Текст книги "Не повторяется такое никогда!"

Автор книги: Александр Ройко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

На площади было много различных магазинчиков.

– Давай зайдём в один из них, – предложил Андрей.

– Ты что-то собираешься покупать?

– Пока что нет. Просто после универмага хотелось посмотреть и небольшие магазинчики.

– Тогда я не советую заходить, – ухмыльнулся Григорий.

– Почему это? – удивился Морозевич.

– Понимаешь, эти небольшие магазинчики частные. У них есть хозяева-продавцы, которые очень не любят, да что там не любят – терпеть не могут, когда к ним заходят в магазин просто так. Если ты зашёл в магазин, то ты обязательно должен что-нибудь купить. Что зря то беспокоить хозяина. Ты знаешь, – рассмеялся он, – это подобно тому, если бы ты позвонил кому-нибудь в дверь и сказал: "Извините, я просто зашёл посмотреть". Если уж зашёл, то будь гостем с вытекающими отсюда последствиями. А так – чего зря то смотреть.

– Во как! – подумал Андрей. – Для нас это как-то странно. Мы привыкли ходить в магазины, как на выставки – больше смотреть, чем покупать. Для женщин это вообще стало приятным времяпрепровождением – походить по магазинам, а затем хвастаться подружкам о том, что в них увидела.

Но после такого заявления Кирзоняна заходить в подобные магазинчики он не рискнул. Позже в справедливости информации Григория он убедился и сам. Тот же универмаг – это большой магазин и товаров в нём много самых разнообразных, поэтому там ещё нужно разыскать нужный тебе товар. А эти магазинчики в большинстве своём специализированные. Продают, например или обувь, или же одежду и т. п. И ты чётко должен знать, зачем ты в него зашёл – за обувью или за одеждой, и за какой именно. Поехав как-то, значительно позже, в Стендаль за покупкой себе нового костюма, он зашёл в пару таких магазинчиков. Когда он, зайдя в магазин, прикрывал входную дверь, то услышал звон закреплённого сверху колокольчика. На его трель сразу же откликнулась хозяйка магазина, которая подошла к Андрею и сказала:

– Guten Tag. Hineingehen, bitte. Das ihr belieben, zu kaufen? (Здравствуйте. Проходите, пожалуйста. Что вы хотите купить?).

И когда Андрей на ломаном немецком языке попытался ей объяснить, что он хочет сначала сам посмотреть костюмы, та разозлилась и, как он понял, начала его ругать по-немецки. Вот такие были порядки в немецких магазинах, и советским людям они были непривычны. Хотя в целом к советским людям отношение со стороны хозяев было очень неплохое, многие из них хорошо понимали русский язык, а некоторые и неплохо на нём говорили.

Нагулявшись, коллеги зашли в один из гасштеттов и пообедали с хорошим немецким пивом и даже парой дупельков. К тому времени Андрей уже изучил эту немецкую посуду для водки. Стандартная немецкая рюмочка (точнее стопочка) для крепких напитков обычно вмещает 2 центилитра. Это в переводе на миллилитры составляло 20 мл. Эти же стопочки вмещали 4 центилитра, вдвое больше водки (40 мл), что и означает "дупель", "дубль" – двойной. Однако и эта маленькая стопочка делилась тонкой тёмной кольцевой риской пополам. Немцы обычно пили половину рюмочки (20 мл), ну а русские (так немцы называли всех приезжих из СССР), естественно, полную и чаще всего не одну. Из еды же самая распространённая немецкая пища – это сосиски варёные или жареные, свиная ножка, а также гороховый суп с копчёными рёбрышками. Всё это, обычно, запивается большим количеством пива.

Сидя в гасштетте Андрей спросил своего коллегу:

– А где в Стендале находится наша КЭЧ?

– Понятия не имею, – улыбнулся тот.

– Как? Ты же сколько раз в неё ездил.

– Так и ты по-моему тоже уже ездил.

Андрею пришлось умолкнуть – Григорий был прав, один раз начальник теплохозяйства уже ездил в КЭЧ, правда, не сам, а с Лукичом. Но он ничего не запомнил.

– Я думал, что это я в первый раз ничего не запомнил, – оправдывался он.

– Вот и я не запомнил. Если бы я ездил автобусом – тогда другое дело. А на грузовой машине…, – махнул он рукой. – Она же через центр города не идёт. Как она к КЭЧи проезжает, я не знаю. Сама КЭЧ вроде бы находится где-то в стороне вокзала. Это и понятно – ближе к железнодорожной ветке. На вокзал отсюда с площади Мадонны попасть, в общем-то не сложно – почти по прямой. Это вон в ту сторону, – показал он рукой. – А вот насчёт КЭЧ не знаю. Да я много чего в Стендале не знаю, но некоторых мест и не собираюсь знать. Вот, например, в нём есть наша комендатура, но она то мне для чего нужна? Упаси Бог, лучше туда не попадать. Есть наша школа, но мне уже поздно в неё ходить, а детьми я не обзавёлся. – Григорий уже откровенно насмехался над любопытством Андрея. – Я её, правда, один раз издали видел – она находится не так уж далеко от универмага, чуть в стороне – по направлению к озеру.

Нагулявшись, подкрепившись и наговорившись, Андрей с Григорием отправились в обратный путь. Подойдя к остановке нужного им автобуса, Андрей увидел человек 10–15, как бы стоявших в очереди. Но нигде ничего не продавалось.

– Что это они так выстроились? – удивлённо спросил Андрей.

– Как что? Автобуса ждут, – расхохотался Григорий.

– В очереди?

– Да, немецкий порядок. Только так.

Вновь необычное явление для советского человека. В Борстеле Морозевич не видел ничего подобного, поскольку они подошли к автобусу, когда тот уже стоял на конечной остановке. В Союзе же они привыкли, что на автобусных, троллейбусных и прочих остановках столпотворение, а по приходу нужного маршрутного средства передвижения его отворившиеся двери берутся штурмом. Здесь ничего подобного не было. Когда пришёл автобус, все чинно, не спеша, пропустив редких выходящих пассажиров, по очереди начали подниматься в автобус, тут же на входе оплачивая у водителя проезд и получая билет. Однако следует отметить, что к такому порядку Андрей привык очень быстро, как впрочем, и остальные "русские". Автобус на Борстель был не полон, и они даже сели в конце его салона.

Уже в автобусе Андрей вспомнил один вопрос, который он не успел задать Кирзоняну, и он обратился к нему:

– Слушай Григорий, я всё хотел спросить – известный французский писатель Стендаль взял себе псевдоним нашего города или же город назван в честь писателя?

– Не знаю, не интересовался этим. Наверное, писатель взял псевдоним, потому что город старый. А писатель когда жил то?

– Да я не знаю этого. Тоже давно. Но, если же он взял себе псевдоним Стендаль, то как его настоящая фамилия? – спросил Андрей.

– Что ты забиваешь себе голову ерундой, – усмехнувшись и похлопав его по плечу, ответил Григорий. – Оно тебе надо? Не загружай себя лишней информацией.

Однако Андрей решил как-нибудь при случае выяснить для себя и этот вопрос. Неудобно всё же жить в каком-то городе и не знать хоть кратко его историю, тем более, если тот как-то связан с именами выдающихся личностей. Правда, за делами, он вскоре забыл о своём похвальном намерении и вернулся к нему гораздо позже.

ГЛАВА 14. Удачи и проблемы

Тем временем в городке продолжались ремонты на теплотрассах, в котельных и самих помещений котельных. Солдаты, которых выделил Лукшин, работали нормально, и было видно, что кое-какой опыт штукатурных работ у них есть. Они, конечно, не перетруживались и не особо спешили, но и не волынили. Морозевич их не особенно подгонял – пусть работают как могут, без спешки, время у него было – отопительный сезон начинался, как и везде, 15 октября. Подходил к концу июнь месяц, и он за это время уже довольно неплохо ознакомился со своим хозяйством. Не было проблем и со строительными материалами и с материалами для ремонта непосредственно систем теплохозяйства. Для газосварщиков регулярно привозились металлические бочонки с карбидом, сварочная проволока и баллоны кислорода. Трубы, запорная арматура и комплектующие котлов тоже всегда были в наличии в КЭЧ. Андрей уже в этом хорошо убедился – если первые пару раз он поехал вместе с Грицюком, то теперь он начал всё чаще ездить на склады для получения материалов самостоятельно. Нет, конечно же, он ездил и с Лукичом и с Кирзоняном тоже – не будут же для каждого отдельно выделять машину. Кстати, как он понял, с машиной тоже никогда проблем не было, за их хозяйствами была закреплена машина – иногда, конечно, майор Лукшин посылал её и в другие места для иных неотложных нужд, но это было нечасто. Теперь Андрей ещё больше убедился в целесообразности проведения планёрок после рабочего дня. В течение дня порой возникали какие-нибудь горящие вопросы, и необходимо было решать вопрос привоза тех или иных материалов и комплектующих. Поэтому сразу же можно было заказать на завтра машину. Поездки в КЭЧ планировались обычно заранее, в большинстве случаев объединяя заявки всех служб. Но для таких экстренных случаев машина выделялась безоговорочно.

Чаще всех ездил на склады Грицюк. У теплотехников, сантехников и электриков всегда имелся запас материалов, которые расходовались, конечно, не так быстро как строительные материалы для ремонта помещений. Андрей хорошо познакомился с Лукичом и тот ему всё больше нравился. Да, он был хитроват, но только в своём деле (на такой должности), наверное, без этого не обойтись. А в быту это был очень хороший человек, прямой, открытый, без лукавства, всегда готовый помочь другому. И часто помогал. Вот только, через год у него уже заканчивался срок и он должен был уезжать. Правда, он уже как раз отработал в ГСВГ свои три года, но остался на четвёртый. Существовало такое положение: если за три года ты себя хорошо проявил, то по согласованию с руководством части (и по твоему, естественно, желанию) тебе могут продлить срок пребывания на этой же должности ещё на год. Но это был уже предел пребывания за границей – для служащих 4 года, а для военнослужащих – 5 лет. Морозевич сожалел, что Грицюк уедет так скоро, ведь у него самого после этого останется ещё около двух лет работы здесь. А кто его знает, кого пришлют на замену Лукичу. С ним то, как раз, работать было хорошо. Андрей вспомнил подобные вздохи Николая из Цербста на эту тему.

С материалами, кстати, у Андрея ещё в самом начале его работы возникла довольно интересная ситуация. Как уже говорилось, запасы материала в хозяйствах были, но периодически начальники служб составляли заявки и получали новые того же сортамента. В одну из первых недель Лукич, планируя поездку на склады, обратился к Андрею:

– А ты, почему ничего не пишешь? Где твоя заявка?

– Так у меня пока всё есть. Зачем мне ещё?

– Вот именно пока, – возразил тот. – Откуда ты знаешь, что может произойти через пару дней. Как у нас во Львове говорят "запас біди не чинить". И пусть этот запас у тебя будет. Так что пиши.

Андрей нехотя написал заявку на несколько видов труб и уголка. На следующий день перед обедом Лукич подогнал к каптёрке теплотехников машину с материалами и солдаты (на склады всегда в роли грузчиков ездили солдаты) приступили к их разгрузке.

– Михаил Лукич, – обратился Андрей к начальнику КЭС. – Вот вы мне скажите: и что же я теперь должен делать? У меня подобных труб и уголка в моей складской коморке и так много. Как я их все списывать буду?

– А они уже списаны, – простодушно улыбнувшись, ответил Лукич.

– Неужели? Я что-то не видел оставшихся после Неретина актов списания.

Улыбка Лукича стала ещё шире:

– Те твои материалы уже полгода или год как списаны. Я не о них говорю, а об этих – новых.

– Что за ерунда. Когда вы их успели списать? Они ещё не полностью и с машины то сгружены.

– И, тем не менее, они уже списаны, – уже просто смеялся Грицюк. – Как только я их в КЭЧ получил, они уже считаются списанными.

– Вы что, это серьёзно? – изумился Морозевич. – Или вы подшучиваете надо мной? Как это они могут быть уже списанными?

– Ты на дальнейшее запомни, – уже более серьёзно поучал его начальник КЭС. – Как только ты получил какой-либо материал, он уже считается списанным. Такие здесь правила. И не я их устанавливал. Инструмента это, конечно, не касается.

– И что, мне абсолютно не нужно писать отчёты о том, куда и сколько я потратил того или иного материала? – продолжал удивляться Андрей.

– Абсолютно, ничего писать не нужно. Именно поэтому мы и получаем его с запасом. Пригодится.

– И что я с ним буду делать?

– Со временем найдёшь ему применение. Многие делают разные там кровати, шкафчики, тумбочки и прочее. Вот привезёшь ты жену – и что будете спать на солдатских койках? А других то у нас здесь нет. Или будешь в Стендале мебельный гарнитур покупать? Что-то может пригодиться и в самом твоём хозяйстве. Ты посмотри, каптёрка ваша, как вы её называете, имеет неприглядный вид. Подвал, да и всё. Котельные ты начал приводить в порядок и молодец. А своё рабочее место?

И Лукич был прав. Их каптёрка, действительно, была просто подвалом, довольно просторным, неплохо освещённым (и полуподвальные окна и лампочки), но всё же подвалом. Никакого уюта здесь не чувствовалось. И Андрей задумался над этим.

– Хорошо, Лукич, спасибо, – поблагодарил он Грицюка. – И за материал спасибо, и за разъяснения и за подсказку.

– Спасибо в стакан не нальёшь, – ухмыльнулся тот.

– За этим дело не станет, – улыбнулся Андрей.

– Да это я так, просто к слову, – отмахнулся Лукич.

Хорошо понимал это и Андрей. Грицюк никогда за свою помощь ничего не требовал, не был он и пьяницей. В компании он, как и все, выпивал, был весёлым, разговорчивым, часто рассказывал какие-нибудь байки или истории из своей службы в ГСВГ – но не более того.

Итак, с материалами, как выяснилось, проблем не было. Лукич в разговоре с ним обмолвился, что такое положение дел не касается инструментов. Но, оказалось, что не было никаких проблем и с инструментом, чему в Союзе немало бы, наверное, удивились. Инструмент был любой и выписывался он абсолютно без проблем. Конечно, в КЭЧ следили, чтобы хозяйства не получали инструмент сверх всяких мер. Но, во-первых, эти нормы были немалые, а во-вторых, срок использования инструмента казался Андрею удивительно малым. И после этого срока можно было получать новый инструмент, хотя в наличии оставался и старый. Старый инструмент, конечно же, списывали – составляли акты на списание, и члены комиссии по списанию инструмента, их практически не глядя, подписывали. И всё! Никто никогда списанный инструмент не уничтожал, он по-прежнему оставался в хозяйствах. Для тех, кто работал на руководящих должностях на гражданке в Союзе, это было вообще чем-то невообразимым. Такие руководители прекрасно помнили, как разбивали и ломали инвентарь, инструмент и даже приборы, которые подлежали списанию, несмотря на то, что те были ещё абсолютно работоспособным. Таким положением дел здесь, конечно, пользовались – работали старым инструментом, а новый, часто ещё в упаковке, берегли – будут уезжать и заберут его с собой. Конечно же, руководство всех уровней об этом знало, но закрывало на это глаза. А, возможно, и само пользовалось такой свободой.

Но Лукич обмолвился не только об инструменте и о каптёрке. Он обмолвился и кое о чём гораздо более важном для самого Андрея. Он обмолвился о возможности приезда сюда его жены Валерии. И вот это было очень важным. Морозевич уже подходил один раз к начальнику медчасти с этим вопросом, но это было больше знакомство, нежели конкретный разговор о трудоустройстве жены. Они в тот первый раз, конечно же, затронули этот вопрос, но никаких гарантий по этому поводу начальник медицинской части ему не давал. Он просто обещал подумать, посмотреть штатное расписание, поговорить со своим руководством. И всё, на этом их беседа в тот раз и завершилась. За хлопотами ознакомления со своим хозяйством, ремонтами, поездками в КЭЧ и прочими делами Андрей не успел более поговорить с ним. Но теперь нужно было навёрстывать упущенное. И делать это как можно скорее и настойчивее. Поэтому, когда солдаты занесли весь привезенный материал в подсобку, он зашёл к одной бригаде сварщиков, посмотрел, чем они занимаются, расспросил их о том, есть ли какие-нибудь проблемы и, получив отрицательный ответ, направился к медчасти.

Он довольно быстро разыскал начальника, благо тот никуда далеко не отлучался, поздоровался с ним и спросил:

– Товарищ майор, я где-то неделю назад обращался к вам, – о том, как зовут начальника медицинской части, он узнал несколько позже, поэтому обрался к тому по званию. – Вы обещали прояснить вопросы по поводу трудоустройства моей жены.

– Да, я вас помню, и обещание своё не забыл, – сокрушённо покачал головой тот. – Но вот с трудоустройством не так всё просто. Медчасть – это же не госпиталь и её штат небольшой. Сейчас нет свободных мест.

– Что вообще нет никаких мест? – приуныл Андрей.

– Нет, почему же, кое-что есть, но вряд ли это вас, точнее вашу жену устроит.

– И что же это? – с надеждой спросил Морозевич.

– Место медицинской сестры.

– Нет, конечно же, это нас не устроит, – огорчённо ответил Андрей. Ну как врач может работать медсестрой, – возмущённо добавил он.

– А кто она у вас по специальности? Возможно, у нас в медчасти по штатному расписанию вообще таких должностей нет.

– Она педиатр, педиатр-невролог. Не может быть, чтобы у вас не было места педиатра. В городке сколько детей.

– Да, – уныло протянул майор, – должность педиатра у нас есть. – Но она, увы, занята.

– А кем она занята? Служащим? – полюбопытствовал Андрей. – Он знал положение о том, что подобные места жёны военнослужащих (а в данном случае речь могла идти только о них, а не о самих офицерах) могут занимать только в том случае, если оно вакантно. Если же на него есть претендент-служащий, то оно однозначно должно быть в пользу служащего.

– Нет, не служащим, – ответил майор. – Женой военнослужащего.

– Тогда, может быть…

– Нет, не может быть, – резко перебил его начальник медчасти. – Это место останется за тем, кто на нём работает. И обсуждению это не подлежит.

– Почему? Кто же такой на нём работает?

– Жена командира полка, – тихо произнёс майор и добавил. – Вы же, наверное, и сами понимаете, что уволить её я не могу.

Да, что-что, а это Морозевич прекрасно понимал. Кто решится уволить жену командира всего их, пусть и не такого уж большого, гарнизона. Да никто об этом даже заикнуться не посмеет. А если Андрей начнёт качать права, то, скорее всего, отправят из ГСВГ его самого. Здесь, как говориться глухой тупик. И что же делать?

– Хорошо, это я прекрасно понимаю. Но неужели у вас нет других мест?

– Кто вам говорит, что мест вообще нет. Есть, но они тоже заняты. Пока что заняты, – добавил он. – Но когда они освободятся – сказать трудно.

Андрей был в полной растерянности. Вот тебе и ситуация. Неужели жене придётся, действительно, работать медсестрой. Он вспомнил, как его успокаивал Николай в Цербсте, говоря о том, что устроит свою жену Андрей – не в медчасти, так в госпитале. Госпиталь, вот оно решение проблемы. До Стендаля ведь рукой подать, да и гарнизонный автобус регулярно ездит.

– Товарищ майор, – с надеждой обратился к тому Андрей. – А вы не знаете ситуации в госпитале в Стендале? Может быть там будет легче устроить жену?

– Вы знаете, – покачал головой начальник санчасти, – мне сейчас легче всего было бы отправить вас в Стендаль. – Но мне с вами работать, санчасть ведь обслуживается вами и всякое бывает. Поэтому не хочу вам врать. Вряд ли вам там удастся устроить жену. Правда, там не госпиталь, а медсанбат дивизии. Конечно, медсанбат больше простой санчасти. Но в Стендале очень большой гарнизон. Там ведь стоит не полк, а дивизия, 207-я мотострелковая Померанская Краснознамённая ордена Суворова дивизия. Чувствуете разницу? Там ведь гораздо больше и служащих, и жён военнослужащих. Кроме того, медсанбат обслуживает и небольшие военные городки, расположенные вокруг Стендаля. А с местами в тех вообще туго. Многие стремятся устроиться на работу и в гарнизон, и в сам медсанбат. Так что, я думаю, что шансов у вас там ещё меньше. Если только у вас нет знакомств в штабе дивизии. А их, как я понимаю, у вас нет.

– И что же мне делать? – уже совсем похоронным голосом спросил Андрей.

– А что делать, нужно ожидать места у нас в санчасти.

– И когда же оно появится? – уныло откликнулся Морозевич. – Так можно и годами ждать.

– А вот этого я, к сожалению, знать не могу.

Так безрезультатно завершился и этот, второй разговор Андрея с начальником санчасти. Если после первого разговора он на что-то надеялся, то сейчас эти надежды начинали рушиться. Остаток дня Морозевич ходил как в воду опущенный. Не осталось не замеченным такое его настроение и на планёрке по окончанию рабочего дня. После неё Лукшин участливо спросил:

– Что у вас, Андрей Николаевич, произошло? Почему вы такой мрачный?

Андрей подробно рассказал ему о своём разговоре с начальником санчасти. Лукшин внимательно выслушал его, а затем сказал:

– Вы не расстраивайтесь. Что-нибудь придумаем. Я попробую сам поговорить с ним. Да, мы с ним в одном звании. Но подчиняется он всё же командиру батальона, медчасть ведь входит в состав ОБАТО. А я ведь, как ни как, не последний человек в батальоне. Я думаю, что он прислушается к моей просьбе. Я, конечно, не знаю штатного расписания медчасти, но думаю, что наш уважаемый Павел Матвеевич немного лукавит. Жену командира полка, конечно, подвинуть не удастся. Вы это и сами хорошо понимаете. А вот в отношении других должностей… Мне кажется, что не хочет он, вероятно, огорчать и других офицеров, чьи жёны занимают места служащих. Но со всеми добр не будешь – так не бывает. Так что, не переживайте Андрей Николаевич. Я думаю, что мы этот вопрос всё же утрясём.

Вот так, в познании чего-то нового, в радостях, а порой, как сейчас, и в огорчениях проходила служба Морозевича в Борстеле. Правда, и радостей и огорчений было мало – просто шла нормальная жизнь со своими каждодневными хлопотами. И грустить, и радоваться не было особенно когда.

ГЛАВА 15. Новые причуды

За это время Морозевич хорошо раззнакомился и запомнил всех своих подчинённых. Были они разного возраста, из разных городов Советского Союза и, конечно же, разными по характеру. Были и спокойные, и вспыльчивого характера, трудолюбивые и с откровенной ленцой, покладистые, выполняющие без споров все распоряжения, и трудно управляемые, у которых на большинство распоряжений были постоянные вопросы типа: «А зачем?», «Кому это нужно?», «И так всё нормально» и т. п. Конечно наиболее грешили такими вопросами одесситы, у которых рот никогда не закрывался. Из него лился поток шуток, прибауток, различных замечаний, а порой и насмешек. Хотя были они ребятами в целом неплохими. Их звали Николай Сушков, Анатолий Громов и Владислав Пивовар. Эти ребята умели примечать даже самые мелкие детали в различных ситуациях и особенно в людях. Со свойственным одесским юмором они тут же эти ситуации комментировали, а людям давали какие-нибудь прозвища. И нужно отдать им должное – эти прозвища порой довольно точно характеризовали их будущих обладателей. Пока что одесситы, кроме своей языкастости, не причиняли начальнику теплохозяйства особых хлопот.

К числу же самых спокойных и легкоуправляемых в первую очередь следует отнести братьев Батуриных. Они были внимательными и послушными, да и в работе замечаний к ним не возникало. К этому времени Андрей начал их понемногу различать. Вероятно потому, что он проводил с ними много времени в одной комнате. Другие ребята всё ещё их практически не различали. Да и контачила остальная часть подчинённых Андрея с Батуриными очень мало. И виной тому были сами братья. Они были довольно замкнутыми и каких-либо компаний сторонились. Они старались жить как бы сами по себе, где-то в стороне от других. Следует отметить, что многие служащие всех трёх служб частенько питались в солдатской столовой. Утром и, особенно, вечером не так часто, а вот в обед – регулярно. Вечером чаще еда готовилась дома. Особенно удобно это было в том одноэтажном домике, где жила большая часть подчинённых Морозевича. Там была своя кухня и санузел. Ребята складывались, покупали продукты (а часто, о чём пойдёт ниже, "доставали" продукты) и по очерёдности готовили на всю компанию. В этом хорошем деле было только одно негативное обстоятельство: часто эта компания за столом не могла обойтись без выпивки. Братья Батурины же никогда не питались в столовой, они всегда готовили себе еду сами. Андрей на первых порах удивлялся такой не экономности – можно же, как и другие, питаться хоть иногда в солдатской столовой, тем более что это не запрещалось. Но, братья сторонились всяких групп. Чуть позже Андрей понял, как им удаётся питаться самостоятельно, не тратя больших денег. На этом следует остановиться более подробно.

Как уже говорилось выше, к жилому зданию, где находилась "каптёрка" теплотехников, примыкало здание лётной столовой, возле которого располагался продовольственный склад. Этот склад находился в подчинении майора Лукшина, а заведовал им прапорщик Пинчук. Андрей тоже вскоре с ним познакомился и у него на всю жизнь сохранился стереотип образа прапорщика продовольственного склада. Пинчук, уроженец Западной Украины, был невысокого роста и очень полный, можно сказать даже толстый, отчего он походил на какого-то колобка или, даже точнее, на медвежонка Винни Пуха. Но он был и таким же добрым, как Винни Пух, что, вероятно, характерно большинству тучных людей. И вот как раз Батурины очень дружили, если так можно выразиться, с этим прапорщиком. Андрей никогда не спрашивал, на каких началах покоилась эта дружба, но многие продукты – в основном консервы и овощи – появлялись у братьев после посещения Пинчука. Справедливости ради следует отметить, что "услугами" Пинчука пользовались не только братья, но и многие другие служащие, а нередко и военнослужащие. Позже и сам Андрей не раз заходил к прапорщику, выходя от того с оттопыренным карманом. Пинчук редко кому отказывал. Делалось это, конечно, за очень умеренную плату, но часто и вовсе бесплатно. Человек, ещё раз можно повторить, тот был очень добрым. Андрей смутно представлял себе, как Пинчуку удаётся затем всё это списывать. Но он этим вопросом не особенно и интересовался. Вряд ли, уж что-что, а продукты списывались подобно тем же строительным материалам. Но это, как говориться, были проблемы самого прапорщика. Лукшин о таком положении дел, конечно же, знал, потому что изредка и сам заходил к прапорщику (не единожды в присутствии того же Морозевича) за парой баночек мясных консервов. Но этому вряд ли стоило удивляться – ведь он был непосредственным начальником прапорщика.

Среди остального состава служащих теплохозяйства выделялись Шмелёв и 35-летний Борис Жуков из Курска. Они были самыми старшими в штате Андрея и наравне с Кравченком считались старожилами городка. И тот, и другой были кочегарами. Но летом Шмелёв работал, а Жуков трудился вместе со слесарями. В штате Андрея большая часть кочегаров уже работали на этой должности – ещё пара человек, как Шмелёв и Жуков работали с прошлого года, с начала отопительного сезона, а ещё несколько человек, как те же Батурины, приехав весной этого года, тоже уже успели испытать себя на этой ниве. За два месяца работы в Борстеле в хозяйство Морозевича влился только один новый человек – в конце июля в штате Андрея появился новый служащий на должность кочегара – доукомплектовывались штаты к отопительному сезону. Это был парень на год моложе Морозевича из волжского города Горький Анатолий Гуров.

Возвращаясь к теме питания, нужно отметить, что был сейчас, в июне месяце для ребят, проживающих в "Хоромах" (как уже отмечалось, они называли своё жильё) ещё один источник добывания продуктов. За территорией городка ниже каптёрки теплотехников, за дорогой проходила железнодорожная ветка, по которой осуществлялась связь Борстеля с близлежащими городками, расположенными в стороне от Стендаля. Андрей позже ездил этим нечасто ходившим поездом из трёх вагончиков в находившийся чуть юго-западнее Борстеля примерно в 33-х км Гарделеген или северо-западнее – Зальцведель (~ 50 км). За этой же железнодорожной веткой находилось кооперативное поле, которое было засажено картофелем. В ГДР, в отличие от колхозов в СССР, преобладали производственные сельскохозяйственные кооперативы с большими площадями обрабатываемой земли. Эти умело руководимые кооперативы доказали, что эта форма хозяйствования жизнеспособна и очень эффективна. Так, например, если в СССР в эти годы средняя урожайность пшеницы составляла 17 центнеров с гектара (как, впрочем, и в среднем по Европе), то в кооперативах ГДР – 35–37 центнеров. Андрей даже удивлялся как на такой невзрачной жёлто-серой земле, порой с камнями, немцы умудряются получать такие большие урожаи. И это без сопутствующей в СССР во время уборки урожая ежедневной шумихи по радио и телевиденью о том, как ударно работают колхозники и сколько чего они собрали. Картофель на упомянутом выше участке тоже был очень неплох. И служащие, в основном из тех же "Хором", повадились сумерками на это картофельное поле. Действовали они довольно осмотрительно – они не выбирали молодую картошку со всего куста, иначе тот бы засох и видны были бы прорехи на участке. Они выкапывали с одного куста всего по паре картофелин и переходили к следующему. Вот такой был у них незаконный дополнительный источник пропитания.

Андрей к концу месяца тоже ощутил, что его марки ГДР подходят к концу. Хотя он регулярно питался в столовой, но походы в гасштетт к Грише, редкие прогулки по Стендалю истощали его бюджет. Однажды вечером, он зашёл в комнату к Кирзоняну. Они поговорили о том, о сём, а затем Андрей спросил:

– Слушай, Григорий, а где в Стендале можно поменять деньги?

– Какие деньги? – удивился тот.

– Ну, по справке – 30 рублей.

– А ты их что, ещё не поменял?

– Не поменял – и времени не было, да и не знаю я, где их менять. Да, к тому же, ещё были деньги. А сейчас они подходят к концу.

– Понятно. Это не проблема. Я, кстати, завтра еду в КЭЧ. Давай со мной – и поменяешь свои деньги. Или давай деньги и справку – я тебе поменяю и привезу.

– Ты знаешь второе, пожалуй, меня больше устраивает – завтра у меня работы полно. Я сейчас принесу тебе то и другое.

Морозевич удалился к себе в комнату. Там открыл шкаф, достал чемодан и вынул из него свой комсомольский билет. Паспорта и трудовые книжки по приезду в часть служащие сдавали в канцелярию штаба. Андрей уже два года как вышел из комсомольского возраста, но комсомольский билет он не выбросил и по привычке хранил. Сейчас эта тоненькая книжица оставалась для него как бы частицей Родины. Вот в нём то и хранил Андрей подобные вещи. Было у него ещё выдаваемое всем служащим удостоверение, но там хранить деньги или справку не годилось – постоянно предъявляя удостоверение на КПП, легко и потерять нужные тебе бумаги. С комсомольским билетом он и вернулся в комнату Кирзоняна.