Текст книги "История живописи всех времен и народов. Том 1"

Автор книги: Александр Бенуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)

ТОМ 1

Предисловие

Среди суждений, высказанных относительно системы, положенной нами в основание «Истории живописи», одно нам представляется более существенным, нежели другие, и требующим нескольких слов пояснения.

П.П. Рубенс Фламандский пейзаж. Галерея Уффици во Флоренции

Суждение это сводится к некоторому упреку в том, что мы говорим о самих тонкостях, не успев еще создать в читателе того фундамента, который необходим для свободного и толкового отношения к предмету, иначе говоря, труд наш представляет собой какое-то торжество специализации. Нам, однако, кажется, что мнение это лишено настоящих оснований, что всякий, кто прочтет первую часть нашего исследования, должен будет признать, что она-то и является той подготовительной "общей частью", присутствие которой мы считаем необходимым во всяком крупном историческом труде.

Нам представляется, что означенному недоразумению в отношении к нашему труду способствует не столько существо системы, положенной в его основании, и не столько принятое нами деление на категории, сколько наименование первой из них, чрезмерно узкое для той области, изучение которой мы себе здесь наметили. Нам важно было избрать для изучения в первую очередь тот элемент живописного творчества, который может считаться наиболее общим для всех эпох и школ. Мы занялись тем, что в живописных произведениях является наименее зависящим от идей и требований "вне художественного порядка" и на чем легче всего можно проследить развитие "чисто живописных" исканий. Этот лишенный специального термина элемент мы и обозначили словом "пейзаж". Однако таким образом расширенное понятие данного слова оказалось действительно не всем понятным, да и мы сами в течение своего изложения вынуждены были часто заменять его выражениями: сценарий, постановка, декорация, место действия и даже в известных случаях – ансамбль и Живописная идея.

Дурно или хорошо существо избранной системы, покажет лишь весь труд в целом. Но мы заранее уверены, что наша система должна привести к всестороннему и самостоятельному обследованию предмета во всем его объеме. В то же время мы решаемся высказать сомнение в том, что те же результаты могли бы быть достигнуты при уже существующих и принятых всеми системах, имеющих, правда, за себя то, что они совершенно ясны, но скрывающих под этой ясностью избитый схематизм и односторонность.

Первая часть нашего труда является, таким образом, введением в понимание истории живописи, причем методом служит изучение наиболее "общего" элемента живописного творчества.

Нам скажут еще, что было бы правильнее и проще изменить самое заглавие первой части. Однако если мы согласимся, что нами была допущена некоторая натяжка, то все же это не способно побудить нас к замене принятого наименования! С одной стороны, при недостаточности всей художественной терминологии мы сомневаемся, чтобы нужно было найти более точное выражение для данного понятия. С другой – мы не скрываем нашего желания, чтобы расширенное понимание слова "пейзаж" научило охватывать в живописи сложнейшую категорию явлений, до сих пор разрозненных. И чтобы эта категория приобрела признание именно под данным наименованием, выражающим в своем узком смысле самую свободную и строгую область живописи.

Вступление

Прежде чем приступить к нашему исследованию, необходимо установить, что именно мы станем подразумевать под словом пейзаж.

Протоатический лутрофор из Аттики. 600-700 л. до н.э. Глина

Если мы обратимся к живописи в целом и попробуем разделить весь исторический материал на категории, то мы заметим, что объектами живописной передачи являются с одной стороны, человек, а с другой – все, что "не человек", все, что мир вообще, все, что не обладает человеческим разумом, его страстями и душой. Последнюю категорию изображаемого мы и хотим объединить в настоящей "истории печатной живописи". Нам кажется, что натяжка в терминологии здесь может быть оправдана как отсутствием другого, более соответствующего и более охватывающего слова, так и тем, что живопись, занятая изображением неба, гор, полей, рек и деревьев, не отличается, по существу, от живописи, передающей здания (например термин "архитектурный пейзаж"), "мертвую натуру" и жизнь животных.

Разница, во всяком случае, между двумя названными категориями исторического материала существенная. В одной категории художник с изображением связан общностью психологии: изображает ли он положительные или отрицательные явления, он всегда им, так или иначе, сочувствует. В другой он – зритель, стоящий как бы в стороне, или же лицо пассивное, подчинившееся необъяснимым чарам вещей, с которыми у него нет и не может быть общения, основанного на разуме и логике. Как член человеческого общества, в первую очередь живописец всегда несколько заинтересован лично в содержании изображения; он никогда не объективен вполне. И неуступчивый натуралист пишет дерево с одним отношением, а стоящего рядом человека – с другим. Во второй категории художник бесконечно более свободен от зависимости житейского или духовного порядка.

С живописной точки зрения различие между "персонажем" и всей "человеческой" живописью является также не только внешним – "сюжетным", но и внутренним – "психологическим". Недаром именно пейзаж играет все большую и большую роль в развитии истории искусства и постепенно даже вытесняет все остальные виды живописи. Недаром на пейзаже воспитывался импрессионизм и все разновидности новейших подходов к живописным задачам. В настоящую минуту мы даже видим в самой основе меняющееся отношение к живописи: "живописные задачи" вытесняют все остальные. Объявлена война сюжету, объявлена война всякому "смыслу". Теперь и дерево, и человека стараются писать с одинаковым безразличием к их сущности и с одинаковым восхищением их внешним обликом и живописной красотой. Постепенно даже теряется и сама способность по-разному относиться к различным фактам.

Пожалуй, поэтому все, что теперь творит передовое художество, может быть названо "пейзажем", согласно внутреннему отношению художника к предмету. Теперь в живописи все только один внешний мир, духовно не связанный с живописцем, а действующий на него только чувственным образом, – "созерцаемый" мир. Каждый художник как бы одинок, как бы заключен в келью и смотрит оттуда на переливы форм и красок, при этом не понимая внутреннего смысла явлений и не задаваясь целью понять их. Прежние художники "пользовались глазом", настоящие – "в рабской зависимости" от него. Еще один шаг – и художники уйдут окончательно в себя, закроют сам вид на внешний мир, пожелав сосредоточить все внимание на игре форм и красок. Тогда получится полная слепота по отношению к внешнему миру, но и более пытливая зоркость по отношению к внутренним видениям, отвлеченным от всякого жизненного смысла. Может быть, с этого момента живопись и вовсе перестанет существовать как общественное явление и превратится в какуюнибудь мономанию специалистов-фанатиков; а быть может и наоборот: только здесь она и выбьется на новую дорогу, увлечет всех разрешением множества проблем красок и станет "в высшей степени прекрасной" в своей абстрактной узорчатости, в своей "ковровости".

Искусство каменного века. Гравированное на кости изображение мамонта, найденное в пещере La Madeleine Везерской долины во Франции

Однако в нашей книге речь будет идти не о том, что ожидается завтра, и не о том загадочном и невыясненном, что творится сейчас, не об истории живописи, т.е. о ее грандиозном минувшем прошлом. И вот тут мы должны будем констатировать, всегда и везде (и даже в персидских коврах, не говоря уже о живописи импрессионистов и неоимпрессионистов) сюжет, – иначе говоря, вдохновение художников определенными образами внешнего мира. В "сюжетном" же характере этого "вчера" живописи мы различаем и названные выше категории объемов художественного воспроизведения; с одной стороны, пейзажную живопись, т.е. изображение жизни всей чуждой человеку природы, а с другой стороны – изображение человеческой жизни в ее всевозможных явлениях, получающих свое выражение в бытовой, портретной, религиозной и во всевозможных видах так называемой "исторической" живописи.

Пасущиеся олени. Живопись каменного века на стене пещеры Font de Gaume, в Везерской долине

Остается под вопросом, что стало первым объектом художественного воспроизведения в истории: "пейзаж" или "все человеческое". Однако ответить на этот вопрос едва ли когда-нибудь удастся. Первые страницы книги истории мирового искусства вырваны и навеки затеряны. Правда, если мы обратимся к изумительным изображениям животных – бизонов, мамонтов, оленей и диких лошадей, которые встречаются в виде живописи на стенах пещер и в виде выцарапанных рисунков – на всяких предметах каменного века, то мы скажем, что именно с "нечеловеческого", с "посторонней" человеку природы, с "пейзажа в широком смысле", начинается история живописи. Однако само совершенство этих изображений говорит о том, что перед нами памятники заключительного момента длиннейшего периода доисторической культуры, сметенной и уничтоженной временем. Не может быть, чтобы люди тогда сразу стали с таким абсолютным совершенством схватывать формы и движения животных, что им сразу далась одна из труднейших задач рисовального искусства – нечто такое, что лишь после тысячелетий неудачных опытов удалось древним ассирийцам, эллинам или Пизанелло и Леонардо да Винчи.

В историческом искусстве пейзаж, т.е. изображение целостности натуры, пробивается очень медленно. Человек умеет уже в совершенстве изображать в графических символах отвлеченные идеи, умеет изображать свою наружность, свой быт, наконец, он не чуждается изображения животных, которые некоторым народностям удаются изумительно, но к природе в целом человек все так же безразличен, как на ранних ступенях своего развития. Лишь гораздо позже, перебрав все, изобразив все, "устав от своей человечности", он обращает свое внимание на безраздельные богатства вне тесного круга своего существования и ищет пути к пониманию этой красоты, ищет пути спасти ее, когда она гибнет; он пытается также в описаниях и изображениях уяснить для себя ее сущность. Эта художественная эволюция повторяется не раз в истории человечества. Каждый раз развитие пейзажа идет вслед прочему развитию искусства и как бы замыкая собой известный художественно-культурный круг.

Таким образом, оказывается, что наше исследование истории живописи мы начинаем с последней ее части. Но, тем не менее, мы останавливаемся на этом порядке ввиду его удобства в смысле ознакомления с историческим материалом.

Живопись на стене пещеры Font de Gaume

Перед текстом действия драмы автор разъясняет свой сценарий, так же поступают романист и историк. Желая исследовать историю "картины" во всех ее составных частях, а также историю самих этих частей, мы начинаем именно с той части, которая как бы является сценарием по отношению ко всему остальному – "декорацией", "постановкой". То, что эта "декорация" затем потихоньку превращается в своего рода действующее лицо, является при этом наглядным выражением всего течения культуры и искусства.

Во всяком случае, этот ход изложения допускает логическую последовательность, которая едва ли покоится на более условных основах, нежели те, на которые опираются принятые до сих пор в истории живописи системы: по нациям, по хронологии или по "главнейшим вехам", часто одна от другой почти не зависящим. Мы будем стремиться, чтобы наша история была, прежде всего, историей произведений, а не творцов.

В истории пейзажа легко наметить главнейшие периоды. В первом будет говориться о возникновении и развитии "пейзажа". Можно было бы назвать этот отдел "художественным завоеванием природы". Во втором, мы познакомимся с той обработкой поэтизирования и отвлечения, которой подверглись добытые и усвоенные формы. Этот отдел мог бы носить название "украшения" или "стилизации" природы. В третьем мы увидели бы вполне определившееся абсолютное поклонение природе, как бы выражающее пленение искусства природой. Последний отдел истории пейзажа имеет своим началом голландскую живопись XVII в. и крайним своим выражением – искусство импрессионистов. Что касается четвертого отдела, то он может быть в настоящем труде лишь намечен, так как подробное его исследование вывело бы нас за пределы поставленной задачи. В нем говорилось бы о том, как "пейзажное отношение" заполнило все искусство, как все в живописи за последнее время приобрело одинаковое для художника значение с точки зрения "живописных" теорий, как понемногу и сам "пейзаж" в широком понимании слова стал утрачивать первоначальный смысл, уступая место исканиям абсолютно живописного характера.

Альтамира. Наскальное изображение бизона. Палеолит.

Пейзаж в древности

I – Египет

Древнеегипетский папирусный свиток с карикатурами. Британский музей

Если не считать упомянутых выше "охотничьих картин" каменного века, начертанных на стенах пещер Везерской долины во Франции и Альтамиры близ Сантандера (Испания), – картин, в которых пейзажный элемент, "декорация" вокруг изображенных зверей, отсутствует, – то самыми ранними "пейзажами" можно, при большой натяжке, считать рисунки на вазах, найденных в 1890-х годах де Морганом при раскопках гробниц доисторического времени в Верхнем Египте. Эти рисунки не поднимаются в своей условности и схематичности над татуировкой дикарей, но, тем не менее, они заслуживают внимания, ибо, при чрезвычайно ранней ступени развития (сосуды эти – произведения первоначального населения долины Нила, которое было покорено "историческими египтянами" за 4 или 5 тысяч лет до Р. X.), они указывают на желание изобразить некоторое "пейзажное целое". Мы видим на одной из ваз ряд горизонтальных прерывающихся полосок, долженствующих, как кажется, передать реку (между ними изображения рыбы и крокодила), ниже – группы страусов и изгороди, из-за которых торчат какие-то значки[1]1
  Сам Морган предлагал в этом видеть лодки с возвышающимися над ними каютами. Полосы, которые мы считаем за тын, он объясняет как весла или как рыбоводные снасти.


[Закрыть]. На другой вазе опять изгороди с заключенными птицами, зверями и подобиями каких-то зданий. Посреди внизу изображены, как кажется, пальма и две человеческих (женских?) фигуры с поднятыми для молитвы (или для танца?) руками. На третьей вазе вместе с изгородями, домами, значками и пальмами виднеются ряды женских фигур с поднятыми руками, фигурки меньшего роста, изображающие, как кажется, воинов, и, наконец, стада газелей и страусов, все в крайне условной схематичности. Рисунок начертан красным силуэтом по желтому фону.

Рыбная ловля. Барельеф на гробнице в Сакка

К этим изображениям на вазах примыкают всевозможные сюжеты, выцарапанные самым первобытным способом на скалах в Гебель-Гетемате (Верхний Египет) и открытые Легрэном. Там мы видим рыбаков, тащащих на привязи крокодила; охотников на жирафов, слонов; шакала, нападающего на антилопу; рыб, собак, страусов, раненого льва, парусные лодки и массу других изображений, исполненных совершенно в характере детских рисунков. Часть этих "сграффитов" относится к тому же времени, как и моргановские вазы, происходящие из Абидоса и Негады.

Живопись древнего "исторического" Египта не достигла самостоятельного развития. В художественной культуре Египта доминировала пластика и архитектура; живопись же являлась лишь вспомогательным декоративным средством, служившим для пущей роскоши впечатления или как бы земной скульптурой. В первом случае она раскрашивала барельефы и статуи или покрывала архитектурные части орнаментами, во втором – она растягивала по стенам некрополей и храмов фризовые картины, на которых изображались в строго силуэтном стиле (совершенно так же, как на койланаглифах[2]2
  Койланаглифами называются плоские, как бы вдавленные или врезанные своими крайними очертаниями в стены, барельефы. Наиболее выпуклые части рельефа не выходят за поверхность стены.


[Закрыть] и барельефах) всевозможные сцены, имеющие отношение к занятиям погребенных лиц, позже к религиозным понятиям о загробной жизни[3]3
  Можно предположить, что барельефы возникли в Египте из живописных или графических контурных начертаний. Однако в трех памятниках, которые нам известны, замечается уже обратное явление зависимость живописи от скульптуры. Об отрасли: до конца характерно для египетской культуры, что живописный рельеф и просто живопись находились в тесной связи. Технически живопись развивалась крайне медленно. Картины, принадлежащие к Древнему Царству, исполнены фреской. В Среднем Царстве появляется темпера. В Новом Царстве рисунки на папирусах.


[Закрыть]. Эти изображения обнаруживают большую сноровку и стильную грацию (особенно в памятниках времени Аменофиса IV), но при этом все же отличаются, на протяжении всей истории Египта, полной схематичностью и совершенным игнорированием иллюзий. Художникам важно было выразить то, что от них требовали общие обычаи или отдельные желания заказчиков, т.е., главным образом, голые факты, действия. Что же касается какого-либо настроения или какого– либо личного вживания в свой предмет, то их нечего искать в этих картинах, ибо нельзя же считать за таковые общий, действительно грандиозный и пленительный дух египетского искусства, исполняющий и его графические изображения. Некоторые индивидуальные черты обнаруживаются лишь в «семейных» картинах на стенах зданий в Эль-Амарне, посвященных жизни Аменофиса IV.

Естественно, что и пейзаж в египетском искусстве не мог получить большого развития. Он ограничивается лишь условными и очень сжатыми "намеками". Вертикальные зигзаги под кораблями изображают воду[4]4
  Особенно интересны изображения рыбной ловли в гробнице Мэры в Саккаре (VI династия) и похода в Пунте на Красном море царицы Гатшепсут в ее храме в Дельэль-Бари (XVII династия).


[Закрыть], геометрические, крайне упрощенные чертежи рисуют храмы и дома; сплоченные ряды колосьев должны передавать хлебные поля; редко встречаются пальмы, кусты и другие отдельно стоящие растения; не встречаются совсем изображения леса или скал, гор. Перспектива была абсолютно неизвестна египетским живописцам. Если египтянину нужно было представить фигуры, идущие рядом, то зачастую он ставил их одну над другой; в тех же случаях, когда одну из них он ставил за другую, он делал это без малейшего сокращения более отдаленной. Когда художник желал представить сложное целое из домов, садов и храмов, то он рисовал род условного плана, среди которого расставлял геометрические чертежи зданий и схемы деревьев (породы последних иногда переданы довольно ясно). Особенно характерны изображения прудов или озер в виде квадратов или прямоугольников, испещренных зигзагами и окруженных по сторонам рядами пальм, орнаментально расположенных макушками во все четыре или три стороны (в последнем случае нижний ряд обращен в ту же сторону, что и верхний; таков, например, фрагмент стенной живописи в Британском музее). Пропорции при этом самые условные. Высота фигур рыбаков, ныряющих в воду или стоящих на берегу, лишь немногим меньше, нежели ширина всего водного пространства[5]5
  Одно из лучших таких изображений пруда сохранилось на живописи пола в развалинах дворца Аменофиса IV в Тель-эль-Амарне. Она является наиболее ранним прототипом тех тканых садов, которые встречаются на лучших экземплярах восточных, арабских и персидских ковров. Но натурализм здесь больший, нежели в этих произведениях позднейшего художества. Особенно хороши группы разнообразных веероподобных кустов с животными между ними и птицами над ними, окружающие двумя рядами продолговатое изображение пруда. Крайний борт пола составляют с трех сторон симметрические группы подношений своего рода схем мертвой натуры. Вообще, мертвая натура в виде даров, дани, жертвоприношений, контрибуции и просто хозяйственных запасов встречается очень часто, почти на каждом египетском живописном или барельефном изображении. Особенно интересна в этом отношении картина в одной гробнице в Фивах, изображающая нубийского наместника, представляющего фараону Тутанхамону дань негритянских племен.


[Закрыть].

Сад с птицами. Роспись виллы ливии из Прима Порта.

Лишь в искусстве передавать движения животных египтяне ушли далеко вперед от этих схем. Мы уже указывали на изумительное совершенство, с которым исполнены изображения бизонов и мамонтов в первобытных пещерах департамента Дордоньи и близ Сантандера. В неолитическую эпоху затем передача животных исчезла почти совершенно. Но уже в самых ранних памятниках исторического Египта изображения животных появляются снова, обнаруживая при этом поразительную остроту наблюдательности художников. Начертания животных, правда, не меняют профильного поворота, но, сколько в этих "силуэтах" огня, стремительности, как чудесно соблюдены грациозные пропорции телосложения, как нарисованы изящные мордочки антилоп, аристократические головки лошадей (появившихся в изображениях позже других животных), неуклюжие движения гиппопотамов или ослов, полет птиц! Индивидуализации или экспрессии и здесь нет, но, тем не менее, жизнь в эти изображения (а также в некоторые "жанровые" сцены, разыгранные людьми) вложена, и она действует чарующим образом среди общей церемониальной холодности и вечно тождественных жестов. Особенной жизненностью отличаются быстро набросанные рисунки на папирусных свитках, в которых животные иногда разыгрывают юмористические сцены[6]6
  Особенно знаменит туринский папирус с сатирой на барельефы в Мединет-Абу, изображающий победы Рамсеса III. Воины и сам царь изображены в виде крыс и кошек, лошади в виде собак.


[Закрыть]. Здесь проглядывает отражение «вздорной» повседневной жизни древнего Египта, и это отражение неожиданно сближает нас с тем миром, кажущимся вообще какой-то недоступной твердыней религии и царственности.

II – Вавилон

Вавилон-Ассирия-Персия

О живописи древнего Вавилона, Ассирии и Персии мы имеем лишь самое приблизительное понятие по нескольким осколкам майолик, найденных в развалинах Варки, Нимруда, Хорсабада, Вавилона, по цветным фризам из Сузы и, косвенно, по алебастровым барельефам из Ниневии (VIII-VII вв. до н.э.), украшавшим дворцы Ашшурнасирпала (884-860), Салманассара, Саргона, Санхериба и последнего ассирийского царя Ашшурбанипала (Сарданапала, 668-626 до н. э.) Эти барельефы не что иное, как слегка выпуклые (сегодня однотонные, а некогда окрашенные) картины, в которых очень наглядно рассказана жизнь монархов: войны, охоты, казни пленников, приемы покоренных народов, пиры и проч.

Голова лошади. Деталь барельефа (из Куюнджика), изображающего Ашурбанипала на колеснице. Британский музей.

По сравнению с египетскими барельефами и стенописью, эти ассирийские пластические летописи означают дальнейший шаг в смысл изучения жизни. Особенно хороши встречающиеся и здесь звери. Изображения львов и других хищников исполнены с живостью и точностью, вдохновившими в XIX в. Бари и Кэна. Помимо передачи внешних образов и движений, замечаются здесь и очень удачные попытки выразить ярость, страдание от ран, предсмертные судороги. Замечательно, что при этом на людских лицах не видно еще никаких эмоций, они остаются во всех случаях жизни (и торжествующие, и побежденные) одинаково ясными, строгими и величественными.

Ассирийские придворные в саду Ашурбанипала. Барельеф из Куюнджика. Британский музей.

В пейзажных схемах Ассирия наиболее грамотна, нежели Египет. Разумеется, что и им не известна перспектива, но все же некоторой иллюзии пространства им удается достичь, особенно в изображениях рек[7]7
  В Ассирии воды рек изображаются в виде вьющихся в горизонтальном (а не в вертикальном, как в Египте) направлении линий; море можно отличить по тому, что здесь завивающиеся линии расположены в беспорядке, с изображенными среди них типично морскими животными.


[Закрыть]. Больше разнообразия и больше сочности форм встречается у Ассирии также и в передаче растительного царства, а также в изображениях замков, дворцов и городов. Горы же, наоборот, представлены в очень странной стилизации – покрытые правильной чешуей[8]8
  Ассирийские барельефы хранятся частью в Британском музее, частью в Лувре, частью в Берлине и других музеях.


[Закрыть].

Персидские барельефы выглядят омертвелыми, изнеженными слепками с ассирийской скульптуры. Животные в Персии изображаются согласно ассирийским формулам, но более схематично и орнаментально. Орнаментами покрыты пожираемые львами быки, украшающие лестницу дворца Дария в Персеполисе. В совершенные схемы превращены растения, особенно пальма, представленная в виде однообразных, скрывающих ствол наслоений "твердых" и "толстых" лепестков, начинающихся прямо с земли и кончающихся веерообразным мотивом. Целый лес таких пальм украшает нижнюю часть упомянутой выше лестницы.

Царь Ашурбанипал с царицей, пирующие в беседке. Барельеф из Куюнджика. Британский музей.