на изделия, выпускаемые уже лет двадцать, а на самом деле – ничего общего… Это – более всего напоминает тор, навитый из оптического волокна с "мостиками", объединяющими различные витки. Все это было задумано только для того, чтобы использовать весь объем накопителя, превратив его в псевдоповерхность огромной фактической площади, но на деле, как обычно, получилось не то… Точнее – не только то. Собственная программа поиска информации накопителя сама образовала своего рода виртуальный процессор. А процессор, как таковой, оказался важным, но чуть ли ни вспомогательным устройством, чем-то как бы "над"… Поэтому и назвали "Кентавр"…

– Ты же, вроде бы, говорил что– то такое про "Кентавр – Кентавр". Откуда дублирование– то?

– Что? А, тут, видишь ли, наличествует и нейристорный блок. В нем надо разбираться подробно, он хоть и небольшой, но может обладать совершенно непредсказуемым норовом. Так что нам не миновать стать антенну искать. Тут есть два выхода: либо мы находим антенну, которая находится, скорее всего, где-нибудь на дереве, метрах в трехстах, на каком – не знаю, в темноте. Либо мы находим линию антенны, а она, боюсь, как положено, оптическая, и так просто к ней не подключишься… Так что, збан достойный, возможностей – аж две, но обе хреновые. На то надежда только, что антенна – достаточно далеко, и есть хотя бы одна резонансная "подстанция" усиления… Так– то! Так что давайте искать, граф…

Вопреки опасениям, на протяжении часа сделать удалось и то, и то: Дубтах, со всеми предосторожностями разомкнув штуцер входа внешней линии, подключил к ней оптический датчик, и получил однозначное подтверждение тому, что усилительное устройство – все-таки есть, вместе с приблизительным (с точностью до пятнадцати – двадцати сантиметров) указанием расстояния до него. Он довольно потер руки, бормоча себе под нос совершенно никого не касающиеся панегирики Милостивым Богам, и почти одновременно раздался приглушенный, но чрезвычайно умело направленный вопль друга– приятеля, который вышел на охоту с особого рода подобием пеленгатора и, – по безоблачно-ведренному времени, – отыскал-таки ничтожной силы разряды в кроне древней пальмы-чулианга. Вернувшись, он имел еще удовольствие наблюдать за тем, как Дубтах ловко подключил к усилительному устройству оптический двоитель. Подключил к нему лигейтор. Набрал на нем код. Прошло не более минуты, и он опять вздрогнул, увидав на дисплее фирменную "печать" "Интегратора", – невообразимо сложный, текучий узор, каждая линия которого сама по себе состояла из световых волокон, а те – распадались на точки, и все это оказывало какое– то почти гипнотическое воздействие. Ну, – никак он не мог привыкнуть к этой проклятой штуке! Казалось, что с экрана тянутся сотни щупальцев, проникающих прямо в мозг, и благо еще, что такого рода демонстрация своих достоинств длилась недолго. Все. Теперь устройство с возможностями приличного, специализированного, но все-таки вполне дюжинного компьютера вдруг уподобилось страшной мощи суперкомпьютеру, и это действо было неожиданно-страшным, даже производило мистическое впечатление. Черт его знает, откуда взяли предки свои потрясающие описания одержимости, когда в обычного человека вселялся кошмарный какой-нибудь демон или могущественный дух, но, наверное, это было похоже на то, что он видел теперь. В той же оболочке – разящая, грозная мощь, а из тех же, вроде бы, глаз выглядывает другая сущность, другая душа. Так и тут. И, подчинясь указаниям этой другой души, он разместил над процессором – полусферу так называемого Анализатора Пространственной Динамики Зарядов, в просторечии – шраг-анализатора, а над Носителем – штангу с батареей лазеров на полупроводниках и органических красителях, вместе – составлявших рабочий орган суперсканнера: именно эта номенклатура лазеров была избрана из-за их способности к плавной перемене частот. А глянув на экран лигейтора, он сощурился и сказал:

– Все. Теперь пошли отсюда.

– Да ради бога. Но только, все– таки, – с какой стати?

– У господина и повелителя нашего может возникнуть желание просветить носитель реденьким, но хорошо упорядоченным дождичком квантов жесткого рентгена, – как с аналитической, так и с инструментальной целью. Я что-то сильно сомневаюсь, что он, увлекшись, обратит хоть какое– нибудь внимание на наше присутствие. Это для него – крайне малозначительное обстоятельство. А вот для нас… Лично у меня пока детишек нету.

И они вместе с сияющим, как театральная люстра, Бенджаменом зашли за поворот ближайшего темного коридорчика, шедшего слегка вниз.

– А-а, – хлопнул себя по лбу Дубтах, – вспомнил! Вспомнил я, откуда мне знакомы координаты и название этого острова: сюда ж боевых пловцов направляли! На предмет срезания лопастей с винтов чего-то дюже подводного. Не в этот ли еще тоннельчик…

– То есть как же это, – не в этот? Непременно в этот, господин вы мой хороший. В этот, но с соответствующим строгим указанием, – обрезав лопасти, больше, или дальше, или кроме, – отнюдь никуда не соваться. Это профессионалы, так что, – будь уверен, – и не сунулись… Ты вот скажи лучше, – откуда ты такую штуковину полезную взял? При всем уважении к тебе, – сомневаюсь, чтобы лигейтор был положен вашей милости по штату… Тоже спер?

– Луг-свидетель, – какие мерзкие измышления мне приходится терпеть! Кроме того, – моя тонкая душевная организация не может далее переносить таких грубых, вульгарных выражений. То есть спереть-то я комплект, конечно, спер, но это, опять же, с какой стороны посмотреть… А кроме того, – ну что за отвратительная манера непременно расставлять все точки над "i"? Видна, видна ваша гвардейская меднолобость и полное отсутствие дипломатических способностей.

– Они у меня есть. Это проявлять их мне остохренело. Но вам не удастся отвертеться от вопроса, заданного конкретно и прямо.

– Ах, граф… – проговорил Дубтах омерзительно-жеманным голосом стареющей шлюхи, – ну зачем вам знать подробности всяких глупостей? Вы конечно же правы, – даже само существование лигейторов – тайна, знать которую мне – не по чину. Но вся беда в том, что это еще – и продукт технологии, ремесленное изделие. Его ж делать кому– то надо. Сделать быстро и хорошо можно только в одном-единственном во все мире месте: в Опытно– Производственном Блоке "Медузы". А у меня с ней – вполне даже особые отношения. Это – не тридцать первый номер, но и не шестьдесят первый. Это – реплик"тридцать первого", полная его копия, со всеми деталями, включая индивидуальный код. Один прибор в двух экземплярах. То есть ни у кого эта штука не пропадала, а если задействовать, то сказать, какой именно экземпляр из двух функционирует – совершенно невозможно. "Медуза" перебросила мне, по каскаду, Т-программу, а я спокойно, никуда не спеша, в тех же самых мастерских вырастил лигейтор.

– Там же, где и, – простите меня, – вашего Беню?

– Там же. Только есть разница: Бенджамен, хоть и проще гораздо, но все-таки, отчасти, – моя разработка, по бейзику там, по параметрам. А лигейтор, говорю вам, – реплик. Там мне самому практически ничего не пришлось делать.

– Понятно, – неопределенно, со вздохом протянул Ансельм и с чудовищной заразностью зевнул, – как-то я не так представлял себе деятельность компьютерных пиратов. Вон как в кино показывают: садится какой– нибудь компьютерный вундеркинд за клавиатуру, шарах-шарах, все коды обойдены, все пароли взломаны, и они уже где-нибудь в кодах Банка Федерального Резерва Рифат или в Управлении Кадров Адмиралтейства, и никаких при этом лигейторов. А это… Кромсают, как консервную банку, прямо не отключая, ножом, чистой воды взлом, причем никакой не компьютерный, а самый обыкновенный. Или все что там показывают, – чистой воды враки, провокация и игра в нагребулечки?

– Я вам отвечу статистицки: сидит пират где– нибудь там, скучает, и приходит ему в голову ослепительная, как сапог у сержанта-юхта, Мысль. Он тут же оживляется и спешит ее проверить на том же самом Банке Федерального Резерва. Обычно – ни хрена не выходит. Если повезет – выходит. Если не повезет – засекут и обдерут так, что на всю жизнь закаешься за клавиатуру садиться… Я знаю, я сам пират, не Капитан Саггерхайд, конечно, но вполне профессиональный…