Текст книги "Fly (СИ)"

Автор книги: Александр Шуваев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

– Ваше здоровье, полусотник…

– Спасибо. За твое здоровье, – прости, – пить не буду. Не буду также жать на прощание руку, душить в братских объятиях, и бурных лобзаний тоже не будет, хотя те, кто привезли тебя сюда, сделали очень правильный выбор. Желаю тебе никогда больше не воевать против Империи, да и то только потому, что пожелание это носит достаточно– шкурный характер. Иди, минут через пять уже должны начать обратный отсчет…

Сказав это, он точно так же, как и прежде, вдруг повернулся всем телом и закосолапил прочь. Допив чабрецовую, – право же, – совсем неплохую, Дубтах неторопливо направился к облюбованному давеча экрану. По пути его ненадолго задержали более молодые спутники полусотника, все трое. Один из них с явным любопытством спросил:

– И как?

Хоть и был вопрос этот несколько неопределенным по форме, – Дубтах его понял. И даже не стал натужливо хмурить бровки, изображая непонимание, а, наоборот, многозначительно поднял их на манер домиков:

– О-о-о, – проговорил он, поцокал языком и сделал паузу, – очень сильное впечатление…

Почему бы, в конце концов, и не сделать людям приятное? Тем более, если при этом всего-навсего говоришь людям правду.

– Тебе выпала редкая честь, джутт. Он мало кого удостаивает сколько-нибудь продолжительного разговора, чаще вообще ограничивается рыком или этаким звериным ворчанием, а с тобой проговорил аж чуть ли не целых двадцать минут… Интересно, о чем он мог беседовать столько времени с джуттом, хотя джуттов ненавидит больше всего на свете и чует их за версту?

– Вот об этом самом и говорили. Вообще наш разговор носил, если так можно выразиться, – военно– этнографический характер… Я заметил, что вы говорите о нем, будто он и не человек вовсе, а какая– то достопримечательность.

– Можно и так сказать, джутт. Самый старый действующий пилот– истребитель, самый старый действующий пилот-инструктор, и чуть ли не самый старый полусотник во всей армии. Родом он из Лудной Пущи, родители за всю жизнь носа из лесу не казали, – говоривший бросил вслед полусотнику быстрый взгляд, и продолжил, – и сам он – волк, чудовище, нечисть лесная. Говорят, что от него ничего нельзя скрыть, что его не обманешь и не обведешь, потому что он – нюхом чует. Надежнее людей не бывает, но враждовать с ним – так лучше сразу сдохнуть. Теперь таких людей не выпускают, джутт.

В своей недолгой жизни ему уже приходилось видеть, как люди относятся к со своего рода боязливым восхищением к таким вот первобытным чудищам с непонятными для них побуждениями.

– Это точно, – согласно кивнул он, – по крайней мере, – очень на то похоже.

Тем временем люди и роботы постепенно слезали и тянулись прочь от Пенетрантной Системы, а последние десять– двенадцать человек сноровисто и дружно смотали красные канаты, собрали пластиковые подставки и погрузили их на за– держанную роботизированную тележку. Когда последний из них вышел за границы Периметра, начался обратный отсчет времени, и против воли, вопреки всему что– то трепетало у него внутри от волнения. Потом Система медленно сдвинулась с места и покатилась куда прочь, тяжеловесно, но неудержимо набирая скорость, и камеры, расположенные вдоль всего Шляха, передавали объект друг другу, как в эстафете, но изображение все– таки каждый раз вздрагивало при этом, пропадая на неуловимый миг. Видно было даже, как тяжко двинулись рули и могучие под– ставки шасси расслабились, лишенные необходимости выдерживать неподъемный груз Системы. Когда вся эта масса абсолютно непостижимым образом поднялась в воздух, где– то пообок Зала прошло звено Гржим – 888р "Сгляд", специально предназначенные для ведения съемок в воздухе, и на экране снова возникло, вполне-вполне качественное изображение неукоснительно разгоняющейся, безглазой туши Системы, что прямолинейно и напролом перла сквозь несчастное небо нынешнего дня. Потом наступил момент, когда даже скоростные разведчики начали отставать, и тогда началась последняя стадия операции по сопровождению:

– Господа, – произнес в микрофон человек, сидевший за одним из пультов, за– чем– то хлопнув в ладоши, – в настоящий момент вы являетесь свидетелями того, как База достигает первой пороговой скорости, превосходящей скорость истребителей сопровождения. Помимо этого начало второго этапа разгона исключает присутствие в непосредственной близости пилотируемых устройств из соображений безопасности. Теперь пилоты передают эстафету гиперзвуковым беспилотным устройствам типа "Ябиру", выпущенным с их собственных самолетов…

Изображение на экране снова приблизилось и почти сразу же характер выхлопа из дюз изменился, превратившись в факел ослепительного прозрачного пламени, и Система сразу же с необыкновенной мощью устремилась вперед, но гиперзвуковые устройства, созданные пару лет назад на базе того сорта крылатых ракет, что в свое время подпали под действия Договора, пока что не отставали. Потом факел выхлопа вдруг как– то сразу погас, и собравшиеся увидели, как между Базой и ее захребетником как-то очень обыденно появился просвет. Гигантский самолет начал безмолвно, как мертвый, валится вниз а окрыленный контейнер некоторое время летел по инерции с чуть задранным носом. Потом у его хвостовых дюз вспыхнуло, экран побелел, залитый ослепительным светом, а потом разом померк.

– Сейчас вы были свидетелем, как на высоте тридцать две тысячи семьсот метров при скорости две тысячи семьсот метров в секунду произошло штатное отделение контейнера, содержащего орбитальный блок. Масса контейнера – сорок три тысячи пятьсот тридцать килограммов…

А он – шлангуется здесь, как двойник самого себя и наблюдает за делом, относительно которого ему сказали, что оно каким-то боком связано с целью его пребывания в Империи. Еще бы знать эту цель… Хотя, с другой стороны, – может, оно и лучше – не знать. Поскольку все то же шестое-седьмое а может быть даже и седьмое-восьмое чувство настойчиво твердит ему, что это всенепременно будет какая-нибудь пакость… Ну и чого? Шо ж мы, в конце концов, пакостей не видали и ни разу не мерли што ли? Даже интересно вспомнить було бы…

Было у него подозрение, что сглазит. Такое свойство, сглазить, а по совместительству еще и накликать, за ним, вообще говоря, водилось. Вот и на этот раз, не прошло и пяти минут с того момента, как он предался столь вдохновляющим мыслям о Вечном, о Смерти и о Посмертных Воспоминаниях, потому что Коннал Леоннах, все эти дни бывший почти неразлучным с десятитысяцким Яремой Протопом, с многообещающей улыбкой подозвал его к себе:

– Фьян, вот тут господин Дважды Доктор приглашает тебя быть сегодня его гостем. Ему вдруг померещилось, что могут понадобиться твои услуги по толмаческой части. Ты как, а? Я бы на твоем месте не отказывался. На собственном опыте говорю…

Сердце его захолонуло от предчувствия Накликанного События, и он словно со стороны услыхал свой собственный голос:

– Когда?

– А незадолгим, мой свет, незадолгим. Вот господин Протоп удостоверится, что все действительно в порядке, а модуль сбросил оболочку, лег на орбиту и развернул все, что ему надлежит развернуть, да и тронемся с молитовкой. Часа полтора пройдет, никак не больше…

«Круги», поместье Яремы Протопа и гнездо родовитейших аристократов Протопов, не было особенно старым, оно и не могло быть особенно старым, как не был по– настоящему древним сам Роруг. Это был модерн, изо всех сил притворяющийся не то чтобы древностью, – а неким вневременным стилем, как люди обычно его себе представляют. Когда щуру Яремы в ознаменование особых заслуг перед отечеством (и чтобы, с одной стороны, заручившись поддержкой богатейших и влиятельнейших Протопов из Збанибора, держать их, с другой стороны, под присмотром) предложили на выбор несколько участков в Заповедном Ремне, он по совету умницы архитектора выбрал этот. С дубом «Седый», шестисот лет (и паспорт есть от специалистов из Императорской Академии Наук и Искусств!). С бором из громадных двухсотпятидесятилетних сосен, украшенным группой из четырех уж совершенно чудовищных деревьев, родительниц этого бора, лет по триста пятьдесят от роду и называемых, вместе, – «Навеи». Дом, сложенный из гранитного бруса, на вид вообще не имел возраста, но, размещенный как раз по соседству с «Седым», выглядел стоящим на этом месте испокон веку, вроде бы как аж со времен, предшествующих Згону и Броду. Черное озеро в самом сердце бора, окруженное безмолвными, неподвижными гигантскими деревьями, истинное средоточие тишины. Ближе к дому, чуть повыше, где хвойных почти не было, в тенистых местах вдруг вспыхивал белым огнем жасмин, бывший, очевидно, пристрастием уже нынешнего хозяина. А там, где расчетливо-дикие заросли парка расступались, на веселые лужайки выбегали причудливо– изломанные красные стволы деревьев со сладко пахнущими, плотными шаровидными соцветиями желтовато– белого цвета, – Карлея Медоносная. Нет, что ни говори, – неплохо живут в Империи Дважды Доктора. Особенно те из них, которые носят фамилию Протоп. Впрочем, – остановил себя Дубтах, – это он уже со злости: было дело, беднела эта ветвь, ветшала и разорялась, но Ярема стал чем-то вроде имперского Окулиничича, Дважды Доктором и профессором Императорской Авиационно-технической Академии ВВС, крупным акционером как минимум двух авиаконцернов и крайне высокооплачиваемым консультантом. Выкупил и это, и еще два перезаложенных поместья. И вообще все у них, за что ни схватись – не иначе как: «Императорское» да: «Его Величества». Благо еще, что у нынешнего монарха хватает такта не лепить на что ни попадя Императорский Герб: были, говорят, времена, когда он красовался, как клеймо на щеке каторжника, куда ни кинь взгляд, буквально на всем, начиная от лепных барельефов присутственных мест, кончая упаковками презервативов с Его Императорского Величества Заводов Резинотехнических Изделий. Теперь только титулировка дурацкая осталась. Прогресс однако. Обстановка дома вполне соответствовала характеру парка: все чрезвычайно просторное, массивное, до крайности удобное, но с некой претензией на внешнюю грубость. Даже светильники гигантского электротехнического концерна «Драбко Дунич и Компания» были вделаны в канделябры и люстры, чуть ли ни в ручную кованые из прутьев черного металла. После «скромного холостяцкого ужина» (Боже ж ты мой! Как же у него, проклятого, тогда выглядит Торжественный Банкет? ), за которым Дубтах из некоего предчувствия принципиально ничего не пил, Коннал с хозяином сели играть в тавлеи по полю девятнадцать на девятнадцать в малом кабинете, а ему, чтоб не отсвечивал, предложили посетить библиотеку. И тут тоже все было, как положено: шкафы красновато-черного дерева, очевидно – под пятью-шестью слоями бесцветного лака, массивные кресла под черную кожу с чернеными гвоздями под бронзу. И нет нужды, что в инкрустированных шкафах помимо фолиантов позапрошлого века и книг Императорской Типографии с миниатюрами Яна Бондаря и гравюрами Цетанты Изгнанника находились тысячи лазерных дисков под оптическим лейкосапфиром… Да что там диски, – информационный комбайн Библиотеки, – производства «Киклас Логика» между прочим! – и тот был заделан в корпус из черного дерева. С инкрустацией. Старинная вещь, понимаешь. Поди – аж в прошлом году выпущена и по мощности – вроде суперкомпьютера пятилетней давности… Ну да ладно, нас пригласили, и потому будем догуливать последние нынешние часочки… Потому что пахнет именно что часочками и никак не больше. Он отыскал по каталогу «Путь Ночного Солнца» и впал в созерцание ни с чем, по его мнению, не сравнимых, за предел человеческого выходящих гравюр Шиссанских мистиков позапрошлого-прошлого веков. Нет, надо будет так или иначе выпросить копию, потому что не владеть этим диском – просто выше его сил. Вопреки опасениям, «Киклас» оказался системой доступной и благожелательной, ни капельки не мешая его пиршеству духа. Конструктора, помимо монументальной доски и шкатулок с фишками, поставили перед собой бугристого, мутного стекла литровку «Троды», и потихоньку хлестали ее из бокалов, вырезанных из горного хрусталя и извлеченных дедом Яремы из кургана Красная Могила, разрытого им в предгорьях Цебеста, на границе Ганчинги: было им по меньшей мере несколько тысяч лет и богатейшие коллекционеры предлагали за них старому Лавру ЛЮБЫЕ деньги – ан нет. Он был аристократом еще старой закалки и не поддавался ни на соблазны огромных денег, ни даже на тонкие намеки некоторых членов августейшей фамилии. Время от времени почтенные инженеры начинали хрипло орать друг на друга, поскольку «Трода» была весьма специфическим вином, нигде, кроме Империи не делавшимся: продукт совместного брожения сока черного винограда сорта «Сал Сол», актинидии и ягод жовтянки, гашеный и крепленый настойкой аира и водяного каштана. И слышно было, как хозяин призывает какого-то Тригоспода в свидетели того, что он пошел во-от сюда, и обещался выкинуть Коннала в окно и сожалел при этом только о том, что здесь первый этаж, а гость неизреченно-ядовитым голосом отвечал, что при таком выраженном склерозе у ведущих конструкторов Империи он свято верит в неизбежное превосходство машин своей фирмы. «Фирмы Отступника! Фирмы Изгоя!» – взревел збан Ярема, но тут же отступил перед невнятной угрозой: «А вот приедешь ко мне, – ни за что свои муцы не покажу…»

– А, ладно, – живи, – махнул мясистой ладонью хозяин, – все равно первый этаж. Давай-ка лучше мы с тобой еще… Нет, но тебе – нравится?

– О!

– Ну, я рад. Трескай…

И снова все затихало за полуприкрытой, тяжелой, бесшумной дверью, застекленной чуть золотистым стеклом. Партия в классические тавлеи – дело небыстрое и тонкое, не только в нынешний меркантильный век, но и в добрые старые времена знаменитые игроки жили небедно. Было в доме как– то пустовато, это чувствовалось. Да, хозяин был вдов, да сынки– зятья были вроде как на службе, а снохи– дочки вроде как при них, – но сегодня в доме было меньше людей, чем бывало обычно, – это точно. Слуги в темных костюмах (Разумеется, никаких ливрей! Мы же с вами современные люди!) появлялись и исчезали бесшумно, как тени. И нечасто. Потом один из них так же бесшумно прошел в библиотеку и шелестящим голосом проговорил Дубтаху замысловатую фразу на паалти. Он ответил фразой столь же заковыристой, и слуга, согнувшись в полупоклоне сделал некий намек на движение в сторону от двери. Референт поднялся и молча проследовал через "малый" (семьдесят квадратных метров, не больше) кабинет. Маститые мужи, оторвавшись от игры, с любопытством подняли покрасневшие физиономии, и он, на миг остановившись у двери, улыбнулся и помахал на прощание рукой. Уходя, Дубтах еще успел услыхать слова Яремы Протопа, и не подумавшего сдерживать голос:

– Нет, ты погляди, до чего у них все всерьез: не стали присылать постороннего человека, соглядатая своего, ко мне приставленного не пожалели… Это понимать надо! Во конспирация!

Леоннах ответил какой– то короткой фразой, не расслышанной Дубтахом, но зато вызвавшей раскатистый смех хозяина.

Ему не удалось прокатиться на хозяйском "Грбытиче", на который он запал по прибытию в Империю, но альтернатива оказалась, в своем роде, не худшей: его провожатый, доставив пилота в темный угол парка, раскрыл перед ним дверцу дорогой модели "Бродник– Комета", спортивной, но отличающейся повышенной проходимостью. Уже сидя за рулем, лакей напялил на себя очки, пристегнул к ним какой– то тонкий кабель и щелкнул выключателем. Потом завелся, издавая только едва слышное посвистывание, мотор и машина выскользнула через загодя открытые ворота. На превосходном шоссе Заповедного Ремня, со всех сторон укрытом деревьями, было уже совсем сумрачно, день пролетел, как и не было его. Не больше недели тому назад миновали Серебряные Ночи, темное время было коротким, как счастливый миг, но за последних несколько часов небо заволокли тяжелые тучи, поэтому стемнело уже как следует, но его водитель не зажигал фар, потому что при своих очках, соединенных с "накопительными" телекамерами, видел лучше, чем в самый солнечный день. Жизнь его сделала очередной круг, и он снова летел по темному шоссе в неизвестность, и снова деревья по сторонам от везущего его автомобиля сливались в темные пульсирующие ленты, потому что воистину – ничто не ново под этим, всякого повидавшим небом. Шоссе вело их, как он сумел сообразить, на северо-запад, а отвилка его, на которую они свернули приблизительно через сорок минут беспомешной езды со скоростью сто шестьдесят, вела уже на северо– северо запад. Пост у въезда на это боковое ответвление про– пустил их беспрепятственно: очевидно, – у здешних служб были свои методы идентификации своих и они не разменивались на мелочи вроде проверки документов. Очень скоро они миновали последние, все более редкие, все более растрепанные и метелкообразные деревца, и теперь мимо них по сторонам шоссе несся только песок. Желтый песок, чистый песок без всяких признаков растительности и даже самые настоящие дюны, вроде как и не на севере. Тучи, угрожающе громоздившиеся над головой, решили от угроз перейти к делу: зловещий голубоватый свет разлил– ся вдоль темных извивающихся прожилок в грузных тучах, чуть помедлив – небо раскололось надвое громадным, от одного его края и до другого, зигзагом молнии и на бескрайний пляж обрушился ливень. И видно было, как темнел, оседая, песок, как сползали с полотна дороги "ветровые" песчаные языки, смытые ливнем, и лениво вползали новые, "водяные". За водяной завесой он не сразу заметил, как им навстречу вылетела из гущи дождя гигантская бетонная стена, в которую, собственно, и упиралось это странное шоссе. Громадные ворота выглядели столь же приветливо, как врата Ада, но делать нечего, – по всем признакам им было именно сюда.

XXI

Это было просто какое-то засилие технической службы. Буквально все собравшиеся в неброско-роскошном зале, почему– то называемом кают– компанией, были затянуты в форменные серые комбинезоны Технической Службы флота Его Величества: седовласые джентльмены с породистыми мордами, от которых на расстоянии разило адмиральскими званиями, господа с неприметными лицами, ни единого слова не знающие ни на одном из официальных языков Империи, жилистые зверовидные бугаи в шрамах. И он в сером комбинезоне. Таком же безукоризненно-чистом и опрятном. Время от времени кто– нибудь приходил с очередным планом выполнения того самого простенького дельца, из– за которого, собственно, он и угодил в это богоспасаемое место, а он план отвергал, безошибочно находя в нем слабое место и беспощадно тыкая в эти слабые места составителей – мордой. Вот уже второй день он делал это неукоснительно, так же, как выполнял и другой ритуал: выйдя из административного корпуса базы в сопровождении кого-нибудь, предпочтительно – высокопоставленного офицера Империи, он цокал языком, умильно улыбался и с видимым восхищением показывал пальцем на бесконечную, восьмиметровой высоты, подавляюще-массивную бетонную стену, отгораживающую один кусок пляжа от другого и провозглашал на специально изломанной мовяне:

– Очень характерно. Весьма, да, да… И еще это, как его? А, – символично. Невероятно строго выдержан архитектурный стиль.

Сопровождающие молча бесились, а он невозмутимо наслаждался. Но, так или иначе, они постепенно-постепенно приходили к общему знаменателю, дошлифовывали последние шероховатости, и уже по некоторым отработанным позициям принимались конкретные организационные решения, незримо и неслышимо начали перетекать и перемещаться деньги, люди, техника, информационные массивы. Он, в смутной тоске от того, что дальнейшие возможности волынить у него – иссякают, безнадежным голосом задавал дурацкие вопросы:

– А хоть фотографию-то его я могу увидеть?

– Боюсь, от этого было бы чрезвычайно мало пользы. Через своего контакта на Архипелаге он передавал, что сумел радикально, до неузнаваемости изменить внешность. Лицо, походка, поведение – новые. Понятное дело, – своих образцово гвардейских статей он никуда деть не мог, но мало ли на свете столь же здоровых обломов?

– И как вы хотите, чтобы я его узнал?

– Он утверждает, что проблем с узнаванием не будет. А эмиссару лично, – вам в данном случае, он попросил передать таковы слова: "Я смотрю на мир широко раскрытыми глазами. Особенно слева."

– Интересно, – а к чему ему говорить загадками?

– Я думаю, только к тому, что загадка должна уж очень хорошо разгадываться. Иди, отдыхай, потому что теперь труба может протрубить в любой момент.

Зайдя в дом лейтенанта, Шареареха не сразу разглядел неподвижную, темную фигуру среди царившего в комнате густого сумрака.

– А, сумерничаешь? Дело. Заметил я, что в последние недели ты будто бы сам не свой, Султан. Говори, что в башке крутишь. Изменить решил? Смотри!

Насла бесшумно, как внушительных размеров привидение, поднялся на ноги, зажег уродливый фонарь под потолком и только тут позволил себе вздохнуть:

– Изменить – не изменить, а похоже, великий, нам предстоит скорое расставание. Не позволят мне служить тебе и дальше так, как я этого хочу. Есть недовольные твоей мудростью…

– Кто!? – Островитянин дышал уже прерывисто, почти мгновенно придя в ярость. – Назови сейчас мне имена этих шелудивых свиней, и завтра они пожалеют о том, что у них вообще есть имена!

– Это трудно сделать, и имен у меня сейчас нет. Это все те, кто приняли твое главенство, но предпочитают держаться подальше от твоей высокой руки. Любители парусов, берлог в джунглях и укромный заливов за клыкастыми камнями. Люди, которые в упор не видят нового своего богатства за тенями спокойного прошлого. Слухи, великий. И впору было бы наплевать на все это, если бы не мой дар: от матери доставшееся вещее сердце. Скорая смерть тоской теснит мне грудь. И вряд ли я ошибаюсь.

– Развороти их берлоги, затопи их норы, размечи их изгороди. Зажги полог над их головой, а если этого будет мало – зажги над ними небо. Брось их падалью на поживу жадным чайкам. Слыхал я, что все это и еще многое другое ты умеешь делать хуже разве что очень немногих.

– Скорая смерть тоской теснит мне грудь. Мало было бы пользы бороться с судьбой. Когда я упаду жертвой искупительной, судьба прекратит свою предопределенность, и убийцы будут в твоей власти.

– Может быть ты просто затосковал и оттого преувеличиваешь?

– Может быть, – бегр с необычной для него вялостью пожал плечами, – а может быть и сумерки навели на меня свою тоску. Я разлюбил сумерки, великий. Позволишь ли рабу твоему земнопоклонно просить?

– Говори.

И он заранее нахмурился, потому что не любил, когда подручные обращались к нему с просьбами. Пусть и сколь угодно земнопоклонными.

– Дозволь от полнолуния и до полнолуния провести уединенно в этом жилище. А если уж этого никак нельзя, то не посылай с делами к этим морским колдунам. Потому что кажется мне – это они навели на меня мою черную тоску.

Лицо Шареарехи разом отвердело:

– Поедешь. Сам же говорил, что мало будет пользы спорить с судьбой. Так что поедешь. Придет утро, и ты сам, первый посмеешься над своими бабьими страха– ми. Утром и поедешь.

– Слышать – значит повиноваться. Великий мудр, как всегда. Он прав более судьбы. Только ехать нужно через два дня. Их посудина, именуемая "Валуур" доставит сено и белый товар для здешних кули, а заодно подвезет меня к… К людям, которые не проявляли радостной готовности при составлении договора об охране. Ну вы должны помнить, я еще рассказывал про этого потешного старика с мордой, как печеное яблоко и как он жался, будто готов вот– вот намочить штаны…

– Это – на твое усмотрение, – равнодушно проговорил толстяк, – я не могу решать и думать за всех своих подручных сразу, потому что поистине – вас слишком много.

Руководство компании "Шеоле" заключило договор об аренде небольшого, ровного, довольно паршивого острова, расположенного между двумя более крупными собратьями. Договор, – чин по чину, – был заключен на обычный срок в шестьдесят два года и заверен печатью местного султана. Вопреки обыкновению, на строительство рабочих привезли откуда– то извне; то есть, разумеется, совсем без местных рабочих не обошлось, но тон все– таки задавали не они. И какие рабочие! Рослые, крепкие, дисциплинированные, в аккуратной тропической одежде единообразного покроя, они работали дружно, ладно и аккуратно. Довольно скоро всем, способным видеть стало вполне ясно, что строят они именно аэродром. Но это, пожалуй, слишком сильно сказано, – аэродром, так – аэродромчик. Посадочную площадочку на бесплодном островке. Также понятным стало, что компания поступила мудро, решившись для этого раза действовать привозными рабочими, потому что это совершенно отчетливо оказалась комплексная группа специалистов, и когда одни при помощи ультразвуковых насадок размягчали и выравнивали камень, а другие ликвидировали заросли в тех местах, где они были не нужны, третьи совершенно спокойно монтировали оборудование аэродрома. Чисто, крепко и аккуратно, как делали все. И, каким бы маленьким ни был затеваемый аэродромчик, оказалось, что на оборудовании "Шеоле" решила не экономить во всяком случае: последнее слово техники в диспетчерском обеспечении полетов. Последнее – в спутниковой навигации. А что касается связи, то кому– то могло бы показаться даже, что аппаратура уж слишком роскошна для предполагаемых целей.

Показалось, в частности, одному из малорослых, незаметных шиссов, работавших в составе туземной команды, одному из многих шиссов, начавших прибывать на Архипелаг сразу после Океанской Войны и заключения договора, – на заработки. Ему и вообще много чего казалось странным: зачем, например, дьяволам из Рифат, понадобились для работы эти дважды дьяволы из людей кейсара? Или в их содомитской республике нет компаний по строительству аэродромов? А что это люди кейсара, он знал совершенно точно, потому что не раз и не два слышал их разговоры между собой, а их мерзкую, оскорбляющую ухо речь понимал. Чем отнюдь не стал хвалиться. Он вообще понимал довольно много языков и наречий, за что ему и платили хорошие деньги хорошие, щедрые люди, желавшие знать, что за аэродром такой строит эта содомитская "Шеоле" на арендованном острове. Разумеется, никому из носатых дьяволов и в голову не придет, что кто-то понимает их лягушачью речь, они слишком глупы для этого, а паче того – самоуверенны той самоуверенностью, которая гораздо, гораздо хуже осторожной глупости… А еще они не отличают одного шисса от другого… Скорее – просто не вглядываются и не замечают. И это очень, очень хорошо. Если наделать переполоха раньше времени, то наниматели могут счесть его человеком ненадежным и лживым, недостойным хороших денег а достойным, наоборот, наказания . Поэтому раньше он не искушал судьбу, поскольку не мог быть до конца уверен, но теперь пора, кажется, наступила: люди кей-сара – раз, оборудование отнюдь не по чину – два… Не будет беды, если сказать, что строители эти уж очень похожи на солдат, потому что это правда. И самое главное: сегодня ему удалось узнать из разговора этих глупых длинноносых, что аппаратура испытана, и они успешно посадили один водяной самолетик в бухте у острова и один земной самолетик (это он и сам видел) прямо на новую полосу, а следующей ночью, когда туземных рабочих вывезут в казармы на выходные, они ждут какого-то Подкидыша, черт-бы-его-побрал-только-его-тут-и-не-хватало. Поэтому нынешней ночью он откроет свой сундучок. У него такой же сундучок, как почти что у всех туземных рабочих, разве что чуть получше, потому что он десятник, старший над туземной бригадой, нельзя не быть начальником, потому что без этого не будет уважения и возможности делать свое дело, за которое хорошие, щедрые люди платят хорошие деньги… Он наслаждался, когда выбирал себе сундучок ровно настолько лучший, чем у этих безмозглых баранов, насколько это необходимо, чтобы даже кто– то подобный ему самому не заподозрил в скромном десятнике двойного дна. Жаль, что таких мало и никто не оценит проявленной им тонкости. На дне его сундучка лежит очень-очень умная радиостанция: с ней даже уметь почти что ничего не надо, наговорил на ма-ахонькую кассетку что тебе надо, установил условленное время – и оставляй ее присоединенной к подходящему железному пруту. Ему объяснили, какие вещи являются подходящими и он загодя облюбовал несколько подходящих вариантов. А сама рация маленькая, легко пристроить таким образом, что и не увидит никто… А передача, сжатая по времени во много– много раз и зашифрованная, почти не поддается перехвату… А если перехватят, расшифруют, найдут, – то кто передавал– то? А никто не передавал, а – ищите… Он тщательно огляделся, перед тем, как наговорить свой донос, это он умел хорошо и мог быть уверен – при сем никого не было. Так же, со всеми предосторожностями он пристроил умницу– радио и отправился спать под навес, где ему наряду с другими десятниками был выгорожен положенный по чину закуток. Условленное время пришло и ушло, но ему все равно не спалось, и то казалось, что жарко, то – что мочевой пузырь вроде бы как полон, и он выходил под ясное небо, на котором со всем старанием светила полная луна. И не то чтобы она могла как– то повредить ему либо же помешать, а – лучше бы ее сегодня не было. Под конец, в самое глухое время, в час Демона он решил все– таки убрать, от греха, свое имущество и тихонько двинулся на противоположную сторону острова.

Он возник, словно сгустившись из темноты и негромко свистнул сквозь зубы:

– Эй, шисс, эй!

И у него сердце сжалось, почти остановилось от ощущения не беды даже, – гибели. Посмотрев на окликнувшего его, бывший, – потому что сразу же засчитал себя в бывшие, – десятник все – таки не смог не вздрогнуть заново. Это был особенно крупный экземпляр породы омерзительных тварей, именуемых "заморскими дьяволами" или, иначе "длинноносыми варварами". С ними дружили, торговали, договаривались, работали, но, однако же, между собой продолжали называть их именно так. Так вот эта тварь была особенно крупной и особенно омерзительной, а сейчас, в темно-сером комбинезоне, в темно– серой пилотке, нахлобученной на уши, с зачерненным лицом – так и подавно. Один глаз у него был скрыт каким– то устройством, а другой – буквально горел желтым, лютым огнем. Он уже раньше обратил внимание на огромного желтоглазого варвара и безотчетно возненавидел его. Он по все своим статьям не походил на потомка ветхого Адама или, как считают иные глупцы из варваров, на потомка ветхой обезьяны: больше всего он напоминал потомка тигра, вставшего на задние лапы, воплощение Желтоглазого, громадный хам с кошачьими, бесшумными движениями. Помимо стати и движений буквально все в его лице выдавало его истинную природу: тигриными, – будто мало было бесконечно-лютых желтых глаз, – были угловатые очертания скул, лба и подбородка, словно тесаных из гранита, и даже чуть загнутые вперед, блекло– желтые бакенбарды твари. У него не было оружия, а шисс хорошо владел приемами традиционного бокса, – но ему даже в голову не пришло драться. Чудовище прикончило бы его голыми руками, как он прикончил бы мышь, пойманную за хвост, без труда, с наслаждением, мучительно, это была просто-напросто аксиома, не нуждавшаяся в доказательствах истина. Все, порог, конец, последний предел.