Текст книги "Fly (СИ)"

Автор книги: Александр Шуваев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)

VIII

А в это время на обглоданном ветрами берегу одного из бесчисленных Семи Тысяч Островов толстый, смуглый, подвижный, как ртуть, островитянин допрашивал незаметного человечка с незначительным лицом.

– Докладывай!

– Что интересует господина?

– Как вел себя в деле новый лейтенант, ты, пустой орех!

– А… Высадка, подход, – все прошло безукоризненно, а потом он приказал нам держаться в сторонке и в два счета, без шума положил наружную стражу, позвал нас и мы расправились со слугами. Но потом…

– Что?! Ну что еще?!

– Не осмеливаюсь говорить, – уныло кланяясь, однообразно бубнил человечек, – могучему господину моему…

– Я приказываю…

– Он… он отказался выполнить прямое распоряжение моего господина и не стал убивать этого червя Каи Ленхемои. И нам не позволил.

– Та– ак… Продолжай.

– Никому не позволено нарушать прямой приказ моего господина. И я был против этой его затеи…

– Какой, – голос Шареарехи сразу обрел змеиную вкрадчивость, – затеи?

– Привести Каи сюда живым, – голос соглядатая перешел в трудноразличимое бормотание, – он заявил, что вы не проявите неудовольствия…

– Так Каи?..

Соглядатай безмолвствовал.

– Так где сейчас находится Каи-Полукровка, ты можешь мне ответить, глупец?

– Ничтожный, весь опутанный узловатыми веревками, как бледный червь-шелкопряд, – часто-часто кланяясь, начал излагать человечек, – со штанами мокрыми и зловонными от ужаса, осознающий свою малость и знающий мерзость свою… Проклинает себя и день, когда ему в голову пришла поистине достойная шелудивой улитки мысль… Противостоять моему господину… Он проклинает себя в зале старого Мужского Дома… Но я был против, господин, я был против…

У его хозяина чуть было не сорвалось:"Против чего против, о глупейший из отпрысков тухлой свиньи?" – но он сдержался, поскольку формально соглядатай был прав. Сдержался он, однако, и от довольной улыбки, сурово нахмурившись:

– Прикажи лейтенанту быть здесь. Незамедлительно.

Когда человечек, хороший соглядатай, но все равно – не сподвижник, все равно – ничтожество, легко заменимый исполнитель, часто кланяясь, покинул комнату, Шареареха сосредоточился, лихорадочно просчитывая и продумывая варианты предстоящего разговора с новым лейтенантом. Он ждал его, но все-таки вздрогнул, осознав, что уже какое-то время смотрит на молчаливую, неподвижную, темную фигуру подручного. Он совершенно не заметил момента, когда проклятый бегр появился перед его столом. Черные, как вороненая сталь, волосы неряшливо выбиваются из-под наголовной сетки из пальмового волокна, от густой щетины темное лицо кажется нечистым и утомленным, но щетина по крайней мере отчасти скрывает уродливый шрам на левой щеке, стягивающий угол глаза книзу. Сами глаза, как всегда, опущены. Шареареху, который никогда в жизни не допустил бы, чтобы подручный прямо глядел ему в глаза, ибо это было недопустимой, древнейшей и непростительнейшей дерзостью, тем не менее, парадоксальным образом злила манера Насла прятать свои глаза. Будто у него нечиста совесть. Будто она чиста хоть у кого-нибудь другого.

– Как понимать твой поступок, Султан? Почему вопреки моему категорическому приказу полукровка еще жив?

– Мне казалось, что вы сочтете целесообразным допросить и использовать его. А потом – казнить наиболее справедливым способом, господин.

– Тебе ничего не должно было казаться, если ты слышал мой прямой приказ – уничтожить.

– Чем худо то, что Каи– Полукровка лежит, опутанный вервием, в твоем доме, господин? Одно твое слово, и он будет мертв.

– Это ничем не плохо, плохо неисполнение моего слова, сказанного ясно. Скажи, хорошо будет, если все мои люди, начиная от Допущенного К Устам и кончая последним наемником, начнут рассуждать, что из сказанного мною следует выполнить, а что – нет? Будет нехорошо. Оттого ты подлежишь наказанию. Что ты еще можешь сказать?

– Если господин изволит вспомнить, – приказывая, он не произнес слов: "убить", "умертвить" или что– то в этом роде, но сказал: "уничтожить". И когда обстоятельства сложились так, как они сложились, я осмелился подумать, – можно ли считать войска, полностью плененные, – уничтоженными? Если бы господин сказал "убить", или в том были бы какие– нибудь сомнения, кровь полукровки уже успела бы остыть…

– Кажется, я и впрямь сказал уничтожить, а потому можешь пока считать себя оправдавшимся, казуист. Мы пойдем и посмотрим на ублюдка с нечистой кровью, а потом призовем Патана Безъязыкого с огнем, шильями, крючками, маслом и прочими инструментами. Насла тихонечко вздохнул и облизал губы тонким розовым кончиком языка:

– Великий дозволит просьбу пекущемуся о его благе?

– Ну?

– Дозволь рабу твоему побеседовать с ублюдком без инструментов и без свидетелей. Если господин останется недоволен результатом, крикнуть Патана будет никогда не поздно…

– Хо, хо-хо, хо, – невесело, замедленно просмеялся вождь, – иной раз я не могу понять тебя… Сказать, чтобы ты был мягкосердечным или боялся бы крови, не мог бы даже твой злейший враг среди моих людей, хотя такие и есть. А иногда как будто бы и так! Ты кого-то напоминаешь мне, что– то из детства. Как будто пхикшу, – бродячего монаха…

И услыхал странный звук, как будто стоявший перед ним – подавился. Шареареха на полуслове оборвал свою речь, и с изумлением увидел, как широко распахнулась алая пасть, полная крепких желтоватых зубов, как сморщилась верхняя губа, а стоящий перед ним – вдруг захохотал, грубо, дерзко, во все горло. На миг глаза Шареарехи, наконец, встретились со взглядом лютых, веселым, желтым безумным огнем горящих глаз лейтенанта.

– Прости, хозяин, – едва выговорил тот сквозь смех, повизгивая и вытирая слезы, катящиеся из стянутого глаза, – не сдержался… Давно не слыхал лучшей шутки. Бродячие монахи умеют многое, но даже и они не умеют делать "невидимую свинью", которую я, обученный дедом и отцом, берусь сделать из полукровки за ночь… Если на свете и есть высшая радость, хозяин, то это именно владение тайным мастерством, недоступным другим.

На миг приоткрывшаяся, как намек на слабость в этом человеке, крупица безумия странным образом успокоила вождя: что-то в нем, не разум даже, было уверено, – все люди его носят клеймо безумия или порока, а для пришедших по доброй воли правило это является абсолютным. Он встал и, сопровождаемый следующим за ним бегром, пошел в старый Мужской Дом, ныне ставший чем-то на вроде склада заброшенных, полуненужных вещей.

Как то и надлежало всякому значительному лицу его племени, Шареареха был благородно (то есть весьма) толст, но, будучи мужчиной рослым, не выглядел безобразным. Но и при этом Насла возвышался над ним почти на полголовы, а могучего телосложения бегра не мог скрыть даже излюбленный им темный халат без пуговиц, только с поясом и на глубоком запахе.

– Нет, ты все-таки скажи, – насчет высокородного отца – правда?

– Но ты сам посуди, повелитель: я знаю Писание лучше профессоров Хукканской уммры, говорю на шести языках, включая три языка не ведающих Истинного. И искусству боя меня учили именно как наследника древнего рода. Не роди третья жена моего отца законного наследника… Не будь у этой жены таких родственников…

– Что напугали даже такого молодца, как ты?

– О, у нее такие родственники, что бояться их гнева было бы благоразумным для кого угодно, вплоть до высших владык этого ветхого мира… Ставший на их пути сразу же может считать себя мертвым. Кроме того, – я, выросший в богатстве и относительной холе, среди испытанных слуг, – я тогда был совсем другим. Я верил, что должен подчиняться справедливости, и жертвовать жизнью ради Должного! И я отрекся от всех своих прав в присутствии судей и свидетелей. Но при этом я еще и бежал в тот же вечер, просто на всякий случай.

– И прямо ко мне?

– Ха! От большого ума я забрел к горным кеи и год работал у них с колодкой на шее. Потом колодка сломалась, и я бежал, использовав самую хитрую хитрость: во весь опор несся по элементарной прямой, и эти источенные глистами обезьяны отстали, а перехватить – не смогли. Я никого не убил и не ударил тогда, я скрылся, но у меня не было денег. Поэтому даже и тогда я устроился на работу: варил стекло на фабрике стеклянного волокна в пустыне Замсин, у этого позора рода людского, этого… У кеи было куда легче и вольготнее, а потому я однажды вспомнил ненужное и понял небывшее. Хозяин мой умер, а я… Я оказался здесь.

– Пока не назовешь имени своих родителей – не будет тебе полной веры!

– Господин мой, ты не в первый раз затеваешь со мной этот тягостный разговор, и я каждый раз я отвечаю тебе одними и теми же словами. Но теперь сделанного мной на службе у тебя хватит на сорок казней на восемьдесят разных манеров.

– Не прибедняйся. На двести.

– Твой раб постарается избежать половины из этих двух сотен смертей и надеется преуспеть в этом.

Вечером этого дня Шареареха внимательно поглядел на своего перепуганного, беспомощного врага и не сказал ни слова. Утром он нашел забитое, абсолютно покорное, трепещущее существо, способное обгадиться от одного косо брошенного на него взгляда. Еще через две недели, пользуясь покорностью пленника и выбитыми из него сведениями, Шареареха имел уже не пятьдесят три, как полтора, и не шестьдесят восемь, как полгода тому назад, а сто два судна, включая три подводных атомных корабля, шесть новейших сверхскоростных катеров, использующих кавитационную полость, и даже экраноплан, только три месяца тому назад выпущенный одной частной фирмой в республике Рифат. А так как именно ему Насла год тому назад подсказал выгоднейшее и безопасное дело: доить частные компании "дна и берегов", Шареареха вдруг обнаружил, что над ним – "ничего, кроме неба" и даже рядом – никого. Все – только внизу, причем заметно внизу, и нет во всем "Хои Санджир Камрат" никого богаче, никого – могущественнее, и никого – влиятельнее Шареарехи. Потом было несколько попыток, сговорившись, свалить выскочку, привели к тому, что злоумышленники погибли, а он – и еще усилился. Флот его достиг размеров, пристойных флоту средней континентальной страны. Особенно крупные суда были, скорее, исключением, но все-таки у него были и те самые три субмарины, и Большая Яхта по имени "Ханеахомеи" (он ее не жаловал и держал только ради престижа), и вполне современная плавбаза, на которой равно перерабатывалась добытая, отобранная силой и купленная рыба. Переговоры с управляющими – неверными, которым предстояло платить, теперь вел почти исключительно Насла. У него оказалось какое-то врожденное искусство уговаривать клиентов, давить на них, и, отчасти, их же успокаивать. Он же вел переговоры с теми, кто платить отказывался, но не более трети таких переговоров.

IX

– Позвольте представить вас э-э-э… друг другу, – сказал Действительный Тайный Советник Кускрайд, – это ваш подопечный, господин Людвиг, и обращаться к нему следует именно так… Людвиг, это ваш, – поверьте, весьма компетентный, – наставник во всём, что касается машины, господин Окулиничич, и это настоящее имя.

Окулиничич, замечательно красивый чернобородый атлет около пятидесяти лет, чуть поклонившись, пожал Дубтаху руку своей длиннопалой, мягкой ладонью, и низким, глухим голосом представился:

– Добротан.

Добротан Окулиничич! Всё одно как, поручкавшись с незнакомцем, получить прямо в лоб, на полном серьёзе: "Юрга– змееборец" – или, к примеру: "Фульгар Завоеватель"… Сын збана Млашко Окулиничича, эмигрировавшего из Империи после разгрома Згорского Восстания, последнего, трагически-нелепого аккорда Океанской Войны. Добротан был тёмной легендой в самолётостроительных кругах Конфедерации. Говорили, что эмигрант сын эмигранта сменил на посту главного конструктора корпорации "Оржинталь" самого Амадеуса Оржинталя и далеко его превзошёл. Контрольным пакетом акций "Оржинталя" владело правительство Конфедерации, и оттого корпорация иной раз по пять, семь, десять лет позволяла себе быть убыточной, чтобы потом в два – три контракта принести двухсотпроцентную прибыль. Концептуальные, породившие потом целые семейства разнообразнейших вариантов и модификаций, О– 4 "Оум", О-8 "Орунт", О-12 "Оззер" – и кто там знает что ещё, были разработками Окулиничича, только его заслугой, а не великого предшественника и основоположника. Говорили, что так называемая "Медуза" в значительной мере была слепком с его стиля и способа мышления. Правда, Дубтаху никто так и не смог толком сказать, что же такое, в конце концов, "Медуза"… Говорили, что предлагаемая бывшим эмигрантом аэродинамика требует втрое меньше экспериментальной доводки, нежели а-концепции других конструкторов. Говорили, что услыхав про какой-нибудь вновь открытый физический эффект он чувствовал его истинность во-первых, и применимость его в авиа– или двигателестроении во-вторых. Говорили, – а человеку понимающему в это просто невозможно поверить, – двигателистом он был ничуть не худшим, нежели собственно авиаконструктором. Сам Окулиничич неизменно держался в тени, хотя, по слухам, утверждал в последнее время, что практически перестал заниматься собственно конструкторской деятельностью… А он, оказывается вот каков: редкая проседь в антрацитовых густейших волосах, смуглая кожа, огненные глаза на продолговатом лице. Яркий народ – диняки…

– Людвиг, я настоятельно рекомендую вам немедленно закрыть рот… Спасибо… Так вот, господа, время у нас весьма ограничено, и поэтому прошу правильно понять моё пожелание ни в коем случае не тратить его зря.

– Думаю, это в наших обоюдных интересах… Прошу следовать за мной, господин Людвиг.

Пройдя метров десять по глухому коридору, стены и потолки которого одинаково покрывал шершавый серый пластик, они подошли к слегка выпуклой двери с узкой щелью посередине и небольшим табло приблизительно на уране Дубтахова лица. Окулиничич достал из нагрудного кармана комбинезона нечто, весьма напоминающее обычную кредитную карточку. Сначала на табло ярко вспыхнула надпись:"М– 1", подержавшись некоторое время – погасла, и её место заняла новая, ярко– золотистая: "Внимание сопровождающей персоне! Удостоверьтесь, что лицо, воспользовавшееся пропуском действительно является…". Конструктор рассерженно фыркнул и замахнулся на дверь кулаком:

– Я тебе, конский ливер, удостоверюсь! Открывай скорей!

Погорев с полминуты, надпись погасла, и дверь медленно отодвинулась в сторону.

– У– у, чёртово старьё!!! Проходите…

– А почему бы тогда, – чуть помедлив, спросил Дубтах, – не заменить на что-нибудь посовременнее?

– А смысл какой? О-анализатор или дистанционный иридосканнер ещё противнее… А главное – всё это вовсе ни к чему; вот сам скажи, – мыслимо пробраться сюда кому-нибудь постороннему?

Это – да. Помимо охраны, системы координатного доступа и распознающих механизмов всякого рода, искатель приключений здесь попросту заблудился бы, рискуя проблуждать с полгода, да так ничего и не доспеть… Открывшееся перед ними помещение являло в плане квадрат площадью метров в шестьсот. Посередине помещения виднелось прямоугольное возвышение матового стекла и высотой сантиметров в пятнадцать. В дальнем левом углу располагался невысокий полукруглый пульт, почти отгородивший этот угол. Там располагалось и кресло, обращённое к пульту и центру зала. Постояв несколько секунд, конструктор прищурился и направился прямиком туда, сказав по дороге:

– Слушай, притащи– ка туда еще одно кресло…

Когда задание было выполнено, игра на клавиатуре была уже в полном разгаре. В небольшой прозрачный выступ пульта выкатился тёмный шар около пятнадцати сантиметров в диаметре. Раздалось какое– то урчащее жужжание, и шар завис в воздухе, дрожа и неистово вращаясь, медленно налился светом и вспыхнул множеством ярчайших световых пятен, постоянно меняющих форму и оттенок. Вглядевшись в возникшую на небольшом дисплее строчку знаков, хозяин снова прищурился и коснулся ещё одной клавиши. Над стеклянным возвышением медленно проявилось, словно сгустившись из воздуха, стало непрозрачным и, наконец, вполне реальным тулово незнакомого Дубтаху самолёта. Сейчас, не виси машина так вот, без затей, в воздухе, было бы совершенно невозможно поверить, что это только изображение, а не реальный, вполне твёрдый и ощутимый аппарат.

– Изображение в масштабе 2:3. Как видите, приблизительно машину можно охарактеризовать, как истребитель-бомбардировщик. Если быть более точным, это боевая машина, приспособленная для ведения боевых операций в условиях максимальной скрытности. Широкое тиражирование в ближайшие годы вне возникновения чрезвычайных обстоятельств не предполагается. Аэродинамика в той мере, в которой это не зависит от использования новых принципов, осталась, в общем, традиционной, хотя отличия, связанные с иным типом двигателя, исчезновением запаса традиционного топлива и тому подобными обстоятельствами, безусловно, есть. Это видно невооружённым глазом. С другой стороны, если понятие "нестабильная аэродинамика" вам, безусловно, известно, то серийную машину с так называемой "активной аэродинамикой" вы видите впервые. Корпус самолёта покрыт бездефектным монокристаллическим слоем особого состава, который и обеспечивает активное перемещение набегающего потока в тонком слое. Фактически это сводится к кажущемуся исчезновению сопротивления газовой среды для скоростей вплоть до значений 1,85М…

Дубтах протёр глаза и незаметно изо всех сил ущипнул себя за ногу, да бы убедиться, что всё это не сон: следовало так понимать, что при меньших скоростях самолёт даже при выключенных двигателях способен проскользить неограниченно долго. Изображение над стеклянным возвышением плавно перевернулось через крыло, став видимым "плашмя". Обшивка стала прозрачной, сделав видимой гондолу двигателя.

"… установлен двигатель "АДВ– 3", справедливо относимый к реактивным двигателям "гибридного" устройства, поскольку, как видите, – тут корпус двигателя тоже стал прозрачным, – здесь ещё, к сожалению, расположено устройство, играющее роль вспомогательного вентилятора, обеспечивающего адекватное перемещение газовой смеси, содержащей диссоциированные молекулы, в ассоциационную камеру КА– 4. В модели следующего поколения, как мы надеемся, удастся полностью избежать введения в конструкцию каких– либо движущихся механических частей, ограничившись исключительно только работой активных квантовых поверхностей…"

Ай-яй-яй… гибридный, понимаешь ли. "К сожалению". Экая незадача, и как это они только так опростоволосились? Нет, всё– таки – сон. То, что излагает уважаемый конструктор, – суть не очень научная фантастика весьма даже среднего пошиба. Для того, чтобы, – во сне, разумеется, – убедиться, что какая– либо оч– чень убедительно излагаемая умность есть бред и невнятица, обычно бывает достаточно попытаться хорошенько вникнуть, – и тут же увидишь, что сам себе ничего кардинально– нового не сообщишь. Согласно этому рецепту, он прислушался и, соответственно, получил:

"Другой характерной особенностью данной модели является относительно крайне незначительное использование в конструкции машины металлических элементов. Обшивка и несущие элементы конструкции практически полностью состоят из особого рода бериллий– алюминиевого силиката монокристаллического строения, образующего, в данном случае, подобие тонкого волокна, уложенного в пространственную решётку, упорядоченную по псевдофрактальному принципу, функция, порождающая псевдофрактал… впрочем, это неважно. Такого рода укладка структурной нити с упорядоченно– вырожденными зонами в самой её структуре обеспечивает крайне высокую упругость материала. Дополнительную прочность на разрыв обеспечивает идущая в противофазе при соотношении по массе 1:20 бездефектная алмазная нить. Наряду с активной поверхностью такого рода внутренняя расчленённость материала резко уменьшает заметность материала для всех известных, проектируемых и мыслимых радиолокаторов. Грубо говоря, – материал большую часть энергии поглощает, расходуя во внутренних рефлексах, большую, по сравнению с металлом, пропускает, и большую – преобразует на поверхности… Как видите, решая более общие задачи, мы разрешили и важнейшую частность, трудно поддававшуюся решению "в лоб"… Я понятно говорю?

Дубтах тихонько вздохнул:

– Не очень. Но это, уверяю вас, не ваша вина. Не обращайте внимания, со временем я обязательно всё пойму и всё выучу. Мне удобнее – по частям и основательно. Согласитесь, что эта машина похожа на все предыдущие только с виду. Согласитесь, что здесь столько серьёзнейшей фундаментальной науки, никому в народе не известной, что даже в общих чертах понять всё сразу совершенно невозможно…

– Хорошо. Но, может быть, у вас есть вопросы?

– Примерно семьсот для начала. Я никогда, например, не видел такого оборудования; надо понимать – это терминал суперкомпьютера?

– Точнее – комплекса суперкомпьютеров. Относится к категории "субпетафлопов". Это когда сотри триллионов операций в секунду. Два юхтских "Тайа – Ноор" и один "Соглашение", идеальный в качестве координирующего устройства.

– А это? – Дубтах показал на жужжащий шар.

– Внешний носитель информации. Сфера, расчленённая в ходе записи голографическими псевдоповерхностями. Уже устарело. Существует нечто подобное для жёсткого ультрафиолета. На выходе – то же самое для рентгеновских лучей, и при каждом такого рода шаге ёмкость возрастает примерно на порядок.

– ПЗУ для такого чудовища? Зачем?

– Весь объём такого рода информации содержать в запоминающих контурах нельзя из соображений секретности. Есть и ряд других соображений… Вы удовлетворены?

– Ужас!

– Сказано не по существу, но, по-моему, от чистого сердца. Это подкупает. Ещё что-нибудь?

– Вы не сказали, – или я не понял… Источник энергии у самолёта?

– Накопители на высокотемпературных сверхпроводниках. Полная ёмкость соответствует… э– э– э… приблизительно энергии сорока тонн керосина. И это – умно приложенная энергия, расходуемая самым эффективным способом.

– Оружие?

– Тут я, к сожалению, не эксперт. Но, думаю, вы и здесь можете столкнуться с новинками.

– Да уж… Даже подумать страшно.

– О нет, тут всё более традиционно. Точнее – в большей мере находится в русле традиции… за редким исключением. Те же пушки, те же ракеты, те же бомбы.

– Ага. Те же крылья, тоже фюзеляж, тоже двигатель… Мою подготовку вы координируете?

– Нет. Я отношусь, скорее, к координируемым, – он быстро пробежался по клавишам, изображение самолёта, словно лопнув, исчезло, а из середины голопроектора поднялась, зависнув неподвижно в двадцати сантиметрах от стеклянной поверхности, объёмное изображение человека, – находясь здесь вы во время учёбы будете находиться в полном распоряжении этого господина… Бывший сержант бригады, воспитатель категории "элита", заместитель директора Высшей Пилотажной школы объединения "Зенит" по учебной работе Сетан Ланн Койбре. Весьма соответствующий своей должности господин…

– Как– то вы о нём без особой симпатии.

– Я без особой симпатии к сержантам вообще. Поверьте, это ни в коей мере не умаляет моего глубочайшего, искреннего уважения к господину Койбре. Увидите всё сами.

– А нельзя как– нибудь… вообще без сержантов? Я буду очень-очень стараться, чесс слово…

Конструктор мягко улыбнулся:

– Не сомневаюсь. Беда в том, что вы просто не представляете себе, что такое "очень-очень стараться". Это вообще мало распространённое знание, и без особой нужды среди обывателей не распространяется. Так что без сержанта всё-таки не обойтись. Тем более, что, обучаясь по особой программе, вы часть занятий будете проводить всё-таки в группе… А сейчас – до свидания. Нас обоих ждут.

За сим последовал очередной аккорд на пульте и дверь отодвинулась. За ней ждал, не входя и заложив руки за спину, высокий сухощавый человек в светло-сером комбинезоне без знаков различия. Так Дубтах впервые предстал перед поистине светлыми очами Сетана Л.Койбре. За спиной угодившего с тяжёлым, мягким звуком сомкнулась массивная дверь и они остались с глазу на глаз.