Текст книги "Fly (СИ)"

Автор книги: Александр Шуваев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 33 страниц)

– В основном. Ты только скажи, – чего сам-то не спалишь эти сараи?

– Порядок быть должон. И кажный должон делать свое дело. Чего в самом деле: я по преимуществу все-таки истребитель и честный солдат, а ты террорист и заугольная, диверсантская морда, зато бомбы в метровый круг кладешь.

– Добро. А предлога мне никакого не нужно. Сами еще попросят. Слушай, а без этого фейерверка – совсем никак не обойтись?

– Совсем.

– Что – совсем– совсем никак? Ну да ладно, – вижу, что деваться некуда. Хотя и не нравится мне эта грубая, лезущая в глаза и режущая взгляд затея. Не мой это стиль.

На следующую ночь он выбрал для участия в катавасии свои любимые "БАР – 5", стопятидесятикилограммовки в варианте ОДАБ. Место приложения этих почтенных боеприпасов предполагалось более периферийным, чем хотелось бы, но должно было сойти. Отблески заполошного огня ночного налета остались слева, когда он, будучи вовсе не уверен в своей правоте, в страшной тишине заложил фигуру, напоминавшую более всего лежачую букву "Y" с разлатой рогатулькой и непомерно– раздутым хвостиком, четыре бомбы, пунктиром обозначившие этот замысловатый маршрут, активировались и словно по невидимой нити двинулись к обозначенным целям, а черная тень в любимой своей манере без двигателя скользнула вниз и в сторону.

С приблизительно равными промежутками времени ночь раз за разом озарилась четырьмя короткими страшными вспышками, убийца наверху убедился в безукоризненности своей работы, и чуть было не расслабился. Даже в этой машине при данных обстоятельствах были бы сбиты девяносто девять пилотов из ста. Да что там девяносто девять из ста, – девятьсот девяносто девять из тысячи. В любой другой машине погорела бы вся тысяча. Он увидал на тактическом планшете какую-то ракету за миг до того момента, когда сделать что– либо было бы уже совершенно невозможно. Он погиб бы даже в том случае, если бы, после гибели незабвенного "Ночного Дождя", не приготовил бы несколько домашних заготовок, а потом не довел выполнение этих сугубо оригинальных маневров до автоматизма. Он успел подумать что-то вроде: да что они там с ума… После чего думать перестал, кувыркнувшись назад– вниз "вокруг сопла", и чуть не погибнув от перегрузки. Только теперь он заметил и вторую ракету, которая была выпущена столь же виртуозно, но, похоже, в расчете на какой-то другой маневр. Метнулся на форсаже вверх, выключил двигатель, провалился почти вертикально до самой воды, и только тут позволил себе сообразить, что это все – отнюдь не ошибка никакая, не следствие неразберихи, а преднамеренное убийство. Кинжальный выпад на предельно малом, на убийственно – малом расстоянии, да еще – заметив его вовсе не самую заметную на свете машину, да еще подгадав таким образом, чтобы оказаться на пути его боевого отхода, – на это была способна только любовь. И мало какой пилот. Никакой пилот. Он, по крайней мере, таких не знал. Вот он, кстати, на планшете, и тактический индекс у него "14"… И точно так же, как он, предпочитает прятаться в нижней полусфере у самой океанской водички. Значит, это "К – 21", так себе машина, но ско-орость… А тут еще такой пилот… И, надо думать, дяденька соответствующим образом и с большим знанием дела вооружился именно для такого вот воздушного боя. Разорвем дистанцию (прыг – мячик, уже второй "прыг", первый был тем самым рефлекторным провалом при виде вдруг возникшей перед самым его носом ракеты), и надеялся, что при восстановленной дистанции он сможет поиграть во все эти игры хоть с самим дьяволом. Особенно если тот будет пилотировать такое дерьмо, как "К – 21"… И тут в гермошлеме раздался медлительный, холодный, тягучий, как прозрачная рыбья слизь, эфирный голос:

– Неплохо, паучок. Сейчас – совсем неплохо.

– "Индекс – четырнадцать" – вы сошли с ума? Зелененькие человечки в летучей миске привиделись?

– Хорошая идея. Так и буду говорить на разборке по поводу твоей трагической… А– а!

Осведомляясь относительно психического здоровья собеседника, Дубтах разблокировал мазер и как раз пустил его в ход. "Индекс– четырнадцать" валился в воду. Ну вот и все. Соискатель потонет, и никакое расследование никогда в жизни не выявит, почему он вдруг так резко посыпался в океан. Дубтах разогнал "Утренний Ветер" по элементарной прямой, чтобы пройти только тремястами метрами левее того места, куда имеет приводниться "четырнадцатый"… И в точно рассчитанный миг, ни раньше, ни позже, беспомощно валящийся в воду "К – 21" вдруг ожил и ринулся на него… Еще одна ближнего радиуса действия пакость, – наверное, – "R – 89", – метнулась к нему с неожиданностью выпада кобры, но адреналин уже (или – еще?) гудел в его крови, секунды, как и обычно у него в подобных случаях, – растянулись безразмерными кальсонами, а минуты вовсе стали чем– то безграничным. Делая то, что нужно, он в то же время отстраненно думал, что сегодня, будучи всецело обязан своим рефлексам, никак не заслужил хорошей оценки за ум. Хорошую, можно сказать – блестящую оценку он заслужил за безмозглость. Хотя, – каким это способом умудрился уцелеть неизвестный, если мазер достоверно сработал? Такие отвлеченные мысли получили доступ в его смятенную и замороченную голову только потому что безымянный знакомец его бросился на него, в общем, на встречном курсе, а он – тут же ускорился, и потому, до тех пор, пока наш нежданный попутчик не развернется, расстояние между ними только увеличивалось, причем усилиями сразу двух двигательных установок.

– Спасибо, – раздался эфирный голос, – до того, как ты проделал это, у меня еще оставались сомнения. Завалил бы, а потом, глядишь, совесть замучила бы… Какая хорошая вещь, но вот незадача, – кстати, я у тебя на хвосте и далеко ты у меня не улетишь… Так вот, – машина у меня хитрая. На нее эти твои штучки не действуют… Это – судьба, а с судьбой, знаешь ли, – не спорят. Хватит уже, паучок, поворачивайся… Прими положенную порцию честно, как положено мужчине.

Голос был, по общим меркам, – крайне флегматичный, но Дубтах всеми до предела обострившимися чувствами чуял, что хозяин голоса – находится в состоянии предельно возможного для него возбуждения. И, шутки– шутками, а разворачиваться действительно надо. Обидно конечно, когда враг рассказывает тебе, какой форс-мажорный ход ты сейчас совершишь… Но – ладно. Пусть получит маленькое удовольствие. И он, уже вполне сознательно и невынужденно, закрутил в ночном небе такое, что нечего было и думать в него попасть хоть из чего– нибудь. Он крутился размашисто, без особенных перегрузок, но перемещаясь каждый раз в совершенно неожиданном направлении, внешне – совершенно хаотично, следом пьяной гусеницы. При этом он даже не пытался занять позицию, удобную для атаки.

– Боеприпасы забыл захватить?

Он – молчал.

– На этот свой агрегат понадеялся?

Он – молчал.

– Головка, – в Эфирном Голосе отчетливо почувствовался оттенок зевка, – не закружится за всей за этой каруселью?

Он – молчал, упорно продолжая свое, и неизвестный виртуоз никоим образом не мог занять относительно него вообще никакой позиции. Вот уж это было совершенно немыслимо.

– Так что, – продолжал Возбужденный Флегматик, – у тебя и впрямь нечем стрелять?

– Почему – нечем? Я просто поберегу его до того момента, когда у тебя кончится горючее. А когда ты рванешь домой, – по элементарной прямой, соратничек! – я успею к твоей посадке. Вот тогда-то мне и пригодятся боеприпасы. А голова у меня не закружится. Спасибо, конечно, за заботу.

Периодически он делал вид, что собирается этак неожиданно и предательски напасть, – чтобы напарник не скучал, – а потом менял демонстрируемое намерение. Сложилась ситуация классического пата, с той лишь разницей, что этот пат – непременно все-таки кончится. И тут запел вызов кодированной связи. Дубтах – с удовольствием переключился на нового абонента, потому что с ночным упырем, явно покинувшим какую-то могилу из могил, лежащих под этим небом, ему было не о чем разговаривать. Кто-то из них непременно должен был сгореть этой ночью, потому что единственное, чего не бывает при встрече на высшем уровне косы с камнем – так это ничьей. Вот и тут не будет. Программа-декодер – сработала, и он услыхал несколько неуверенный голос:

– "Индекс – двадцать два" – со сколькими гроссмейстерами вам приходилось встречаться?

– Я слушаю.

– Тогда назови имя Храма.

– "Со оз-Кранхаи".

– У тебя, кажется, проблемы?

– Небольшие. Всего-навсего псих в модифицированном "Керле", который упорно пытается меня убить.

– Так ты высказываешь желание, чтобы тебе помогли?

– Да уж неплохо было бы. Вы где? Я никого, кроме этого вот, поблизости не вижу.

– Это потом. Ты попробуй как-нибудь его вытянуть.

– Сам вытянется. Ты еще увидишь его, улепетывающим во весь опор.

– Вас понял. Рагн.

– Рагн пока…

Он отключился, и Эфирный Голос ночи, полный холодного, тягучего безумия тут же вернулся к нему:

– … потому что, как только я увидал этакую мерцающую машинку, то сразу же догадался, что это мой паучок вышел на охоту. Не мог не выйти…

А ночь уже почувствовала некоторую неладность происходящего, ночь обеспокоилась, и теперь множество голосов в великой путанице пытались выяснить как у самих фигурантов, так и друг у друга природу происходящего. Но двое главных действующих лиц во всяком случае не были заинтересованы в общении с кем-либо еще, а остальные (кроме одного) – сами ничего не знали. Так или иначе, – этот опасный пат не мог затянуться надолго, он должен был так или иначе кончиться. Потому что, каким бы психом ни был его ночной партнер, дураком он не был во всяком случае. Рано или поздно кончится горючее, либо, разобравшись более-менее в сути происходящего, кто-нибудь со всей решительностью вмешается в действие спектакля. До сих пор, просто ради того, чтобы держаться поблизости от беспорядочно кувыркавшегося "Утреннего Ветра", неизвестный на своей скоростной машине изображал собой челнок, пересекая окрестности акробатического действа в каком-нибудь направлении, потом – разворачивался тем или иным способом и так же, практически по прямой, тяжеловесной пулей летел обратно. Вдруг, на очередном рейде, "К – 21" ускорился на полном форсаже и рванулся прочь, стремясь к моменту посадки быть как можно дальше от страшного врага… Если тот, конечно, не соврал, и у него действительно есть какие-нибудь боеприпасы. Мгновенно, будто только этого и ждал, Дубтах бросился в погоню. В этой игре как будто бы не оставалось места хитростям, и две машины неслись через ночь по элементарной прямой, словно связанные невидимым канатом. Только растягивался, удлинялся постепенно невидимый канат. Ничто не дается даром, в том числе сверхманевренность, крайняя, мягко говоря, малозаметность и громадный радиус действия: у налетчика скорость была выше. Но не настолько все-таки, чтобы уйти с концами и безопасно сесть. Неужто же у Нашего Безымянного Друга под четырнадцатым индексом ничего не сыщется за пазухой… Быть того не может… Сам не зная – почему, он был напряжен и насторожен даже больше, чем этого требовали обстоятельства. Экран расцвел белесой зеленью, став похожим на рябое лицо. И все?!! Он и не знал, что это устройство для постановки пассивных помех до сих пор состоит на вооружении. Стоп! Что– то какой– то уж больно странный фон у этих ярких сполохов, – это интересное примечание он сделал, отключая двигатель, закрывая жалюзи и роняя "Утренний Ветер" сразу метров на триста пятьдесят. Картинка для учебника, который он когда-нибудь, – ей-же-ей! – непременно напишет: чертова куча "ведьминых кудрей", летящая прямо в морду. Вид с э-э– э… этой самой морды. В коктейле из алюминиевого конфетти. Какой же ты, сука, хитрый. Это ж меня могло, на такой скорости, даже при закрытом двигателе порезать на ломти… Так или иначе, – он увеличил разрыв. И, кроме того, кто же может дать мне гарантию, что у него нет еще парочки таких же? Пожалуй, – никто не может. Так что, в дополнение ко всему, еще и держаться придется с осторожностью…

Чистый, как у растворенного в родниковой воде изумруда, необыкновенно яркий, концентрированный, радостный зеленый свет вспыхнул в ночи, залив каким-то из слабых своих отблесков редкие, легкие, как волосы почтенного старца, облака, но главное, что он осветил – это летящий первым, догоняемый самолет. На кратчайший, неуловимый миг обшивка его вспыхнула ослепительным, нестерпимым зеленым отблеском, и следом – раскалилась до бела, вспыхнула, и тут же рвануло горючее в баках, и в единый миг модифицированный "К – 21" превратился в пылающий алмазным, звездным блеском метеор.

– Спасибо, рыцарь!

– Не стоит благодарности, Гроссмейстер.

– "Инвубу"?

– Ну-у… Даже не интересно. Все верно. Мы в тридцати двух километрах от вас.

– А вы– то там какими судьбами?

– А – согласно "Уложения о Ротации". Теперь для "Инвубу" подыскали-таки надлежащее оружие.

– Химический лазер?

– Не вполне химический, но… Прости, не могу вдаваться в подробности. Хватает всего на десять хороших, длинных, – на секунду, – импульсов, но зато попадание, можно сказать, гарантировано… Вы бы не справились с ним?

– Справился бы, рыцарь. Сначала у него были неплохие шансы, но на этот момент… Собственно, у этого ублюдка уже вообще не было никакого выхода. Не вы, – так я. Не я, – так Дисциплинарный Корпус. Похоже, что ему все равно было… Заметьте себе, рыцарь, – исключительно редкий для наших упадочных времен случай: очень, очень серьезный человек готов сдохнуть, он просто-таки рвется на тот свет для того только, чтобы угробить мою великолепную особу. Непостижимо!

– Нет уж, это ты меня послушай! Никакого такого дерьма из Конфедерации я не потерплю! Ничего лучше «Люку» человечество для этой цели не придумало! Примерь, подгони ремень по себе и подрегулируй…

Дубтах вздохнул, напялил ноктоскоп с таким расчетом, чтобы тот лег под правый глаз, и вошел в темную комнату. И не поспоришь, – видно все просто превосходно. Впрочем – он и всегда был поклонником фирмы "Ирида". Просто не знал о том, что она выпускает изделия и такого вот рода. Чуть поколдовал с настройкой – и стало вообще замечательно. Послушно, – только сопляки встречают в штыки полезные советы, – подогнал поточнее головной обруч. Он сегодня был сговорчив, молчалив и подозрительно-благонравен и послушен. Ансельм, подогнав по нему сбрую, придирчиво осмотрел его и распорядился попрыгать. Он – попрыгал, ничего нигде не хлябало и не гремело. Одежка, – один из вариантов классического одеяния ночных убийц, не мешала вообще, как не мешает человеку собственная кожа. То же относилось к очень хорошим, но подозрительным черного цвета кроссовкам на мягчайшей подошве, – невесомым и с защитным слоем стереосинтетика где– то посередине подошвы. Одеяние это странным образом меняло общее состояние, вызывая нервный подъем.

– И послушай– ка… Что это за ящики ты с собой волочешь?

– Да вот, понимаешь, – он наиширочайшим образом и невероятно любезно улыбнулся, – старые маскарадные костюмы. Куда ж я без них? Слушай, – не лезь, а? Это совершенно не твое дело.

– Ладно-ладно… Только не нервничай… А глаза почему красные?

– А это нонеча ночью, аккурат когда я палил твои любимые р– растр– реклятые сараи, какой-то забавник пытался меня убить. Надо сказать, – очень убедительный господин, но я все равно не согласился.

– Ничего себе! А он…

– Увы! Так до сих пор и не знаю, кому это я так уж помешал, – некогда разузнавать было. А до этого я около недели изображал из себя форменного слесаря, химика, системотехника и компьютерного бандита приблизительно одновременно. Потом оценишь результат. Ладно, тот факт, что я несколько не выспался, ей-богу не снизит моей эффективности… Слушай– ка, – а ты правда оформил эту вылазку, как увольнительную с целью порыбачить?

– Ну! И давай скорее, а то, боюсь, ты все-таки заснешь…

– Я, свято слушаясь своего почтенного наставника, более года не принимал никаких стимуляторов, даже кофе. Сейчас я запью стакан "Витабиола" чашечкой кофе по-батански, и хрен ты еще за мной угонишься!

Он привел «SD-2» к месту предполагаемого пикника по маленькому прибору спутниковой навигации. Признав высочайшие достоинства имперских ноктоскопов, посадку он все-таки провел по старинке: в бинокулярах, соединенных с телекамерами высокой чувствительности. Бархатно-лиловая ночь надежно скрыла спуск темного крыла к острову, и оно опустилось с бесшумностью кленовой летучки, спускающейся на городской асфальт. Злоумышленники заранее продуманным образом навьючили на себя столь же тщательно продуманный минимум снаряжения. Потом они спустились и Ансельм снова сказал:

– Ну– ка – еще попрыгай…

Дубтах – без спора попрыгал снова.

– Доволен? А теперь помоги-ка мне выгрузить этот гроб…

Вдвоем они, хоть и не без натуги, но довольно легко выгрузили ящик не землю. Это был серый пластиковый ящик, размером приблизительно со средний бабушкин сундук.

– С собой потащишь? – Ядовито осведомился Ансельм. – Или воображаешь, что я его поволоку?

– Зачем тащить, – удивился Дубтах, сноровисто набирая код на немудрященьком замке, – чай сам пойдет…

Потом крышка вдруг откинулась, и то, чему надлежало идти самому, выскочило из своего вместилища настолько стремительно, что вздрогнул (Дубтах никогда бы не поверил, ежели бы не видел сам) даже Ансельм, для которого, казалось, ничего сколько-нибудь неожиданного вообще не существовало. Впрочем, – вполне возможно, что Дубтаху все это только показалось ввиду его горячего желания увидеть друга-приятеля – вздрогнувшим.

– Это еще что такое, – со спокойным интересом спросил Ансельм, разглядывая устройство высотой около ста шестидесяти сантиметров и похожее не то на богомола, не то на скелет, с приблизительно двадцатью разнокалиберными объективами на кошмарной голове, для полноты впечатления насквозь пронизанной стволом длиной около пятидесяти сантиметров, – что за чертовщина такая, я тебя спрашиваю? На личного секретаря, вроде, похож не слишком…

– А вы познакомьтесь, – деловито посоветовал Дубтах, – впрочем, вас, кажется, не представили друг другу? Ансельм! Это – Бенджамен. Бенджамен! Это – Ансельм. Будьте знакомы, а на обмене рукопожатиями я, пожалуй, не буду настаивать. На ваш же вопрос, господин Мягкой, счастлив ответить: вы правы и это действительно не секретарь. Это – небольшая модификация универсального монтажного аппарата с несколько специфическим предназначением. Данная модель называется "вайератор".

– Понимаю, – кивнул Ансельм, – специфическим назначением является прецизионное и массовое производство дырок… Восьми с половиной? – Дубтах кивнул. – Восьми с половиной миллиметров в диаметре на расстоянии до тысячи метров. Откуда взял?

– Я ж тебе рассказывал: сделал. Три дня проторчал у Репродуктивного Терминала в мастерских на "Джаннахе", и, как видишь… Отладил Базисную, вырастил, проверил. Если кому-нибудь кажется, что это просто, то пусть он попробует.

– Не-не… Даже и пробовать не буду. Плохо понимаю о чем ты и говоришь– о. Ты лучше скажи – он по нам палить не начнет?

– Церемония представления, – назидательно сказал Ансельм, – не была вполне формальной, как ты, в своей неизреченной гордыне, возможно подумал. Она не была такой уж шуткой. Указания более конкретные, как и с обычными солдатами, даются непосредственно перед делом, но по нам с тобой он уже стрелять не будет ни в коем случае… Пошли.

– Пошли. Тут, кстати, не так уж и далеко.

Ансельм недаром так настойчиво заставлял его попрыгать: со своей немалой поклажей, в своем наряде, нацепив "Оку Люку", он двигался сквозь ночь и не столь уж густые заросли, как шарик в хорошо смазанном подшипнике, – легко, ловко и бесшумно. Рядом тенью скользила рослая фигура Ансельма, и, глядя на него, он отчего-то вдруг вспомнил утверждения очевидцев, что слон – чуть ли не самое бесшумное животное на свете. Чуть впереди и слева шустро перебирал четырьмя пружинистыми лапами Бенджамен, беззвучность движений которого просто пугала: квазигидравлика, однако. Две передних конечности, специально предназначенные для лазания, были заброшены на "спину" вайератора. Обилие объективов было капельку обманчивым: на самом деле для каждого диапазона они были попросту сдублированы таким образом, что один из них – был обычным для универсальных роботов последнего поколения "сканирующим" объективом, отверстие которого находилось в постоянном полухаотичном движении, зато другим, дублирующим устройством был так называемый "жабий глаз", не воспринимающий неподвижных объектов, зато с недоступной чуткостью воспринимал самое что ни на есть незначительное изменение обстановки. Более того, – процессор был запрограммирован таким образом, что компенсировал, отсекал изменения обстановки, связанные с собственным движением автомата. Поэтому, если и не раньше всех обнаружил Бенджамен Нечто Заслуживающее Внимания, то и не позже. Одновременно Ансельм замер на месте, указывая правой рукой куда– то в темноту и давая левой отмашку в знак внимания и осторожности, Дубтах заметил расчлененный плотными листьями, слабо светящийся разными оттенками силуэт впереди, и одновременно же слева раздалось: "Чвок! Ч-чвок!" – два отрывистых звука, представлявших из себя нечто среднее между очень смачным плевком и до крайности сочным поцелуем. Впереди, ломая ветки и обрывая листья, шумно, но без всяких криков повалились на землю двое ждавших в засаде тайных стражей. Вайератор, в соответствии с подходящей к ситуации подпрограммой "СКРАД – 6. 12" бил не в голову и уж тем более не в туловище: он целился в горло тех, кто их ждал или, может быть, просто попался на дороге, и не промахнулся с такого расстояния. Он – заметил их прежде всего, потому что они дышали, но когда заговорщики осторожно подобрались к встречным, это досадное недоразумение можно было считать уже улаженным, – на земле лежали полностью бездыханные тела, разрывные пули, попав в горло, практически оторвали бедолагам головы. И, отерев с лица вдруг выступивший пот, Ансельм сказал:

– А он у тебя не склонен больно-то разбираться…

– Уважаемый збан Мягкой! Когда мы еще только собирались на эту увлекательную ночную прогулку, я однозначно решил для себя, что любая встреча на нашем скорбном пути, – лишняя. Для всех. Хорошо еще, что на этот раз она оказалась более лишней не для нас… Я уверен, что взвешенно обдумав мои слова, вы признаете их справедливость.

– Что-то, – подозрительно проговорил его компаньон, – ты подозрительно говорлив сегодня. Не будь ты – это ты, я решил бы, что ты принял для храбрости…

– Когда я трушу, я несколько взвинчен. Когда я взвинчен, я склонен к болтовне. Ни на чем другом это, уверяю тебя, – не скажется.

– Это хорошо. Только мы, видишь ли, подходим. Поэтому – надвинь– ка, брат ты мой, забрало. Значит так: все, как договаривались. Оружие – в руках, этот свой агрегат – переведи в режим ожидания, и в толстого – не стреляй. Ни при каких обстоятельствах. Ты слышал? Ни при каких, пока я жив и не ранен уж слишком тяжело. Свалят – твоя воля, действуй по обстоятельствам. Еще не стреляй без крайней необходимости в Кана, – я тебе показывал его фотографию… Остальных вали без пощады, потому что они тебя не пощадят, а для дела нам не нужны. Это, согласно твоей терминологии, те самые лишние встречные.

Ансельм достал из кармана пульт и, прикрывая дисплей рукой, ввел код "ожидание", сунул пульт в карман, и вместо него напялил на указательный палец перстень-шаддах: теперь Бенджамен будет попросту следовать за ним в трех шагах сзади-слева и стрелять только в те объекты, на который укажет палец в перстне, – достаточно только нажать повернутую кнутри кнопку. И услышал последнее напутствие:

– И вот еще что: всячески избегай героизма и не лезь в рукопашную: это глупо.

Буквально через несколько шагов заросли, и без того не сказать, чтобы очень уж непроходимые, начали быстро редеть и сошли на-нет. Буквально вчера ночь была безлунной, а сегодня, как на грех, при по– прежнему совершенно ясном небе выполз узенький серпик сволочи-Уатах, ее только не хватало для полного, уж совсем уж ничем незамутненного счастья… А так этот самый серпик со старанием неофита заливал слабеньким светом невысокую ограду, возвышавшуюся всего шагах в десяти от последних жилистых кустиков тех зарослей, которые им довелось только что пересечь. Над изгородью, – точно, ни тебе лазерочков, ни тебе инфракрасной сигнализации, ни тебе проволоки под током, – виднелась острая крыша пулу, – традиционного жилища зажиточных островитян юго-восточных островов. Средней руки вожди как раз в таких и жили: посередине – жилище, вокруг – кое-какие постройки с непременными свиньями и курами, вокруг построек – просторный двор, окруженный такой вот, – больше символической, – изгородью сплетенной, как правило, из колючих ветвей Регонии Великолепной. Они обошли вокруг всего жилища, – все было тихо за изгородью, со двора – пованивало, и это радовало, потому что раз где-то воняет, то люди неизбежно оказываются где– то поблизости. Щиты, тоже сплетенные из колючих ветвей и заменявшие тут ворота, были сдвинуты, и бесшумно убрать их никоим образом не удалось бы. Дубтах, выработав определенный План, жестом подозвал напарника к себе и заново достал из кармана пульт. Бенджамен, предельно вытянувшись, дотянулся крючковатыми передними лапами до утоптанной почвы пованивающего двора и медленно, с плавностью льющегося густого меда, выдвинул тощий, скелетообразный корпус вверх, образуя своего рода арочный мост. Ансельм, подняв брови, вскинул кверху оттопыренный большой палец в знак полнейшего своего одобрения и восторга. И они тихо, прижимаясь к до предела напряженной импровизированной конструкции переползли во двор. Это и вправду был совсем недурной План. Даже, можно сказать, – очень хороший План, но с ним случилось то, что рано или поздно происходит даже с самыми безупречными замыслами. Неизбывно, неизбежно, неукоснительно на протяжении всей истории человечества в самые критические моменты словно из-под земли возникает эта вечная, трагическая фигура. Бессмертный герой этот умудряется оказаться там, где категорически не надо, в момент самый неподходящий из всех, которые только можно выдумать, и это, как правило кончается для него очень печально, но он возрождается вновь и вновь. Когда– нибудь, когда человечество будет богатым и счастливым, оно непременно вспомнит о нем, безымянном, и воздвигнет ему памятник. По всей видимости, – если оригинальный ум скульптора не придумает ничего столь же показательного, – он будет изображать чуть перекошенного мужчину с глазами, прищуренными спросонок, расстегивающего штаны. Или, может быть, оригинальности ради, – задирающего килт. Вот– вот. Именно такая фигура с сопением появилась из темного провала входа, сощурилась на жиденький свет чисто-символического серпика Уатах и начала расстегивать штаны, друзья, один из которых сполз на землю, а второй – ползком преодолевал как раз верхнюю точку траектории, замерли, но было уже поздно: трагический герой как раз проморгался, увидел, округлил глаза и открыл рот. Дубтах указал на него пальцем, украшенным шаддахом, и Бенджамен тут же подчинился категорическому императиву, оттолкнувшись задними конечностями и подтянувшись передними. Ансельм, отброшенный страшным толчком вдруг рванувшейся вперед машины, кубырем покатился по двору пулу, тяжело шмякая немалой поклажей о его плотно утоптанную, паршивую, серо-белую землю. "Чвак!" – сплюнуло дуло Бенджамена, и тело Поистине Бессмертного Героя с расстегнутыми штанами и аккуратной дырой между глаз влетело в облако собственных же распыленных в кровавую суспензию мозгов. Такая пуля на таком расстоянии сажает на зад атакующего слона, угодив ему в лоб, и тело бедняги, появившегося так некстати, отлетело ватной куклой, беспорядочно вращая конечностями, и с грохотом врезалось в косяк дверного проема. И тут под крышей, крытой, по видимости, пальмовыми листьями, как раз над входом вспыхнул ослепительный свет небольшого, но мощного прожектора, ударивший им прямо в глаза. "Оку Люку" – немедленно потемнел, защитив правый глаз Дубтаха, зато перед левым плавали зеленые и фиолетовые пятна, а рядом с прожектором уже замигал, забился огненной бабочкой злой огонек. Две пули, одновременно угодившие ему в правое плечо, закрутили его тело, словно волчок, – чуть голова не открутилась, как любил он говаривать впоследствии, – и швырнули его к изгороди. Ансельм вскочил, словно его подбросила могучая пружина, издал какой-то совершенно нечеловеческий, скрежещущий звук, а автоматический "Милошич 8,2/ 02" четырежды изрыгнул огонь, и, гулко взорвавшись, гаснущим углем погас прожектор, и поперхнулся, замолк проклятый "Люсинг" рядом с прожектором. Дубтах тем временем почти опомнился и встал на колени: если бы угодило не в плечо, а в грудь или живот, то, даже и не пробив его остроумные доспехи, совершенно свободно могло вышибить дух. Временно или совсем. Вот так бы оторвались бы ноги от земли, – и башкой в изгородь. А так, столкнувшись со слишком легковесным препятствием, пули просто-напросто улетели дальше, а "жилет" из нескольких слоев стереосинтетика, подбитого все той же электрической квазижидкостью, защитил от ранений. Он расчетливо шевельнул рукой, рука… Рука, хоть и побаливала, но слушалась. В доме слышались переполошные голоса, Ансельм, оскаленный и страшный, как Ангел Гнева Господня, выхватил откуда-то сразу две световых гранаты, и одну из них швырнул в проем входа, а другую, – зачем– то через крышу пулу, только чуть левее острия крыши. Дубтах к этому моменту опомнился настолько, что сообразил, – и успел, – отвернуться, закрыть глаза ладонями и прижать лицо к земле. Его ослепило сквозь ладони и тонкий слой почвы, – почти не ослепило, и он мгновенно принял исходную позицию, встал на ноги, вытянул вперед, указательный палец, оглянулся на Бенджамена. Бедный робот, похоже, тоже находился в шоке, хотя соответствующая подпрограмма и механизмы защиты тут тоже были предусмотрены: черный слой деполяризатора, затягивающий все его объективы, медленно светлел и обретал прозрачность. Параллельно активизировались отключившиеся от перегрузки программы. Ансельм, подняв поляризующее забрало, которое, на манер "глаз" Бенджамена, еще не успело просветлиться до предела, рванулся было в проем входа, но басовитый, взревывающий, режущий визг вместе с лязганьем тяжелого железа заставил его обернуться: кошмарные твари, впору хорошему горячечному сну, черные, как ночь со сверкающими клыками, приземисто-огромные, неслись к двум друзьям. Ансельм первым открыл огонь, одно из чудищ, которому пуля угодила в бок, рухнуло на миг, сбитое страшным ударом, но тут же вскочило на ноги, при этом, казалось, движения его даже не замедлились. Вторая – прошла вскользь, вдоль спины, вспоров толстую шкуру, словно ножом, но чудище казалось нечувствительным к боли. И тогда Дубтах, полностью обретший присущее ему хладнокровие, прицелился своим указательным пальцем. "Чвок-чвок-чвок-цво-ок!" – сливаясь в неровную строчку, раздались выстрелы, и боевые хряки, пораженные каждый – в оба глаза, с визгом забились в агонии. От него лопались барабанные перепонки – от этого визга, от крови, от предсмертных нечистот, от смертного ужаса над двором повисло плотное облако едкой вони, но збан Мягкой уже влетал в жилые покои пулу. Дубтах рванулся было следом за ним, но потом, припомнив кое-какие странности в поведении друга– приятеля, чуть прихрамывая, кинулся в обход дома. Они оба оказались правы: и Ансельм со второй гранатой, и Дубтах со своим рывком, потому что позади дома, привалившись спиной к немилосердно– колючей изгороди и ровно вытянув вперед бревноподобные ноги, сидел нестарый еще, громадный толстяк с лоснящейся кожей. Рядом располагались, – один – сидя, двое – лежа, а еще один – так и вообще стоя, – располагалось четверо подручных. Дубтах – немедленно указал на них шаддахом, и уже знакомое "чвок!" раздалось четырежды: те двое, что лежали – так и остались лежать, зато "стоячий" и "сидячий" подручные присоединились к ним, и тут же – над ухом раздалось хриплое дыхание и к ним подбежал совершенно запыхавшийся Ансельм. Дубтах еще удивился мимолетно, потому что запыхавшийся збан Ансельм – это что-то из области фантастики. Если кто понимает, конечно. Он – понимал, и поэтому даже представить себе боялся, – от чего тот мог запыхаться.