Текст книги "Fly (СИ)"

Автор книги: Александр Шуваев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

– А тогда – почему? Почему уволился, исчез и мне ничего не сказал? Я тогда чуть с ума не сошла!

– А что мне оставалось делать? Персоны, – не будем говорить, какие, но такие что от одних воспоминаний по стойке "смирно" вытянешься, – проводили со мной э-э-э… беседу, и категорически потребовали, чтобы я "не забивал девочке голову". И еще, что "если гинекологический осмотр покажет" – ну и т.д.

– Я им тогда дала осмотр! Они все у меня потом – месяц икали! Включая Высочайшего папочку! Ф-фсе сказала! И насчет осмотра, и про то, куда они теперь эту самую девственность могут себе засунуть. И про то, как я намерена поступить с ней и с теми, кто будет в мою личную жизнь лезть. Знаешь, – до них дошло! О папаше можно говорить всякое, но дураком его не называют даже враги. Так вот, когда он осознал, что тут его привычка к беспрекословному подчинению, – только мешает, он даже испугался и срочно начал подавать задом. И с братцем, похоже, поговорил. Такую прямо деликатность начали проявлять, что аж тошно… Но ты-то что? Ну почему, почему ты уехал?

– Вот ты тут про казнь говорила… Времена, понимаешь ли, изменились. Сейчас никто не пошел бы на скандал: ко мне попросту подослали бы офицера из какой-нибудь спецслужбы, широко известного в узком кругу умельца гасить Зыбкое, и на этом все кончилось бы. Это теперь об меня кто угодно сломал бы зубы, а тогда… – Он безнадежно махнул рукой. – Наверное, так было бы лучше. Увидав меня воочию холодненького и с петрушкой в зубах, ты довольно быстро успокоилась бы, а так, ничего не зная, – дергалась и выдумывала себе то, чего нет и не было. Ошибочка вышла.

– Далеко не единственная!

– Как тебе сказать… Согласен, вижу теперь, что из неверных предпосылок сделал я, в общем, очень правильные выводы.

– И что ж это за выводы?

Осознав вдруг, что такого рода диалог ведут ночью, наедине, две молодых и совершенно голых высокородных персоны, похоже, – и не замечая подобных мелочей, – Дубтах засунул себе в рот кулак и сполз, задыхаясь на землю. Когда острота пароксизма несколько миновала, он потихоньку отправился к дому, здраво рассудив, что спасательных мероприятий тут, судя по всему, не предвидится. Ясновидение По Мелочам не подвело и тут: чистая, выглаженная, теплая одежда действительно дожидалась его в его комнате, в шкафу, но сейчас она была и ни к чему вовсе. Он лег и потрясенно подумал: а ведь все это произошло, по сути, за один-единственный летний день! Ведь суток не прошло полных с того момента, когда он отправился рано поутру за пивом, предназначенным в подарок здешнему хозяину!!!! Воистину, – помещики из местных обладают даром делать время – бесконечно емким. И тут он с удовольствием заснул.

Проснулся он затемно, и вовсе не от того, что выспался, а оттого, что его будили:

– Ты не спишь?

– А?! Что?! Нет…

– Понятно,

– А раз понятно, – проговорил проснувшийся Дубтах хрипло, – так какого ж будишь?

– Комнаты готовой, понимаешь, больше не было. Никто ж ничего подобного не ждал… Ну, я ее и положил в свою. Переполоху– у!

Он взялся за голову.

– Не мудрено.

– А сам я, под шумок, – к тебе. Тут– то, смекаю, меня будут искать в самую последнюю очередь.

– А ежели найдут? У гостьи будет серьезный повод укрепиться в своих подозрениях.

– Теперь, – странным голосом проговорил Ансельм, – это маловероятно. Крайне.

Проговорив эти загадочные слова, он сбросил какую-то там одежку и улегся с другого края колоссальной кровати. Впрочем, он ворочался так, что Дубтах, то засыпавший, то просыпавшийся от его сокрушительных вздохов, спустя пару часов все– таки не выдержал:

– А чем крутиться так, – провозгласил он злобно, – шел бы лучше и …! Всем спокойнее было б!

– Тут ты прав. Пойду– ка, если так уж вышло, и поставлю Ее Высочество еще разик-другой раком…

– Во– во. Она, часом, с собой никакой подружки не прихватила?

Ансельм фыркнул и исчез.

XXV

Дождавшись у метеорологов положительных заверений в том, что этот антициклон – надолго, флот Трехсторонней Комиссии приступил к выполнению оперативного плана «Трал», бывшего, по сути, первой фазой реализации общего замысла. Корабли двигались по сходящимся направлениям, оставляя корабли на заранее запланированных местах. Внешнее кольцо, с виду – редкое и прозрачное, составляли авианосцы разных поколений и те самые расконсервированные вертолетоносцы, которые предполагалось укомплектовать резервистами. «Старые, толстые и лысые», отзлобствовав свое, будто бы помолодели вдвое и теперь мухой взлетали по тралам, стремглав пролетая любые люки. Кадровые командиры только качали мудрыми головами, изумленные их профессионализмом и невероятной изобретательностью. Адмирал Теннейре, ступив на палубу «Адмирала Джаннаха» и затянув телеса в адмиральский вариант тропического обмундирования, тоже чувствовал себя помолодевшим лет на двадцать и только с тоской думал о том, что совсем скоро ему придется перейти на борт «Тимофея», а тот, в свою очередь, – намертво станет у причала… А тогда ему, как самому высокопоставленному боевому офицеру Трехсторонней Комиссии, придется отнюдь не корабли водить, а заниматься мириадами нудных, как зубная боль, мелочей, которые оказывается почему– то совершенно невозможным раскидать без личного вмешательства Командующего, и это неизбежно, как смерть всего в мире сущего. Все более мелкие суда оставались на запланированных позициях, а остальные продолжали центростремительное движение, затыкая все более мелкие проливы, блокируя – все более труднодоступные бухты, сбивая все, избегающее встречи, во все более плотное но и, парадоксальным образом, все более разрозненное стадо. Даже само море вокруг архипелага, такое с виду просторное, исподволь превращалось в ячейки гигантской сети, и те, кого это касалось, отчетливо ощущали погибельную тесноту. Пока что не было сколько– нибудь серьезной стрельбы, – разве что так, по обстоятельствам, когда у кого– нибудь хватало дури сделать попытку проскочить сквозь «Трал». Никого пока особенно не трогали, но и двигаться становилось совершенно невозможно. Рассеянные по берегам наблюдатели морской пехоты видели, как кое– где срочно сносили на берег или даже топили на мелководье оружие. Начали даже попадаться брошенные на плаву, пустующие на приколе в безлюдных местах или полузатопленные суденышки местного населения. Все они, буде официальный владелец не объявится в трехдневный срок, неукоснительно объявлялись призами Комиссии и собирались в специально для такого случая организованный порт– коллектор, где уже становилось тесновато. Заняв позицию, корабли срочно разворачивали гидроакустические посты. Никто еще не всерьез не стрелял, но от самого утеснения, от невозможности дышать начиналась агония. Постепенно заткнутым оказывались все более потаенные, только избранным известные стоянки и укрытия, у судов «Хон Санджир Камарат» оставались только ничтожные огрызки свободного пробега. Целиком же все это больше всего напоминало планомерный зажим при игре в тавлеи, – вроде того, которым так славился Гроссмейстер Габир Транг Чикун. Противники маэстро попадали под давление настолько невыносимое, что от одного только отчаяния начинали делать глупости. Вот именно. И на том уже основании, что среди пиратов – не одни только гроссмейстеры, понимающие, что возможность спасения, если она есть, только в железных нервах и последовательно– мелочной, ничем не брезгающей изворотливости, лица, поставленные Трехсторонней Комиссией непосредственно руководить операцией, отдали приказ о сугубой осторожности и полной боеготовности. И даже издали соответствующие дополнительные инструкции. А помимо флотской операции – запрещены были вылеты любых трансокеанского класса машин откуда бы то ни было за исключением четырех аэропортов Филетт Айратын, – столичной области и личной марки Владыки и Покровителя. Шареареха, на пробу, отправил было с чисто– фиктивной миссией одного своего довольно известного подручного казенным рейсом, – так тут же схватили, и с концами. Ясно было, что в кассах и залах сидят серьезные люди, которых, к тому же, пока что никак не удастся подкупить. Так что оставались только железные нервы. Железные нервы и Борьба За Чистоту Рядов Против Двурушников И Перерожденцев. Один из них как раз и лежал перед Шареарехой:

– Сын тухлой свиньи! Не ты ли говорил мне, что Кружащееся Железо не показывает никакого особенного движения кораблей, и что это перепроверено трижды, и что это так же верно, как то, что ты – Шенхеа Каремуи? Ты сам сказал это, – и теперь ты больше не Шенхеа Каремуи! И теперь вообще не человек и никто. Потому что никогда раньше мне не мерещились акэ с пушками и солдатами. Они не мерещатся мне и сейчас: я вижу то, что есть, но увидал я это слишком поздно. Зверушек – в зал, и я хочу, чтобы мои хорошие были привязаны на цепях длиной в три циновки…

Тот, кто только что перестал быть Шенхеа Каремуи, истошно закричал и забился на узорных циновках, тщетно пытаясь обхватить колени повелителя, но тот только поморщился:

– Возмите эту медузу! – И коротко ткнул пальцем. – Кан! И осторожно там, не задень лишнего…

Два здоровенных телохранителя-бензелейца содрали с бедняги одежду и с такой силой завели ему руки за спину, что его перегнуло в дугу. Кан Ленхемои, в стеклянных глазах которого после беседы с Наслой не осталось уже вовсе ничего человеческого, мимолетно, словно даже не касаясь кожи жертвы, махнул блескучим лезвием и сразу же кинул его в ножны, но живот Шенхеа вдруг лопнул вдоль, и из страшной раны клубками полезли сизые, целехонькие с виду кишки. Шареареха был большим поклонником старинной народной забавы, – боя свиней и содержал для этой цели нескольких боевых хряков. Уже на довольно далеком расстоянии от этого… Катуха? Стойла? Вольера? В общем – от этого зала было слышно громкое, с порыкиванием, хрюканье и оглушительный, злобный визг. Эта клеть была разгорожена таким образом, что у каждого из четырех животных было по своему, отдельному углу, а четыре перегородки – только метра на полтора не сходились посередине. Когда хрюшек приходила пора кормить, привязь, представляющую из себя легированной стали цепочку, укорачивали при помощи специального механизма снаружи. Теперь привязь удлинили и оттого зверушки пребывали в некотором возбуждении. Тянули друг к другу длинные, как у крокодилов, рыла и не дотягивались на какой-то метр, гремели цепями и дико визжали. Под крышей эти звуки, которые только очень приблизительно можно было бы назвать визгом или хрюканьем, были почти непереносимы и вызывали животный ужас. Впрочем, – хряков Шареарехи назвать "свиньями"… Тоже язык поворачивался с трудом: это были чудовищные звери, плод многовековой селекции, похожие не столько на мясной скот, сколько на апокалиптических чудищ. Весом – более четверти тонны, длиной – около трех метров, горбатые, со стоящей дыбом щетиной, больше похожей на дикобразовы иглы, и при этом, все-таки, непонятным образом поджарые. С глазами, в которых из– под белесых ресниц тусклым огнем светилось кровожадное безумие, как у наширявшегося маньяка из низкопробного боевика. С клыками, окованными бритвенно-острым, треугольного сечения бивнями из нержавеющего металла, и у каждого зверя на левом, – никак иначе! – бивне красовалось гравированное клеймо хозяина. Когда, не пожалев денег, уговоров и угроз, хозяина тогдашнего чемпиона вынудили пять лет тому назад стравить своего любимца со специально привезенным с материка красавцем-тигром, бедняга рыдал от жалости и унижения, но, как оказалось, преждевременно: страшно исполосованный, Ань Кулинь протаранил-таки ловкую полосатую кошку страшным ударом рыла, распорол ей брюхо клыками и сожрал ее кишки, и выжил потом. Поросята от чемпиона, покинувшего большой спорт ради радостей семейной жизни, шли нарасхват по бешеной цене… И сюда-то, в громовое хрюканье, в острую вонь чудовищных зверей, под кованые клыки и омерзительно– безумные взгляды как раз и вбили страшным пинком бывшего ведущего специалиста "Хон Санджир Камарат" по спутниковой разведке и космической связи. Его пронзительные вопли заглушили даже голоса чудищ, и потом он орал все время, крутясь в мертвой зоне, когда хряки, с трудом дотягиваясь до него, грызли ему ноги, цепляли за скальп и поддевали загнутыми клыками выпадающие внутренности.

– «Летучки» на исходной, господин адмирал.

– И превосходно. Сколько на ваших?

– Пять сорок пять, господин адмирал.

– Надо же! – Подозрительно– оживленно восхитился флотоводец, – на моих ровно столько же. Погода… Только мечтать о такой. Так что, друг мой, не сочтите за труд: передайте троекратно всем, по вертикальному каскаду слово "Дронг"…

"Дронг" взмыло с громадных антенн "Великого Князя Тимофея", достигло оперативной группировки спутников о оттуда широким конусом, накрывающим все Семь Тысяч Островов, обрушилось сверху, как Демон Черных Небес, как неслыханной силы ураган, все вздернув на дыбы, все – перемешав, все сдвинув с мест. И первыми, скользнув сквозь обманчиво– просторные ячейки "Трала" плыли над самой водой экранопланы и десантные катера на воздушной подушке. Зрелище тяжко-грациозных, давяще– стремительных машин, в громовом гуле несущихся сквозь тучи истолченной в пыль воды, было мало сказать, что просто красивым: оно было прекрасно, но это была страшная красота. Над камнями, над клыками рифов, столетиями защищавшими извилистые, как мысли безумца, потаенные бухты и заливы, между поросших страшными чащобами скал, не обращая внимания на мели, проскользнули они к спящим мирным сном пиратским гнездам, заранее поднимая оружие.

Можно спорить, – насколько талантливым, – но все-таки он был настоящим военным: с началом дела он интуитивно выбрал место, где возникли осложнения, требовавшие вмешательства Воли и Силы. На борту «Тимофея», в окружении подчиненных ему в оперативном отношении но – столь же полновластных командиров сил остальных стран, он с ленивым, чуть брезгливым любопытством читал «Инструкции», полученные им непосредственно от Трехсторонней Комиссии. Небрежно разорванный, – весь заляпанный печатями, где только можно, – коричневый конверт из-под «Инструкций» он по рассеянности держал в левой руке.

– А вот тут вот, господа, в пункте аж тридцать четвертом параграфа третьего, нам предписывают это, как его? – Не в силах процитировать дословно и не желая портить восхитившую его формулировку отсебятиной, он подглядел в текст. – А, вот: "При выполнении поставленных перед контингентом высоких и благородных задач надлежит неукоснительно действовать со всей возможной гуманностью" – как вы думаете, – что бы это могло значить? Обозначает ли это: "неукоснительно – действовать" – или же: "неукоснительно – с гуманностью"?

А вице-адмирал Сулима, который тоже был не мед и не сахар, кивнул с видом полнейшей серьезности:

– Поистине прекрасные слова! Но лично мне больше импонирует то место, где говорится именно о всей возможной гуманности. Особенно восхищает в нем невероятная для непрофессионалов точность и конкретность. Но мы-то с вами, господа, мы– то с вами знаем, что на самом деле возможности проявления гуманизма – безграничны. Равно как безграничен Принцип Гуманизма сам по себе.

А шеевельт– командор Кинглоу с готовностью выразил свое полнейшее согласие:

– Бесспорно. Особенно по модулю.

Тогда он и предположить не мог, что это его по "по модулю" – станет поистине крылатым выражением. Пока же господа флотоводцы, сдержанно отсмеявшись, продолжили тщательную проработку "Инструкции", смакуя и комментируя особенно понравившиеся места. Море было – как зеркало, "Великий Князь Тимофей" торчал метрах в трехстах от берега, неподалеку от узкого и извилистого пролива, бывшего, по данным от Источников, Достойных Доверия, одним из главных змеиных гнезд. В пролив ворвались одновременно с обеих концов, доселе закупоренных "Джет Ферс" и "Луг– ен– Бальх", и теперь там все было в порядке: "Октаэдры", "Роллеры" и "Белухи" выли, как миллион бешеных псов одновременно, напрочь снося постройки и прорезая целые просеки в здешней буйной растительности. Потом, несколько грузные в своих панцирях, настороженные, с автоматами в лапах, вслед вихрю свинца и стали на берег ступили морпехи.

На столе запело переговорное устройство:

– Ваше Высокопревосходительство, на берегу, как и предполагалось, практически никого не было. "Серебряные Строчки" попробовали продвинуться по обозначенным на карте направлениям вглубь острова, но были встречены огнем гранатометов и тяжелых пулеметов. Имели потери и, согласно инструкции, отступили.

– Одобряю, – одобрил адмирал Теннейре, – закрепиться и смотреть в оба. Из соприкосновения выйти. Пусть как– нибудь сымпровизируют позиции… Так– то, – повернулся он к своим соратникам, – легко теоретизировать на тему гуманности. Гораздо труднее ежеминутно руководствоваться соображениями гуманизма на практике… Связь! Адресный на "Луг"… "Козерог" вызывает "Злюку– первого". Толлер? Посылай увещевателя по пеленгу "пискуна" 16/64… Нет, не лучше… Брехунца из местных не забудь, а то совсем уж смешно выйдет…

"G – 12" "Калькар", поднявшись с палубы "Луг-ан-Бальх", тяжело направился к цели, а с визир-мачты "Тимофея", слабо стрекоча электромоторчиком, призванным удерживать баллон на месте, на полукилометровую высоту поднялся сам хай-визир, – как выразился адмирал: "Роскошь, конечно, но удобство большое". Громадные панели на стенах коллект-поста вдруг засветились разом, превращаясь в подобие зеркал, отражающих одни, – море, горизонт и дальний островок у горизонта, другие – близкий лесистый берег и даже борт самого "Тимофея" в самом низу, и все это начало довольно быстро проваливаться, уплывать книзу, пока не возникла картина острова, видимого как будто с высоты в километр– полтора. Виден был и "Калькар". "Салахай кахеа, – оглушительно, так, что внутренности перебалтывались в животе и тряслись листья на деревьях, ревело летающее железо, закладывая над зарослями круги, – чуи-канеи ваалакаан-анедирна…" Там, где индикатор прорисовывал красные значки, бронированный геликоптер еще и притормаживал. Динамики работали на такой громкости, что рев их, отражаясь многократными раскатами, долетал и досюда. Благо еще, что Ретрансляторы Звуковой Обстановки все доносили без искажений, и оттого слышно было неплохо.

– Люди Берегов и Проливов, – с невозмутимой физиономией начал переводить Теннейре, – не ведающие рабства храбрецы! Покиньте лживых вождей, что привели вас к большой беде, положите оружие…

– Вы что, – так знаете машшарат– маллам, – с уважением спросил Косьма Сулима, – что переводите прямо на слух и сходу?

– Это они знают паалти. Это они переводят на слух и сходу. А я, – я писал текст обращения. На всю жизнь запомнил. Такое не забывается. Дальше там сулят амнистию и обещают разобраться по справедливости со всеми, кто не особенно себя запятнал…

– Не, – поморщился Сулима, – не больно-то. За душу не забирает. Задушевности маловато, проникновенности. Ради такой риторики лично я не стал бы посылать вертолет.

– И я бы не стал. Да только с этим вот дерьмом, – он потряс зажатым в руке конвертом, – что прикажете делать?

– Использовать по назначению. Вот обстреляют вертолет…

– Ты гляди, не накаркай мне!

Однако же пущанин накаркал: острое, злое шило дымного огня высунулось вдруг из зарослей, воткнувшись в бронированное брюхо машины, глухо ахнул взрыв, рев динамиков смолк, оборвавшись в острый, гаснущий вой, а вертолет, накренившись и испуская клубы серого дыма из развороченного нутра, со снижением заскользил в сторону и косо врезался в деревья. На оскаленного, бледного Теннейре было страшно смотреть. Повторно связавшись с "Луг-ен-Бельх", он сказал Толлеру Керфегеру голосом ржавым и лязгающим:

– Господин капитан первого ранга! У вас есть привязка "Калькара" на момент взрыва?

– Так точно, господин адмирал!

– Приказываю: в эту точку, на высоте приблизительно десять метров. Одну.

– Вас понял. Есть одну, по привязке, высота десять. "Рагн"

– "Рагн".

– А что это Ваше Высокопревосходительство собирается делать, – полюбопытствовал Кинглоу, крутя в пальцах высокий бокал с минеральной водой, с видом мелкого пакостника, который нашкодил, будучи уверен не то что в своей безнаказанности, – а в том, что теперь за его дела непременно высекут другого, – проявлять всю возможную гуманность?

– Точно, – кивнул головой Теннейре, подавив рефлекторно рвущийся из груди Малый Загиб, – я усмотрел редкостную возможность проявить массу гуманизма. По модулю…

– "Четвертой" – рули на постоянный блок проверить…

– "Четвертая" – постоянный блок отсутствует.

– "Четвертой" – экспресс-блок рулей – снять…

– "Четвертая" – экспресс-блок рулей снят.

– Загрузка параметров по моему каналу…

– Загрузка "Четвертой" параметров по каналу командира корабля закончена.

– "Четвертой" – пли.

Флотоводцы отчетливо увидели на панорамном экране, как чуть ближе и западнее того места, где в воздухе лениво расплывались клубы дыма от горящего вертолета, на уровне пальмовых крон вдруг возникло плоское, плотное облачко горящее режущим пламенем какого-то странного сизого цвета. На миг изображение померкло, как это бывало во времена оны при автоматической съемке ядерных взрывов, но теперь, в отличие от тех достойных сожаления случаев, оно почти тут же возникло вновь, показав бешено расширяющуюся, чуть сплюснутую огненную полусферу. Верхушка медленно меркла и таяла, разодранная расширяющейся во все стороны волной, и теперь по острову, глотая заросли, катилась выпуклая стена пламени. Черно– багровый фон был густо покрыт золотистыми огненными иглами, и оттого страшное пламя казалось мохнатым, ощетинившимся торчащей дыбом остью. Влажные заросли исчезали без следа едва коснувшись этой облезлой огненной шкуры, ни капли не задерживая победной поступи урагана пламени, напротив, – оно как будто только разгоралось еще ярче. На миг у всех зрителей, сколько их ни было, поневоле сжалось сердце, потому что показалось им, всем сразу, что огненная стена так и будет расширяться бесконечно, сожжет остров, зальет веселым, иглистым пламенем их корабли, перешагнет, все так же расширяясь и распаляясь все ярче, океаны, а потом, облизав полушарие, начнет сходиться в одну точку где– то там на противоположной плеши планеты.

Корпорация "Интеркол Инкор", в полном соответствии с названием, занималось всем, что имело какое– то отношение к коллоидному состоянию веществ. Основные деньги, как и положено, шли от пищевых желе и желирующих добавок, от медицинских коллоидных клеев и косметических желе самого разного назначения, от экологически-чистой аэрозольной упаковки с разнообразным парфюмерным и бытовым наполнением. А еще – аэрозольные установки для тушения пожаров на нефтяных скважинах при помощи особливых порошков, громадную номенклатуру гелевых сред для микробиологической промышленности, и некоторые типы форсунок. А так как напалм при ближайшем рассмотрении оказался тоже в некотором роде гелем, то он тоже, естественно, попал в сферу интересов молодой тогда, энергично развивающейся фирмы. С большим, надо сказать, финансовым эффектом. Чурило Ченчич, плотный, бородатый мужчина средних лет, с толстыми губами жизнелюба и бабника, был химиком, но химией коллоидов отроду не занимался. Он занимался окислителями и антиоксидантами, а также проблемой обратимости антиоксидантного эффекта. К нему-то и подошли представители какой-то землеустроительной фирмы средней руки, дабы он создал им вещество, способное сжечь пень вместе с находящимися в земле корнями. Поначалу он хотел послать заказчиков вместе с их проблемой куда подальше, но потом заинтересовался. По ходу исследований ему пришлось иметь дело со всяческими омерзительными пакостями типа просто фтора, шестифтористой серы, гептафторида хлора и даже гексафторида кислорода, но никому так до сих пор и не удалось узнать, что из себя представляет так называемый "DO– Комплекс", к которому он пришел в конце концов. Руководство "Интеркол Инкор", неведомыми путями проведав о существовании такой замечательной штуки, справедливо решило, что она годится на большее, нежели дожигание пней и корней, и патент купило на корню. Заодно – с автором. Заодно – с лабораторией. Тут уж инженеры корпорации совершили форменное чудо, создав некий противоестественный гибрид зажигательной и вакуумной бомбы. Используя энергию от первичного воспламенения топливно-воздушной смеси, "DO– Комплекс" начинал разлагать воду, заодно – воспламеняя все, способное гореть, образуя самоподдерживающуюся реакцию и только медленно, не сразу, деградируя под действием высоких температур. Это, наконец, начало сказываться и на острове, огненная стена меркла, теряла накат, рвалась, и теперь только недогоревшие пни страшным, мрачно-лиловым огнем просвечивали сквозь все более зыбкую, рвущуюся огненную кисею. Ченчич был честным человеком и проблему всеконечного истребления пней в свое время решил добросовестно. Еще до этого, невзирая на все переборки, со стороны гибнущего острова донеслось, – как досками по ушам, – "Гван-н-н!" – и, подавив остальные звуки, все затопил неистовый рев огненного урагана. Когда смолк и он, Теннейре неторопливо потянулся к переговорному устройству:

– "Берег– первый", вас вызывает "Козерог". Прием.

– "Козерог", я "Берег– первый", слышу вас хорошо. Прием.

– Надеюсь, – все отступили куда положено, никто ненужного героизма проявлять не начал?

– Никак нет, "Козерог", убитых и покалеченных нет. Вот только у некоторых, в общем, нервная реакция…

– Крыша поехала, что ли?

– Что-то в этом роде… Потому что без предупреждения, господин…

– В следующий раз пошлю уведомление в письменной форме!!! Нет, ну до чего нервный морпех пошел! Как зенитчики, спрашиваю? И впредь называй меня по рации "Директор", а то не знаешь как обратиться, а как положено – не хочешь… Правильно делаешь.

– Их мало осталось, господин Директор. Ребята выловили нескольких, – так все до единого чокнутые. Орут, руками машут, оружие побросали неизвестно где…Прием.

Помолчав, адмирал спросил совершенно загробным голосом:

– "Берег– первый", – а как там вообще? Прием.

Но умница– собеседник отлично понял, к чему относится так нечетко, так не по– военному заданный вопрос:

– Ужас! Голый камень, посыпанный пеплом пополам с негашеной известью. Приказал противогазы надеть. Проплешина диаметром метров в семьсот– восемьсот, кругом чуть чадят заросли, и еще вот что: время от времени какое– нибудь дерево вдруг вспыхивает бездымным огнем и выгорает с корнем, а вертолет вообще сгорел в труху.

– Противогазы подтверждаю. К периферии особо не соваться. И вот еще что: проверьте там, по возможности, наличие уцелевших зенитчиков, но особо не увлекайтесь. Чай не бог весть что. Пленных – в пустые ангары "Грбов" под замок. Подвалят с нашей стороны через полчаса. Обращаться со всей возможной гуманностью. По модулю. Прием.

– Чего?

– Ничего. Подтвердите прием!

– Есть не снимать противогазы. Есть к эпицентру не соваться. Есть прочесать местность, в поисках не увязая. Есть пленных под замок в ангары, на "Грбы", через полчаса, на северном берегу. Прием.

– Рагн.

– Рагн.

– А вот интересно, Ваше Высокопревосходительство, – после мучительной паузы спросил вице– адмирал Сулима, – к чему тогда был весь этот огород с запрещением ядерного оружия? При боеголовках типа "Квартет" о коих я только слышал, а увидеть сподобился только сегодня? Чем они, спрашивается, лучше?

– Вы же сами сказали, – невозмутимо ответил Теннейре, – тем, что не подпадают под действие соглашения. Никоим боком.

– Господин Людвиг, вам, как имеющему наибольший опыт по использованию глайд-плоскостей, надлежит участвовать в высадке первых десантных партий на суда, подлежащие первоочередному досмотру. Вы, кажется, знакомы с «SD-2»?

– И с "SD-1" – тоже. С удовольствием. Предлагаю в каждую операцию ставить в качестве дублера тех, кому предстоит реально пилотировать слик-драйверы.

– Резонно. Дейдре, детка, – составь списки кандидатов с указанием очередности…

Дубтах на всякий случай делал попытки делать с секретаршей политес, – она, надо сказать, того стоила, – и даже был не без благосклонности воспринят, но тут Дейдре увидала Ансельма, и все остальные мужчины мира сразу же перестали для нее существовать. Не помогло даже Дубтахово нытье на тему того, что у того – "самая настоящая принцесса в полюбовницах, между прочим" – в том смысле, что при таких обстоятельствах всяким– прочим – даже и мечтать не о чем. Бесполезно: она его, кажется, даже и не слышала. Быть бы тр-рагедии, но тут друзей запрягли всерьез. Он, например, согласился на этот самый "первый этап десантных операций", – и тут началось!

– "Летучка – двенадцатая" вызывает "парус – второй", как слышите?

– Слышим, "летучка – двенадцатая". Прием.

– Вижу "красненькое" судно, класс – средняя парусно-моторная яхта, океанская, по виду – частная. От вас – восемьдесят… Координаты вам или по каскаду?

– Ох, бога ради, – нам-то зачем? Щас тупаря подготовим на прием… Давай!

– Готово… Проверьте, как там?

– Погоди… Ажур… Слушай, а сам– то ты чего с ним не разобрался?

– Маловат, чтобы я сел без спросу, а прямо сразу топить – вроде бы не за что…

– Ладно, сейчас слазим.

Дополнительные катапульты, установленные на "Адмирале Джаннахе", обладали существенно меньшей мощностью, нежели обычные. С нее-то, усадив десант в пятнадцать человек отборных морских пехотинцев, начавших уже звереть от безделья, и того самого дублера, как раз и стартовал Дубтах. У каждого пилота есть свои предпочтения, но от полета на "слик-драйвере" были в восторге все, хоть сколько– нибудь достойные называться летчиками. Ощущения, как на планере, только гораздо лучше из-за несравнимо больших возможностей управления и существенно большей скорости. Бесшумно, – едва слышный звон компенсирующих поверхностей – не в счет, – плавно длиннокрылая голубовато– зеленая машина разгонялась до трехсот пятидесяти. Беззвучно, с несравненным изяществом морского парителя-альбатроса разворачивалась. А в пустом виде эта система была способна чуть ли ни к воздушному сюрплясу на одном месте. Как никогда ранее – широко при создании машины были использованы самые современные материалы, обладающие "памятью формы". Поэтому машина с легкостью складывала свой тонкий "стартовый" пропеллер, а уж что выделывали длинные, складывающиеся под управлением компьютера "по-живому" шасси… Будучи в полном восторге от компенсаторов "Ночного Дождя", Дубтах в свое время с энтузиазмом взялся за освоение новой техники и убедился, что если ночью вдруг возникнет желание нанести кому– нибудь совершенно незаметный визит, то лучшей машины не изобрести. Пока что планировалось использовать "слик-драйверы" для решения десантно-патрульных задач только в приличную погоду. Запустив "тупаря", они довольно быстро увидали неспешно– ковыляющую яхту. Дубтах, взяв управление, классически зашел с кормы и впритирку посадил машину на предельно– вытянутые стойки шасси. Некто бородатый, босой и в белом тюрбане открыл рот, словно хотел проглотить вдруг возникшее перед ним видение, но десантная группа, как выяснилось, вполне соответствовала своей высокой репутации: даже Дубтах не успел уловить, как и когда щетар Ворон оказался на палубе, и бородатый безмолвно опрокинулся на палубу, сбитый ударом, исполненным какой-то неимоверной, железной жестокости. И с такой же, молниеносной быстротой на палубе оказались и его подчиненные, враз шарахнувшиеся вдоль по палубе и ссыпавшиеся вниз. Оставив за себя сидящего с вытянутой физиономией дублера, Дубтах тоже спустился вниз. В неукоснительном усердии своем жутковатые пассажиры его выбили, понятно, все двери, собрали в конце коридора всю насмерть перепуганную, немногочисленную обслугу, по большей части – немолодую, но, в основной массе, они толпились теперь возле одной только двери. Там, на громадной низкой кушетке, багровый от злости, располагался среднего возраста толстый бородач в коротких белых подштанниках. На кушетке он располагался не один: там, без особого успеха пытаясь прикрыться чем придется, жалась к стенке какая-то черноволосая особа с роскошной грудью, пышными бедрами и, – при явной молодости, – вполне заметным животом в мелкую складочку: в общем – писаная, в соответствии с местными вкусами, красавица. Дубтах мысленно взвыл от восторга, наслаждаясь идиотизмом сложившейся ситуации и с нетерпением ожидая ее дальнейшего развития.